Светорожденные. Предвестники бури

Рутен Колленс

Война уничтожила человеческий мир, сожгла и обратила его в пепел, но ее, маленькую девочку с Земли, обошла стороной. Ее выкрали из лап смерти и перенесли туда, где давнее зло пробудилось, где ожил мрак и пролилась первая кровь.Ее ждут дома, но дорога домой нелегка. Чтобы вернуться назад, придется сделать выбор: кому умереть, кого оставить, а кого уничтожить.«Предвестники бури» – первая книга Рутен Колленс из цикла «Светорожденные», повествующая о становлении маленьких людей на пути к величию.

Глава третья. Целительница Дакоты

Он защитит тебя от зла,

Накроет облаком соблазна,

Он, словно мысли пелена.

Вторая жизнь тебе дана!

Ты одна часть большого сна.

Дигорин Виетталь, «Сборник прозы Норгрота» I ЭТВ

Мягкая перина, еще вчера гладко уложенная и разглаженная, нынче сморщилась, превратившись в белый кусок ненужного полотна. Элин не умела спать спокойно. Чуждые сны тревожили ее разум. Не знала она, чьи они, да и как попали в ее голову. Возможно она бы нашла в них истину, да только просыпаясь, тут же забывала обо всем.

Все глубже ныряя в подушку, Элин ласкалась в кровати до тех пор, пока лучи илиуса не заставили ее проснуться, оторвав от нежных ласк хлопкового одеяла. Открывая глаза, она глотнула губами холодный горный воздух, спустившийся с Верных гор, морозную свежесть, укрывшую град своей тенью, и сладкий запах цветов пришедшего на восток гоменуса. Элин зевнула, высвободив горячий пар, а тот в свою очередь покрутился над ее головой и, обратившись в смешных балеонов, умчался через открытое окно прочь, попутно подхватывая легкие шторы, расписанные пестрыми подсолнухами. Девушка села на край кровати, свесив вниз босые ноги. Книги на полках весело зашуршали страницами, призывая волшебницу прочесть их, туалетный столик распахнул свои ящички, предлагая ей надеть какое-нибудь необычное магическое ожерелье, ковер на деревянном полу чуть-было не подпрыгнул, радостно виляя кисточками, словно увидевший свою хозяйку щенок, и лишь отражение лохматой девушки в зеркале, что стояло напротив, завидев соню, попыталось вернуть ее обратно в кровать.

Распахнув шкаф, Элин начала одеваться. Придумывать себе наряд у нее совершенно не было сил, оттого она накинула легкий белоснежный халат поверх ночной рубашки, причесала локоны волос и наскоро завязала их лентой. Босыми ногами выбежала в коридор, увешенный амулетами, ловцами снов и оберегами, промчалась мимо распахнутых настежь окон, на ходу поливая зеленой лейкой незабудки и примулы, скатилась по винтовой лестнице вниз на первый этаж.

Это был самый обыкновенный дом светлого лекаря. Бурые стены увешивались всевозможными сушеными растениями. Здесь были и грузди бузины, и цветы белены да барвинки, собранные в день полного морона, и чертополох, что развешивался у массивных деревянных дверей для защиты от нечисти, и тысячелистник. Пестрыми пучками торчали из всех щелей можжевеловые веточки — защитники, на столе у окна и на подоконниках развивался буйный огнецвет — уж больно редкий цветок, посаженный в древесные горшки. Шумели мандрагоры²¹, кои совсем недавно начали цвести, превратившись в капризные вечно недовольные кусты. Они так и норовились цепкими лапками схватить баночки с зельями, да бросить их наземь и в дребезги разбить, выводя из себя зачарованную метлу-уборщицу. Огненный рарог, восседающий в цветном фонарике над всеми, то и дело взвывал от скуки, читал названия волшебных эссенций и мазей в слух, вступал в перепалку с назойливыми сильфами и смеялся, видя, как тлеют паленья в печи и саламандры прощаются с миром живых.

А зелья! Сколько здесь было бутылочек, скляночек, фарфоровых блюдец и тазов! Шкафы, через край набитые ими, казалось, вот-вот лопнут. То и дело один флакончик падал вниз, но не разбивался, подхватываемый летающей метлой.

Столы, стулья, полки — все замерло, ожидая хозяйку волшебного таинства. Ударом звонких колокольчиков часы на стене огласили двенадцатый час. Элин еще раз поругала себя за то, что легла вчера слишком поздно, подошла к закрытым ставням и распахнула окна, впуская в дом вольный град Тинк-Кросс во всей его красе.

Представить сложно, но темному владыке нынче принадлежала большая часть материка, столь огромного, что потребовалось бы не меньше тридцати полных видх, чтоб обойти его с запада на восток, а с севера на юг — и того больше. Десятки тех, кто нуждался в помощи — маги, колдуны, чародеи — все те, кто умел управлять магией, бежали прочь от войны и устремлялись сюда, пересекая Полудимские болота, лес Зормана и заброшенное ущелье Стоурлена, тысячи — погибали от кары алакса. Теперь все знали, что треть великих градов пала под властью владыки, как и весь запад Руны, и только Дакота держалась из последних сил. Здесь все оставалось как прежде, как и тысячи лет назад. Этот маленький мир Тинк-Кросс, у подножья Верных гор у берегов Азгурна, впадающего в Эвингер, был частью Дакоты — земель востока Руны, куда не добрались законы новой империи, законы, избранного тьмой, правителя мира.

Она ведала, что твориться в Септиме и что будет, если алакс доберется до востока. Элин знала обо всем этом не только по слухам, бродящим в городе, но и видела своими глазами. В сии страшные времена, когда души живых стали обменной монетой, гардвикам была нужна помощь как никогда прежде, и именно в ней юная волшебница нашла свое призвание и судьбу. Она была помощницей здешнего лекаря, на ее хрупких плечах лежала огромная ответственность за раненых, искалеченных и умирающих.

Юлий, будучи не только прекрасным знахарем, но и алхимиком, обучил ее всем премудростям своего мастерства. Не так давно занявшись лекарским делом, девушка получила невероятный успех во всем, за что бы она не бралась. В голову бывало даже закрадывались странные мысли о том, что в прошлой жизни она побывала замечательным колдуном, ибо сейчас дух колдовских навыков жил в ее крови. Она научилась легко различать травы, смешивать их и создавать настоящее волшебство, не используя марунского дара. Слава о славном лекаре Юлие Септимусе и его удивительной помощнице «магессе» разошлась по всей Руне. Гардвики стекались в Тинк-Кросс со всех уголков материка только для того, чтобы получить заветную целебную баночку от юной целительницы без прошлого.

Она часто путешествовала, дабы найти редкие ингредиенты, отправляясь далеко на запад от дома в захваченные алаксом земли, и, может быть, делала это еще до того, как оказалась в Тинк-Кросс. Навсегда оставшись без прошлого, волшебница ведала лишь то, что теперь этот град ее дом. Она не знала о своем прошлом ничего и лишь искрометные мгновенья, редко вспыхивающих воспоминаний, давали ей понять, что оно у нее есть.

Ей нужны были травы, столь редкие на востоке. Тайно и незаконно она пробиралась в леса, лежащие на землях темного владыки, и там видела боль и страдания, глумления над невинными душами. Ярость закипала в ее крови, но Элин не могла ее выплеснуть, ведь прекрасно знала, что схвати ее стража, Юлий, да и весь Тинк-Кросс окажется совсем беззащитным перед лицом врага.

Юлий стал всем для нее: отцом, другом, спасителем. Она пообещала, что не оставит его никогда, и даже если Хедрик и его войско доберутся до них, в гневе убьют всех, кто встанет у них на пути к вольному востоку, она будет сражаться с врагами до последнего вдоха.

Империя алакса стояла на крыльце, и лишь крепкие ставни непроходимых Верных гор и бурные потоки Азгурна сдерживали ее там, не пуская вовнутрь, а сломи их она — от Тинк-Кросс не осталось бы и следа. Запад показал, что не готов к войне, что эйлисцы разучились воевать. За десять долгих лет восток, что многие столетия славился своей чистотой и невинностью, не смог подготовиться к новому удару. Дакота была легкой мишенью и Элин это видела. Законы Мудрых гласили: даже на пороге своей смерти не смей убить врага, если в нем бежит кровь, сердце бьется, а душа все еще может любить. Законы Мудрых отбирали у эйлисцев последнее оружие, связывали их крепкими путами, но для Элин Джейн эти путы были не страшны. Совет Мудрых был для нее чужд, да и сам Эйлис, кажется, смотрел на нее, как на чужую. Видя, как убивают беззащитных женщин и детей, как наносят смертельные удары им приспешники алакса, она должна была почувствовать страх и тут же приклонить колени перед Мудрыми, требуя от них спасения. Так бы поступил, наверное, каждый, но не Элин, не она. Девушка чувствовала лишь гнев — столь не знакомое для всего Эйлиса чувство, знала, что готова убить ради тех, кто ей дорог.

Откуда она? Откуда в ней столько магии и столь могущественной силы? Почему она здесь? Почему ничего не помнит?

Элин часто приходила к мысли, что Эйлис — не ее родной мидгард. Она пришла откуда-то из далека и ответы найдет именно там, жаль только дорога в те дали затерялась. Все, что она могла — это жить, не оборачиваясь назад, и спасать жизни в ни в чем неповинных гардвиков, ставших добычей темного волшебника, преследующего неясные цели.

— На пороге стеснительный посетитель, — буркнул огненный дух.

— Стеснительный? — засмеялась Элин.

— Весьма, — кивнуло полымя, заглядывая в крошечное зеркало, связанное с цепочкой кристаллов, с помощью которых он спокойно мог следить почти за всем домом, улицей, двориком и садом. — Вот уже час трется в коридоре и боится что-нибудь сказать! Целитель ушел еще утром, так что тебе самой придется принять его.

— Ты так говоришь, будто мне это в тягость, — фыркнула волшебница и вышла в коридор. Охнула. В сумраке догорающих свечей стоял жуткого вида серый альв с глубоким ранением в левом плече. Стрела проткнула насквозь. Казалось, раненый вот-вот упадет. Синяя альвийская кровь заливала всю его одежду, покрывая ее мутными разводами цвета скисшего молока, каплями падала на чистый пол. Метла, подлетевшая к его ногам, судорожно вздрагивала с каждым новым кровавым пятном.

— О, Великий Гомен! — вскрикнула девушка, и от ее голоса погасшие свечи вновь зажглись. — Почему вы никого не окликнули? Вам же срочно нужна помощь!

Хромая, он продвинулся к центру коридора, дрожащими пальцами показал на свои губы.

— Все ясно, — сказала волшебница, качая головой. — Чары немоты, верно?

Альв согласительно кивнул.

— Вам повезло, — послышался язвительный голосок рарога, — с вами целительница — магесса, что снимет их в два счета! Не в каждом доме лекаря встретишь такую, а?!

— Не пугайтесь, — милым голоском пропела волшебница, хотя альв и не собирался пугаться, — это огненный рарог, все время молотит всякую чушь. Сейчас сниму их! — Элин встала на носочки (альв был на три головы выше ее), прикоснулась ладонью к щеке раненого и теплый свет пошел от каждого ее тонкого пальца к его лицу. Он резко выдохнул, выпустив из носа сгусток черного пара.

— Ваш друг совершенно прав, — сказал альв, откашливаясь и выплевывая серую желчь, покрывшую его язык и зубы. — Видхи не зря направила меня именно к вам. Благодарствую! Благодарствую!

— Тихо, тихо! — нахмурившись, прошептала волшебница, подхватывая его за руку. — Вы потеряли немало крови, вам надобно прилечь. Немедля! Я займусь вашими ранами.

Она повела его в гостиную и уложила в белоснежную койку, аккуратно спрятанную за ширмой, украшенной цветной мозаикой. Щелкнув пальцем, девушка приказала блюдечку с водой и полотенцу подлететь к ней и замереть в воздухе. Приступила к промыванию ран. Ее не интересовало, кто мог совершить такое. Ответ был ясен, как морон в тихую ночь — то дело рук нежити алакса.

В комнате стояла тишина и только звуки пения птиц и лошадиных копыт доносились из городских задворок.

Серый альв лежал тихо. Он изредка опускал туманные глаза на своего лекаря, подхватывал взглядом златоцветный амулет на ее шее и смеялся, когда сильфы, разгневанные болтливым рарогом, устраивали в комнате ветреную бурю. Мандрагоры подымали свои головы из горшков, с ухмылкой бросали в адрес незнакомца редкие язвительные шуточки, но следовало ему посмотреть в их сторону, как те тут же умолкали.

Смерть тихо, но злобно отступила. Элин призвала магией пару ажурных пузырьков с полки и бросила каплю на вспоротую кожу. Раны были промыты и затянуты.

— Глубокие у вас были ранения, — сказала она, убирая со стола лечебные приборы. — Останутся шрамы, но как говорится на Земле: шрамы украшение мужчины.

Альв засмеялся.

— Так говорят только на Земле, но вы правы. На моей родине меня почтут за воина.

— Вот возьмите, — Элин протянула ему второй пузырек, — эссенция Лутиса. Пейте, разбавляя с водой, в течении трех дней. Она поможет вам избавиться от заразы, что могла попасть в вас.

— Что я вам должен? — спросил он, вставая. Элин уже прибирала стойку от мокрых кровавых тряпок.

— Должны? — удивилась она. — Что вы такое говорите?! Разве мы с вами не истинные эйлисцы? Это алакс привел на Эйлис плату, но мы не должны ему потакать. Я верую в свободную Руну и надеюсь, она таковой и останется. Мы не должны друг-другу ничего. Если, все же, хотите сделать что-нибудь полезное, помогите другим на лесных заставах. Сейчас все наши воины там, а я погляжу, вы воин…

— Был им когда-то, — альв немощно пожал плечами, — да долгие столетия мира сделали свое. Я давно не держал в руках ничего крепче топора, нынче взялся за лук и вот что из этого вышло.

— Как же вы умудрились сами себе всадить стрелу? — спросило полымя, нагло подслушивающее разговор. Элин бросила на него разгневанный взгляд.

— Хранители помогли, — усмехнулся мужчина, — а еще в придачу наградили темным заклятием!

— Тогда вам лучше вернуться домой, — посоветовал рарог. — Вы же из Инки, верно? Так может приведете сюда пару тысяч своих? Как мне известно, у вас там почетно быть хорошим воином и убийцей, а у нас таких на всем материке по пальцам пересчитать можно.

— Ни вернуться, ни помочь, — грустно выдохнул альв, опуская взгляд. — Разве вы не знаете? Главное зеркало — зеркало Переходов было перенесено из столицы восьми Мудрых на юг, в Галадеф. Все, нынче имперские, зеркала там. Дальше материка никто не покинет мидгард.

— Почему Мудрые разрешили ему? — спросило полымя и тут же ответило на свой вопрос. — Ах, да… Мудрые уже не Мудрые.

— Ужасно! — Элин взмахнула руками и полотенце исчезло. В ее темно-желтых глазах вспыхнуло непомерное недовольство. — Зачем алакс сделал это? Еще Гомен Трокториум семь тысячелетий назад, связав зеркала с Септимом и таким образом превратив град в сердце магической защиты от червоточин, взял клятву с каждого из первых Мудрых хранить и оберегать зеркало Переходов. Перенос зеркала с Септима в Галадеф будет равносилен его уничтожению! Алакс должен был это знать!

— Уверен, он знает, — успокаивающе произнес незнакомец мягким тоном, — да только алаксу безразлична Руна. Ему нужны души и не имеет значения как они к нему попадут. Когда зеркало взаперти, мертвые бесцельно скитаются по миру, а он и его слуги подбирают их. Теперь нежити столько, что даже делисы не справляются!

— Иначе и не может быть, ведь для пожирателей настало время пиршества. Скоро их станет в три, четыре раза больше! Особенно перед Слиянием, — проскрежетал дух, превращаясь в зеленый шар.

— Никто не сбежит, — продолжал альв, — никто не придет к нам на помощь. Хедрик закрыл все пути к отступлению.

Элин с удивлением посмотрела на альва, сильфы, что парили над его головой, тут же попрятались за шкафом, а огненный рарог во всю ширь распахнул огромную огненную пасть, выражая свое восхищение. «Он назвал его по имени!» — послышались восклицания.

— Кто мог бы приспеть к нам на подмогу? — спросила волшебница, делая вид полного безразличия к его резкой смелости. — Я боюсь, другие альвы не поверят, что нынешний Совет Мудрых — подделка, и не восхотят начинать войну между мидгардами, а маги Горкаса бросили нас, — Элин вздохнула, опечаленная картинками ужасающей истины.

— Ладно… Долой все это! Вы туны назад были на грани смерти, не гоже мне говорить о плохом, — она щелкнула пальцем и в комнату из кухни влетела тарелка, наполненная фруктами и сырами, а за ней — два стакана молока. — Угощайтесь, — предложила волшебница, и заметив взгляд альва, тут же добавила, — отказ не принимаю!

Они уселись у окна и стали молча есть. Альв с трудом умещался в человеческих покоях, а сидя на высоком стуле, так вообще касался головой потолка. Он то и дело задевал плечом бронзовый канделябр, свисающей со стены по правую сторону, и в конце концов обломал все имеющиеся в нем свечи, неуклюже извинился.

Искоса бросая на незнакомца одинокие взгляды, Элин подметила, что не такой уж и жуткий он был, как ей показалось сначала. Возможно, для других альвов он мог бы быть эталоном красоты: высок, строен, чистокровен, скулы широкие, глаза большие, волосы длиннее, чем у нее самой, кожа отдает синевой. Он был молод, хотя возраст альвов, да, как и любого эйлисца, был обманчив. Немного подумав, девушка дала ему не больше трехсот лет.

— Что не говорите, но еда — лучшее из лекарств, — заявила волшебница. Он кивнул головой, но, кажется, продолжал думать о своем, оставаясь серьезным. «Ничего не чувствую, никакой ауры или эмоций. Либо с моей магией что-то не так, либо он еще не пришел в себя после ранения» — заметила она.

Еда таила на губах. Тинк-Кросс славился своими превосходными сырами — таких никто больше не делал на всем материке. Они подстраивались под вкусы людей: могли быть сладкими и горькими, мягкими и твердыми, с кислинкой и без. «Вы каждый день плетете из кожуры златоцвета шедевры кулинарии, но никто не вспомнит ваши имена, дорогие маги» — подумала Элин, проглатывая последний кусочек сыра, как вдруг альв встал. Он повернулся к ней, на миг их взгляды соприкоснулись, волшебница почувствовала вокруг странную, еще не знакомую ей ауру, но она мигом растворилась, оставив ее в недоумении. Он отвел глаза, на виру замер и упал на колени перед ее босыми ногами.

— Благодарю вас, Элин Джейн. Вы спасли мне жизнь!

Девушка никак не ожидала подобного, оттого замерла с набитым ртом и выпученными глазами, попыталась проглотить ситуацию. Огненный рарог, что заприметил происходящее слишком поздно, удрученного завыл.

— Встаньте! Вы меня смущаете, — приказала она, свой голос услышав издалека.

Он тем временем порылся в балахонах и выудил оттуда крохотный кинжал. Подхватив ее руки, альв вложил его в ее ладони.

— Сей дар мой вам — Дэгриль. Примите его от меня, как подарок от всего темного альвийского народа.

— Что вы! — отмахнулась волшебница. — Оружие? Оно ведь не отсюда, верно? Я не возьму…

— Возьмете, — улыбнулся он. — Отказ не принимаю!

— К чему оно мне? — спросила волшебница, сдаваясь.

Альв обратил взгляд к Тинк-Кросс, что стелился за окном под слепящими лучами илиуса.

— Руне предстоит пережить трудные времена, — сказал он. — Вы лучше меня знаете, весь запад сейчас в огне. Вода тушит огонь, но ненадолго. Скоро пламя достигнет берегов востока, и тогда нам уже не спастись. Мы все будем бороться либо на стороне тьмы, либо на стороне света.

Некогда темные альвы были предсказателями. Мог ли незнакомец видеть будущие? Скорее всего, нет. Как и все существа Семимирья, темные альвы многому разучились по прошествии тысяч беззаботных лет. Они стали более приземленными и их дар рассеялся.

— Вы намного сильнее, чем кажетесь, — продолжал он, бросая смешные взгляды на амулет. Элин очнулась от раздумий. Голову словно опустили в ледяную воду. «Он знает. Откуда? Откуда он знает о моих силах?» — закричало все. Для народа она была простым магом — маруном, способным управлять магией лишь с помощью безделушки в роде амулета или посоха. Но на самом деле Элин Джейн могла создавать прекрасную, по своей красоте, и ужасную, по своей силе, магию без проводников. Те силы, что подарил ей Создатель иль кто-либо еще, были опасны не только для нее самой, но и для окружающих. Никто не должен был знать, кто она на самом деле, ведь она — такая же, как и он, такая же, как Хедрик. Она — волшебница.

Юлий был единственным человеком, знавшим о ее тайне. Когда ему стало известно, что Элин обладает своей собственной интуитивной магией, он испугался. Для других она бы вынуждена была принять одну из двух крайностей: стала бы идолом победы и отверженной борьбы за освобождение, или обратилась бы в жертву ненависти, обращенной на другого, но отданной ей. И того и другого Юлий допустить не мог, ведь для него она стала кем-то больше, чем просто помощницей. Она стала его дочерью, и он не мог допустить гибели еще одной.

Вирин погибла за год до того, как Септимус отыскал в диком лесу бездыханную брошенную девушку. По просьбе отца дочь лекаря отправилась на Полудимские болота за огневиком. Через видхи ее тело принесли в Тинк-Кросс, растерзанное нечистью. Юлий не смог простить себе ее гибель, Элин Джейн стала его последней надеждой на искупление. В первый же день их встречи Септимус дал волшебнице амулет — обманку. Для всех других он был амулетом, питающим девушку магией, но для нее самой он никакой ценности не представлял. Он мог собирать и концентрировать силу, однако в этом волшебница не нуждалась. Она сама была амулетом.

Элин схватила бокал и нервно выпила воды, волшебным образом сменившей молоко.

— Я верю, ваши силы способны остановить его, — продолжал альв. Он не назвал имени, но Элин поняла, о ком идет речь. Девушка еще до конца не верила, что в таком огромном мире, после Эры Главенствования, не осталось ни одного сильного волшебника, а в нынешнем Эйлисе их только двое.

— А это, — он указал на кинжал, — это мой талисман. Он привел меня к вам, и я выжил. Я хочу, чтобы он помогал вам в трудные туны так же, как помогал мне. Надеюсь, вы узнаете себя настоящую и он, — альв снова посмотрел в сторону кинжала, — никогда вам не понадобится.

В комнате наступила такая тишина, что было слышно, как дышат мандрагоры. Рарог с изумлением и восторгом повис в воздухе, превратившись в белое облачко, сильфы замолкли и улетели прочь через открытое окно. Альв выпрямился и, нагнувшись, прошептал Элин на ухо:

— Помните: три крови освободят его силу. Первая — кровь предателя, вторая — кровь врага, третья — кровь друга.

Девушка была готова сказать сотню слов, крутившихся у нее на языке, но какая-то странная аура, царившая вокруг, не давала возможности произнести хоть слово.

— Мы еще встретимся, Элин Джейн, — сказал альв, резко развернулся и вышел из дома. Волшебница не успела даже попрощаться и осталась сидеть в недоумении, держа в руках маленький кинжал.

— Три крови, — повторил рарог, гордый тем, что обладает превосходным слухом. — Что за бред он только что сказал?

Еще некоторое время он думал над этим, а затем перевел все свое внимание на мандрагор, копошащихся в горшках.

***

«Вы намного сильнее, чем кажетесь» — сказал он и эти слова запали ей в душу. Элин чувствовала, что способна на большее, что баночки с зельями и бинты — не то, чего она хочет от жизни на самом-то деле. В ней много магии, и, научись она управлять ею, ни Хедрик, никто либо еще ей не будет указом. «Если алакс может быть таким сильным, почему я не могу?» — спрашивала она себя. «Ты никогда не будешь столь же сильна, как и он, — отсекала та девушка, что не верила в себя. — Он умнее, старше и хитрее тебя. К тому же черная магия всегда была сильнее светлой, ведь разрушать легче, чем строить. Ты превратишься в его очередную жертву, не более». «Это неправильно, — не соглашалась Элин, готовая рискнуть. — Ну и что, что он старше, что умнее? Глупости. Сила не в этом. Я не хочу допустить, чтобы его власть дошла до Дакоты и убила ее. Если Хедрик причинит вред хоть кому-нибудь из моих друзей, я обещаю, я наплюю на все законы Эйлиса и убью его». «Алакс там, в своей цитадели в сердце убитого града, окруженный тысячами бессмертных воинов, — прошептала Элин, превращая свою сильную часть в нечто. — Никто из живых не видел его, ты его не видела. Ты его не знаешь». «И он меня! — подхватила девушка. — Он не знает, что в этом мире есть еще один волшебник, внезапность — мой конек».

— Как ты думаешь, Юлий, кто я? — спросила она, забрасывая еще одну щепотку листьев папоротника в пылающий котел. Юлий Септимус, разбирающий только что принесенную им корзину с лесными травами, был как никогда задумчив. Очки съехали ему на самый кончик носа, кудрявые седые волосы торчали в разные стороны, словно после неудавшегося эксперимента, зеленый халат как-то странно свисал с его плеч и готов был вот-вот лопнуть.

— Ты целительница, Элин, причем необыкновенная целительница, умелая, красивая и все схватывающая на лету. За всю мою четырехсотлетнюю жизнь у меня было немного учеников, но могу с уверенностью сказать, что ты — лучшая из них.

Элин покраснела.

— Ну, хватит, Юлий. Ты меня сильно выхваливаешь. Уверена, что в мидгарде найдутся целители намного искуснее меня. У них у всех есть своя цель — спасать гардвиков, они знают, чего хотят и что уготовано им судьбой, а я… Видхи для меня закрыта. Я каждый день спасаю жизни другим, жизни, которые уродуются другим, таким же, как и я, волшебником. И от этого все становится еще запутаннее. Почему такое случается? Отчего мы, маруны одной крови, свершаем такие разные поступки?!

— БАХ! — что-то вспыхнуло в котле. Элин ахнула и принялась сильнее мешать зелье поварешкой. Сильфы, парившие над потолком, со страху попрятались в кухонной посуде.

— Такое иногда случается, — успокаивающе произнес Септимус и аккуратно снял котел с огня, что ярко-желтым огнецветом извивался, левитируя над зачарованной горелкой.

— Вот, например, на Земле нынче нет ни марунов, ни нежити. Все гардвики — люди, у них у всех есть одна голова на плечах, руки, которыми они трудятся, воплощая в реальность свои самые смелые желания, кровь, что неустанно бежит по их телу. У каждого из них есть сердце и душа. В чем же тогда различие? Только в том, как они видят мир. Мы в этом похожи на них. Ты видишь мир в свете, алакс — во тьме, ведь она роднее его сердцу.

— У него нет сердца, — прошипела Элин, — он — чудовище.

— Рано или поздно алакс раскается в содеянном, — спокойно продолжал Юлий, немного раздосадованный столь резкими словами своей подопечной. В давние дни, когда волшебница еще не существовала в его жизни, он считал себя частью старого Эйлиса и был одним из самых правильных гардвиков, кажется, чуть ли не всей Руны. Ни веря в Создателя, ни посещая ни один божественный храм и не состоя ни в одной святой конфессии, он знал наизусть все законы, когда-либо написанные Мудрыми, и верно соблюдал каждый из них. Для Юлия слово Совета было превыше всего, и когда из их септимской цитадели во все грады Руны белыми сенмурвами были присланы весточки о том, что ныне все алаксы должны беспрекословно склонить головы перед единственным владыкой всея земель, каждый житель Руны заподозрил неладное, кроме него. Когда приказом Мудрых все мертвые души начали отправляться не к зеркалу Переходов, чтобы переродится, а в Дарк, гардвики впервые в истории воспротивились их слову. Юлий продолжал верить Совету и стыдил народ за его неверность. И он бы держался своей стези, если бы не Элин. Вернувшись с запада, девушка во всех красках поведала ему то, что видела своими глазами. Пламенным речам волшебницы не поверил бы только дурак. Вера Септимуса канула в лету, но он, все же, продолжал придерживаться законам старого Совета, которые кроме всего прочего говорили, что любое существо мидгарда способно осознать свои ошибки и раскаяться. Элин считала это пустословием.

— Молвят, что на прошлом закате пал Ольтекран, — сказала волшебница, и бросила щепотку тимьяна в котел. Вязкое месиво приобрело темно-зеленую окраску. — Тысячи мертвых, Юлий, тысячи. Ты представляешь, сколько сейчас душ столпилось над Галадеф? И каждая хочет переродиться! — Элин жалостно посмотрела на Юлия. Он молчал. — Что со мной не так? Я ведь должна чувствовать в себе что-угодно (сострадание, боязнь, беспомощность), но не жажду убить весь предательский Совет, превратившийся в марионетку алакса, и самого алакса за все то, что он сделал с той Руной, которую я даже не помню. Я, кажется, превращаюсь в него. Неужели все волшебники такие? Если так, то я хочу отречься от своего дара. Не хочу стать такой же. Я боюсь, что при первой же возможности я сорвусь и начну убивать.

— Только ты решаешь на какой стороне тебе быть, Элин, — сказал он, опуская руку на ее плечо. — Только ты.

Звон разбивающего стекла отвлек обоих. Хрустальные осколки снегом рассыпались по земле, голубая жидкость с крошечными кусочками корня одолень-травы озером покрыла каменный пол. Ехидно улыбаясь и прожевывая хихиканья и насмешки, мандрагора спряталась головой в горшок.

— Ну вот! — всплеснула руками целительница. — Мандрагорка опрокинула настойку Сомии! Зачем мы только держим их и столько снотворного на кухне? — девушка подошла к растению и переставила его к окну, подальше от полки с настойками. Мандрагора начала урчать и попыталась бросить в волшебницу землей.

— А ну-ка, тсс! — рявкнула Элин. Растение хмыкнуло, пробормотало пакости и успокоилось. — Будет свободное время — перенесу все в чулан. Сомии здесь делать нечего, — девушка подозвала метлу-уборщицу, и та начала сметать все в крошечный летающий совок.

Котел остыл. Элин взмахнула руками и зелье перелилось в склянки. Юлий закрыл их крышками, и, уложив на поднос, отправился по делам. Элин осталась одна.

— Я решила на какой стороне буду сражаться! — воскликнула девушка, одарив радостным голосом тишину, скидывая халат лекаря и вешая его на крючковатую вешалку. — Я хочу стать сильнее! Я должна научится управлять магией. Куда мне надобно идти для этого? — Элин на туну задумалась. — Пожалуй, пойду в библиотеку.

***

Обыкновенный дом, снаружи ничем не примечательный, такой же, как и у всех. Стены были вымощены из красного кирпича, крыша уложена желтеющей соломой, огромные круглые горшки с цветами стояли у покосившихся на бок деревянных дверей, открытых нараспашку, желтые одуванчики усеивали полянку у окон, словно звезды зеленого неба. Волшебница стояла на каменной тропинке, бегущей от самых дверей через эти небесные берега к раскинувшейся впереди мощенной дороги, спрятанной под тенью вековых дубов и берез, и любовалась золотым сечением огненного илиуса. Бабочки с прозрачными крыльями порхали над ее головой, веселые ундины с огромными рыбьими хвостами, облюбовав крошечный пруд по правую сторону дома, плескались в воде и осыпали водяным градом берега; десятки белых зайцев, размером с дикого кабана, заполонили сад по левую сторону. Попав в земли Дакоты, скучающие от жизни без крупных плотоядных хищников, зайцы расплодились, да так, что стали настоящим несчастьем для жителей востока.

— А ну хватит грызть мою тыкву! — прикрикнула волшебница, отправила нескольких парить над землей, а затем запустила их в багровые кущи. Все было без толку. Толстые и неуклюжие, к тому же совсем не умеющие боятся, они снова вернулись на грядки. Элин недовольно фыркнула и прикусила губу. Схватила одного за уши, попыталась оттащить, но он оказался непосильной ношей.

— Их отсюда не прогнать, — заметил крошечный старичок, ростом в четверть сажень, сидящий на крыльце. Со стороны он мог показаться тряпичной куклой с огромными кошачьими ушами. Серая бородка доставала до его круглого живота, завивалась и была словно живая. Лицо сморщенное, темное, с крошечными черными глазками-бусинками, нос расплющен, а губы настолько малы, что, казалось, их вовсе нет. Одежды на нем почти не было, волосатое тело прикрывали веточки и листья, а голову — соломенная шляпка. Встав, домовой с трудом преодолел огромные человеческие ступени и, горбатясь, направился в сторону волшебницы.

Нечисть давно стала частью Междумирья, как и темная нежить. Элин, как и все, умеющие читать магию и напитавшиеся ею, видела духов. Духи заполонили Эйлис еще во времена первого Слияния, и, остались здесь, облюбовав сей мидгард, как свой родной дом. Духи селились бок обок с живыми, или прятались в глухих лесах, боясь показаться на глаза, были везде и всюду — только глухой и незрячий мог бы их не заметить.

— Им нравится наш дом, хозяйка, — продолжил старичок, отмахиваясь от огромных бабочек, слетевшихся к нему со всех сторон.

— Мне любо это слышать, — улыбнулась девушка. — Как ты поживаешь, Жюрж? Мыши не тревожат?

— Нет, — проскрипел он, доставая одну из уха. — Жюрж с ними договорился. Теперь не будут поедать наши припасы пшеницы.

— До осени времени еще много, они могут и передумать, — Элин пожала плечами и вдруг вспомнила. — Ах, да! Совсем забыла! Юлий гневается, думает, что это ты припрятал его счастливую ложку. Но это же не ты, верно?

Маленькие глазки блеснули, домовой опустил голову и шмыгнул носом.

— Я, конечно, защищала тебя как могла, — продолжила девушка, — но он все равно в обиде. Прошу, верни. Он больше не будет рыться в чулане и трогать твои вещи. Он обещал.

— Хорошо, — согласился он, тая под обаятельной улыбкой волшебницы. — Жюрж вернет ложку. Ложка хозяина будет лежать под кухонным столом, и он решит, что сам ее туда положил.

— Вот и славно, — Элин весело подмигнула и перевела взгляд на прожорливых зайцев. — Так уж и быть, ешьте. Слава Гомену, магия здешних почв такова, что завтра на этом же месте еще что-нибудь взрастет, — девушка повернулась к городу и вприпрыжку отправились навстречу веселым улицам.

Ленивое весеннее утро неторопливо заливало град малиновым светом. К обеду он ожил, зацвел яркими красками. Еще недавно сонные улочки, казавшиеся скучными и унылыми, ныне преобразились. Широкие дороги начинали наполняться стремящимся людом, повозками, лошадьми. В садах-огородах с рассветом появились земледельцы в бурых передниках и белых рубашках, поехали неуклюжие телеги, переполненные овощами.

Удары топоров, да скрежет камней начал раздаваться с запада — людской народ преступил к труду. Не умели люди стареть духом, не умели терять свою доброту на протяжении столетий. Статные девушки и женщины — рукодельницы Руны, сияющие молодостью и красотой, сидели за пряжей, хором подпевая песню о славном юнце из вечного рассказа Трока — «Искания молодого альва». Шелковые нити выскальзывали из пальцев, добрые, превосходные ковры да платья вылетали из их рук, накрывая собой весь Тинк-Кросс и весь восток. Мужчины — все силачи, как на подбор, одним ударом раскалывали горные камни, без усилий подымали их большими руками и закидывали в парящие телеги. Одни тележки улетали вниз в рудники, другие — вверх, к горным цитаделям, где светлые альвы своею магией и ловкостью рук плели волшебство. Все, начиная от посуды и заканчивая фресками на стенах, мастерили они — светлые альвы.

Очнулись сады и огороды и их вечные служители — серые фавны. Круглые корзины да телеги переполнились фруктами и овощами. Поехали повозки с ранними яблоками, грушами и златоцветами. На дальних уголках града повалил серый дым — это славные колдуны снова принялись варить свои зелья: любовные, исцеляющие и успокаивающие, приносящие блаженство и тревожащие, взрывающие и отражающие проклятия, пробуждающие к нелепому разговору и вызывающие грусть и печаль — каких только не было в их лавке! И не была ни конца, ни края этим светло-зеленым полям, усыпанным горными цветами, где тут и там порхали цветочные дриады, птицы, бабочки, да огромные, словно воздушные шарики, пушистые шмели. Здесь и там звонили голубые колокольчики, трехглазые зувебры завороженно замерли, вслушиваясь в волшебные звуки, и, может быть, видели их и весь шестимерный мир, простилавшийся материей по всему мирозданию и недоступный обычным гардвикам.

Элин, одетая в желтый плащ просто невыносимо яркого окраса, в белоснежных туфельках и с красивым цветочным ободком на голове, немного постояла на месте у переулка Травников, засмотревшись в витрину лавки Гетрильда, что обменивал любовные зелья на человеческие волосы, еще раз задала себе один единственный вопрос: «Зачем они ему нужны?», и пошла дальше. Разглядывая кипящий жизнью Тинк-Кросс, Элин снова и снова находила для себя что-то новое. Мимо пролетели веселые вывески цирюльни Хариса — светлого гургулла, что дня два назад обменял у Юлия отвар из черницы на зачарованную бритву, у раскидистого вяза Алья Фасия отчитывала своих сыновей — Ворта и Сигда за разбитую вазу дяди Лопелля — торговца цветами, из открытых дверей «Жирного всадника» выскользнули маленькие злыдни, ехидно улыбаясь. «Явно сделали какую-то пакость» — подумала Элин и точно: через туну, раскидываясь ругательствами, за ними кинулся Тели Беррит — хозяин невезучей таверны. Шиана Трасвельвиль — высокая статная светлая альвийка в больших очках с золотой управой громко и ясно читала иногда смешные, иногда грустные истории собравшимся около нее детишкам. Крошечная ростом Нели и высокий громила Форис, спрятавшись под тенью деревьев, снова целовались, прячась от чужих глаз. Они любили друг друга, наверное, слишком сильно, чтобы ждать свадьбы, которая должна была пройти через видху, когда бабушка Фориса вернулась бы из длительной поездки в Авангор, где пыталась найти корабль, на котором бы ее внуков увезли подальше отсюда. Элин вдруг стало невыносимо грустно осознавать, что если у этих двоих родятся дети, то они вынуждены будут жить в мире, где каждый сам за себя, где свобода станет пустым словом.

Узкие дороги, меж цветочных домов с соломенными крышами, переполнялись людом, возами и тут и там снующей нечистью. С острых треугольных шпилей протянулись вереницы веревок, увешенных цветными ленточками и флажками, по которым то и дело гуляли черные коты. Подпрыгивая на ухабах, на улицу въехал огромный караван, везущий шелк да яства из Найстана, что тут же привлек к себе всеобщее внимание. Движение встало, нахлынувшая из неоткуда толпа тут же закрыла собой все дороги. Элин неохотно начала проталкиваться вперед.

— Здравствуйте, целительница! — любезно поздоровался мужчина, сняв цилиндр. Улыбнувшись в ответ, девушка попыталась вспомнить, кто он, когда и отчего лечила его. «Ведерик, — промелькнуло имя в голове, — его зовут Ведерик. Он колдун в третьем поколении, прекрасный оратор и семьянин, член малого Совета. Приходил в дом лекаря шесть видх тому назад, дабы избавится от ужасного ожога, который получил после неудачного эксперимента с саламандрами».

— Ох, ну что вы в самом деле? — начал он, расталкивая стоящих впереди зевак и пропуская волшебницу. — Дайте пройти целительнице! А ну, все брысь с дороги!

— Проходите, госпожа, — вежливо зашептался люд, освобождая путь. Кажется, каждый житель Тинк-Кросс знал ее и каждый был преисполнен благодарностью к ней и гордостью за то, что она живет в их граде.

Раскормленные до отвала лошади едва перебирали ногами и тягостно шли друг-за-другом, неохотно таща за собою переполненные телеги. Обогнав их, волшебница вышла на площадь, разделенную невидимыми баррикадами на две части. На одной стороне стояли корзины с оружием и щитами, сотня молодых ребят не старше ее самой, и уже зрелые, повидавшие многое в жизни мужчины обучали себя и других военному делу, а на другой возвышалась сцена недавно приехавшего в град театра. Заиграла музыка и фавны пустились в пляс. Несмотря на все происходящее за пределами Дакоты, здешний народ был весел и не падал духом. Жизнь продолжалась и текла своим чередом.

Чем дальше волшебница уходила от сердца града, тем меньше знакомых встречалось на ее пути. Дорога почти опустела, давая возможность ускорить шаг и идти навстречу ветру, расправив крылья.

— Иди к нам, госпожа, — позвала детвора, выскочившая из угла. Компания детишек играла в пятнашки, целью которых было догнать и попасть в противника мешочком с волшебной пыльцой, от попадания которой на кожу любой, тут же на туну, обращался в какое-нибудь животное. Хотя девушка уже считала себя взрослой, она не могла отказаться от такой забавы. Скоро со дворов послышались веселые крики и шум бегущих ног. Элин мчалась на всех парах за детьми. Кажется, каждый успел побывать в шкуре змеи, собаки и кота не один раз. «Будете знать, как играть с волшебницей!» — хихикнула она, бросая цветной мешочек. В конце концов девушка сама нечаянно коснулась пыльцы и обратилась в огромного белого гуся. Детвора засмеялась, хватаясь за животы, а Элин, фыркая и ненавидя глупую иллюзию, поплелась дальше, мало-помалу возвращаясь в прежний человеческий вид.

— Ты какая-то бледная, — заметила госпожа Мора, выглядывая из окна. Элин в ответ пожала плечами и вырвала последние гусиные перья, оставшиеся на ушах. — Небось трудишься целыми днями, не покладая рук. А ну-ка, зайди ко мне на виру!

Целительница, хоть и желала поскорее попасть в библиотеку, отказать хозяйке пекарни «Печь и пламя» не могла. Не успела девушка переступить через порог и почувствовать чудный запах горячего хлеба, как она всучила ей в руки огромный вишневый пирог.

— Какая же ты худенькая! Съешь все до самой крошки и не с кем не делись, — приказала хозяйка и поплелась к прилавку. Будучи довольно пышной дамой, Мора с трудом умещалась между полками с печеными вафлями, буханками хлеба и булочками, раздвигая их в разные стороны, как крепкое судно льды. — Когда настанет время голода, ты должна быть к нему готова. От худой и немощной от тебя проку будет мало.

Потерев носочками туфель деревянные доски, покрывающие пол, Элин кивнула.

— Спасибо, — улыбнулась волшебница, не зная, что еще сказать. — Я обязательно все съем.

Время близилось к полудню. Илиус, покружив над раскаленной землей, начал медленно стремится к закату, пересекая центр неба, подгоняемый крошечным кругом Ремени. Повозка подымалась все выше и выше к северным берегам Верных гор, отдаляясь от веселого Тинк Кросс. Элин ехала на ней, пожевывая пирог, и мечтала о невероятных приключениях, о неизвестных ей странах и мидгардах. Мимо пролетели белые голубки и скрылись за крышами, за ними — почтовые ласточки, несущие весточки из дальних западных земель. Зеленые каштаны укрыли дорогу, мало-помалу разрушая корнями сложенные в ряд каменные бордюры. Буйно зацвели милии²²

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

21

Мандрагоры — невоспитанные растения.

22

Милии — растения, схожие на златоцветы, дающие горящие в темноте каменные плоды.