Рыцари рейха

Руслан Мельников

Бывший омоновец, а ныне княжеский воевода Василий Бурцев на своей шкуре испытал буйный норов Господина Великого Новгорода. Усмирять толпу мятежников пришлось с помощью трофейного пулемета. Вече, скорый суд… Лишь вмешательство Александра Невского спасло Бурцева от верной смерти. Но и почетная ссылка в Псков не принесла покоя. Таинственное исчезновение супруги Агделайды, внезапное нападение эсэсовцев – и воевода с верными дружинниками оказывается в Венецианской республике. Оттуда русичам предстоит отправиться дальше – в Святые Земли, где властвует фашистско-тевтонский орден Хранителей Гроба. Где бродят слухи о чудо-оружии немецких колдунов. Книга публикуется в новой, авторской редакции.

Глава 2

Ярославово дворище Господина Великого Новгорода гудело. Колокольный гул и гул людских голосов сливались воедино. Площадь перед Никольским собором обратилась в живой бурлящий котел — многоголовый, многорукий, крикливый, бездумный. Раскрасневшиеся лица, раззявленные в воплях рты, сжатые кулаки. И над всем этим — буханье вечевого набата.

В толпе отдельными, но частыми кучками стояли угрюмые здоровяки с дубьем. Все — из купеческих повольников. А кое-где поблескивали и брони оружных бойцов. Вооруженные группки словно специально распихал кто вечевой площади и сделал это грамотно, — так, чтоб при необходимости всюду, сразу достать и утихомирить недовольных или шибко умных.

Разномастного люда понабежало со Славенского и Плотницкого концов уйма — не то что яблоку, огрызку негде пасть. Многие новгородцы, правда, пока не могли взять в толк, что произошло. Их быстро вводили в курс дела услужливые доброхоты. А со ступеней собора орал, перекрикивая колокол и толпу, здоровый, конопатый и необычайно звонкоголосый парень.

— Татары сёдни девку новгородскую снасильничали-и-и!

Голосистого оратора Ивановской ста знали многие. Знали новгородцы и о том, что надрывал глотку Мишка Пустобрех только за большую плату. Впрочем, сейчас о чужой мошне не думалось. Позабылось как-то и Мишкино прозвище. Уж слишком нежданной и тревожной оказалось новость.

— Татары?! — охнуло вече, — Снасильничали?!

Даже колокол стих… Только эхо долго звенело еще над Ярославовым дворищем.

— Да не могет того быть! — возмутился кто-то. — Княжьи татары — бесермене смирные!

— Бесермене — они и есть бесермене! — осадили несогласного.

Где-то над толпой поднялась и опустилась дубинка. Несогласный больше не возражал.

— Злы-дни-и-и! — дружно возопили подкупленные заранее вечевые крикуны. — Не-хрис-ти-и-и! Бал-вох-ва-лы-ы-ы!

— Сам Арапшаа, воевода татарский, над бедняжкой измывалси-и-и! — громко запричитал конопатый.

— Арапша?! — в пронесшемся над толпой возгласе послышалось удивление и возмущение.

Татарского нойона, служившего при княжеской дружине, знали многие. И темных делишек за этим язычником-иноверцем пока не замечалось.

Опомниться изумленным новгородцем Мишка не давал.

— Бесермены княжьи лютуют в Господине Велико-о-ом, — надрывался оратор. — Так доколе терпеть будем бесчинства нехристей, братия-а-а?!

— До-ко-ле?! — слаженным многоголосым басом подхватили из толпы крикуны-подпевалы.

— Доколе? — отозвалось-таки взбудораженное заводилами вече.

Толпа разогревалась, и конопатый принялся за главное:

— А в сем княже Александр пови-и-инен! Пошто князь бесерменами себя окружи-и-ил?! Пошто в дружину свою иноверцев принима-а-ает?! Пошто чернокнижие и колдовство богопротивное привеча-а-ает?

— По-што? — вновь ладно, как по команде, вопросили луженые глотки купеческих людишек.

На этот раз вече, однако, замялось, засомневалось, загомонило вразнобой. Одно дело возмутиться бесчинствами пришлых иноверцев и совсем другое — кричать супротив князя, не единожды уже спасавшего Новгород от лютого ворога.

А Мишка Пустобрех все гнул свое, припоминая до кучи былые «грешки» Александра Ярославича:

— Пошто князь свеев бить ходил по своему разумению, не дожидаясь воли веча Новогородского-о-о?!

О том, что лишь благодаря стремительному рейду и внезапному нападению был разбит шведский ярл Биргер, Мишка не упомянул.

— Пошто немецкое небесное воинство князь воевал оружьем адовым — богопротивными громометами, губя свою и наши души-и-и?!

О том, что у неведомого и могущественного «небесного воинства», принявшего сторону ливонцев, имелось «адово оружие» похлеще, Мишка тоже благоразумно умолчал. И о том, что могло сотворить это оружие с новгородской ратью и Новгородом — не заикнулся.

— По-што? — азартно ревели крикуны.

Людской котел на площади волновался, бурлил, пыхтел паром, но взрываться не спешил., О Ледовом побоище со смертоносными громами, свистом незримых стрел и ревом невиданных боевых машин здесь еще помнили хорошо.

— Кабы князь не злил ливонцев, так шли бы товары беспрепятственно и от нас в неметчину и из неметчины к нам! — кричали одни.

— Кабы князь не противился немцам, лежал бы Новоград под ливонской пятой! — возражали другие.

— А не лежал бы! Немцы промеж себя нонче разобраться не могут. Новым магистром никак не обзаведутся. Мир нам с ними нужон. Тогда бы торговлишка процветала. Тогда бы богател Новоград!

— Купчины бы богатели, да бояре, что дружбу с орденом водят, а простому люду от того какая польза?! Да и немцы за мир большую плату хотят — на колени поставить Господина Великого! Все верно Ярославич творил!

— Долой Александра!

— Не слушай Пустобреха, люд честной!

Страсти накалялись. Спорили до хрипоты. Но замелькали дубинки — и сторонников князя слышно не стало.

— А пошто князь при себе чернокнижника Ваську, незнамо откуда взявшегося, держи-и-ит?! — вопил Мишка Пустобрех. — Пошто возвысил его-о-о?! Пошто воеводой постави-и-ил?!

Возгласы одобрения, согласный гомон… Нового княжеского воеводу тут побаивались даже больше, чем Арапшу, а потому и недолюбливали больше. Но все же и этого оказалось мало, чтобы окончательно всколыхнуть народ. И Мишка добавил:

— Так я вам сам скажу, пошто, братия-а-а! Да за ради того, чтоб колдовством бесовским и балвохвальством вольного нашего Господина Великого Новогорода под себя подмять, аки какую-нибудь «свинью» ливонскую-у-у!

А вот это — уже серьезное обвинение. Мишка Пустобрех высказал вслух то, что подспудно давно уж терзало многих.

— Не люб нам такой кня-а-азь! — У конопатого от натуги аж глаза на лоб полезли. — Не лю-у-уб, братия-а-а!

— Не лю-у-уб! — вторили купеческие глоткодеры. — Во-о-он!

— Так нет же князя в городе! — пытался кто-то образумить баламутов. — Обождать надоть, браты! Пускай вернется спервоначалу Александр Ярославич, а уж после держит ответ перед вече, коли виновен.

— Не надо-о-о нам князя-а-а! Не пущать более Александра в Новогоро-о-од! Смерть княжьим людя-а-ам! Смерть бесермена-а-ам! Смерть Ваське чернокнижнику-у-у!

Оратору Ивановской ста еще пытались перечить из толпы, но десятки луженых глоток ладными выкриками заглушали отдельные разрозненные голоса. А где криков было недостаточно, в ход снова шли дубинки. Приготовленные загодя ослопы быстро утихомиривали недовольных. Пару раз уже сверкнула на солнце и обнаженная сталь. Оно и понятно: какое ж вече без доброй драки-то? Но в этот раз до массового мордобоя дело не дошло. Проворные купеческие наймиты шустро валили с ног самых голосистых оппонентов. Те же, что горлом не вышли, перекричать Мишку со товарищи уже не могли.

Через четверть часа Пустобрех и его многочисленные припевалы полностью заправляли вечем. Весьма кстати какие-то веселые краснорожие парни с шутками-прибаутками выкатили на площадь невесть чьи бочки с крепкой брагой. Крики у Никольского собора стали радостными, после — хмельными. И живой котел, в конце концов, взорвался. Сначала площадь вобрала в себя людей, толпившихся на прилегающих к Ярославому дворищу улочках и прослышавших о дармовом угощении, а затем выплеснула шумную человеческую массу к Волхову.

Разгоряченная, нетрезвая толпа направлялась на Софийскую сторону. Толпа валила на детинец. С окрестных улиц подтягивались, сбегались опоздавшие. Вливались, присоединялись, даже не разобрав, в чем дело. По привычному разумению «куда все, туда и я» — лишь бы не стоять в стороне. Людей с дрекольем стало заметно больше. Заточенной стали — тоже.

— Порешить насильников и бесерменов княжьи-и-их! — Мишка Пустобрех вел народ, упиваясь собственной значимостью. Где-то и он тоже раздобыл себе узловатую дубинку, коей размахивал сейчас воинственно и яростно. — В Волх-реку балвохвало-о-ов! Ваську — на косте-е-ер!

— А-а-а! О-о-о! — вторили сотни пьяных глоток.

— Торговая сторона Софийских бить идет! — визжали от восторга мальчишки, облепившие крыши и деревья.

На вечевой площади остались немногие. В сторонке — за Никольским собором под охраной гридей — с довольными улыбками перешептывалась группка богатых новгородцев. За бронями и шеломами плечистых телохранителей виднелись дорогие купеческие кафтаны. Да пара-тройка высоких боярских шапок. Да мозолило глаз черное пятно — ряса странствующего монаха. Что за монах, какой, откуда — и не разглядишь. Огромный капюшон полностью закрывал лицо.