Вирус

Руслан Гулькович, 2023

Смертельный вирус охватывает планету. Страны закрывают свои границы и отказываются принимать возвращающихся туристов. Во всем этом страшном мировом хаосе в России находятся люди, которые жертвуют собой, стараясь не допустить распространения вируса в стране и дать возможность врачам и ученым изобрести лекарство или вакцину.

© Руслан Гулькович, текст, 2023

© Издательство «Четыре», 2023

Аффект^[1]

Теплые осенние дни дарили надежду, что холода задержатся. Вот и в этот вечер он оставил машину на парковке у больницы и решил пройтись пешком. Медленно идя по городу, он наслаждался погодой. Расстегнув пиджак своего костюма, снял галстук, скатал и положил его в портфель. Освободив ворот рубашки, глубоко вздохнул и пошел дальше. Увидев играющих в парке малышей и сидящих рядом на скамейке молодых женщин, улыбнулся и посмотрел на часы.

— Ух ты, уже почти шесть. Надо торопиться, а то Наташа ругаться будет, — сказал он сам себе и ускорил шаг.

Через двадцать минут вошел во двор трех многоквартирных пятиэтажных домов. Подойдя к своему подъезду, он увидел сидящую на скамейке соседку.

— Здравствуй, Григорий Степаныч. Садись, чего спрошу, — поприветствовала пожилая женщина и показала рукой на лавку.

— Добрый вечер, Надежда Андреевна. Что случилось? — ответил он и присел рядом.

— Вот скажи, Гриша, ты же светило медицины, целый профессор. Когда уже моего Николая посмотришь? — уставилась на него женщина.

— Заболел, что ли?

— Да пьет, зараза. Спáсу от этого змия нет. Вчера тесто катала, так думала, скалкой его отхожу. А он, паразит, говорит, засужу тебя. Даже не знаю, что с ним делать, — глядя прямо перед собой, сказала женщина и поправила вязаную кофту, надетую поверх халата.

— Тут я бессилен, Надежда Андреевна. Дядя Коля вас любит. А сколько вы вместе? Наверное, лет пятнадцать? — слегка улыбаясь, посмотрел на нее Рубин.

— Что ты, Гриша. Это здесь мы восемнадцать лет живем, а до этого в бараках жили, что на Песочной. В этом году тридцать шесть лет будет как вместе.

— О, Надежда Андреевна, тут уже не помочь. А вы ему скажите, что другого найдете. — Улыбаясь, он поднялся и пошел к подъезду.

— Так ведь не поверит этот паразит. Мы же с ним как нитка с иголкой, — громко сказала соседка ему вслед.

— О, Гриша, привет! — Вышел из подъезда худощавый пожилой мужчина.

— Здравствуй, дядя Коля, — поприветствовал его Рубин и пожал протянутую руку.

— Что, жалуется на меня? — тихо спросил сосед, слегка приблизившись к нему.

— О, уже опять собрался! А ну домой иди! Тебя в магазине уже прописать собираются! — крикнула соседка, поднимаясь со скамейки.

— Дядя Коля, ты опять болеешь? — шепотом поинтересовался Рубин.

— Чтоб ты знал, Гриша, как она мне надоела! Просто сил нет! — громко ответил сосед, поглядывая в сторону скамейки, и добавил: — Найду себе молодуху какую, тогда побегает за мной!

— Ой, смотрите на него! Иди! Иди найди! Ты чем молодуху ублажать будешь? Ишь, какой Казанова нашелся! Ты же сам от молодухи бегать будешь, а иначе она тебе твой агрегат того, ликвидирует за ненадобностью! — громко отреагировала соседка.

— Тише, ты чего раскричалась?! Не шуми, Надежда. Не шуми, говорю, — старался успокоить жену сосед.

— А ну быстро домой поднялся! Домой, сказала! — направляясь в подъезд, требовала женщина.

— Надежда, не кричи. Я быстро, — прячась за Рубина, ответил ей муж.

— А ну оставь человека в покое! Домой, я сказала! — Подошла соседка.

— Надежда, я свободный человек! — крикнул дядя Коля и побежал от нее вдоль дома.

— Стой, мерзавец! Домой не возвращайся! Убью, паразита! Вот что с ним делать, Гриша?!

— Понять и простить, — рассмеялся Рубин.

Он медленно поднялся на третий этаж и вошел в квартиру. В прихожей приятно пахло едой. Он поставил портфель, снял туфли и надел тапочки.

— Гриша, это ты? — выглянула из кухни жена.

— Да, — ответил он.

— А ты чего так долго? Ужин давно готов.

— Да пешочком прошелся, машину у больницы оставил. А у подъезда тетя Надя с дядей Колей воюет.

— А, опять Скворцовы весь двор развлекают. Давай переодевайся. Я накрываю, и будем ужинать.

— Дети дома?

— Миша еще с тренировки не пришел, а Ленка у себя в комнате, к зачету готовится. Ну, давай, проходи, — ответила жена и скрылась в кухне.

Переодевшись в домашний спортивный костюм, он тоже прошел в кухню. Жена уже ждала за столом.

— Ух ты, котлетки, — довольно улыбнулся и сел за стол.

— И салат твой любимый, — накладывая ему в тарелку, ответила жена.

— Наташенька, и когда ты успеваешь? Сама, наверное, недавно пришла? — отправляя в рот кусочек котлеты, спросил он.

— Вот видишь, какая я у тебя хозяйка, — улыбнулась она.

— А я и не спорю. Уже почти двадцать лет я это знаю, — накалывая на вилку дольку помидора, ответил он.

— О, пап, привет. — Зашла в кухню дочь и стала накладывать котлеты в тарелку.

— Сядь, поешь нормально, за столом, — посмотрела на нее мать.

— Не, мам, я у себя поем. Две котлетки и кефир, — ответила девушка.

— Ну-ка вот еще ложку салата и кусочек хлеба. — Взяла у нее из рук тарелку мать и добавила еды.

— Ну мам! Ты хочешь, чтоб я была толстая? — запротестовала дочь.

— От этого не толстеют. Не веришь? Спроси отца. Он всю жизнь в медицине и точно знает, что от этого не толстеют.

— Мама права. А в твои семнадцать лет вообще можно есть все, что хочешь, — поддержал Рубин.

— Ладно, если меня никто не возьмет замуж, будете виноваты вы, родители, — улыбнулась дочка, взяла тарелку с едой, пакет кефира и вышла из кухни.

— Когда наши дети успели вырасти? Совсем недавно, кажется, с куклами игралась, а сейчас уже про замужество думает, — деля котлету вилкой, сказал Рубин.

— Рано ей еще об этом думать. Ты лучше скажи, что у вас в больнице? Ты с Калугиным поговорил? Сделает он тебя своим замом? — Жена поставила в раковину свою тарелку, а на стол — чашки для чая.

— Наташ, ну ты же знаешь, я не могу за себя просить. Если он сам посчитает, что хватит мне быть только завотделением, то предложит.

— Гриша, ну нельзя же быть таким скромным. Ты уже десять лет завреанимацией, и до сих пор тебя никто не заметил. Всем ты помогаешь, всех ты подменяешь, а как на повышение, так других. Калугин моложе тебя на пять лет, а уже главврач больницы. Ты так и будешь сидеть завотделением?

— Наташ, но у нас же все есть, мы ни в чем не нуждаемся. Дети здоровы, мы при работе. Что нам еще надо?

— Конечно, «что нам еще надо»! Ты до конца жизни будешь топтаться на одном месте. У тебя почти законченная диссертация. Если бы ты в свое время не отказался, был бы академиком и жили бы мы в Москве. Но тебе же ничего не надо. Живем в трешке, уже можно было бы подумать о своем доме, но тебя же все устраивает.

— Наташ, ну перестань. Чего ты в самом деле?

— Что «перестань»? Что «перестань»? Ты же давно должен быть главврачом областной больницы, а не нашего захолустного сорокатысячного городка. Неужели тебе самому не хочется карьерного роста? Лена с Мишей школу окончат, надо будет в институт пристраивать, с ректором договариваться. А тебе ничего не надо.

— Чего договариваться-то, пусть сама поступает, а Мише еще рано об этом думать, еще два года учиться. Ты пойми, ну как я буду за себя просить? Я не такой человек. У меня язык не повернется просить Калугина о повышении.

— Хорошо. Я сама позвоню ему и скажу. Думаю, что он ко мне прислушается. А то приходить к нам домой вместе с женой и праздники справлять — пожалуйста, а должность тебе дать, так забыл. — Жена стала собирать посуду со стола.

— Не вздумай даже! Ты меня опозоришь. Еще жена будет за меня ходатайствовать.

— Боже, какой ты тюфяк, Рубин! Ни попросить, ни потребовать для себя — ничего не можешь! Салат в холодильник поставь и посуду помой, — резко сказала она и вышла из кухни.

Он допил чай и подошел к окну. Темнота осеннего вечера скрывала двор, только свет уличных фонарей слабо освещал дорожку и подъезды дома напротив.

— Пап, привет. — Зашел в кухню сын.

— Привет. Как потренировался?

— Нормально. Готовимся, через три месяца областные соревнования. А что на ужин?

— Вот котлеты, салат, и можешь себе бутерброды сделать.

— О, котлетки это хорошо, — обрадовался сын и тут же откусил хлеб и котлету.

— Сядь за стол, поешь и потом посуду помой, — сказал Рубин, похлопал его по плечу и показал на раковину с посудой.

— У-уму… я не уму-у… — жуя, хотел что-то возразить подросток, но понял, что остался в кухне один, и, смирившись, сел за стол.

Тишину ночной комнаты нарушила мелодия сотового телефона. Рубин потянулся и взял его со стула, стоящего у дивана.

— Да, слушаю, — почти шепотом принял он вызов.

— Григорий Степанович, вам необходимо срочно прибыть в больницу. Вы на своей машине? — спросил женский голос.

— Нет, моя машина у больницы.

— Хорошо, тогда за вами сейчас пошлю дежурку, — ответили в телефоне.

— А что случилось? — Рубин сел на диван.

— Калугин сказал всех поднять. Григорий Степанович, приезжайте, тут такое!.. Машина выезжает.

— Хорошо. Приеду, — закончил он разговор и стал одеваться.

— Что случилось? — тихо спросила жена, приподнявшись на диване.

— Там что-то в больнице. Ты спи. Я быстро съезжу, узнаю, — ответил он, застегивая рубашку и надевая пиджак.

— Опять. Знаю я твое быстро. Дверь на ключ закрой, когда уходить будешь, — недовольно ответила она и повернулась на другой бок.

Он, стараясь не шуметь, вышел из квартиры и спустился на улицу. У подъезда уже стояла «буханка», двигатель которой работал.

— Григорий Степанович, я за вами, — сказал водитель, когда Рубин открыл дверцу машины.

— Привет, Толя. Это я уже понял, — ответил тот и, усевшись на сиденье, продолжил: — Поехали.

Машина выехала со двора и понеслась по ночному городу. Он смотрел на мигающие желтым цветом светофоры и пустые улицы. «И все же ночной город красив. Вон горит свет в некоторых окнах, кто-то не спит. Интересно, что там случилось? А чего я не спросил у Толи?» — подумал Рубин и повернулся к водителю.

— Что там случилось?

— Толком даже не знаю, Григорий Степанович. Но там такой страх, как в фильмах ужасов. В больницу никого не пускают, полиции и военных много. Аж не по себе становится, — ответил водитель, сбавляя скорость и крутя руль на повороте.

— Странно. Ну ладно, разберемся.

Машина остановилась метрах в ста от кованого забора больницы, потому что дорогу перегородил полицейский автомобиль с работающими проблесковыми маячками. Рубин быстро открыл дверь и выскочил на дорогу.

— Я заведующий отделением реанимации, — представился, подойдя к полицейским.

— Проходите. Ваши, кажется, там собираются, — ответил капитан и показал рукой в сторону парковки.

— Спасибо, — ответил Рубин и медленно прошел за оцепление.

— Григорий Степанович! Иди сюда! — кричал ему мужчина, в котором он без труда узнал главврача Калугина.

Он повернул в его сторону и посмотрел на солдат с автоматами, которые стояли вдоль всего забора.

— Это наш заведующий реанимационным отделением, Рубин Григорий Степанович, — представил его Калугин военному полковнику и майору в форме полиции.

— Здравствуйте, — кивнул Рубин и обратил внимание, что руки́ никто не подает.

— Наши все вон там собираются. Я сказал, чтоб ждали информацию на парковке, — показал кивком Калугин.

— Дмитрий Павлович, а что происходит? — посмотрел на него Рубин.

— А, так ты еще ничего не знаешь? Я думал, наши тебе уже рассказали.

— Да я только приехал. И ничего не понимаю, — начинал раздражаться Рубин.

— Понимаешь, Григорий Степаныч, думали, беда далеко, а оказалось, совсем рядом. Бумагу читал неделю назад? Я еще собирал вас в кабинете узким кругом, — Калугин смотрел ему прямо в глаза.

— Конечно, помню. Сказали еще довести до персонала. Я и проинструктировал своих, — ответил Рубин, явно не понимая, что имеет в виду главврач.

— Ну? — Калугин не отводил взгляд.

— Вы что, хотите сказать? Вы хотите сказать… Нет, но это же невозможно! Этого не может быть! — Заведующий реанимацией смотрел в сторону больницы, потом опять на Калугина, подошел совсем близко к главврачу и негромко продолжил: — PK (пэ-ка) — вирус?

— Да. Есть подозрение, что именно он, — так же тихо ответил Калугин.

— А, еще не точно? Еще может быть…

— Гриша, ничего не может быть. Это он. Других вариантов нет. В больнице все дохнут один за другим. Это именно он, этот чертов PK (пэ-ка) — вирус.

— Дима, но это невозможно. У нас? Откуда? Может…

— Может не может. Гриша, это он. За два-три часа в больнице симптомы у многих, — перебил его Калугин.

— Откуда?! Ну откуда он у нас? — не мог поверить Рубин.

— Откуда? Может? Кто? Не слишком ли много вопросов у заведующего реанимацией? — вмешался в их разговор полковник.

— Напрасно вы, Сергей Петрович, горячитесь. Григорий Степаныч — кандидат наук, отличный врач и у всего коллектива пользуется заслуженным авторитетом, — заступился Калугин.

— Я не просил у вас резюме на врача. Просто я вижу, что он сильно сомневается в ваших словах. Не так ли? — полковник взглянул на Рубина.

— Да, я сомневаюсь и не хочу в это верить, потому что знаю, чем это может закончиться.

— Тогда подойдите к забору и взгляните на подъезд к приемному покою. Идите, идите. Капитан, дайте больше света! Пусть посмотрит! — крикнул полковник.

Двое солдат расступились, и Рубин медленно подошел к кованым прутьям забора. Когда дальний свет фар двух автомобилей разрезал ночную тьму, показались две машины «скорой помощи», стоящие на подъеме у приемного покоя. В открытые двери одной из них было видно, что водитель сидит неподвижно. Казалось, он просто спит за рулем. Входная дверь в приемный покой была открыта, внутри горел свет. Около двери, прямо на асфальте, прислонившись спиной к стене, сидела женщина в белом медицинском халате. Лицо ее и халат на груди были в крови, что говорило о сильном кровотечении из носа и рта.

— Сто тридцать туристов, прибывших из Африки в страну, изолированы. У сорока наблюдаются симптомы. Бурунов из приемного покоя успел мне позвонить и дать описание поступивших больных. Я дал распоряжение закрыть больницу и заблокировать двери, — негромко сообщил Калугин, подойдя к нему.

— Андрей там? Так это же… Ты понимаешь, что им всем…

— Я все понимаю, Гриша. Но другого выхода не было. Ты же представляешь, что будет, если вирус выйдет из больницы?

— Я понимаю. Но, черт возьми, откуда он у нас?

— Ну я же тебе говорю. Туристы, мать их. Известно, что эта парочка сбежала из изолятора в Подмосковье. Пассажиры самолета, на котором они летели, инфицированы. Многие в критическом состоянии.

— Так они что, из нашего города?

— Нет. Они взяли такси, ехали в деревню соседнего городского округа. Водителю стало плохо, и на въезде в город они встали. Двое мужчин ехали за ними и заподозрили неладное. Остановились, начали оказывать помощь, вызвали скорую. Пока медики приехали, один из мужчин потерял сознание и у него проявились симптомы. Туда же вызвали вторую бригаду. Оттуда их всех к нам и доставили.

— Туристы, мать их! А есть уверенность, что никто не поехал дальше?

— Надеюсь, что все здесь. Бурунов сказал, что они больше ни с кем не контактировали. Он как раз их опрашивал в приемном покое. Хорошо, что обратил внимание на симптомы и клинические проявления. Ну а через два с половиной часа все стало ясно. — Калугин посмотрел в сторону больницы и добавил: — Теперь ты понимаешь, что мы в шаге от апокалипсиса?

— Неужели это не сон? — Рубин провел ладонью по лицу. — Я пойду к нашим.

— Да, хорошо. Я сейчас с военными и полицией посовещаюсь и подойду, — ему вслед сказал Калугин.

Подойдя к группе коллег, тихо обсуждавших происходящее, он поздоровался со всеми и отошел к автобусной остановке в метрах двадцати. Присев на скамейку, достал из кармана пиджака сотовый телефон. Реальность происходящего никак не укладывалась в сознании. Предчувствие чего-то страшного и неотвратимого нарастало как снежный ком. «Что делать? Семья. Наташа, дети. Они сейчас мирно спят, не подозревая о грозящей всем катастрофе. Позвонить? Предупредить? Пусть уедут немедленно. Куда? Да хотя бы в деревню к теще. Нет, Наташа не поверит. Надо будет ехать убеждать. Потом начнется: работа, учеба; надо всех предупреждать, иначе не поедут. И всё, вот она паника в городе. Что же делать?» — размышлял он, крутя в руке телефон.

— Григорий Степанович, что же теперь будет? — присела рядом с ним женщина.

— Не знаю, Галина Михайловна, не знаю, — задумчиво ответил он.

— Тоже думаете о своих? Предупредить хотите? — посмотрела она на телефон в его руках.

— Да даже не знаю.

— Не пытайтесь, не поверят. Я позвонила мужу, сказала, чтоб детей собирал и уезжал к моей сестре в Подмосковье.

— И что? — Рубин взглянул на нее.

— Послал. Сказал, чепуха какая-то и чтоб спать не мешала, завтра на работу.

— Ну да, кто ж в такое поверит? Сам бы не поверил, — ответил он и обратил внимание, что к остановке подошли все остальные.

В руках Рубина заиграл сотовый, и он ответил на звонок, лишь отойдя на несколько шагов в сторону. Буквально через две минуты вернулся к остальным и посмотрел на Калугина. Тот жестом позвал всех поближе, после чего начал говорить:

— Коллеги! Военные привезли противогазы и респираторы. У нас всего три противовирусных костюма, которые доставлены из фельдшерского пункта дома престарелых. А через два часа прибудут воинские подразделения химической защиты. Специалисты Минздрава будут здесь часа через три. Пока же нам необходимо отправить внутрь одного человека, который сможет описать нам картину случившегося в больнице. Известно, что на пятом этаже, в неврологии, есть живые. Дежурная медсестра Жучкова связывается с нами по сотовому.

— Дмитрий Палыч, мои тоже живые, в реанимации. Лена Рябушкина до меня дозвонилась только что. Они с Юлей Тумановой на смене. Закрылись в отделении сразу же, как сообщил Бурунов, — сказал Рубин.

— Это хорошо. Нам надо, чтоб кто-то сходил с группой военных и передал оттуда, что вообще происходит. Приемный покой не отвечает. Я не могу приказывать, кто-то должен вызваться сам, — спокойно сказал главврач и окинул взглядом коллег.

В это время несколько солдат у забора закричали и машины снова включили дальние фары, осветив территорию больницы.

— Товарищ полковник! Товарищ полковник! Там движение! — воскликнул один из солдат.

— Вернитесь назад! Вернитесь в больницу! — закричал второй солдат и передернул затвор автомата.

Полковник приблизился к солдатам и, повернувшись в сторону врачей, позвал:

— Дмитрий Павлович! Идите сюда!

Калугин быстро подошел к полковнику, и следом за ним двинулась вся группа медиков.

— Дмитрий Павлович, один! Только вы! — крикнул полковник.

Главврач, обернувшись на подчиненных, сказал:

— Товарищи, подождите, постойте здесь. Я, если что, вас позову.

Уже около полковника он сначала посмотрел в сторону больницы, а затем повернулся и позвал:

— Григорий Степанович! Рубин! Подойди!

Пока тот подходил, еще один солдат передернул затвор автомата и заголосил:

— Назад! Остановитесь! Вернитесь назад!

— Гриша, это, кажется, твоя Рябушкина? — спросил Калугин, указав в сторону больницы.

Рубин увидел в свете фар медленно идущую к ним девушку в медицинском халате. Он присмотрелся и ответил:

— Да, это Лена! Лена Рябушкина, медсестра из моего отделения!

— Тогда остановите ее, иначе нам придется стрелять, — спокойно сказал полковник.

— Стрелять?! Вы что, с ума сошли?! Может, она не заражена?

— Гриша, не спорь! Останови ее! — смотрел на него Калугин.

Рубин подошел к забору, взялся за прутья руками и крикнул:

— Лена! Остановись! Не ходи сюда! Стой там! Это я, Григорий Степаныч!

— Григорий Степаныч, помогите! Мы здесь! Мы живые! В больнице много живых! — прикрываясь рукой от света фар, кричала девушка.

— Я слышу! Слышу! Ты только стой! Не подходи! — ответил Рубин, потом обратился к Калугину. — Она говорит, что там много живых.

— Ей надо вернуться в больницу. У меня приказ никого не выпускать. Слышите, ни-ко-го, — полковник зло смотрел на них.

— Выпустите меня! Я прошу вас! У меня ребенок маленький! Григорий Степаныч, скажите им! — взмолилась девушка, утирая слезы, и сделала два шага в сторону забора.

— Стой! Лена, не смей! Стой и не двигайся! Я тебя прошу, назад! — вновь крикнул Рубин сквозь прутья забора.

Девушка остановилась и медленно сделала два шага назад. В это время сквозь оцепление проехал микроавтобус черного цвета с зеркальными стеклами, через которые нельзя было увидеть, кто находится внутри. Автомобиль остановился на дороге напротив Рубина, Калугина и полковника. Боковая дверь машины отъехала в сторону, и из салона вышел короткостриженый мужчина лет сорока с трехдневной щетиной в темно-бордовой рубашке и черном деловом костюме. Рядом с ним шли двое бойцов спецназа в снаряжении и с укороченными автоматами в руках. Вид этой троицы вызвал неприятную дрожь в теле.

— Похоже, дождались на свою голову, — сказал полковник, глядя на них.

— Здравствуйте, товарищи. Центральный аппарат ФСБ России, подполковник Дроздов, — представился мужчина и тут же добавил: — Полковник Каратов, вы и ваши люди поступаете в мое распоряжение.

— Простите, но у нас с вами разные департаменты, так сказать, — не согласился Каратов.

— Эта бумага снимет все вопросы. Ознакомьтесь. — Дроздов протянул лист.

Полковник отошел в сторону и стал читать. Через минуту вернул документ и сказал Дроздову:

— Я все понял. Виноват. Командуйте.

— Я так понимаю, вы главврач больницы? — посмотрел Дроздов на Калугина.

— Да, Калугин Дмитрий Павлович, — представился тот.

— А вы кто? — повернулся подполковник в сторону Рубина.

— Заведующий реанимационным отделением этой больницы, Григорий Степанович Рубин.

— Хорошо. Теперь объясните, что происходит в настоящее время?

— В больнице есть еще живые люди. Один из наших врачей выходил на связь, но потом перестал. Вон там стоит медсестра, она просит выпустить ее. Говорит, что внутри еще много живых, — объяснил Калугин.

— Сколько времени прошло с момента заражения? — Дроздов глянул на свои часы.

— Почти четыре часа, — ответил главврач.

— Каратов, доведите до своих людей: если она сделает еще хотя бы шаг в сторону забора — огонь на поражение, — спокойно сказал Дроздов.

— Вы что?! Она может быть здоровой. Они были в отделении за закрытыми дверями, — вмешался Рубин.

— Сейчас лучшие умы по медицинской части бьются над изучением этого вируса. Результаты пока неутешительны. Мы не имеем права допустить выхода вируса за пределы больницы. Подразделения химической защиты с утра начнут дезинфекцию и зачистку. Если к тому времени кто-то останется жив, то их изолируют в специальные центры для изучения. Полковник, выполняйте.

— Понял, — ответил Каратов и пошел к офицерам.

В это время один из солдат крикнул:

— Она идет! Назад! Вернитесь назад!

— Лена, стой! Я тебя прошу, стой! Сделай два шага назад! — подбежал к забору Рубин.

— Карабас! — громко позвал Дроздов, и один из спецназовцев подошел к забору с приподнятым стволом укороченного автомата.

— Нет! Стойте! Что вы делаете?! Дима, останови их! — кричал Рубин.

— Гриша, это не в моей компетенции! — ответил Калугин.

— Григорий Степаныч, помогите! У меня ребенок маленький! Скажите им, я здорова! У меня нет симптомов! — Девушка плакала и вытирала слезы медицинской маской.

— Лена! Я тебя прошу, отойди назад на два шага! Я помогу, только не двигайся! — отвечал Рубин.

Девушка постояла и снова сделала шаг вперед.

— Карабас! — крикнул Дроздов.

— Нет! Не стреляйте! — Рубин сделал два шага вперед. Он резко рванул на себя калитку и заскочил на территорию больницы.

— Гриша! Зачем, Гриша?! Вернись! — крикнул Калугин.

— Дима, неужели ты не понимаешь, что эти солдафоны готовы перестрелять всех?! Они всех убьют, потом проведут дезинфекцию, и все! А мы так ничего и не узнаем об этом вирусе!

— Гриша, что ты хочешь узнать?! Ты же слышал, лучшие умы его изучают! Зачем, Гриша?! Зачем?! Вернись! — кричал у забора Калугин.

Рубин шагнул обратно к забору.

— Карабас! — крикнул Дроздов, и спецназовец направил ствол на врача.

— Что и следовало доказать! Они же даже не понимают, что я не инфицирован! Вот так же и с другими! Всех убьют! Дима, мы врачи, а не палачи! — Рубин повернулся и направился к медсестре.

— Возьми хоть это! — Калугин кинул ему респиратор.

Рубин поднял его, стряхнул и надел на лицо. Затем поднял руку, прощаясь с коллегами, и зашагал к больнице. Девушка побежала к силуэту, отделившемуся от забора и двигающемуся к ней.

— Григорий Степаныч! Григорий Степаныч! — бросилась она к врачу и, обняв, прижалась к груди.

— Ну все, все. Не плачь, успокойся. Все будет хорошо, — погладил он ее волосы.

— Григорий Степаныч, вы меня выведете? Мне страшно. У меня нет симптомов, я здорова, — смотрела на него девушка.

— Обязательно, обязательно выйдем. Только сейчас нам надо вернуться в больницу.

— Вернуться? Зачем? Я не пойду. Идемте к выходу. Зачем нам в больницу? — Девушка держала Рубина за руку.

— Лена, послушай меня. Соберись, успокойся. Сейчас никого не выпустят из больницы. Нам надо вернуться туда, а утром приедут представители Минздрава и нас выведут. Не бойся, все будет хорошо. Я рядом, мы вместе. Понимаешь?

— Да, я поняла, — ответила девушка и вытерла слезы.

— Вот и хорошо. Маску надень. Ну, пошли, что ли? — сказал он и посмотрел в сторону забора.

Дальний свет фар не давал возможность разглядеть, что происходило за забором, он взглянул на медсестру. Лена кивнула, и они двинулись к больничному входу. Пройдя мимо машин «скорой помощи» с телами водителя и медсестры, зашли в длинный коридор.

Картина, открывшаяся ему, заставила отшатнуться и остановиться. Создавалось впечатление, что он оказался героем какого-то фильма ужасов. Именно такие кадры он вспомнил во многих картинах. Но это было не кино, это была реальность.

— Это по всей больнице? — Григорий Степанович посмотрел на девушку.

— Да, такой ужас везде, — кивнула она.

Он медленно двигался по коридору, пройдя мимо каталок с телами двух мужчин. На скамейке у стены сидела, а точнее полулежала женщина, одежда которой была в крови. Рубин остановился у дверей смотровой и осторожно ногой толкнул дверь.

В хорошо освещенном кабинете на кушетке лежала женщина в медицинском халате без признаков жизни. Он почувствовал, как сзади к нему близко подошла Лена. Она крепко держалась за его пиджак.

— Тихо, тихо, спокойно. Не бойся, — Рубин обернулся вполоборота и взял ее за руку.

— Страшно, Григорий Степаныч, — негромко ответила медсестра.

— Идем. Только за одежду не цепляйся, а то движение сковывает, — сказал он и отпустил ее.

Девушка виновато взглянула на него и кивнула.

Сделав несколько шагов вперед, врач остановился у открытой двери процедурной. Там, на полу, прислонившись спиной к стене, сидела женщина лет сорока пяти тоже в медицинском халате. Она тяжело дышала и периодически кашляла, сплевывая кровь.

— Нина Федоровна, вам помочь? — Он шагнул по направлению к ней.

Женщина зло посмотрела на него, выставила перед собой руку и покачала головой. Рубин понял, что она запрещает подходить к ней. Он остановился и сделал шаг назад. В этот момент женщина закашлялась, стала вытирать от пота лицо и повалилась на бок. Рубин осторожно прошел в процедурную, то и дело посматривая на недвижимое тело женщины. Он достал из шкафа две пары медицинских перчаток.

— Держи, — протянул одну из них своей спутнице уже в коридоре.

— Она что, умерла? — спросила Лена, показывая на медсестру в процедурной.

— Идем, не отвлекайся, — надевая перчатки, ответил Рубин и пошел по коридору.

Остановившись у открытой двери приемного покоя, где всегда оформляли поступающих больных, он с удивлением заглянул внутрь.

В кабинете за столом сидел мужчина лет сорока в медицинской одежде голубого цвета и что-то записывал в журнал.

— Андрей, — позвал его Рубин.

— А, Григорий Степаныч, вас прислали? — повернулся к нему мужчина.

— Андрей, ты как себя чувствуешь? — зашел в кабинет Рубин.

— Оставайтесь там, не подходите ко мне. Я заражен. Температура скачет, и кашель пробивается. — Мужчина встал из-за стола и отошел к окну.

— Давай я тебя осмотрю, — Рубин шагнул к нему.

— Не подходите! Вернитесь обратно, Григорий Степаныч. Уже все поздно и бессмысленно. Там, в журнале, я исписал пять страниц: симптомы, клинические проявления и медикаменты, которые принимал. Надеюсь, кому-то пригодится. Правый бок ужасно болит, сил нет терпеть. — Бурунов схватился рукой за бок и слегка согнулся.

— Я так понимаю, воздушно-капельный? — Рубин остался стоять у дверного проема.

— Естественно. Другой путь заражения не вызвал бы подобного вала инфицированных за такое короткое время. Я вот что отметил, Григорий Степаныч: у этого сукина сына практически нет инкубационного периода. — Бурунов подошел к столу и налил в стакан воды из графина.

— Как нет? Этого не может быть!

Бурунов жадно выпил воду и посмотрел на коллегу.

— Нет, он конечно есть, но очень короткий. Ох, печень просто разрывается. — Бурунов опять согнулся, присел на стул у окна и продолжил: — Уж больно он скоротечен, этот период. По моим наблюдениям, он составляет от часа до пяти.

— Часа?

— Сомневаетесь? Правильно, если б кто мне рассказал, я бы тоже не поверил. Но некоторые люди действительно попадают в критическое состояние уже через час после заражения. Мы ведь как думали: а, вирус, а, в Африке, далеко. Да и сколько их там, этих вирусов. Никто и подумать не мог, что этот сюда доберется, да еще так быстро. Впрочем, я в журнале все отразил. Ох как болит, не могу… — Бурунов достал из кармана шприц и две ампулы.

— Что колешь? — спросил Рубин.

— Что можно колоть, чтоб обезболить, когда терпеть уже нет сил? Конечно, морфий, — ответил Бурунов, отломил верхушку ампулы и добавил: — Да, Григорий Степаныч, у каждого зараженного свое проявление болезни.

— Общее что-то есть?

Бурунов посмотрел на него и задумался. Затем наполнил шприц и ответил:

— Общее? Пожалуй, есть. Резкие скачки температуры, мгновенная слабость во всем теле. Нет, не такая, как при гриппе или коронавирусе. Ноги просто не держат. Потоотделение и кровотечение наблюдается у многих, но все же не у всех.

— Вирус что, поражает печень? — из-за спины Рубина спросила только что вошедшая Лена.

— Печень? Нет, Лена. У всех по-разному. Вирус быстро находит слабое место в организме и, как я понял, обрушивает весь удар туда. Все происходит очень стремительно. Он активирует многие губительные процессы в человеке. Ни одно лекарство не успевает его купировать. А у меня, по всей видимости, слабым местом является печень. Вот жил себе и не знал, — усмехнулся через боль Бурунов.

— Андрей, сколько прошло с момента твоего заражения? — Рубин пристально смотрел на инфицированного.

— Если взять за ноль доставленных первой «скорой», то это получается… — Бурунов, посмотрев на свои часы, продолжил: — Сейчас почти четыре утра. Это значит, что первый контакт у меня был пять или пять с половиной часов назад.

— Вот видишь, если найти правильное лекарство, то его можно успеть купировать. А препарат, который убьет этот вирус, обязательно подберут. — Рубин медленно подошел к столу и почитал записи в журнале.

— Я и не сомневаюсь, что лекарство от него найдут или придумают. Жаль, только я этого точно не увижу. — Бурунов поднял шприц на свет и подвел раствор, пока из иглы не капнула жидкость.

— Ты сколько уколов себе сделал уже?

— Один. Полтора часа назад.

— Еще рано. Ты можешь… — Рубин бросил на него взгляд.

— Что, умереть от передоза? А что, лучше подохнуть от нестерпимой боли? Я уж лучше от этого укола, сил нет терпеть… Григорий Степаныч, если понадобится, в ящике стола ампулы. Я из хирургии и травмы все выгреб и сюда принес.

— Думаю, мне не понадобится.

— Как знать, как знать… Дай-то бог, чтоб не понадобилось. Ах как болит… у-у-у… — Бурунов согнулся, воткнул шприц себе в ногу и ввел раствор.

— Зачем весь шприц?! У тебя же там двойная доза! — бросился к нему Рубин.

Бурунов бросил пустой шприц на пол и с усмешкой взглянул на него. Улыбка на лице коллеги свидетельствовала о том, что укол начинает действовать, и Рубин сделал шаг назад.

— Григорий Степаныч, он же умрет! — подошла Лена.

— Ему так лучше, — ответил он и, быстро развернувшись, взял ее за руку.

— Что случилось? — Медсестра обратила внимание на его взгляд.

— Лен, ты как себя чувствуешь?

— Морозит немного и в пот бросает. Просто устала сильно, — ответила она.

Грохот за спиной заставил их обернуться. Тело врача Бурунова свалилось со стула, и, слегка подергиваясь, его ноги вытянулись в струну. Рубин повел медсестру своего отделения к выходу.

— Пойдем в коридор, чего тут стоять.

— Григорий Степаныч, давайте посидим, отдохнем. Что-то усталость навалилась. Почему нас не выпускают?

— Давай-ка присядь, — подвел он ее к скамейке в коридоре.

— А что вы на меня так глядите? Что случилось?

Рубин снял с Лены маску и показал.

— О боже. Я… я что… — Она смотрела на маску со следами крови и рукой провела по губам.

— Из носа. На, прижми. — Он дал ей носовой платок.

— Мамочки, я что, заразилась? — испугалась девушка.

— Нет, что ты. Просто устала, но это и немудрено, такое навалилось. Ты посиди, отдохни.

— А вы куда? — Лена схватила врача за руку.

— Не бойся, я пойду журнал посмотрю и сфотографирую, — ответил он и погладил ее по руке.

Рубин достал сотовый телефон, сделал несколько фото и короткое видео лежащих в разных местах человеческих тел, после чего вернулся в кабинет и запечатлел страницы журнала. Все снимки и видео он отправил сообщением на номер Калугина. Потом сделал фотографии Бурунова и тоже выслал. Через минуту ответил на виброзвонок:

— Слушаю тебя, Дима. Да, согласен с тобой, это ужас. Я себя чувствую нормально. Боюсь, что Лена заразилась. Андрей? Да, он умер у меня на глазах. Я тебе отправил то, что он записал в журнале, это может помочь в изучении. Хорошо, я понял. Пока больше живых не встречал. Сейчас пойду дальше. Хорошо, буду осторожен. Все, до связи.

Он вышел в коридор к медсестре. Девушка с красным от крови платком у носа слегка дрожала и тяжело дышала. Пот крупными каплями выступил у нее на лбу. Верить не хотелось, но сомнений не было: она больна.

— Лена, давай вон в комнату персонала пойдем. Там диван есть. Ляжешь, отдохнешь, — Рубин попытался приподнять ее.

— Не могу, Григорий Степаныч, ноги не держат. — Девушка приподнялась, опираясь на его руку но тут же опустилась на скамейку и прильнула спиной к стене, вытянув ноги.

— Ладно, ты тогда отдохни тут, а я схожу проверю, может, кого найду.

— Нет, Григорий Степаныч, не оставляйте меня. Мне страшно. — Она держала его за руку и сильно закашлялась.

— Подожди, я сейчас. Ты ложись, отдохни прямо на скамейке, — ответил он и помог ей лечь.

Рубин вернулся в кабинет приемного покоя и достал из ящика стола ампулы. «Десять. Чтобы гарантированно по две. Значит, пять. Пять шприцев. А если?.. Нет, другого выхода нет. Пять шприцев», — размышлял он, глядя на ампулы с надписью «Морфина гидрохлорид». Его раздумья прервала вибрация сотового. От неожиданности Рубин вздрогнул и чуть не выронил шприц. Он ответил на звонок:

— Да, Дима, слушаю тебя.

Продолжая наполнять шприцы, включил громкую связь и положил телефон на стол.

— Гриша, через пятнадцать минут группа военных собирается заходить в больницу для разведки и, если надо, эвакуации оставшихся в живых, — слышался голос Калугина из трубки.

— Зачем, Дима?! Этого делать нельзя! — громко ответил Рубин.

— Почему? Почему, Гриша? Ты слышишь? Почему? — спрашивал главврач.

— Подожди! — ответил Григорий Степанович, затем положил в карман пиджака пять наполненных шприцев, взял телефон и продолжил: — Дима, вы потеряете людей. Этот вирус очень опасен. На мой взгляд, смертность составляет сто процентов. Свяжись с Москвой, сообщи все данные. Он передается воздушно-капельным путем и очень агрессивен. Посмотри страницы журнала, которые я тебе отправил. Никого не посылайте сюда. Это действительно очень опасно.

— Гриша, мы тебя слышим, я включил громкую связь. Передаю телефон одному человеку. Он хочет с тобой поговорить, — сказал Калугин.

— Давай.

— Григорий Степанович, это подполковник Дроздов.

— Слушаю вас.

— Я отошел и нас никто не слышит. Вы абсолютно точно определили, что вирус очень опасен. Я просто хочу, чтоб вы поняли: этот вирус не должен покинуть больницу. Прошу вас, записывайте и фиксируйте все, что посчитаете необходимым. Все сведения о течении вируса важны для наших ученых.

— Понял. Вы считаете, что я тоже заражусь?

— Пока не готов вам ответить. Мы как раз и посмотрим на вас. Время вашего контакта с медсестрой я зафиксировал. Прошло сорок семь минут. Как вы себя чувствуете?

— Нормально. Пока ничего не ощущаю. Но я в респираторе и медицинских перчатках.

— Надеюсь, что это поможет. В любом случае, Григорий Степанович, из больницы никому выходить нельзя. Примите все меры, чтобы те, кого вы обнаружите живыми, не паниковали и не старались выйти. Если вирус вырвется наружу…

— Я вас понял. Результат воздействия вируса на человека вижу сам, его реальную опасность понимаю. Буду держать вас в курсе, — перебил его Рубин и закончил разговор.

В коридоре он осмотрел медсестру. Она лежала на скамейке, тяжело дышала и, прижимая платок ко рту, кашляла.

— Ну как ты, Лена? — спросил он и присел рядом с ней.

— Мне очень плохо, Григорий Степаныч. У меня, кажется, высокая температура. А еще кровь из носа и этот кашель с привкусом крови. Григорий Степаныч, они нас спасут? Они же нас не бросят? — тяжело дыша, негромко спросила она.

— Конечно, нет. Что ты, девочка? В Москве уже лекарство придумали. Нам надо чуть-чуть продержаться, через два часа его привезут, — едва сдерживая слезы, отвечал он.

— Слава богу. Два часа. Дождемся, правда? — слегка улыбнулась девушка.

— Конечно. Два часа ерунда. Давай я тебе укол сделаю, чтоб кашель, спазм снять. Сразу легче станет.

Лена в ответ кивнула и закрыла глаза. Рубин достал шприц и замешкался.

— Ну, чего вы? Забыли, как укол делается? — слегка улыбнулась она.

— Да, давно не делал, — ответил он тоже с улыбкой и снял с иглы защитный колпачок.

Сделав укол, Рубин погладил девушку по волосам, встал и, отвернувшись, прижал руку к мокрым от слез глазам. Он пошел по коридору, бросив на пол пустой шприц.

Проверив все открытые кабинеты, подошел к отделению интенсивной терапии. Заглянул в окошечко и дернул дверь на себя. Закрыто. Он постучал и заметил в коридоре силуэт.

— Юля, это я, Григорий Степаныч! — громко сказал Рубин.

— Ой, Григорий Степаныч! Я сейчас открою! Татьяна Михайловна, Григорий Степаныч пришел! — послышалось из-за двери.

— Стой! Не смей открывать! — закричал Рубин, когда девушка стала отпирать замок.

— Почему?!

— Не смей, говорю! Закрой обратно! — потребовал он.

— А что нам делать? — медсестра повернула замок.

— Скажи мне, как вы себя чувствуете?! — заглядывая через окошечко, спросил Рубин.

Девушка обернулась назад, посмотрела на коллегу, женщину лет сорока пяти, и ответила:

— У нас все нормально. У Татьяны Михайловны давление скачет от всего происходящего.

— Давление это ничего. Самое главное, дверь не открывайте.

— Григорий Степаныч, Лена пошла узнать, что происходит. Вы ее не видели? Она должна вернуться.

— Лена не вернется. Вам, наверное, предстоит просидеть в отделении еще сутки, а может, и больше. Температуру у себя измеряйте каждый час.

— Григорий Степаныч, у нас еще шесть больных. У них тоже измерять каждый час?

— У них не надо. Они же не ходят никуда. Насколько я помню, трое на аппаратах ИВЛ и остальные тоже еще слабы. Главное, за своим самочувствием наблюдайте. Вирус, который в больнице, очень опасен. Надеюсь, вы сможете дождаться помощи.

— Григорий Степаныч, а Лена где? Она что, смогла выбраться?

— Юля, я тебе сказал, Лена не придет! У тебя номер Калугина есть?

— Да!

— Держи связь с ним. И не открывайте дверь, если хотите вернуться домой. Ты все поняла?!

— Да!

— Всё, держитесь, девочки! — сказал Рубин и направился к лестнице, ведущей на второй этаж.

Поднявшись, он оказался перед хирургическим отделением. Дверь с прямоугольным окошком в середине, ведущая в отделение, тоже была закрыта. Сквозь стекло он увидел лежащие на полу тела в больничных пижамах. Сбоку от двери, у стены, стояла скамейка. На ней сидел мужчина лет пятидесяти, прислонившись спиной к стене и вытянув ноги. Глаза его были закрыты, но слышалось тяжелое прерывистое дыхание. Его хирургический костюм голубого цвета в нескольких местах был испачкан кровью.

— Игорь Дмитрич, вы почему без маски? — подошел к нему Рубин.

— А, Гриша. Ты как тут? — медленно открыв глаза, ответил тот.

— Пришел узнать, как вы здесь.

— Тебя, значит, прислали, — опять закрывая глаза, едва шевеля губами, сделал вывод сидящий.

— Игорь Дмитрич, почему без маски? Где остальные? Вы слышите меня? — Рубин тронул его за плечо.

— Слышу, Гриша, слышу. Сил нет, слабость дикая. Маска, говоришь? А что толку? Я заразился раньше, чем понял, что произошло. — Открыл он глаза и, взглянув на Рубина, продолжил: — Когда тут все началось, я оперировал. Вышел из операционной, а тут кто-то кашляет, кто-то кровью плюет, а кого-то рвет так, что стоять не может. Я понял: что-то не так, но было уже поздно.

— А Бурунов вам не звонил?

— Я же в операционной был, а Костя с девчонками, видно, всерьез не восприняли сообщение. Теперь все там. — Он показал глазами на дверь.

— Вы их закрыли? Догадались?

— Сразу вспомнил бумагу про вирус в Африке. Они хотели выйти из отделения, но я запретил. Пришлось даже драться. Смог забрать ключ и выскочить сюда, закрыв их. Они хотели стекло в двери разбить. Так пришлось ножкой стула пригрозить и уговаривать, чтоб ждали помощи в отделении. Через сорок минут бóльшая часть из них уже не могла ничего.

— Как думаете, сколько времени прошло, как вы заразились? — смотрел на него Рубин.

— Думаю, часа три назад. Сначала в жар стало бросать. Потом слабость по ногам ударила и дышать стало трудно. Я понял, что все, попал. Сходил наверх, а там еще хлеще. К ним вирус, видать, раньше попал. Не намного, конечно, минут на тридцать, но для него достаточно. Он же, Гриша, идеальный убийца, этот вирус.

— Да, он очень агрессивен, но если респиратор и перчатки, то, может, защитит?

— Вряд ли, Гриша. Ты помнишь, как коронавирус проникал? Тогда старались, закрывали руки, рот, нос. А глаза? То-то и оно, — смотрел на него коллега и сильно закашлялся.

— Вы считаете?.. — Рубин на мгновение задумался и тихо продолжил: — Как я мог забыть, идиот? Глаза, очки!

— Дышать не могу, грудь болит, — сказал коллега, сплюнул кровь и добавил: — Гриша, нельзя, чтоб он вышел из больницы.

— Знаю, Дмитрич. В инсультном не был? Может, там кто выжил? Они же всегда закрыты.

— Туда не ходил, не знаю, — ответил коллега и опять закашлялся.

Рубин достал из кармана и сунул в руку больного шприц. Тот вопросительно посмотрел ему прямо в глаза.

— Морфий, большая доза. Лучше так, — ответил Рубин, не отводя взгляд.

Дмитрич слегка улыбнулся, кивнул и зажал шприц в руке. Рубин повернулся и медленно пошел к лестничному проходу. Обходя отделение за отделением, он снимал на телефон и отсылал фотографии Калугину. Спускаясь по лестнице из терапии, почувствовал заметную усталость. Протерев рукой лоб, Рубин отметил про себя, что изрядно вспотел. Тело иногда бил озноб, и все чаще не хватало воздуха. В длинном коридоре первого этажа он присел на скамейку у стены и снял респиратор. Дышать стало легче, но сильно разболелась голова.

— Вот черт, похоже, зацепил. Надо идти, осталось проверить коридор к пищеблоку, — сказал он сам себе и поднялся.

Пройдя около тридцати шагов, Рубин остановился и обхватил голову руками. Спазм боли был невыносим. Вдруг завибрировал телефон, Рубин включил динамик.

— Да, Дим, слушаю.

— Гриша, тут люди из департамента здравоохранения области подъехали и заместитель губернатора. Через полчаса прибудут представители Минздрава, — слышался из трубки голос Калугина.

— О, у вас там довольно авторитетная делегация собирается. Можно даже симпозиум проводить, — Рубин улыбался.

— Ты что, шутишь еще? В такой ситуации? Действия всех разведывательных групп отменены. Сейчас все ждут информации только от тебя. Все, что ты передал до этого, очень важно.

— Все, Дима, уговорил, давайте Нобелевскую. Ладно, шучу. В реанимации медсестра и санитарка живые, все пациенты тоже. Они просидят там еще сутки, к ним вирус не попал. Мне тоже двери не открывали, поэтому, скорее всего, сможете их спасти. Теперь главное. Необходимо закрывать все тело, противочумные костюмы подойдут. Я думаю, москвичи знают, чем проводить дезинфекцию здания. Получается, попадая в организм, вирус запускает молниеносную реакцию и скорость протекания любой болезни, которой страдает человек, возрастает в сотни раз. Это больше похоже на биологическое оружие, чем на болезнь. Слышишь, Дима? В сотни.

— Да, Гриша. Мы все здесь слышим. Как твое самочувствие? Ты во всех отделениях был?

— Дим, обо мне потом поговорим. Симптомы начинают проявляться в промежутке от часа до трех. Первые общие признаки заражения схожи с ОРВИ: сильная слабость, скачки температуры, головная боль, нередко головокружение. У многих отмечается носовое кровотечение и кашель. Средствами от коронавируса не локализуется. Прежде чем сюда придут военные, необходимо провести обеззараживание всего здания. Живых, кроме отделения реанимации, в больнице нет. Сейчас иду по коридору к пищеблоку. Вижу два силуэта у окна.

— Григорий Степаныч, это Дроздов. Не отключайте телефон, — донеслось из аппарата.

— Хорошо, — ответил Рубин и положил сотовый в карман.

Недалеко от прохода к пищеблоку, у окна длинного коридора, стояли двое мужчин в пижамах. В тусклом освещении сложно было рассмотреть их лица, но больничную одежду Рубин определил безошибочно.

— Мужик, ты кто? — встретил его окриком один из силуэтов, когда расстояние между ними стало шагов двадцать.

— Я врач! Из реанимации! Рубин Григорий Степанович! — приближаясь, громко ответил он.

— У вас там живые есть? А то у нас все подохли, — спросил второй силуэт.

— Вы из каких отделений? — подошел Рубин к ним.

— Я из неврологии, там все умерли. Врач, ты это, объясни, что это за херня такая, что все дохнут как мухи? — пристально посмотрел на него мужчина лет сорока.

— Это вирус. Он пока еще не изучен, — спокойно ответил Рубин.

— Мужик, а ты точно врач? В костюме такой, респиратор в руках, что-то не похож на врача, — повернулся к нему второй мужчина в возрасте слегка за тридцать.

— Я действительно врач. Меня отправили узнать, что здесь происходит. Вам не выйти, больница окружена военными и полицией. Они никого не выпустят. Этот вирус очень опасен, — смотрел на них Рубин.

— Это что, типа коронавируса? Так я уже болел, и ничего! — Первый мужчина закашлялся и сплюнул на пол кровь.

— Этот вирус намного опасней. Из больницы выходить нельзя.

— Слушай, ты чего заладил «выходить нельзя», «выходить нельзя»? Лучше скажи, чем лечить, а то знаю я вашего брата, только рецептики за деньги выписываете, — бросил злой взгляд на Рубина второй.

— Вас не выпустят: этот вирус не изучен. Вам необходимо оставаться здесь, тем более у вас клинические признаки заражения, — объяснял Рубин.

— Да пошел ты, осел. Там, напротив пожарного выхода, меня друзья ждут. Сейчас солдатика отвлекут, и мы смоемся. Я его уже открыл. Ты с нами? — распахнув окно, сказал мужчина.

— Этого делать нельзя! Как вы не понимаете?! Вы же весь город убьете! — чувствуя, что слабость бьет его все сильней, закричал Рубин.

— Да пусть тут остается, если хочет. Ты смотри, сигнал не проворонь, — вмешался второй.

— Пусть остается и подыхает здесь, я не против. Да вон, фонариком светят. Пошли, — ответил другой.

Рубин достал из кармана телефон и громко сказал:

— Дима, слышали?! Примите меры!

— Слышали! Уже предпринимают! — донеслось из трубки, и Рубин отключил сотовый.

— Ты что сделал, сука?! — посмотрел на него первый мужчина, поднявшийся было на подоконник.

— Ах ты гнида! Он сдал нас! — подскочил к врачу второй и сильно ударил кулаком в лицо.

Рубин упал, выронив телефон, и застонал. Один из мужчин наклонился и схватил его за лацканы пиджака.

— А ну дай я ударю эту сволочь! — спрыгнул с подоконника первый.

— Да поймите вы, что нельзя выходить! — крикнул Рубин, прикрыв рукой разбитый нос.

— Я что, тут подыхать должен?! Сволочь! — сильно пнул его в живот противник, у которого начиналась истерика.

Рубин взвыл от боли, скорчившись на полу. Второй мужчина опять схватил его за одежду.

— Не бейте! Я вам не сказал, у меня есть вакцина от вируса.

Мужчины посмотрели друг на друга.

— А я всегда говорил, что у них для себя все всегда есть, — усмехнувшись сказал второй.

— Давай! Где она?! А то «новый вирус, лекарства нет». Давай! — смотрел на него первый.

Рубин достал из кармана пиджака три шприца и показал на их ладони. Мужчина взял два шприца и один отдал другому.

— А колоть-то как? — посмотрел он на Рубина.

— Все равно как, но лучше в вену. Я врач, я могу сделать, — предложил Григорий Степанович.

— Мне первому, — мужчина присел на корточки и поднял рукав пижамы.

После того, как Рубин осторожно сделал инъекцию, тот отошел к окну.

— А у меня вены плохие, — присел перед врачом второй и протянул шприц.

— Ничего, сейчас разберемся. Можно вот сюда попробовать, — осмотрев его руки, сказал Рубин.

— Давай, делай, — согласился мужчина.

Закончив процедуры, Рубин отбросил шприц и сел на пол, прислонившись к стене и вытянув ноги. Затем набрал на телефоне номер и включил громкую связь.

— Да. Гриша, что так рано? Я сплю еще, — ответил сонный голос жены.

— Милая, я задержусь надолго. Детей поцелуешь за меня? — Его глаза наполнились слезами.

— Рубин, ты с ума сошел? Полшестого только. Хорошо, — ответила она и отключилась.

Он улыбнулся и почувствовал, как по щеке скатилась слеза. Проведя ладонью по лицу, набрал еще один номер. Положив сотовый телефон на пол, снял и откинул в сторону пиджак.

— Гриша, я слушаю тебя! — раздался из трубки голос Калугина.

— Дима, я, похоже, все… Не перебивай меня. Ужасная слабость и становится трудно дышать… Чувствуется высокая температура, подступает тошнота… Ноги ватные и чертовски болит поясница… Думаю, это почки. Голова просто разрывается… — тяжело, медленно говорил Рубин.

— Гриша, ты уверен, что заразился? Может, просто устал? Попробуй сбить температуру. Сейчас уже разворачиваются мобильные станции дезинфекции, часа через три пойдут в больницу. Мы тебя вытащим оттуда. Потерпи часа три еще. Слышишь, часа три! — Голос Калугина срывался на крик.

— Девчонок моих спасите, если получится. Мне вас не дождаться, все действительно происходит очень быстро. Еще двадцать минут назад я мог ходить, а сейчас уже встать не получается. Моим передай, что я их люблю. Даже не верится, что так все случилось. Казалось, впереди так много времени. Так не хочется…

— Григорий Степаныч, это Дроздов, — отозвался телефон.

— Да, слушаю вас. Только сделать уже ничего не смогу, сил нет, — ответил Рубин и, обхватив голову ладонями, застонал.

— Делать ничего не надо, вы и так сделали многое. Я хочу сказать вам спасибо. Я горжусь, что успел познакомиться с вами лично. — Голос Дроздова был тверд и спокоен.

— Я простой врач, но все равно благодарю за добрые слова. Передайте телефон Калугину.

— Да, Гриша, я тут.

— Дима, о моих не забывай. Ты помогай им.

— Гриша!..

— Не перебивай. Как там у Есенина, помнишь? «Знаю я, что в той стране не будет этих нив, златящихся во мгле. Оттого и дóроги мне люди, что живут со мною на земле…» Не поминайте лихом, как говорили в старину… — сказал Рубин, вытер пот со лба и отключил телефон.

У него на ладони лежал наполненный шприц. Глаза налились слезами.

— О, как это непросто!.. Рубин, ты понимаешь, что это все? Еще вчера вечером ты о чем-то думал, а сейчас все. Если б знать… — говорил он тихо сам с собой.

Боль в спине снова заставила застонать. Приступ тошноты становился сильней. Взглянув на неподвижные тела мужчин, которые еще недавно угрожали безопасности, возможно, всего мира, Рубин снял защитный колпачок с иглы, вытер слезы и ввел себе раствор. Выдернув шприц, он отбросил его и дико закричал от безысходности.

Длинный пустой больничный коридор отозвался громким эхом…

Примечания

1

Аффект — страсть, душевное волнение, эмоциональный процесс взрывного характера.