Философия возраста (возраст и время)

С. А. Лишаев, 2022

Монография посвящена анализу возраста как темпоральной формы исполнения жизни. В центре внимания находится осмысление возрастной хроно-логики осуществления человеком его сущности. Рассматриваются методологические принципы философии возраста, вводятся ее базовые понятия, описываются возрастные формации детства и взрослости. Экспликация структуры возрастных модусов существования дополняется анализом взросления, старения и экзистенциальной драматургии возрастных кризисов. Особое внимание уделяется описанию возрастных этосов. Выявление антропологических универсалий хронопоэтики жизни сочетается с артикуляцией современных форм взаимодействия с возрастом, обусловленных конститутивными особенностями современной культуры (инфантильность, ювенильность, дробная зрелость, геронтофобия). Книга представляет интерес для философов, социологов, психологов, культурологов, а также для широкого круга читателей, интересующихся актуальными вопросами философской антропологии, этики, социальной философии, психологии и теории культуры. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Введение

Философская повестка дня и тематизация возраста

На протяжении последних 100–150 лет возрастом интересовались многие исследователи: психологи, педагоги, социологи, историки культуры¹. Что касается философов, то первые высказывания на эту тему относятся к античности. Однако до недавнего времени возраст в философии не тематизировался (исключение составляет трактат Цицерона «О старости»). Ситуация стала меняться в последние двадцать — двадцать пять лет. Сначала появились исследования, посвященные отдельным возрастам (прежде всего, старости), а затем — первые опыты построения философской теории возрас — ^[8] та. Эпоха модерна открыла возраст для научного познания, а эпоха постмодерна — для познания философского (подробнее об истории философской рефлексии над возрастной проекцией жизни и причинах поздней тематизации возраста см. Приложение 1: «Возраст в истории европейской философии»).

Философская тематизация возраста связана с отказом постклассической мысли от ориентации на целое, ставшее, вечное и с акцентированием внимания на «становлении», «возможности», «неопределенности», «различии». Если классическую философию интересовала «родовая сущность человека», то интерес философской и гуманитарной мысли последнего столетия (и чем ближе к нашему времени, тем заметнее) смещается от «человека вообще» к человеку, имеющему пол и возраст, существующему в модусах «Я» и «Ты», «Мы» и «Они»… И хотя очевидно, что без понятия «человек вообще» не обойтись ни в повседневной жизни, ни в теории (в противном случае мы не могли бы воспринимать образы людей разного возраста как человеческие образы), это обстоятельство не дает оснований для того, чтобы уклониться от исследования различий в формах человеческого существования. Действительный человек — это всегда мужчина или женщина, ребенок или старик и т. д. «Практический поворот» в философии, о котором немало сказано в последние годы, находит выражение (среди прочего) в тематизации модусов человеческого существования, в создании «теорий среднего уровня».

Актуальность тематизации возраста — одно из следствий характерного для посттрадиционных обществ акцента на свободе как принципе самоопределения человека. В традиционном обществе свобода (самостоятельность, возможность быть иным) была свободой в рамках всем известного и всеми признанного (а не найденного персонально) представления о его сущности^[9]. В посттрадиционном обществе сущностью человека признается свобода как чистая возможность, не связанная никаким заранее данным содержанием. Здесь не признают онтологически заданной сущности человека. В посттрадиционных культурах он рассматривается как сущее, способное искать и определять свою сущность самостоятельно. Человек не открывает (находит) сущность, он ее проектирует.

Сущность в эпоху модерна видят в открытости человека миру и в его способности искать и находить самого себя («Кто такой я? Что я собой представляю? Каким должен быть? Чего я хочу?»). От гетеронтономии (человек определен миром, человек сотворен Богом) переходят к автономии. В гуманистической модели содержание жизни не (пред)определено, оно избирается/проектируется человеком. Он не только исполняет свою сущность, сначала он ее выбирает, а уже потом — исполняет. Перед человеком посттрадиционного общества стоит задача наполнения жизни содержанием, ее осмысления через выбор цели и ее исполнение.

Брошенный в ничем не связанную свободу (в то, что по-русски точнее было бы назвать волей), современный человек пребывает в ситуации неопределенности, которую ему приходится определять самостоятельно^[10], и не может сказать, что он знает, что представляют собой мир, общество и человек. Он пребывает в задумчивости относительно самого себя. Содержательно-смысловая не-определенность человека открывает те измерения человеческого в человеке, которые прежде не привлекали к себе внимания, скрываясь в тени, отбрасываемой «человеком вообще». Мы говорим о модусах существования, связанных с телесной организацией человека, с его конечностью и изменчивостью, в частности, с его возрастной неоднородностью. Очевидно, что тема возраста — это не только психологическая, социологическая, педагогическая, но и философская тема. В качестве философской темы она фокусируется на отношении сущности человека к временности и временности его существования.

Не-до-определенность человека — одно из следствий его способности овременять свое существование. Недоопределенность, свобода, временение — все это характеристики сущего, существование которого реализуется в форме возраста. Временение — фундаментальная характеристика человеческого способа бытия. Сущее для него маркировано темпорально, оно воспринимается и описывается им не только через его сущность, но и через время, необходимое для ее осуществления. Все, что занимает какое-то место и не есть чистый смысл, определяется, помимо чтойности, временем, хронологией, темпоральным качеством своего «есть». Овремененное сущее (прежде всего, живое сущее, но не только^[11]), получает возрастную характеристику (оценку, маркировку). Оценивая возраст, мы обращаем внимание на то, в какой мере сущее осуществлено, на какой фазе осуществления сущности оно находится. При этом оценка возраста может быть выражена числом, то есть количественно (годовые кольца дерева), а может — качественно (молодое деревце в отличие от старого). Возраст — он про существование сущего: как давно оно есть, и сколько ему осталось, в каком времени (возрасте) оно находится теперь. Соотношение прошедшего (от рождения) и оставшегося (до эсхатона) времени отображается как его возраст.

Возрастная оценка формируется через переживание и понимание темпорального «так оно есть» собственного тела и через сопоставление его хроно-характеристики с возрастной определенностью других тел. На эту оценку влияет и то, как тебя — в плане возраста — воспринимают другие.

Возрастное сознание драматизирует отношение человека с самим собой, создавая напряжение между рефлектирующим и желающим «я». Со своей сущностно-смысловой стороны («кто я? какой я? для чего я?») жизнь переживается как постепенное исполнение содержания собственной сущности. Жизнь — это то, что длится, исполняет определенное содержание. С жизнью можно и нужно что-то делать, воздействуя на будущее и прошлое через настоящее и наоборот. Люди сознают, что возможности формирования и исполнения их «я» в содержательно-смысловом плане лимитированы временем.

Возраст — это и возможности, и проблемы. Жизнь надо исполнить в определенные сроки. Срок оговорен в его максимуме (средняя продолжительность жизни всем известна), но не оговорен в его минимуме («никто не знает ни дня, ни часа»). Неопределенность эсхатона драматизирует и интенсифицирует диалог субъекта желания и субъекта рефлектирующего (расставляющего экзистенциальные приоритеты, отвечающего за извлечение из жизни смысла), побуждая перераспределять время и силы от «хочется» к «надо», от «полезного» к «главному», от повседневных, частных забот к ревизии того, что для него является главным, а что — второстепенным. Одни желания «ставятся на паузу» как несвоевременные, другие — отбрасываются как недостойные, третьим дается зеленый свет. Человеческий этос с возрастом меняется. То, какие из желаний получат шанс на осуществление, зависит не только от силы желания, не только от смысловых ориентиров «я» и от житейских обстоятельств, но еще и от возраста. Возраст накладывает ограничения на поиск и осуществление внутримирных целей и открывает — причем в каждый период жизни по-своему — возможность вертикализации этоса, то есть отнесения временного к вневременному (Другому).

Мера и форма согласованности «я» с желанным для него образом себя от возраста к возрасту меняется, определяя, в конечном счете, чувство удовлетворенности или неудовлетворенности жизнью.

На вхождение в возраст самостоятельных решений, на прояснение образа себя, на его реализацию в образе жизни требуется время. Сознание возрастной последовательности жизни позволяет понять, что ни существенное сокращение хроноэкспозиции^[12] желанного образа себя, ни заметное ее увеличение невозможны^[13]. Сама человечность человека, включающая в себя и сверхчеловеческое, выявляется постепенно, с возрастом. Предварительной завершенности своего конечного существования человек достигает в старости, а окончательной — после смерти (для других).

Те, кто имеет опыт работы с аналоговой фотокамерой, знают, как важна точность экспозиции при съемке. Точность выдержки необходима также на стадии проявки и закрепления скрытого образа на пленке и фотобумаге. При ошибке в выдержке снимок будет испорчен. Конечно, отклонения в экспозиции возможны, но в небольшом диапазоне. Впрочем, даже небольшие отклонения иногда дают интересные эффекты.

С хроноэкспозицией имеет дело каждый человек. Определенная выдержка должна быть проявлена ради выявления того, что возможно, желанно, намечено к исполнению субъектом. С природными параметрами хроноэкспозиции человеку приходится считаться, принимать их в расчет, поскольку корректировке они практически не поддаются. Время проявления-выявления тех или иных природных и психологических качеств задано био — и социо-хронопоэзисом, и человек не должен ни слишком спешить, ни тянуть время, если он хочет уложиться с воплощением образа в отпущенный ему срок. Человек нуждается в выдержке, в способности произвольно ускоряться и замедляться, а главное — в чувстве меры и в том, и в другом, и в третьем.

Хотя жизнь индивида временится в темпоритме, заданном биохронопоэзисом, человек способен, если говорить о взрослом, не только реактивно отзываться на возрастные изменения, но и заранее готовиться к ним, рефлексируя над вызовами, которые бросает время, и выстраивая тот этос, который позволяет ему быть соавтором своей жизни.

Знание временной границы жизни и ее возрастной разметки ставит перед знающим проблему выбора приоритетов, предполагающую отделение важного от неважного. Знание темпоральной меры жизни ставит вопрос о последовательности действий. Что сначала, что потом. Проясняя специфику каждого из возрастов взрослости, важно понять, как в них решаются эти вопросы.

Человек ищет себя в ином себе. Свобода (дух, ноуменальное «Я») открывает ему другое/Другое. Эта открытость иному (в широчайшем онтологическом диапазоне) неотделима от сознания своей конечности, временности, от возрастного устроения жизни. Сущность как задание сопрягается с временной структурой жизни, с ее динамикой, направленностью, возрастом. Человек по-разному соотносит себя с другим/Другим в разные периоды жизни. Он мыслит (понимает) его, он соотносит себя с ним и исполняет себя в соответствии с образом Другого.

В детстве, когда человек еще «не вошел в разум», образом Другого оказывается образ ближнего взрослого (мать, отец, бабушка…), в годы взрослости отношения с Другим (с тем, с кем/с чем человек соизмеряет себя) становятся драматичнее, поскольку взрослость предполагает осознанный выбор ориентиров и ответственность за выбор и исполнение/неисполнение собственного образа. Здесь важен масштаб того, с кем/чем человек себя соизмеряет, с кем/чем сообразуется, что считает своей сущностью: это может быть тот или иной образ сущего или образ Другого (Истины, Бога, Богочеловека). Персональный хронопоэзис зависит от прообраза^[14].

Сдвиг философской мысли от данного к возможному, от ставшего к становящемуся, от сущности к существованию побуждает обратить внимание на то, как происходит — в зависимости от возраста — исполнение человека. Через возрастную дифференциацию обнаруживают себя разные модусы отношения человека к своей сущности как своей возможности (от игрового отношения в детстве до работы над извлечением смысла из уже прожитой жизни в старости). Различные формы отношения человека к сущности на разных стадиях его персонального хронопоэзиса — вот предмет описания и анализа в философии возраста.

Жизнь, которая раскачивается в просвете между рождением и смертью, требует продумывания, структурирования и проживания с учетом возможностей и ограничений, заданных биохронопоэзисом. Исполнение человеческого предназначения, обусловленного даром понимания (сознанием, временением, речью), предполагает и требует возрастной рефлексии в широком диапазоне от здравого смысла до осмысления возраста в философской рефлексии. Отсюда вопрос: что делает с нами время и что с ним делать нам?

Примечания

8

Основной вклад в научный анализ возраста внесли представители возрастной психологии (К. Бюлер, В. Штерн, Ж. Пиаже, К. Коффка, А. Валлон, Э. Эриксон, В. Франкл, Дж. Брунер, П. П. Блонский, Л. С. Выготский, С. Л. Рубинштейн, В. В. Зеньковский, Б. Г. Ананьев, Н. А. Рыбников, А. В. Запорожец, И. А. Соколянский, А. Н. Леонтьев, П. Я. Гальперин, Д. Б. Эльконин, Л. В. Толстых, Л. И. Божович, И. С. Кон, Е. И. Степанова, А. А. Деркач и др.), а также представители социологии возраста (К. Мангейм, Т. Парсонс, Д. П. Мердок, М. Пайпер, С. Аапола, А. Левинсон, И. Гоффман, М. Э. Елютина, В. В. Бочаров, В. Д. Альперович, Н. В. Веселкова, Е. В. Прямикова, Р. С. Яцемирская, И. Г. Беленькая и др.). Особую роль в историческом и историко-культурном исследовании возраста сыграла изданная в i960 году книга Филиппа Арьеса, посвященная восприятию детства «при Старом порядке» (Аръес Ф. Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке. — Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 1999) — Эта пионерская работа стимулировала интерес к изучению возраста и историками, и представителями социальных и гуманитарных наук. В кругу этнологических исследований возраста, оказавших воздействие на анализ детства далеко за пределами этой дисциплины, следует отметить работу Маргарет Мид (МидМ. Культура и мир детства. М., 1988).

9

Данное утверждение не исключает того, что, к примеру, в христианской традиции свобода рассматривалась как благо, как дар Бога. Бог хочет, чтобы человек свободно следовал тому, к чему Он предназначил его. При этом христианство живет не пафосом свободы, самоопределения и самоутверждения, а любовью ко Христу, стремлением к уподоблению Ему как Новому Адаму. Сущность человека (совершенная человечность) дана христианину в Иисусе Христе.

10

Способен ли человек на такое или нет, не окажется ли его «я» конструкцией, которая возводится «его руками», но по лекалам, предоставленным информационными потоками, — это другой вопрос. Установка модерна предполагает, что субъект сам собирает себя и свой мир. Он, как автономный субъект, основа всего.

11

Можно говорить — методологически — о возрасте гор, домов, египетских пирамид, звезд, галактик…

12

В этой работе мы используем ряд новых для философского тезауруса терминов, призванных удерживать в мысли текучую «материю» времени. Задача в полной мере едва ли разрешима, и тем не менее философия призвана решать ее. В нашей работе мы пользуемся разными терминами, описывающими ускользающее от анализа время. В частности, мы пользуемся терминами «хронопоэзис», «хроноэкспозиция», «хроноизмещение», введенными в отечественную литературу А. К. Секацким (см., напр.: Секацкий А. К. Единство мира: опыт поэзии и метафизики. — СПб: Алетейя, 2021). Эти термины представляются нам весьма удачными: компактными, емкими по смыслу, выразительными.

13

Невозможно сократить время необходимое на формирование человека и на реализацию его целей (то есть его хроноэкспозицию), но умереть можно в любой в любой момент, начиная с момента рождения.

14

Ситуацию необходимого выбора прообраза, которая особенно остро стоит перед человеком посттрадиционного общества хорошо передает известное стихотворение Ю. Левитанского:

Каждый выбирает для себя

женщину, религию, дорогу.

Дьяволу служить или пророку —

каждый выбирает для себя.

<…>

Каждый выбирает для себя.

Выбираю тоже — как умею.

Ни к кому претензий не имею.

Каждый выбирает для себя.