Лекарство от меланхолии

Рэй Брэдбери, 1959

«Когда все потеряно, остается надежда», – утверждает герой одного из рассказов Рэя Брэдбери. И эти слова могли бы стать эпиграфом ко всему сборнику «Лекарство от меланхолии», на страницах которого всегда найдется место для грустных улыбок и добрых чудес. Книга представляет собой оригинальный авторский сборник, в который вошли девятнадцать рассказов, среди них «Дракон», «Берег на закате», «Пришло время дождей», «Улыбка», «Земляничное оконце» и другие.

Лекарство от меланхолии, или верное средство найдено!

— Пошлите кого-нибудь за пиявками, сделайте ей кровопускание, — велел доктор Гимп.

— У нее и так уже крови не осталось! — вскричала миссис Уилкс. — О, доктор, чем страдает наша Камиллия?

— Ей нездоровится.

— Да, и?

— Она хворает, — сердито зыркнул добрый доктор.

— Ну же, продолжайте!

— Она — дрожащий огонек свечи, вне сомнения.

— Ах, доктор Гимп, — возмутился мистер Уилкс. — Удаляясь, вы говорите нам то же, что мы сказали вам, когда вы вошли!

— Нет! Больше! Давайте ей эти пилюли на рассвете, днем и на закате. Верное средство!

— Она и так уже напичкана вашими верными средствами, черт побери!

— Ай-ай-ай! С вас шиллинг, сэр! Я ухожу.

— Уходите и призовите Дьявола вместо себя! — мистер Уилкс всучил доброму доктору монету.

Засим врач крякнул, нюхнул табаку, чихнул и вышел на людные улицы Лондона слякотным весенним утром 1762 года.

Мистер и миссис Уилкс обернулись к постели, в которой лежала их дражайшая Камиллия; да, бледная, исхудалая, однако далеко не лишенная привлекательности: у нее были большие влажные сиреневые очи, а волосы золотым ручейком струились по подушке.

— О-о, — она едва сдерживала слезы. — Что со мною будет? Вот уж три недели, как наступила весна, а из зеркала на меня таращится привидение. Страшно на себя смотреть. Видно, не дожить мне до своего двадцатого дня рождения.

— Дитя мое, — сказала мать. — Что у тебя болит?

— Руки. Ноги. Грудь. Голова. Сколько докторов? Шесть? Да, шесть докторов ворочали меня, словно говядину на вертеле. Довольно! Умоляю, дайте умереть спокойно.

— Что за гадкая, таинственная болезнь, — сказала миссис Уилкс. — Ну сделайте же что-нибудь, мистер Уилкс!

— Что именно? — раздраженно воскликнул мистер Уилкс. — Она не хочет видеть ни докторов, ни аптекарей, ни священников — и невелика беда: они обобрали меня до нитки! Может, сбегать на улицу за дворником?

— Да, — молвил некий голос.

— Что? — все трое повернулись посмотреть, кто это.

Они совсем забыли про ее младшего братца Джеми, который ковырялся в зубах, безмятежно прислушиваясь к дождю и громкому городскому гулу у окна поодаль.

— Четыреста лет тому назад, — заговорил он спокойно, — сие средство было испытано, и оно сработало. Разумеется, дворника не следует приводить к нам. Вместо этого давайте возьмем Камиллию как есть, с кроватью, спустим и поместим за дверью.

— Почему? Зачем?

— Через час, — Джеми закатил глаза, производя подсчеты, — мимо наших ворот промчится тысяча человек. За сутки мимо пробегут, проковыляют или проскачут двадцать тысяч человек. И каждый сможет поглазеть на мою обморочную сестрицу, пересчитать ее зубы, подергать за мочки ушей, и у всех, заметьте, у всех, найдется испытанное средство! И одно из них окажется верным!

— Ах! — опешил мистер Уилкс.

— Отец! — сказал Джеми, тихо вздыхая. — Ты знаешь хоть одного человека, который не считал бы себя автором трактата «Materia Medica»? Сей зеленый бальзам от больного горла, а эта воловья мазь от миазмов или вздутия живота? Вот в эти самые минуты десяток тысяч самоявленных аптекарей ускользают от нас, унося с собой свою мудрость!

— Джеми, мой мальчик, ты просто неподражаем!

— Прекратите! — возопила миссис Уилкс. — Не пристало моей дочери быть выставленной напоказ ни на этой, ни на любой другой улице…

— Стыдись, женщина! — перебил ее мистер Уилкс. — Камиллия тает, словно снег, а ты еще сомневаешься, вынести ее из этой душной комнаты или нет. Давай, Джеми, поднимай кровать!

— Камиллия? — миссис Уилкс повернулась к дочери.

— Почему бы мне не помереть на свежем воздухе, — промолвила Камиллия, — где прохладный ветерок будет поигрывать с моими локонами, пока я…

— Вздор! — возмутился отец. — Ты не умрешь. Джеми, раз, два, взяли! Вот так! С дороги, жена! Поднимаем, мой мальчик, выше!

— Ох, — еле вскрикнула Камиллия. — Я лечу, я лечу!..

* * *

Вдруг над Лондоном возникло голубое небо. Застигнутые врасплох погодой горожане в суматохе высыпали на улицы, надеясь на что-нибудь поглазеть, чем-то заняться, что-то купить. Незрячие запели, собаки отплясывали джигу, клоуны кувыркались, дети расчерчивали мостовые мелом для игр и швыряли мячики, как на карнавале.

И вот в эту гущу Джеми и мистер Уилкс, со вздувшимися от натуги венами на лбу, неуверенно шагая, несли в паланкине высоко над головой, словно папе ссу, Камиллию, которая молилась, зажмурив глаза.

— Осторожнее! — кричала миссис Уилкс. — Ах, она умерла! Нет. Сюда. Опускайте. Бережно…

Наконец кровать прислонили к фасаду дома, чтобы протекающая мимо людская река могла видеть Камиллию, словно большую бледную куклу Бартолеми, выставленную на солнышке в качестве приза.

— Неси перо, бумагу и чернила, сынок, — велел отец. — Сегодня я буду записывать названные симптомы и предложенные средства. Вечером подведем итоги. Итак…

Но из проходящей толпы Камиллию уже заприметил цепким взглядом некий человек.

— Она больна! — изрек он.

— Ага, — сказал, ликуя, мистер Уилкс. — Начали. Перо мне, мой мальчик. Так. Продолжайте, сэр!

— У нее недомогание, — нахмурился человек. — Она хворает.

— Она хворает… — записал мистер Уилкс, и перо его застыло. — Сэр? — Он посмотрел с подозрением. — А вы часом не доктор?

— Именно так, сэр.

— Мне уже знакомы эти словеса! Джеми, возьми мою палку и гони его прочь! Проваливайте отсюда, сэр!

Но тот поспешно ретировался в превеликом возбуждении, изрыгая проклятия.

— У нее недомогание… Она хворает… Тоже мне! — передразнивал его мистер Уилкс, но перестал, ибо теперь в Камиллию Уилкс тыкала пальцем некая женщина, длинная и костлявая, словно призрак, восставший из могилы.

— Нервическое расстройство, — заговорила она нараспев.

— Нервическое расстройство, — записал довольный мистер Уилкс.

— Выделения из легких, — подвывала она.

— Выделения из легких! — записывал сияющий мистер Уилкс. — Вот это другое дело!

— Требуется лекарство от меланхолии, — сказала она, побледнев. — Найдется ли в доме мумия, чтобы истолочь ее на снадобье? Лучшие мумии — египетские, аравийские, ливийские, пропитанные битумом, — и все исключительно пользительны при магнетических расстройствах. Спросите Цыганку на Флодден-роуд — это я и есть. Продаю пряный сизон и мужской ладан.

— Флодден-роуд, пряный сизон… помедленнее, женщина!

— Гилеадский бальзам, понтийскую валериану…

— Постой, женщина! Гилеадский бальзам, да! Джеми, задержи ее!

Но она упорхнула, выкрикивая названия лекарств.

Теперь вышла вперед девушка не старше семнадцати лет и уставилась на Камиллию Уилкс.

— Она…

— Секундочку! — попросил мистер Уилкс, лихорадочно записывая. — …при магнетических расстройствах… понтийскую валериану… проклятие! Итак, юная дева. Что ты узрела на лице моей дочери? Ведь ты так и вперилась в нее взглядом. Ты еле дышишь. Ну же?

— Она… — странная девушка внимательно всмотрелась в глаза Камиллии, зарделась и залепетала. — Она страдает от… от…

— Что ты мнешься!

— Она… она… о-о!

И девушка, бросив напоследок сочувствующий взгляд, нырнула в толпу.

— Дурочка!

— Нет, папа, — пробормотала Камиллия, широко раскрыв глаза. — Не дурочка. Она увидела. Она поняла. О, Джеми, догони, приведи ее, пусть расскажет!

— Нет, она ничего не предложила! А вот Цыганка… Посмотри-ка на ее список.

— Я знаю, папа. — Камиллия, побледнев еще больше, закрыла глаза.

Кто-то прокашлялся.

Мясник с кроваво-красным полем битвы на фартуке крутил свирепые усищи.

— Видывал я коров с таким взглядом, — сказал он. — И спасал их посредством бренди и трех свежих яиц. Зимой же этим эликсиром я спасаю себя…

— Моя дочь не корова, сэр! — мистер Уилкс бросил перо. — И не мясник. И сейчас не январь! Сдайте назад, сэр. Остальным ждать!

И действительно, уже гудела большая толпа, привлеченная другими людьми, жаждавшими посоветовать любимое зелье либо сельскую местность, где солнечных дней было больше, чем во всей Англии или на юге Франции. Старики и старухи, истые врачеватели, как и весь пожилой люд, гремели тростями, ощетинившись фалангами костылей и по сохов.

— Назад! — встревоженно закричал мистер Уилкс. — Они же раздавят мою дочь как весеннюю ягодку!

— Не подходи! — Джеми сгреб в охапку костыли с палками и зашвырнул в толпу, которая принялась разыскивать пропавшие конечности.

— Отец, мне дурно, мне дурно, — задыхалась Камиллия.

— Отец! — вскричал Джеми. — Есть лишь один способ прекратить этот бедлам. Взимать с них плату! Пусть платят, если хотят поделиться мыслями об этом недуге!

— Джеми, ты весь в меня, сынок! Быстренько намалюй вывеску! Послушайте, люди добрые! Два пенса! Становитесь, пожалуйста, в очередь! Два пенса, если хотите высказаться! Готовьте деньги! Так-то! Вы, сэр. Вы, мадам. И вы, сэр. Теперь за перо! Начали!

Толпа закипела, словно темное море.

Камиллия открыла один глаз и снова провалилась в обморок.

* * *

На закате улицы почти опустели, если не считать нескольких прохожих. Камиллия заслышала знакомый перезвон, и ее веки затрепетали как мотыльки.

— Триста девяносто девять, четыреста пенсов! — Мистер Уилкс досчитал последние деньги, ссыпая их в кошель. — Готово!

— Хватит на шикарный черный катафалк, — сказала бледная девушка.

— Помалкивай! Мое возлюбленное семейство, кто бы мог подумать, что столько народу — две сотни человек — готовы заплатить, чтобы высказать свое мнение?

— Да, — сказала миссис Уилкс. — Жены, мужья, дети — никто никого не слушает. Вот они и рады заплатить, только бы их выслушали. Бедняги. Сегодня каждый воображал, будто он и только он знает, что такое ангина, водянка и сап, и отличает недержание слюны от крапивницы. Сегодня мы разбогатели, а двести человек осчастливились, вывалив у наших дверей содержимое своих лекарских баулов.

— Боже, вместо того чтобы подавить мятеж, мы разогнали всех, как щеночков.

— Зачитай нам список, отец, — попросил Джеми, — из двухсот средств. Какое из них истинное?

— Все равно, — прошептала Камиллия, вздыхая. — Темнеет. Меня подташнивает от выслушивания всех этих названий! Может, отнесете меня наверх?

— Да, дорогая. Джеми, поднимай!

— Прошу вас, — молвил некий голос.

Пригнувшиеся было мужчины подняли головы.

Там стоял Дворник без определенных размеров или очертаний. Его лицо скрывалось под маской сажи, из-под которой сверкнули голубые, как водица, глаза и улыбка слоновой кости сквозь белую расщелину. Пыль струилась из его рукавов и брюк, когда он двигался и негромко говорил, кивая.

— Мне не удалось пробиться сквозь толпу раньше, — сказал он, держа засаленную шапку. — И вот я зашел к вам по дороге домой. Мне нужно заплатить?

— Нет, не нужно, Дворник, — ласково сказала Камиллия.

— Постойте, постойте, — запротестовал мистер Уилкс.

Но Камиллия одарила его нежным взглядом, и тот умолк.

— Благодарю вас, мадам. — В сгущающихся сумерках улыбка Дворника вспыхнула теплым солнечным лучиком. — У меня всего один совет.

Он взглянул на Камиллию. Она взглянула на него.

— Не сегодня ли канун дня Святого Боско, сэр? Сударыня?

— Кто знает? Но точно не я, сэр! — ответил мистер Уилкс.

— Полагаю, именно сегодня канун дня Святого Боско, сэр. А также ночь полнолуния. Так вот, — скромно сказал Дворник, не в силах отвести глаз от милейшей измученной девы, — вам следует оставить дочь под открытым небом в свете восстающей луны.

— Под открытым небом, под луной! — воскликнула миссис Уилкс.

— Разве от этого не теряют рассудок? — спросил Джеми.

— Прошу прощения, — отвесил поклон Дворник, — но полная луна успокаивает всех страждущих, будь то человек или дикий зверь. Свет полной луны — это оттенки безмятежности, тихое прикосновение, ласковая лепка души и тела.

— А вдруг пойдет дождь, — заволновалась мать.

— Клянусь вам, — поспешил пообещать Дворник. — Моя сестра страдала такой же обморочной бледностью. Однажды весенней ночью мы вынесли ее, как лилию в горшке, под лунный свет. Теперь она проживает в Суссексе — воплощение восстановленного здоровья!

— Восстановленное здоровье! Лунный свет! И нам не придется платить за это ни единого пенни из собранных сегодня четырехсот, матушка, Джеми, Камиллия!

— Нет! — сказала миссис Уилкс. — Ни за что!

— Ну мама, — попросила Камиллия.

Она выразительно посмотрела на Дворника.

Чумазый Дворник перехватил ее взгляд, его улыбка сверкнула во тьме кривым клинком.

— Мама, — сказала Камиллия. — Чует мое сердце, луна меня исцелит, исцелит, исцелит…

Мать вздохнула.

— Ни день, ни ночь у меня не задались. Дайка я поцелую тебя в последний раз. Вот так.

И она поднялась к себе.

Дворник шагнул назад, вежливо кланяясь всем присутствующим.

— Всю ночь, запомните, под луной, и ни малейшего беспокойства до рассвета. Спите сладко, юная леди. Пусть вам снятся лучшие сны. Спокойной ночи.

Сажа на лице смешалась с сажей ночи, и он исчез.

Мистер Уилкс и Джеми поцеловали Камиллию в лоб.

— Отец, Джеми, — сказала она. — Не волнуйтесь.

И она осталась в одиночестве глядеть вдаль, где ей померещилась улыбка, подвешенная в темноте, которая то сверкала, то гасла, а затем юркнула за угол и пропала.

Камиллия ждала восхода луны.

* * *

Ночь в Лондоне. Голоса в кабаках становятся сонными. Хлопают двери. Нетрезвые прощания. Бой часов. Камиллия увидела, как кошка вышагивает, словно женщина в мехах. А женщина прохаживается, словно кошка. Обе мудры. Обе египтянки. Обе источают пряные ароматы. Каждую четверть часа сверху слышалось:

— С тобой все в порядке, дитя?

— Да, папа.

— Камиллия?

— Мама, Джеми, все хорошо.

И наконец:

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Гаснут последние огоньки. Лондон уснул.

Взошла луна.

И чем выше она поднималась, тем шире открывала глаза Камиллия, вглядываясь в переулки, дворы и улицы. И вот наконец в полночь луна оказалась у нее над головой, превратив деву в мраморное изваяние на древней гробнице.

Шевеление во тьме.

Камиллия обратилась в слух.

В воздухе слабо зазвучала мелодия.

В тени двора стоял мужчина.

Камиллия затаила дыхание.

Конец ознакомительного фрагмента.