Реальное и призрачное. Искусство управлять судьбой

Рушель Блаво

В этой книге автор рассказывает о путешествиях в Юго-Восточную Азию. Она приведет нас в пограничные районы Индии, Тайланд, Бирму, где местные закрытые племена знают о нашей планете нечто такое, о чем мы даже не подозреваем, и умело пользуются своими знаниями для выживания. А результатом такого виртуального путешествия для читателя станет желание пересмотреть собственную жизнь и пробудить интуицию – способность угадывать правильный путь в жизни, а значит, управлять судьбой. Теперь и вы, дорогие читатели, научитесь управлять судьбой.

feilMK

Л’

ИСКУССТВО

УПРАВЛЯТЬ

СУДЬБОЙ

а

Й

^Моск&а

уАабирингл Пресс

г.

г.

L..

а ц а<.

i.

УДК 141.339

ББК 86.42

Б68

Блаво Рушель

Б68 Реальное и призрачное. Искусство управлять судьбой. — М.: Лабиринт Пресс, 2007. — 320 с. — (Линия судьбы).

ISBN 978-5-9287-1252-5

Рушель Блаво — врач-целитель, руководитель Санкт-Петербургского научно-исследовательского института традиционной народной медицины, нс в первый раз рассказываст-читатслям о своих путешествиях в Юго-Восточную Азию. Его новая книга приведет нас в Таиланд, Бирму, пограничные районы Индии, где местные племена знают о нашей планете нечто такое, о чем мы даже нс подозреваем, и умело пользуются своими знаниями для выживания. Л результатом такого виртуального путешествия для читателя станет желание пересмотреть собственную жизнь и пробуждение интуиции — способности угадывать правильный путь в жизни, а значит, управлять судьбой.

УДК 141.339

ББК 86.42

ISBN 978-5-9287-1252-5 © Р. Блаво, 2007

© ООО «Издательство Лабиринт Пресс», 2007

пгедислоеие

Судьба и здоровье — эти два слова, поставленные рядом, наполняются для каждого из нас особым личным смыслом. Любой вдумчивый человек, достигший среднего возраста, интуитивно ощущает их взаимосвязь. Счастливая судьба, здоровая и активная долгая жизнь несовместимы с неуверенностью в своих силах, чередой тягостных стрессов, страхами, комплексами, с неутоленной горечью утрат и несбывшихся надежд.

Пытаясь понять себя и разобраться, как выстраивается и куда ведет жизненный путь, люди бывают вынуждены признать, что их собственная роль в выборе судьбы — профессии, друзей, брачных и деловых партнеров — оказалась не столь уж велика. Многое происходило по воле случая и обстоятельств, как если бы жизнь разворачивалась по какой-то неведомой программе, заложенной в момент их появления на свет или еще до того.

Особенно отчетливо это проглядывает при анализе неудач в решении насущных житейских проблем — в сходных ситуациях совершаются одни и те же ошибки, и нет возможности от них освободиться.

С возрастом люди открывают для себя и еще одну важную истину: даже самое удачное решение лишь ненадолго приносит удовлетворенность и покой, поскольку автоматически порождает новые и новые проблемы. И естественным образом возникает вопрос — как научиться управлять своей судьбой, развить творческое отношение к жизни?

Такой вопрос вполне оправдан и закономерен — ведь погоня за призрачными целями всегда оборачивается сбоями в здоровье, безотчетной тревогой, отравляющей существование, депрессиями, опустошенностью, разочарованием в людях и собственных возможностях. И ответ на него, по видимости, прост: искусство управления судьбой заключается в умении отличать реальное от призрачного.

О том, как овладеть этим умением, люди задумывались издавна, стремясь понять — что же такое судьба? Древние астрологи говорили о предопределяющем влиянии планет и небесных светил. Управление судьбой они связывали с составлением гороскопа, позволяющего определить во времени благоприятные периоды для принятия тех либо иных рещений, лечения и профилактики болезней.

Эта традиция жива до сих пор и обрела в нащи дни второе дыхание. Но предлагаемые ею возможности ограничены — никакой, даже самый точный гороскоп не способен наделить человека мудростью, исцеляющей тело и разум, дать ему ту власть над судьбой, которая открывает путь в неограниченное здоровое и активное долголетие.

Из глубин веков дощла до нас и вера в роковую предопределенность жизненных событий, свойственная ми-фотворцам, поэтам и философам античной Греции. Они полагали, будто судьбу невозможно изменить даже в том случае, когда человек получает упреждающую информацию от предсказателя. Подобные воззрения не чужды и многим нашим современникам, объясняющим свою пассивную позицию фаталистическим тезисом: «Чему быть — того не миновать».

Но те из фаталистов, кто не готов отказаться от преобразующей активности, компетентной и реалистической инициативы, все же руководствуются несколько иным принципом: «Делай что должен — и будь что будет!»

Совершенно иной взгляд на судьбу возник в Древней Индии, на исторической родине буддизма. Предопределенность объяснялась буддийскими наставниками в свете учения о карме — человеческой деятельности и круговороте рождений. Из своего собственного духовного опыта они знали о неуничтожимости сознания: всякий раз после смерти тела оно обретает новую форму земного существования, подчиняясь закону кармы — причинно-следственной зависимости от качества прошлых деяний.

Светлая счастливая судьба и здоровое долголетие есть закономерный результат достойной деятельности в былой жизни, а несчастливая — плод черной кармы. Будет ли грядущая жизнь долгой, благополучной и здоровой — зависит только от самого человека, творца собственной кармы.

Означает ли это учение невозможность управления судьбой в нынешнем рождении, обусловленном кармической предопределенностью? Нет, никоим образом. Буддизм не учит покорности и фатализму, как ошибочно думают некоторые. Как раз наоборот. Великие наставники утверждают, что дурная карма может быть заблокирована, уничтожена. Секреты управления судьбой они связывают с практическими способами освобождения сознания от «корней нездоровья», опутывающих эмоциональную жизнь человека, извращающих его побуждения и помыслы. Эти секреты бережно сохраняются в буддийских монастырях Юго-Восточной Азии, куда учение Будды пришло из Индии, и передаются достойным.

Мои экспедиции в Бирму, Таиланд и на северо-восток Индии позволили проникнуть в древнюю тайну и принести новое знание в нашу северную страну. Сегодня многое из познанного мною уже сделалось достоянием сотен людей, пожелавших позитивно изменить свою судьбу и навсегда избавиться от разрушительной программы повторения прошлых ошибок, преждевременного старения и смерти.

Но работу необходимо продолжать — ведь речь идет о фундаментальном преобразовании сознания, об искоренении вредоносной привычки быть рабом обстоятельств и случайностей, воплощать ложные и суетные жизненные страсти, стариться и умирать, так и не раскрыв природный потенциал здоровья и одаренности.

Именно с такой целью и была написана эта книга, отвечающая принципам целительного воздействия слова. В ней рассказывается о том, как было добыто знание об управлении судьбой. Работая над словесной тканью повествования, я сделал все возможное, чтобы передать эти знания читателю.

Чтение текста, пронизанного энергетикой исцеления, мобилизует материальную силу мысли, формирующую ващу судьбу, уважаемый читатель. И это становится возможным именно тогда, когда на страницах книги излагается не абстрактное учение, а личный опыт соприкосновения с истиной, пребывающей за пределами тривиальной обыденной логики.

Первые плоды такого чтения проявятся в ващем желании подвергнуть пересмотру свою собственную жизнь и образ мыслей, задаться вопросом — чего же я хочу от себя самого и от окружающих людей? Затем начнет пробуждаться интуиция — способность угадывать единственно правильный путь, видеть знаки, посылаемые судьбой, и действовать так, чтобы не оказаться на обочине жизни.

экспедиция S иеиаеестиость

Таиланд после цунами: эпидемия ПАИЗААКое

Осенью 2004 года я готовился к очередной медико-этнографической экспедиции, намеченной на последнюю декаду декабря. Разработанный план предусматривал углубленное изучение безлекарственных методов целительства, применяемых в буддийских монастырях Таиланда. Уточняя маршрут, я с радостью предвкушал новую встречу со Страной улыбок, как издавна называют Таиланд его коренные жители и гости, и раздумывал — сумею ли выкроить хотя бы неделю для посещения соседней Бирмы, дорогой моему сердцу Страны золотых пагод. Там в маленьком горном монастыре проживал весьма уважаемый и авторитетный наставник, некогда посвятивший меня в опыт буддийской йоги и древнюю традицию духовной алхимии вейк-за.

Не ради пополнения знаний хотелось мне повидать Мастера — все, что знал и умел досточтимый, он уже передал мне сполна. Но оставалось нечто нереализованное — пророчество, которое Мастер изрек в день нашего с ним расставания. Прощаясь со мной, он предвещал, что в грядущем я буду удостоен проникновения к истоку вейк-за, приводящей в полную гармонию тело и душу, и узнаю священную тайну Великих Мастеров этой традиции.

Согласно пророчеству, это должно было осуществиться, когда планета будет потрясена чудовищной по количеству жертв катастрофой и граница между миром живых и миром мертвых утратит свою непроницаемость. Именно тогда мне надлежало отправиться к местам трагических событий, а оттуда продвигаться на северо-восток Индии, в далекий Нагаленд, где и должно произойти нечто очень и очень важное.

Со времени расставания с Мастером я успел побывать в Индии, наведаться в штат Нага-Прадеш — землю малой народности нага. В захолустных горных селениях этого региона, называемого также Нагалендом, мне довелось многому научиться у местных знахарей и даже сделаться свидетелем удивительного паранормального феномена, связанного с визуализацией образов умерших. По возвращении оттуда я написал книгу «Тайна лечения мыслью. Путешествие в Индию». Однако с пророчеством Мастера эта моя поездка никак не была связана.

С тех пор я не раз спрашивал себя — верно ли были поняты мною прощальные слова досточтимого? Может быть, в них таится какой-то скрытый смысл, который я так и не сумел разгадать? Но никакого ответа получить не удавалось. Теперь, собираясь в Таиланд, я надеялся снова заглянуть в Золотую страну, чтобы задать Мастеру этот вопрос лично.

Но судьбе было угодно распорядиться иначе. 26 декабря 2004 года, за день до моего отбытия в Таиланд, все средства массовой информации принесли чудовищное по своему трагизму известие — грандиозное цунами, зародившееся где-то возле Индонезии, разрушило прибрежные районы многих государств Южной и Юго-Восточной Азии, и сотни тысяч людей сделались жертвами приливной волны.

С тревогой и душевной болью я вглядывался в плазменную панель телевизора. Картины катастрофы ужасали безжалостностью грозной стихии. Диктор строгим голосом передал официальное предупреждение: большинство гражданских авиарейсов в Таиланд отменяется, поскольку руководство нашей страны считает пребывание в районе стихийного бедствия небезопасным для российских граждан.

Итак, экспедиционные планы срывались. Но теперь я твердо знал, что пророчество Мастера начало сбываться. Настроившись мысленно на образ досточтимого, я задал безмолвный вопрос: «Когда надлежит прибыть в Таиланд?» И из глубины сознания пришел мгновенный ответ: «В апреле».

На этот раз я уже ничего наперед не планировал, решив действовать по интуиции. По сути дела, мне даже не было известно, ради чего я еду в Страну улыбок и с чем столкнусь. Не ведал я и того, каким способом буду продвигаться из Таиланда на северо-восток Индии. Думалось, сама судьба должна привести меня из района бедствия в Нагаленд, а как это произойдет в реальности — не мне решать.

Мой приезд на юго-западное побережье Страны улыбок совпал с началом влажного сезона. О «рождественском» цунами, унесшем в небытие не менее 250 000 местных жителей и гостей Таиланда, напоминали лишь полуразвалившиеся остовы рыболовецких суденышек, кое-где еше не убранные с побережья. В курортной зоне таиландцы сделали все возможное, чтобы следы «рождественского» цунами не омрачали отдых зарубежных туристов.

И все же разрушительные результаты буйства стихии были отчетливо заметны опытному глазу. Огромные массы соленой морской воды, пропитавшие прибрежную почву на значительную глубину, оказали губительное воздействие на растительность и животный мир. По мнению биологов, природе здешних мест потребуется как минимум несколько десятилетий для восстановления естественного экологического баланса.

Тем не менее туристическая жизнь постепенно возрождалась. Я с удовлетворением отмечал, что именно гости из России первыми преодолели барьер страха перед возможным соприкосновением с горестными знаками былой беды. Люди из стран Запада ехать сюда не торопились — многим казалось кощунственным отдыхать и веселиться там, где еще совсем недавно производились поиски погибших и массовые захоронения. Россияне же, глубоко сочувствуя жертвам трагедии, не отказывались от отдыха в Таиланде, так как понимали, что страна остро нуждается в притоке туристов для возрождения экономики и социальной жизни курортных районов.

Таиландские друзья проинформировали меня о прибытии в Патонг группы индийских антропологов, изучавших социокультурные аспекты декабрьской трагедии — проблему влияния различных этнических традиций на поведение людей в ситуации стихийного бедствия. Получив приглашение на встречу с учеными, я отправился туда в сопровождении русского переводчика — молодого востоковеда Максима К., прекрасно владевшего несколькими азиатскими и западно-европейскими языками. Он находился в Таиланде безвыездно еще с декабря и был рад случаю оказаться полезным для соотечественника.

Нет, не жажда приключений привела Максима в Страну улыбок. Он спешно прибыл сюда сразу же после цунами, чтобы отыскать свою супругу Анну. До декабрьских событий она работала в одной из местных туристических фирм, а ныне числилась среди пропавших без вести. Максу так и не удалось хотя бы что-нибудь узнать о ее судьбе. Но все последующие месяцы парень продолжал поиски, не теряя надежды. Он добровольно помогал местным службам в проведении опознания погибших и прочих скорбных мероприятиях, сохраняя веру, что его жена каким-то чудом спаслась и вскоре обязательно отыщется. Реальных шансов на это практически не оставалось, однако Максим уезжать не собирался.

Именно от него я и узнал впервые, что после цунами на побережье распространилась какая-то непонятная «психическая зараза», как он выразился. По его словам, здесь наблюдалось «нашествие призраков». Парень говорил, будто на пляжах в вечернее время слышны веселые голоса и смех, издали видны расплывчатые силуэты отдыхающих, но только попытаешься приблизиться — никого не обнаруживаешь.

Этот разговор с Максимом меня в высшей степени заинтересовал — ведь в пророчестве моего буддийского наставника упоминалось не только о катастрофе, сопровождавшейся массовыми жертвами, но и о призраках погибших, которые будут бродить среди живых! Я прибыл в Таиланд в полной уверенности, что цунами и есть предсказанная катастрофа, но не знал, должен ли торопиться в Нагаленд или задержаться в Стране улыбок ради какого-то высшего дела, связанного непонятным образом с призраками погибших. Теперь стало ясно: спешить не надо, пока не разберусь с проблемой призраков.

Однако важно было выяснить, не напутал ли чего Максим. Признаться, я сначала не очень-то поверил его рассказу. Мало ли какие ошибки восприятия возможны у человека, переживающего психологическую травму, да и местные жители, участвовавшие в ликвидации чудовищных последствий цунами, могли наговорить ему невесть что. Поскольку парень испытал сильнейший стресс, способный нарушить душевное равновесие, следовало очень осторожно относиться к его словам. Но мнение мое изменилось после случайного разговора с водителем такси, вполне уравновешенным и трезво мыслящим мужчиной средних лет.

Таксист поведал, как однажды к нему в машину села молодая пара — англичанин и его хорошенькая местная приятельница. Они намеревались добраться до отеля, расположенного довольно далеко, и в течение поездки время от времени весело болтали с водителем. Когда же цель путешествия была совсем близка и таксист поинтересовался, у которого из гостиничных подъездов их высадить, ответом ему было молчание. Оглянувшись на заднее сиденье, таксист с ужасом обнаружил, что его клиенты непонятным образом исчезли.

Рассказывая об этом эпизоде, таксист уверял: в салоне побывали призраки погибших. По серьезности тона собеседника я понял, что он не шутит и впрямь убежден, будто невероятное событие имело место.

В дальнейшем мне представилась возможность собрать обширные свидетельства об «эпидемии призраков», поразившей шесть южных районов страны. Этой таинственной «психической заразе», как вскоре я убедился, оказались особенно подвержены смотрители пляжей, работники охранных служб, персонал прибрежных гостиниц и туристических баз. Одних терзали преимущественно мрачные слуховые галлюцинации: им чудились раздававшиеся с побережья детские крики и горестный женский плач. Другие пребывали во власти видений, подобных тому эпизоду, о котором повествовал таксист.

Чрезвычайно донимала людей неопределенность — невозможность отличить реальные явления от фантомных, и именно это вызывало мучительные переживания. Неудивительно, что у местных жителей на фоне таких депрессивных умонастроений оживились воспоминания о древних поверьях, связанных со смертью. Суеверные таиландцы теперь особенно опасались приближаться к деревьям, так как слыхали когда-то от своих бабушек и дедушек, что души умерших без погребения превращаются в призрачных скитальцев и облюбовывают для себя развесистые лиственные кроны.

Люди бьши убеждены, будто эти не обретшие посмертного покоя души способны в любой момент покинуть свое временное древесное пристанище, чтобы напомнить живым о неисполненном долге. Призраки погибших перестанут тревожить живых лишь тогда, когда родственники, наконец, найдут незахороненные тела и осуществят погребальную церемонию. Древняя традиция требует проводить такой обряд только на месте гибели, и лучшим способом упокоения в этом случае служит именно кремация. Семья должна благословить тело перед погребальным костром, а затем предать земле урну с прахом.

Но после цунами, погубившего сотни тысяч человеческих жизней, почти никто не имел возможности исполнить традиционный похоронный ритуал как полагается. Далеко не всем родственникам погибших удалось найти и опознать останки. А кроме того, в ситуации массовой гибели вопросы индивидуальных захоронений были практически решены, поскольку жаркий и влажный тропический климат не позволял медлить с погребением. Неопознанные тела спешно хоронили в братских могилах, чтобы предотвратить появление инфекций.

Власти действовали распорядительно и расторопно. Исходя из объективных условий, они сделали все возможное, чтобы местные жители и иностранцы смогли опознать родных и близких среди тысяч и тысяч мертвых тел. Но каждый день и час был на счету, ибо надлежало поскорее избавить живых от травмирующих зрелищ и тяжкого запаха разложения. Недоставало времени отдать дань традиции и учесть роль религиозных верований в жизни тех, кого бедствие пощадило.

Однако в Таиланде традиционные представления имеют огромное влияние на умы и психику верующих, а поэтому вынужденное несоблюдение погребального обряда вызывало дополнительный стресс. Я был немало удивлен, узнав от Максима, что таиландцы распространяют свои представления о посмертной судьбе души также и на иностранцев, ставших жертвами приливной волны. Местные жители с искренним состраданием сопереживали приезжим, наблюдая, как те ищут родные имена в списках погибших или горестно вглядываются в нескончаемую череду неопознанных тел, упакованных в полиэтилен. Таиландцы именно потому так остро сочувствовали чужестранцам, что были уверены, будто души зарубежных туристов обязательно превратятся в блуждающих призраков.

А поскольку гостей Страны улыбок погибло великое множество, рассказы о фантомных встречах с ними передавались из уст в уста особенно часто. «Эпидемия призраков» разрасталась, подобно лесному пожару.

Ни увещевания буддийских монахов, ни беседы психологов не помогали — фантомы погибших продолжали тревожить живых. Таиландцы у себя в жилищах создавали специальные символические приюты неуспокоенных душ и ежедневно клали туда пищу для призраков. Делая это, местные жители надеялись тем самым закрыть врата смерти. Но тяжкий стресс не прекращался, так как граница между мирами живых и мертвых, грубо нарушенная происшедшей катастрофой, не могла восстановиться в одночасье. Оставалось уповать лишь на исцеляющую силу времени и волю к жизни, свойственную человеческой природе.

Своими наблюдениями относительно «эпидемии призраков» я и поделился при встрече с индийскими антропологами. Ученые находились в районе бедствия довольно продолжительное время, поскольку им было поручено выяснить, какова судьба их соотечественников, постоянно проживавших на юге и юго-западе Таиланда.

До приезда в эти края индийские антропологи изучали последствия «рождественского» цунами на Никобарских островах. Особенно их интересовала судьба переселенцев из Индии, обитавших на Ни-кобарах в непосредственном соседстве с шомпена-ми — полукочевыми аборигенными племенами, занятыми охотой, рыболовством и собирательством. К моменту нашего знакомства исследователи уже завершили работу над отчетом о состоянии дел на островах. Из этого документа я узнал, что, в отличие от благополучно спасшихся аборигенов, большинство индийских поселенцев погибло. Ученых занимал вопрос — почему коренные племена, не располагавшие преимушествами современной цивилизации, сумели избежать гибели, а эмигранты, обладавшие личным автотранспортом и средствами мобильной связи, почти поголовно сделались жертвами стихии?

В обсуждении этой проблемы я принял живейшее участие. Во время дискуссии в зале появился новый ее участник, только что прибывший в Патонг из экспедиционной поездки по Таиланду, — энергичный человек лет двадцати пяти. В перерыве он обратился ко мне со словами: «Я должен передать вам приглашение в Героиновый монастырь — буддийский центр исцеления и реабилитации наркоманов. Настоятель этого монастыря знает о вашем приезде в Таиланд и ожидает вас у себя через неделю. Я уполномочен доставить вас в обитель, которая находится недалеко от Бангкока».

Я был несказанно удивлен — оказывается, меня уже ожидали, хотя никаких встреч вроде бы не планировалось. Матилал Банарсидас, как звали моего нового друга, собирал в Таиланде материал для своей диссертации, посвященной условиям жизни индийцев, давно осевших в этой стране. Он намеревался также посетить Бирму, где постоянно проживает немало его соотечественников. Я рассказал Матилалу о своем желании в ближайшее время отправиться через Золотую страну в Нагаленд. Узнав о моей задумке, он немедленно начал строить планы совместного путешествия. В его распоряжении имелся персональный экспедиционный джип, что весьма облегчало реализацию этой идеи.

Мы с Матилалом подробно обсуждали не только грядущую поездку, но и «эпидемию призраков», о которой ему было хорошо известно. Кроме того, знал он и о многих странных обстоятельствах, сопровождавших «рождественское» цунами. Одну из наших бесед об этом я не преминул записать на диктофон и затем перенес в свой экспедиционный дневник почти дословно.

— Никто доподлинно не знает причин катастрофы, — подчеркивал в том разговоре Матилал. — Известно только, что в Индийском океане произошло мощное землетрясение, зародившееся где-то в районе Суматры. Оно было причислено к пятерке сильнейших за период с 1900 года. В результате Индийская тектоническая плита как бы поднырнула под Бирманскую, а малые острова возле Суматры изменили свое положение, сдвинувшись к юго-западу. Иными словами, многие усматривают именно в землетрясении основную причину цунами.

— Есть и несколько иное мнение, — заметил я. — Землетрясение само является лишь следствием более масштабного процесса. Столкновение тектонических плит, как считают российские специалисты, было вызвано смещением земной оси. У нас в России полагают, что причиной и землетрясения, и цунами явилось изменение скорости вращения планеты, отчего и возник тектонический катаклизм.

— Однако, доктор Рушель, религиозные деятели в Индии рассуждают по-другому. Они связывают причину катастрофы с кармическими силами и говорят о дурной карме региона, обусловленной модернизацией жизни в странах Южной и Юго-Восточной Азии. Повсеместно происходит разрушение

традиционных устоев нравственности. Народы перестали чтить свою историю и традиции. Современные люди не уважают старость и мудрость, не воспитывают должным образом молодое поколение, а в результате созревает неблагая карма, сотрясающая вселенную.

— Нам с вами, Матилал, трудно предпочесть какую-либо из этих позиций в оценке причин катастрофы, — сказал я, желая перевести разговор на проблему «эпидемии призраков». — Мы не геофизики и не религиозные ревнители традиционного благочестия. Для нас обоих более интересно понять, почему среди жителей Таиланда распространилась эта странная эпидемия галлюцинаций? А может быть, это вовсе и не галлюцинации, а фантомные явления, имеющие особую энергоинформационную природу? Часто ведь соверщенно разным по своему социальному положению и образовательному уровню людям чудится одно и то же. Например, многие одновременно видят призраков, разгуливающих по пляжу или даже щагающих по поверхности океана, слыщат взывающие о помощи голоса женщин и детей.

— Да, сходство видений прямо-таки поражает. А кроме того, мне довелось познакомиться с целым рядом достоверных фотоснимков, на которых призраки соседствовали с живыми. Один здещний образованный буддист, бывщий до принятия монаще-ства крупным инженером-электронщиком, говорил мне, что огромный поток информации, связанный с человеком при жизни, может в момент его гибели трансформироваться и сделаться доступным для чувственного восприятия других людей.

— Это возможно, Матилал, но только в том случае, если другие люди способны, так сказать, наст-ха

роиться на соответствующую волну, войти в резонанс. Некоторые не без основания утверждают, будто в информационном поле мироздания происходит своеобразная перезапись потока прижизненной информации, связанной с погибшим человеком, и она как бы архивируется.

— Сходно, Рушель, мыслит и мой двоюродный дядюшка Рави. Хотя он всего лишь простой деревенский житель, круг его интересов очень широк. О многих событиях, происходящих в мире, он имеет глубокие познания.

— Он проживает здесь, в Таиланде? — поинтересовался я в надежде на знакомство со знающим человеком, тесно связанным с народной традицией.

— Нет, в Нагаленде. Когда-то очень давно, еще в начале прошлого века, наша семья переехала в Кол-химу из Ассама. Но один из членов семейного клана предпочел через несколько лет перебраться из Кол-химы в маленькую деревеньку, затерянную среди высокогорных долин, где обитают разнообразные малочисленные народности. Там он вторично вступил в брак, женившись на местной, и поселился навсегда. Несмотря на отдаленность этой деревни от Колхимы, семейные связи не оборвались и сохраняются до сих пор. С этим экзотическим ответвлением нашей семьи и, в частности, с дядей Рави я поддерживаю регулярные контакты. Сам дядя не предпринимает дальних поездок. По разным причинам, о которых мне не хотелось бы сейчас говорить, он не в состоянии надолго оторваться от своего местожительства. Тем не менее у дяди есть удивительные возможности получать информацию о происходящем далеко за пределами Нагаленда. Я имею в виду не технические средства коммуникации. а ясновидение. Он глубоко проник в сущность фантомных явлений.

Слова Матилала меня не только заинтересовали, но и взволновали. Возникло острое предчувствие, что именно с этим человеком будут связаны какие-то значительные события, когда я окажусь в Нагаленде. Думалось — может быть, этот неведомый господин Рави послан судьбой для осуществления пророчества моего буддийского наставника?

Но я не хотел показывать другу свое внезапное волнение и как можно более спокойно спросил:

— Интересно, что же именно думает ваш дядюшка о призраках?

— Говоря современным языком, он считает, что перезапись информации, исходящей от человека в момент смерти, длится 40 дней, а в последующие 9 суток происходит подготовка к новому рождению. Душа ищет себе подходящих родителей, но не по произвольному выбору, а по кармическим результатам прошлого существования. Новое рождение — это всегда кармическое следствие добрых или злых деяний. По мнению дяди Рави, индивидуальная информация о прошлой жизни, будучи перезаписанной в информационном поле мироздания, становится доступной для восприятия в любой точке пространства. Чтобы получить такую информацию, необходимо лишь настроиться на нее мысленно.

— Если принять эту точку зрения, то не приходится удивляться «эпидемии призраков» в здешних местах, — заметил я и попросил моего друга рассказать, как начиналось нашествие фантомов.

Матилал припомнил, что здесь, на юго-восточном побережье Таиланда, на островах Пхукет и Пхи-Пхи, это произошло не сразу после катастрофы, ео

а на четвертые-пятые сутки, когда люди, сами того не подозревая, открыли ворота смерти, не будучи в силах отвлечься от мыслей о погибших земляках и иностранцах. В то время Матилал и побывал в Ват Баан Муанге, буддийском храме, куда непрерывно доставлялись тела жертв цунами. Сотни и сотни мертвецов лежали там уже к исходу декабря. По мнению Матилала, именно этот импровизированный морг сделался своеобразным порталом мира мертвых, поскольку жители прилегающей к храму территории первыми узрели блуждающих призраков. Затем они видели их почти постоянно, причем не горестных, а веселых, беззаботных.

Объясняя данное обстоятельство, Матилал подчеркивал, что в Ват Баан Муанге оказались собраны тела именно тех иностранных туристов, которые были застигнуты приливной волной на пляже. Гибель произошла мгновенно, и несчастные даже не успели осознать надвигающуюся на них смертельную опасность, не испытали ужаса.

Матилал поведал и об увиденном им на Никоба-рах. Никакой «эпидемии призраков» там не наблюдалось, поскольку некому было сожалеть о погибших и мысленно настраиваться на них. В районах компактного проживания его соотечественников цунами смыло мосты и дамбы, сровняло дома с землей. Тела индийских поселенцев обнаруживались поисковиками-спасателями повсеместно. Никто из эмигрантов не успел позаботиться о сохранении собственной жизни, хотя технически такая возможность была.

Между тем коренные жители островов, шомпе-ны, каким-то образом предчувствовали надвигающуюся катастрофу. Собрав самую необходимую утварь и домашних животных, они заблаговременно покинули побережье и перебрались на более высокие участки архипелага.

— Мне стало известно, — подчеркнул Матилал, — что и соседние племена, обитающие на Адаманском архипелаге, также выжили. В новогоднюю ночь средства массовой информации сообщили, будто бы все аборигенные племена были смыты в океан. К такому выводу пришли поисковые бригады, не нашедшие погибших. Но вскоре стала очевидна ошибочность этих сообщений. Адаманские племена, подобно шомпенам, укрылись в горной местности. Но вот вопрос — каким образом аборигены узнали об угрозе цунами?

— А вам что-то выяснить удалось?

— Говорят разное. Так, за 12 часов до события домашние собаки начали выть дурными голосами, а дикая мелкая живность двинулась прочь с побережья. Но вот ведь незадача — о приближении цунами из района Суматры, где началось землетрясение, телеграфировали в Бангкок за 50 минут до катастрофы. Как раз столько времени и понадобилось приливной волне, чтобы прийти к берегам Таиланда. До Шри-Ланки цунами шло около часа, до Мальдивских островов — 3 часа. Через 20 минут после первого толчка был подготовлен бюллетень, разосланный затем по телеграфу и электронной почте повсюду. Международные организации также без промедления осуществили рассылку соответствующих оповещений. Остается загадкой — почему же власти азиатских государств не узнали своевременно о приближении катастрофы? Да и судьба данных посланий неизвестна. Теперь и в Таиланде, и в Индонезии созданы специальные комиссии для расследова-ее

НИЯ этих необъяснимых обстоятельств. Но результатов как не было, так и нет. Чиновники предпочитают ограничиваться разговорами об отсутствии системы сейсмологического предупреждения. Но куда. делись из государственных компьютеров электронные сообщения об угрозе катастрофы? — вопрошал Матилал.

Но куда. делись

Мне нечего было ему ответить. Действительно, ситуация сложилась загадочная, и ее не объяснить только отсутствием системы сейсмологического предупреждения. Будучи на собственном опыте знакомым с сейсмоопасными зонами, я знал о невозможности долгосрочного прогнозирования землетрясений и приливных волн. Однако несказанно удивляла та беспечность, с которой официальные инстанции отнеслись к оповещениям. Почему эти сверхважные экстренные сообщения были удалены из памяти компьютеров и кому это могло понадобиться?

Нам с Матилалом стало окончательно ясно — с катастрофой связаны не только необъяснимые странности, но и очень серьезные обстоятельства вселенского масштаба. Во-первых, это был не локальный, местного значения катаклизм, а глобальное событие. Возможно, мощное землетрясение повлияло на Землю как на небесное тело. Или же все обстояло наоборот — сначала замедлилось вращение Земли, а затем возникла тектоническая сшибка в Индийском океане. Может быть, и в самом деле в информационном поле планет накопились следы чрезвычайно вредоносных человеческих деяний и космос послал людям зловещее предупреждение?

Во-вторых, все попытки геофизиков и сейсмологов предварительно известить страны, попавшие в зону катастрофы, оказались безрезультатными. Это свидетельствовало прежде всего о гордыне, объявшей людей. Человечество, вероятно, уверовало в свою абсолютную научно-техническую мощь и полную неуязвимость перед силами природы. Тот факт, что почти ежедневно где-то в мире происходят катастрофы, уже никого не пугает, ибо несчастье обычно бывает связано с каким-то конкретным местом, где почему-то не все в порядке. А в целом, как полагает большинство, природа уже покорена и не способна противостоять действиям человека, ее полновластного господина. Подобные ошибочные убеждения, базирующиеся на непомерной гордыне, разумеется, никем не проговариваются на словах. Но о том, что они прочно засели в голове людей, свидетельствовала преступная беспечность перед надвигавшимся цунами.

И в-третьих, цивилизованное (или считающее себя таковым) население ряда государств Южной и Юго-Восточной Азии оказалось перед ударом стихии более незащищенным, нежели аборигенные племена, тесно связанные в своем образе жизни с природой. Означает ли это, что у аборигенов имеются некие знания или врожденные способности, которые давно утрачены обладателями технических благ цивилизации?

Моя интуиция отвечала на данный вопрос утвердительно. Да, современные люди, оснащенные компьютерами, средствами индивидуальной мобильной связи, способные в течение 10—15 часов перенестись на авиалайнере из одного полушария в другое, торжествуют победу над пространством и восхищаются собственной независимостью от территориальных преград, земных и морских путей. Но, как показала катастрофа в Индийском океане. эта независимость мнимая и на деле ломаного гроша не стоит. Аборигенные племена, полностью, казалось бы, зависимые от мест своего проживания, знают о нашей планете нечто такое, о чем мы даже и не подозреваем, и умело пользуются своими знаниями для выживания. Но какие же это знания и в какой форме они фиксируются в памяти поколений, для которых именно бесписьменная культура является родной?

Вопросов в итоге накапливалось значительно больше, чем ответов. Да и что касается «эпидемии призраков», то и с ней не все оказалось так просто, как это принято объяснять в рамках научной психологии. Профессиональные психологи и психотерапевты безрезультатно потратили месяцы, пытаясь с помощью стандартизированных методик вывести местных жителей из стресса. Наука истолковывала фантомные явления как галлюцинации, порожденные травмированной психикой. Но никакого практического положительного эффекта такой подход не дал. Оставшиеся в живых пребывали в энергоинформационном контакте с погибшими, и неудивительно, что фантомы жертв цунами сделались доступными их восприятию.

У народа таи — коренных жителей Таиланда — был свой традиционный способ прерывания такого контакта с мертвыми, а именно: проведение погребального ритуала, благодаря которому «души умерших успокаиваются». Но в катастрофических обстоятельствах декабря 2004 года реализовать этот способ оказалось крайне затруднительным. Тот факт, что таиландцы называли призраков духами-скитальцами, заставляет задуматься — действительно, энергоинформационные фантомы могут появиться абсолютно везде, где человеческая психика будет настроена в резонанс с ними. Ни от места, ни от времени это не зависит.

Но что же тогда получается? Для народа таи призраки — это реальность, которую бессмысленно опровергать, ибо она есть очевидность, не требующая доказательств. А для чужеземцев, чье мышление базируется на научных представлениях, нашествие призраков — не более чем морок, спровоцированный переживанием потерь.

Наука полагает, что от этого морока следует исцелять живых, но ее рецепты не помогают добиться позитивного результата. Народная традиция предписывает иной путь — «успокоить» мертвых, и именно этот способ «врачевания душ погибших» дает живым желанное исцеление.

Я твердо решил разобраться в этом парадоксе, но аналитическое мышление заходило в тупик. И вдруг возникло понимание — все дело в слове «очевидность», и сознание словно обожгла пронзительная ясность — там, в Нагаленде, я найду ключ к тайне, скрытой в этом слове.

Исцеление скогбью

Наши с Матилалом дискуссии продолжались в течение недели, остававшейся до совместного отъезда в Бирму. Они обычно разворачивались во время вечерних протулок, и как-то раз к нам присоединился Максим. Ранее он не стремился к неформальному общению и ограничивался, если потребуется, миссией переводчика при разговорах с местными жителями, не владевшими английским. Он внешне вроде бы не чурался людей, но каждый раз, вступая с ним в контакт, я отчетливо ощущал стоявшую между нами незримую стену. Парень был отгорожен, непрерывно сосредоточен на чем-то своем, словно жил в ином измерении.

Как я вскоре убедился, Макс всецело пребывал во власти тяжких переживаний, скрытых под маской напускного спокойствия. Психологически он отказывался принять факт гибели жены и продолжал мысленный диалог с ней. По сути дела, он непрерывно пытался преодолеть черту, отделявшую мир живых от мира мертвых, стремясь проникнуть силой своего сознания «за грань смертельного круга» (как поется в одной известной русской песне о любви). Он даже не задумывался, насколько это опасно и разрушительно.

Было необходимо вывести парня из этого состояния, но подобная целительская работа требовала времени и колоссальных усилий, а главное — желания самого человека освободиться от гнета горя, вернуться к нормальной жизни. Однако у Максима такого желания, по-видимому, не было.

Тем не менее я замечал, что он тянется к нам с Матилалом, и это вселяло определенную надежду. В тот вечер я искренне порадовался побуждению Максима попросту прогуляться вместе с нами, не обременяя себя никакими обязанностями.

Первые полчаса он в нашем разговоре не участвовал, но все более заинтересованно вслушивался в содержание беседы. Мы анализировали достоверно известные случаи фантомных явлений, и в какой-то момент, когда образовалась пауза, парень вдруг промолвил:

— А вот сидит у меня занозой в памяти рассказ одной моей пожилой родственницы, пострадавшей в начале 50-х годов от сталинских репрессий. Хотелось бы поведать вам обоим эту историю.

Может быть, сумеете объяснить мне ее истинный смысл.

Матилал, ненавидевший разговоры о политике, резко отреагировал на клише «сталинские репрессии»:

— Вы что, Макс, собираетесь втянуть нас с Ру-шелем в какие-то политические дебаты о прошлом вашей страны? Я вне политики и считаю обывательские разговоры о ней праздными и бессмысленными. Прошлое своего государства необходимо уважать, каким бы трагическим оно ни было.

— Нет, Матилал, это не о политике, а как раз о том, о чем вы с Рушелем говорили, — возразил ему Максим, немного смутившись.

Я многозначительно взглянул на Матилала, подавая знак, чтобы он не мешал парню выговориться. Пусть рассказывает о чем угодно, только бы не замыкался в себе под тяжестью горя.

— Говори, говори, Максим, — подбодрил я, и он начал свой рассказ:

— Моя тетка Полина вернулась из мест заключения в годы «хрущевской оттепели», когда меня еще не было на свете. К свободной жизни она адаптировалась трудно и в нашем семействе вскоре приобрела репутацию нелюдимой. Именно такой оставалась она долгие годы и вошла в мою детскую память. На общие празднования ходить не любила, а если и являлась, то по большей части отмалчивалась, сидя где-нибудь в дальнем углу за накрытым столом. Вместе с тем Полина отличалась добротой и щедростью. Нам, детям, частенько перепадали от нее замечательные подарки, книжки и сласти. Чувствовалось, что человек она хороший, но сильно побитый жизнью. Никто из родственников не знал, что именно составляет смысл ее существования, — Полина жила одиноко и замкнуто.

По профессии она была педагогом, но после возвращения учительствовать не захотела, предпочитая зарабатывать деньги неквалифицированным трудом. Никогда и никому из общих знакомых она не рассказывала, почему ее, молодую учительницу младших классов, далекую от политики, репрессировали как врага народа.

Так длилось вплоть до 1993 года, когда теплым июльским днем я, уже взрослый парень, провожал Полину на Финляндский вокзал. Она собиралась на нашу семейную дачу и везла с собой объемистый багаж. Вышли мы с ней на перрон, болтая о пустяках, и вдруг Полина словно остолбенела. Казалось, она узрела что-то такое, чего окружающие видеть не могли. На смертельно побледневшем ее лице застыла гримаса ужаса.

Поглядев туда, куда был обращен ее взор, я увидел, как от дальней платформы отходит, набирая скорость, невероятно старый пассажирский состав во главе с паровозом. Дощатые зеленые вагоны, каких теперь не встретишь, были украшены красными флажками и пионерской символикой. Это походило на киношную бутафорию и никакого страха вызвать не могло. Но Полина продолжала пребывать в ступоре до тех пор, покуда состав не скрылся из виду.

Потребовались значительные усилия с моей стороны, чтобы привести в себя пожилую женщину. Мыс ней вернулись в здание вокзала и проговорили часа два кряду. Полину словно прорвало — она впервые подробно и очень эмоционально рассказала мне о событии прямо-таки фантастическом, но тем не менее послужившем вполне реальной причиной

ее жизненной драмы. Тогда-то мне и довелось узнать, что именно привело Полину на скамью подсудимых.

В июле 1952 года она была направлена в качестве воспитателя в пионерский лагерь на вторую смену. Поезд, увозивший детей на Карельский перешеек, целиком был забронирован районным отделом народного образования. Кроме школьников, педагогов, пионервожатых и железнодорожного технического персонала, в нем иных пассажиров не предусматривалось. Лагерь находился далековато от города, в живописных местах возле озера Кан-нельярви. Электрички в те годы на такое расстояние еще не ходили, и путешествие предстояло длительное.

Паровоз неспешно тянул пассажирский состав, и добраться до пункта назначения путешественники рассчитывали лишь во второй половине дня. На станции Каннельярви их должны были встречать, чтобы отвезти в пионерлагерь на специально заказанных автобусах. К вопросу транспортировки детей относились в те времена очень ответственно. Никаких нарушений в расписании движения поезда не предвиделось, да и не могло быть допущено.

Но в назначенный срок поезд в Каннельярви не прибыл. Встречающие немедленно забили тревогу. Сообщение об исчезновении состава с детьми было направлено со станции сразу в два адреса — в диспетчерскую службу Финляндского вокзала и в железнодорожную милицию.

Особую обеспокоенность вызывало то обстоятельство, что через все промежуточные станции поезд проследовал строго по расписанию. Оставалось думать, что он пропал на перегоне между 30

пунктом назначения и предыдущей станцией. Но куда же на таком сравнительно коротком расстоянии мог запропаститься целый железнодорожный состав?

О перипетиях поисков исчезнувшего поезда Полина узнала лишь позднее, на допросах во время следствия. Оказывается, работники железной дороги и милиционеры облазили каждый разъезд, каждый запасной путь на участке Горьковская — Каннельярви. Подобных ответвлений на одноколейке было немного.

В поисковых мероприятиях участвовали не только железнодорожники, городская и областная милиция, но и сотрудники спецслужб, поскольку Карельский перешеек — район приграничный. Местность в радиусе исчезновения поезда считалась довольно опасной ввиду своей заболоченности и наличия заброшенных фортификационных сооружений, оставшихся со времен советско-финской войны. Но вряд ли пассажирский состав, сойдя с рельсов, мог за короткое время потонуть в трясине или бесследно провалиться в какую-нибудь подземную галерею. Да и признаков аварии или обрушения грунта на перегоне не наблюдалось.

Где же очутился украшенный пионерской символикой и портретом Сталина поезд в тот час, когда на перроне в Каннельярви его ожидали встречающие? Этот самый состав с деревянными вагонами довоенного образца приближался к одной из дальних платформ Финляндского вокзала. Путешественники по какой-то непонятной причине снова оказались там, откуда выехали поутру.

Однако педагоги и пионервожатые, выйдя из вагонов и оглядевшись по сторонам, не могли

разобраться, куда они попали. Это явно была не станция Каннельярви. Вроде бы многое в окружающей обстановке напоминало родной Ленинград, но ошеломляли разительные перемены. На других железнодорожных путях красовались большие комфортабельные электрички. Люди, разгуливающие по перрону, выглядели весьма необычно — их одежда и прически ничем не напоминали моду начала 50-х годов. Да и само здание вокзала сильно отличалось от того, которое путешественники покинули несколько часов назад. Чудовищное недоумение вызвала надпись над вокзальной крышей — не «Ленинград», а «Санкт-Петербург».

Что же выходило? Мало того, что поезд доставил их в пункт отправления, то есть вовсе не по назначению, так еще и в дореволюционную Россию!

Но в те времена электричек и быть не могло, да и одевались тогда люди совершенно иначе. Неужели за те жалкие по своей продолжительности часы, которые пассажиры провели в пути, успел совершиться государственный переворот? Даже подумать о таком было страшно. Однако, если рассудить здраво, переворот — событие политическое и может произойти скоротечно, но разве в столь короткий срок способна заодно осуществиться и техническая революция? Нет, концы с концами явно не сходились, и это пугало.

Взрослые, собравшись с духом, решили для начала обезопасить своих подопечных и запретили детям покидать вагоны. Оставив пионервожатых следить за дисциплиной, педагоги отправились к машинистам паровоза с требованием срочно выехать в Каннельярви.

Машинисты, сами столь же изумленные случившимся, были готовы выполнить требование.

Изучая изменившуюся обстановку, они искали наилучшее техническое решение этой задачи, стремясь поскорее умчать состав с детьми из этого непонятного и, возможно, опасного Санкт-Петербурга.

На взгляд наших современников, ситуация складывалась отчаянно нелепая. Почему бы учителям, к примеру, не попытаться переговорить с начальником вокзала, не обдумать происшедшее вместе с ним и другими сотрудниками железной дороги?

Но учителя были людьми сталинской эпохи, полностью преданными ее идеалам. Хотя многих из них почти парализовал психологический шок, они все же собрались с духом и, поразмыслив коллективно, сочли единственно правильным самостоятельно, не прибегая к чужой помощи, разобраться в ситуации. Никто из учителей и технического персонала не желал вступать в контакт с людьми, которые позволили вернуть их любимому городу Ленина старое, напоминающее о царизме название.

Педагоги и машинисты стояли тесной молчаливой группой, ожидая, что скажет им преподаватель физики, назначенный в поездке за старшего. Подумав какое-то время, он обратился к ним с простой и доходчивой речью. Необходимо признать, сказал он, что окружающая обстановка не кошмарный сон, а явь. Но относится она не к настоящему, а к будущему, в котором поезд оказался под воздействием природных сил.

Как предположил оратор, в местности возле Каннельярви иногда проявляется неизвестная науке природная аномалия, способная выталкивать материальные объекты в иное измерение. Такие аномальные зоны бывают в заболоченных или застроенных подземными сооружениями местах. Состав стал случайной жертвой этого феномена и перенесся в отдаленное будущее, а мог бы оказаться и в прошлом.

Но это ненадолго, продолжил учитель физики свою речь, максимум на несколько часов, а потом поезд снова будет возвращен в 1952 год. Поэтому сейчас не следует пытаться никуда уезжать. Надо спокойно занять свои места в вагонах, постараться как-нибудь отвлечь внимание детей от этого контрреволюционного будущего и подождать сколько потребуется.

Полина, тогда самая юная из коллег, робко предложила сбегать в магазин и купить хотя бы хлеба, так как дети успели проголодаться за время пути и неизвестно, как долго придется дожидаться прибытия в пионерлагерь. Но на нее возмущенно зашикали — мол, экая дуреха, не понимает, что деньги здесь другие, а на советские рубли ничего приобрести нельзя. Одна из учительниц строго спросила, не имеет ли Полина изменнического намерения остаться в контрреволюционном Санкт-Петербурге. Нет, Полина таких планов не строила и, перепугавшись, тут же прикусила язык.

Они вернулись в свои вагоны, крепко заперев за собой двери и приготовившись к пытке ожидания. Каждый из педагогов, как умел, попытался что-то объяснить детям, как-то их успокоить. То же самое делала и Полина, не заметив за разговором пейзажей Каннельярви, внезапно замелькавших за окнами поезда.

Состав с детьми подошел к станции строго по расписанию, но с той лишь разницей, что произошло это спустя трое суток. Предположить такой провал во времени путешественники не могли и были обеспокоены отсутствием встречающих. Станционные работники, узрев пропавший поезд, побросали свои рабочие места и высыпали на подъездной путь. Им не терпелось узнать, где же плутал состав. Только дежурная не растерялась и позвонила в город, в управление дороги. А уж тамошние сотрудники немедленно связались с заинтересованными инстанциями.

Через продолжительное время, в течение которого взрослые и дети рассказывали станционным работникам о странном приключении, прибыл многочисленный отряд милиции из Выборга. Следом подогнали автобусы и дополнительные милицейские фургоны. Учащихся и педагогов разъединили. Взрослых взяли под стражу и, рассадив по разным фургонам, отправили в Ленинград, а школьников увезли автобусами в неизвестном направлении.

Как сложилась дальнейшая судьба детей, побывавших в будущем, Полина так и не сумела узнать. Долгие годы, проведенные за колючей проволокой, она мучилась неразрешимым вопросом — что могли сотворить власти с малолетними гражданами, сделавшимися невольными свидетелями грядущего крушения советского строя? В голову лезли самые чудовищные предположения, и отогнать эти мысли Полина не имела сил.

Она жила образами прошлого, отгородившись от реального мира. Погруженная в ощущение своей мнимой вины перед учащимися, которых когда-то сопровождала в той злосчастной поездке, она никому из товарищей по заключению не решалась излить свое горе. Душевные муки Полины дошли до последних пределов именно в те годы. Ни тяжкие условия содержания, ни рабский труд не шли ни в какое сравнение с моральными страданиями, переживаемыми ею. И в какой-то момент должен был наступить перелом. Так и произошло — женщина погрузилась в мир мечтаний, воображая юных своих подопечных и составляя для них счастливые биографии. В подобных вымышленных историях сама Полина тоже присутствовала, видя себя в непрерывном контакте с взрослеющими детьми.

Это не закончилось и после ее освобождения. Выйдя на волю, она продолжала прежнее светлое существование в мечтах, а в реальной жизни ограничивалась обеспечением минимальных житейских нужд, словно повинность отбывала. Поэтому и вернуться к педагогической работе не захотела.

Такая, подобная пустоцвету, жизнь и продолжалась у нее вплоть до того июльского дня 1993 года, когда она узрела на Финляндском вокзале тот самый поезд-призрак, украшенный пионерской символикой и портретами Сталина. Это экстраординарное событие, происшедшее в присутствии родного человека, и вернуло ее к реальности.

Полина вспомнила и об ужасной судьбе своих коллег, сопровождавших детей. Они все до одного попали под следствие, как и технический персонал, даже станционная дежурная из Каннельярви. Им инкриминировали тяжкие преступления — измену Родине, групповой захват транспортного средства с целью угона за границу, в Финляндию. Дежурную сочли участницей преступного сговора, умышленно содействовавшей угону.

Никто из следователей и прокуроров даже не задался вполне резонными вопросами — зачем же якобы угнанный поезд снова оказался в Каннельярви и почему никто из работников железной дороги не видел состава с детьми на станциях, расположенных за этим поселком? Полина предполагала, что они, разумеется, задумывались об этом, но открыто сказать попросту побоялись.

Оба машиниста паровоза и педагоги со стажем получили большие сроки. Полина, подобно другим молодым учителям и пионервожатым, могла бы отделаться пятью годами. Но поскольку она признала свою вину в том, что ляпнула тогда в Санкт-Петербурге глупость про поход в продовольственный магазин, государственный обвинитель на основе этих фактических показаний подследственной пришел к выводу, что имела место измена Родине, и потребовал для нее десять лет строгого режима. Почти полностью свой срок Полина и отбыла, так как до «кан-нельярвинского дела» руки у комиссии по реабилитации дошли не скоро.

Свой драматичный рассказ Максим закончил словами:

— После того нашего с ней разговора на вокзале тетка моя как заново родилась. Несмотря на свой пожилой возраст, устроилась на работу в школьную библиотеку, обзавелась друзьями в педагогическом коллективе и зажила вполне обычной человеческой жизнью. Жаль, продлилось это не слишком долго. Ныне Полины уже нет с нами. Но ее история так и осталась для меня непонятной. Неужели, когда тот поезд оказался в Санкт-Петербурге, нельзя было разрешить ситуацию как-нибудь иначе, без таких последствий?

— А как вы сами поступили бы, Макс, оказавшись на месте кого-нибудь из этих учителей? — неожиданно спросил Матилал.

— я не стал бы дожидаться возвращения назад, в сталинское время, и попытался бы сбежать, — ответил парень не задумываясь. Но минуту спустя добавил: — Впрочем, толком не знаю. Детей, порученных тебе, бросать нельзя. Но я обязательно сумел бы их спасти, чтобы они не стали жертвами произвола властей.

— А теперь ты, Максим, подумай о своей ситуации, — резко сменил тему я, чувствуя, что сейчас его душа открыта для исцеления. — Ты, подобно твоей покойной тетке, отвергаешь реальность. Ты не желаешь признать факт гибели Анны, непрерывно фантазируешь, как она чудом спаслась, беседуешь с ней.

— Именно эти образы, доктор Рушель, и заполняют мое сознание, причем даже тогда, когда я работаю или бываю вынужден общаться с окружающими, — признался он. — Невыносимо допустить, что она лежит где-то под слоем песка среди массы других мертвых тел, и я никогда не смогу узнать где именно…

— Ты не уезжаешь из Таиланда, потому что здесь иногда встречаешь свою жену, но еще не представилось случая с ней заговорить?

— Да, я встречаю ее нередко, и другие не раз видели мою жену живой и здоровой. Однако вот ведь странность — заметить ее удается как-то мельком, среди уличной толпы. Анна взглянет, улыбнется, помашет рукой и тут же исчезнет.

— Но ты же, Максим, сам говорил мне, — напомнил я, — что все эти призраки не более чем психическая зараза?

— Вы правы, говорил. Видимо, эта эпидемия и меня прихватила.

— Нет, Макс, это неправда. Ничем ты не болен. Здесь что-то другое, и для тебя лучше было бы рас-за

сказать нам с Матилалом, как именно все обстоит на самом деле.

— Один американец, тоже доброволец-поисковик, посоветовал мне непрерывно воображать, как я спас мою жену, и думать, что она жива, но не имеет возможности встретиться со мной. Есть такой способ воскрешения мертвых. Так сказал мне этот американец, сославшись на книжку какого-то целителя. Не помню только фамилию. Таким способом он сам воскресил своего погибшего в Таиланде сына и теперь нередко встречает его случайно в людных местах. Я решил действовать точно так же и рад видеться с Анной хотя бы мимоходом. Я живу мыслью, что с ней все в порядке. Но уезжать отсюда мне никак нельзя, иначе она исчезнет навсегда, Я не должен ее предавать. Пока я здесь и постоянно думаю о ней, моя жена имеет возможность ходить по земле и видеть солнце.

Я мысленно послал Матилалу просьбу о содействии в исцелении Максима, и мой индийский друг понял меня без слов.

— Ты никого не воскрешаешь, друг, — строго обратился он к парню. — Только понапрасну мучаешь себя и тревожишь душу своей покойной жены. Ты препятствуешь ей расстаться с прошлой жизнью окончательно и обрести новое рождение среди людей.

— Но я погибаю от боли и скорби, — глухо проговорил Максим. — Я не могу отпустить мою Анечку и не знаю, как без нее жить дальше.

— Боль утраты, — промолвил я, — это частица вчерашнего счастья, ушедшего в прошлое. Прими эту боль так, как ты принимал былое счастье любви. Не бойся испытать полностью горечь утраты, и для тебя откроется новая страница жизни.

Эти сказанные мною слова разбили стальные оковы горя, сжимавшие сердце Максима. Он рыдал, уткнувшись головой в теплый ствол дерева, под кроной которого мы стояли. Повинуясь неслышному зову, я посмотрел вверх — там, среди буйства свежей листвы мелькнуло милое юное женское лицо, обрамленное копной пышных волос. Я успел заметить прощальную улыбку, светившуюся в прозрачных зеленых глазах. Но Максим не видел ничего, словно ослепнув от слез. Это были исцеляющие слезы — необходимое выражение скорби, возвращающее человека к реальности.

Острое горе нуждается в слезах. Если человек отвергает факт утраты и мысленно пытается удерживать умершего среди живых, ищет призрачной встречи с ним, отгородившись от других людей прозрачной, но непробиваемой стеной, горе разрушает личность, бесповоротно губит здоровье. Необходимо признать существование границы, разделяющей мир мертвых и мир живых, и накрепко закрыть ворота смерти. Только слезы скорби свидетельствуют о подлинности такого признания. Стремясь воскресить невозвратно ушедших, мы рискуем превратить всю нашу планету в аномальную зону, где прошлое, подобно топкому болоту, поглощает реальность и лишает нас будущего.

в Гегоиновом монястыге

Вскоре настал день нашей с Матилалом поездки в Героиновый монастырь — буддийский центр лечения и реабилитации наркоманов. Находится этот монастырь недалеко от Бангкока, и поэтому мы планировали совместить поездку с проводами Максима, решившегося покинуть Таиланд и возвратиться к своей обычной жизни на Родине. Теперь я был за него спокоен — эмоциональный кризис миновал, и молодой человек уже не нуждался в целительской помощи.

В Бангкоке мы задерживаться не намеревались и прямо из аэропорта направились к основной цели нашего путешествия — в обитель бхаданты Бхаттха-чана, как звали настоятеля Героинового монастыря. Титул «бхаданта», сопровождающий его имя, указывал, что Бхаттхачан официально причислен к сонму выдающихся знатоков буддийской канонической традиции и достиг состояния святости. Русское слово «досточтимый» лучше всего передает буквальное значение этого титула, служащего также принятой формой обращения к буддийскому монаху столь высокого уровня. Личность Бхаттхачана живейшим образом интересовала меня.

Я попросил Матилала рассказать, как этот достойный господин сделался монахом, и сообщенная им информация оказалась весьма необычной.

Настоятель Героинового монастыря был врачом-гематологом. Он занимался изучением опыта тех российских полевых хирургов времен Великой Отечественной войны, которые переливали раненым кровь, взятую от погибших. Молодой таиландский Врач добился разрешения повторить эти эксперименты. Вначале дело пошло успешно, и Бхаттхачан надеялся в скором будущем опубликовать результаты в медицинском журнале. Но внезапно случилось непредвиденное — один из его пациентов, получивший мертвую кровь, умер от сепсиса. Родственники подали иск, и суд постановил признать врача виновным в летальном исходе. Эксперименты Бхаттхачана были запрещены администрацией той клиники, в которой он работал. Молодой специалист под давлением общественного мнения уволился и посчитал свою медицинскую карьеру оконченной. Тогда-то он и решил уйти от мира, посвятив себя религии. В своем монашеском пути Бхаттхачан достиг больших высот и обладал, как отметил Матилал, психическими сверхспособностями.

Мне, разумеется, не терпелось пообщаться с человеком, совершившим шаг от занятий академической медициной к вершинам духовной практики.

Скорость, с которой служебный джип Матилала мчал нас по шоссе, удивляла — машина была старенькая, неказистая на вид. Водитель, автослесарь по совместительству, содержал двигатель своего железного коня в идеальном порядке. Я выразил удивление, каким образом такая по видимости развалюха продолжает сохранять превосходные качества внедорожника.

— Она только с виду старушка, — засмеялся Матилал. — Вся начинка в джипе новая. Внешний лоск мы не придаем ему специально, чтобы каким-нибудь прохвостам не захотелось его угнать. В экспедиции всякое может приключиться, и надо хоть как-то подстраховаться.

В монастыре нас приняли исключительно приветливо, без обычной для буддийского монашества сдержанности. Матилал, похоже, был здесь своим человеком. Сразу последовало приглашение к обеду, так как наше прибытие совпало со временем монастырской трапезы. Обедали мы в скромных апартаментах настоятеля, хотя сам он на тот момент отсутствовал и должен был появиться позже.

На низком широком столе были расставлены большие миски с рисом и овощными приправами. Сидя на циновках возле стола, присутствующие — мы с Матилалом и два пожилых, но очень бодрых монаха самостоятельно накладывали угощение в свою глиняную чащку. В отличие от северного и северо-восточного районов Таиланда, где едят клейкий розовый рис, здесь-в ходу был белый, содержащий мало клейковины. Ни рыбы, ни креветок, ни мяса к трапезе, как и положено в буддийском монастыре, не подавали. Религиозный принцип воздержания от убийства живых существ соблюдался строго.

Никакого бетеля (жвачки, имеющей легкое наркотическое действие), употребляемого обычно жителями Таиланда после обеда, в Героиновом монастыре, разумеется, также не водилось. Будда запретил своим последователям принимать любые наркотические вещества и опьяняющие напитки. Здесь этот запрет воплощался в жизнь неукоснительно.

После трапезы в келью, где мы сидели, вощел больщеголовый человек в красно-коричневой рясе, державщийся очень прямо. Это и был Бхаттхачан. Обменявщись приветствиями с присутствующими, он обратился ко мне на хорошем английском:

— Досточтимый друг, простите мое вынужденное отсутствие. Я должен был посвятить время одному нашему пациенту, состояние которого требует особенно пристального внимания. Но теперь, если вы не против, мы могли бы уединиться, ибо я имею сообщить вам нечто важное.

Я встал из-за стола и последовал за ним в соседнее помещение, предчувствуя какое-то известие о моем наставнике из Золотой страны. Когда мы удобно разместились возле окна, выходящего в цветущий благоуханный сад, Бхаттхачан молвил:

— Буддийские общины Таиланда и Бирмы тесно сотрудничают. Тайские ученые монахи считаются непревзойденными знатоками канонической философии, а бирманские преуспели в знании религиозной дисциплины и тайных техниках духовной алхимии. Ваш драгоценный друг — досточтимый Са-нита ныне ушел в затвор. В полном уединении он намерен провести два года, готовясь к переходу в бесконечно долгую жизнь. Он знал о том, что вы в должный срок вступите на землю нашей страны, чтобы отсюда начать свой путь в далекий Нагаленд, и поручил мне незамедлительно подготовить вас к этому путешествию.

— Значит, мне не удастся свидеться с досточтимым в Золотой стране, через которую я надеюсь проехать в Нагаленд? — спросил я.

— Нет, на этот раз не удастся. Но благословение Саниты пребудет с вами и сделает вашу дорогу легкой настолько, насколько теперь возможно. Однако это не все, что я уполномочен передать. Досточтимый Санита рекомендует вам прямо отсюда, из нашего монастыря, отправиться к берегам реки Квай и провести там две недели перед путешествием. В течение этого времени вы напишете книгу о своей первой поездке в Золотую страну — о проникновении в тайну долгой жизни.

— Но отчет о той экспедиции я уже давно составил и кое-что опубликовал, — недоуменно возразил я. — А кроме того, едва ли мой друг Матилал располагает временем, чтобы ожидать меня.

— Да, о том, что небольшая книга об искусстве долголетия появилась в России, нам известно. Но теперь настала пора рассказать о событиях той вашей экспедиции более ясно и подробно, не смягчая ничего из пережитого. Не бойтесь назвать все вещи 4-4

своими именами и припомнить все до мелочей. Это будет важно для вас самого в перспективе нынешней поездки в Нагаленд и для ваших соотечественников. Что же касается сроков отбытия из Таиланда, то не беспокойтесь, эти две недели у вас есть в силу объективных обстоятельств, о которых вскоре узнаете. О друге вашем не волнуйтесь. Он у нас бывает часто и найдет, чем заняться, пока длится наше с вами общение.

Бхаттхачан беседовал со мной еще не менее двух часов. Исполняя просьбу досточтимого Саниты, он наставлял меня в том единственном, ^^eм я еще не владел, — в технике раскрытия восьмого энергетического центра, связующего сознание с высшими космическими энергиями. Эта техника позволяет открыть источники брахманьи — духовной чистоты и совершенного знания.

Я научился этой технике, к своему удивлению, так легко и быстро, как будто практиковался в ней долгие годы. В облегченном варианте она подойдет для каждого, кто жаждет управлять своей судьбой и оказывать на окружающих мощное позитивное влияние. Суть ее заключается в развитии любящей доброты, и техника эта особенно полезна тем, кто по роду своей деятельности вынужден почти непрерывно общаться с людьми.

Сначала следует глубоко проникнуться мыслью, изреченной Бхагаваном Буддой: «Тот, кто любит себя, никогда не повредит другому». Эту мысль необходимо не просто принять на уровне слов, а вызвать в области своего сердца чувство дружественного тепла.

Это ощущение реального тепла и одновременно подлинной дружеской любви. Распространяя его затем по всему телу, можно сосредоточенно повторять про себя мантру: «Да пребуду я счастлив, да пребуду я в мире, да пребуду я в безопасности». Повторять ее следует до тех пор, покуда ощущение дружелюбного тепла не охватит каждую клетку тела.

Любящая доброта, заключенная лищь в голове, — это не более чем слова. Чувство никогда не ограничивается только головой. И это общеизвестно. Если чувство все еще не появилось, значит, восьмой энергетический центр еще запечатан. Тогда необходимо вообразить, что в сердце появился белый бутон розы. Когда сознание прочно удержит этот образ, необходимо мысленно раскрыть этот бутон, причем так, чтобы из его центра появились золотые лучи. Пусть их свет, стимулирующий чувство, распространится по всему телу.

На себя надо потратить столько времени, сколько потребуется, и не торопиться переходить на других. Затем можно обратиться к образам друзей, но не тех, с кем вас связывают эротические отноще-ния. В противном случае любящая доброта превратится в свою противоположность — чувственную любовь, которую буддийские наставники именуют в данном случае «ближайщим врагом».

Каждому из друзей необходимо уделить определенное время, закрепив устойчивый порядок в смене образов. Тогда сознание привыкнет в ежедневной практике к определенному стереотипу. Постепенно эта любовь проявится с больщей силой и в повседневной жизни.

И когда любящая доброта, истинный источник которой не в нащем маленьком сердце, а в космосе, станет притекать устойчиво и равномерно, можно начать сосредотачиваться на образах безразличных людей, просто знакомых. Тонус чувства следует подцер-живать точно таким же, как и в случае друзей. Об успехе этой работы можно судить по тому, как изменится отношение к этим, по сути дела, посторонним людям. Очень скоро и они ощутят в себе те же чувства.

Только после того, как знакомые сделаются друзьями, становится возможным перейти к образам враждебных личностей. Повторяя мысленно их имена и концентрируя внимание на припоминании лиц, необходимо бдительно наблюдать, не возникло ли ненароком недоброжелательства. Такое чувство есть «дальний враг», разрушающий любящую доброту. Если оно проявилось, лучше всего немедленно возвратиться к образам друзей.

Со временем и благодаря непрерывному приложению усилий наступит глубокое понимание того, что друзья, безразличные люди и враги — одно и то же, неотличимое по чувству от собственной личности. Сознание может пойти еще дальше и распространить любовную доброту, струящуюся из космоса, на все живое. Практика сделается полностью бессловесной, но полной глубокого чувства. И именно такое же отношение будет ответом извне…

В тот вечер Бхаттхачан оставил меня наедине с новым опытом, и я отчетливо понял, сколь мощный источник силы получил в свое распоряжение.

На следующий день, после экскурсии по реабилитационному центру мы с Матилалом были приглашены к настоятелю на чаепитие.

За чаем завязалась беседа. Разумеется, не обошли и тему психологических последствий цунами, в частности вопрос об «эпидемии призраков». Данная проблема была глубоко изучена настоятелем, поскольку многие из подотчетных ему монахов участвовали как добровольцы в поисках погибших и организации массовых захоронений.

— Ваши монахи видели призраков? — поинтересовался я.

— Разумеется, они могли бы их видеть, если бы не практиковали сосредоточение сознания, то есть состояние, которое европейцы именуют медитацией.

— Вы хотите сказать, что они непрерывно сохраняли медитативное состояние, выполняя поисковые работы и занимаясь прочей деятельностью?

— Совершенно верно. В противном случае только на призраков им и пришлось бы глазеть, — отвечал он с юмором.

Юмор досточтимого Бхаттхачана не показался мне кощунственным. Буддисты, особенно монашествующие, придерживаются того убеждения, что смерть — лишь промежуточный этап в безначальном круговороте рождений. Уйдя из этой жизни, любое живое существо обязательно рождается снова и снова. А поэтому нет особого смысла чрезмерно скорбеть об усопшем. Следует поступать иначе — достойно исполнить погребальный ритуал и молиться о том, чтобы сознание, покинувшее мир людей, обрело благоприятное новое рождение — человеческое или божественное. Монахи, особенно образованные, культивируют в себе невозмутимое и даже юмористическое восприятие смерти. Но в то же время им свойственно глубокое сочувствие к страданиям живых, тонкое понимание психологических трудностей, связанных с утратой близких.

Бхаттхачан вовсе не считал «эпидемию призраков» ни массовым психозом, возникшим в ситуации катастрофы, ни галлюцинаторным синдромом — следствием пережитого стресса. Он, подобно нам с Матилалом, рассматривал это как восприятие фантомных явлений. Но с той лишь разницей, что данные феномены, по его мнению, обусловлены одновременным выбросом в энергоинформационное поле планеты огромной массы предсмертных переживаний — удивления перед внезапным бедствием, мгновенного осознания беспомощности перед силой стихии, страха за судьбу близких и ужаса перед неминуемой собственной гибелью.

Этот вдумчивый человек отнюдь не стремился ограничить свои размышления о причинах банальными рассуждениями о безнравственности современного общества и кармических прегрешениях. Его подход к проблеме был значительно шире, и мы принялись обсуждать энергоинформационную природу различных фантомных явлений. Бхаттхачан первым заговорил о перемещениях во времени, и по просьбе Матилала я пересказал ему ту историю об исчезновении поезда с детьми, которую поведал нам Максим. Настоятель выслушал меня очень внимательно, а затем спросил:

— В чем, по вашему мнению, состоит главная сложность объяснения этого случая?

— Сложностей много, и трудно отделить главное от второстепенного. К примеру, непонятно, почему взрослые люди, педагоги, не попытались обратиться к окружающим, то есть к нашим современникам, за помощью и содействием, а предпочли пассивно ожидать возвращения в 1952 год?

— Вы рассуждаете, доктор, исходя из того, что перед ними стоял реальный выбор — остаться в будущем или вернуться назад, в свое время. У них не было такого выбора. Конечно, эти учителя являлись людьми сталинской эпохи, и им показалась чуждой и враждебной обстановка Санкт-Петербурга 90-х годов, Но дело не в этом.

— А в чем же? — включился в разговор Матилал.

— Когда поезд попал под воздействие аномальной зоны, внезапно образовавшейся на пути следования, произошла дематериализация и людей, ехавших в нем, и самого пассажирского состава. В будущее спроецировались их энергоинформационные двойники, одушевленные голограммы, так сказать. Сами эти фантомы считали себя и свой поезд-призрак реальными, однако не были таковыми в полной мере в силу своей невнимательности. Наши современники, узревшие на вокзале этих визитеров из прошлого, воспринимали именно призраков, но не понимали этого.

— И что же? В этом своем призрачном состоянии люди ничего не могли сделать, не имели свободы воли? — продолжал интересоваться мой друг.

— Вы, Матилал, увлекаетесь книжками, повествующими о путешествиях обычных людей во времени? Писатели любят сочинять истории о том, как какой-нибудь безответственный чудак попал в будущее или прошлое и что-нибудь там по своему произволу натворил, а потом вернулся в настоящее и обнаружил результаты своих действий. Подобные сюжеты, как я слышал, положены в основу множества западных кинофильмов, особенно голливудских. Но все это наивные выдумки. Те, кто действительно серьезно занимается созерцанием, духовной практикой, знают по собственному опыту, что вполне возможно навестить не только будущее или прошлое, но и параллельные миры, отстающие от нашего либо обгоняющие его на столетия или всего лишь на краткий миг. Но действовать в другом времени и в параллельных мирах гость не может именно потому, что появляется там в качестве фантома. Он способен приобрести в подобных путешествиях новые знания, испытать сильные эмоциональные переживания, а иногда и вступить в поверхностный контакт с окружающими. Но что бы он ни попытался сделать, ни к каким следствиям это не приведет. Когда исчерпает себя энергия, переместившая призрак в другой мир или в иное время, он немедленно возвратится туда, где протекает его реальное существование.

— А как же фантомы умерших? Куда они возвращаются? — спросил я.

— Никуда. Они попросту теряют воспринимаемый облик, — ответил Бхаттхачан и продолжал: — Пассажиры того поезда если бы и решили остаться навсегда в Санкт-Петербурге, то и в этом случае обязательно вернулись бы в 1952 год, ничего не изменив ни в своей судьбе, ни в истории. Для реальных действий необходима материальная составляющая, а они были лишь призраками.

— А каким образом те, кто практикует созерцание, навещают другое время или другие миры? — полюбопытствовал Матилал.

— Я могу говорить только о буддийских монахах, достигших высокого уровня. Они входят в особое состояние созерцания, дающее возможность сотворять магические объекты, в частности свои собственные визуальные дубликаты. Такое никогда не делается ради праздного любопытства или удовольствия. Энергоинформационный фантом посылается куда-либо только с целью проповеди Учения, причем это особая проповедь — не словами, а демонстрацией чудес. Простые люди больше доверяют глазам,

чем ушам, и зрелище чудес помогает им уверовать в учение Будды.

— Значит, фантомы все-таки могут что-то изменить? — настаивал Матилал.

— Я сказал не о всяких фантомах, а только о магических творениях выдающихся монахов-созерцателей, посланных для проповеди Учения. Они преобразуют человеческое сознание, а не материальную среду.

Мне не терпелось поподробнее узнать о деятельности Бхаттхачана в его бытность врачом. Дело в том, что в студенческие годы я ничего не слыхал о переливании мертвой крови — на лекциях об этом не говорили. Впервые узнал я об этой проблеме от старого доктора, ветерана Великой Отечественной войны Ивана Петровича К., который и сообщил мне о достижениях в этой области нашего российского хирурга С. С. Юдина. В 1930 году Юдин в клинических стерильных условиях осуществил переливание крови от мертвого донора пациенту, пострадавшему в автокатастрофе.

Был у Юдина, как рассказал мне Иван Петрович, и предшественник — рядовой земский врач Кузьма Пантелеймонович Янгель, осуществивший рискованный эксперимент на самом себе. В молодости, работая в трудных условиях нищего российского захолустья, он подхватил туберкулез легких, попросту говоря, чахотку. В ту пору лечить эту болезнь как следует не умели, поскольку антибиотики еще не были известны.

Кузьма Пантелеймонович видел, что туберкулез развивается у него скоротечно в открытой форме, и осознавал неутешительный исход своего заболевания. Будучи человеком начитанным и регулярно следившим за медицинской литературой, он инте-зе

ресовался идеями великого Склифосовского относительно возможной пользы мертвой крови при лечении травм и тяжелых инфекций. В своих статьях Н. В. Склифосовский подробно об этом писал, но оговаривался, что едва ли объявится доброволец, готовый провести опыт на собственном организме. Янгелю терять было нечего, и он решился послужить науке.

Вскоре представился подходящий случай. Молодая, здоровая крестьянка получила во время сенокоса травму, несовместимую с жизнью. Ее доставили в амбулаторию еще живую, но через час женщина скончалась. Ничего не говоря родственникам покойной, Янгель произвел небольшой по объему забор мертвой крови. Затем обработал ее специальным дезинфицирующим раствором, содержащим мизерную дозу чрезвычайно ядовитого вещества. Следует сказать, что земский врач, замышляя свой эксперимент, все же надеялся извлечь и возможную пользу для собственного исцеления — а вдруг организм, пораженный чахоткой, мобилизует все защитные силы, получив такую биохимическую встряску?

Введя себе мертвую кровь, Янгель пожелал составить полный отчет о ходе эксперимента и привлек к протоколированию свою супругу, сестру милосердия. Ей предстояло записывать все, что будет происходить с «экспериментальным объектом», то есть с ним самим. Кузьма Пантелеймонович вовсе не был вульгарным материалистом и хорошо знал, что во многих религиях кровь считается субстратом души. А поэтому он потребовал, чтобы жена фиксировала не только изменения его физического состояния, но и сопровождающие психические феномены, если таковые возникнут.

у него резко поднялась температура и вскоре начался бред, содержание которого также было отражено в отчете, Янгель как бы расстался с собственным телом — утратил обоняние, вкусовые ощущения, зрение, не чувствовал ни жара, ни холода. Но слуховое восприятие сохранилось. Однако то, что он слышал, не было звуками окружающего мира, поскольку перед его мысленным взором развернулась иная реальность.

Кузьма Пантелеймонович ощущал себя не человеком, а животным — злобным псом, рычащим и брызжущим слюной. Затем картина сменилась — он оказался среди своих предков, знакомых по рассказам отца и матери и по живописным портретам. Эти давно ушедшие люди общались между собой, не замечая постороннего присутствия. Побывал он и среди французских средневековых алхимиков, проводивших опыты с человеческой кровью, причем ощущал себя одним из них.

Важным персонажем этих видений являлась некая мужская фигура, закутанная в широкую бурокоричневую рясу и держащая в руках хлебный каравай. Этот фантом ни на секунду не покидал Янгеля и время от времени принуждал его откусывать от каравая. Призрак словно удерживал Кузьму Пантелеймоновича на грани жизни и смерти, не позволяя ему присоединиться к сонму умерших.

Через несколько суток бред отступил и общее состояние нормализовалось. «Экспериментальный объект» быстро пошел на поправку. Все симптомы туберкулеза как рукой сняло. А главное — бывший больной почему-то уверился, что проживет 95 лет и никакие недуги и травмы ему впредь не грозят. Именно так и сложилась его дальнейшая судьба.

Отчет об эксперименте Янгель через несколько десятилетий передал С. С. Юдину и попытался обсудить с ним психические феномены, сопутствовавшие опыту. Но маститый хирург знал границы допустимого в беседах с коллегами и опасался прослыть мистиком и-диссидентом. Он предпочел уклониться от разговора, заявив, что у Янгеля был, несомненно, сепсис, то есть общее заражение крови, нередко сопровождающееся галлюцинациями. Да и отравление ядовитым веществом, добавленным к мертвой крови, могло спровоцировать патологическую реакцию мозга. Что же здесь еще обсуждать?

Рассказывая эту интригующую историю, Иван Петрович не преминул подчеркнуть, что даже при стерильных переливаниях трупной крови, проводившихся в полевых госпиталях Великой Отечественной, у пациентов непременно возникали видения. Раненые бойцы не раз поверяли Ивану Петровичу весьма удивительные сюжеты, напоминавшие путешествие во времени. В этих мысленных картинах обязательно присутствовал некий мужской персонаж, заставлявший есть хлеб. Такая однотипность зрительных образов очень интересовала моего пожилого коллегу. «Мне уже не доведется раскрыть эту тайну, — говорил он. — Но вы, Рушель, человек молодой, энергичный, да и ум у вас чрезвычайно острый. Вам удастся проникнуть в ее суть!»

Я навсегда запомнил слова Ивана Петровича, и вот шанс выдался — ведь настоятель имел отношение к подобным исследованиям. Но я не был уверен, удобно ли обсудить с досточтимым Бхаттхача-ном данную тему. Однако искать предлог не пришлось, так как он по собственной инициативе заговорил об этом, обратившись ко мне:

— Вы, вероятно, знаете от вашего друга, что когда-то я занимался медициной и проводил эксперименты с переливанием мертвой крови. У нас в Таиланде всегда существовал дефицит донорской крови, но несмотря на это врачи воздерживаются от использования крови, взятой от умерших. Они руководствуются соображениями религиозной этики, считая все связанное со смертью опасным, а переливание мертвой крови залогом дурной кармы и для врача, и для пациента. Но такой подход, как я теперь твердо знаю, не является по-настоящему религиозным и проистекает из ошибочного представления о философских проблемах буддийского учения.

И все же, — продолжал Бхаттхачан, — подобные эксперименты небезразличны в духовном аспекте. Они имеют паранормальную составляющую. Мертвая кровь, как я убедился, провоцирует не бред, не галлюцинации, а перемещение сознания пациента в прошлые рождения. Но активизируется не какая-то генетическая, родовая память, унаследованная от предков, а память кармическая. Человек зачастую видит себя в таких обстоятельствах, о которых он и понятия не имел. Например, где-нибудь в исторической эпохе, вообще ему неизвестной.

— Но бывает и так, — возразил я, вспоминая рассказ Ивана Петровича об эксперименте доктора Янгеля, — что пациент оказывается в кругу своих собственных предков.

— Такие случаи не противоречат сказанному, поскольку и в прошлом рождении человек мог быть членом того же самого семейства, что и в нынешнем. А кроме того, мертвая кровь позволяет путешествовать в прошлое своей нынешней семьи, даже если человек не был прежде связан с ней узами кармы.

— А не является ли кровь мертвого донора носителем информации именно о нем, причем информации кармической? И не путешествует ли пациент, получивший такую кровь, в чужих прошлых рождениях? — заинтересованно вопрошал Матилал.

— Нет, такого не происходит. Хотя вы, безусловно, правы в одном — в том, что кровь всегда несет в себе информацию о человеке. Однако такая информация касается лишь его настоящей жизни, а не кармического прошлого. Мертвая кровь своим вторжением в живой организм дает толчок к пробуждению той памяти, которая связана не с генотипом, а с энергоинформационной матрицей.

— А если повернуть проблему иначе? — не унимался Матилал. — Во второй половине прошлого века некоторые известные западные интеллектуалы проводили на самих себе опыты с наркотиками в надежде на проникновение в иную реальность. Являются ли наркотики таким же стимулом перемещения сознания во времени, как и мертвая кровь?

— Ах, если бы только западные интеллектуалы занимались подобной дребеденью! — откликнулся Бхаттхачан. — Наркотики сделались глобальным бедствием, увлекшим в бездну безумия и смерти миллионы искателей иной реальности. Еще 15 лет назад сюда, в Таиланд, приезжали толпы туристов, интересовавшихся только наркотиками. Наша страна была проходным двором для наркодельцов и их несчастных клиентов. Вы оба знаете о так называемом Золотом треугольнике — территории бандитского наркобизнеса, в которую был включен Таиланд, поскольку здесь вольготно чувствовали себя производители героина. Многое изменилось теперь в лучшую сторону, но в международном общественном мнении наша страна все еще остается частью Золотого треугольника…

— Но все-таки, помогают ли наркотики проникнуть в иную реальность или это миф? — настаивал Матилал.

— Как сведущий человек ответственно скажу вам: не помогают ни в коей мере. Когда человек принимает наркотики, его сознание попросту раздваивается. В состоянии наркотического опьянения одна часть сознания видит калейдоскоп образов, создаваемых другой, и больше ничего.

— Но эти образы могут быть очень причудливыми, как бы несущими новую информацию, — отметил я.

— По-настоящему нового в ней нет ничего, кроме актуализации скрытых страхов, разнузданной сексуальности, питающейся теми фантазиями, которые в трезвом состоянии человек не пускает в свое сознание. На людей регулярно обрушивается с телеэкрана шквал зрительных образов. Свой вклад вносят и видеопродукция, и Интернет, и компьютерные игры.

В человеческой памяти это визуальное информационное цунами производит чудовищное действие, переполняя ее всяким мусором — образами дурацких монстров, порнокартинками, сценами насилия, нелепыми фантасмагориями о звездных войнах, патрулях времени, терминаторах. Вся эта ахинея и всплывает в наркотическом бреду. Но не как конкретное воспоминание, а в невиданных сочетаниях и с иллюзией участия.

— Согласен с вами, в случае обычного, рядового наркомана все так и обстоит, — сказал Матилал. — Но существуют ведь и талантливые, умные книги, представляющие наркотический опыт их авторов как что-то несомненно ценное, достойное подражания, как своеобразный духовный путь.

— Я не назвал бы эти книги умными, — парировал Бхаттхачан. — .Скорее, они наглые и бесстыдные, ибо косвенно, а нередко и прямо пропагандируют наркотики и психотропные яды, содержащиеся в несъедобных грибах, южноамериканских кактусах, листьях, плодах и кореньях иных повсеместно распространенных растений. Множество подлых пропагандистов восхваляют ЛСД и синтетические наркотики, например экстази, как путь самореализации, недоступной трезвым здоровым людям. А о том, что путь этот ведет к неминуемой деградации, телесным и психическим болезням, а затем к мучительной смерти, лживые писатели и мнимые интеллектуалы сказать забывают или специально умалчивают.

— Но ведь наркотики не одинаково вредны, — провокационно заметил Матилал, желая выяснить позицию Бхаттхачана по этой острой проблеме. — Их теперь принято делить на тяжелые и легкие.

— Знаю, знаю, — саркастически усмехнулся настоятель. — Даже кокаин некоторые защитники наркотиков относят к легким. Но он «легкий» лишь потому, что на него легко «подсесть», как выражаются наркоманы. Иногда хватает одного-двух приемов, чтобы юноша или девушка попали в сильнейшую кокаиновую зависимость. Без дозы жизнь становится для них мучительно пресной, ибо кокаиновый угар раскрепощает сексуальность и создает иллюзию творческого восприятия действительности. А марихуана, гашиш «легкие» потому, что легко приводят к аффективному психозу и разрушению интеллектуальных способностей. Нет на самом деле ни легких, ни тяжелых наркотиков. Все они абсолютное зло, ибо в буквальном смысле истребляют человека, особенно совсем юного. Беда в том, что наркоман начинает это понимать слишком поздно, когда у него самого развиваются ужасные симптомы необратимой наркотической зависимости, например недержание мочи и кала, утрата полового влечения и импотенция, происходит заражение вирусным гепатитом. Он пытается искать спасения, когда видит, как умирают сверстники, пристрастившиеся к наркотикам одновременно с ним.

В нашем монастыре, — продолжал Бхаттхачан, — могут получить исцеление даже те, кто зашел на этом страшном пути слишком далеко. Но шанс дается только однократно, ибо никакой компромисс со злом недопустим.

— Но ведь и алкоголизм не меньшее зло, особенно у нас в России, — отметил я. — Теперь в моей стране получил зловещее распространение и пивной алкоголизм, хотя пиво вроде бы безобидный напиток.

— Хорошо, что вы об этом вспомнили. На примере пивного алкоголизма видно, что никакое одурение сознания ни с помощью сильного или слабого алкоголя, ни посредством наркотиков истинную реальность не открывает. Ведь глупо думать, будто бы виски, водка, абсент, вино или пиво и есть истинная реальность. Точно так же и с наркотиками.

— А если вернуться к вопросу о переливании мертвой крови, — сказал я. — Почему в видениях прошлых жизней у многих пациентов возникают однотипные образы?

— Вы, доктор Рушель, говорите об образе некоего мужчины с хлебом в руках? — уточнил настоятель.

— В ваших экспериментах тоже регистрировался этот образ?

— Да, регистрировался. Только не с хлебом, а с чашкой риса. Странный персонаж в темном, часто коричневом, покрывале. Он, по свидетельствам пациентов, получивших мертвую кровь, кормил их этим рисом на протяжении всех эпизодов погружения в прошлые рождения. Мне хорошо известен данный образ. У нас, в Юго-Восточной Азии, он ассоциируется с Великими Мастерами духовной алхимии вейк-за. Это так называемый дух крови, проводник в психопутешествии. Он удерживает сознание пациента в нынешнем существовании, не позволяя ему оторваться от тела окончательно. Рис у нас или хлеб в вашей культуре являются самыми значимыми символами жизни, важными и для физического тела, и для сознания.

— А помимо чисто медицинских целей переливание мертвой крови может служить самостоятельной техникой для познания прошлых жизней? — оживился Матилал.

Помолчав немного, Бхаттхачан продолжал:

— Вы имели возможность осмотреть наш реабилитационный центр. Здесь нет ни замков, ни изгородей, ни сторожей. Пациенты, желающие исцелиться от наркомании, приезжают к нам по доброй воле и знают, что шанс дается у нас только однажды. Снимая физическую зависимость без особого труда, мы основное внимание уделяем освобождению от зависимости психологической. Пациентов обучают техникам изменения сознания, и постепенно все то, что привело к болезненному пристрастию — инфантильность, комплексы, опустошенность, неспособность испытывать

любовь к себе и другим, глубинная неуверенность в себе, исчезает. Из призрачного мира наркотических иллюзий человек возвращается в реальный мир и заново обретает утерянную, казалось бы, судьбу.

В тот момент, когда звук его речи замолк, у Матилала зазвонил мобильник. Разговор длился минут десять. Закончив его, мой друг обеспокоенно сообщил:

— Рушель, наш транзит через Бирму придется на время отложить. Есть проблемы с документами, и потребуются недели две, не меньше, для их разрешения.

Мы с Бхаттхачаном переглянулись и весело расхохотались. Да, обстоятельства складывались именно так, как предсказал настоятель Героинового монастыря, — неожиданно появилось время для поездки на реку Квай. Но ничего не понимающий Матилал взирал на нас с недоумением. Узнав причину нашего веселья, он с удовлетворением заявил:

— Это просто здорово. Выезжаем, когда скажете. А то я голову себе ломаю, не зная, как лучше устроить Ру шел я на это время.

Через два дня я уже раскладывал свои вещи в уютном плавучем бунгало. Река, протекавшая посреди девственного леса, поражала своей красотой. Тишина, полное отсутствие иностранных туристов и вместе с тем необходимый минимум удобств позволяли полностью погрузиться в воспоминания о первой поездке в Золотую страну и о том, какие события этому предшествовали.

Хозяин бунгало только начинал заниматься этим своеобразным гостиничным бизнесом. У него было еще шесть плотов, на которых располагались подобные приюты для любителей экзотического от-ве

дыха. Но они пустовали — то ли реклама была слабовата, то ли отдыхающие предпочитали морское побережье с его развитой досуговой инфраструктурой. Такая ситуация была мне на руку, и вскоре в моем ноутбуке обозначился заголовок книги «Проникновение в тайну-долголетия».

День за днем я заново переживал воспроизводимые в памяти события, и они легко ложились в слова, как если бы сами руки уже заранее знали каждую фразу. Эта книга перед вами, уважаемый читатель.

пгоникноеение е TflrtHv долголетия

Гяамышленмя об истинном пгиаеянии целителя и ценности адогоеоИ долгой жизни

Время, предшествовавшее первой поездке в Таиланд и Бирму, было в моей жизни периодом напряженных интеллектуальных поисков, непосредственно связанных со значительными успехами на поприще целительства. Путешествие в дебри сибирской тайги, где когда-то давным-давно группа петербургских целителей во главе с моим прадедом пережила экстраординарный духовный опыт, дало мощный импульс к полному пробуждению наследственного дара.

Работа с пациентами складывалась у меня так продуктивно, словно весь род врачевателей Блаво вручил мне свои профессиональные навыки и секреты. Силы, которые я в себе теперь постоянно ощущал, позволяли оказывать действенную помощь больным в любое время суток. Впору было бы и возгордиться, но чувство ответственности перед людьми, доверившими мне свое здоровье, препятствовало зазнайству и заставляло анализировать каждый шаг и напряженно осмыслять вопрос о высшей цели моей деятельности.

В ТО время Я окончательно проник в смысл слова «призвание». Рядом со мной в процессе целительской работы незримо присутствовали ушедшие поколения рода Блаво, и я испытал острейшую потребность сформулировать и практически разрешить ту проблему, над которой бились мои деды и прадеды — врачи и целители. Каждый из них не только помогал страждущим, но и открывал нечто новое на этом пути, расширяя арсенал лечебных методик, развивал возможности безлекарственной медицины. Все они упорно размышляли о реальном потенциале самоисцеления человеческого организма. Но тем не менее оставался вопрос, на который не нашлось ответа, — почему так разнятся отодвинутые во времени результаты лечения пациентов, очень похожих по своим физическим характеристикам и течению болезни? Я видел свое призвание в разрешении данного вопроса.

На первый взгляд, такая проблема может показаться странной — ведь, казалось бы, одинаковых людей не бывает и нечего удивляться различию отдаленных итогов целительской работы. Но не будем обманывать себя — если бы в действительности каждый человеческий организм являлся абсолютно уникальным, то ни одна лечебная методика не была бы разработана и стандартизирована. А между тем именно использование апробированных методик и позволяет достигать в лечении устойчивого положительного эффекта. Внимательный врач словно бы подгоняет стандартную методику к индивидуальным особенностям больного, опираясь на свои знания, интуицию, практический опыт.

Взять, к примеру, вполне рядовую ситуацию: врач, поставив один и тот же диагноз двум пациентам, лечит обоих по одной методике, руководствуясь

3 Реальное и призрачное

сходными данными анамнеза, лабораторных анализов, клинических наблюдений. Он действует так именно потому, что оба пациента страдают одним и тем же заболеванием и протекает оно у них одинаково. Медицинская наука предписывает в подобных случаях избирать тождественную терапевтическую тактику, то есть лечить обоих одинаково. И, как правило, ближайшие результаты врачебных действий вполне оправдывают такой подход — больные выздоравливают. Но что же дальше?

Исцеленные пациенты возвращаются в строй, продолжая соблюдать в своем образе жизни предписания доктора, и теперь все у них со здоровьем вроде бы должно быть благополучно. Но странное дело — один организм набирает силу, а другой — будто бы намеренно вступает в борьбу с результатами пройденного лечения, и болезнь неминуемо возвращается. Человек снова оказывается на больничной койке и проходит полный цикл обследований, подтверждающих прежний диагноз. Но никакие диагностические процедуры не способны обнаружить тот скрытый физиологический дефект, который привел к рецидиву недуга. Создается впечатление, словно в организме пациента действует некий неизвестный науке фактор, подтачивающий жизнеспособность и разрушающий положительные результаты проведенного ранее лечения. Меня волновала именно эта проблема.

Пересматривая свои записи, я сравнивал сходные случаи исцелений и их отдаленные итоги, пытаясь определить причину, лишающую организм устойчивой способности к выживанию. Я неустанно спрашивал себя — почему ни медицинские работники, ни целители до сих пор не сумели назвать по имени зло, укорачивающее человеческую жизнь.

БВ

Если взглянуть на проблему шире, то приходишь к выводу, что отпущенный людям век не слишком долог и программа смерти, заложенная природой в каждом организме, в какой-то момент неизбежно актуализируется. Но почему у одних она как бы дремлет до определенного срока, а у других непрерывно дает о себе знать болезнями и плохим самочувствием? Те, у кого эта биологическая программа включается сравнительно поздно, живут не намного дольше прочих. Однако качество их жизни значительно лучше — они пользуются благами здоровья и успевают реализовать себя в профессии, личной жизни, в полноценных и крепких детях и внуках. Да и старость у таких людей не сопровождается духовным одряхлением. Тем не менее и они, приблизившись к пожилым годам, с горечью сетуют на быстротечность молодости и зрелости, жаждут продлить свой земной путь.

Не только болезни, но прежде всего желание прожить дольше и лучше, качественней и заставляет людей обращаться к целителям. Так, может быть, главная проблема, стоящая перед целителем, — это борьба за здоровое активное долголетие? Но возникает и другой вопрос — какова должна быть в таком случае продолжительность жизни и не окажется ли наводненный столетними старцами мир косным, лишенным гибкости и стремления к обновлению? Подобное предположение небезосновательно, ведь пожилым людям свойственно стремление увековечивать ценности прошлого — то, что было важно и значимо в их молодости. Да и возможно ли в принципе существование такого общества, в котором мудрость стариков, много повидавших на своем веку, гармонично соединится с дерзновенными порывами юношества, преображающими жизнь, с незамутненным мировосприятием детей?

Что конкретно может служить доказательством ценности долголетия — только ли присущее людям стремление продлить свои дни? Нет, в качестве надежного доказательства это не годилось. Мало ли к чему стремятся люди — далеко не все индивидуальные устремления разумны и приемлемы для общества…

Такие размыщления не оставляли меня ни на минуту — ведь, ежедневно беседуя с пациентами, я в глазах каждого видел затаенную надежду на проникновение в тайну продолжительного, здорового и счастливого существования. Приходя ко мне на прием, они ожидали, что именно здесь, в моем кабинете, перед ними и приподнимется завеса этой тайны. И я чувствовал себя обязанным когда-нибудь оправдать эти ожидания.

В поисках ответа я обратился к изучению религий, напрямую утверждавщих, что есть продолжение жизни после смерти тела. И христианство, и буддизм, и ислам убеждали своих последователей в бренности земного существования. Однако, если буквально истолковывать это положение, размыщ-лял я, нет никакого смысла бороться за здоровое активное долголетие.

Вместе с тем во всех религиозных преданиях именно эпизоды воскрещения мертвых представали в качестве одного из самых светлых и радостных чудес. Ни в одной из мировых религий воскрещение не являлось наказанием. Напротив, продление земной жизни или возвращение в нее с того света всегда связывалось с какой-либо благой целью. И это наводило на мысль о том, что необходимым условием здорового долголетия является искренняя приверженность высшим духовным ценностям. Но современный мир очень сложно устроен, и людям трудно разобраться, какие ценностные ориентиры жизни являются реальными, по-настоящему достойными звания «человек», а какие — призрачными, приводящими в тупик, разрушающими здоровье и жизнь. Едва ли какая-либо отдельно взятая религия способна дать ответы, удовлетворяющие каждого.

Анализировал я и свой собственный опыт общения с долгожителями. На моем пути не раз встречались люди, благополучно пересекшие рубеж столетнего возраста. Среди таких моих знакомых были горцы, проживавшие в экологически благополучных районах и проведшие свою жизнь в физическом труде. Чистый воздух, простое и не слишком обильное питание, ясные, устойчивые человеческие отношения, свободные от нервных перегрузок, — все это помогало им сохранить крепкое здоровье на многие десятилетия. Разумеется, простой рецепт горского долголетия не годился для обитателей современного мегаполиса, но вместе с тем указывал на нечто важное для выживания.

Знавал я древних старух и стариков, сохранивших физические силы и ясный ум в тяжелых условиях полузаброшенных деревень российского Нечерноземья. В биографиях этих людей отпечатались трудные периоды отечественной истории — войны, разруха, голод, репрессии. Но несмотря на это они сумели достойно встретить старость. Их поддерживала в жизни необходимость заботиться о других — родных и близких, односельчанах и даже совсем чужих людях, волею судеб оказавшихся на их попечении, — сиротах, немощных, инвалидах труда и войны. Такие долгожители принимали жизнь как она есть, и в их характерах стойкость гармонично сочеталась с добросердечием, душевной простотой и житейским практицизмом.

Встречались мне и долгожители-горожане — москвичи и петербуржцы. Это были люди разные по своим профессиональным занятиям, образу жизни, социальному происхождению. За плечами у многих из них остались тяжкие испытания, способные подкосить здоровье, да и условия, в которых они существовали, оставляли желать лучшего — жилищные и транспортные проблемы, неблагоприятная экологическая ситуация. Но огромную поддерживающую роль играло в жизни долгожителей-горожан умение концентрировать свое сознание на светлой стороне жизни. Им были свойственны талант общения с окружающими и стремление не замыкаться в сиюминутных суетных проблемах.

Итак, сколько я ни раздумывал о таких разных вариантах долгожительства, выявить что-то общее между ними не удавалось. Однако не оставалось сомнения, что всем этим людям известен какой-то секрет высшей жизненной мудрости. Мне чрезвычайно хотелось раскрыть его, чтобы поскорее приступить к разработке обоснованного подхода к решению проблемы долголетия.

Но в каком направлении двигаться к этой цели, я не ведал. Если бы все дело было в увеличении цели-тельских возможностей, мне не составило бы труда решить эту проблему. Моя профессия — исцелять, и я владею ею лучше многих. Но вот беда — даже самое удачное исцеление не открывает автоматически путь к увеличению продолжительности жизни.

Всех моих пациентов, продолжал размышлять я, объединяет одно — каждый несет в себе страдание, испытывает физическую или душевную боль, терзается трудноразрешимыми проблемами. Среди пациентов нередко встречались очень хорошие люди, которые оставались в моем сердце навсегда. Были и алчные, бессердечные, способные отобрать грош у нищего, обидеть ребенка. Но, несмотря на личностные различия, и те-и другие болели, страдали и в равной степени жаждали здоровой и продолжительной жизни.

Осуществляя свою целительскую деятельность, я понимал, что впереди и добрых, и злых не ждет легкий путь, и по прошествии нескольких десятилетий всем им придется смириться с неизбежностью кончины. А коль скоро дело обстоит именно так, есть ли смысл в решении вопроса о реальных и призрачных ценностях? Стоит ли понапрасну волновать людей, говоря о важности духовного выбора между добром и злом? Известно же — сильные чувства, сопровождающие такой выбор, отнимают немало сил… Но если различия между добром и злом не играют решающей роли, то почему подлинный целительский дар всегда связан с окончательным выбором в пользу добра?

И кроме того, во всех без исключения культурах образ долгожителя всегда связан с познанием истины, добра и красоты окружающего мира — не понапрасну же в человеческой истории возникло и закрепилось уважение к мудрости старцев! Да, мне как целителю предстоит решать двоякую задачу — бороться с болезнями и неустанно искать надежный путь к здоровому и духовно полноценному долголетию.

Я твердо осознал — невозможно довольствоваться лишь одними успешными исцелениями. Необходимо идти вперед, исследовать различия между реальными и призрачными ценностями, изучать опыт здорового и активного долголетия в традициях различных народов. Люди не могут смириться с непродолжительностью своего земного существования не только из страха перед небытием. Они вполне разумно не приемлют разрушительное действие времени — перспективу немощной старости, бессмысленного маразматического угасания. Мои пациенты правы, ожидая от меня решения этой проблемы. Я должен внести свой вклад в победу над злом, укорачивающим человеческую жизнь, и обязательно сделаю это, развернув экспедиционную деятельность в отдаленные уголки земли, где еще теплится огонь древнего тайнознания.

Интуиция подсказывала, что следует обратиться к изучению тех традиций, в которых долголетию придается особая значимость и сверхпродолжительная здоровая жизнь выступает не самоцелью, а условием обретения глубинного познания и достижения духовного расцвета. Но что это за традиции и сохранились ли они в наши дни?

Не оставляя предмет своих размышлений, я все же не спешил приступать к практической стороне дела. Конкретный вектор поиска не просматривался, и я выжидал, памятуя любимую поговорку моего отца — «путь проходит не тот, кто торопится, а тот, кто знает, куда идти». В ту пору мне было ясно лишь одно — следует ждать особого знака, посылаемого судьбой.

Знак судьвы: НАПРАеление поиска опАсделилось

Месяц за месяцем продолжалась моя обычная практика — прием пациентов, обучение молодых целителей. Но одновременно я внимательно следил за тем узором событий, который прорисовывался в этой привычной повседневности. Как раз в череде будничных происшествий я и ожидал узреть тот знак, который направит мои поиски в нужную сторону.

Интуиция не подвела, и в должный срок я сумел разглядеть этот знак. Это случилось в конце сентября, когда на город внезапно навалилась преждевременная, почти что зимняя стужа.

Торопясь на занятие с учениками, я сделался невольным свидетелем аварийной ситуации на той улице, где располагался наш учебно-консультационный пункт. Нескладный на вид, низкорослый человек отчаянно метался между машинами, грубо нарушая правила перехода проезжей части. Водители с трудом тормозили на обледеневшем асфальте и, высунувшись из окон автомобилей, костерили на чем свет стоит незадачливого пешехода, рискующего угодить под колеса. Я поспешил к нему на помощь, и через минуту мы благополучно оказались на тротуаре. Недотепа, торопливо пробормотав слова благодарности, опрометью понесся к дверям учебно-консультационного пункта. Следуя за ним, я отметил про себя, что никогда прежде не видел этого чудака на своих занятиях.

Войдя в аудиторию, я тотчас наткнулся на него. Коротышка примостился на крайнем сиденье, неподалеку от дверей, копаясь в принесенных с собой бумагах. Минут через десять после начала лекции он внезапно вскочил и со словами: «Извините, я, кажется, что-то напутал!» — поспешно вышел из зала. На опустевшем стуле остался лежать забытый им конверт, но я не счел нужным прерываться и посылать кого-нибудь вдогонку — вспомнит и вернется за своими бумагами сам.

и все же, когда за коротышкой захлопнулась дверь, у меня возникло смутное сожаление, будто я не спросил у него что-то важное. Однако занятие шло своим чередом, и это мимолетное ощушение улетучилось.

К концу лекции ученики, как обычно, передали мне свои вопросы в письменном виде. В стопке записок обнаружился и конверт, оставленный случайным посетителем. Я машинально раскрыл его — там оказались яркие открытки, скрепленные наподобие тонкого буклета. Не имея времени на разглядывание изображений, я отложил их в сторону. Но особое предчувствие обожгло душу, и, отвечая на записки, я невольно переводил глаза на конверт.

Занятие завершилось, и, попрощавшись с группой, я принялся внимательно рассматривать красочный буклет. Нет, это вовсе не был набор открыток. Передо мной лежал нарядно оформленный авиабилет в Таиланд. Фотоснимки сияющих золотом храмов, людных городов, горных склонов, изрытых пещерами, служили рекламой достопримечательностей этой далекой страны. Дата отлета свидетельствовала, что нелепый чудак, по ошибке оказавшийся на моей лекции, вскоре собирался туда. Следовало как можно скорее передать ему забытый проездной документ.

Один из задержавшихся слушателей, как выяснилось, проживал неподалеку от фирмы, оформившей этот билет. Он выразил готовность доставить находку в офис. Но я отклонил это предложение, так как чувствовал необходимость сделать это самолично.

Меня не покидала уверенность — необходимо снова увидеться с суетливым и смешным человеком, невзначай повстречавшимся на моем пути и столь поспешно исчезнувшим. Именно он, как подсказывала интуиция, являлся посланцем судьбы, и упустить шанс я не имел права.

На следующее утро, войдя в офис фирмы, торговавшей авиабилетами, я сразу же столкнулся с ним.

— Так и знал, что вы придете именно сюда! — торжествующе воскликнул коротышка. — Мой билет не мог бесследно исчезнуть. Вылетать-то буквально на днях!

Возвращая забытый конверт, я нечаянно поймал взгляд коротышки. Его глаза заставили позабыть то нелепое впечатление, которое произвел на меня этот человек. Они излучали уверенность, живой и ясный ум и даже некоторую иронию.

Через минуту мы сидели в глубоких кожаных креслах поодаль от прочих посетителей. Андрей Иванович Волгин, как представился мой новый знакомый, оказался профессиональным этнографом. Страны Юго-Восточной Азии он изучал давно и Таиланд намеревался посетить не впервые. По словам Волгина, бывать за рубежом ему приходилось часто, но никогда раньше не случалось вот так опростоволоситься с билетом,

— Я иногда кажусь растяпой. Но поверьте, обычно мне свойственны аккуратность и внимательность в деловых вопросах. Я очень благодарен вам, — закончил Андрей Иванович свою речь.

Предмет встречи был исчерпан, и мне оставалось лишь откланяться, пожелав Волгину счастливого пути. Однако оба мы не спешили прощаться, как если бы хотели что-то еще сказать друг другу. Он первым прервал неловкую паузу:

— Хотя вчера я и оказался на вашей лекции случайно, но поторопился уйти зря. Вы и ваши единомышленники меня очень заинтересовали. Светлых и интересных людей встречаешь нечасто. А уж бескорыстные единомышленники — величайшая редкость. И так везде — и у нас, в России, и на Западе, и на Востоке. Мне, признаться, весьма интересно, чем вы занимаетесь?

Повинуясь внезапно возникшему внутреннему импульсу, властному зову судьбы, я рассказал Андрею Ивановичу о своей целительской практике, затронув и волновавшие меня вопросы долголетия.

— Вот оно что, — задумчиво проговорил он. — В таком случае вам следовало бы отправиться в экспедицию вместе со мной. Буддийские монахи в Таиланде и Бирме владеют многими знаниями, полезными для вашей работы. Я сталкивался с их приемами целительства лишь мимоходом, но вряд ли когда-нибудь забуду об этих эпизодах. Уверен, для начала вам надо побывать именно в Таиланде.

Он пристально посмотрел на меня и неожиданно спросил:

— Вам не доводилось слышать о Кун Чанге?

Я отрицательно покачал головой, ожидая продолжения, но Андрей Иванович умолк.

Пользуясь минутой, я мобилизовал интуицию, чтобы заглянуть за тот поворот, который вдруг отчетливо прорисовался в моей судьбе. Будущее как бы приблизилось, и пришла уверенность — да, именно в Бирме, далекой и загадочной, меня ожидает нечто сверхважное.

Андрей Иванович словно прочел мои мысли, улыбнулся и произнес:

— Но на пути к Бирме вам Таиланда не миновать, и я кое в чем вам посодействую. Кроме того, для вас очень важно знакомство со звучанием бирманской речи. В этой словесной музыке вы обретете первый ответ на свои вопросы. Я дам адрес хорошего переводчика. Он станет вам другом. Также вам помогут суггестивные способности. Слушая записи бирманской речи, вы сумеете приблизиться к предмету' своих поисков, — продолжал настаивать он.

— Вы, Андрей Иванович, говорите загадками, — заметил я недоуменно. — Может быть, стоит выразиться более определенно?

— К сожалению, пока определеннее сказать нельзя, чтобы не смутить вас ненароком. Есть среди моих старших друзей один человек, отставной военный, проведший в Бирме два десятка лет с небольшими перерывами. Думаю, он охотно ознакомит вас с нужными аудиокассетами.

Андрей Иванович размашисто написал на листке номер телефона, имя и отчество своего знакомого и протянул мне со словами:

— Если вам суждено познать тайну долголетия, то первый шаг в этом направлении вы совершите скорее, чем надеетесь.

На этом мы и распрошались. Предложение Волгина меня заинтересовало. В тот же вечер я позвонил по указанному номеру и получил от друга Андрея Ивановича радушное приглашение.

Квартира, куда меня ввел гостеприимный хозяин — полковник Н., больше походила на музей. Повсюду красовались бронзовые статуэтки, черные деревянные лакированные вазы, инкрустированные перламутром, изделия из слоновой кости. Посреди кабинета высилось бронзовое изваяние Будды с поднятыми руками. Все пять пальцев правой руки были разведены, а на левой — подняты лишь указательный и средний.

— я привез эту реликвию из Бирмы, — пояснил хозяин, бережно касаясь статуи. — И именно она сейчас поможет нам с вами определиться в дальнейших действиях.

Он легонько щелкнул по правому мизинцу Будды, и высокий чистый музыкальный тон разнесся по комнате. Полковник предложил мне воспроизвести голосом этот звук. Я в точности выполнил задачу, хотя и не понимал ее смысла. Затем он щелкнул по безымянному пальцу, и мой голос снова последовал за звуком бронзы.

Конец ознакомительного фрагмента.