«Я, может быть, очень был бы рад умереть»

Руй Кардозу Мартинш, 2016

В основе первого романа лежит неожиданный вопрос: что же это за мир, где могильщик кончает с собой? Читатель следует за молодым рассказчиком, который хранит страшную тайну португальских колониальных войн в Африке. Молодой человек живет в португальской глубинке, такой же как везде, но теперь он может общаться с остальным миром через интернет. И он отправляется в очень личное, жестокое и комическое путешествие по невероятной с точки зрения статистики и психологии загадке Европы: уровню самоубийств в крупнейшем южном регионе Португалии, Алентежу. Книга содержит нецензурную брань

Застрявшая пуля

Прямо по курсу — школа. Справа — Скала, большой тёмный конус с часовней и мраморным крестом, вонзённым в гранит. Крест ознаменовал наступление ХХ столетия с его неизменными дискуссиями о дате отсчёта с 1901 или прямо с 1900 года, как и на рубеже нового тысячелетия.

Скала и днём, и ночью имеет большое значение для этой местности, служит ей ориентиром. Она непропорциональна, склоняется на юго-запад — примерное направление — и не очень высокая, просто холм. Кто захочет заняться любовью на траве Кова да Моура, миниатюрной пещере прямо у вершины, будет подниматься 35 минут пешком, придёт измотанным и весь в поту.

За последние сто лет через Скалу дважды проходила комета Галлея, зажжённая в небе спичка, только из грязного льда. В первый раз, согласно газетам того времени, был грандиозный «праздник конца света», и несколько придурков прилично задолжали за эмпанады, вино и даже за петарды: на рассвете следующего дня всё веселье закончилось, потому что они не ожидали, что придётся платить. Несмотря на незабываемые потасовки, какое разочарование утром, жизнь продолжается.

Во второй раз, ты был там, всё было гораздо спокойнее, в пределах разумного. Комета прилетела рано, сверкала в небе, через несколько дней улетела.

Чтобы лучше увидеть магнетический эффект Скалы, несколько заблудившихся испанцев спросили у Лакана как добраться до Испании, и Лакан, опершись локтем на окно машины испанцев, указал на Скалу.

— Видишь холм с крестом наверху?

— Си.

— Тот, мучо альто, который видно перфекто, с поднятым крестом?

— Си!

— Это и есть эль Скала.

— Эль Скала, си, си!

И Лакан поднял палец и указал совершенно в другом направлении.

— Испания — туда, ustedes.

Однажды Лакан так представился на уроке физкультуры: меня зовут Жозе Мариу да Силва Лакан, но можете называть меня любым из этих имён, без разницы. С того момента его стали называть «да».

Скала полна козьих троп, пешеходных дорожек и укромных уголков для стариков, желающих уйти с миром. Они идут по Сенфимской дороге с решительным видом и мешком за плечами, поворачивают, поднимаются наверх, а потом их находят на дне колодца или повешенными на лучшем из попавшихся деревьев. Например, на каштане. Когда Скала вспыхивает летом во время лесных пожаров — это грандиозное зрелище, каштаны горят дольше чем оливковые деревья и пробковые дубы, жерло вулкана издалека, уродливые красоты верхних ярусов.

По тропинкам Скалы часто ходят Карлоту и Шику.

Шику ходил пешком шесть километров в школу и шесть обратно, один, и так как у него не было зубной щётки, он рано утром, практически ещё ночью, чистил зубы красным вином, когда фермерские собаки, послушные днём, ночью охраняют территорию и готовы вцепиться в горло прохожим. Шику три раза полоскал рот вином, выпивал один глоток, брал учебники и шёл вниз по дороге в темноте, дёсны у него были гранатовые, он ничего не боялся, только не учился.

Карлоту носил рубашку с рогами изобилия и сказал мне однажды, что если ты очень беден, тебе придётся научиться давать сдачу. У него были толстые руки, и он носил эту рубашку с коричневыми и зелёными рогами изобилия с сентября по июль, и на следующий год тот же расклад, каждый божий день два года подряд в солнце, и в дождь, в жару, и в холод, всегда со своими рогами изобилия.

Рубашка не была засаленной, но выглядела поношенной. Чем больше её носили, тем больше она блестела, полые рога изрыгали фрукты на набивной узор его единственной рубашки.

Я стираю её по воскресеньям, — ответил он.

Дебильный вопрос, Штырь, худший за всю твою жизнь, другой был, когда ты спросил у карлика в цирке, сколько тому лет.

Я стираю её по воскресеньям, а он мне больше не друг.

Через несколько лет я встретил его, ему отрезало ногу комбайном, повезло ещё, что только ногу, некоторых вообще насмерть. Со временем нога Карлоту стала тоньше чем рука, но оставшаяся культяпка навязывала своё лысое розовое наличие пристёгнутыми дамской булавкой на 70 сантиметров от пола брюками. Он также сменил рубашку, но об этом мы не говорили.

Был ещё Селештину. Наглый, старше нас, грубиян, его зализанные назад волосы сводили девчонок с ума, ни одного урока он не заканчивал в классе. Он стучал, входил и через пять минут его выгоняли. Он посочувствовал, когда меня не позвали поиграть в футбол, мы хорошо ладили. Потом он подсел на наркотики, убил кого-то, а чуть позже повесился на площади Святого Клемента, недалеко от дома. Его обнаружили по дороге на пробковую фабрику; нет ни одной жизни, которая бы не заканчивалась короткой биографией.

Глаза — это точечные отверстия, которые вместе со световым потоком пропускают и трагедию. Однажды — нашу собственную.

Из всех моих товарищей по учёбе, которые покончили с собой, были два впечатляющих случая.

Один из них был Кин, который считал, что сок агавы и алоэ лечит абсолютно всё, заживляет любую рану, язву или геморрой, просто накладываете свежий кактус на проблемное место, помогает лучше, чем мазь из экстракта мальвы: в этом он был спец. Однажды, он бросился с моста 25 Апреля, в Лиссабоне, его убила столица! Никакое алоэ тут не поможет, высота-то какая. Роскошное самоубийство по местным меркам; что-то новенькое, пусть даже и пришлось потратиться на дорогу.

Одно дело — когда человек едет в Лиссабон или окрестности, чтобы найти работу и сбежать, так сказать, из этого Мухосранска, многие так делали и дальше будут делать всё больше и больше. Совсем другое — когда ты организуешь свою жизнь так, чтобы уехать в Лиссабон, чтобы умереть, такой молодой, и с такой высоты, оплатив ещё и пошлину за автомобиль. Рискованная инвестиция.

— С таким же успехом он мог поехать посмотреть, как играет «Бенфика».

Другой случай — Мария Ана из старших классов. Без преувеличения ещё никогда не было ни такого хорошо продуманного плана, ни такого сильного желания умереть, ни такого безупречно исполненного самоубийства. И тем не менее, насколько я знаю, Мария Ана, ещё жива.

Наша средняя школа — это социально-демократический продукт, подлинный, основополагающий, шведский. Это был подарок от шведов, по крайней мере, архитектурный проект, должен был стать частью гуманитарной помощи бедным средиземноморцам, хорошо ли это? Нет.

Исключая аспекты, в которых мы схожи, и могли бы легко понять друг друга, такие как желание умереть, (хотя в Швеции самоубийство, явление, скорее, эксцентричное; эти блондины убивают себя, потому что у них есть всё, а здесь люди в основном убивают себя, потому что у них нет ничего, в этом смысле наше самоубийство более здоровое), я не могу найти никакого сходства между этим городом и Швецией.

Уже несколько десятилетий эта школа чересчур современная. Из стекла и бетона, два этажа как стоящие рядом аквариумы, с элегантными или крутыми пандусами, это здание обладает одной особенностью: стёкла предназначены для обогрева здания во время северных зим.

Применение шведской социально-демократической архитектуры в сердце Алентежу: летом стоит невыносимая жара, а зимой нет центрального отопления.

Летом ты сдавал экзамен полуголым. Мальчики выдвигали требования, я сниму рубашку, сеньора, я сниму! а бедные девочки даже этого не могли, жарились.

Когда сегодня говорят о национальном рейтинге средней школы, наша всегда оказывалась последней, на 500 месте из 600, снимите ещё три балла из-за жары. Три балла из 20, по крайней мере, должны были испариться или расплавиться во время экзамена, и дело не только в безграмотности, попробуйте-ка объяснить «Критику чистого разума» или теорему Пифагора, жарясь на солнце.

Квадрат квадрата квадрата равен квадрату.

Грёбаная метафизика в классе при 47 градусах жары.

Когда немецкие истребители пролетали низко над Скалой к авиабазе в Беже, стёкла дрожали, как стенки мыльного пузыря.

Единственный раз, когда наша шведская средняя школа полностью выполнила свою шведскую педагогическую функцию был, когда пошёл снег. Настоящий снегопад был большой редкостью, и по этому случаю объявили школьные каникулы, чтобы мы не переломали ноги. Мы вынесли парты на улицу и, перевернув их, сделали сани, и скатывались вниз по пандусам, как это делают в Стокгольме или на фьордах, а вечером пили в баре Маршиту, как они это обычно делают у себя в барах по субботам, но в десять раз дешевле и в середине недели, а потом лечили похмелье, глотая снег.

— Нажрались по полной.

Полдень непобедимых падений на Прямой улице, на мостовой Порта да Дефеза (XIII век) кто-то сломал копчик (последняя непонятная кость позвоночника), ударившись о гранитный (твёрдая плутоническая вулканическая порода зернистой и кристаллической текстуры) булыжник (геометрическое тело, квадрат к кубу). Это было поучительно и это был, возможно, один из последних дней, когда ты видел Марию Ану счастливой.

Однажды утром она не пришла на урок французского. Мария Ана всегда приходила вовремя. Садилась рядом со мной и здоровалась со всеми, или, скорее, молча извинялась, кивая особым кивком: длинным носом и конским хвостом, как бы прося прощение за то, что раздражала наш взор своими неуклюжими ногами, которые она прикрывала длинным свитером. Она носила очки, унаследованные, похоже, от амблиопической тётки. Она была хорошим товарищем и прекрасной ученицей, но только в письменной части, потому что, когда надо было отвечать устно, она впадала в ступор.

— Bonjour, n’est-ce pas?^[3]

Тогда на уроке было несколько моих одноклассников: Изабэл, которая в то время начала встречаться с футболистом из «Эштрелы», вместо парня, который ей реально нравился. Не хочу обманывать, но мне трудно об этом вспоминать; были ещё, кажется, Канарейка, Дора с Косой и Лурдеш Зубочистка, а также Изайаш, отличный чувак, худой и угловатый, с таким лицом, которое не меняется с возрастом, и казалось, что в старости он останется таким же. Он был у нас пожарным, потому что любил помогать просто так, ничего не прося взамен, он всегда был рядом, если только что-то было нужно, пусть даже просто поговорить о чём-то и успокоить, с таким специфическим высоким голосом, как у кларнета, я больше ни разу его не видел.

Нас было больше 20 на утреннем уроке французского.

— Ça va?^[4]

Во время переклички стали приходить новости, одна за другой, одна хуже другой.

Этой ночью:

Мария Ана наглоталась таблеток.

Мария Ана выстрелила себе в сердце.

Мария Ана выстрелила себе в голову.

Девчонки запричитали, парни строили версии, стараясь рассуждать логично.

— Давайте подождём, давайте подождём, этого не может быть, — сказал Изайаш, и больше он ничего не сказал.

Однако все сообщения о самоубийстве не были преувеличенными, даже сейчас некоторые считают этот случай злой иронией, а другие — научно-медицинским феноменом.

Дело в том, что Мария Ана сделала все три вещи, в которых её обвиняли.

То ли она сначала приняла таблетки, а потом выстрелила себе в сердце и в голову, то ли приняла таблетки и сначала выстрелила в голову, а потом в сердце. Одно из двух, ведь нельзя же поверить в то, что она выпила таблетки после того, как выстрелила в себя два раза.

Пуля, попавшая в сердце, была выпущена прямо в грудь, но остановилась сбоку от сердечной мышцы, как изюм в пироге, не повредив аорту и её вытащили. Что касается пули, выпущенной в голову, по этому случаю специально были вызваны светила разных школ нейрохирургии, это всё ещё немаловажный источник научной гордости нашей округи. То, что произошло в мозгу Марии Аны не могло произойти, никак не могло произойти, а тут возьми и произойди, вот так и происходит прорыв в медицине.

Пуля вошла через правый висок и проделала «невозможную» траекторию по границе черепной коробки, срезая по спирали, как мы услышали, границы разных жизненно важных центров. Она пересекла мыслительный центр и застряла с противоположной стороны, внутри черепа, в левом виске. Врачи сами хватались за голову, когда поняли, что она не умерла. Это не была фронтальная лоботомия в духе нашего нобелевского лауреата Эгаша Мониша, этого великого истребителя безумцев, вместо этого пуля рассекла середину черепа и, тем не менее, вопреки её ожиданиям, Мария Ана потерпела поражение.

Она была прикована к инвалидной коляске, почти полностью парализована, на ногах были чёрные раны, она потеряла зубы, но выжила. Пулю, скорее всего, никогда не извлекут, хотя это очень опасно, она сохранит этот самородок навсегда застрявшим в черепной коробке, амортизированным мозговой оболочкой.

Её рентген и томография по-любому висят на белой подсвеченной стене в каком-нибудь кабинете, спорим?

Я вспомнил Марию Ану, когда увидел по телевизору немецкую утку с арбалетной стрелой в голове, редкий случай, а утка продолжает расхаживать по парку, плавать в городском пруду, стрела пронзила голову насквозь, как карнавальный трюк или сцена из документального фильма о средневековой Баварии.

Мария Ана была как раз тем гадким утёнком, но ходили слухи, что парень, который вился вокруг её матери и подтолкнул её к этому, никто не знал точно, что именно он сделал, и сделал ли вообще, но от подозрений он не отбивался.

Возможно, ты знаешь, нет, ты точно знаешь, что первым, кто осудил обязательное самоубийство девственниц, до или после насилия, был Святой Августин, так как это противоречило пятой заповеди «Не убий». Пятой или шестой, вместе с «женой ближнего», их всё время путают.

Много чего мы учим.

Я также узнал в Интернете (поисковая система по всему миру, самые интересные контакты, я ещё вернусь к этому), что, в итоге, самый высокий уровень самоубийств в мире не здесь, принадлежит девушкам от 15 до 19 лет, проживающим в Веллуру, в Южно-Индийском штате Тамилнад. Это 148 смертей на сто тысяч человек, гораздо больше, чем тамилнадских юношей, что противоречит международному правилу, согласно которому должна быть одна женщина на трёх мужчин. Изучите веллуруанцев, начиная с отцов и отчимов этих несчастных, их обычаи и традиции, их игры, где они изображают тигров, я это не просто так говорю. Подумав хорошенько, к 15 годам многие из них уже давно будут замужем за каким-нибудь старпёром: тогда допрашивайте мужей.

И чаще водите их в кино, фильмы там оптимистичные и в них много поют.

Мария Ана не сидела на таблетках, она сделала это как мужчина, то, что она сделала, убивает. Доказательство — сын начальника полиции, который украл у отца пистолет и выстрелил себе в глаз, когда сидел на унитазе и тут же умер, я был на похоронах и знаю как всё произошло. Дада, тоже сын полицейского, который хотел стать художником, даже прочитал оригинальное чрезвычайно романтическое стихотворение под названием «Летучая мышь». Согласно этому полемическому стихотворению, в котором летучая мышь служила литературным образом, виноваты были все, я, ты, Бог, Вселенная, пурпурное и гнилое Небо, все, кроме того, кто нажал на курок. На самом деле, официально произошедшее не классифицировалось как самоубийство по двум причинам: первая, кто будет стрелять себе в глаз, сидя на толчке со спущенными штанами, и вторая, кто в возрасте 16 лет захочет убивать себя, имея такую светловолосую и красивую подружку? Если бы она собиралась его бросить, тогда ещё понятно.

Разумеется, это был несчастный случай, он стал изучать внутреннюю спираль выходного отверстия пистолета, что заставляет пули вращаться по прямой линии, так как хотел знать о пистолетах столько же, сколько и его отец, но палец соскользнул, и его похоронили как христианина.

— Несчастный случай, конечно.

Но самое смешное во всей этой истории с Марией Аной то, что она не только не умерла, но и поступила в университет на юридический. Не каждый, кто совершает самоубийство, может этим похвастаться.

Ну, если не она, то её сестра.

Время понеслось. Несколько дней назад пришла новость, одна из тех неожиданных встреч.

Я стоял на балконе, размышлял, когда откуда ни возьмись появился Шику. Он шёл пешком от Скалы, как я его и запомнил. Среди эвкалиптов Сенфинской дороги появилась маленькая фигура: Шику шёл в город. Я бросился вниз по лестнице, перебежал дорогу и да, это действительно был Шику со своими гранатовыми дёснами. Разница было только в появившихся около ушей проплешинах в густых волосах, напоминающих полуострова и морщинах, они казались не его. У него также отсутствовала фаланга указательного пальца, а в остальном это был он.

— Штырь, я не призрак.

— Понятно, что нет. С тех пор, как ты умер, ты не лжёшь.

Он бросил школу из-за отца, нет, скорее, отец решил, что хватит учиться. Тогда Шику стал убегать из дома, отец бегал за ним по холмам, ловил его, задавал трёпку и, при необходимости, запирал в свинарнике. Школа и министерские службы перестали слать уведомления. Однажды появился инспектор по образованию — Шику был хорошим учеником — а его отец сказал:

— У меня здесь только свинья и собака.

— Простите, но у нас есть информация о мальчике, который… — начал инспектор.

Отец сказал, секунду, сейчас вернусь, а вернулась, по словам Шику, огромная голодная псина, имя которой они не говорили, или не могли сказать, почему, я так и не понял. Инспектор успел взвесить все за и против, пока перепрыгивал через стену с кровавой дыркой на заднице, и бежал больше километра по пересечённой местности быстрее, чем Карлуш Лопиш^[5] и все эфиопы вместе взятые.

Как инспектор, он проинспектировал только смятые заросли ежевики в том месте, куда упал, прощупал каждую колючку, попробовал каждую чёрную ягоду; прибывшие спасатели должны были с помощью багра спасти его у финишной черты рокового забега от собаки.

Но Шику считал приезд инспектора забавным. Он согласился с отцом, какой позор, ни в какие ворота не лезет — шпионить за человеком в его собственном свинарнике! и за этот комментарий получил в челюсть.

В тот вечер Шику сказал отцу, что всё в порядке, огород и поле будут его жизнью, а отец поблагодарил сына, потрепал его по волосам, продезинфицировал ему рот земляничной настойкой и больше не запирал его, чтобы он мог вовремя смыться, если вдруг объявится патруль Национальной гвардии. Это очень обрадовало его мать, и это была её последняя радость перед тем, как она умерла от инфекции, скорее всего, выпив сырой воды из колодца.

Согласно заключению из Министерства, дело закрыли по причине «отсутствии информации». Нет тела, нет дела, документы сдали в архив.

Естественно, Шику перестал появляться в городе, ходил только в соседние деревни и окрестности, где продавал свою продукцию, никто больше его не видел, шли годы. Хорошее объяснение, но Шику был гордым, и, вероятно, не мог видеть нас в школе, или чтобы мы его видели с зарубленным кончиком пальца, и он добровольно исчез из собственного прошлого, думаю, именно так и было.

— Скажи, как собаку звали.

— А по фигу. Он ещё жив, очень старый.

— А скажешь, почему не можешь сказать?

— А по фигу.

— Да ладно, как зовут эту чёртову собаку?

— А по фигу.

— Твою мать.

Этот разговор произошёл на Мармелу, Шику как раз получил немного налички с продажи картофеля и дынь, Штырь, внимательно: дыни с грядки, а не женские дыни, — первые нас кормят, вторые — разоряют, дебильно прервал я, вспоминая грустные моменты и мы пошли в тот кабак на Руссиу пропустить по стаканчику. По одному. Потом ещё по одному, потому что один это как-то не очень. Только по одному требует ещё по одному, и ещё по одному за компанию. А компания не может быть в одиночестве, это совсем никак. Не хватает только последнего захода, на посошок, и всё, готовы. Ещё по одному и всё, и т. д.

На протяжении многих лет Шику сохранял свой способ чистить зубы: он тщательно полоскал их вином, но сейчас он всё глотал, вино, граппу и водку.

Шику работал на другой стороне Скалы, повёрнутой к равнине и очень окреп, выкапывая сладкие жёлуди зелёных дубов, охотясь с капканами и втягивая ноздрями тёплый южный ветер. Он мог, он сам рассказывал, поднять мотыгу с большим железным клинком горизонтально прямо с земли, держа её по краям пальцами, поворачивая только запястье, не двигая всей рукой, клянусь, я не поверил, пока сам не увидел. Тоже самое он продемонстрировал со стулом, держа его аккуратно на одном пальце, легко поднял, как будто подносил мизинец, чтобы вынуть ушную серу или выпить чаю. Это было особенно впечатляюще, потому что у него не было кончика указательного пальца, серпом или топором, я не спрашивал.

— Рука не двигается. Работает только кисть.

Я отлип от стойки и попробовал повторить своими белыми тонкими ручками, но палец сильно заболел. Запястье вывернулось и стул упал, повредив покрытие на полу.

— Поставьте стул на место, мать вашу, кто теперь заплатит? — закричал хозяин, хлопая тыльной стороной ладони правой руки по левой.

Потом мы пели грустные песни и я не знаю точно, когда, явно потом, пока совсем не стемнело, Шику объявил, что он должен мне что-то показать, это важно, этого он никогда никому не показывал, и если он не покажет, то лопнет, но

— лопну, серьёзно, пум! хи, хи.

— не ссы, приятель.

Мы взяли по чуть-чуть граппы в дорогу и пошли через кусты, вверх, вниз, у меня даже задница заболела,

— Уже здесь, здесь, — повторял Шику и действительно было уже здесь, потому что мы шли от силы час до дома Шику: приземистая каменная лачуга на влажном склоне с ровным каменным свинарником рядом.

Тут же на земле лежал громадный кувшин для вина. Он служил будкой, в которой жил Апофигей и когда он меня увидел в темноте, я чуть не обоссался, я не понял, что он на цепи: несмотря на старость, пёс бросился на меня и чуть не задушил сам себя. Он перекувырнулся, взвыл и выронил камень весь в слюне, который он грыз. Наружу вылезла розовая игла его члена.

Самая большая и самая худая овчарка Алентежу, которую я когда-либо видел. В этих краях собак обычно так не держат. Приезжают люди из Лиссабона и видят, как стаи кобелей весело гоняются за пухлой сукой, и тут же умиляются, о, сколько тут собак!

Этот пёс был похож на собаку из концлагеря, на собаку-узника, а не охранника.

— Если будет меньше есть, станет более сметливым, говорит отец, — извинялся Шику.

— Он только и ждёт, как бы цапнуть. А как твой отец?

— Вернётся завтра, если сможет… Он ходит к бразильянкам, когда получит пенсию. Кобель, всегда предупреждает.

И он показал мне эсэмэску на своём мобильнике: «хорошо себя ведёшь, OK?» Как сказал Шику, они с отцом пользуются эсэмэсками, чтобы общаться в поле, так дешевле. А вот поймать здесь сеть, это засада. Иногда приходится лезть на дерево.

— Как индеец, на том самом высоком дубе. Но хватит трепаться. Пойдём, я тебе покажу.

Он отвёл меня в свинарник, где пахло навозом, желудями и капустой — кислые щи. Мы наступили на надкушенные стебли. Свинья тоже была огромной, но толстой, она-то хорошо питалась, представляю, что испытывал к ней Апофигей.

Подумав хорошенько, свинарник, несмотря на гофрированную цинковую крышу, которая наверняка летом раскаляется, (в этот момент можно даже почувствовать духоту), был, возможно, даже лучше, чем дом Шику, конечно, если принять во внимание, взгляды на комфорт самой свиньи. Здесь был даже задний двор, чтобы поваляться. Шику предупредил, чтобы я был осторожным, большие свиньи кусают и любят мясо, свинья его прабабки съела младенца соседки, который упал внутрь.

— Это сало, которому отрезали яйца. Знаешь, как отец ловил меня в горах, когда я убегал?

— С собакой, со свиньёй?..

— Нет.

— С GPS-навигатором?

— На самом деле, с чёрными. Он научился выслеживать тропы в Африке с ними. Ловить чёрных с чёрными, говорил он, укус собаки лечится шерстью этой собаки.

— Хорошие шутки у твоего отца.

Небо потемнело, запахло озоном, надвигалась тёплая электрическая гроза.

— Шику, мне пора.

— Сейчас опасно, Штырь. Ты будешь ходячим громоотводом. Пошли, ты должен это увидеть.

Шику взял длинную палку и отогнал ворчащую свинью в грязь. В сухом месте, у самой стены, под цинковой крышкой, была дыра, прикрытая листьями ладанника. Под сухими ветками в клеёнку была обёрнута коробка.

Эта коробка, словно магнит, притягивающий нас к себе. Внезапно, таинственное возвращение Шику, вырванного с корнем, как сорняк, из прошлого казалось естественным, имело смысл и цель. Даже свинья вышла из-за угла и стала приглядываться своим электрическим и грязным рылом. Вот как, шатко-валко, появилась идея.

* * *

Примечания

3

Добрый день, не так ли? (франц.)

4

Как дела? (франц.)

5

Карлуш Лопиш — португальский легкоатлет, победитель марафонского забега на Олимпийских играх 1984 года. Принёс Португалии первую в истории золотую олимпийскую медаль. (Прим. пер.)