Флоw. Простые и не простые истории о жизни в потоке

Сабина Гольштейн

«Оказывается, все мы обладаем знанием, нужно только уметь стучаться в нужные двери и подбирать к ним верные ключи…»Жизнь и смерть, семья и любовь, трагические страницы истории еврейского народа, поиски Бога и смысла человеческого существования – все эти темы органично переплетаются на страницах книги Сабины Гольштейн и складываются в одно четкое, светлое послание, продиктованное словно бы самой вечностью…

Эстер

Как вку-усно пахнет.

— Мамочка, мои любимые! Спасибо, родная! Бейгалех с творогом и укропом…

Взгляд выхватил привычные предметы: печку, лавочку, любовно вышитые мамиными руками занавески. В окошко заглянуло весеннее солнышко. Птицы поют. Что может быть лучше такого утра? Такой жизни? Эстер потянулась, зажмурилась от счастья и… открыла глаза навстречу другой, страшной реальности.

Первое, во что упёрся взгляд, был бурый потолок. Ужасно болела шея, затёкшая после тяжёлого, беспробудного сна на деревянных нарах.

— Шнелер! Шнелер!

Глаза Эстер наполнились слезами от страшного несоответствия между той волшебной реальностью сна и этой, сегодняшней. Она на несколько секунд зажмурилась, пытаясь проснуться ещё раз, избавиться от кошмара, в котором оказалась. Но весь ужас был в том, что реальность была хуже любых ночных кошмаров. Память стала возвращаться к ней. Вчерашней былью об убитой сестре. Малка. Королева… Малка была старшей и всегда защищала Эстер насколько могла. Сначала от наглых мальчишек и дворовых собак, которых Эстер боялась до смерти. Потом от этих псов-нелюдей. А вчера Малку убили. Чем-то не понравилась она надзирателю. В голове Эстер, словно кадры немого кино, прокручивалась сцена, когда надзиратель поднял пистолет и буднично ткнул рукояткой в затылок сестры: «Уберите это, живо…»

— Шнелер! Шнелер!

Эстер очнулась и ринулась прочь из барака на ежедневную утреннюю перекличку. Кому жить, кому умирать. Налево шли все те, кто уже не мог работать. Направо — все остальные. Воздух, а точнее, то, что от него осталось, был пропитан едким, сладковатым дымом, а земля поутру становилась серая от золы.

«Малка. Шейнэ мэйдале. Кареглазая озорница, пацан в юбке. Малка, как я буду здесь без тебя? Не хочу. Не могу больше». Неведомая сила заставила Эстер встать в ряд, выпрямить спину, опустить взгляд.

— Шнелер! Тихо, я кому сказала! — Сегодня на дежурстве была белокурая бестия, отличавшаяся особым садизмом. — Ты, ты и ты — в санитарную команду, — она ткнула пальцем в сторону Эстер и её двух соседок. — Там понадобилась замена. Непонятно, почему там не задерживаются в последнее время, — рассуждала надзирательница вполголоса, как будто сама с собой.

Эстер, когда-то рыжая чуть полноватая красавица, напоминала сейчас собственную тень, бледное подобие человека без пола, лица и души. Потухший взгляд в землю, живот, словно прилипший к спине, обритая, с пробивающейся сединой голова, тонкие пальцы с намертво въевшейся грязью под обломками ногтей. Вот и всё, что осталось от семнадцатилетней огненной зеленоглазой селянки, пленявшей всех парней в округе.

«Санитарная команда», — словно обухом по голове, внутренним эхом прозвучали страшные слова. А ноги уже вели туда, куда требовательно толкали в спину.

Лагерь растянулся на сотни метров. Каждый шаг давался Эстер тяжело. Она словно раздвоилась. Часть её была там, в грязи по колено, в жутком пепле, покрывшем всё и вся. Другая её часть вспоминала еле уловимый запах детства, запах мамы, запах творожных бейгалех, которые Бог милостиво послал ей в сегодняшнем сне. Она знала: это всё, что осталось у неё от этой жизни. Уйдёт и это, жизнь закончится. Где-то на самом кончике языка она почувствовала вкус творога с укропом.

— Шнелер!

Мокрая густая жижа не пускала ноги, словно говорила: «Остановись, отдохни». Но Эстер продолжала идти. Ей казалось, что путь их длится целую вечность и никогда не закончится. Но самая страшная точка во всём лагере будто шла ей навстречу и вот уже оказалась совсем рядом.

— Стоять. Тихо!!! — визжал фальцетом молодой надзиратель. Никто и не думал ему противиться.

— Ты, — он ткнул в Эстер пальцем, — шаг вперёд. Взяла тележку и шнелер. Шнелер!

Эстер, проглотив нахлынувшую откуда-то липкую, вонючую слюну, засеменила в указанном направлении. Пустая тележка показалась ей непомерным грузом, но что-то гнало её вперед.

— Шнелер, я кому сказал! Вот же медлительные твари.

Их заставили обойти здание с тыльной части. Внизу открывалась маленькая, словно детская, дверка.

— Ваша задача — санитария. Кто будет работать хорошо, получит вознаграждение. Йа, йа, здесь у нас условия получше. У вас будет перерыв на обед, — молодого крикуна сменил пожилой, толстый и румяный, улыбчивый дядька.

Эстер почувствовала набежавшую дурноту, перед глазами стало темно, и она пошатнулась, навалившись на ручки тележки, тут же больно впившейся ей в живот и в бёдра. Надзиратель отвёл глаза в сторону. Этой доли секунды Эстер хватило, чтобы собраться с силами, выпрямить спину, опустить глаза в пол.

— Сейчас поступит новая серия. Работаем оперативно. Всё, что выходит, собираем на тележки и вывозим туда, — дядька махнул в сторону нескольких свежевырытых ям метрах в ста от здания.

— Вперёд! — громко сказал наздиратель, а потом прошептал почти про себя: — С богом!

***

За последние месяцы Эстер совсем ослабела. Страшная работа, поначалу сковывавшая ей все члены диким ужасом, постепенно превратилась в рутину. И знакомая тележка, и смрад, и горы искалеченных трупов не оставляли уже почти никакого следа в её измученной душе.

Детство не возвращалось к ней даже в снах. Порой она глядела на себя со стороны и видела скелет, обтянутый кожей с трупными пятнами, везущий на тележке себе подобных.

Едва тёплая похлёбка, единственная еда, которую они получали раз в день, словно протекала сквозь неё, не задерживаясь. Постепенно всё земное стало отдаляться, и встреча с газовой камерой становилась неизбежной.

Шершавые тёмные стены, душевые краны поверху. Эстер казалось это таким будничным и знакомым. Она поняла, что не способна уже ни на какие чувства, даже на страх… Вместо воды комната стала заполняться стонами и всхлипами задыхающихся людей. Страшная судорога свела Эстер шею и горло. Сознание отключилось, и лишь в последнюю секунду в голове её возникло единственное слово: «Свободна…»

Послесловие

Свобода, свобода, я свободна… Я выберу себе другую жизнь. Жизнь с тёплыми булочками и кофе по утрам, жизнь, полную любви, радости, света. Я научусь. Научусь любить этот мир и, отрицая скверну, видеть в нём тонкие, прекрасные черты. Радость узнавания будет сопровождать меня на каждом шагу, я стану себе и учителем, и ведомой, я проживу эту жизнь, испивая до дна это терпкое и душистое вино садов души моей. Я пойму, что смерть — это друг, смерть — это свобода нового выбора. Я пойму, что жизнь и смерть есть одно неделимое целое. Я узнаю, что страх — это иллюзия самозащиты. Я научусь давать и брать. Любить в первую очередь самоё себя, а потом уже и мир. Я научусь принимать себя целиком, со всеми моими «трещинками», с прошлым и будущим опытом. Я сумею, нет, я уже умею делать тикун — исправлять то, что должно быть исправлено светом и любовью.

А ещё я научусь плакать, потому что оставлю позади страшную связку: плач — это слабость и немедленная смерть.

Я узнаю об этом когда-нибудь, чтобы понять и найти причины, а пока — свобода, я наконец-то свободна…