У нас всегда будет Париж

Рэй Брэдбери, 2009

Рэй Брэдбери был замечательным рассказчиком. Каждая история, вошедшая в книгу «У нас всегда будет Париж» – подлинная жемчужина. На каждой странице вас ждет открытие – полет на Марс и рассказ о пожилых супругах; размышления о том, как может измениться человеческая жизнь под влиянием одного момента, одного неосторожно сказанного слова. Откройте эту книгу и окунитесь в неповторимый мир, созданный Рэем Брэдбери.

Убийство

— Есть люди, которые никогда не пойдут на убийство, — заявил мистер Бентли.

— Кто, например? — спросил мистер Хилл.

— Например, я, — сказал мистер Бентли, — и многие мне подобные.

— Вздор! — сказал мистер Хилл.

— Вздор?

— Вы меня слышали. На убийство способен кто угодно. Даже вы.

— У меня и мотива нет. Я доволен жизнью. Моя жена — порядочная женщина. У меня хватает денег, хорошая работа. С какой стати мне кого-то убивать? — недоумевал мистер Бентли.

— Я бы мог довести вас до убийства, — сказал мистер Хилл.

— Не смогли бы.

— Смог бы. — Мистер Хилл созерцал зеленый летний городок.

— Вы не сможете сделать убийцу из не-убийцы.

— Еще как смогу!

— Нет, не сможете!

— На сколько заключим пари?

— Никогда не заключаю пари — я в это не верю.

— А, черт, тогда джентльменское пари. На доллар, — сказал мистер Хилл. — Доллар против десяти центов. Ну же. Поставьте десять центов, не то вас примут за три разновидности шотландца сразу, и к тому же — вы выказываете очень мало доверия к собственным убеждениям. Неужели доказательство того, что вы не убийца, не стоит и десяти центов?

— Шутить изволите?

— Мы оба и шутим, и не шутим. Я всего лишь хочу доказать, что вы такой же, как все. У вас есть кнопка. Стоит мне найти эту кнопку и нажать на нее, как вы совершите убийство.

Мистер Бентли непринужденно рассмеялся, обрезал кончик сигары, обжал ее мясистыми губами, откинулся на спинку кресла-качалки. Затем он пошарил в расстегнутом жилетном кармашке, нашел десять центов и положил перед собой на перила веранды.

— Ладно, — сказал он и, подумав, извлек еще один десятицентовик. — Вот двадцать центов за то, что я не убийца. Итак, каким образом вы собираетесь доказывать, что я убийца? — Он усмехнулся и с удовольствием зажмурился. — Я собираюсь сидеть здесь еще долгие годы.

— Разумеется, будет ограничение по времени.

— Неужели? — Бентли хохотнул еще громче.

— Да. Считая с этого дня, через месяц вы станете убийцей.

— Через месяц, значит? Ха! — И он засмеялся, потому что сама мысль об этом казалась ему совершенно нелепой.

Придя в себя, он настроился на ироничный лад.

— Сегодня первое августа, не так ли? Значит, первого сентября вы будете должны мне один доллар.

— Нет, это вы будете должны мне двадцать центов.

— До чего же вы упрямы.

— Вы даже не догадываетесь, до чего.

Стоял приятный летний вечер, веял идеальный ветерок, не докучали комары, безукоризненно тлели две сигары, из далекой кухни доносилось позвякивание посуды, которую миссис Бентли окунала в мыльную пену. В городке люди выходили на веранды, обмениваясь приветствиями.

— Это один из самых дурацких разговоров в моей жизни, — сказал мистер Бентли, с удовольствием обоняя воздух и, между прочим, аромат свежескошенной травы. — Мы уже десять минут говорим об убийстве, дискутируем, все ли мы способны убивать, и даже успели заключить пари.

— Именно, — сказал мистер Хилл.

Мистер Бентли смерил взглядом своего постояльца. Мистеру Хиллу было лет пятьдесят пять, хотя он выглядел несколько старше. Холодные голубые глаза, землистое лицо, прорезанное морщинами, словно испекшийся под солнцем абрикос. Он почти облысел, как Цезарь, говорил с надрывом, вцепившись в спинку стула или в чужую руку, сцепляя руки, словно в мольбе, всегда убеждая себя или собеседника в истинности своих восклицаний. За те три месяца, что мистер Хилл переехал в заднюю спальню, они живо обсудили массу всяких тем — весеннюю саранчу, апрельский снег, сезонные ураганы и заморозки, дальние странствия. Обычные разговоры с привкусом табака, уютные, как сытный обед. У мистера Бентли создалось ощущение, будто он вырос с этим незнакомцем — знал его с пеленок, в пору бурного отрочества и вплоть до седовласой старости. Подумать только, до этого у них ни разу не возникало разногласий. Их дружба отличалась тем, что в ней не было недомолвок или двусмысленности, а целью, которую она преследовала, была Истина, или то, что эти двое считали истиной, или, быть может, думал теперь мистер Бентли с сигарой, то, что он считал истиной, и то, что мистер Хилл из вежливости или по умыслу тоже притворно принимал за истину.

— Мой самый легкий заработок за всю жизнь, — сказал мистер Бентли.

— Это еще как сказать. Держите эти монетки при себе. Они вам скоро могут пригодиться.

Мистер Бентли положил деньги в жилетный карман; в голову начали закрадываться сомнения. Может, перемена в ветре изменила температуру его мыслей. В какой-то миг его разум спросил: «Ну, ты способен на убийство, а?»

— По рукам, — сказал мистер Хилл.

Пожатие холодной руки мистера Хилла было крепким.

— Пари.

— Отлично, жирный олух, спокойной ночки, — сказал мистер Хилл и встал.

— Что? — вскричал мистер Бентли, ошеломленный, но еще не оскорбившийся, потому что не поверил своим ушам.

— Спокойно ночи, олух, — повторил мистер Хилл, глядя на него в упор. Его руки были заняты расстегиванием пуговиц на летней рубашке. Обнажилась плоть на его впалом животе. Показался старый шрам, напоминающий входное отверстие пули.

— Как видите, — сказал мистер Хилл, поймав изумленный взгляд толстяка в кресле-качалке, — я уже заключал такое пари.

Дверь тихо затворилась. Мистер Хилл исчез. В десять минут второго ночи в комнате мистера Хилла горел свет. Сидящий в темноте мистер Бентли, лишившись сна, наконец медленно поднялся, бесшумно проник в холл и посмотрел на мистера Хилла. Ибо дверь была распахнута, а мистер Хилл, стоя перед зеркалом, то тут, то там касался, похлопывал и пощипывал себя.

Казалось, он погружен в свои мысли: «Смотри сюда, Бентли, а теперь туда!»

Бентли посмотрел.

На груди и животе Хилла красовались три округлых шрама, длинный косой рубец над сердцем и поменьше на шее, а спину словно дракон свирепо искромсал когтищами, оставив страшные борозды.

Мистер Бентли стоял, разинув рот, с растопыренными руками.

— Входите, — пригласил мистер Хилл.

Бентли не шевелился.

— Долго же вы не ложитесь.

— Вот собой любуюсь. Тщеславие. Честолюбие.

— Шрамы, сколько шрамов!

— Да, есть несколько штук.

— Боже, как много. В жизни таких не видывал. Как вы их заработали?

Раздетый по пояс, Хилл продолжал любоваться собой, ощупывая и поглаживая себя.

— Теперь-то нетрудно догадаться, — подмигнул он, дружелюбно улыбаясь.

— Как вы их заработали?!

— Жену разбудите.

— Отвечайте!

— А ты напряги свое воображение.

Он сделал выдох, вдох и снова выдох.

— Чем могу служить, мистер Бентли?

— Я пришел…

— Громче.

— Я хочу, чтобы вы съехали с квартиры.

— Что за чушь, Бентли.

— Нам нужна эта комната.

— Неужели?

— Теща приезжает.

— Враки.

Бентли кивнул:

— Да, я солгал.

— Так и скажи. Хочу, чтоб ты съехал, и дело с концом.

— Именно.

— Потому что ты меня боишься.

— Нет, не боюсь.

— А если я скажу, что не съеду?

— Нет, ты этого сделать не сможешь.

— Смогу и сделаю.

— Нет, нет!

— Что у нас на завтрак? Опять ветчина и яйца? — Он вытянул шею, чтобы получше разглядеть небольшой шрам.

— Будь добр, скажи, что уедешь, — попросил мистер Бентли.

— Еще чего, — ответил мистер Хилл.

— Сделай одолжение.

— Нечего клянчить, только выставляешь себя в дурацком свете.

— Ладно, если остаешься, давай отменим пари.

— С какой стати?

— С такой.

— Боишься себя?

— Нет!

— Тсс, — он ткнул пальцем в стену. — Жена.

— Давай отменим пари. Вот мои деньги. Ты выиграл! — Он лихорадочно зашарил в кармане и вытащил два десятицентовика. И хлопнул ими по комоду.

— Забирай! Ты выиграл! Я способен убить. Способен. Признаюсь.

Мистер Хилл выждал и, не глядя на монетки, нащупал их на комоде, схватил, звякнул ими и протянул:

— Вот!

— Я не хочу забирать их обратно! — Бентли отшатнулся к двери.

— Бери!

— Ты выиграл!

— Пари есть пари. Это ничего не доказывает.

Он повернулся, подошел к Бентли, бросил монеты в карман его рубашки и похлопал по нему. Бентли отступил на два шага в холл.

— Я не заключаю пари просто так, — сказал Хилл.

Бентли глазел на жуткие шрамы.

— Сколько таких пари ты заключил? — заорал он. — Сколько!

Хилл ухмылялся:

— Значит, яйца с ветчиной?

— Сколько?! Сколько?!

— Увидимся за завтраком, — сказал мистер Хилл.

Он захлопнул дверь. Мистер Бентли стоял, уставившись на нее. Шрамы просвечивали сквозь дверь, словно благодаря проницательности разума и зрения. Шрамы от бритвы. Шрамы от ножа. Застряли, словно сучки, в старой древесине.

За дверью выключили свет.

Он возвышался над телом и слышал пробуждение дома, беготню по лестницам, вопли, сдавленные крики, суматоху. Через минуту его окружат плотным кольцом. Еще через минуту завоет сирена, и замельтешат красные сполохи, захлопают автомобильные дверцы, наручники вопьются в его мясистые запястья, начнутся расспросы, разглядывание его бледного очумелого лица. А пока он просто стоял над телом, пытаясь что-то нащупать. Пистолет упал в высокую ночную ароматную траву. Воздух по-прежнему был наэлектризован, но буря прошла стороной. Зрение стало возвращаться к нему. И вот правая рука сама по себе на ощупь, как слепой крот, порылась без толку в кармане рубашки, пока не нашла то, что хотела. Он ощутил, как всем своим нешуточным весом он присаживается на корточки, едва не опрокидываясь, и склоняется над телом. Его слепая рука вытягивается и закрывает уставленные ввысь глаза мистера Хилла, а на каждое морщинистое остывающее веко накладывает по новенькой блестящей монетке.

У него за спиной грохнула дверь. Хэтти завизжала.

Он обернулся к ней с кривой усмешкой и услышал собственные слова:

— Я только что проиграл пари.