Рудная черта

Руслан Мельников

Черный Князь все же переступил порушенную рудную черту. И за одним Шоломонаром темного мира в людское обиталище рвется другой. А за вторым непременно придет третий. Разноплеменный гарнизон Серебряных Врат не в силах более сдерживать нечисть. И даже вынужденный союз людей с нелюдями против общего врага – всего лишь отсрочка неизбежного. Однако отчаиваться рано. Воевода русской дружины Всеволод узнает, что в его власти закрыть границу миров и остановить Набег. Но для этого нужно не отсиживаться за крепостными стенами, а атаковать. Книга публикуется в новой редакции.

Глава 7

— Что?! — встрепенулся Бернгард. — Что ты делаешь, русич?

А вот теперь — да, теперь легкий испуг в глазах тевтона рос, ширился, становился страхом. Непонимающим, недоверчивым еще — но настоящим страхом.

— Бернгард, — хрипло обратился к магистру Всеволод. — Предлагаю сделку. Ты отвечаешь на мои вопросы. Я — оставляю тебе кровь, способную закрыть рудную черту. Если нет — и моя кровь, и кровь Эржебетт прольется сейчас и здесь.

Бернгард прищурился. Видно было: взвешивает шансы. Прикидывает расстояние. Просчитывает возможные действия. Понимает, что даже ему уже не успеть… Ни вырвать, ни выбить оружие из рук обоерукого противника. Чиркнуть себя по горлу и воткнуть меч в горло Эржебетт — это ведь куда как проще, куда как быстрее. Для этого времени почти не нужно. А когда… если это произойдет, кровь уже не остановить. От излившейся же и запекшейся крови проку не будет. Мертвая, она не несет в себе никакой силы.

Магистр не шевелился. Похоже, магистр все понимал правильно. И Всеволод решил ковать железо, пока горячо.

— Прежде всего, меня интересует, кто убил и испил моих дружинников, охранявших Эржебетт.

Пауза. Небольшая, выжидающая. Но — нет ответа.

— Объясни мне, Бернгард, кто или что порождает слухи о замковом упыре?

Еще одна пауза. Тоже — недолгая. И снова — молчание.

— Еще я хочу знать…

А вот тут его перебили. Невежливо. Спокойно. Уверено. Внешне — уверенно.

— Убери мечи и не грози понапрасну, русич, — процедил тевтон. — Ты все равно не сделаешь того, о чем говоришь. Может, ты и готов убить себя и Эржебетт, но ты не обречешь на смерть все людское обиталище.

Да — не сделает. Да — не обречет. И все же Бернгард никогда не будет уверен в этом полностью.

— Человек непредсказуем, — Всеволод напомнил магистру его же слова, — в особенности, человек, узнавший о своей исключительности. Такой человек, как ты сам говорил, Бернгард, может предпочесть жизнь ценой гибели всего мира. А уж перед лицом неизбежной всеобъемлющей смерти — он и вовсе не станет задумываться о судьбе обиталища. В конце концов, что мне мир, которому я, вернее, и не я даже, а моя кровь нужна только для латания дыр? Что ждет меня в этом мире? И чего мне ждать от него? В лучшем случае — Нового Набега, для предотвращения которого вновь понадобится жертвенная кровь потомка Изначальных.

Знаешь, Бернгард. Эржебетт ведь тоже кое на что открыла мне глаза. Таких, как я специально оберегают от любви и излишней привязанности к кому бы то ни было, чтобы ничего не отвлекало нас от великой цели. Но такая забота может дать и обратный эффект. Когда вдруг разувериваешься в честности старцев-воевод, готовящих тебя к спасительной миссии, возникают всякие мысли… Зачем вообще остаток жизни плясать под чужую дудку, подобно подневольному упырю при Черном Князе? Под дудку лжецов, скрывающих ложь — неважно какую, важно, что ложь — за красивыми словами о чести, долге, ответственности. Быть может, лучше просто… сразу…

Всеволод покосился на мечи у своего горла и у горла Эржебетт.

— И все же ты не сделаешь этого, русич…

Ишь, заладил! Вроде бы — прежний, спокойный тон. Кривая презрительная-надменная усмешка на устах. Невозмутимо-каменное лицо. Вроде бы…

— Не сделаешь…

Но неоправданное повторение одних и тех же слов выдает чрезмерное напряжение и скрытое волнение. Но в глазах, якобы, лениво, и без особого интереса осматривающих обнаженные клинки — холодная настороженность. И где-то в глубине тех глаз — тщательно запрятанный и тихонько тлеющий страх. Маленький такой, придавленный, едва заметный страшок. Неунятый, однако, до конца.

Как и предполагал Всеволод, Бернгард не знал наверняка, осуществит ли его собеседник свою угрозу или нет… И потому тревожился. Что ж, нужно укрепить его сомнение, подбавить страха, взрастить тревогу.

Всеволод собрался.

— Ты не сделаешь э…

А в следующий миг…

— Э-э-э!

Он сделал.

Кое-что.

Громкий вскрик. Резкое движение.

Громкость и резкость были нарочито демонстративными и не имели ничего общего с серьезными намерениями. Но Всеволод все же постарался быть убедительным. Чиркнул себя по горлу, взрезав кожу… только кожу… оставив длинную кровоточащую царапину.

Чуть вдавил меч в горло Эржебетт. Оцарапав и ее.

Она поверила. А может, подыграла. Вскрикнула. Всхрипнула. Всхлипнула.

Но что важнее — поверил Бернгард. Тевтонский магистр изменился в лице и весь аж подался вперед.

Навис над разделявшим их саркофагом.

— Стой! Русич! Сто-о-ой!

А в глазах… Нет, в глазах магистра уже не прежний слабенький, загнанный подальше и упрятанный поглубже страшок. В глазах — СТРАХ. Ужас. Настоящий. Всеохватывающий. Всеобъемлющий.

И еще… Это самое «еще» длилось совсем недолго. Мгновение, не больше. В любой иной ситуации Всеволод счел бы ЭТО игрой теней и факельного света. Но не сейчас. Не здесь. Цепкий глаз лучшего воина русской Сторожи уловил движение в зрачках Бернгарда, прежде чем магистр совладал с собой.

Отражение Всеволода, качнулось и…

И перевернулось в чужих зрачках.

Вот оно что! Вот оно как!

— Смотри! — Эржебетт закричала во весь голос, не щадя стиснутой осиной груди, — Смотри ему в глаза, воин-чужак!

Выходит, тоже видит. Тоже знает. Тоже поняла.

— Смотри! Он, как и я — оттуда! Он — как я! Как я! Как я — он!

Он как она?..

Бернгард отступил от саркофага молча, с перекошенным лицом.

— Теперь ты понял, воин-чужак? — торопливо продолжала Эржебетт. — Понял, откуда он знает то, чего знать не должен, чего не видел и чего не слышал сам.

Нет, этого потрясенный Всеволод еще не понимал.

— Он касался меня, когда я, раненная, лежала в полузабытье с осиновой щепой в ноге. Тогда я не ведала, что происходит. Думала — сон, бред. Но теперь знаю: ни то и ни другой. Он не просто прикоснулся ко мне. Он все узнал через прикосновение. Как узнавал ты! Но тебе-то я открывалась сама. А он… Он — помимо моей воли! Всю меня! Он выпотрошил мои мысли, чувства, память, душу!

А ведь было! В самом деле — было. Та картина возникла как наяву. Беспомощная Эржебетт лежит на ложе, составленном из сундука и лавки, прикрытая медвежьей шкурой. Забылась — то ли во сне, то ли в беспамятстве. А Бернгард тянет к ней руку.

Вот ладонь магистра трогает лоб, залепленный влажными рыжими волосами. Эржебетт дергается всем телом, стонет. Всеволод спешит на помощь. Но Бернгард уже убирает руку с потного лба. Выходит, то краткое соприкосновение пальцев тевтона со лбом лидерки…

Да, выходит, что так. И — другое тоже выходит. Познать лидерку одним касанием и помимо ее воли под силу лишь… лишь…

Бернгард ведь сам говорил, что на такое способен только…

Похолодевшие пальцы Всеволода сжимали рукояти мечей так, словно намеревались их раздавить.

Несколько мгновений назад магистр был встревожен и сильно напуган. И этот страх за чужую — нет, не за жизнь даже — за чужую кровь, на которую у Бернгарда были свои виды, выдал его истинную суть. Темную. Черную.

Всеволода тоже почувствовал нешуточный страх. Ледяная ладонь вдруг стиснула сердце. Невольно отступая на шаг… и еще на шаг… и еще на один… Всеволод поднимал мечи.

— Ты… — слова с трудом продирались через пересохшее горло. — Так, ты тоже, Бернгард?

«Он, как и я — оттуда! — вновь звенел в ушах голос Эржебетт — Он — как я!»

Тоже…

Нет, ни лидеркой, ни оборотнем, ни простым упырем он оказаться, конечно же, не мог. Но и обычным тевтонским магистром — магистром Семиградья, комтуром Серебряных Ворот и членом генерального капитула ордена Святой Марии — мастер Бернгард быть не мог тоже.

— Ты Черный Князь?

Недобрая усмешка скользнула по губам Бернгарда.

— Что ж, русич, не стану отрицать очевидное. Да, я Пьющий-Властвующий. Нахтриттер, Шоломонар, Черный Господарь и Князь, которому посчастливилось оказаться здесь прежде… раньше… этой…

Магистр стеганул ненавидящим взглядом по саркофагу.

Черный Князь! Черный Князь! Черный Князь! — колокольным звоном гудело в голове. Черный Князь! И — ничего более. Ни о чем другом Всеволод думать сейчас попросту не мог.

— Но как?!

— Просто, — Бернгард невозмутимо пожал плечами, словно все и в самом деле было — проще некуда. — Тебе ведь известно, что граница миров здесь уже была прорвана.

— Была… — прохрипел Всеволод. — Давно. Века назад. Была прорвана и была сомкнута заново.

— Но — была прорвана. А замкнута — не сразу. Я прошел. Успел.

— Но ведь века назад!

— Для меня… для таких как я — время отсчитывается иначе, чем для людей. Для нас — века как года. Если, конечно, должным образом поддерживать себя.

— Чем? — на лбу Всеволода выступила испарина. — Как поддерживать?

Бернгард опять усмехнулся. Криво и неприятно.

— Питать себя живой кровью, разумеется.

— Ты пил людскую кровь?

— Немного, — кивнул магистр-князь. — По мере необходимости. Ровно столько, сколько требовалось, чтобы не обессилеть.

Не обессилить?! Ага! То-то на фоне прочих изможденных защитников Сторожи мастер Бернгард выглядит таким здоровяком.

— Одна жизнь в месяц — не так много, согласись, русич.

Одна жизнь в месяц? Вот она, разгадка! Вот оно, объяснение тайны замкового упыря! Ну да… Сначала жертвами Бернгарда были окрестные селяне, потом, когда поселенцы ушли из комтурии, пришел черед гарнизона Серебряных Врат.

— Одна жизнь в месяц, — многозначительно повторил Бернгард. — Всего одна.

— В году — двенадцать месяцев, — угрюмо проговорил Всеволод. — В веке — сто лет. Сколько столетий прошло с тех пор, как ты вступил в этот мир?

Бернгард помрачнел:

— До начала Набега я старался по возможности забирать жизни никчемные и не нужные. Жизни, прекращения которых никто не заметит, жизни и о которых никто не станет горевать. Так удобно этому миру. Так выгодно мне. Мир ничего не теряет. Меня ни в чем не подозревают.

— Но ты…

Всеволод запнулся. Он никак не мог осмыслить услышанное. Невероятно! Тевтонский старец-воевода, отважный, неутомимый и несокрушимый мастер Бернгард, хранящий Закатную Сторожу от нечисти, сам на деле оказался Черным Князем… Опаснейшей из тварей Темного обиталища.

— Ты! Пил! Кровь! — отрывисто бросил ему в лицо Всеволод.

— Без этого мне нельзя, русич, — нет, Черный Князь вовсе не оправдывался. Он просто терпеливо объяснял установившийся порядок вещей. — Без этого я умру. А я переходил границу миров не для того, чтобы подыхать от истощения в краю изобилия. Впрочем, дело не только в поддержании жизненных сил. Видишь ли, человеческая кровь не просто питает любого Властителя, переступившего черту, она еще и способна исцелять его от ран. От самых разных ран. От самых страшных. Благодаря ей можно даже вернуть себе отрубленную руку или ногу — точно так же, как ящерица отращивает оторванный хвост.

Ох, слышал бы все это сейчас бедняга Томас — однорукий кастелян Бернгарда!

— Кроме того, живая кровь этого мира защищает меня от губительного воздействия серебра и от солнечного света, — продолжал Бернгард.

— И, небось, помогает укрывать твою истинную сущность под обликом обычного человека?

— Ну… — магистр неопределенно пожал плечами. — Как видишь, люди пока ни о чем не догадываются.

— А собаки? — Всеволоду вдруг вспомнился огромный белый пес с шекелисской заставы — грозный Рамук, безошибочно распознавший темных тварей.

— Что? — Бернгард непонимающе поднял брови.

— Знаешь, я ведь только теперь понял: в твоей крепости нет ни одной собаки. Лошадей — полно, а собак — нет. Не от того ли, что они лучше, чем кто-либо в этом мире, чуют нечисть.

— Иную суть, — щека Бернгарда чуть дернулась, — я бы сказал так. Это во-первых. А во-вторых… Знаешь, ведь даже самым чутким псам непросто распознать Пьющего-Властвующего, прожившего в этом мире не один век и уже пропитавшегося воздухом этого мира.

— Или кровью этого мира? — с ненавистью бросил Всеволод.

Бернгард хмыкнул в ответ. Продолжил:

— А впрочем, ты прав, русич. Стоило соблюдать осторожность. А потому ни в замке, ни в ближайших окрестностях собаки как-то… м-м-м… не приживались. Дохли в общем собаки. При странных обстоятельствах.

— Как и люди.

До чего же все-таки мерзко! До чего отвратительно! И — страшно до чего! Черный Князь и тевтонский магистр с черным крестом на белом плаще, расчетливо и аккуратно сосущий человеческую кровь. Тайком. Из месяца в месяц. Из года в год. Из века в век. И, быть может, кровь дружинников, охранявших Эржебетт, тоже… Хотя, нет — Всеволод мысленно одернул себя, — Бернгарда тогда не было в замке. Но в крепости, управляемой упыриным Князем, могут ведь таится и другие кровопийцы. Крово… Пийцы. Пьющие…

— Кровь… — бормотал Всеволод, качая головой. — Кровь…

— Да, кровь! — раздраженно выплюнул Бернгард. — Я — не лидерка. Я не умею брать чужие силы и поддерживать свои одними лишь любовными утехами, как эта…

Еще один ненавидящий (и… неужели завистливый?) взгляд магистра… темной твари в обличье тевтонского магистра вновь хлестнул по саркофагу.

На миг Бернгард отвел глаза от Всеволода.

Отвлекся.

И…

Всеволод воспользовался этим мгновением. Он атаковал так быстро и неожиданно, как только мог.

Только на внезапность была сейчас надежда.

Черный Князь, в каком бы облике он не представал — заклятый враг! Всегда! Везде! При любых обстоятельствах!