Лекции по истории западной философии Нового времени

С. Н. Чухлеб, 2014

Издание содержит: Новое время: новая культура, новая философия; философия XVII века; философия XVIII века; философия XIX века и т. д.

Нет исследований более раздражающих, чем те, где прослеживается родословная идей.

Лорд Актон

Предварительные замечания

Данный текст является «промежуточным» вариантом второго тома «Археологии идей». Этот том все еще находится в работе. Но, к сожалению, мои студенты не имеют возможности ждать окончания этой работы. Учебник, освещающий материал второго семестра, им нужен уже сейчас. Именно поэтому я счел возможным и необходимым издать эту книгу.

Я хорошо осознаю, что текст не «пропечен», как следует. Кроме того, в нем отсутствуют некоторые главы, которые обязательно должны присутствовать во втором томе «Археологии идей». Надеюсь, что читатель не будет слишком строг к этой книге.

Второй том я планирую в качестве продолжения «Археологии идей. Истории философии в доступном изложении. Запад: Античность, Средневековье». Впрочем, каждую из этих книг вполне можно считать самостоятельным текстом. Помимо временной последовательности эти две книги могут быть объединены и общей для них задачей — археологией идей. Для нас понятен и привычен феномен изобретения какой-либо вещи или технологии. Но идеи, фактически, изобретаются так же, как изобретаются вещи и технологии. Изобретение чего-либо при всей спонтанности этого процесса обуславливается наличными характером общества и исторической ситуацией. И степень востребованности изобретения, его судьба определяются этими же факторами. Классический пример тому — порох. Порох был изобретен в Китае в начале первого тысячелетия нашей эры, но в вещество, революционизирующее мир, он превратился лишь тогда, когда с этим изобретением ознакомилась Западная Европа.

То же с идеями и мировоззрениями. У них всегда есть автор. И этот автор укоренен в соответствующей исторической эпохе и мыслит сообразно социокультурным обстоятельствам своей социальной среды. И если его идеи оказываются востребованными, то они начинают меняться и преобразовываться, эволюционировать сообразно эволюции социума и культуры, меняя по ходу этой эволюции мир.

Таким образом, «археология идей» ставит перед собой задачу проследить возникновение и эволюцию таких культурных программ, как философские идеи, и понять, почему и в каком виде эти программы ныне присутствуют в нашей голове и определяют наше поведение.

Подобное исследование значимо не только для узкого круга специалистов, но и для множества образованных людей. Знание о собственных культурных программах, определяющих наше мышление и поведение, позволяет человеку более произвольно, более творчески отнестись к ним и изменить их при необходимости сообразно пониманию собственного блага. Подобное изменение тем более необходимо, поскольку ум современного человека (впрочем, как и человека прежних эпох) содержит в себе невообразимую мешанину из истинных идей, из идей-фантомов, из идей — паразитов, из идей-долженствований и из много чего другого. И все эти идеи противоречат друг другу и постоянно конфликтуют. В итоге, человек оказывается в той же ситуации, в какой пребывает компьютер, обремененный несколькими фундаментальными конфликтующими программами. Компьютер в подобной ситуации «зависает», а человек совершает действия, которые вместо ожидаемого блага порождают зло.

Соответственно, понимание сущности и логики той или иной культурной программы, «засевшей» у него в голове, позволяет образованному человеку заняться чисткой собственного сознания. При этом, заметьте, я вовсе не настаиваю на том, чтобы человек «чистил» свое сознание сообразно тем идеям, которые я считаю истинными или наиболее адекватными современной цивилизации. Вне всякого сомнения, в моем лице Истина, наконец, обрела вернейшего и доверенного друга. Но я отлично осознаю, что сокровенное знание о подобной дружбе посещало и посещает множество людей и само по себе не может являться гарантией обретения истины. Поэтому разумно и хорошо, если каждый сам определит, что для него является истиной и благом и сообразно этому избавит свое сознание от конфликтующих программ и идей. Подобная процедура, как минимум, станет еще одной проверкой истинности того мировоззрения, которого придерживается человек.

Некоторые мои коллеги, ознакомившись с первым томом «Археологии идей», упрекали меня за многочисленные авторские отступления от изложения исторического материала, напечатанные мелким шрифтом. Иногда дело даже доходило до курьеза. Одна моя коллега жаловалась мне, что «мелкий шрифт» ее сильно отвлекает от основного изложения. «Так не читайте его! Этот текст для того и напечатан мелким шрифтом, чтобы читатель при желании мог его игнорировать» — отвечал я ей. «Да как же его не читать, когда там написано самое интересное!» — изумилась в ответ коллега.

Я хорошо осознаю соблазн, заключающийся в моем «мелком шрифте» не только для читателя, но и для автора. Желая быть предельно объективным и диалогичным по отношению к тому или иному философу прошлого, я компенсировал это необходимое для адекватного изложения смирение тем, что разрешал себе свободно выразить свое мнение об этом философе и его идеях в разделах, напечатанных мелким шрифтом. Но при этом мне постоянно приходилось бороться с разрастанием этих авторских отступлений с тем, чтобы философия автора не заслонила собой личности и идеи тех философов, которые стали предметом моего изложения. Похоже, разумную пропорцию между излагаемыми философами и позицией автора в первом томе мне удалось соблюсти.

Принятый мною способ изложения преследует и еще одну цель. Философия — сложный, а иногда и скучный предмет. Именно поэтому необходимо использовать особые приемы, чтобы возбудить интерес и спровоцировать размышление читателя. Я надеюсь, что ознакомившись с идеями того или иного философа прошлого и получив представление о том, что автор думает относительно этих идей, читатель получит возможность выработать собственную позицию. К этому его побуждает то «напряжение», тот конфликт, который возникает между философией мыслителя прошлого и философией автора — выслушав ту и другую сторону, читатель получает импульс к тому, чтобы выработать на этот счет свое особое мнение. Иными словами, заочно полемизируя с философами прошлого, я надеюсь спровоцировать на вступление в эту полемику и читателя.

Мне представляется, что благодаря этому моя книга может оказаться весьма полезной и при преподавании философии в ВУЗе. В этой ситуации эффект «вовлечения» студента в полемику философов может только усилиться, если к позициям философа прошлого и философа Чухлеба добавится еще и позиция преподавателя — ознакомившись с мнениями двух философов, студенту будет любопытно узнать, что думает на этот счет человек, который преподает ему философию.

Впрочем, относительно последнего пункта меня одолевает изрядный скепсис. Большинство наших преподавателей философии чужды тем идеям, которые я заявляю. Боюсь, что они не решатся знакомить с этими идеями своих студентов, опасаясь их якобы «развращающего», «разрушающего», «пагубного» действия. Кроме того, к сожалению, многие преподаватели рассматривают свою должность как мандат на право монопольного формирования мировоззрения своих студентов. Аудитория — это место, где человек, жаждущий власти над душами других людей, может свободно и почти бесконтрольно реализовать свои амбиции. Естественно, что для такого преподавателя моя книга окажется лишь помехой. Ведь все так хорошо складывается: есть ближайший друг Разумного, Доброго, Вечного — преподаватель; есть юный и неопытный студент, которого необходимо приобщить к Разумному, Доброму, Вечному; и есть «классик», — эдакие «философские мощи» — которого можно использовать в качестве ориентира на этом благотворном пути. Присутствие автора «Археологии идей» в этом интимном процессе совершенно неуместно.

Но, впрочем, я надеюсь, что со временем количество просвещенных преподавателей философии будет лишь возрастать и что они смогут по достоинству оценить те дидактические перспективы, которые им открывает моя книга.

За тот год, что минул с момента издания первого тома «Археологии идей», я имел возможность ознакомиться с отзывами моих читателей. Суммируя характер этих отзывов, я прихожу к выводу, что в целом мой проект оказался успешным.

Студенты говорят мне, что «Археологию идей» очень интересно читать. Это интересная и понятная книга. Более того, к моему приятному удивлению «Археология идей» вызвала интерес и у родителей студентов. Последнее для меня особенно лестно, поскольку уж родителей-то моих студентов точно никто и ничто не заставляет читать эту книгу. Но они читают ее охотно и с большим интересом. Не так давно одна моя бывшая студентка позабавила меня следующими словами: «Представляете, Сергей Никитович, сегодня утром моя мама удивила меня вопросом: «Нет ли у тебя почитать чего-нибудь позитивного, типа «философии» Чухлеба?»» Смущенный столь лестными словами я не нашел ничего лучше, как отшутиться в ответ: «В этом нет ничего удивительного: жизнерадостный толстяк пишет позитивные вещи. Все верно».

Но этот успех первого тома парадоксальным образом накладывает на меня изрядное бремя тревоги и ответственности — успешное начало требует успешного продолжения. Но философия Нового времени — это значительно более сложный и менее благодатный для живого изложения материал. В последние пятьсот лет мир вступил в эпоху революционных изменений. С каждым столетием социальная жизнь все более усложняется. Усложняются и философские системы, обслуживающие социум. Возникновение и торжество науки оказывает сильнейшее влияние на философию. Столетиями господствует лишь научная философия. Очевидно, что сложные и наукообразные философские системы мало пригодны для доступного и живого изложения.

Таким образом, успех первого тома порождает во мне сильнейший страх разочарования, которое, возможно, испытают мои читатели с нетерпением обратившись ко второму тому. Быть может, именно этот страх делает меня настолько самокритичным, что иной раз мне начинает казаться, что второй том получился менее удачным. Так это или нет — судить читателю. Мне же лишь остается уповать на его снисходительность.

В первом томе «Археологии идей» я старался соблюсти определенную систематичность в изложении и не упустить ничего из того, что достойно внимания. Конечно, мои возможности быть систематичным были ограничены тем объемом книги, который я сам себе определил, сообразуясь с жанром и задачами текста. Эта ограниченность проявилась уже в разделе, посвященном средневековой философии — она оказалась представленной весьма фрагментарно.

Те же проблемы преследовали меня и при написании второго тома. Обширность и сложность философии Нового времени не позволили мне достаточно полно изложить все темы, в рамках этой книги. Некоторые же персоны и философские направления оказались и вовсе «за бортом» изложения. В этой ситуации мне не остается ничего другого, как утешать себя мыслью, что со временем, при дальнейшей работе с текстом, я обнаружу хороший способ органичного включения неосвещенного здесь материала.