Влюбленный лэрд

Сабрина Йорк, 2016

Лахлан Синклер уверен: ему предстоит стать следующей жертвой фамильного проклятия, несущего гибель каждому старшему сыну в его роду в возрасте тридцати лет… А до тридцатилетия лэрду осталось полгода. Казалось бы, помощи ждать неоткуда, ибо жертве проклятия не в силах помочь ни меч, ни молитва. Однако неожиданно он встречает в уединенном поместье в глухом Шотландском Нагорье прелестную Лану Даунрей – девушку, которая, по слухам, обладает «вторым зрением», как кельты издавна именуют дар ясновидения. Девушку, которой предсказано в видениях, что именно ей предназначено судьбой отвести от Лахлана погибель и получить в награду его любовь, руку и сердце…

Глава 3

Лахлан пришпорил своего скакуна, и тот понесся стрелой. Сзади раздался сердитый крик Дугала, который просил убавить скорость, но Лахлан не обратил на него никакого внимания. В ответ на предложение Лахлана выйти из кареты и проехаться верхом кузен, который отнюдь не был любителем верховой езды, страдальчески сморщился, но все же согласился. Дугал трясся в седле, словно мешок с картошкой. Судя по всему, к концу пути он должен был крепко отбить себе зад. Скорее всего, сидя вечером за столом, ему придется морщиться от боли.

От этой мысли, хотя в ней не было никакого злорадства, Лахлан повеселел и широко улыбнулся. Его охватило давно забытое чувство беспричинной радости, он буквально упивался им.

Внизу мелькала земля, ветер свистел в ушах, сердце билось в унисон со стуком копыт, скорость и ощущение полета опьяняли. Невыразимо прекрасное ощущение свободы переполняло сердце и душу.

День как будто нарочно был создан для езды верхом. Стояла чудесная солнечная погода, дул слабый ветерок, приносивший с собой запах моря, он приятно охлаждал лицо и ерошил волосы на голове. Высоко в прозрачной синеве неба, оглашая окрестности резкими заунывными криками, парили две-три пустельги. Иногда Лахлан запрокидывал голову и с завистью смотрел на птиц. Как ему хотелось посмотреть на мир с высоты птичьего полета! Свободно парить, не думая ни о чем, не будучи обремененным земными заботами!..

Хотя он все-таки парил над землей. Рэбел, его конь, словно стелился по воздуху, без всяких усилий отталкиваясь от земли. Вне всяких сомнений, он разделял радость хозяина от быстрой езды, Рэбел словно пытался наверстать упущенное за дни вынужденного простоя в конюшне. По возвращении домой Лахлан, энергично взявшийся за управление поместьем, почти забыл о своем верном друге, а ведь в Лондоне они каждый день совершали верховые прогулки по Гайд-парку. Сейчас Рэбел был счастлив не менее, чем его хозяин. И конь, и человек наслаждались солнечным днем, свежим воздухом, свободой…

Впервые за долгое время Лахлан чувствовал себя живым. Это было почти забытое, а возможно, и вовсе впервые настолько острое ощущение. Как это прекрасно — очутиться у себя дома и снова стать самим собой! Как ему хотелось, чтобы это мгновение продолжалось и продолжалось. Увы, удержать надолго его не удалось.

На закате он добрался до гостиницы в местечке Хау. Когда в ворота, наконец, въехал Дугал, конюхи уже успели расседлать и почистить Рэбела. Карета с вещами прибыла уже в полной темноте.

Увидав Лахлана, Дугал сполз с коня. Но занемевшие ноги не выдержали веса тела, и он, пошатнувшись, упал, приземлившись прямо на задницу.

Картина была очень смешной. Но Лахлан, подавив смех, чтобы не обидеть кузена, поспешил ему на помощь.

— Хороший был день, — сказал он, помогая Дугалу встать с земли. — Не правда ли, здорово проехались?

Дугал кисло поморщился:

— День действительно прекрасный. Но он был бы еще лучше, если бы мы ехали в карете, а не летели с риском сломать шею.

— В карете душно, — возразил Лахлан.

Более того, он хорошо знал кузена, и у него не было ни малейшего желания весь день слушать его бесконечное нытье по поводу того, что они уехали из Акерджила.

С точки зрения кузена, ему как герцогу не было ровно никакой необходимости мчаться в Даннетшир, логово коварного Даннета, с целью навести там порядок. По твердому убеждению Дугала, достаточно было письма с повелением Даннету снова явиться в Акерджил.

Но Лахлан был упрям, как черт. Решив что-нибудь, он крайне неохотно менял свое мнение. Более того, за прошедший день решимость выбить из Даннета строптивость и уничтожить мятеж в зародыше лишь возросла.

— Как хорошо и покойно ехать в карете, — промямлил Дугал, с явной опаской поглядывая на Рэбела, словно на страшное чудовище из преисподней.

— А мне больше по душе простор и свежий воздух, — не согласился Лахлан. — Кроме того, Рэбелу тоже нужно как следует размяться.

— Этот конь слишком опасен, — настаивал Дугал.

Что за глупости? Лахлан удивленно уставился на кузена, ведь Рэбел подходил для него как нельзя лучше.

— Это же настоящий зверь! Он упрям и своенравен, как черт, и того и гляди сбросит вас с седла.

Что за чушь! Если кто действительно упрям и своенравен, так это не Рэбел, а он, Лахлан. Более того, ему нравилось быть самим собой. Сознавая свое превосходство, он, улыбнувшись, похлопал кузена по плечу и подал поводья его лошади подбежавшему конюху.

Не оглядываясь назад, Лахлан быстрыми шагами пересек двор и взбежал на крыльцо гостиницы. За день он устал и проголодался и уже предвкушал горячий ужин и теплую постель. Слуга, заранее посланный Маккинни, известил хозяина гостиницы, дабы тот все подготовил к приезду герцога.

В гостиной, кроме него, находилась семейная пара, муж с беременной женой. Лахлан замедлил шаги. Как ни отгонял он мысль о простом человеческом счастье, она неуклонно его преследовала, возникая каждый раз абсолютно неожиданно.

Семья, дети. Как он мечтал о них! Увы, для него это были несбыточные мечты. У него никогда не будет ни жены, ни детей. Никогда он не испытает той любви, которая светилась в счастливых глазах этих людей. Он даже на миг им позавидовал.

Но сейчас на лицах как мужа, так и жены также явственно проступало смешанное с усталостью отчаяние.

— Сэр, умоляю вас, неужели вы не видите, — хватая хозяина гостиницы за рукав, сердито воскликнул муж. — Неужели у вас не найдется хоть какой-нибудь комнаты для нас?

Хозяин отрицательно замотал головой.

— Ну хотя бы для моей жены, — в отчаянии взмолился мужчина, видя, что его жена вот-вот расплачется.

— Нет, у меня ничего для вас нет. Все занято, — отрезал трактирщик в привычной для него грубой манере. — Если хотите, можете переночевать на конюшне.

Черствость трактирщика неприятно задела Лахлана. Представив, как женщина в ее положении будет спать на конюшне, он закусил губу, а потом внезапно понял, что вряд ли сможет спокойно уснуть в отведенном для него номере.

В конце концов, можно обойтись и без кровати, ему ведь немного нужно: всего лишь кров, стол и сон. Больше ничего.

Еще не понимая, что сейчас сделает, Лахлан подошел к трактирщику и неожиданно для самого себя повелительно произнес:

— Отдайте им мои комнаты.

Позади раздался жалобный голос Дугала:

— Ваша светлость, ну зачем!?

Рассердившись, Лахлан сделал ему знак замолчать.

— Да, и заодно отдайте им мой ужин.

Ошеломленный столь неожиданным развитием событий, трактирщик, растерявшись не меньше Дугала, в тон ему пробормотал:

— Ваша светлость, мы старались… жаркое специально для вас…

— Вот и прекрасно. Значит, оно приготовлено как следует.

— Ваша светлость, тогда нам нечем вас угостить, — испугался трактирщик. — Больше у нас ничего нет.

— Зато они будут довольны, — кивнув в сторону семейной пары, сказал Лахлан.

В глазах растроганной женщины сверкнули слезы. Сцена вышла слишком торжественной, а его поступок — слишком благородным. Чтобы ненароком не испортить момент, Лахлан торопливо произнес:

— Я и мой слуга переночуем на конюшне.

Дугал опять пропищал что-то нечленораздельное, не осмеливаясь открыто выразить свое неудовольствие. Последнее было весьма благоразумно. Изучив упрямый характер своего господина, он понимал, как опасно и бессмысленно ему противоречить, тем более в такой ситуации.

Ужин в общем зале оказался намного веселее и приятнее, чем они ожидали. Посетители смеялись, шутили, некоторые подходили к Лахлану и Дугалу, чтобы пожать им руки, кто-то даже играл на скрипке. Окруженные атмосферой дружелюбия и радушия, Лахлан и Дугал забыли о неудобствах, более того, в какой-то момент им стало казаться, что это самый лучший вечер за последнее время.

Лахлан вдруг перестал чувствовать свою обособленность и отчужденность.

Жизнь простых людей, как оказалось, была по-своему интересна, кроме внешней простоты и грубости, в ней имелись и свои радости.

Разыгравшаяся к ночи непогода загнала многих в гостиницу, так что спать на конюшне пришлось в большой компании. Когда Дугал начал стелить себе постель прямо на охапке сена, им опять овладело возмущение, и он недовольно забурчал, жалуясь на неудобства, казавшиеся Лахлану чем-то незначительным. Не вступая с кузеном в спор, он весело хлопнул его по плечу и рассмеялся.

Он рассмеялся! Ему казалось, что он помолодел на несколько лет.

Самым невероятным было то, что этот чудесный момент наступил тогда, когда он, лежа на охапке колючей соломы, укрывшись грязноватым одеялом и вместо подушки подложив под голову скатанную куртку, просто смотрел в потолок. Порывшись в памяти, он даже не смог припомнить, когда в последний раз у него было так светло и легко на душе.

Он заснул с улыбкой на губах.

Тьма поглотила его, он как будто очутился внутри грозовой тучи, вокруг все кружилось и вращалось, засасывая его в страшный водоворот. Он уже не понимал, что с ним происходит. От страха хотелось кричать, но крик застревал в горле. Дышать становилось все труднее. Он пытался вырваться, освободиться от облепившей его плотной тьмы. Бесполезно. Он не мог даже пошевелиться.

Как обычно, в этот миг отчаянья появилась она. Она приходила на помощь в самый страшный, в самый мрачный момент, и давящий со всех сторон мрак безысходности расступался, рассеченный ярким лучом участия и любви.

Она была его ангелом.

Столь же прекрасная, с такими же золотистыми волосами, озаренная небесным сиянием, она одним своим видом вселяла надежду на перемены к лучшему.

— Иди ко мне, — шептала она, глядя на него голубыми глазами и протягивая ему свою тонкую руку. Несмотря на все усилия, ему никак не удавалось дотронуться хотя бы до ее пальца. Ни разу не удалось.

И тут опять его начинала обступать тьма, охватывая все плотнее и плотнее, затягивая все глубже и глубже. Он начинал тонуть в этом мраке, удаляясь от нее все дальше и дальше.

Никакого спасения.

Никакой надежды на искупление.

Ничего.

Ее сияние начинало таять. Она уходила все дальше, и вот он опять один. Все ужасно. Он опять гибнет. Все кончено.

И в тот миг, когда все было кончено, Лахлан очнулся. Дышать было тяжело. Он был весь в поту и все еще дрожал от страха. Чтобы окончательно проснуться, он потер лицо ладонями.

Ему хотелось плакать от злости, бессилия и отчаяния. Уже сколько лет этот кошмар, будь он проклят, преследовал его, не давая спокойно спать. Мучил, изводил его с неослабевающей силой.

Вдруг Лахлан осознал, что он не у себя в замке и не в своей спальне, а на конюшне. Более того, уже почти рассвело.

Ночь прошла. Самое удивительное, что сегодня призрак к нему не пришел. Неужели, промелькнула приятная мысль, вдали от замка призрак утрачивает свою силу? Если так, тогда он ни за что не вернется в Акерджил. Как знать, вдруг со временем прекратятся и ночные кошмары.

Но в это слабо верилось.

Лахлан осторожно, чтобы не разбудить спящего рядом Дугала, выбрался из-под одеяла, спустился с крыльца во двор и огляделся. Солнце взошло над горными вершинами, воздух казался необыкновенно прозрачным и чистым, отовсюду слышалось птичье пение. Все вокруг дышало тишиной и сонным покоем.

Утро в деревне не походило на обычное утро в Лондоне. Лондонский туман и вечная столичная суета накладывали на все отпечаток тоски, невольно вызывая меланхолическое настроение. Здесь же, на лоне природы, никакой меланхолии не было и в помине.

Наслаждаясь буколическими видами, Лахлан медленно направился к главному входу в гостиницу, из-за дверей которой уже доносился дразнящий аромат жареного мяса и яичницы. Жена трактирщика приветливо улыбнулась и без лишних слов предложила чашку горячего кофе. Ему показалось, что это не кофе, а настоящий напиток богов, такой у него был необыкновенный вкус. А затем трактирщица поставила перед ним только что приготовленный завтрак. От него шел такой аромат, что невозможно было не застонать от удовольствия.

— Ваша светлость, вам нравится? — спросила трактирщица, с довольным видом потирая руки.

— Запах просто восхитительный!

— Как приятно это слышать, ваша светлость! Мы так рады вашему приезду! Такой гость, как вы, ваша светлость, большая редкость в наших краях.

— Охотно верю.

Конечно, в сельской глуши не часто встретишь герцога, тем более здесь, в горной Шотландии.

— Вчера вы поступили очень великодушно, — продолжала болтать трактирщица, — уступив свои комнаты той бедной женщине и ее мужу.

— Как ее самочувствие?

Трактирщица радостно улыбнулась:

— Думаю, прекрасно. Ведь сейчас их там уже трое.

— Она родила этой ночью? — страшно удивился Лахлан.

— Да. Неужели вы ничего не слышали?

— Я спал, как невинный младенец, — рассмеялся он. Лахлан в самом деле ничего не слышал: ни завывания призрака, ни звона его цепей. Как же это было приятно сознавать! Пожалуй, действительно стоило почаще оставаться на ночлег в конюшне.

— Так вот, — продолжала трактирщица, — они решили назвать родившегося мальчика в вашу честь.

Лахлан вздрогнул, едва не расплескав кофе, который как раз в этот момент подносил ко рту.

— В мою честь?

— Да, — запнулась трактирщица. — Неужели вы против?

— О нет. Конечно, нет. Наоборот, я очень рад.

Его действительно очень обрадовала эта новость. Он давно смирился со своей горькой участью — с тем, что ему предстоит жить без семьи и без детей. И вот теперь только что родившегося младенца назовут его именем — в его честь. Это было очень приятно, прямо настоящий подарок!

Когда новоявленный отец спустился вниз, выглядел он измученным и уставшим, но на лице сияла улыбка в буквальном смысле до ушей. Лахлан тут же в знак признательности отсыпал ему горсть монет. Но когда тот принялся его благодарить, Лахлану стало как-то неловко. Он был обладателем огромного состояния, поэтому пригоршня монет — пустяк, по его мнению, — не стоила столь бурных излияний. Но, видимо, для этого человека это были немалые деньги. Вовремя это сообразив, Лахлан устыдился своего высокомерия, решив впредь почаще проявлять щедрость.

Вскоре к нему за стол присел Дугал. Для того чтобы уклониться от благодарностей, которым, казалось, не будет ни конца ни края, Лахлан, которому было неловко их выслушивать, под предлогом необходимости отдать перед дорогой последние распоряжения вышел во двор.

Разразившаяся днем гроза загнала Лахлана внутрь кареты, где у него было предостаточно времени, чтобы еще раз все как следует обдумать. К его чести, он сумел извлечь урок из того, что случилось с ним во время ночлега в Хау. Ему стало ясно, как много при желании можно сделать для своих подданных. А ведь раньше, живя в Лондоне, он ни о чем таком даже не задумывался. Подстегиваемый мыслью об ограниченности срока своего существования, он стремился испытать как можно больше удовольствий, благо в Лондоне их было предостаточно. Он торопился жить, срывать цветы наслаждений, искренне считая, что в этом и есть смысл жизни. В вихре лондонских балов и разных светских развлечений время текло быстро, жизнь казалась легкой, приятной. Несмотря на то что английская знать слегка задирала перед ним нос, ведь он все же был шотландцем, он считал, что ничего не может быть лучше, чем жить в Лондоне. Однако иногда, правда, очень редко, им овладевало странное, трудно объяснимое ощущение, что ему намного приятнее находиться среди его собственных лошадей, ухаживать за ними, ездить верхом, чем вращаться в лондонском свете.

Лахлану вдруг стало стыдно от мысли, что раньше он жил столь неправильно. Какой позор быть рабом своего титула и навязанных лондонским светом представлений!

Печальнее всего было то, что у него оставалось очень мало времени для того, чтобы вырваться из плена сословных предрассудков и наверстать упущенное.

Невероятно, но он никогда не радовался так, как те двое из гостиницы, которым он уступил свою комнату и подарил горсть монет. Как приятно и, главное, как просто дарить людям радость!

Кроме того, они назвали новорожденного сына в его честь…

— Вы хорошо себя чувствуете?

Вопрос Дугала прервал ход его мыслей.

— Хорошо.

— А вид у вас грустный. Как вы спали?

— Чудесно, — отозвался Лахлан.

Как ни странно, но это была чистая правда. Хотя его сон и не был спокойным, но после него осталось легкое приятное возбуждение.

— Мы скоро доберемся до Рестера. — Дугал притворно нахмурился и шутливо добавил: — Только не вздумайте опять уступать наши комнаты.

Лахлан рассмеялся.

— Нам надо там хорошо отдохнуть. От Рестера рукой подать до Лохланнаха. — Лицо Дугала стало серьезным. — Мы приедем в замок Даннета до полудня, почти не уставшими, что, учитывая предстоящий разговор, явно сыграет нам на руку.

План был и правда неплох. Но при одном упоминании имени Даннета хорошее настроение Лахлана моментально испортилось.

Неужели этот чертов Даннет вступил в сговор со Стаффордом, его заклятым врагом? Неужели Даннет подбивал к измене остальных его вассалов? От охватившей его злости Лахлан кусал губы. Сколько раз его предупреждали о коварстве шотландцев! Несмотря на это, в глубине души он не верил, что Даннет способен на предательство, как вдруг выяснилось, что вполне способен.

Ничего, он задаст ему жару. Он растопчет его, уничтожит! Если Даннет моментально не очистит свои земли, он горько пожалеет о том, что родился на свет.

Лахлан был в таком настроении, что изничтожил бы любого, кто встал бы у него на пути.

— Ваша светлость, хорошо бы побыстрее покончить с этим делом и в тот же день отправиться обратно в Акерджил.

Лахлан задумался, а потом отрицательно покачал головой:

— Нет, мы там пробудем ровно столько, сколько потребуется для того, чтобы во всем разобраться.

— Хорошо, все равно это надолго не затянется. Кроме того, ваша светлость, не забывайте, вам необходимо еще многое сделать перед… — Дугал замолк, дернув плечом, но они оба прекрасно поняли, что имелось в виду. Перед его неизбежной кончиной. Лучше бы Дугал не напоминал ему о проклятии. Путешествие оказалось столь чудесным, что Лахлану удалось почти забыть о той страшной участи, которая неминуемо его ждала.

Он снова уставился в окно кареты, пытаясь возродить в душе то свежее, радостное чувство, охватившее его утром. Но, как он ни старался, ничего у него не выходило.

К ужасу Лахлана, призрак навестил его опять во время ночевки в Рестере. Привидение упрекнуло его за то, что он оставил Акерджил, и почти сразу исчезло. Несмотря на непродолжительность визита призрака, Лахлан так больше и не смог уснуть.

На следующее утро настроение у него было хуже некуда. Все его надежды на то, что во время поездки призрак от него отстанет, рухнули. Во время утреннего одевания его настроение лишь ухудшилось. В Лохланнах он должен был явиться в костюме, подчеркивающем его герцогское величие. Несмотря на то что вынужденный маскарад его раздражал, он понимал всю важность впечатления, которое должен произвести на Даннета. Оно должно быть таким, чтобы Даннет сразу вспомнил о том, что находится в подчиненном положении.

Он должен был понять, что Лахлана не стоит водить за нос, что предательства он не простит и лгать ему и отпираться бесполезно.

Но фрак, жилет и больше всего галстук выводили Лахлана из себя.

Галстуки! Как же он их ненавидел! Но в Лондоне без них было никак нельзя. Если ты хотел, чтобы к тебе в свете относились с должным почтением, необходимо было повязывать галстук. И он повязывал, мирясь и с неудобством, и с требованиями этикета. Он привыкал к галстуку годами, но так и не привык.

Не лукавя перед собой, он знал, как мало от всего этого толку.

В глазах злых гарпий высшего света он так и остался шотландским герцогом, стоявшим на ступеньку, а то и на две ниже английских лордов. Несмотря на то что большую часть жизни он провел в Лондоне, и на то, что он обучался в Итоне и Кембридже, несмотря на свое состояние и герцогский титул, с точки зрения все тех же гарпий, его никак нельзя было назвать завидным женихом, достойным их дочерей. Впрочем, справедливости ради надо отметить, что нежелание великосветских гарпий выдать за него замуж какую-либо из дочерей было обусловлено не столько его шотландским происхождением, сколько страхом перед проклятием, обрекавшим его на преждевременную смерть.

Но Лахлан лишь посмеивался про себя, глядя на их причуды. Человек с его происхождением не ищет себе невесту на ярмарке невест. Человек с его положением и состоянием не охотится за женой.

Несостоятельность его матримониальных планов огорчала Лахлана, но совсем по иной причине.

Все дело было… в ней. Он затруднялся сказать, почему при мысли о женитьбе перед его мысленным взором сразу возникал ее ангельский образ.

Она была видением, сном, наваждением, вызванным приемом обезболивающих лекарств. Она не существовала, и все же…

В конце пути, уже подъезжая к замку, Лахлан постарался выбросить ее из головы. Предстояла жестокая схватка, и он должен был быть во всеоружии. Мысленно прокрутив в общих чертах предстоящий тяжелый разговор, обвинения, которые он намеревался надменно и презрительно бросить в лицо Даннету, Лахлан внутренне весь подобрался.

Но все эти словесные упражнения пока не очень-то ему помогали. Толстокожие — о чем не уставал ему напоминать Дугал — шотландцы предпочитали словам дело — предательский удар в спину, яд, а то и просто могли скинуть со стен замка. И, как ни странно, многое сходило им с рук.

Когда его взору открылся стоящий на берегу залива замок Лохланнах, Лахлан был поражен. Замок поражал своими размерами, высотой стен и упиравшимися в небо серебряными шпилями. Зрелище было впечатляющим. В отличие от Акерджила, замок Даннета совсем не походил на груду грозящих обвалиться камней, и это больно задело самолюбивого Лахлана.

Когда карета въехала во двор замка, разозленный, задетый за живое Лахлан жаждал крови.

Послав к черту подготовленную им обвинительную речь, он легко выпрыгнул из кареты и замер от удивления, а потом разозлился еще больше. Даннет, как оказалось, устроил ему торжественный прием. Со всех сторон раздались приветственные крики, заиграли волынки. Во дворе замка стояла целая толпа народу, как будто Даннет нарочно согнал сюда всех слуг.

Впереди с важным и гордым видом стоял сам хозяин замка в шотландском килте. От одного лишь его вида злость Лахлана сделалась еще яростней. Ему показалось, что Даннет хотел нарочно его уколоть, намекнуть на то, как на самом деле должен одеваться настоящий шотландец.

Даннет был высокого роста, выше, чем Лахлан, и уже благодаря этому производил внушительное впечатление, а развитые мышцы и суровый вид только усиливали создаваемый эффект. Он не просто казался, он был настоящим воплощением дикой Шотландии. Темные длинные волосы, резкие черты лица и глубокий шрам на одной щеке довершали картину. Карие глаза смотрели на Лахлана серьезно и внимательно.

Открытый честный взгляд Даннета невольно подкупал своей искренностью. Казалось, человек с такими глазами не способен на обман и предательство. Один лишь его взгляд, не говоря уже обо всем облике Даннета, внушал доверие. Его обаяние подействовало на Лахлана точно так же, как и при первой встрече, но сейчас Лахлан поспешил себя одернуть, мысленно напомнив себе, что уже один раз попался на эту удочку.

— Ваша светлость, добро пожаловать в мой замок, — произнес Даннет.

Затем он представил свою жену. При взгляде на нее на душе у Лахлана стало тоскливо, он ощутил укол зависти. Хрупкая, нежная, она очень гармонично смотрелась рядом с мужем.

То, о чем так мечтал Лахлан, то, чего он был лишен, так легко досталось этому человеку.

Это было несправедливо. Но, увы, такова жизнь, в ней нет места справедливости.

Леди Даннет казалась абсолютно равнодушной к визиту герцога. Хотя раз или два она мельком посмотрела на гостя, словно удостаивая его вниманием.

Черт бы побрал этих надменных шотландцев вместе с их женами! Поди узнай, что скрывается за их притворной почтительностью.

Пожалуй, прав Дугал, уверявший его, что от шотландцев можно ожидать чего угодно, им ничего не стоит или убить его во время сна, или отравить.

— Прошу вас пройти в замок. Думаю, вы проголодались в пути. Для вас готово скромное угощение. — Леди Даннет махнула рукой в сторону дверей и слегка улыбнулась тонкими губами. Лахлану ее улыбка показалась по-змеиному коварной.

«Ого, будь начеку, Лахлан, — мелькнула мысль. — Как знать, не отравлено ли угощение».

Он быстро посмотрел на Даннета, как бы желая убедиться в справедливости своих подозрений, но на его невозмутимом лице ничего нельзя было прочитать.

— Мне надо немедленно с вами переговорить, — резко, почти отчеканивая каждое слово, произнес Лахлан. Он ни за что не желал откладывать неприятный разговор.

Лицо леди Даннет тут же изменилось, она быстро заморгала, губы слегка задрожали. Его явное нежелание быть сразу отравленным, очевидно, ее расстроило.

— Не хотите ли пройти в ваши комнаты, чтобы привести себя в порядок после дороги? — не унималась леди Даннет, видимо, все еще рассчитывая, что он позволит себя отравить.

— Нет, — отрезал Лахлан и, кивнув Даннету, спросил: — Нет ли у вас какой-нибудь комнаты, где можно было бы поговорить с глазу на глаз?

От такой напористости Даннет слегка растерялся, но, быстро придя в себя, ответил:

— Да, конечно, есть. Можно побеседовать в библиотеке.

Молча они вошли в замок. Лахлан шел следом за хозяином, все сильнее и сильнее распаляясь при мысли о предательстве Даннета. Перед глазами Лахлана мелькали красные точки, он находился в таком состоянии, что готов был выплеснуть свой гнев на кого угодно.

Но первым, на кого излился его гнев, был не сам Даннет, а его жена. Она шла следом за ними, по-видимому, намереваясь присутствовать при их откровенной беседе. Чего она, женщина, вздумала лезть в мужские дела?! Ей что, больше делать нечего?! Занялась бы лучше вышиванием или просто попила бы чайку.

У дверей библиотеки Лахлан обернулся к ней и надменно произнес:

— Леди Даннет, вы хотите взять что-то почитать?

Она вспыхнула, покраснела и, молча поклонившись, быстро удалилась.

Вот и хорошо. Откровенный мужской разговор не предназначался для нежных женских ушей.

Войдя в библиотеку, Лахлан, словно хозяин, уселся за большой письменный стол, тогда как Даннет сел на стул напротив. Однако Даннет держался спокойно и уверенно, не выказывая ни малейших признаков трусости. Разговор обещал быть нелегким, и нервы Лахлана напряглись до предела.

Вошел слуга с иссеченным шрамами лицом. Поставив на стол поднос с виски, он бесшумно удалился. Лахлан подозрительно посмотрел на свой стаканчик, вдохнул запах виски и тут же вспомнил Дугала, не раз предупреждавшего его об особом пристрастии шотландцев к яду — мол, именно так им нравится убивать своих врагов. Он не стал брать стаканчик в руки. Чуть ослабив галстук, Лахлан наклонился вперед и самым серьезным, едва ли не зловещим тоном произнес:

— Вы даже не представляете, Даннет, насколько вы меня расстроили.

И тут Даннет сделал то, от чего Лахлан опешил. Он улыбнулся. Да, да, как ни в чем ни бывало улыбнулся своей подкупающей улыбкой.

— Расстроил, ваша светлость?

На этот раз улыбка Даннета подействовала на Лахлана, как пощечина, он разозлился донельзя. Как же ловко этот человек притворяется! Спасибо Олригу за то, что раскрыл ему глаза. Ну, погоди, Даннет, скоро ты запоешь по-другому…

— Во-первых, вы не выполнили мой приказ очистить землю от арендаторов. Более того, вы отказались его выполнять.

Глаза Даннета сузились.

— Да, отказался. И не собираюсь это делать.

Лахлан машинально сжал руки в кулаки. Неслыханная дерзость — не только отказаться выполнить его приказ, но и откровенно в этом признаться.

— Вы обязаны мне повиноваться. Это ваш долг.

— Прежде всего я должен заботиться о моих людях, защищать их интересы. Вот мой главный долг. — Даннет наклонился вперед. — И ваш тоже. Это завещано нам предками. Это нерушимая клятва.

Клятва перед нашими предками? Лахлан смотрел на Даннета, раскрыв от удивления рот. А что, если Даннет прав? Наверное, его предки не навещают его по ночам, не изводят настойчивыми просьбами, мольбами о помощи: спасти их бессмертные души, избавить от вечных мук в аду.

Лахлану достался тяжкий крест, и он безропотно его нес. Его решение непоколебимо: он во что бы ни стало восстановит родовое гнездо, и тогда души его предков обретут долгожданный покой.

Сил и желания у него было предостаточно, хотя времени оставалось все меньше и меньше.

Видя замешательство герцога, Даннет принялся развивать свою мысль:

— Я твердо убежден: подобные нововведения — явное зло, они разорят жителей графства. Более того, они грозят погубить Шотландию.

Лахлан заерзал на своем месте. Неужели ему уже читают нотации?! Похоже, Даннет слишком много о себе возомнил.

— Мне нужны деньги, больше тут не о чем говорить.

— Вам нужны… деньги?

Да, деньги. Что здесь удивительного? И вообще, к чему эти лишние вопросы? Впрочем, если объяснить Даннету, зачем он сгоняет с земли мелких арендаторов, то, возможно, Даннет лучше поймет, что им движет.

— Я намерен отремонтировать Кейтнесс перед тем… Короче говоря, как можно скорее.

— А сколько вам нужно?

— Речь идет не об этом, — послышалось из-за спины Лахлана ворчание Дугала.

— Совершенно верно. — Лахлан был полностью согласен с Дугалом. — Дело в том, что я недоволен вами, Даннет.

— Ваша милость, видите ли, сгоняя с земель…

Лахлан чуть не задохнулся от негодования. Его перебивают, да еще несут всякую чушь! Нет, пора открыть этому подлому предателю, почему он так им недоволен.

— Подлинная причина моего недовольства вами, Даннет, совсем иная.

Барон в недоумении откинулся на спинку стула; его поразил холодный гнев, прекрасно различимый в интонации герцога.

— Какова же эта причина, ваша светлость?

— Неужели вы думали, что я ни о чем не узнаю? — спросил он ледяным тоном, сверля взглядом лицо Даннета.

— О чем же вы узнали?

— О вашей измене, — резко вставил Дугал.

Лахлан недовольно мотнул головой, делая ему знак не лезть ни в свое дело. Ему не нужна была ничья помощь.

Он опять пристально посмотрел в глаза Даннету, но в них не было ни тени страха. Именно это и вызывало у Лахлана наибольшее раздражение.

— Вы мне очень нравитесь, Даннет.

Лахлан не притворялся, Даннет действительно ему нравился, но предательство — это не лезло ни в какие ворота.

— Как это ни странно, но мне казалось, Даннет, что мы с вами скроены из одного и того же материала. Кто угодно из моих лэрдов мог мне изменить, но только не вы. Я не сомневался в вашей верности.

— Я не изменял вам! — проревел Даннет.

Лахлан стиснул зубы.

— Не надо мне лгать. Мне известно о том, что Стаффорд пытается переманить моих баронов на свою сторону. Мне было очень больно и горько, когда я узнал о вашей встрече с его сыном. Меня буквально сразила эта весть.

— Мы случайно встретились в гостинице, — задыхаясь, с трудом прохрипел Даннет. — Ни о чем таком мы не говорили. Это какая-то чепуха. У меня и в мыслях не было вставать на сторону Стаффорда.

Слова Даннета прозвучали настолько искренне, что в них невозможно было усомниться. И опять Лахлан почти поверил ему, но только почти.

Он машинально застучал пальцами по столу:

— По словам Олрига, все обстоит иначе.

— Ах, Олрига! — багровея от гнева, проревел Даннет. Ноздри его задрожали, а глаза яростно засверкали.

«Не напугаешь. Я сам кого хочешь напугаю», — подумал Лахлан и тут же прорычал в ответ не менее страшно:

— А разве не вы созвали моих баронов, чтобы на этой встрече попытаться переманить Олрига и Скрастера на сторону Стаффорда?

— Ничего такого не было и быть не могло.

Конечно, Даннет отпирался, но в его словах слышалось столько страсти, что Лахлан вдруг задумался; а что, если его… намеренно ввели в заблуждение. Кэмбелл не раз предупреждал его о коварстве шотландцев. Если лэрды — крупные землевладельцы — сражались за большие куски земли, то бароны — их вассалы, руководимые мелкой завистью и злобой, — могли преследовать куда менее значительные цели. Не поторопился ли он, поверив Олригу на слово.

— По словам Олрига, все обстоит иначе, — пробормотал Дугал.

Постоянное вмешательство кузена начинало раздражать Лахлана. Он бросил ему взгляд, означавший только одно — заткнись.

Даннет вдруг вскочил со стула и, упершись кулаками в стол, решительно заявил:

— Олриг — вонючий козел.

— Из-за этого стоило пускать в ход кулаки? А может, вы избили его в кровь, потому что он грозил раскрыть ваш подлый план?

— Это не мой план.

— Ага, значит, вы признаете свою причастность? — воскликнул Дугал. Он опять лез не в свое дело.

Лахлан резко обернулся и так на него посмотрел, что кузен невольно попятился назад.

Даннет, напротив, чуть надвинулся.

— Ничего я не признаю, — с холодной яростью, отчетливо и громко сказал он.

От его низкого тембра по спине Лахлана побежали мурашки. Такое натуральное негодование, такую неподдельную ярость невозможно было сыграть.

— Что бы вам ни наговорили обо мне, запомните, у меня даже в мыслях не было встать на сторону Стаффорда. Олриг — это совсем другое дело. Честно говоря, это он сам подстрекал меня, склоняя к тому, в чем сейчас вы меня обвиняете.

Черт!

В голове Лахлана вдруг все перевернулось. Эмоции быстро сменяли одна другую: удивление, недоумение, негодование. Итак, если Даннет не обманывает, тогда лжет Олриг, в таком случае Олриг дважды негодяй — как предатель и как низкий лжец. Кому же верить? Внутренний голос подсказывал: надо верить Даннету, но раздражение и недовольство, вызванное категорическим отказом выполнять его приказ, мешали к нему прислушаться. А вот Олриг действительно другое дело. Он послушно согласился очистить свои земли от арендаторов. Ладно, надо будет как следует разобраться в этом деле, но это потом. А сейчас, кем бы ни был Даннет, но без его поддержки никак нельзя обойтись.

Лахлан молча смотрел в суровое лицо Даннета, отмечая, что его возмущение постепенно гаснет.

— Вы говорите, Даннет, что остались мне верны.

— Да, ваша светлость, я верен вам.

— Ну, раз так, тогда почему вы не хотите пойти мне навстречу и выполнить мои пожелания?

— Пожелания? Какие пожелания, ваша светлость?

— Ну, хорошо, будем считать их ультиматумом, если вам так больше нравится. — Лахлан притворно улыбнулся.

Даннет прищурился и напрягся, машинально стиснув руки в кулаки.

— И что это за ультиматум?

— Ничего особенного. Вы либо сгоняете с вашей земли арендаторов, либо лишаетесь и титула, и собственности. Понятно?

— Простите, нет.

Лахлан стиснул зубы.

— Очистите ваши земли, или за вас их очистит другой назначенный мной барон.

От удивления Даннет раскрыл рот. Лахлан нанес удар невероятной силы, возражать было бессмысленно. Лицо Даннета искривилось от боли. Лахлану стало неловко, не стоило так резко рубить с плеча. Ему надо было вести себя чуть дипломатичнее — хотя бы позволить Даннету сохранить чувство собственного достоинства.

К сожалению, для подобных игр у Лахлана не было ни времени, ни желания, а также никакой жалости. Ему требовалось, и как можно скорее, его согласие, а Даннет явно не хотел соглашаться. Но в этот момент, как и при первой их встрече в Акерджиле, Даннет вскочил и, не говоря ни слова, выбежал из библиотеки.

Вскоре в библиотеку зашел мрачного вида управляющий, чтобы провести Лахлана в отведенные для него в западном крыле замка покои. Но у Лахлана не было особого желания сидеть взаперти, его тянуло на воздух, хотелось привести мысли в порядок. Для прогулки он выбрал сад, что оказалось ошибкой, потому что там он встретил жену Даннета, которую точно так же, как и его, их встреча нисколько не обрадовала.

— Леди Даннет. — Он склонился в галантном поклоне.

— Очень приятно, ваша светлость. — Она не говорила, а выплевывала слова, стараясь не смотреть ему в лицо. Тем не менее момент был очень удобным, и Лахлан решил расспросить ее о муже, намереваясь как можно больше о нем узнать. Его мучил вопрос, кому верить: Олригу или Даннету, — хотя он прекрасно понимал, что она постарается обелить мужа в его глазах, но ему было интересно, как именно она станет это делать.

Подавив первое желание как можно быстрее от него уйти, леди Даннет, видимо, понимая всю важность начавшегося разговора, принялась откровенно рассказывать о ее муже. Беседа оказалась интересной, содержательной и полезной для обеих сторон.

Не было ничего удивительного в том, что она постаралась убедить Лахлана, что ее муж ему верен, а также укрепить его подозрения насчет Олрига. Услышав о том, что Олриг обвиняет ее мужа в предательстве и жестокости, она буквально вспыхнула от негодования. Оказалось, что леди Даннет присутствовала при встрече ее мужа с сыном Стаффорда в гостинице, и, по ее словам, ни о каком заговоре против Лахлана речь там не шла. Кроме того, она видела, как ее муж поссорился с Олригом, но всему виной был Олриг.

Леди Даннет так горячо, так искренне встала на защиту своего супруга, что ей невозможно было не верить. Лахлан даже позавидовал Даннету, который нашел настоящую любовь, обретя в жене заодно и верного и надежного друга.

Яркая, интересная, умная, энергичная, Лахлан был приятно удивлен, — бывают же на свете такие женщины! Она не просто отстаивала интересы мужа, она имела свою собственную точку зрения, считая огораживания земель непоправимым злом.

В порыве откровенности леди Даннет о многом отзывалась нелицеприятно, ей не понравился его наряд, и она откровенно указала, почему именно. Более того, она имела мужество сознаться, что подслушивала их разговор в библиотеке, о чем Лахлан уже догадался, но подобная откровенность только укрепила его симпатию к ней. Если в самом начале их беседы Лахлан испытывал явную неприязнь к леди Даннет, как и она к нему, то ближе к концу их взаимная неприязнь исчезла, а их отношения приобрели доверительный и теплый характер.

Все испортил Дугал, который несвоевременно и бестактно нарушил их разговор тет-а-тет.

— Ваша светлость, — воскликнул он. — Где я вас только не искал! А вы здесь!

— Я гулял по саду. После душной кареты мне захотелось подышать свежим воздухом.

По правде говоря, за время поездки Дугал настолько надоел Лахлану, что он уже не знал, как от него отделаться. Дугал ходил за ним буквально по пятам и все шептал о предательстве среди баронов и зреющем заговоре, постоянно ныл, что напрасно они уехали из Акерджила и хорошо бы поскорее туда вернуться.

Иногда кузен из-за его угрюмого характера и вечно мрачного настроения представлялся Лахлану посланником темных сил, и Лахлану хотелось сказать ему, как он его достал. Сейчас это желание сделалось практически нестерпимым.

Заметив, с каким недовольством смотрит на него герцог, Дугал с наигранной заботой спросил:

— Хорошо ли вы себя чувствуете, ваша светлость?

— Хорошо, очень хорошо, — отозвался Лахлан и, стремясь побыстрее сменить тему, махнул рукой в сторону простиравшегося до самого горизонта моря: — Что скажете, Дугал? Не правда ли, красивый вид?

Дугал исподлобья взглянул на морскую гладь и пробурчал:

— Это всего лишь вода.

— Да, но вид просто потрясающий, разве не так?

— Ваша светлость, вы слишком возбуждены. Вам надо отдохнуть.

Слова, их высокомерно-покровительственный тон, наконец, сам Дугал вызвали в Лахлане такую вспышку раздражения, что он с трудом удержался, чтобы не наговорить кузену грубостей. Его остановило присутствие леди Даннет. Скрыв свой гнев за улыбкой, Лахлан хлопнул кузена по плечу:

— Ну что ж, дружище, если вы устали, то отдохните. А мне хочется немного пройтись вдоль побережья. Леди Даннет, буду рад, если вы прогуляетесь вместе со мной. — И Лахлан вежливо предложил даме руку.

Дугал посмотрел на нее сверкавшими от едва сдерживаемой злости глазами, что было весьма странно. В ответ, к немалому удивлению Лахлана, леди Даннет весело улыбнулась; ему очень понравилась ее улыбка, явно означавшая согласие.

— Я польщена, ваша светлость. — Она взяла его под руку. — Позвольте показать вам окрестности замка. Они весьма живописны.

— С превеликим удовольствием.

Обозленный Дугал остался позади. Убежав от его раздражающей опеки и не видя его мрачного лица, Лахлан вдруг почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Стояла чудесная погода. Солнце, морской воздух и очаровательная спутница — все вместе заставило Лахлана задуматься: почему он так много времени проводит взаперти? Такой образ жизни, привычный для Лондона, здесь, в Шотландии, в окружении дикой природы показался Лахлану неестественным. Ему хотелось свободы, и вдруг — в этом он боялся признаться даже самому себе — он ощутил себя свободным.

Чем дальше он уходил от Дугала, тем полнее и глубже это ощущение становилось.

Они с леди Даннет гуляли в полном молчании. Их окружал такой умиротворяющий покой, что никому из них не хотелось его нарушать. Внезапно в голову Лахлана пришла одна странная мысль, и он не выдержал:

— Леди Даннет, не ответите ли на один мучающий меня вопрос?

— Конечно, ваша светлость. Если смогу…

— Если ваш муж, по вашим же уверениям, совсем не жестокий человек, то почему он так сильно избил Олрига?

— Вы знакомы с Олригом, ваша светлость? — Она лукаво улыбнулась.

Лахлан весело рассмеялся. Конечно, Олриг ему не нравился. Неприятный и скользкий тип. Олриг явно выдавал себя не за того, кем он был на самом деле.

— Да, немного. Но все же цивилизованным людям не к лицу такое поведение. Для того, чтобы разрешить конфликт, не обязательно прибегать к грубой силе.

— Вы так уверены? — Она бросила на него быстрый взгляд. — Между нами, это трудно назвать жестокостью. Александр просто разок его стукнул. Вот и все. Более того, первым начал ссору Олриг.

— Пусть так, но драться из-за пустяков… Хм, я был лучшего мнения о моих баронах.

— Ваша светлость, шотландцы смотрят на жизнь несколько иначе, чем англичане.

— Да, я уже заметил, — усмехнулся Лахлан.

— Мы живем по другим законам. Всегда помним о наших обычаях, у них слишком глубокие корни. Да, шотландцы очень вспыльчивы, однако нам не чужды благоразумие и справедливость.

— Вы имеете в виду своего мужа?

— Да, и его тоже.

— Ну, раз так, тогда объясните, почему этот, по вашим словам, благоразумный человек, воплощенная справедливость, сломал Олригу нос?

Задетая прозвучавшей в его словах насмешкой, леди Даннет вскинула голову и направилась к конюшне, ведя за собой Лахлана.

— Сейчас сами все поймете, когда увидите.

Заинтригованный Лахлан послушно шел рядом.

Внутри конюшни было сумрачно и прохладно. После яркого солнечного света ему было сложно что-либо здесь разглядеть, но как только глаза привыкли к сумраку, Лахлан застыл в изумлении. Перед ним стоял великолепный жеребец.

Настоящий красавец! Лахлан не удержался и ласково похлопал его по морде.

— Какой прекрасный экземпляр! — пробормотал он.

— Да, это правда. У Александра есть несколько превосходных лошадей.

— Арабских кровей?

— Да, и несколько полукровок. У нас, в горах Шотландии, лошади должны быть не только быстрыми, но и выносливыми. Как вы уже, наверное, догадались, Александр занимается разведением лошадей.

Лахлану вдруг стало ужасно досадно. Сколько же общего между ним и Даннетом, а они никак не могут прийти к согласию! Если бы все складывалось иначе, они могли бы стать друзьями, но жизнь почему-то их разводила.

— Надо бы поговорить с ним об этом.

— Почему бы и нет? Поговорите. — Взяв его за руку, леди Даннет увлекла Лахлана за собой дальше, в глубь конюшни. Несколько раз ему хотелось остановиться, чтобы полюбоваться на великолепных коней, но леди Даннет не позволяла ему задержаться ни на секунду. Дойдя до самого конца, она распахнула дверь крайнего денника: — Нам сюда.

Лахлан вошел и обмер.

Сначала он просто не поверил своим глазам. Там на охапке соломы спала та самая девушка из его сновидений. Его ангел-хранитель.

Живая, во плоти.