Легенды Октады

Рустем Владимирович Кадырбаев, 2004

История приключений на землях Октады. Противостояние темной магии, невероятные приключения в небольшой книге.

Лот Берок был потомственным пастухом. Всю свою жизнь он помнил как его отец и дед занимались выпасом скота. Здесь, на лугах, была очень сочная кормовая трава, которая из-за близости моря и обильной влаги, яркого теплого, но не палящего солнца, вставала густым ковром дважды в год, а все оставшееся время не жухла и не высыхала, как это было в других местах. Скот был на подножном корму весь год и, наверное, поэтому отличался крупными знатными габаритами и невероятными удоями, а получаемое молоко было густым, как сметана и сытным, как полноценная еда, состоящая не менее чем из трех блюд. Так что это небольшое королевство уже долгие годы славилось своими мастерами-скотоводами, великолепными сырами, которые продавались во все ближайшие государства, а рецепты их изготовления уходили корнями в древние века и передавались по наследству, чем местные сыроделы очень дорожили.

Лот Берок очень гордился своим происхождением и, всегда, с уважением говаривал о замечательной гильдии сельских животноводов. Но маленький червячок зависти периодически очень сильно глодал его самолюбие. Потомственные пастухи всю жизнь пасли чужой скот. Они никогда не голодали, не испытывали особых недостатков, так как их семьи не отличались особой привередливостью, но мечты о собственных парнокопытных и крупнорогатых всегда витали в их помыслах, поэтому нельзя сказать, чтобы Берок был каким-то особенным. В свои 42 года он уже давно обзавёлся семьёй. Имел очень хозяйственную и заботливую жену из соседней деревни и трёх ребятишек: двух очаровательных дочерей десяти и двенадцати лет, а так же пузатого, роскошного карапуза — сына четырёх лет отроду, который так же, как и он, Берок, должен был стать обыкновенным пастухом. И, вот однажды, ему представился случай подняться на одну ступень выше в незамысловатой иерархической лестнице крестьян. Во время проливного дождя, быстро согнанный скот обычно прятали под крышами загонов, но в это ненастье пастухи не досчитались четырех молодых тёлочек. Возможно, они погибли при разливе реки Донды, которая несла свои воды в Аротское море и была в такие моменты непредсказуемо опасной. Река протекала недалеко от деревни. Возможно, они стали жертвами стаи волков, которая, именно во время ненастья спускалась с гор и совершала свои жестокие и кровавые набеги на стада, что было менее вероятным. Поиски пропавших животных оказались бесполезными. Через несколько дней, после сожалеющих разговоров, в селе практически забыли о происшествии. Только хозяева горевали очень долго, вспоминая своих рогатых кормилиц. И вот, в один воскресный день, Лот Берок отправился в лес, чтобы запастись шишками для растопки. Он шёл в глухое место, где их было великое множество и не требовалось особой сноровки, чтобы набрать пару-другую мешков. И каково же было его удивление, когда в густой траве на опушке леса он увидел всех четырёх тёлочек в добром здравии и нагулявших толстенные бока. Берок, бросив мешки, погнал пропавших животных в деревню, сначала рассчитывая на горячую благодарность своих односельчан. Но чем реже становились стволы деревьев, тем больше и больше его охватывало незнакомое чувство сомнения. Вскоре его сознание стало сопротивляться человеческому долгу, увязнув, как муха в меде. В давнем своем еще неясном желании, он остановился:"Почему я не могу воспользоваться таким случаем? Это же судьба! Не ради себя, ради детей своих…"Искушение было слишком велико, а человеческая натура слишком слаба и искушение победило. Погнав животных в обратную сторону, уже на границу с другим королевством — Намитрией, он продал их большим любителям говядины маврам за приличную по его меркам сумму. Вернувшись в деревню, сам не свой, он рассказал селянам о том, что на берегу Донды он нашел утопленника — купца из Золотой Порты, которые часто спускались на своих кораблях по реке к морю. В деревне ахали и немного завидовали неожиданному богатству, свалившемуся на голову Берока. А он, не теряя времени даром, на имеющиеся деньги выгодно купил десяток коз и двух телочек и быстро превратился в поставщика молока на местную сыроварню. Довольно быстро он отстроил новый дом, приоделся, и его лицо засветилось благополучием, и хмурился теперь Берок только тогда, когда по дороге ему приходилось встречаться с хозяевами пропавших телочек. Нельзя сказать, что при этом изменился его характер, нет, этого не произошло, но что-то надломилось в нём, и может быть это был тот стержень человеческой порядочности, который недоступен обычному визуальному восприятию.

Загнав свое стадо в тёплый и сухой коровник, Берок, как обычно, уселся на маленькую скамеечку в своем саду. Он набил терпким табаком свою трубку и, несколько раз затянувшись, выпустил ровное колечко табачного дыма, которое тут же стало подниматься вверх к тёмно-синему, почти чёрному небу и, сверкающим в немыслимой дали, ярким звёздам. Берок от наступившего блаженства впал в секундное состояние прострации и даже, как сосунок-теленок, пустил пузыри. Ровный гул и колебание земли под ногами заставили его очнуться:"Что такое?"Он встал и стал вглядываться в спускающиеся сумерки. Где-то посреди деревьев, он заметил сильное колебание кустарников чёрной смородины и чертополоха, который он уже давно собирался выдрать с корнем и вышвырнуть в лог, но все как-то не доходили руки. Берок, притягиваемый непонятной силой, быстро преодолел половину расстояния и оказался в самом центре своего сада. В ту же секунду ослепительно яркая вспышка огня заставила его резко отвернуться и закрыть глаза ладонью. Когда он повернулся, то не поверил своим глазам. Между кустами смородины в земле была неправильной формы зияющая трещина, довольно больших размеров; в нее запросто могла бы поместиться взрослая корова. Она была очень глубокой, с невообразимо глубокого дна вверх поднимались огненные языки пламени желто-оранжевого цвета, отблески которого освещали всю половину сада, и поднимался желтый и очень едкий дым. Над ней, не имея никакой опоры, прямо в воздухе висел человек, закутанный с ног до головы в толстый шерстяной плащ. Берок от удивления выронил изо рта трубку и застыл, онемев. Края трещины неожиданно быстро сомкнулись, пламя исчезло под землей, а дым быстро улетучился вертикально вверх. Зависший в воздухе человек медленно опустился. Берок стоял, что говориться ни жив, ни мертв. Человек сделал по направлению к нему два шага и остановился, видимо изучая крестьянина, затем немного откинул капюшон назад, не открывая лица.

— Понравилось? — довольно приятным голосом спросил он. Берок встал на четвереньки, его замутило, естественно, больше от страха, язык одеревенел во рту, в горле пересохло. Незнакомец подошел к нему вплотную.

— Пора возвращать долги, мой дорогой, — опять как можно ласковей произнес он и дотронулся рукой до головы Берока. Тот застыл каменным изваянием, а затем от его тела стали отлетать мелкие синеватые искры, при этом все контуры как бы растворились в воздухе. Резкая боль в теле разорвала каждую клеточку его крепкого организма. Раздался хлопок, в небо потянулся синий дымок узенькой тонкой полоской. Незнакомец беззвучно захохотал, откинув голову назад, а затем усадил себе на плечо крупного черного ворона с блестящими пуговками-глазками и отсвечивающим в лунном свете вороненым клювом.

— Теперь ты — мои глаза, так послужи мне! — и он подкинул птицу высоко вверх. Ворон часто захлопал крыльями и, сделав широкий круг над селом, исчез в темноте…

***

Он позвал меня на рассвете, когда причудливые остроконечные пики горных отрогов ещё были наполовину скрыты сыростью и стелющимся по их склонам туманом, закрывающим их как шапкой, внизу скопился прогретый за день воздух, вызывая духоту. Небо только начинало вызревать, приобретая свой естественный цвет. Начинался восход, который нужно встречать хотя бы один раз в году, для того чтобы получить необходимый для полноценной жизни небесный запас энергии. Лучи, восходящего источника жизни, высветили на небосклоне три небольших облака, придав им золотистый оттенок, а проносящиеся в атмосфере в хаотичном порядке ветра, расставили их по углам равнобедренного небесного треугольника. Ёжась от утренней прохлады, я поднялся по вырубленной в скале лестнице и очутился в его келье. Несколько огарков толстенных коричневых стеариновых свечей медленно догорали в своих плошках, начиная чадить. Он, как и раньше, сидел ко мне спиной, за невысоким покатым столом, а скрип пера настоятельно утверждал, что он пишет.

— Заметил ли ты что-нибудь особенное за эти два дня? — откладывая перо в сторону, спросил он.

— Облака, — сразу же ответил я. Он удовлетворенно кивнул и поднялся из-за стола, на котором в беспорядке лежали старинные манускрипты и толстенная книга с летописью, её я узнал сразу. Он подошёл к окну, на подоконнике которого стоял чугунный прибор напоминавший астролябию, положил на него руку и нежно провёл по её выгнутой поверхности.

— Облака — это только сегодня утром, — продолжил я: — Вчера вечером отсвечивал зеленым цветом Дорийский камень и звезды в созвездии Волопаса изменили своё положение…

— Это знак, — понял я. Он сильно волновался, такого за ним практически никогда не наблюдалось — слегка подергивались края век его глаз. Пройдя по комнате, он погасил все свечи. В келье стало намного темней. Он поманил меня рукой, сам же взял со стола длинный свиток ангирийского манускрипта и вновь подошёл к окну.

— О сочетании этих примет здесь и сказано, — тяжелый вздох вырвался из его груди: — Я очень давно жду… и готовлюсь к этому. Читай же!

Я встал, повернувшись к окну, чтобы ещё неяркий утренний свет осветил строчки манускрипта."Да и придёт зло на Землю обетованную в очередной раз, когда в небе звезды встанут в прямую линию, зеленой злобой расцветёт Дорийский камень, а утренние облака на безоблачном небе превратятся в угольник. Захочет зло победить и захватить мир земной ни посредством битвы открытой, а захватив разумом, используя слабости человеческие и страсти людские. Тогда и должны сойтись добро и зло в битве смертельной за род человеческий, ибо зло порождает зло, а добро порождает истину…"

Я оторвался от чтения и посмотрел на него. Он приблизился ко мне и посмотрел в глаза долгим проницательным взглядом, будто постигая все глубины моего сознания."Не хочу превращаться!" — и с чудовищным сопротивлением я представил себе прочную в щербинках каменную стену. Тяжесть в голове постепенно стала отступать, созданный мной мысленный блок сыграл свою роль.

— Хорошо, — похвалил меня он: — Ты научился сопротивляться даже мне. Помнишь, я рассказывал тебе о жизни Октады? Мыслю я, что именно он станет камнем преткновения в очередном споре сил добра и зла."Да, — мысленно ответил я: — Его разделили на две части, чтобы никто не смог воспользоваться его магической силой, так как он может воздействовать на человеческий разум и лишить любого силы воли, подчинив себе. Было ещё какое-то необходимое условие для того, чтобы он вновь мог обрести свои волшебные свойства. Ах, да! Получить его части нужно по добровольному согласию хранителей, иначе он может погубить нерадивого претендента. Но жезл был создан ведь не для этого?"

"Конечно же, нет, — он сел на свой стул, опять тяжело вздохнув: — Его создали основоположники нашего ордена, чтобы общаться с людьми на расстоянии, передавая свою мудрость и знания. Но, к большому сожалению, людям он не принес счастья, а кроме того, кое-кто возжелал использовать его совсем для других целей. Вот именно тогда советом ордена, после долгих споров, решено было его разделить на две части и оставить на хранение в разных королевствах, определив его хранителей среди людей, которые никогда бы не смогли им воспользоваться самостоятельно, это во-первых, а во-вторых, лишив тем самым возможности воспользоваться жезлом кого-то из самих магов, ибо соблазн обладания им был очень велик."

"А нельзя было его просто уничтожить? — спросил я опять, не открывая рта, мысленно адресуя вопрос ему."Разве можно уничтожить Солнце?" — был мне ответ.

— Теперь о другом. Согласно предсказаниям дорийцев тернистый путь победы над злом должен пройти простой человек, житель одной из стран восьми королевств. Кто он никто не знает. Но на протяжении всех этих лет я готовил людей, молодых, одаренных, талантливых, пытаясь внести свою лепту в торжество добра над злом. Я пытался передать им частицу той мудрости, что завещали нам маги, ибо чувствовал, что им, возможно, придется столкнуться с силой доселе невиданной. Ты у меня — тринадцатый. И мне приходится только сожалеть, что у нас было так мало времени. Но дождался своего часа только ты.

"Боже мой! Все эти двести или триста лет он готовил одного за другим тринадцать человек, не зная, является ли один из них избранником в предстоящей борьбе со злом, обучая его великой мудрости и азам волшебства, ожидая знака свыше, живя в этом вечном ожидании и испытывая угрызения совести — а вдруг, это не тот". Я впервые посмотрел на него по-другому. Передо мной сидел дряхлый старик с пылающим взглядом и уставшим лицом, каждый день, терзающий себя одним и тем же вопросом:"Правильно ли я поступаю?"

— А теперь ответь мне, готов ли и ты выполнить свой долг? — с некоторым пафосом спросил он: — Ибо я свой долг выполнил.

— Ради этого я потратил десять лучших лет своей жизни, — спокойно ответил я, и почти физически почувствовал, как невидимый груз переместился по воздуху размытой тенью от него ко мне и окутал мои плечи. Он вздохнул с облегчением.

— Я выполнил свою миссию. Теперь тебе стоит полагаться только на себя. Орден безусловно будет внимательно следить за твоими действиями, но помощь его возможна только в пространствах охваченных силой мысли ордена. Этого, конечно, не достаточно. Тебе придется пользоваться услугами друзей, но помни, что человеческий разум непредсказуем и слаб; для него изобретены миллионы соблазнов и искушений и не все могут их преодолеть, даже ты, мой лучший ученик!

"Потому что, не смотря ни на что — я тоже человек," — договорил я мысленно.

"Да," — ответил он спокойно, а вслух добавил:

— Я уже распорядился — корабль ждёт тебя на рейде. С собой ты возьмешь только то, чем сам научился пользоваться, а самое главное — постиг, смыл их применения. И помни: самый короткий путь к истине — самый длинный путь, и только сильный духовно и любящий сердцем, сможет его пройти достойно. Кроме этого, ты когда-то был одним из лучших фехтовальщиков всех восьми королевств — я верну тебе твое умение и навыки.

В келью мне принесли цивильную одежду. А когда я побрился и, облачился в неё, меня уже вряд ли бы смогли отличить от дворянина средней руки. В свой дорожный саквояж я вложил три склянки с волшебными эликсирами, предварительно проложив их целой пачкой носовых платков, дабы не разбить и не потерять ни капли драгоценной жидкости. Отец-казначей отсчитал мне в два кошелька по сто золотых, проверив одну из монет на зуб, при этом усмехнулся:

— Человек проверяет золото, а золото — человека.

Взяв в руку шпагу, я выдвинул её из ножен и с любопытством посмотрел на лезвие. По-правде говоря, даже, не думал, что придется ее когда-то снова обнажить. Боевой стилет сунул в ботфорт.

Едва я вступил на палубу корабля, тут же подняли все паруса. Соленый морской ветер их раздул, превратив в неестественные суконные полусферы. Загудели в воздухе натянутые просмоленные веревки и прочий такелаж, заскрипели прочные деревянные рули. Даже форштевень приподнялся кверху, придавая судну более обтекаемую форму и корабль, заелозив по волнам, сначала весь вытянулся, как гончая, а затем сорвался с места и рассекая белые буруны волн, устремился вперед — туда, где уже Солнце показало половину своего венценосного тела. Я повернулся к берегу и стал внимательно разглядывать остроконечный пик башни, в которой провел все эти годы. Маленькими черненькими оспинками на ее теле угадывались узкие окна, на какое-то мгновенье в одном из них мелькнуло белое пятнышко. Мне очень хотелось, чтобы это был он — седовласый, мудрый, жестокий и родной, тихонько стоящий у окна, с большой надеждой взирающий на удаляющийся корабль, доверивший мне дело всей своей жизни.

Корабль носил название"Апостол", восемь лет назад он был построен на фримийских судоверфях и все это время, отличаясь быстротой хода и повышенной плавучестью, использовался для доставки скоропортящихся грузов и срочной почты. Сделанный из прочных пород фримийского бука, даже после штормов и разлагающего действия морской соли, его только дважды ставили в док и то, только для того, чтобы ободрать днище от разного рода морских паразитов, насмерть въедающихся в обычную древесину, и просмолить корпус ниже ватерлинии. Все это время на судне командовал один человек — капитан Дод Брэмэн, довольно молодой моряк для капитанской должности, но справляющийся со своими обязанностями настолько превосходно, что его стали переманивать на другие суда, но Брэмэну полюбился"Апостол", и с него он уходить не собирался. А кроме того, тридцативосьмилетний капитан, заросший рыжей бородой и, практически никогда не снимающий с головы"голландку", очень любил море и жизни без него себе не представлял. На все остальные случаи жизни Брэмэн говорил одну крылатую фразу, услышанную им много лет назад в таверне Золотой Порты:"Море разъединяет страны, соединяя их"и был этому смыслу несказанно рад. Видимо, по-своему он был прав.

Матрос Дастин Бок, сидя в бочке, закрепленной у самой верхушки грот-мачты, лодку заметил первым. Он, как положено, громко засвистел в свой пронзительный свисток, а уже потом, когда на палубу высыпались все обитатели корабля, зычным баритоном сообщил о своей находке.

Капитан, заслонив глаза кистью руки, от ярких солнечных лучей, зорко разглядывал неожиданно появившуюся лодку.

— До берега миль двадцать пять, — сообщил он мне: — Для рыбаков далековато."Что он там видит?" — удивился я. В глазах играли солнечные блики, отсвечивающие от мелкой волны пронзительно изумрудно-лазоревого цвета. Но Брэмэн четко отдал отрывистые приказы и корабль тут же сменил курс, перевалившись на правый бок.

— Хоть ваш старик и дал мне указания — не встревать ни в какие дела, но закон моря суров. Мы должны оказать помощь! Грот-парус вниз!

Корабль, потеряв основной двигатель в виде четырехугольного паруса, сразу же сбавил ход и продолжал плыть вперед, скорее всего уже по инерции. Теперь заметно стала ощущаться качка и подбрасывание на волнах, которая практически не чувствовалась при его движении. Свободные от несения вахты матросы сгрудились на носу корабля, пытаясь как-то разглядеть причину вынужденной смены курса. Вскоре все смогли увидеть небольшую лодочку, раскачивающуюся на волнах. Скорее всего, она была рыбацкой, так как с ее кормы свешивалась и бултыхалась в морской пене разорванная пеньковая сеть. Весел видно не было, а в тех местах, где обычно имеются гнезда для уключин, доска была выворочена, а мелкие занозы торчали в разные стороны, напоминая собой остроконечные лепестки садовых астр. Всех, безусловно, теперь интересовало содержимое сети. И вот, когда корабль поравнялся с ней — среди рыбьих тушек в серебристой чешуе все разглядели скрюченное голое тело человека.

— Шлюпку на воду! — крикнул Брэмэн, другим жестом он расставил по бортам два десятка матросов с арбалетами наготове: — Не хватало ещё"купиться"на трюк морских разбойников. Я уже понимал, что таких совпадений в природе не может быть и внутренне начинал готовиться к любым возможным неожиданностям. Лодку пришвартовали к левому борту корабля и человека быстро на руках подняли на палубу. Это был пожилой мужчина с изможденным лицом и крепкими мозолистыми руками рыбака. Брэмэн не смог услышать ухом сердцебиения в его груди, тогда он быстро поднес свой кортик к его губам. Лезвие покрылось испариной.

— В каюту его, он жив!

Несчастного быстро подняли и быстро поволокли в капитанскую каюту, огибая бочки с водой и связки каната. И в эту минуту мне показалось, как он открыл левый глаз и, видя меня, кажется даже, подмигнул."Что за чертовщина!" — выругался я про себя, чувствуя легкий омерзительный холодок по спине. Тогда я сделал несколько шагов по направлению к нему и тщательно всмотрелся в его лицо — глаза несчастного были плотно закрыты, даже веки не подрагивали."Начинаю нервничать — это плохо!" — отчитал я самого себя. По приказу капитана, паруса были вновь развернуты и укреплены на реях, подхватив порыв попутного ветра, мы вновь устремились на восток, но смутное предчувствие уже не покидало меня. Склянки пробили шесть, когда Брэмэн сам подошёл ко мне и, взяв под руку, отвёл в сторону.

— Сударь, нехорошее предчувствие одолевает меня с самого утра. Я честный моряк, и никогда не ввязывался ни в какие козни. Этот необычный факт, лодка с рыбаком…

— Вас что-то смущает? — я понял его озабоченность.

— Честно говоря — да! Со слов рыбака, его болтает по морю дня три. Здесь все ничего, он из Порты, ловил макрель практически у самого берега, попал в шторм, и его лодку унесло в открытое море попутным шквалом, трое суток не пил, не ел — дошёл одним словом. Но я обратил внимание, что рыба, которая валялась у него будто только что из сетей, даже не протухла! Не знаю, зачем я вам про это все говорю?!

— Он пришёл в себя? — поинтересовался я вновь. Капитан кивнул и зло сплюнул за борт: — Говорили мне — не связываться со Стариком! Против вас-то я лично ничего не имею, но все это попахивает чертовщиной. К рыбаку я приставил охрану — мало ли что. Я удвоил наблюдение за морем, хотя нашу"ласточку"в море не догонит ни один корсар.

— Когда мы будем в Порте? — солнце уже стояло в зените и имело апельсиново-желтый цвет, я зажмурился, подставляя лицо его теплому приятному свету.

— Утром будем, а что? — встревожился капитан.

— Да нет, ничего. Дай-то бог!

Брэмэн опять подозрительно посмотрел на меня, провёл рукой по своей окладистой пушистой бороде:

— Вы что-то знаете?

— Нет, но чувствую какую-то опасность, — капитан даже обрадовался моим словам, он одернул полы своей куртки и обнажил свои крупные зубы в добродушной улыбке.

— Вот-вот, и у меня так же, — с некоторым облегчением сказал он.

Затем быстро, и, почти не держась за поручни, поднялся на капитанский мостик и что-то сказал рулевому, я же пошёл вдоль левого борта от носа к корме. В прозрачной воде замелькали темные, почти чёрные спины дельфинов, вся их стайка соревновалась в быстроте передвижения с"Апостолом"и им это удавалось. Они плыли параллельно с большой скоростью, периодически высовывая головы и хватая воздух со свистом своим дыхательным отверстием в голове.

Невольно залюбовавшись грациозностью тел морских животных, я даже отвлекся от неприятного предчувствия. День на"Апостоле"прошёл быстро и когда наступили сумерки, попутный ветер усилился; по приказу капитана были подняты дополнительные боковые буера, и он пообещал мне, что корабль прибудет в столицу Золотой Порты Дабу-Де ещё до рассвета, ибо теперь никаких остановок не будет. С этими новостями я вошёл в свою маленькую каюту под капитанским мостиком и рулевым и, по-свински, не раздеваясь, завалился на прибитую к половым доскам деревянную кровать. Равномерные покачивания, в такт движения волн, меня быстро убаюкали и, сомкнув веки, я быстро забылся во сне.

Разбудил меня непонятный шорох наверху, затем удар какого-то предмета об пол, потом все стихло. Заснуть я уже не мог. Сев на кровати, я стал пробуждаться ото сна. Кругом было темно, даже на расстоянии вытянутой руки не было видно ничего, кроме этого, душный и влажный морской воздух заставил меня вспотеть и, мне поневоле, пришлось скинуть рубашку и обтереться полотенцем. Не одеваясь, я вышел наружу, чтобы подышать свежим морским воздухом. На форштевне, грот-мачте и корме горели сигнальные фонари, отмечающие габариты судна. Куда не посмотри — кромешная тьма. Звезды заволокло облаками и их мерцание не пробивалось из-за туч и, если бы не белые пенные буруны, поднимающиеся по бортам корабля и с шумом низвергающиеся в стороны, можно было бы представить себя в абсолютно закрытом помещении и темноте. Глаза постепенно привыкли, и я стал различать отдельные предметы на палубе.

— Не спиться? — участливо спросил меня из-за спины голос Брэмэна. В темноте ярко-красный огненной точкой вспыхнул тлеющий табак в его трубке.

— Да, очень душно.

— Давайте поднимемся наверх, освежимся, а заодно проверим этого идиота — Колби! Крутит руль как старая камбала, — при этих его словах я обратил внимание, что судно хоть и не сбавило ход, но держится на воде менее устойчиво. Мы поднялись по крутым ступеням наверх.

— Куда он делся?! Колби!! Идиот! Чтоб ты провалился!

Я разглядел в темноте огромный колесообразный руль, из баранки которого в четыре стороны торчали дополнительные рычаги для удобства его вращения. Рулевого нигде не было.

— Не смыло же его за борт! Ко мне!! — уже во всю силу своих легких, рявкнул капитан. На палубе зажгли несколько факелов и, их дрожащие на ветру огни стали быстро приближаться. Двое матросов очень скоро оказались рядом с нами.

— Свети сюда! — капитан ткнул рукой в чернеющее на досках пятно. Свет факела высветил аккуратной формы лужицу буровато-красной жидкости, стекающей за борт. — Святая дева Мария! — перекрестился один из матросов."Это кровь," — понял я. Брэмэн макнул в нее палец и поднес к факелу.

— Прости меня, старина Колби, — тихо произнес он. — Кровь совсем свежая, но около получаса мы плывем неизвестно куда. Мы сбились с курса… — он перехватил штурвал и, что есть силы резко вывернул его влево, не понятно каким-то образом ориентируясь в темноте.

— Сударь, — обратился он ко мне: — Вы не должны обижаться, но я вас заключу под арест. Временно, конечно, до выяснения всех обстоятельств.

Мне оставалось только подчиниться, так как на месте капитана я поступил бы точно так же, в силу того, что на судне было только двое посторонних членов команды: я и спасенный накануне фригийский рыбак, но последний был в полубессознательном состоянии, а я"шлялся"недалеко от места происшествия. Он еще поступил со мной деликатно и мягко. Я зашел в свою каюту и услышал, как за мной дверь замкнули на засов."Ситуация, — подумал я, нащупав в темноте свой узел, извлек из него сухую рубашку, в которую тут же переоделся. Затем сел на кровать, стал разглядывать в темноте маленькое сферической формы окно, выходившее на корму, в него можно было просунуть лишь две сложенных вместе руки. По всему кораблю сновали взад-вперед матросы с факелами, их отсветы были видны через дверную щель."Опять что-то не так", — понял я, когда свет приблизился. Вновь заскрипел засов, дверь распахнулась. Снаружи стоял Брэмэн, он морщил своей лоб:

— Выходите, сударь, я снимаю с вас подозрения. Наш рыбачок, будь он не ладен, исчез, а его охрана перерезана как свиньи в загоне.

"Значит, я не ошибся, — понял я:"Он появился только для того, чтобы убедиться, что на корабле нахожусь я, после чего он сменил его курс. Зачем?"

— Капитан, на много ли мы отошли от первоначального курса?

Тот нажал плечами, освобождая мне дверь, я, с удовольствием, вышел из своего душного помещения.

— Мы уже на правильном курсе, а так… мили на четыре-пять. А что?

Я промолчал, он подал мне куртку:

— Оденьтесь, под утро стало прохладней, и появился легкий туман.

И в это самое время на всем ходу корабль налетел своим приземистым днищем на коралловый риф, который неожиданно вырос на пути, исходя из самой глубины. Известковый остров не выдержал силы удара и надломился поперек, но не раскололся полностью, а покачавшись, остался на месте, только мелкое крошево под своей силой тяжести, замутив воду вокруг, стало медленно опускаться на дно. И"Апостол"пробитый в днище, остановился, как пришпиленный булавкой мотылек. От сильного удара треснула тяжелая грот-мачта, а раздутые ветром паруса рывком в сторону, вырвали ее с места. И деревянная конструкция, разрывая крепкие пеньковые веревки и, тараня все на своем пути, рухнула на палубу, снеся капитанский мостик вместе со штурвалом. Выбитые из рук факела запалили парусину как солому, огонь быстро стал пожирать материал, но его быстро залили забортной водой.

— Быстро в трюм! — во всю мощь своих легких крикнул Брэмэн. Матросы, оставшиеся в живых, к их чести, не запаниковали, а стали действовать слаженно и довольно расторопно, как умелая сплоченная команда. Я быстро пролез в свою искореженную каюту и нашел свой саквояж.

— Кэп, воды в трюме не много. Самое главное она не прибывает, — быстро отчеканил кто-то в темноте. Матросы быстро обрубили, оставшиеся целыми веревки и столкнули мачту в воду. Раненных начали перевязывать, погибших тут же оттащили на нос и прикрыли остатками парусины. Начинало светать, черный мрак ночи превратился в сероватую пелену рассвета.

— Смотрите! — закричал, чудом оставшийся в живых Дастин Бок, показывая рукой куда-то вперед. Впереди корабля, шумно вспенивая воду на расстоянии нескольких десятков метров, из морской пучины показались неровные очертания каменистой площадки, которая все выше и выше поднималась из воды, источая тучи брызг. Потоки воды стекали широкими рукавами с нее вниз и закручивались в маленькие водовороты. Морские глыбы по краям площадки торчали точно зубцы крепостной стены.

— Санта Мария!! — Брэмэн перекрестился и приложил два пальца к губам. Ошеломленные увиденным катаклизмом, люди замерли, как загипнотизированные. Остовом внезапно появившегося острова был гигантский буроватый от водорослей коралловый стержень. Площадка замерла на уровне корабельной палубы, по размерам и форме напоминая"Апостол". Первым очнулся капитан и, чувствуя неестественность происходящего, крикнул:

— Что встали как бараны на заклание! К оружию!

Но матросы, зачарованные невиданные зрелищем, стояли без движения. И тут на площадке, выросшей их морских недр острова, появился человек. Он возник в его центре, как будто по крупицам материализуясь из воздуха, тумана и брызг соленой воды. В предрассветной мгле его не было четко видно, только фигура, очерчиваемая ниспадающими полами плаща. Было заметно по движению его головы, что он присматривается к людям, столпившимся на палубе. И я это понял сразу, он взглядом высматривает меня, это не составляло особого труда, так как в своей белоснежной рубашке я хорошо выделялся среди прочих, даже в сумерках. Найдя меня, он удовлетворенно потер руки.

"Я рад нашей встрече", — услышал я:"Давайте обойдемся без лишних формальностей. Я знаю — кто вы, зачем плывете и кто вас послал. Вы наверняка, догадываетесь, кто я.""Чего вы хотите? — так же мысленно спросил я его.

"Прекрасно. До чего же вы талантливый, молодой человек. А ваш Учитель… так обучить человека. Ну, да ладно. Предлагаю договориться сразу. Вы не вмешиваетесь ни в какие дела, главное не мешаете мне, оседаете в любом из королевств и с вашими-то способностями. А если хотите — могу даже помочь… разбогатеть. Солидное положение, выгодный брак, наконец, даже искренняя любовь? Хотите? Нужно только сохранять полный нейтралитет — это ведь не сложно?"

"А он не все знает, — удивился я."Чего я не знаю?" — встревожился он и я почувствовал, как его жадные черные щупальца сознания пытаются вползти в меня, изучить всю подноготную, но я, как положено, представил себе абсолютно замкнутую комнату, без окон и дверей, уносящуюся в бесконечность своими монотонно однообразными серыми стенами. Он осекся."А если я скажу — нет?""Тогда вы просто никуда не доплывете. Погибнут все люди, которые окружают вас сейчас. Разве не жалко? Хотя говорят, что бесстрашные люди могут не жалеть даже себя, что им другие?"

Откуда-то с неба, каркая и тяжело хлопая крыльями, ему на плечо опустился крупный черный ворон. Я повернулся к Брэмэну, тот стоял неподвижно, застыв в совершенно нелепой позе."Он использует парадокс времени, — догадался я:"Раз прилетел ворон, значит недалеко и берег".

"Вы слишком долго думаете", — начал меня торопить он. Я услышал непонятный скрежет и выглянул за борт. Десятки тысяч маленьких отростков розовых кораллов, цепляясь друг за друга, облепили борта судна и настойчиво ползли к палубе со всех сторон. Весь корпус корабля покрылся ими точно панцирем. Я поднял с палубы заряженный арбалет и выстрелил в незнакомца. Стрела просто растворилась в его фигуре, не причинив ни малейшего вреда последнему, тот откинул голову назад и зашелся в беззвучном смехе:"Так это ваш ответ?". Тогда я показал ему фигуру, сложенную из трех пальцев и начал расталкивать Брэмэна."Глупо!" — усмехнулся он. В это время страшный треск деревянных бортов корабля наполнил все окружающее пространство, оглушив. Обшивка лопнула под чудовищным давлением внезапно образовавшихся известковых кораллов, которые решили сомкнуться, образовав еще один риф, но на их пути оказался"Апостол". Тонны воды хлынули в трюм, ломая переборки и кроша все препятствия на своем пути. Выдавленное снизу днище, подпрыгнуло вверх и расколовшись пополам, разнесло в щепки верхнюю палубу. Оставшиеся боковые мачты и изящный форштевень срезало точно ножом."Апостол"под действием чудовищной силы сложился в гармошку и моментально затонул. На его месте сначала образовался небольшой водоворот, который затянул в свою страшную пасть уцелевших матросов и обломки корабля, а затем выкинул на морскую поверхность лишь деревянные обломки, сомкнувшись. Постояв на площадке, точно на пьедестале, над местом гибели корабля, незнакомец так же медленно, как и появился, растворился в воздухе, а коралловый остов погрузился в воду, чтобы больше никогда не появиться на этом месте. И тут взошло Солнце, туман моментально развеялся и четко стал виден покатый каменистый берег, покрытый скудной растительностью и, вгрызшимися в камень корнями, прибрежных сосен; до него было не более двухсот метров. В наступившей тишине отчетливо слышался шум прибоя. Чуть левее, может быть, на расстоянии двух миль, возвышались сказочно белоснежные купола и минаретов и мечетей Дабу-Де — столицы Золотой Порты. У его набережной мелькали паруса небольших рыбацких лодочек, рыбаки собирались в море, начинался обычный день. Черный ворон, дав круг над всплывшими обломками корабля, набирая высоту устремился к берегу, картаво каркая на лету.

***

Свист, хохот и гомон большой толпы привлекли моё внимание сразу. Протиснувшись между лотками с торговцами и всевозможной экзотической снедью, начиная от причудливых морских обитателей до крупных зеленых оливков и оранжевой хурмы, я очутился среди большого скопления народа. Разноцветные тюрбаны и белые чалмы покрывали головы людей, охваченных азартом. Брызгая слюной и размахивая руками, они пытались перекричать друг друга. Их длиннополая, открытая книзу как женские платья, одежда, преимущественно белых и светлых тонов была покрыта пылью. Пыль оседала сверху, от их непрерывного притопывания и неестественных танцевальных па. Толпа не просто стояла, а образовала круг вокруг высоких стен вольера, где, как я понял, происходили основные события. Дикий рёв и рычание исходили оттуда, раздавались глухие удары и в клубах пыли мелькали едва различимые тела. Я постарался приблизиться, активно работая локтями и расталкивая любопытных, в ответ выслушивая много нелестных отзывов о себе. Мой вид и одежда не вызывали любопытства, ибо портовый город привык к иностранцам. Наконец, мне удалось подобраться к стенке вольера, к которой меня тут же прижали остальные зрители. Шли собачьи бои. На арене вольера, сцепившись в мертвой хватке, катались по земле два крупных волкодава. Вся их шерсть была покрыта слюной вперемежку с кровью, бой уже подходил к концу, так как собаки уже выдохлись. Их разноцветная шерсть клочками валялась повсюду. И животные, сцепив, друг на друге свои мощные челюсти, уже с трудом переставляли лапы. Громкое улюлюканье и"тычки"палками уже не могли их раззадорить и, почувствовав это, ведущий бой, окатил их ведром воды, и хозяева без особого труда растащили в сторону измученных животных. А люди требовали новые зрелища и кидали к ногам верзилы-ведущего свои медные монеты за животное и кровавое времяпровождение. Я уже собирался уходить и развернулся, чтобы вновь протиснуться сквозь толпу, когда почувствовал, что у окружающих меня людей от предвкушения чего-то необычного захватило дух, толпа замерла, а затем мощно рванула к вольеру, пытаясь отбить для себя более удобные места для наблюдения. Я повернул обратно. В вольер завели крупную собаку дымчато-серого окраса. Пес стоял на своих мощных лапах, вытянув вперед квадратную тяжелую голову с массивными челюстями. Весь верх головы: уши и глаза были спрятаны под металлическим шлемом, на котором развевалось перо неизвестной птицы. Холка и низ шеи были защищены кожаным поводком с выступающими наружу остроконечными шипами. При его поступи на широкой груди колыхалась отметина в виде белой птицы. Пес мне понравился с первого взгляда и непросто своим боевым видом или экстерьером, а каким-то осмысленным поведением."Дабы сохранить свою жизнь — передай часть ее другому существу", — вспомнились слова Учителя:"Над этим стоит подумать. Что же будет дальше?"Пес встряхнулся — волнами на его теле заходили толстые кожаные складки, я пытался увидеть его глаза, но мне это не удалось. Ведущий что-то громко прокричал и толпа моментально затихла. С другого конца вольера открылась дверца и внутрь несколько помощников втащили пять клеток на небольших колесиках. Внутри передвижных тюрем находилось по три крупных свирепых степных волка. Увидев людей, они, молча оскалились, обнажив свои огромные клыки, их шерсть поднималась дыбом. Эх, дай им только волю! Помощники ловко открыли их дверцы и моментально исчезли за стенами вольера.

— Что это за собака? — спросил я рядом стоящего толстяка в цветастом тюрбане. Он недовольно посмотрел на меня, приложил палец ко рту, но затем все-таки ответил:

"Это лучший пес"девонширской"гвардии — Айсан, он носит титул"ведущего отряда". По уму и отваге ему нет равных. На службе он что-то там натворил и, поэтому его продали на бои".

Видимо волки были из одной стаи, ибо быстро выскочив из клеток, они, не обнюхивали друг друга, не выказывая положения своей стаи, быстро сбились в кучу и определились, кто есть кто. Я перевел взгляд на собаку. Пес стоял, молча, внимательно изучая противника, лишь легкое подрагивание его хвоста и мышцы на левой задней ноге выдавали его волнение. Волки люто ненавидели людей, всех людей от мала до велика. На то у них были свои веские волчьи причины, но еще больше они ненавидели собак, считая их первородными предателями своего племени, которые не заслуживали прощения ни при каких обстоятельствах. И тут перед собой они увидели его, который должен был умереть, искупив своей смертью их позор. Альтернативы не было. Но в иерархической лестнице волков действуют свои законы, которые нельзя переиначивать, перетрактовывать и не исполнять, ибо за любую погрешность ослушника ждет неминуемое наказание — смерть. Поэтому волки, скалясь, двинулись вперед, ожидая сигнала своего вожака, потому что для них он был царь и бог, а главное неусыпный надзиратель за исполнением воли закона природы. Пес прекрасно понимал, что со стаей он справиться не сможет ни при каких обстоятельствах. Ему нужно было поставить одну точку над"i" — это был его единственный шанс."Ну, давай!" — стал мысленно подбадривать я собаку. И в какой-то момент вожак стаи выдал себя, совершенно незаметным для людского глаза жестом. То ли он горделиво поднял хвост, то ли вытянул морду, я не знаю, но именно распознав непонятные для нас знаки, пес стремительно рванулся к нему. Метнувшемуся навстречу телохранителю вожака пес распорол брюхо, острыми шипами поводка, потом сдавил горло волчьего начальника своими челюстями, а уже за тем, завалил его на бок и рванул голову в сторону. Все услышали хруст ломаемых шейных позвонков. Пес еще секунду постоял над поверженным соперником, и пошел на свое исходное место. Остальные волки даже не посмели оскалиться на него, ибо он доказал свою правоту с помощью силы. Вот такой закон. И тут от восторга взревела толпа, я не стал дожидаться продолжения и потихонечку выскользнул из нее:"С этим псом мы обязательно должны встретиться".

Я быстро прошел по извилистым улочкам города, сдавленных с обеих сторон невысокими глинобитными стенами мазанок, прошел мимо двух или трех караван-сараев и очутился на пристани. Полосатый парус лодки рыбака Хакима я узнал сразу. Этот парус я бы узнал из тысячи, потому что своего спасителя забыть невозможно. Если бы не осколок боковой мачты, за который я привязал себя, то давно бы уже покоился на песчаном дне моря.

Ноги одеревенели, несмотря на довольно сносную температуру воды, а плавать то я не умел, потому, удерживаясь за деревянный брус, греб к берегу, сколько было сил, стараясь при этом не лишиться своего саквояжа. Сколько я не кричал, мои призывы о помощи слышали только парящие над водой чайки и то, они сначала пикировали на меня, стараясь больше удовлетворить свое любопытство, а затем, потеряв ко мне всякий интерес, улетали в сторону в поисках мелкой рыбешки. Берег был совсем близко. Просто так было обидно тонуть. Несколько раз подо мной проплывала какая-то крупная рыбина, ее тень трех или четырех метров в длину была четко видна в прозрачной воде. Стало жутко."Не хватало, чтобы меня просто сожрали", — с досадой и страхом подумал я, но ноги прижал к себе насколько смог. И в это время я увидел парусник. Это была небольших размеров лодка, которой умело, управлял один человек. Ее красно-белый в полоску парус запомнился мне на всю жизнь. Я поднял над водой свободную руку и что есть силы стал ей размахивать.

Рыбака звали Хаким. Он не только вытащил меня из воды, но и привел в свой дом, где я проспал часов пятнадцать. Он ни о чем меня не спрашивал и только улыбался, похлопывая по спине, приговаривал:"На все воля всевышнего!"Я быстро восстановил силы и сегодня, когда он ушел к лодке, постарался самостоятельно обойти город, но никаких новостей, к сожалению, узнать не удалось. Мне предстояло обязательно выяснить — в каком из восьми королевств хранятся части жезла.

Хаким встретил меня у лодки, улыбаясь.

— Я вижу с тобой все хорошо, чужестранец.

Он осмотрел меня критическим взглядом с ног до головы и цокнул, видимо выражая свое удовлетворение.

— Словами не выразить той благодарности, которую я хотел бы тебе высказать, — начал я, отстегивая кошелек от пояса. Хаким остановил меня жестом.

— Не надо денег, любой бы поступил на моем месте так же — не гневи всевышнего! Мы — люди должны помогать друг другу.

— Я не хотел тебя обидеть, — сконфузился я: — Это от всей души.

Хаким внимательно посмотрел на меня, потом взял кошелек, развязал его тугую тесьму и вытащил три золотые монеты, остальное быстро вернул мне.

— Не искушай меня! Я и так теперь богач!

Он засмеялся

— Куда ты теперь?

— Я думаю — в королевство Густава.

Хаким хлопнул себя ладонью по лбу и засмеялся:

— Тогда я дам тебе полезный совет. Сегодня туда отправляется богатый караван. Если ты поспешишь — то найдешь себе в нем место. Караван баши — зовут его Мутрак.

На прощание мы с ним обнялись, и простой рыбак Хаким долго смотрел мне вслед, наверное, удивляясь необыкновенному поведению и чудачеству богатого чужестранца.

Караван баши Мутрак за три золотые монеты согласился довезти меня до Густавграда, для приличия поторговавшись. Караван отправился на рассвете следующего дня. Около ста верблюдов везли на продажу тюки с изысканной материей, восточными сладостями и искусно сделанными дабу-дейскими клинками, которые пользовались большим спросом, кроме этого с караваном была отправлена дипломатическая почта. Такие большие караваны ходили редко. Они обычно собирались в течение двух-трех месяцев, так что мне повезло. Помимо многочисленной обслуги караван сопровождали наемные охранники, их было около тридцати. На перевалах появились шайки разбойников, и такая мера предосторожности не считалась излишней. Они ехали верхом, разделившись на два отряда; первый в виде авангарда следовал впереди на расстоянии арбалетного выстрела, а второй замыкал караван, подгоняя отстающих. С караваном ехали и простые пассажиры, такие как я, набралось их человек с десять, так было безопасней. Высокие и лохматые дромадеры шли с постоянной скоростью, не отвлекаясь на еду и водопой, вытянувшись длинной чередой, за что так высоко и ценились. Весь наш путь должен был проходить по границе трех королевств, в мало обитаемых и практически труднодоступных районах, но значительный выигрыш во времени при движении по этому маршруту, и вообще-то, удобная дорога, известная не одну сотню лет, заставляли караван баши, несмотря на некоторый риск, выбирать именно её.

Моими попутчиками оказалось целое семейство, состоящее из папы, мамы и трёх погодков: восьми, девяти и десяти лет отроду, которые занимали двух дромадеров и ехали в Густавград, чтобы открыть там свою лавку по продаже тканей, а если повезет, то и остаться, потому, как торговля за рубежом сулила не хилые барыши. Дети постоянно галдели, сидя в специально привязанных к животным корзинам. Два других пассажира везли письма от султана в королевскую канцелярию Густава, оба они были примерно одного возраста, лет тридцати. Кривые сабли, торчащие у них на боку и большой круглый медный жетон, висящий у них на шее с изображением гепарда, свидетельствовал об их принадлежности к касте военных письмоносцев. Слева от меня на белом верблюде раскачивался из стороны в сторону толстый как бочка и молчаливый как рыба лекарь Касим, так, во всяком случае, к нему обращался наш караван баши. Девятым пассажиром, а вернее пассажиркой была миловидная молодая женщина, супруга посла Бельсим в Дабу-Де, она ехала к своим престарелым и больным родителям по их настоятельной просьбе. Для мужчин востока путешествие женщины в одиночку с незнакомыми людьми было не только не понятным фактом, но и оскорбительным, однако заплатив за неё приличную сумму денег, её муж сразу же прекратил негодование и даже вызвал взаимопонимание и симпатию со стороны караван баши.

Сначала караван пересёк пустынную равнину, где Солнце припекало так, что создавалось впечатление нахождения, в лучшем случае, на раскаленной сковороде. Красноватого цвета пересушенный песок осыпался под ногами дромадеров. Растительности, за исключением сероватого цвета колючих кустарников, не было вообще. Изредка на невысоких барханах путники могли разглядеть вставших в угрожающую позу, клешнями вперед и задравших свой хвост со смертоносным жалом, скорпионов, или же, греющихся на солнце вертких и стремительных ящерок-агав. Но вскоре пустыня осталась позади, впереди показались горные отроги и все с облегчением почувствовали на себе нежное дуновение прохладного ветерка, расплавленный воздух остался позади.

— У реки сделаем привал, — заверил всех караван баши. Дети защебетали от радости, у остальных так же настроение улучшилось, и все в предвкушении остановки, стали высматривать впереди себя — не появится ли долгожданная река, уже, больно хотелось размяться и вытянуть немного затекшие за время дороги ноги. Через два часа показались желто-мутные воды реки Каюн, как ее называли погонщики; в королевстве Густава и во Фрилин, где она протекала так же, она носила название Голда. Суглинок по берегам этой неширокой, но весьма растянувшейся на три королевства реки и глинисто-илистое дно придавали ей такой мутный и грязный вид желтоватого цвета. Течение реки нельзя было назвать стремительным, но свои воды она довольно быстро несла к морю, начинаясь где-то в горах несколькими источниками. Вот именно там, некогда были обнаружены золотые россыпи, вывернутые на поверхность различного размера самородками. В самом широком месте река не превышала двадцати — двадцати пяти метров шириной, а глубина доходила лишь до двух — двух с половиной метров. Берега реки заросли высокой осокой, чуть в стороне, окаймляя её, шли заросли дикой алычи и тамариска. Мы продолжали путь вдоль реки и форсировав ее вброд, у известного одному караван баши Мутраку места, остановились. Верблюдов сначала отвели на водопой, а затем разместили по периметру большого круга, внутри которого расположились люди. Быстро разгорелись костры, на которых погонщики стали варить нехитрую снедь, а когда пища была готова, появился вернувшийся авангард. Командир боевого охранения, пожилой мужчина с седой бородой и перевязанным черной полоской материи левым глазом наискось лица, со следами двух сабельных шрамов на лбу, сам сильно смахивал на разбойника. Он молодцевато спрыгнул со своего иноходца и подошел к караван баши Мутраку, тот восседал на походном ковре и пил маленькими глоточками зеленый чай из пиалы.

Я закрыл глаза и начал медитировать, отключившись от всего лишнего. Все четче и четче стали доноситься слова разговаривающих между собой людей.

— …впереди мы вспугнули небольшой отряд местных разбойников, — это говорил начальник охраны хрипловатых голосом: — Они не предоставляют для каравана никакой угрозы, но чуть в стороне я увидел следы коней, их я насчитал больше ста.

— Что ты этим хочешь сказать, уважаемый Асраил? Здесь же проходит караванная тропа, следов должно быть много, — это уже говорил караван баши.

— Нет, следы свежие. Недавно проехал большой отряд всадников и всевышний подсказывает мне, что нас ждет опасность — засада!

— Что ты такое говоришь?! — возмутился караван баши: — Отродясь в этих местах разбойники никогда не собирались в такие большие отряды. Может быть, прогнали косяк аргамаков или что-нибудь еще, — уже, более тише, добавил Мутрак.

— Нет, не тешьте себя надеждой, уважаемый! Кони подкованные — это боевые кони. Если вы хотите следовать дальше — ступайте, аллах мне свидетель! Но своих людей дальше я не поведу.

Я почувствовал как караван баши, налившись гневом, вскочил с места, опрокинув аккуратный чайник прямо на ковер.

— Ты хочешь пустить меня по миру?! Знаешь ли ты во сколько обойдется мне эта неустойка, если караван вернется?!

— Знаю, — твердо ответил ему начальник охраны: — Это цена вашей собственной жизни.

Караван баши сразу же сник, он в вопросах безопасности всецело полагался на опытного начальника охраны, который интуитивно чувствовал возможную опасность и не раз выручал караваны от неминуемой гибели и разграбления. Я открыл глаза и увидел их — двух людей, стоящих друг напротив друга. Караван баши с досады махнул рукой и велел позвать к себе десятников. Недолго посовещавшись, они разбрелись уже к своим подчиненным. Слух о возвращении каравана распространился очень быстро. Все пассажиры очень расстроились, только толстяк Касим никак не прореагировал на полученное известие, он тупо посмотрел на караван баши и продолжил прерванную трапезу.

— Мы уходим назад — где-то — через час, — сообщил Мутрак: — По возвращению, я верну все ваши деньги.

Он развёл руки в сторону и хлопнул себя по бокам, выражая свое сожаление. Я поднялся с места и шагнул к нему.

— Многоуважаемый, Мутрак-баши! Не могли бы Вы, естественно за приличные деньги, продать мне одного из ваших лучших коней — я указал на гнедого жеребца пощипывающего траву у берега реки. Он остановился и с любопытством посмотрел на меня.

— Я не могу возвращаться, мне нужно ехать срочно.

— Вам так не терпится лишиться своей драгоценной головы?! Разбойники никого не щадят — вы об этом знаете?

Я улыбнулся ему в ответ и кивнул несколько раз, после чего достал из своего кошелька двадцать золотых и вручил их караван баши. Он с минуту колебался, но тяжесть монет и их количество убедили его и он, подозвав слуг, распорядился насчет жеребца. Потом прикинул деньги на вес в руке и сам, вытащив из тюка кривой клинок в ножнах, вручил его мне. Неожиданно ехать со мной вызвались военные письмоносцы, вручившие караван баши султанскую тамгу, обязывающую всех поданных султаната оказывать её владельцам всяческое содействие — доставка срочных писем не требовала отлагательств. Караван баши поморщился, но коней им выделил тоже, правда, похуже. Другой неожиданностью, для меня лично, было решение отправиться в смертельно опасное путешествие и лекаря — молчаливого толстяка Касима, он приобрел себе верблюда. Перед тем, как отправиться в дальнейший путь к нам подошел начальник охраны Асраил. Он молча поклонился нам, приложив руку к сердцу и ко лбу — он преклонялся перед нашей отвагой и решительность, а заодно и прощался, не веря в благоприятный исход нашего предприятия.

Мы в абсолютном молчании въехали в неширокое ущелье между поросших разнотравьем холмов. Исхоженная многочисленными караванами тропа уходила дальше, и делая резкий изгиб, скрывалась за одним из холмов. Терпкий и немного сладковатый цветочный запах витал в воздухе, жужжание пчёл над разнообразными соцветиями вызывало приятные воспоминания далекого детства. И тут мне показалось, что к нему примешивается посторонний оттенок — запах конского пота и тревоги; он исходил оттуда — из-за поворота. Я поднял руку, призывая остановиться своих спутников. Мы прислушивались — было тихо. И тут где-то невдалеке фыркнула лошадь. Мы спешились и, стали по косо подниматься на холму, огибая его сбоку. Только Касим остался внизу, не желая расставаться со своим дромадером. Мои спутники обнажили сабли и, тяжело дыша, последовали за мной. Пройдя холм, мы легли и осторожно подползли к его краю, раздвигали перед собой густую траву. Там внизу, на широком дне ущелья и продолжении тропы находилось не менее пятидесяти всадников, они держали наперевес короткие пики, их кони в нетерпении переминались с ноги на ногу."Это первая ударная группа," — понял я:"Где же остальные?"Остальные рассредоточились по склонам холмов с двух сторон, они прятались в густой траве, держа наготове свои луки. Сливающаяся с окружающим их зеленым ландшафтом одежда и вымазанные грязью лица делали их практически незаметными, если бы ни некоторые движения, которые они совершали, разглядеть их искусную маскировку было бы просто невозможно. Мы, молча, отползли назад и немного отдышались.

— Что будем делать, господа? — обратился я к своим спутникам: — Здесь нам не прорваться. Асраил был прав — они ждут караван.

Стараясь вызвать как можно меньше шума, мы спустились вниз к своим лошадям и Касиму.

— Нужно идти в обход, — предложил я: — И постараться при этом не сбиться с дороги. И наш маленький отряд, миновал опасное место, стал выбирать поворот, где смогли бы пройти наши животные. Вскоре нам удалось найти место, где мы свернули на козью тропу. Она сильно петляла по холмам, уходя то вверх, то вниз и каравану здесь было бы делать нечего, но для нескольких всадников она была вполне сносна. Через некоторое время, кони вынесли нас на узкую ленточку горной тропы, проходящей по краю громадной гранитной горы. Внизу зияла бездна, на дне которой узкой полоской бежала желтоватая Голда. Склон был вертикально отвесным и совершенно гладким. Даже Касим присвистнул, оценив возможную опасность перехода. Чтобы не сорваться в пропасть и помочь нашим лошадкам и дромадеру, мы спешились. Животных взяли под уздцы и, успокаивая их ласковыми словами, двинулись на приступ гранитной горы. Ширина тропы в отдельных местах не превышала метра. Лошади храпели от страха и косили своими большими глазами в пропасть, но подбадриваемые нами все-таки продвигались вперед. Дромадер попался под стать Касиму, он жевал свою вечную жвачку и не выражал никаких чувств, при этом вел себя настолько уверенно на узкой тропе, что вызывал закономерную зависть и уважение. Письмоносцы вслух молили всевышнего ниспослать им удачу, а я радовался тому, что ветер дует нам не в спину и не на встречу, а прижимает к скале, как бы страхуя. Так продолжалось несколько часов пока мы не миновали гранитное препятствие и вновь не вышли на спасительные холмы. Мои спутники попросили меня остановиться, они достали из седельных сумок небольшие молитвенные коврики, расстелили их на траве и совершили очередную молитву во спасение наших душ. По мере нашего дальнейшего продвижения на холмах стали появляться сначала отдельные деревья, потом их скопления и наконец, мы очутились в настоящем лесу. Мы взяли чуть влево и вскоре оказались на караванной тропе. Увидев прибитый указатель на столбе с известным мне готическим шрифтом, я понял, что мы въезжаем в королевство Густава. Сердце забилось в груди от волнения и предчувствия увидеть до боли знакомые места.

— Я думаю — нам надо передохнуть, — предложил я. Мои спутники, негласно признав во мне лидера, повиновались. Коней стреножили и отпустили попастись на сочных травах. Дромадер никуда не пошёл, он подогнул под себя ноги и улегся неподалеку, продолжая монотонно жевать. И тут, прямо из зарослей папоротника в человеческий рост, на сером длинноухом ослике к нам выехал монах в коричневой рясе. Он имел толстенький выпирающий живот и чисто выбритую лысую голову с кудрявой бородой. Его карие глаза радостно блеснули, собрав морщинки по их углам, а курносый нос задрался кверху.

— День добрый, странники! — поприветствовал он нас и широко улыбнулся.

— Здравствуйте, святой отец, — за всех поприветствовал его я. Он перекинул ногу через седло и очутился на земле. Мы пригласили его к трапезе.

— Пожалуй, не откажусь, — охотно согласился он и принялся за еду. Поверх его рясы на суровой нитке болтался жетон ордена ангеритских монахов. За едой мы обменялись обычными в таких случаях расспросами и ответами. Почувствовав его безобидность, мои спутники окончательно успокоились. До Гутавграда нам осталось три или четыре часа езды. Воздав хвалу господу за хлеб наш насущный, монах поднялся и движением головы отозвал меня в сторону. Мы подошли к ослику, который был очень ухожен и, в настоящее время пощипывал вкусный клевер, росший вокруг деревьев, с аппетитом пережевывая малиновые цветы.

— Честно говоря, я ехал здесь, не ожидая тебя увидеть живым, — признался он: — Гибель корабля со всеми людьми, находящимися на борту, повергла Учителя в большую печаль. Но искорки надежды не угасли в его душе. Теперь о главном, сын мой. Части жезла хранятся в двух государствах: Донетрийской империи и королевстве Густава. Ты не должен обижаться на Учителя, что он сразу не поведал тебе от этом, ибо истина познается не сразу, а познанная сразу может принести только вред и грех. Ты правильно выбрал путь и остался в живых, а это говорит о том, что ты — избранник божий и орден возлагает на тебя надежды. Сейчас надо поддержать в моральном аспекте короля Густава — это важно для дела нашего общего. Я надеюсь — ты понимаешь меня? — быстро почти скороговоркой, проговорил он.

Конец ознакомительного фрагмента.