Одолень-трава

СИМУРГ, 2020

«Когда деревья были большими» – мир казался бесконечным. Когда-то он встретил нас и «жесткой хваткой» управлял маленькой жизнью так, как считал нужным, а нам оставалось только жить так, как есть… С тех пор пройдет очень много лет и уже взрослая личность окажется в западне своего внутреннего ребенка, который так и остался в собственном детстве… Эта книга очень просто и понятно раскрывает замысловатую тему возникновения судеб! Вас ждет путешествие вперед в прошлое…

Глава 3

Прошло 20 лет…

— Иван, снова ты в «бирюльки» играешь! — раздраженно воскликнула Светлана, неожиданно появившись в дверном проеме. — Елку вот, лучше собери! Ребятишки наряжать ее будут! — пихнула она ногой коробку с пластиковой елью.

— Иду… — нехотя проворчал Иван, откладывая в сторонку недоделанную модель самолета — И — 16. — Только руки от клея вымою!

Он очень не любил этот момент — «всплывание» в реальности…

Испытав в очередной раз чувство досады и разочарования где-то в области солнечного сплетения, Иван, подхватив костыли, медленно встал. С осторожностью поставив работу на полку, он заковылял по направлению к ванной комнате.

— Скажи кому, засмеют! — донеслось с кухни. — С твоим-то авторитетом да в самолетики играть! Что в жизни в них не наигрался?

Ивану в эти минуты всегда было неловко, как провинившемуся мальчишке. Он мысленно соглашался с женой и с тем, что для мужчин есть занятия и посерьезней, но когда в очередной раз подходил к своему стеллажу с моделями самолетов, чувствовал что душа, будто распахивается как безоблачное, голубое небо…

— Ладно, ладно, не шуми, последнюю модель доклею и все…

— У тебя каждый раз, да последняя! Иди уже ужинать летчик — налетчик! — снова донеслось с кухни.

Быстро вымыв руки, Иван вдруг задержался у зеркала.

Прямо ему в глаза смотрел Кораблев Иван Степанович. Глубокий стальной взгляд с прищуром, будто смотрящий в прорезь прицела, жесткие морщинки в уголках рта и в межбровье, выразительные скулы и четко очерченный рот — командир эскадрильи штурмовиков Су — 25 «грач».

— Здравия желаю, товарищ майор! — сказал с усмешкой Иван, глядя в зеркало, и положил руку на свою седую голову. — Дожил уже до тридцати лет, а в игрушки играешь! Не стыдно тебе?

— Ну и где, ты, там? — снова донеслось с кухни.

— Уже иду…это ты там, а я здесь, — неловко пошутил Иван.

Он не умел шутить, был неразговорчив, никогда не принимал участия в кавардаке, который устраивали его сыновья, редко смеялся от души, всегда ощущая какую-то пустоту между собой и окружающим миром…

— Проголодались, сорванцы! — ласково глядя на прибежавших ребят, улыбнулась Светлана.

Иван сел за стол, прислонив костыли к стене.

Жена хлопотала у плиты.

«Хорошая она у меня…» — вдруг подумалось ему. — «Досталось ей в жизни. Выросла в детском доме, голодала, когда училась, все хозяйство я на нее свалил, да еще сам недавно прибыл из Афгана «грузом — 300»…

Светлана поставила перед ним тарелку макарон по-флотски, тряхнув крупными черными кудрями.

Ивану всегда хотелось растормошить эти чудесные волосы и зарыться в них лицом, сказать много ласковых слов, но что-то его останавливало, какое-то внутреннее сопротивление, но при этом, на вопрос: «Ты любишь свою жену?», он без промедления ответил бы — «Да!»

— Спасибо мама, мы уже поели!

— Прям, по-солдатски! Все по — батьке! — засмеялась Светлана.

Мишка с Егоркой выскочили из-за стола и помчались обратно в комнату.

— И я уже поел, спасибо, вкусно… — Иван неловко погладил жену по плечу.

— На здоровье… иди уже! — как-то вздрогнув, засуетилась Светлана. — Новый Год скоро, а елка еще не наряжена!

Иван кивнул и, подхватив костыли, двинулся в комнату.

Там около коробки с елкой скакали Мишка с Егоркой.

Глядя на них, Иван улыбнулся и его стальной взгляд потеплел.

— Что тут у нас? — с этими словами он начал доставать и раскладывать на полу колючие еловые ветки.

Елочка быстро приобретала свой естественный вид.

Дети наперебой протягивали отцу еловые лапы с криком:

— Теперь моя очередь!

Нацепив елочную гирлянду, Иван поставил перед ними коробку с игрушками.

— Давайте-ка, наводите красоту!

— Папка, а ты? — в надежде спросил Егорка.

— Я здесь посижу…

От неловкого движения, желваки у него задвигались.

Ноги ныли практически постоянно. Иван привык к боли. Иногда он улавливал какое-то внутреннее чувство, очень похожее на физическую боль, и не понимал того, откуда оно взялось, но это было с ним одним целым.

Иван привык к тяжелому в своей жизни и никогда никому не жаловался.

— Пап, посмотри, какая шишка блестящая!

— И сосулька тоненькая!

— И домик, как у Бабки Ежки!

— И попугайчик цветной!

— А это что же? — остановился Мишка, разглядывая какой-то шарик. — Фу, какой старый, весь облупился! Нужно срочно его выбросить, чтоб вид не портил!

И он метнулся к кухне…

— Стой, Мишка! — Иван молниеносно перехватил руку сынишки. — Подожди…

Мишка встал как вкопанный и вопросительно посмотрел на отца.

— Дай мне… — тихо попросил Иван, аккуратно вынимая шарик из рук сына. — Пусть рядышком со мной пока полежит, — и прикрыл глаза…

Мишка послушно отдал елочную игрушку и не стал больше задавать вопросов.

Он боялся отца. Хоть его никогда и не били, но суровый стальной взгляд заставлял его судорожно сглатывать.

Мишка помнил до сих пор, как взял без спроса модель самолета с отцовского стеллажа и запустил со второго этажа…

После этого он весь вечер стоял у стола и смотрел на то, как вновь собиралась сломанная модель…

Помнил то, как сто раз просил прощения, но от отцовских опущенных плеч исходила такая холодная тишина, что Мишка готов был под землю провалиться, лишь бы не ощущать эту пропасть между ними…

— Пап, ты чего? — тихонько спросил подошедший Егорка и тронул за рукав отца.

— Тише, ребятки, тише…

А память стрелой молнии уже рассекала 20 лет…

— Мама, я принес воды и дров, и снег расчистил, мама. Что еще, мама, мне сделать? — суетился Ванюшка, повторяя без конца слово «мама».

— Молодец, молодец, хватит, хватит… — тихо говорила низенькая, худощавая женщина, теребя кухонный фартук.

— Почему ты все время ее мамой называешь? — кивнув на женщину, и глянув исподлобья на брата, спросила сидящая на лавке Машуня. — У нас же другая мама! Забыл что — ли?

— Мы ее так недолго называть будем. Мы просто поиграем так. Посмотри какая она добрая и о нас заботится, — обеспокоенно зашептал, подскочивший к сестре Ванюшка.

— Ну, если только немножко!

— Ладно, ладно…

Иван закрыл лицо руками, а память перелистывала мятые страницы…

— А вы не отдадите нас обратно? — затаив дыхание, спросил Ванюшка у Валентины.

— Не отдам, хороший, не бойся, — ее ласковая рука погладила жесткий Ванюшкин вихор.

— Ха, ха, сирота ненужная! — смеялся Митька, залепляя Ванюшке лицо снежком.

— Они наши мама и папа! — отчаянно кричал Ванюшка.

— Вы что же, сразу такими большими родились? Так не бывает!

— Бывает! — злился Ванюшка.

— Приемыши сиротские! — не унимался Митька.

Иван вспомнил, что со временем научился бить. Бить безжалостно…

— Мама, мама, мамочка, Машуня умирает! — дико орал Ванюшка, бежавший босиком по снегу к коровнику…

А потом, забившись в угол и рыдая, смотрел на то, как малюсенькое тельце сестренки трясло и выгибало, как Степан держал ей руки, а Валентина зачем-то толкала ей в рот ложку…

— Эпилепсия… — сказал тихо местный фельдшер, — неизлечимая болезнь…

Иван тяжело вздохнул и открыл глаза.

Мишка с Егоркой тихонько наряжали елку, поглядывая на отца.

Подхватив костыли, Иван вышел на балкон. Крепко затянувшись сигаретой, он посмотрел вниз.

Маленький двор, окруженный кольцом серых пятиэтажек, детская площадка со сломанной горкой и горы снега повсюду.

Куда-то спешила, на вид уставшая женщина, кто-то горланил песню пьяным голосом, где-то смеялись дети, играя в снежки, кому-то «мыла кости» кучка сгорбленных бабусек, какой-то мужчина откапывал из кучи снега свой старенький «москвич»…

Жизнь текла своим чередом, но Иван чувствовал, что его нет в этой жизни…

На улице было морозно и ясно.

Иван поискал глазами солнце, и понял, что его загораживают пятиэтажки…

«Как в загоне»… — внезапно пришла мысль.

Вдруг раздался громкий скрежет, заставив Ивана вздрогнуть от неожиданности, а правая рука автоматически сжалась в кулак.

Какой-то мальчишка раскачивал ржавые качели…

А память старательно перелистывала страницы…

— Ты кто? — нагло спросил невысокий коренастый парень, открыв дверь.

— А ты кто? — ответил вопросом Иван.

— Это мой брат, Ваня, — послышался из-за спины парня Марьин голос.

— А-а-а-а, В-а-а-ня! Тоже, наверное, инвалид припадочный! — скривился парень.

Иван почувствовал, как между лопаток, будто бы воткнулся невидимый железный кол и сделал шаг вперед.

— Ваня, нет! Ты же его убьешь! — визжала Марья.

Но он уже ничего не слышал…

Он просто бил. Бил жестко и сосредоточенно…

Иван выбросил окурок и зашел обратно в комнату.

Мишка с Егоркой все еще наряжали елку, разглядывая игрушки.

Светлана на кухне громыхала посудой.

Иван сел на диван и взял в руки елочный шарик. Погладив тихонько облупленное от краски стекло, он закрыл глаза…

— Сними, Ванюшка, с елочки свой шарик, да с собой возьми. Как в жизни тяжко будет, придешь к заброшенному озеру, опустишь его на воду, я к тебе и приду, может, чем помогу, — говорила Матушка Йогиня, собирая детей с утра.

Иван открыл глаза и посмотрел на шарик, который сказочным совсем не выглядел, но был каким-то родным до боли…

— И что же это я, совсем, видимо, в самолетики свои заигрался… — пробурчал он.

— И ничего, и не заигрался! — услышал Иван внутренний голос.

— Я взрослый, мне нельзя в сказки верить!

— Отчего же нельзя?

— Не серьезно как-то…

— А что же, взрослые обязаны быть серьезными? — не унимался внутренний голос.

— Не знаю…

— А чудеса? А сказка, как же?

— Чудеса…разве сказки могут быть былью?

— Могут, могут! В сказки грех не верить, чудом они наполнены, да мудростью пропитаны! — услышал Иван голос Матушки Йогини, где-то в районе своей головы…

— Т-а-а-к, товарищ майор, раздвоение личности — это признак шизофрении! — засмеялся Иван и понял, что смеется от радости, от чего-то, доброго и светлого…

Он дотянулся до наряженной елки и снял с ветки домик Бабки Ежки, как сказал про игрушку Егорка, и вспомнил о большой русской печке…

В глазах Ивана засветились огоньки, он быстро снял трубку телефона и набрал номер.

— Привет Серега, с наступающим!

— Здравия желаю, товарищ майор! И тебя с Новым Годом!

— Боевое задание есть. Хочу разыскать место, где я родился, где в детдом попал. Поможешь? Я же сейчас не водитель с моими ногами…

— Есть!

— Да не в службу, а в дружбу…, — смутился вдруг Иван.

— Да понял я, конечно, помогу Вань, — рассмеялся Серега.

Иван положил трубку и поспешно встал, чувствуя прилив сил и какую-то тихую радость…

— Ну что сорванцы! Будем праздничный салют устраивать? — оживленно спросил он и заулыбался, заранее зная ответ.

— Ура-а-а-а! — дружно завопили мальчишки.

— Тогда марш одеваться! На улице мороз кусачий! — скомандовал отец.

— Ура-а-а-а!

Иван рассмеялся.

— Что мы тут раскричались? И телефонного звонка-то из-за вас не слышно! — прервала восторг внезапно появившаяся на пороге Светлана.

В наступившей тишине послышалась мягкая трель телефона.

— Это все твоя мода! То ли дело мой будильник! — продолжал смеяться Иван.

— Да уж, его определенно слышит весь подъезд! — фыркнула Светлана и тоже рассмеялась.

Иван поднял трубку телефона:

— Слушаю!

–Слушай, слушай! Поздравляю с Новым годом тебя и твое шумное семейство! — прокричал весело Марьин голос.

— И тебя с наступающим праздником! Здоровья, счастья!

— Да уж, счастье есть, да не про мою честь, — засмеялась Марья.

— Вот, я его тебе и желаю от всей души! — голос Ивана зазвенел, как сталь.

— Спасибо! И вам добра и смеха веселого!

— Этого-то у нас хватает! — подхватила Светлана.

— А ты маму поздравила? — вдруг спросил Иван.

— Да, нашу Валюшу я поздравила! — весело ответила Марья.

— Марья!

— Ой, забыла снова, больше не буду! — фыркнула Марья в ответ.

Иван промолчал…

Уже через две минуты шумное семейство было во дворе.

— А почему Марья маму Валюшей называет? — положив голову мужу на плечо, спросила Светлана, глядя в небо на яркие брызги салюта.

— Не знаю…, — соврал Иван. — Прихоть детская осталась…

— Почему же, тогда, ты каждый раз сердишься на нее за это?

— Не знаю… — удивился Иван вопросу.

Он действительно не знал, почему он всегда злится в этот момент.

И вдруг в ночном небе, за цветными рассыпающимися звездами он увидел портрет женщины, написанный Марьей очень давно…

А память старательно вырисовывала каждую мелочь, проскакивая десятилетия…

Маленькая комнатушка с цветочками на окне. Аккуратно заправленная кроватка. Простые тканые половички на полу. Деревянные полки на стене, на которых красовались неумело сшитые игрушки, и самодельный мольберт посередине, который Ванюшке казался огромным.

Он помнил, как Степан старательно зачищал на нем все шероховатости, как примерял, устанавливал, как радовались Машуня с Валентиной…

— Степан, ты же перестарался! Нашу птаху из-за него и не видно вовсе! — смеялась Валентина.

— Пущай творит ребенок, коли душа просит! — басил Степан. — Больше простору — лучше!

Ванюшка стеснялся Степана. У него дух захватывало, когда огромные ручищи поднимали его высоко над землей. Он смотрел в зеленые, смеющиеся глаза приемного отца и сжимался в комок…

— Эк, ты, бояка, аки девка красная! Ну-ка, покажь лучше нам истребитель! — смеялся Степан добрым смехом.

И Ванюшку, будто бы расправлял и разглаживал какой-то теплый поток доброй силы, идущий от Степана, и он бесстрашно раскидывал руки, чувствуя защиту.

А память все старалась…

— Ну, чего тут сегодня у нашего художника? — важно спросил Ванюшка, копируя голос Валентины и заглядывая Машуне через плечо, но вдруг быстро отскочил, округлив глаза:

— О-о-х, как это?

— Что? Что такое? — испугалась Машуня.

Ванюшка судорожно сглотнул, вцепившись в пуговицу на рубашке…

На него с портрета смотрели глаза их родной матери…

— Красивая у меня тетенька получилась? — спросила расстроенная сестренка.

— Красивая… — прошептал Ванюшка.

— Вроде тебе и не нравится вовсе… — надула губы юная художница.

— Очень нравиться… подари мне рисунок… — заторопился Ванюшка, снимая портрет.

— Бери, не жалко, еще нарисую, — ответила Машуня.

— Только не такую, а другую тетеньку, ладно? — c надеждой в голосе спросил Ванюшка.

— Ладно, одно и то же рисовать даже не интересно, — согласилась сестренка.

А после этого, забившись в сено на сарае, Ванюшка долго разглядывал портрет и плакал…

— Иван! Замечтался! — послышался откуда-то издалека голос Светланы.

Он отвел глаза от темного, уже не искрящегося тысячей огоньков неба, и тяжело вздохнул.

— Идемте домой… — тихо позвал Иван свое семейство…