Идеологическая диверсия. Америке нужен мир! Желательно, весь

Рэй Стейнер Клайн, 1989

Эту книгу написал наш враг. Рэй Стейнер Клайн до 70-х годов прошлого века находился на передовой холодной войны за установление мирового господства коллективного Запада, занимая на вершине своей карьеры должности заместителя директора ЦРУ (1962 – 1966 г.) и главы разведки Госдепартамента (1969 – 1973 г.). Большое место в книге уделено описанию и обоснованию «тайных операций» западных спецслужб. За этой обтекаемой формулировкой скрывались действия по оказанию психологического воздействия на общество противника. В СССР, вставшем на их пути, те же операции называли более конкретно – идеологическими диверсиями. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Ray S. Cline

The CIA Under Reagan, Bush & Casey

Liberty Publishing House, New York 1989

© Клайн Р., 2022

© Герштейн Л., переводчик, 2022

© ООО «Издательство Родина», 2022

Глава 1

Рождение центральной разведывательной системы

В 1939-41 годы мало кто из американцев был готов всерьез считаться с возможностью новой мировой войны. Для поколения, все еще мысленно сосредоточенного на «великой депрессии» 30-х годов и воспитанного в вере, что мир можно сохранить при помощи декларативных договоров и нейтралитета, начало широкомасштабных военных действий на европейской арене в сентябре 1939 года оказалось жестоким ударом, Война безжалостно разрушила общепринятое представление, что мы надежно изолированы от прочих частей света.

Что касается лично меня, то я воспринял очень болезненно крах этой иллюзии. Подобно большинству моих современников, я усвоил, что во времена пулеметов, танков и самолетов война столь губительна для человека, что только сумасшедший может решиться на нее. И сегодня мы то и дело слышим того же рода аргументы со ссылкой на существование того или иного типа оружия.

Равным образом в 30-х годах нам втолковывали, что экономика Германии и Японии не так сильна, чтобы бросить вызов западным демократиям — Франции, Великобритании и Нидерландам, — сколь бы ни были те разобщены политически и слабы в военном отношении. Мы с порицанием относились к жестокости действий японских завоевателей в Китае, к захвату фашистской Италией африканских колоний, к гитлеровской аннексии Австрии и Чехословакии, но при всем том большинство из нас полагало, что это нас не касается.

Вот почему в 1939 году совокупные американские вооруженные силы — армия, флот, морская пехота и находившаяся в зачаточном состоянии авиация — насчитывали всего-навсего около 190 тысяч человек. Оборонный бюджет колебался между одним и двумя миллиардами долларов, причем львиная доля его приходилась на корабли и самолеты, ввод которых в действие требовал немалого времени. Предполагалось, что нас защитят изоляция, нейтралитет и наша добродетель.

Война в Европе серьезно озаботила меня, помимо всего прочего, и по ряду личных причин. Я родился и вырос в Иллинойсе, в семье фермера, окончил школу в Индиане, а потом получил право на стипендию в Гарварде, куда и добрался на товарном поезде. Я уже почти привык к Гарварду, когда победа в конкурсе принесла мне прекрасную во всех смыслах стипендию для исследовательской работы в Англии, в Оксфордском университете. Чтобы добраться до Лондона, я приехал в Монреаль, и 2 сентября 1939 года поднялся на борт голландского грузового судна «Принц Виллем». Оказалось, что трюмы нашей посудины загружены военной контрабандой — металлоломом, что капитан прикидывает, как ему прорвать блокаду немецких подлодок, и что, как раз, когда мы выходили в Атлантический океан, невдалеке от нас было пущено ко дну огромное пассажирское судно «Атения».

Тонущая «Атения»

Необозримость суровых просторов Северной Атлантики оставляет человека наедине с непостижимыми таинствами природы и располагает к реалистическому философствованию. Капитаном нашего судна был голландец, тут же ставший предметом моего обожания. Меня поразило его бесстрашие по отношению ко всему происходящему и даже к перспективе нападения немцев на Голландию — неминуемого, по его убеждению. Причем говорил он о войне абсолютно хладнокровно. Это было для меня в новинку. Капитан тоже явно был расположен ко мне: разрешил столоваться вместе с ним, позволил повертеть туда-сюда рулевое колесо, дабы я почувствовал море; а потом я помогал ему составлять фальшивую декларацию о содержимом наших трюмов — чтобы одурачить нацистов, если они нас остановят. Вздымались и падали чудовищные громады волн, над ними то вспыхивало, то гасло северное сияние… Волей-неволей начинаешь чувствовать всю малость человеческого существа. К подобным мыслям склоняло и понимание, что в любой момент нас может поразить торпеда — ведь пустили же ко дну «Атению», хоть на ней было полно женщин и детей…

Мы шли зигзагами в надежде, что немцы нас проглядят. А потом нас перехватило британское патрульное судно, чему я несказанно обрадовался. Британия все еще правила морями. Во всяком случае, поблизости от Ла-Манша. Итак, спустя почти четыре недели, путешествие мое завершилось, я ступил на английскую землю, преисполненный понимания того, что кроется за тревожными заголовками европейских газет.

Всякий встречный-поперечный, узнав, что я отправляюсь в Европу, в зону войны, принимал меня за слегка тронувшегося, но, оказалось, что с общеобразовательной точки зрения пожить в Англии в 1939-40 годах было куда как полезно. Я вернулся в Гарвард только, когда меня поставили в известность, что мой паспорт будет аннулирован. Франция уже пала, а англичане отступали из Дюнкерка. Я покидал Англию, ничуть не сомневаясь, что она не сдастся. Хотя всего несколько лет назад выпускники Оксфорда декларировали, что не намерены сражаться за «короля и отечество», многие из них довольно скоро приняли участие в воздушных боях за Британию. И Англия выстояла. Лишь позднее я узнал, что выстояла она не только благодаря мужеству и умелости своих военно-воздушных сил, но и благодаря тому, что располагала немыслимо точными разведданными о противнике — прежде всего, потому что имела ключ для расшифровки немецких кодов. Вряд ли Великобритания выстояла бы в 1940-41 годах, когда бы в распоряжении Черчилля не было хорошо отлаженной системы разведслужбы.

Домой я вернулся в 1940 году. Мною владело твердое убеждение, что Америка должна прийти на помощь Англии, а не то мы и впрямь окажемся в полной изоляции в нашей «американской крепости», окруженные со всех сторон сильными и воинственными врагами. В течение 1940-го и 1941 годов я преподавал и писал, но что бы я ни делал, я отчетливо помнил, что нашу страну ждут в скором времени серьезные испытания. Что касается Голландии, то мой капитан оказался прав — немцы нагло вторглись в его страну. Чего не хватало американцам. так это прозорливости того капитана и его готовности принять вызов. Благо теперь я воочию убедился, как обстоит дело в Европе, моим наивным представлениям о природе этого международного конфликта и силах, вовлеченных в него, наступил конец. Равным образом прозревал и американский народ — пусть и не так быстро.

Яснее всех видел опасность Франклин Рузвельт и постепенно, осторожно подталкивал страну в нужном направлении. Так, шаг за шагом, страна двигалась к международной ответственности и… к войне. Ожесточенные схватки между сторонниками вмешательства в войну и изоляционистами не прекращались ни на день, пока не грянул Перл-Харбор. Только тогда — в конце 1941 года — все американцы объединились, завершив, таким образом, двухгодичный курс по изучению международных дел. Информация о балансе сил в Европе и Азии, стратегический анализ проблем обеспечения безопасности США, постижение того, что будет значить победа воинственных тоталитарных диктатур, — все это было в новинку американцам и пока еще не обрело адекватных пропорций, чтобы облегчить выработку более мудрой политики защиты американских интересов. Окончательно жребий был брошен, когда — после нападения японцев на Перл-Харбор и Филиппины Япония, Германия и Италия объявили Соединенным Штатам войну Период нейтралитета кончился.

Зачатки системы разведслужбы

Одним из свидетельств достойной всяческого сожаления неготовности США к решению проблем того времени являлось состояние дел в американской разведывательной системе накануне второй мировой войны. Идея создания центрального аппарата, координирующего работу всех звеньев разведсистемы, родилась в середине 1941 года. А до того действовало несколько не связанных друг с другом разведывательных агентств, занятых сбором различного рода информации для последующего доведения ее до сведения президента США и его советников — информации о состоянии дел на международной арене и о том, в какой степени это затрагивает интересы американской безопасности. Из всех этих агентств только разведслужбы армии и флота имели хоть какой-то навык в деле систематического сбора информации и ее анализа. И всего лишь в одной сфере — в шифровальном деле — еще сохранялось некое мастерство, приобретенное во времена участия США в Первой мировой войне и непосредственно после ее завершения. Все ли факты стали мне известны значительно позже, но даже и теперь страшно представать, до какой степени мы оказались безоружны — в смысле разведывательной службы — в момент, когда на нас надвинулась война.

Ниже приведена схема разведывательной системы по состоянию на 1940 год.

На бумаге все это выглядит не так уж плохо. На первый взгляд, Рузвельт имел возможность получить какие-то сведения от этих агентств — в одних случаях прямо, в других — через фильтрующее посредничество кабинета своих советников. К сожалению, изучение отдельных компонентов данной схемы свидетельствует, что реальные результаты разведывательной работы были невелики, поскольку не было составляющей единое целое системы, механизма, организующего и координирующего функции всех звеньев разведслужбы. Фактически, каждый компонент разведслужбы действовал вне связи с другими, не воспринимая свою работу как часть общей миссии, без понимания необходимости координировать свою деятельность с другими разведывательными агентствами, чтобы обеспечить надежное освещение международной ситуации. По состоянию на середину 1940 года разведывательной работой было занято, вероятно, не более тысячи человек, причем большинство составляли техники из отделов радиоперехвата.

В результате президент США получал информацию, мало чем отличающуюся от той, что он мог почерпнуть из доклада какого-нибудь сотрудника дипломатической службы (доклада, оставляющего возможности для самой широкой интерпретации) или из случайно добытого дипломатического послания той или иной страны, которое разведотдел армии или флота умудрились расшифровать. Профессиональный уровень такой работы трудно назвать зрелым, тем более что, как отмечалось выше, работа эта не мыслилась в качестве составной части некоего единого целого.

Государственный департамент считал, что основная его задача — дипломатическая работа, и потому аналитическая часть докладов американских посольств была довольно односторонней, она была нацелена лишь на то, чтобы дать возможность государственному секретарю и его ближайшим помощникам регулировать взаимоотношения США с соответствующими зарубежными странами. По традиции, армия и военно-морской флот имели свои разведотделы на уровне Генерального штаба, но они были сравнительно малочисленны, совершенно непривлекательны для честолюбивых офицеров и ограничивались сбором данных для отделов военного планирования — армейского или флотского. Ручеек информации, поступающий к президенту США и правительственным лицам, причастным к деятельности военных ведомств, был крайне скуден, а чаще всего такового и вовсе не было. Когда удавалось перехватить какую-то важную информацию, с ней знакомили (но не более того) Рузвельта и очень ограниченный круг других ответственных лиц. Причем эта информация не подвергалась оценке и сопоставлению с другими данными — за исключением случаев, когда она использовалась для узкоспециальных целей военного планирования.

Открытые источники

Понимая всю критичность ситуации, Рузвельт в июне 1940 года ввел в состав своего кабинета двух весьма энергичных и компетентных республиканцев — Генри Л.Стимсона (в качестве военного министра) и Фрэнка Нокса (в качестве министра ВМС). Не исключено, что и Рузвельт, и оба министра больше узнавали из газет и всяческой периодики, чем из донесений разведотделов. Хотя в американской прессе число материалов, серьезно анализирующих международные события, было ничтожно мало, все же время от времени появлялись довольно проницательные статьи зарубежных корреспондентов ряда газет и таких богатых журналов, как «Тайм» и «Лайф». Частная инициатива в деле освещения международной ситуации дает очень неплохие результаты, когда дело касается таких открытых обществ, как, скажем, Франция или Великобритания, но совсем другое дело — страны закрытого типа, где чуть ли не все данные о состоянии общества считаются государственной тайной. Получается некая асимметрия: информации об открытых обществах больше чем достаточно, но о том, как функционируют диктатуры, сведений почти нет. Подобная ситуация была в предвоенные годы. Такова же она и сегодня. Только в результате искусной работы разведки появляется возможность заглянуть за завесу тайны, окутывающей все формы жизнедеятельности полицейского государства. Однако накануне второй мировой войны американская разведка таких операций не предпринимала.

Конец 30-х годов был эрой радио, и благодаря ему зловещие предзнаменования войны в далекой Европе давили всей своей тяжестью на американцев. Полные драматизма события развивались стремительно. Именно тогда начала складываться такая форма радиоотчета о международных событиях, как «сводка новостей» — репортажи велись прямо из Берлина, Вены, Рима, Парижа и Лондона. Когда в сентябре 1938 года Гитлер выступил с речью о Судетах, по ради: звучали не только переводы отрывков из нее и анализ того, чем такая позиция чревата для Европы, но доносился и визгливый голос самого фюрера. Имена радиожурналистов Эдварда Марроу и Уильяма Ширера были известны каждому, число их слушателей было поистине необъятно, а искусство репортажа достигло своей вершины. Для Рузвельта и большинства высокопоставленных лиц в Вашингтоне именно радио было источником самой свежей информации о всех перипетиях на международной арене. Радио да пресса, с ее отчетами иностранных корреспондентов.

Эти источники информации, а также знания о зарубежных странах, накопленных относительно небольшим числом университетских ученых, бизнесменов, миссионеров и любознательных туристов, — вот и все, чем располагало американское общество и вашингтонские чины, Правда, был и другой источник открытой информации (хотя и не всякому доступный) — сведения из дипломатических докладов.

В Госдепартаменте в то время было немало поистине блестящих умов, но обнаружилось это позже, в послевоенную эпоху. Благодаря усилиям Джорджа Кеннана, Чарльза Болена и Левеллина Томпсона появилась целая плеяда специалистов по Советскому Союзу. Однако в предвоенный период мнения и соображения этих людей не доходили до сведения правительственных верхов, да и сам госсекретарь — изысканный Корделл Халл, в то время популярный политик, назначенный Рузвельтом на эту должность, не был из числа тех, кто обладал полновесным знанием международной ситуации, — знанием, столь необходимым Рузвельту.

Как водится еще и сегодня, в те дни всякий в Вашингтоне считал себя специалистом по европейским делам, так что никто особенно-то не считался с толкованием европейских событий дипломатической службой. Халл главным образом концентрировал свое внимание на Японии, где американским послом был очень талантливый человек — Джозеф Гру. На основании анализа ряда перехваченных японских документов Гру удалось поразительно точно угадать намерения японцев, однако Вашингтон не оценил его проницательности, да и вообще не ясно, понимал ли Халл, которого время от времени знакомили с этими документами, всю их значимость. В Госдепартаменте не было отдела анализа информации, ответственного за то, чтобы госсекретарь был должным образом информирован, отдела, сопоставляющего посольские донесения с данными военной разведки.

Иностранные радиопередачи

В феврале 1941 года был создан разведотдел для сбора данных из открытого источника, полезность которого трудно переоценить, Отдел начал поставлять информацию правительственным лицам, ответственным за иностранную политику, и значимость этой информации оказалась столь весомой, что отдел не был расформирован и по окончании войны.

Речь идет о Службе радиоперехвата иностранных передач, учрежденной по предложению Госдепартамента. Она фиксировала иностранные радиопередачи, переводила на английский язык речи зарубежных политиков и передачи новостей, чтобы информировать обо всем наиболее важном другие разведотделы. Для американских дипломатов, руководителей государства и военных вопрос о получении своевременной и детальной информации о заявлениях зарубежных политиков и военачальников был крайне насущным. Так появилась на свет эта разведслужба — род справочного отдела, плоды трудов которого весьма существенны доя работников Госдепартамента, включая послов, а также и для американской прессы. Позже она получила название Служба информации об иностранных радиопередачах (СИИР) и в конце концов попала в ведение ЦРУ, превратившись в «службу, представляющую общий интерес». Ее сообщения и аналитические резюме, ее картотека и по сей день поистине бесценны.

Аналогичный отдел радиоперехвата действовал в рамках Би-би-си, обслуживая нужды лондонского правительства. СИИР быстро наладила деловую связь с этим отделом, и редакторы, переводчики и аналитики начади обмениваться информацией и накопленным опытом; записи службы английского радиоперехвата направлялись в США, а оттуда в Лондон поступали результаты трудов СИИРа. Не только во время войны, но и на протяжении последующих трех десятков лет эта единственная в своем роде информационная служба держала руку на пульсе важнейших международных событий, ежедневно переводя на английский и обрабатывая сотни тысяч слов, чтобы тут же разослать полученные сведения тем, кто в них нуждается в Великобритании, США и в других странах. В наши дни это повседневная работа, результаты которой и сотрудниками разведки, и политиками воспринимаются как нечто само собой разумеющееся. Однако небезынтересно отметить, что еще в 1941 году такой источник открытой информации, как радио, уже был признан правительством в качестве ценного поставщика разведывательной информации наряду с сообщениями дипломатов и военных, наряду со службой дешифровки. Правительственные лица довольно быстро поняли, до какой степени важна для них служба радиоперехвата. И в некотором смысле СИИР стала первым поистине «центральным» элементом в структуре, которая отчаянно нуждалась в координации деятельности своих агентств, сопоставлении различного рода данных и систематическом их анализе.

Дипломатические источники

В предвоенные годы Госдепартамент в своих опенках международной ситуации главным образом полагался на донесения американских посольств, укомплектованных сотрудниками дипломатической службы США и — в качестве помощи армии и флоту — военными атташе. Число работников американских посольств не было велико, а кроме того, обзор международной ситуации был для них всего лишь одной из множества прочих обязанностей, таких, как необходимость соблюдать дипломатический протокол в ходе общения с дипломатами других стран, не упускать из виду ни одной из тысячи мелочей, сопряженных с коммерческими и консульскими отношениями. И в помине не было какой-нибудь там агентурной разведывательной сети, поскольку США — за исключением военного времени — никогда всерьез не занимались шпионажем.

В 1939 году в Госдепартаменте насчитывалось всего около тысячи человек, половина из которых были административными работниками. А за границей сотрудников Госдепартамента было и того меньше. И до самого конца войны ни в Вашингтоне, ни за границей Госдепартамент не располагал собственной разведывательной службой и вообще не занимался разведывательной работой как таковой. Госсекретарь Халл рассматривал подчиненную ему организацию как «департамент мира», оставляя все вопросы, связанные с угрозой безопасности США, на усмотрение военного министерства, каковое, как он совершенно верно предвидел, в случае войны возьмет дело обороны страны в свои руки.

В ноябре 1940 года Госдепартамент учредил наделенный разведывательными функциями Отдел корреляции зарубежной деятельности. Он был малочислен (в 1943 году там работали всего 18 человек) и занимался по преимуществу тем, что пытался извлечь информацию об иностранцах при помощи служб, ведавших вопросами иностранных паспортов и виз, а также из бесед с натурализованными гражданами США и с зарубежными политическими деятелями, посещавшими Госдепартамент.

Дин Ачесон — в то время помощник государственного секретаря (1941 г.) — позже говорил, что Госдепартамент как таковой был «неподготовлен» к оценке возможностей и намерений иностранных государств, к оценке, основанной на четкой системе взаимосвязи между разведывательными службами Соединенных Штатов. Фактически, отметил он, техника сбора разведданных сотрудниками дипломатической службы была не лучше той, к которой прибегали во времена Джона Адамса и Бенджамина Франклина, с той малосущественной разницей, что рапорты теперь печатались на пишущих машинках и отправлялись по телеграфу. Причем рапорты дипломатической службы попадали лишь на стол дежурного сотрудника Госдепартамента, вместо того чтобы доставляться аналитикам-специалистам из разведки.

В общем, дело шло на довольно любительском уровне, и чуть ли не все зависело от опыта и интуиции зарубежных сотрудников дипломатической службы и высокопоставленных лиц в самом Госдепартаменте, хотя яснее ясного, что анализ поступающей из-за рубежа информации требует особого искусства, являющегося составной частью разведывательной работы. Выдающийся разведчик-аналитик Шерман Кент подчеркивает в своей работе «Стратегия разведки в мировой политике», что задача отбора и анализа информации, имеющей стратегическое значение, связанной с вопросами войны и мира, требует «профессионализма высокого порядка», весьма отличного от уровня мастерства рядовых работников дипломатического и военного ведомств. Он совершенно справедливо констатировал, что к анализу информации стратегического значения ни Госдепартамент, ни военное ведомство ни в коей мере не были готовы. Кент писал об этом в 1946 году. Легко представить себе, каково же было положение дел в этом вопросе в 1941 году.

Армия и флот: сбор военных данных и их оценка

Военное ведомство (в состав которого в те годы входили и ВВС) и министерство ВМС были практически не менее инертны в вопросах разведки, чем Госдепартамент. Исключение составляла лишь блестящая работа дешифровального отдела в Японии, трудившегося над разгадкой дипломатических и военных сообщений. По сравнению с Госдепартаментом, военное министерство и министерство ВМС были лучше подготовлены к разведработе только в сугубо формальном смысле: в их распоряжении были особые отделы для обработки и анализа информации, поставляемой военными атташе и станциями радиоперехвата. Когда в 1939 году началась война, в разведывательном управлении военной разведки (G-2) при военном министерстве в Вашингтоне было всего двадцать два человека. Хотя число сотрудников Управления стремительно возросло к декабрю 1941 года, достигнув почти пятисот человек, лишь немногие из них на самом деле имели опыт работы в разведке.

Генерал Ш.Майлс

Во время расследования обстоятельств, связанных с Пирл-Харбором, бригадный генерал Шерман Майлс (бывший военный атташе в Лондоне, а с мая 1940 года возглавивший G-2) показал, что подведомственное ему Управление было практически полностью занято «мерами предосторожности против диверсий», то есть контрразведывательной работой по защите армейских объектов от диверсионных актов. Кроме того, Управление контролировало работу военных апаше за границей, каковых к 1940 году насчитывалось шестьдесят человек. Платных агентов за рубежом у военного министерства не было, как не было и сколько-нибудь серьезного доступа к важной информации. Позже генерал Маршалл говорил, что информация в основном черпалась из сплетен за послеобеденной чашкой кофе.

Судя по всему, военно-морское министерство было все же поискуснее в делах разведки, поскольку американские корабли были частыми гостями во многих дальних странах. Но все-таки и оно не было в структурном смысле готово к оперативному решению разведывательных задач, более того — даже ориентация на таковое отсутствовала. В середине 1940 года в Управлении военно-морской разведки (УВМР) все еще царил беспорядок, связанный с отсутствием постоянных кадров — морские офицеры, как это повелось издавна, не засиживались на суше. Даже в 1941 году в УВМР числилось всего сто пятьдесят человек, для большинства из которых эта работа была в новинку. Только в одном 1941 году трижды сменился глава УВМР. 15 октября его возглавил капитан Т.С.Уилкинсон, прежде не имевший никакого отношения к разведке.

Подобно генералу Майлсу, Уилкинсон считал, что основная задача УВМР на территории США — контрразведка и пресечение актов саботажа и диверсий. Разумеется, иностранный отдел УВМР собирал информацию о разных государствах (прежде всего об их ВМС), однако в 1941 году Управлению военно-морской разведки недвусмысленно запретили заниматься всесторонней оценкой значимости добытых сведений. Эта функция была передана более престижной организации — Управлению стратегического планирования военно-морского министерства, которое возглавлял высший по рангу — и куда более властный офицер — контр-адмирал Р.К.Тернер.

По сравнению с военном министерством, министерство ВМС было представлено за рубежом солиднее — в 1940-41 годах около 130 его офицеров выполняли обязанности атташе и наблюдателей в столицах большинства стран и во всех имеющих военное значение портах. Однако они в основном ограничивались сбором информации о флоте и технических характеристиках портов. В смысле проникновения в планы и устремления данных стран это давало не больше чем сведения, добываемые за рубежом работниками военного ведомства и Госдепартамента.

Большая часть информации, добытой УВМР. поступала прямо к контр-адмиралу Тернеру, который, прежде чем оповестить о ней флотские подразделения, приводил ее в соответствие с собственным пониманием ситуации и стратегическими планами. При обработке информации он отчасти опирался и на те обрывочные сведения, которые можно было извлечь из посольких рапортов, поступавших к нему через капитана Р.Шумана, офицера связи, облеченного особыми полномочиями и допуском к самым высоким этажам рабочего механизма Госдепартамента. Госдепартамент не посвящал ни военно-морское министерство, ни военное в свою политику — в ход тех или иных переговоров с разными странами, не знакомил их с дипломатической перепиской. В свою очередь военное министерство и министерство ВМС не делились с Госдепартаментом подробностями своих стратегических планов. Как и офицеров разведки, руководителей государства окружали бюрократические перегородки, чаще всего не позволявшие им узнать, что происходит за пределами сферы их непосредственных интересов.

Итак, в разных концах Вашингтона функционировали в отрыве друг от друга различные разведывательные организации, бившиеся в меру своих сил над разгадкой того, что же в самом деле происходит за пределами США. Такова была в те дни структура зарубежной разведки. Отсутствие центра для общей оценки и обработки всей разведывательной информации о событиях за рубежом ставило в затруднительное положение политиков. Так что абсолютно понятно, что президент США Рузвельт был недоволен этой системой, как недовольны ею были и генерал Маршалл, и Дуайт Эйзенхауэр, и Дин Ачесон.

Дешифровка — игра не для джентльменов

В целом состояние разведки в предвоенный период представляло довольно хаотическую картину, за исключением одного светлого момента — перехвата и дешифровки японской дипломатической почты, а также имеющих военное значение сообщений, отправляемых — чаще всего по радио — в столицы других государств и флотским соединениям. Искусство дешифровки хитроумно закодированных посланий насчитывает не одну сотню лет, но значение его особенно умножилось в век телеграфа и радио. Во времена первой мировой войны знание содержания вражеских донесений было в определенной мере залогом успеха. Это доказал опыт Великобритании. А с приближением второй мировой войны значение дешифровальной службы возросло многократно. В ходе первого периода войны — в 1939-41 годах — Англия снова добилась немалых успехов в этом смысле, однако и работа американских специалистов тоже оказалась на высоком уровне.

В начале 20-х годов Госдепартамент, военное министерство и министерство ВМС очень результативно обслуживала «черный кабинет» — отдел, занятый дешифровкой перехваченных телеграфных сообщений. Однако в 1929 году отдел был закрыт на том основании, что тогдашний государственный секретарь Генри Стимсон полагал, что «джентльмены не читают письма друг друга». То были времена весьма идеалистического пакта Келлога — Бриана, объявившего войну в качестве инструмента внешней политики «вне закона». Увы, это была лишь декларация, отказ от реализации которой не влек за собой каких-либо санкций.

К 1939 году окончательно обнаружилась та неприятная истина, что делами большинства стран заправляют отнюдь не джентльмены. Впрочем, ни армия, ни флот никогда не сомневались в справедливости этой истины и, несмотря на скудость отпущенных им на дешифровку ресурсов, стремились к тому, чтобы, по возможности, ни одно из перехваченных сообщений не осталось неразгаданным. К 1940 году в распоряжении обоих этих ведомств было около 750 человек, занятых в службе радиоперехвата и дешифровки. В большинстве своем это были радиотехники, но были среди них и искусные дешифровщики и лингвисты. В самом деле, Соединенным Штатам чрезвычайно повезло, что, несмотря на многолетнее пренебрежение нуждами армии, в тот момент, когда разразилась война, все же нашлись такие полководцы, как Джордж Маршалл и Дуайт Эйзенхауэр. Не меньшей удачей для американского правительства оказалось и то, что, когда возникла крайняя необходимость в наличии поистине гениев дешифровки, нашлись и таковые.

Военно-морское министерство сосредоточило основные усилия на дешифровке японских кодов и в 1939-40-х годах достигло некоторого успеха в этом направлении. Затем в августе 1940 года, был разгадан код под названием «пурпур» — тот, которым японцы пользовались для зашифровки дипломатических сообщений особой секретности. Это удалось сделать относительно малоизвестным людям: Фрэнку Роулитту и Уильяму Фридману, начальнику армейской службы радиоразведки. В результате такой удачи к моменту, когда грянула катастрофа в Перл-Харборе, через дешифровальные отделы армии и флота проходили груды японских секретных материалов. Процесс расшифровки всех этих материалов окрестили названием «магия» — весьма подходящим к случаю кодовым словом, говорящим очень многое тем немногим, кто знал, что за ним скрывается. Дешифровальные службы армии и флота, при всей своей невеликости и малой известности, не пользующиеся особым почтением в стенах своих собственных организаций, поставляли генералу Маршаллу, президенту Рузвельту и ряду представителей верховного командования и флота поразительно точную и своевременную информацию о военной активности Японии и — косвенным образом — Германии, а также некоторые сведения об их дипломатии.

Результаты трудов дешифровальной службы были поразительны и оказали чрезвычайно большое влияние на исход второй мировой войны, однако в начальный период военных действий они не были использованы на всю мощь — отчасти потому, что декодированные тексты поступали только к начальству самого высокого ранга и никто профессионально не занимался их обобщением и сопоставлением с другими доступными Вашингтону данными о состоянии дел за рубежом. У разведывательной системы существуют три основные задачи: 1) сбор информации; 2) оценка и анализ добытых сведений с точки зрения их значимости и пригодности для принятия тех или иных решений и 3) соответствующее распространение проанализированной и обобщенной информации, чтобы облеченные полномочиями лица могли ее использовать. Однако лишь первая из этих задач решалась более или менее успешно. Как отмечает в своей книге Р.Уолстеттер, данных о вероятности нападения японцев было более чем достаточно, но никто не отсортировывал значимые «сигналы» от несущественных, от информационного «шума», никто не проанализировал всю совокупность сведений о нависшей над американским флотом опасности. И в результате Перл-Харбор вошел в историю как постигшая США трагедия, а мог бы войти в нее как триумф американской разведки.

Объединенный разведывательный комитет — сторожевой пес, который не лает

Впрочем, нельзя сказать, что вообще не было предпринято попыток — пусть и слабых — добиться координации деятельности различных разведывательных служб. Одна из них была предпринята в конце 1941 года — увы, слишком поздно, чтобы предотвратить катастрофу Перл-Харбора. В качестве главнокомандующего Рузвельт в 1933 году принял в свое личное ведение объединенный совет армии и ВМС и участвовал в его довольно нерегулярно созываемых совещаниях. Цель Объединенного совета состояла в обеспечении координации всех совместных действий армии и флота, связанных с национальной безопасностью. В 1940-41 годах Объединенный совет начал разрабатывать взаимосвязанные планы обеспечения разведывательных служб армий и ВМС необходимым снаряжением и придания им средств авиации. Однако Объединенный совет не был неким штабом, а всего лишь комитетом, вырабатывающим рекомендации. И при всем том в 1941 году это был единственный орган высшего командования — пусть и в зачаточной форме, — которым располагали США, и именно он попытался опираться в ходе своих совещаний на данные, поставляемые разведслужбами. Генерал Маршалл, начальник штаба армии, и адмирал Гароль Р. (Бетти) Старк, начальник главного штаба ВМС, издали приказ об учреждении Объединенного разведывательного комитета (ОРК) в качестве основного информационного отдала при Объединенном совете. Этот приказ был одобрен 1 октября 1941 года, и в соответствии с ним был создан Объединенный разведывательный комитет армии и флота (ОРКАФ). Но тут начались препирательства между армейской разведкой G-2 и УВМР по поводу всяких процедурных вопросов и того, кому, где и какой кабинет должен быть отведен, так что первое совещание руководства ОРКАФ состоялось только 3 декабря 1941 года, то есть слишком поздно. Если Объединенный совет с Объединенным разведывательным комитетом и был по замыслу сторожевым псом военной безопасности США, этот пес (вроде того, который фигурирует в одном из знаменитых дел Шерлока Холмса) не лаял. Когда грянула война, сторожевой пес разведки лаять еще не умел.

Контрразведка: ФБР

Но еще ранее — в середине 1939 года — была создана межведомственная организация несколько иного рода — Разведывательный координационный комитет (РКК), об учреждении которого публично было объявлено 6 сентября того же года. Сфера его деятельности ограничивалась выработкой скоординированных программ для армейского отдела военной разведки, Управления Военно-морской разведки и Федерального бюро расследований при министерстве юстиции — программ, связанных с предотвращением актов шпионажа и диверсий в США.

Так властолюбивый Эдгар Гувер — бессменный глава ФБР с 1924 года до самой своей смерти в 1972 году — стал первым гражданским служащим высокого ранга, причастным к делам разведки. Не исключено, что частично вследствие его влияния Майлс, как и ряд кэптенов, возглавлявших УВМР с 1939-го по 1941 год придавал такое преувеличенно большое значение контрразведке в ущерб анализу данных зарубежной разведсети. Впрочем, это было и следствием опасений немецко-японской угрозы внутренней безопасности — опасений, широко распространенных как на официальном уровне, так и среди общественности.

Директор ФБР Э. Гувер

У долговечного Гувера был отлично развит инстинкт ориентации в бюрократических премудростях, из чего он извлекал массу пользы. Не менее ловок он был и в искусстве завоевания расположения широкой публики, выгодно привлекая ее внимание к любым успехам ФБР. Он и его люди особенно прославились во времена разгула таких гангстеров, как Аль Капоне и Джон Дилинджер в 20-30-е годы. Впрочем, Гувер уже и раньше снискал себе известность в качестве непреклонного стража порядка, противостоящего террористическо-подрывной деятельности коммунистов.

Так что ничего удивительного, что во второй половине 30-х годов Рузвельт обратился именно к Гуверу. Президента США теперь тревожила подрывная деятельность не только коммунистов, но и фашистов (как итальянских, так и немецких), о которых было достоверно известно, что они стремятся манипулировать в собственных интересах экономическими и политическими процессами в США. По словам Гувера, Рузвельт в сентябре 1936 года «конфиденциально» поручил ему приступить к всестороннему расследованию подрывной деятельности иностранных агентов в США. Ему было предписано сотрудничать с военным ведомством, министерством ВМС и с другими правительственными учреждениями, включая и Госдепартамент, с тем, чтобы вся информация стекалась в ФБР.

Вплоть до этого момента ФБР было по существу правоохранительной организацией, занимавшейся, в частности, и расследованием отдельных случаев шпионажа, когда таковые обнаруживались, но, получив задание предугадывать и пресекать на корню акты шпионажа и диверсий, обретя в связи с этим полномочия на координацию своей деятельности с военными ведомствами, на обмен с ними информацией, на создание системы досье против подозреваемых в подрывной активности лиц, ФБР заняло весьма своеобычное место среди правоохранительных организаций. Отныне его основной заботой стало обеспечение внутренней безопасности страны. В 1938 году ФБР получило на осуществление контрразведывательной деятельности 50 тысяч долларов.

В стенах Госдепартамента и министерства финансов кое-кто был недоволен расширением полномочий ФБР, но учреждение в 1939 году такой межведомственной организации, как Разведывательный координационный комитет, окончательно закрепило позиции Гувера в сфере внутренней жизни страны. Изначально динамичное ФБР немедленно возжаждало играть некую роль и в зарубежных разведывательных операциях. Гувер и всегда-то не больно охотно делился с кем-либо властью, даже в рамках своей организации. В середине 40-х годов он запросил разрешения на создание Специальной разведывательной службы, чтобы раскинуть свою агентурную сеть, подобную той, что уже существовала в США и за границей.

В вопросе о разделе сфер ответственности за разведку и контршпионаж за пределами США Рузвельт пришел к типично прагматическому решению: ФБР отвечало за страны западного полушария, министерство ВМС — за тихоокеанский регион, а военное министерство — за страны Европы и Африки, а также за зону Панамского канала. Гавайи были единственной зоной, где ответственность за противостояние шпионской деятельности Японии делили между собой и армия и флот и ФБР. Эта ситуация сохранялась до нападения японцев на Перл-Харбор, после чего появилось более чем достаточно оснований для обвинений во всякого рода промахах всех трех организаций.

ФБР развило активную деятельность в Южной Америке и странах бассейна Карибского моря (в частности, вступив в регионе Карибского моря во взаимодействие с британской агентурой). Оно явно готовилось к тому, чтобы играть главную роль в зарубежных разведывательных операциях, носящих невоенный характер. Однако стремление ФБР получить разрешение на создание собственной агентурной сети и в других странах, за пределами западного полушария, потерпело неудачу. Причем преимущественное право работы в этой сфере получили не армия и флот, а другая, созданная Донованом, организация, тоже невоенная, как и ФБР. Если бы не это, все возможности секретной службы США и вся наиболее ответственная работа по координации разведывательной деятельности сосредоточилась бы в стенах одного учреждения, организованного более или менее по тому же принципу, что и КГБ, который контролирует и деятельность контрразведки внутри страны, и разведывательные операции за рубежом. С учетом ставших известными сведений о Гувере, а именно о том, как тиранически он хозяйничал в ФБР в последние годы своей жизни и о том, какую он там развел секретность, а также, помня о его умении держать в страхе вашингтонских политиков намеками, что в святая святых ФБР — хранилище досье, — возможно, есть данные о их личной жизни, нам, можно сказать, повезло, что попытки Гувера создать универсальную, политически ориентированную разведывательную систему не увенчались успехом.

Не только верность конституционному принципу разделения сфер власти, но, вероятно, и политический инстинкт отвратили Рузвельта от опасного пути — концентрации секретных служб и ответственности за всю разведработу в стенах одного правоохранительного учреждения. Возможно, правда, дело было не только в Рузвельте.

Дары английской разведки

В середине 1941 года амбициозные планы Гувера потерпели провал из-за того, что в сфере разведки появилось новое агентство, тоже невоенное, как и ФБР, — Управление координатора информации (УКИ). Президент Рузвельт заслуживает всяческой похвалы за то, что еще в предвоенное время понял потребность в кардинально новой концепции — создании в рамках разведывательной системы центральной координационной службы. Впрочем, не меньшей похвалы в этом смысле заслуживают и Уинстон Черчилль с группой других официальных лип Великобритании, которые — исходя из собственных соображений — горели желанием оказать Соединенным Штатам содействие в создании эффективной разведывательной системы, Потребность в какой-то иной организации разведывательной работы стала для них очевидной еще в 1939 — 40-х годах, когда они, пытаясь втолковать американским официальным лицам, сколь критически велика надобность противодействия немецкой угрозе в Европе, вплотную столкнулись с бюрократизмом американской разведывательной системы, с ее неумением составить из обрывков информации некую цельную картину.

Британское правительство хотело делиться разведывательной информацией с Соединенными Штатами. Причем информацией самого важного свойства, и таковая у него, надо сказать, наличествовала. Хотело делиться — но при условии, что это не поставит под удар ее источники, а также при гарантии, что эта информация, соответственно проанализированная и обработанная, будет представлена высокопоставленным лицам в США.

Черчилль был уверен, что американцы поймут всю меру угрозы для самих США и придут на помощь осаждаемой врагом Великобритании, если только соответствующие факты будут должным образом поданы Вашингтону. Отчасти именно поэтому англичане старались подвигнуть США к созданию центральной разведывательной системы по образцу существующей в Британии, Чтобы обрести возможность одаривать заокеанского родственника самыми лакомыми кусочками со стола Британского объединенного разведывательного комитета и передать ему опыт функционирования аппарата секретной службы, англичане предприняли целую серию тайных политических маневров, Так что, когда Рузвельт сформулировал свою концепцию разведывательной службы, эта концепция в значительной степени была результатом усилий Англии.

Отнюдь не простой была и проблема взаимодействия между британской и американской разведками — прошло немало времени, пока англичане продумали, как подступиться к ее решению. Британская военная разведка была отлично осведомлена о ситуации в Европе, особенно с тех пор, как она стала получать информацию не только из своих источников, но и от европейской агентуры «Сикрит Иителлидженс Сервис» (она же MI-6). Начало этой секретной службе, укомплектованной по преимуществу гражданскими лицами, было положено еще во времена Елизаветы Первой и ее великого во многих отношениях министра сэра Франсиса Уолсингема, когда зашифрованные донесения зарубежных агентов способствовали тому, что Англия сумела подготовиться к эпохальному сражению с Испанией и разгромила ее непобедимую армаду».

Ярлык MI-6 служил ширмой, дабы, внушить, будто «интеллидженс сервис» — это отдел при военном министерстве. Была еще и MI-5 — служба внутренней безопасности, нечто вроде американского ФБР. В действительности, MI-6 не зависела от военного ведомства, работала под непосредственным наблюдением министерства иностранных дел и направляла свои доклады прямо кабинету министров и королеве. Такая форма функционирования MI-6 обрела законность в 1939 году в результате особого соглашения — специфически британского способа увязки межведомственных интересов. Это было время, безотлагательно требовавшее, чтобы МИД и военное ведомство могли действовать, исходя из одинакового понимания ситуации, основываясь на одних и тех же данных. Согласно упомянутому выше соглашению, ответственный представитель МИДа опекал межведомственную координационную группу, известную как Объединенный разведывательный комитет, а также подкомитет начальников штабов армии, авиации и флота при Объединенном штабе высшего командования. Благодаря этим межведомственным прослойкам, Англия сумела создать интегрированную систему принятия решений и обслуживающую ее разведывательную организацию.

Всю войну, начиная с 5 ноября 1939 года, MI-6 возглавлял человек, которого называли не по имени, а кодовой буквой «Си». Это был генерал гвардии сэр Стюарт Мензис, светский человек и друг Уинстона Черчилля. Он имел прямой доступ к премьер-министру, чем пользовался довольно часто, особенно с мая 1940 года, когда премьер-министром стал Черчилль. Но у него, кроме того, были тесные контакты с МИДом и различными агентствами Объединенного разведывательного комитета, что позволяло ему координировать деятельность своей организации с деятельностью других ведомств. Еще будучи заместителем начальника MI-6, Мензис был главной опорой и покровителем специалистов из отдела дешифровки. И те не подкачали, соорудив в 1940 году аппарат (ласково прозванный «бомбочкой») для декодировки результатов трудов немецкого шифровального аппарата «Энигма». Данные, поставляемые британской службой дешифровки, получившей название «Ультра», давали Мензису и всей MI-6 хорошие козыри в разведывательной игре. Благодаря отлаженности координации работы различных разведывательных организаций, а также вследствие того, что Великобритания сражалась за само свое существование, англичане добывали куда больше информации (поступавшей непосредственно нужным лицам в кабинете министров), чем накануне войны.

Кроме того, MI-6 на всю мощь использовала донесения своей европейской агентуры, информацию, поставлявшуюся военной (особенно флотской) разведкой о боевых зарядках неприятельских армий, данные радиопеленгаторов, сведения, почерпнутые в результате перлюстрации почты, каковая осуществлялась не только в самой Англии, но и в ее колониальных владениях, особенно на Бермудских островах.

Обмен разведывательной информацией между Великобританией и США — во всей политической полноте этого понятия — начался сразу, едва в Европе разразилась война. Во время «странной войны», длившейся с 3 сентября 1939 года по 10 мая 1940 года, Невилл Чемберлен, несмотря на всеобщее разочарование, которое он вызвал уступками Гитлеру на мюнхенской встрече, все еще был премьер-министром. Однако сформировав военный кабинет министров, он во главе его поставил храбрейшего из министров — Уинстона Черчилля, который к тому же стал лордом Адмиралтейства.

11 сентября 1939 года Рузвельт направил Черчиллю личное письмо, в котором, весьма кстати напомнив о их встрече во время первой мировой войны и выразив радость в связи с возвращением Черчилля в лоно Адмиралтейства, предложил, если возникнет надобность, писать ему лично, отправляя письма — непременно запечатывая их — дипломатической почтой.

Черчилль с готовностью ухватился за эту возможность, и к моменту окончания войны число отправленных им Рузвельту посланий перевалило за тысячу. Ответных посланий было не меньше. Черчилль подписывался «Военный моряк», а став в мае 1940 года премьер-министром — «Бывший военный моряк». Рузвельта он в своих посланиях называл «POTUS». Вообще-то Черчилль любил выбирать для важных проектов кодовые названия со всяческим подтекстом, но в данном случае — это всего лишь аббревиатура, расшифровывающаяся, как President of the United States. Сперва по этому весьма специфическому каналу связи англичане доводили до сведения американцев свое понимание опасности, нависшей над Великобританией и всем миром, а потом, в самый отчаянный период, после того как пала Франция, Черчилль, уже став главой Великобритании, смотрел на этот канал как на жизненно важный контакт с Новым Светом, на который он все больше и больше возлагал надежд в связи с необходимостью противостоять превосходящим силам гитлеровской Германии на полях сражений Старого Света.

С.Мензис

Черчилль, едва взвалив на свои плечи всю неподъемную тяжесть ответственности, связанную с должностью премьер-министра, начал обдумывать пути институционализации способов связи, посредством которых он мог бы просвещать высокопоставленных лиц американского правительства в вопросах стратегического значения в том ключе, в котором понимал их сам. Для решения этой задачи он остановил свой выбор на канадце Уильяме Стефенсоне, которого в апреле 1940 года послал в Нью-Йорк не только в качестве сотрудника MI-6, но и как своего «личного представителя» с миссией создания возможностей для подпольного движения сопротивления на случаи поражения Англии.

Но даже еще до того, в апреле 1940 года, будучи лишь формально главой Адмиралтейства, Черчилль принимал непосредственное участие в решении политических проблем связанных с установлением взаимодействия с США. С политической точки зрения, положение Чемберлена ухудшалось день ото дня, и Черчилль счел, что он может и должен предпринять некие шаги в обход главы государства. Он решил довести до сведения Рузвельта ряд разведывательных данных, имеющих стратегическое значение. В частности, он сообщил Рузвельту о некоторых результатах работы британских дешифровщиков, а также информировал его о том, что немецкие ученые успешно работают в области расщепления атомного ядра и проявляют интерес к тому, чтобы завладеть норвежскими установками для производства тяжелой воды. К тому времени британцы уже знали, что в октябре 1939 года Альберт Эйнштейн весьма встревожил Рузвельта описанием разрушительной мощи атомной бомбы, если таковая будет создана.

Поразительно, что Черчилль, хотя и возглавлявший Адмиралтейство, а все же человек невоенный, решился — совместно с MI-6 — передать такую чрезвычайной важности информацию Рузвельту; еще более удивительно, что британская разведка никогда, судя по всему, не только не предоставляла эту информацию миротворчески ориентированному премьер-министру Чемберлену, но и не сообщила ему об особом канале связи с Рузвельтом.

В апреле 1940 года для осуществления взаимосвязи с американцами, как уже было сказано ранее, в США был направлен Стефенсон. Два месяца спустя его утвердили в качестве главы резидентуры MI-6. Стефенсон был человеком довольно необычным. Состоятельный канадец, он ревностно относился к проблемам безопасности стран Британского содружества и стремился завязать как можно больше дружеских связей в США. Стефенсона, представителя генерала Си в Нью-Йорке, называли Маленький Билл — не только за хрупкость сложения, но и чтобы отличать его от куда более массивного Большого Билла — Донована, который вскоре стал его ближайшим другом.

Прибыв в США, Стефенсон сразу устремился в Вашингтон, решив, что для создания надежного — в смысле безопасности — канала обмена информацией ему следует войти в контакт с ФБР. Он предпочел идти по неофициальному пути и договорился о встрече с Эдгаром Гувером через их общего знакомого, чемпиона по боксу Джина Танни. Потом, благодаря ходатайству кое-кого из друзей, имевших доступ в Белый Дом, он встретился с Рузвельтом. Темы, обсуждавшиеся ими, были из числа важнейших: атомная бомба, сотрудничество дешифровальных служб США и Англии, а также разоблачение британцами немецкого агента, внедрившегося в американское посольство в Лондоне и сумевшего похитить даже копии переписки между POTUSом и Военным моряком. Сведения эти окончательно утвердили Рузвельта в желании «обручиться как можно скорее» с MI-6, и он уполномочил заняться осуществлением этого проекта ФБР. Более того, Рузвельт даже согласился с настоянием Гувера не ставить об этом в известность Госдепартамент весьма типичный для Гувера ход, никогда не считавшего любую предосторожность излишней.

Британская разведывательная информация интересовала Гувера прежде всего с точки зрения использования ее для успеха ФБР в выявлении и аресте шпионов и диверсантов на территории США, организация же разведывательной сети для сбора данных о Германии была для него вопросом второстепенным. Гувер, кроме того, извлекал немало пользы из тесного сотрудничества с британской разведывательной и полицейской службами в странах Карибского моря и в Латинской Америке, где немецкие шпионы и пропагандисты действовали очень активно. С точки же зрения обеспечения президента США соответственным образом проанализированной информацией о положении на международной арене, Гувер и ФБР оказались не на уровне, что в немалой степени разочаровало британцев. ФБР с благодарностью принимало от британцев доклады их агентов, сведения, почерпнутые из перлюстрации почты и прочие обрывки того, что оно считало «первичной» информацией, но ни интеллектуально, ни организационно ФБР не располагало сколько-нибудь реальной возможностью для широкомасштабной аналитической работы, опенки и предвидения возможного развития событий. ФБР целиком пребывало в мире охоты за шпионами и охраны законности посредством энергичного сокрушения гангстерских банд — оно было ориентировано не на аналитическую работу ума, а на действие в физическом смысле этого слова.

В общем, довольно скоро стало ясно, что ФБР не подходит для осуществления широкомасштабных целей, которые имел в виду Черчилль и ради которых он направил в США Стефенсона. Тем более, когда во главе ФБР стоял такой человек, как Гувер, подозрительно относившийся к любому намеку на возможность умаления прерогатив его организации. Британцы сумели добиться того, чтобы Гувер с терпимостью относился к их шагам в сфере разведки, контрразведки и тайных пропагандистских мероприятий в Западном полушарии — ко всему тому, что было существенно и для защиты интересов США, этого «арсенала демократии», и для защиты морских путей сообщения самой Великобритании. Так что обеспечить как минимум нейтральное отношение Гувера к этого рода деятельности было важнее важного. И в то же время Стефенсон усиленно искал кого-нибудь более подходящего. И вскоре такого человека он нашел. Этот человек был полной противоположностью Гуверу по темпераменту, да и с личностной точки зрения они были антиподами. Звали его Уильям Донован.

В некотором смысле Донован даже и в качестве обычного гражданина давно уже был разведчиком — этакий министр без портфеля по делам разведотдела, состоящего из одного человека — его самого. В 30-х годах он возглавлял процветающую юридическую фирму, у которой было достаточно интересов в международной сфере, чтобы найти оправдание для частых поездок в Европу, особенно туда, где пахло какой-нибудь заварушкой, Впрочем, самому-то Доновану никаких оправданий не требовалось — его любопытство относительно всего происходящего в мире не знало границ. Он жаждал быть там, где что-то происходит, и видеть происходящее собственными глазами, — то есть обладал двумя первейшими особенностями всякого имеющего талант к разведывательной работе. Донован имел множество наград за участие в первой мировой войне. Родом он был из того же штата, что и Рузвельт — Нью-Йорк, республиканец, с характером драчливого ирландца. Кроме того, Донован был миллионером, патриотом Америки — отнюдь не примитивного толка, — и сторонником активного участия США в международных делах. Своими глазами он видел, что из себя представляют нацистская Германия и фашистская Италия, видел войну в Абиссинии и Испании, а потому психологически был лучше многих других подготовлен к шоку 1939 года, когда Гитлер напал на Польшу, и 1940-го — когда во власти нацистов оказалась большая часть Западной Европы, В это время Доновану было пятьдесят семь лет. Это был энергичный человек, плотного сложения, со светло-голубыми глазами, седыми, с серебристым отливом волосами и спокойной убедительной манерой говорить.

В 20-х годах Донован какое-то время был помощником министра юстиции — именно тогда он и невзлюбил Гувера. И вообще всю жизнь он был так или иначе связан с различного рода политическими деятелями и правительственными лицами, а в 1932 году даже выставлял свою кандидатуру на пост губернатора Нью-Йорка.

Фрэнк Нокс — владелец газеты «Чикаго дейли ньюз» и кандидат в вице-президенты от Демократической партии на выборах 1936 года — был старинным приятелем и поклонником Донована. Когда в 1940 году Нокс стал военно-морским министром, он поспособствовал тому, чтобы Донована направили в Англию в качестве специального посланника президента США с заданием представить отчет о тамошней военной и политической ситуации.

Сам по себе этот шаг свидетельствовал не только о зловещей ситуации в Европе, но и о понимании Рузвельтом того, что уровень работы американской разведслужбы неадекватен этой ситуации. Американский посол в Лондоне Джозеф П.Кеннеди непрерывно атаковал президента докладами, изобиловавшими мрачными сообщениями о том, что Англия на грани полного краха и вот-вот сдастся на милость победителя. Армейская разведка смотрела на ближайшее будущее Великобритании довольно мрачно и колебалась в вопросе поставок оружия, тем более что таковое было нужно американским вооруженным силам, в то время начавшим стремительно расти. В этой ситуации Рузвельт с одобрением отнесся к возможности получить мнение о положении Англии из независимого источника, в обход обычных бюрократических препон и искажений.

Исход этой миссии Донована был решающим для Англии, и Стефенсон мгновенно понял это. Донован поднялся на борт «летающей лодки» 14 июля 1940 года и через Лиссабон устремился в Лондон, формально «по своим делам», так что американское посольство не было заранее извещено о его приезде. В Англии его ждал теплый прием: его принял король, он встречался с Черчиллем и с многими другими ответственными лицами, в том числе и руководством английской разведки. В результате поездки Донована наладился обмен информацией между Англией и США, причем не только в сфере разведки, но и в сфере научных исследований, а также работ над новым оружием, что в конечном счете сыграло огромную роль в исходе Второй мировой войны. Сотрудничество это обрело формальный статус в 1941 году и развернулось во всю мощь с вступлением США в войну. До относительно недавнего времени об англо-американском сотрудничестве знали очень немногие — настолько этот вопрос считался сверхсекретным. А между прочим, во многом благодаря именно ему дешифровальные службы обеих стран достигли огромных успехов в декодировке немецких и японских шифровок. Не овладей они этим искусством, трудно сказать, как Америка и Британия сумели бы добиться побед на море и в воздухе, особенно в период до 1943 года, когда силы союзников во многом уступали вражеским.

Донован вернулся в США в начале августа 1940 года и доложил Рузвельту, что с тех пор как главой государства стал Черчилль, моральное состояние британцев резко улучшилось, что английские военно-воздушные силы великолепны, что страна располагает сетью радарных установок, о каковой немцы пока еще не знают, что радиоперехват немецких сообщений дает английской разведке огромное число сведений неизмеримой важности, что для организации и поддержки движения сопротивления за линией фронта учреждено Руководство операциями специального назначения (РОСН), которое формирует команды из подходящих людей и обучает их методам ведения партизанской войны. Он также доложил, что Великобритания отчаянно нуждается в поставках американского оружия, и дело это не терпит отлагательств, тем более, что Англия — это первая линия американской обороны. В частности, он настаивал на отправке американских эсминцев в британские базы в бассейне Карибского моря — и спустя всего несколько недель (4 сентября 1940 года) это было осуществлено, надежно связав оборонные интересы Америки и Англии в нерасторжимое целое.

Обмен посланиями между Рузвельтом и Черчиллем об имеющем решающее значение усилении оборонной мощи британского флота осуществлялся через Стефенсона. Причем Донован держал его в курсе того, как идут дела в этом вопросе. В качестве главы американской резидентуры MI-6 Стефенсон отвечал за все виды разведывательной и контрразведывательной работы этой организации на территории США. А кроме того, он был личным представителем премьер — министра Великобритании по вопросам координации деятельности других английских секретных служб, занятых в Канаде и США — по поручению РОСН — вербовкой и обучением добровольцев для ведения партизанской войны.

Энергичный канадец, выступавший от имени Черчилля и походя сумевший добиться доверия Рузвельта, был одновременно и «служащим британского отдела паспортного контроля» в Нью-Йорке, и директором организации, называвшейся Британское управление по координации безопасности (БУКБ), чья штаб-квартира размещалась в комнате № 3606 в международном корпусе Рокфеллеровского центра. В обязанности Стефенсона, в частности, входило обеспечение безопасности морских транспортов с военным снаряжением, отправлявшимся из западного полушария в Англию. Для пресечения актов диверсий он обменивался информацией с ФБР, так что Гувер получил от него немало сведений о ряде диверсантов.

При всем том первоочередной задачей Стефенсона было следить за тем. чтобы влиятельные американцы — как в самом правительстве, так и вне его — верно понимали ситуацию в Европе и четко осознавали необходимость помогать Англии, дабы и она не пала, как Франция.

Такова была тайная политическая миссия Стефенсона. Аналогичные инструкции были даны и британскому посольству. Как писал Черчилль посту своего правительства в Вашингтоне лорду Лотиану: «Если мы окажемся побежденными, у Гитлера окажется хороший шанс завоевать весь мир». Черчилль лично наставлял Стефенсона относительно смысла его миссии в США и дал ему псевдоним Отважный — эпитет подходящий и самому Черчиллю. И США, и Англия многим обязаны отличной работе Стефенсона, но, вероятно, самым ценным его вкладом в общее дело было то, что он распознал таланты Донована.

Нет никаких сомнений, что именно Маленький Билл подтолкнул Донована и Рузвельта к учреждению в июле 1941 года абсолютно новой должности — координатора информации. К тому времени он уже понял, насколько хаотично и ненадежно функционировала американская разведка. Так из всех даров, которые руками Стефенсона Англия преподнесла США, самым весомым был дар, связанный с внедрением в сознание американцев концепции центральной разведывательной системы. Концепция эта, единожды сформулированная, уже становилась неуничтожимой. Она пережила войну и в конце концов легла в основу разведывательной системы послевоенного времени — Центрального разведывательного управления.

Зарождение центральной разведывательной системы

С того времени, как Донован получил полный доступ к сокровищнице британской разведки, прошел год, и только тогда у него появились возможности приступить к созданию центральной американской разведывательной системы. В то время — в значительной степени благодаря отличной работе дешифровальной системы «Ультра» — малочисленные, но укомплектованные первоклассными пилотами британские ВВС успешно противостояли яростным атакам немецких воздушных армад, и в сентябре 1940 года Гитлер был вынужден признать, что битва за воздушное пространство Британии проиграна, а это значило отказ от планов вторжения в Англию через Ла-Манш.

Действительно, хотя по ночам немцы еще бомбили английские города, Гитлер все интенсивней начал готовиться к войне на другом фронте — к внезапному нападению на Советский Союз.

В ноябре 1940 года Рузвельт третий раз подряд стал президентом США — случай беспрецедентный в американской истории. Заметно увеличивалось сочувствие американцев к судьбе отважно противостоящей врагу Великобритании. Рузвельт извлекал массу пользы из общения с Черчиллем, благо тот излагал ему свои взгляды на ход военных действий, в то же время снабжая американского президента и ворохом важнейшей информации. Под давлением президента американская политика постепенно принимала концепцию, которой придерживались армейские и флотские советники Рузвельта: всесторонняя помощь Великобритании приведет к скорейшему завершению войны. Принятый 11 марта 1941 года закон о ленд-лизе явно был обязан своим происхождением Рузвельту. Это была его идея, и он блестяще изложил ее на пресс-конференции в декабре 1940 года, прибегнув к такому сравнению: если у соседа горит дом, то надо «одолжить» ему садовый шланг, чтобы он справился с огнем.

У.Донован

С 29 января по 27 марта в Вашингтоне состоялось несколько встреч с представителями Великобритании, на которых обсуждались совместные военные действия и вырабатывалась стратегия на случай, «если Соединенные Штаты будут вынуждены вступить в войну». 27 марта 1941 года Рузвельт выступил по радио с одной из самых своих зажигательных речей, в которой обвинил Гитлера в намерении завоевать весь мир, и сказал, что война уже подступила к порогу западного полушария, поскольку немецкие подводные лодки вовсю ведут боевые действия в этом регионе. Президент распорядился создать вооруженную патрульную службу, «чтобы обеспечить доставку всего необходимого Британии», и объявил в стране чрезвычайное положение.

В течение всего этого периода Донован продолжал консультироваться со Стефенсоном по всем вопросам и предпринял — с благословения Рузвельта и Черчилля — поездку по ряду стран Европы и Средиземноморья. Он снова побывал на разведбазах Великобритании, в том числе и на Бермудских островах, ознакомился с результатами работы электронного перехвата, обеспечивающего безопасность воздушных и морских путей сообщения, а на Балканах его интересовало, насколько вероятно там наступление гитлеровских войск и каковы возможности югославских партизан. Последним он обещал всяческую поддержку, и, надо сказать, что движение сопротивления в Югославии оттянуло начало войны Германии против СССР.

Во всех этих вопросах Стефенсон помогал Доновану в чем мог, а зачастую и ездил вместе с ним вводя его в курс дела относительно различных аспектов разведывательной работы и применяемых для того технических средств. После первой такой поездки Донована летом 1940 года Стефенсон в телеграмме Черчиллю сообщил, что Донован делает многое для противостояния пораженческим настроениям Вашингтона». После второй поездки Донована в Британию и в район средиземноморского театра военных действии — с декабря 1940 года по март 1941-го — Стефенсон телеграфировал Черчиллю: «Невозможно переоценить значение миссии Донована. Он может сыграть огромную и, вероятно, решающую роль. Эта роль далеко выходит за рамки общепринятых дипломатических методов и каналов…»

В контактах с Рузвельтом Стефенсону помогал и Роальд Дал — молодой человек, атташе британских ВВС, запросто бывавший в Белом Доме. Кроме того, Стефенсон с Донованом поддерживали тесные отношения с Эрнстом Кунео — юристом при Белом Доме, служившим в качестве президентского «офицера связи по особым поручениям». Раз они взяли Кунео с собой на встречу с Черчиллем на Даунинг стрит, где премьер-министр с полуночи до рассвета трудился над решением очередных военных проблем.

Когда Донован вновь отправился в район Восточного Средиземноморья, Стефенсон, как сообщают, договорился с британской военно-морской разведкой, чтобы та сообщила главнокомандующему средиземноморским флотом следующее: «Через Донована мы можем достичь большего, чем через кого-либо другого… Ему можно доверять в том смысле, что он верно и всесторонне обрисует наши нужды в США…» Стефенсон телеграфировал Черчиллю: «Я пытаюсь подключить Донована к делу координации всех разведывательных служб США».

Вернувшись 18 марта 1941 года из поездки по Балканам, Донован полностью оправдал возлагавшиеся на него англичанами надежды. 25 марта он обратился по радио к американцам, рассказав о своем понимании интересов «национальной обороны, существенной частью которой является наша политика оказания помощи Великобритании». Он заявил: «У нас нет такого выбора: быть или не быть атакованными. Это лежит на Гитлере, и он свой выбор уже сделал… не только относительно Европы, но и относительно Африки, Азии и всего мира. Нам остается лишь решить: намерены ли мы ему сопротивляться?» Это было как раз тогда, когда Стефенсон сообщал Черчиллю, что президент Рузвельт одобрительно относится к идее создания центрального разведывательного аппарата. Он писал: «Донован виделся с президентом, и после долгого обсуждения всех деталей, тот согласился с необходимостью координации всех форм разведывательной деятельности, включая и наступательные операции. Теперь на Доноване… лежит лишь ответственность вновь и вновь напоминать президенту об этом вопросе».

Конец ознакомительного фрагмента.