Золотые волки
Париж. 1889 год. Технический прогресс вдохнул новую жизнь в город, но в его недрах все еще скрыты древние тайны. Никто не знаком с ними лучше, чем охотник за сокровищами и богатый владелец отеля Северин. Когда могущественный Вавилонский Орден заставляет его присоединиться к поиску одного из потерянных артефактов, у Северина появляется возможность завладеть сокровищем, о котором он не мог и мечтать. Чтобы обнаружить артефакт, который ищет Орден, Северин обращается к группе весьма необычных людей: девушке-инженеру, которой нужны деньги; историку, изгнанному из своей семьи; танцовщице с туманным прошлым и садовнику, обладающему редким даром. Вместе им предстоит исследовать мрачное чрево Парижа. Вот только нечто, скрытое в лабиринте катакомб, может навсегда изменить ход истории…
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Золотые волки предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Часть II
Среди туземного населения Канаки начались волнения. С помощью наших переводчиков мы выяснили, что Творением здесь занимаются в основном местные жрецы.
Судя по всему, никто из них не обладает способностями разума. Зато они обладают даром материи: соленой воды и дерева. Все их дома украшены резными шпилями на крыше; там, согласно поверьям, живут их предки, которым они поклоняются. Но мы нашли для этих шпилей еще одно применение.
Как вы знаете, сэр, мы обнаружили присутствие никеля на берегах реки Дахот. Наши колонисты прилагают немалые усилия, чтобы добыть металл. Но самое интересное здесь то, что лучшим интрументом для его обнаружения оказались те самые священные монументы.
К сожалению, должен сообщить вам о событии, произошедшем на прошлой неделе. На рассвете один из моих людей пытался снять шпиль с верхушки канакийской хижины. Ему это удалось, но семья, проживающая в хижине, отказалась рассказывать, как заставить сотворенный шпиль реагировать на залежи никеля. Началась стычка. Канакийский мужчина покончил жизнь самоубийством, объявив, что некоторые тайны должны оставаться непознанными.
Мы так и не смогли заставить шпили работать.
Но я своего добьюсь.
6
Энрике
Энрике направлялся в бар главного лобби.
При других обстоятельствах он был бы рад поговорить с Северином в непринужденной обстановке, но записка, которую он получил от хозяина отеля, была достаточно бесцеремонной. Это было не похоже на Северина. Энрике сверился с большими часами в лобби. Ровно пять часов. Его встреча с Северином была назначена на половину шестого, так что у него оставалось еще немного времени на то, чтобы выпить коктейль.
Главное лобби отеля украшал величественный уроборос — символ бесконечности, представляющий собой змея, который кусает собственный хвост. Огромный, сотворенный из меди змей вился в бесконечном круге, пока в его металлическом теле отражались огни свечей. Каждый день, ровно в полночь, змею все-таки удавалось укусить себя за хвост, и тогда с потолка сыпались блестящие конфетти. Богатые наследницы в изысканных шляпках и художники с перепачканными от чернил пальцами спешили в ресторан или сад. В одном углу политики обсуждали какой-то план: их глаза и лица были скрыты за плотным дымом сигар. Обычно Энрике старался не прислушиваться к посторонним звукам. Здесь всегда звучало слишком много языков: тут и там он улавливал диалекты, родившиеся под жарким солнцем пустыни, или томные гласные, смягченные волнами прибрежных регионов. Шум голосов казался ему необычной музыкой, пока его ухо не уловило одну фразу: magandang gabi po. Добрый вечер. Это был его родной язык: тагальский. Энрике повернулся на голос и сразу же узнал его обладателя. Это был Марсело Понсе. Марсело заметил Энрике и приветливо помахал ему рукой.
Вместе с доктором Рисалем Понсе был членом Илустрадос — группы, к которой Энрике присоединился на почве одинаковых взглядов. Практически все филиппинцы, получившие европейское образование, мечтали о реформировании их полностью контролируемой Испанией страны. Но для них Энрике был просто еще одним участником, а не визионером. Юноша очень хотел быть частью их внутреннего круга, но, похоже, они не считали его тем, кто будет формировать новое будущее их государства.
— Kuya[5] Марсело, — с уважением сказал Энрике.
Он все еще ощущал легкий трепет, когда называл Марсело братом, но это было скорее данью традиции, чем символом их дружбы.
— Kuya Энрике, — ответил Марсело с теплотой в голосе. Его взгляд упал на ручку, которую Энрике держал в руке. — Работаешь над новой статьей для «Солидарности»? Или переводишь древний язык?
— И то, и другое, — покраснел Энрике. — Кстати, если у вас найдется минута свободного времени, может, я покажу вам свою новую статью? Я…
— Это просто замечательно. Продолжай в том же духе, — отвлеченно сказал Марсело. Его взгляд выискивал кого-то за плечом Энрике. — На самом деле я должен встретиться с человеком, который может помочь нам с петицией для королевы Испании.
— О! — сказал Энрике. — Я м-могу чем-то помочь?
Марсело улыбнулся.
— Ну конечно! Энрике Меркадо-Лопес — журналист, историк и весьма любезный шпион.
Прежде чем Энрике успел ответить, Марсело потрепал его за щеку.
— Конечно, тебе, должно быть, легко шпионить, ведь ты не выглядишь как один из нас. Увидимся на следующем собрании. Ingat ka, kuya[6].
Проходя мимо, Марсело сжал его плечо. Энрике с трудом заставил себя сдвинуться с места: ноги не слушались его, а лицо горело.
Тебе, должно быть, легко шпионить, ведь ты не выглядишь, как один из нас.
Марсело сказал это без злого умысла. В каком-то смысле так было еще хуже. С самого детства Энрике был больше похож на своего отца — чистокровного испанца. На Филиппинах это считалось удачным стечением обстоятельств. Его называли метисом. Дяди и тети Энрике, бывало, шутили, что его темнокожая мать, должно быть, даже не присутствовала во время его зачатия. Может, поэтому Илустрадос не хотели принимать его в свой внутренний круг.
Они не принимали его не потому, что он был глуп. Причина крылась в его лице.
Энрике склонился над барной стойкой. Пить шампанское в таком подавленном состоянии казалось неправильным, поэтому он просто водил бокалом из стороны в сторону, наблюдая, как пузырьки бьются о хрусталь.
Секретный бар «Эдема» был маленьким и больше напоминал склеп, чем место для встречи. К тому же вход в него скрывался за книжным шкафом. В помещении все стены были увиты лозой. Ее бутоны раскрывались не цветами, а изысканными чайными чашками или маленькими бокалами с шампанским, в зависимости от времени суток. Комната была полна изобретений Тристана и Зофьи. Когда чиновники из строительной инспекции сочли стеклянную люстру слишком опасной, Тристан сотворил новую из лунного цветка и ветреницы. Когда те же самые чиновники решили, что фонари могут стать причиной пожара, Зофья собрала светящиеся камни на берегах Бретани и сотворила из них обшивку для потолка, которая сияла, словно ночное небо.
Осматривая комнату, Энрике почувствовал знакомый укол зависти. Он всегда мечтал обладать способностью Творить. Когда он был маленький, эта сила казалась ему магией. Теперь он знал, что магии не существует так же, как не существует фей или девушек с рыбьими хвостами. Но это искусство было вполне реальным: связующая нить, которая проходит сквозь древние цивилизации и ведет к самому мифу о сотворении мира. Энрике хотел быть частью этого общества. Он надеялся, что Творение сделает из него героя, похожего на персонажей сказок, рассказанных ему бабушкой. В конце концов, почему Творение могло менять предметы, но не могло изменить мир? Почему он не мог стать архитектором перемен? Его тринадцатый день рождения прошел, но он так и не открыл в себе таланта к разуму или материи. Когда он понял, что не обладает желанными способностями, он выбрал своей профессией изучение истории и языков — предметов, которые, как ему казалось, были максимально близки к Творению. Он все еще мог изменить мир. Конечно, он не сможет идти по пути перемен, опираясь на что-то столь великое, как сила Творения. Тем не менее у него все же были свои сильные стороны: писательство, красноречие, умение находить со всеми общий язык.
Когда он приехал в Париж, сплоченные возгласы Французской революции напомнили Энрике о его мечте: liberté, egalité, fraternité.
Свобода, равенство, братство.
Эти слова нашли в нем отклик точно так же, как и в других студентах. Тогда они начали задумываться: по какому праву Испания сжимает Филиппины мертвой хваткой на протяжении трех столетий? В Париже Энрике нашел единомышленников, но именно Северин навсегда изменил его жизнь. Он отметил его талант историка, когда другие, кажется, совсем не обращали на него внимания. Северин понял его мечты о переменах и указал на то, с чего стоит начать. Так как семейное дело должно было отойти его старшему брату, а на служение в церковь был отдан средний, Энрике не был должен своей семье. Это позволяло ему выбирать любой путь. Он знал, чего хотел… только для этого надо было заставить Илустрадос принять его в их внутренний круг.
Может быть, Глаз Гора сможет решить все его проблемы. Энрике позволил себе помечтать о том, что случится дальше: вероятно, они с Северином могли бы заявить Ордену, что их цивилизация висит на волоске… возможно, им даже стоило бы объявить эту новость со сцены. В любом драматическом действе важно правильное освещение. И, конечно, шампанское. Северин стал бы патриархом — Энрике мог бы написать целую речь о восстановленной чести рода, и это было бы к месту. Особенно, если бы в этот момент с потолка падали конфетти. Дом Ванф вернулся бы во всем своем величии, и, конечно, ему бы понадобился историк. Он. Тогда Илустрадос приползли бы к нему на коленях, потому что они отчаянно нуждались в шпионе, знающем о тайной деятельности Вавилонского Ордена. Это было единственным слабым местом их разведки. После этого он вместе с Северином и всей их командой смогли бы изменить мир! Они могли бы раздобыть себе мечи… Энрике не представлял, что делать с мечом, но сама идея казалась ему эпической. Что, если кто-то воздвигнет статую в его честь…
— Идем.
Энрике вздрогнул и выронил из рук хрустальный бокал.
— Мое шампанское! — воскликнул он, глядя на осколки.
— Ты его даже не пил. Ты мечтал.
— Но мне нравилось держать его в руках…
— Иди за мной.
Не дожидаясь Энрике, Северин отвернулся и направился к лестнице. Энрике нахмурился и пробормотал несколько тагальских слов, за которые его бабушка надавала бы ему по голове шлепанцем. Никогда еще Северин не был таким грубым. Все его тело было заметно напряжено. Они прошли через главное лобби и направились ко входу в Сады Семи Грехов.
Рядом с конюшнями, на дороге, стояла карета. В отличие от других карет «Эдема» на ней не было никаких эмблем и опознавательных знаков. Энрике забрался в карету вслед за Северином. Кучер закрыл двери; из-за черных штор, плотно закрывавших окна, внутри стало очень темно.
Энрике беспокойно теребил рукав своей рубашки.
— Так… Теперь ты расскажешь, в чем дело?
Северин достал из кармана конверт. Багровая печать была сломана посередине, но одной-единственной буквы «Г», украшающей конверт, было достаточно.
Энрике замер. Несколько секунд прошли в гробовой тишине.
— Гипнос?
В ту минуту, когда он произнес это имя, он знал, что не ошибся. Казалось, даже душный воздух кареты подтверждал его догадку. Небольшой порыв ветра пробирался сквозь щель между занавесками, и Энрике поежился от холода.
Челюсть Северина напряглась.
— Он знает, что мы его обокрали, и попросил о встрече.
— Что?
Он думал, их план был предельно надежен. Никаких отпечатков. Никаких записей. Ничего, что могло бы раскрыть их присутствие в аукционной комнате хранения.
Гипнос был патриархом, и он мог запросто приказать арестовать их. Или придумать что похуже. Но он всего лишь просил о встрече, и это могло означать только одно: ему что-то от них нужно. Гипнос собирался их шантажировать. Энрике не понимал, почему Северин взял с собой только его. Может, он был незаменим… Возможно, его просто не было жалко.
Энрике почти ничего не знал о Гипносе, но Тристан как-то упомянул, что в детстве они с Северином были друзьями. Одного взгляда Северина было достаточно, чтобы понять: он не общался со старым товарищем уже много лет. Северин сидел с опущенными глазами и каменным лицом. Он то и дело проводил пальцем по серебристому шраму на ладони.
— Что, если он хочет… — Энрике не мог заставить себя произнести «убить нас».
Кажется, Северин и так догадался, что он имел в виду.
— Гипнос всегда был умен, — медленно сказал юноша. — Но, если он попробует что-нибудь выкинуть, у меня найдется достаточно компромата на него. — Он способен уничтожить связи Гипноса с Орденом в одно мгновение.
— Мертвые не мстят.
Северин надвинул шляпу на глаза.
— Я не собираюсь умирать.
Когда карета остановилась, Северин нагнулся, чтобы открыть дверь. В этот момент Энрике смог разглядеть письмо, которое мужчина держал в своей забинтованной руке. Он нахмурился. Письмо было пустым.
Гипнос назвал свою резиденцию «Эреб» в честь мифического места, где цветущие красные маки соседствовали с тьмой и кошмарами. Какая нелепость. Энрике находил его прозвище — Гипнос — таким же претенциозным. Никто в здравом уме не назвал бы младенца в честь бога сна. Хотя бы ради благополучия самого ребенка.
Большинство европейских Домов коллекционировало любые сотворенные артефакты, Дом Никс же, в свою очередь, собирал только те ценности, которые были связаны со способностями разума. Дом Никс коллекционировал предметы, которые могли сплетать воспоминания, просачиваться в сны, заставлять людей собирать волю в кулак и создавать реалистичные иллюзии. Способности разума держались под строгим контролем. Они использовались не только в борделях и развлекательных заведениях, но и в тюремных лагерях. Талант разума подлежал обязательной регистрации повсеместно, вне зависимости от того, собирался ли его обладатель развивать эту способность или нет. Некоторые техники разума были запрещены, и не без причины. Еще двадцать лет назад артефакты, способные манипулировать людьми, были особенно популярны в южных штатах Америки, где процветало рабство.
Впереди виднелись очертания входа в «Эреб». С обеих его сторон стояли львы из диорита, а над порогом блестела полоса вери́та. Как и вери́т в Опере Гарнье, этот камень определял наличие оружия или вредоносных сотворенных предметов. Единственным способом нейтрализовать эффект было носить вери́т при себе: как два магнита, камни отталкивали друг друга. Предполагалось, что во всем мире не существовало ничего похожего на вери́т, но недавно Энрике наткнулся на трактат о некоем североафриканском артефакте, способном посоперничать с этим камнем.
— Гипнос известен своими иллюзиями, — сказал Северин, прерывая его мысли. — Сосредоточься на одной вещи и не потеряй себя в его уловках.
Дверь перед ними открылась. Северин без колебаний прошел между двумя львами. Когда он оказался под вери́товой полосой, она засияла красным, и львы зарычали, повернув к нему свои каменные головы. Возле них тут же появился крепко сложенный охранник.
— Доставайте оружие, — сказал он.
— Тысяча извинений, — мягко сказал Северин, доставая из кармана маленький ножичек. — Я всегда держу один при себе для чистки яблок.
Энрике старался не выражать никаких эмоций. Он знал, что Северин лжет.
— Вам придется еще раз пройти под вери́товой полосой…
— Мы уже опаздываем, — сказал Северин. — Патриарху Гипносу это не понравится, и, уверяю вас, при мне больше ничего нет. Вот, я выверну карманы при вас.
Северин устроил маленькое представление, приподнимая брючины и закатывая рукава. Когда дело дошло до карманов, на пол упала карточка. Охранник поднял ее с земли, и его глаза расширились.
— Ах, это же пригласительный на две бесплатные ночи в моем отеле. Возможно, вы о нем слышали. Он называется «Эдем».
Естественно, охранник о нем слышал.
— Почему бы вам не оставить приглашение себе и пропустить меня прямо сейчас? Или мне стоит забрать его обратно и еще раз пройти через ваш дурацкий вход?
Охранник замешкался, но все же помахал рукой в пригласительном жесте. Энрике вошел вслед за Северином. У него не было причин волноваться: он никогда не носил с собой оружия.
Как оказалось, это место не зря называлось «Эреб». Не успели они пройти через главный зал, как он изменился. Казалось, только что они видели перед собой паркетный пол, эбонитовые колонны, отделанные золотом, и роскошный ковер. Энрике не должен был отрывать взгляд от пола, но краем глаза он заметил какое-то движение и поднял голову. В то же мгновение комната превратилась в дикий лес. Сквозь заледенелые ветви деревьев виднелся серебряный рассвет. Подсвечники обернулись снежными сугробами, а ковер выглядел так, словно его присыпали сахаром. Холод коснулся его кожи. Он чувствовал чистый, минеральный запах снега. Он оказался в мире льда и сахара. Брызги крови на белом шелке. Нет, это не кровь, это маки. Они цвели и засыхали, образовывая собой фигуры, похожие на символы. Под их лепестками и снегом крылась какая-то тайна, если бы только…
Его иллюзию прервал чей-то голос:
— Боже, как грубо с моей стороны.
Изображения растаяли. Больше никакого снега с маками и сахаром.
Энрике стоял на коленях и держался за алый ковер так, как будто собирался разорвать его в клочья. Прямо перед собой он увидел пару отполированных ботинок. Он поднял глаза прежде, чем успел понять, что сперва ему стоило бы подняться на ноги. Сверху вниз на него смотрел патриарх Дома Никс.
До этого момента он видел Гипноса только на расстоянии. Энрике узнал его кожу цвета темной умбры, похожую на промокшую от дождя кору дуба. Он помнил его коротко стриженные волосы и даже его странные глаза бледно-голубого цвета, больше напоминавшие две льдинки. Издалека Гипнос казался привлекательным, но вблизи он был просто ошеломляюще красив. Энрике вскочил на ноги, надеясь, что Гипнос не успел его заметить. Когда он снова посмотрел на хозяина дома, его глаза показались ему более темными: зрачки Гипноса расширились, словно он пытался загипнотизировать своего гостя.
— Если бы я знал, какие у тебя прелестные друзья, пригласил бы тебя гораздо раньше, Северин, — сказал Гипнос, не сводя глаз с Энрике.
Северин нервно рассмеялся.
— Сомневаюсь. Ты стал патриархом два года назад, но все еще согласовываешь каждый вдох и выдох с Вавилонским Орденом. Не представляю, что они подумают о нашей встрече. Я думал, всем членам Ордена строжайше запрещено со мной разговаривать. Они вообще в курсе, что ты сейчас делаешь?
Гипнос поднял бровь.
— Ты бы хотел, чтобы они знали?
Северин не ответил; Гипнос не стал настаивать.
— Ты попросил о встрече, — сказал Северин. — Почему?
«После стольких лет», — подумал Энрике.
— Я хотел встретиться с теми, кто меня обокрал, — усмехнулся Гипнос.
— Что ж, ты нас нашел.
Гипнос щелкнул языком.
— Ну-ну. Я проделал лишь малую часть работы. Вы сделали все остальное за меня.
Энрике смахнул остатки иллюзии и встал поближе к Северину. Все его мысли занимала намекающая интонация Гипноса.
— Что ты имеешь в виду? — спросил ученый.
— Смотрите-ка! Оно разговаривает, — воскликнул Гипнос, хлопнув в ладоши. — Поддельный компас, который вы мне оставили, и в самом деле очень хорошо выполнен, но он весь в крови. Я всего лишь провел небольшую проверку… Кто бы ни украл мой артефакт, он истек кровью, запачкав моего бедного каменного зверька. Поэтому я добавил немного крови при сотворении своего письма, чтобы никто, кроме вора, не смог его прочитать. Мой посыльный доставил письма всем, о ком я только мог подумать. Я спросил себя: кто бы стал красть у меня? И почему? Когда все возможные варианты были исчерпаны, я послал письмо тебе. Изысканный хозяин отеля со слишком чистой репутацией; ты всегда оказываешься недалеко от каждого места, где происходит кража артефакта, принадлежащего Ордену.
Выражение его лица вдруг стало предельно серьезным.
— Так что это не я нашел тебя. Ты сам пришел ко мне.
Энрике зажмурил глаза. Он вспомнил, как выглядело письмо Северина, но было уже слишком поздно. Странная пустая страница. Неудивительно, что он не мог его прочитать.
Северин оставался абсолютно спокоен.
— Умно.
— Человеческое высокомерие никогда меня не подводит. Я знал, что ты не станешь показывать мое письмо никому, — Гипнос наклонил голову. — Ты, должно быть, совершенно опустошен. Подвести свою команду и признать поражение… Ох, Северин, не смотри на меня так. Возможно, Орден и потерял к тебе всякий интерес, но я — нет.
— Я польщен, если ты и впрямь думаешь, что я заслуживаю внимания.
Гипнос подмигнул.
— С таким лицом, как у тебя? Спорим, я не единственный, кто так думает.
— Что тебе нужно, Гипнос?
— Ты знаешь, что я могу с тобой сделать. Я могу приказать, чтобы тебя арестовали, казнили, облили смолой и обсыпали перьями, и так далее. Моим возможностям нет предела. — Он прервался, чтобы одарить гостей улыбкой. — Но я не хочу ничего этого делать. Видишь ли, я — выдающаяся личность и считаю себя очень щедрым человеком. Поэтому я попрошу тебя только о двух вещах. Первое: ты вернешь мне компас. Второе: ты позволишь мне воспользоваться твоими талантами и достанешь один предмет, который я очень хочу получить. В награду ты получишь все, что пожелаешь.
Лицо Северина осталось неподвижным, его губы сложились в тонкую нить, а темные глаза практически пылали.
Гипнос медленно поднял руку. На свету сверкнуло его Вавилонское Кольцо с тонким полумесяцем. С того места, где стоял Энрике, месяц больше напоминал острую косу.
— Mon cher[7], у нас всегда было много общего, — сказал Гипнос. — А теперь еще больше, чем когда-либо. Взгляни на нас. Два незаконнорожденных сироты от темнокожих матерей.
Он наклонился к Северину.
— Так странно… Происхождение не так сильно отразилось на твоей коже, как на моей. Моя мать была дочерью рабов с сахарной плантации на Мартинике, которой владел мой отец. Как только я родился, мой аристократический папаша бросил ее. Я совсем не знал ее, зато я хорошо помню твою мать. Признаю, я всегда завидовал тебе из-за этого. У нее были прекрасные волосы… откуда она родом? Из Египта? Алжира? А какое у нее было красивое имя…
— Не надо, — отрезал Северин. Его челюсть чуть заметно задрожала.
Гипнос пожал плечами и повернулся к Энрике с такой ясной улыбкой, словно они просто заглянули к нему в гости в погожий денек.
— Он рассказывал тебе, как работает проверка на право наследия?
Энрике покачал головой.
— Тогда расскажу я, — сказал Гипнос, шагнув к нему. — Вы позволите, прекрасный юноша?
Энрике с трудом заставил себя кивнуть. Гипнос взял юношу за руку и провел по его ладони большим пальцем, остановившись на пульсирующем запястье.
— В каждом Вавилонском Кольце есть ядро, содержащее кровь матриарха или патриарха. Кровь подпитывает способности Кольца, позволяющие, помимо всего прочего, помечать предметы символом Дома. Когда основатели Дома умирают или хотят добровольно передать свой титул, проводится проверка на право наследия. Сперва Кольцом Дома режут кожу на руке предполагаемого наследника, — Гипнос провел острым концом полумесяца по руке Энрике. Через кожу он почувствовал покалывание силы, будто по его венам прошла молния. — Затем над окровавленным Кольцом держат Кольцо Свидетеля. Если наследник той же крови, что и основатели, оба Кольца становятся голубыми. Если же нет…
— Ему на память остается замечательный шрам, — холодно сказал Северин.
Гипнос отпустил руку Энрике.
— Бывает и так, что Орден сам подделывает результаты теста, — сказал он, поворачиваясь к Северину. — Такое случалось, когда Дом желал передать Кольцо другому члену семьи, в обход законного наследника.
— На каком основании можно отказать наследнику в его правах? — спросил Энрике.
Гипнос начал отсчитывать причины, загибая пальцы.
— Дому могут не нравиться намерения наследника, или в кого он влюбился, или…
— Или причина может оказаться в том, что Ордену больше нравится чистая кровь, — прервал его Северин. — Два наследника со смешанной кровью — это уже слишком. Самое простое решение — оставить только одного.
Гипнос сжал челюсти, и его игривый настрой мгновенно испарился. Сожаление исказило красивые черты его лица.
— Если я правильно помню, ты пытался сказать мне это еще много лет назад, — прошептал он.
— Если я правильно помню, ты не пожелал меня слушать, — ответил Северин.
Щеки Гипноса загорелись.
— Как ты правильно заметил, каждый мой вдох контролирует Орден с того самого дня, как мой отец умер, передав мне Кольцо. Но если ты достанешь нужный мне артефакт, я лично проведу тест на право наследия. Никаких поддельных результатов, как в прошлый раз. Я могу вернуть тебе Кольцо… Я знаю, где оно хранится.
Энрике показалось, что в комнате стало нечем дышать. Северин даже не смотрел на Гипноса.
— Чего ты хочешь?
— Глаз Гора.
Энрике задержал дыхание.
— Где он?
На мгновение Гипнос заколебался, но все-таки произнес:
— В хранилище Дома Ко́ры.
— Нет, — отрезал Северин. — Ноги моей не будет в доме этой женщины.
Энрике не удивила такая реакция. Скорее всего, матриарх Дома Ко́ры помогла подделать результат теста на наследие и отняла у Северина его титул.
— Как раз перед аукционом на нее было совершено жестокое нападение, — сказал Гипнос. — Ее Кольцо украдено.
— Думаю, это сделал кто-то из ее же Дома, — сказал Северин. — Мы не будем вмешиваться в их дела.
Мы. Энрике почувствовал прилив гордости. Вот так-то! Ему хотелось выразить свои эмоции словами.
Но он не стал.
— Я не прошу найти ее Кольцо, — сказал Гипнос. — Его и так уже ищут. Я прошу помощи с чем-то гораздо более грандиозным. Уверен, ты не забыл, что Кольца наших Домов хранят тайну о местоположении западного Вавилонского Фрагмента.
Северин засмеялся.
— И ты думаешь, что этот вор знает, где находится Фрагмент, и планирует произвести с ним какие-то злодейские манипуляции при помощи украденного Кольца? Насколько я помню, местонахождение Фрагмента открывается, только если иметь при себе два Кольца, а не одно. Так что твое драгоценное знание в безопасности.
Энрике не особо разбирался в законах Ордена. Но Северин рассказывал ему, что знание о Западном Фрагменте в разные века передавалось между Домами разных империй. Последним его хранителем на настоящий момент являлась Франция. И если кража Кольца матриарха действительно была делом рук кого-то из своих, то Гипнос не напрасно хотел именно украсть Глаз Гора, а не официально его запросить у Дома Ко́ры. Если Дом был компрометирован изнутри, то никому из его членов нельзя было доверять. И если вор действительно планирует найти Фрагмент с помощью Кольца, то Глаз Гора значительно облегчит для него эту задачу.
— Обладая всего одним Кольцом, Падший Дом чуть не уничтожил цивилизацию, — сказал Гипнос. — Они поплатились за свои ошибки, но, будь уверен, история всегда повторяется.
Энрике вспомнил сотворенный порог Оперы Гарнье: потертая гексаграмма на золоченой раме зеркала — символ опозоренного Падшего Дома. Что-то в этой гексаграмме настораживало его.
— И, если ты позволишь мне сказать… нет, я должен это сказать: у тебя нет выбора, Северин. Ты должен мне помочь.
— Можешь угрожать мне тюрьмой: я все равно выберусь оттуда. Можешь натравить на нас свою охрану, но я уже установил зажигательную сферу, и все здесь загорится прежде, чем они успеют сделать хотя бы шаг, — сказал Северин.
Энрике с трудом сдерживал ухмылку. Северин солгал на входе. Он отвлек внимание охранника карманным ножом и пронес внутрь гораздо более опасное оружие.
— Когда ты успел…
Северин улыбнулся.
— Мне же нужно было чем-то занять время, пока ты строил глазки моему историку.
— Погоди, так я был приманкой? — возмутился Энрике.
— Ты польщен?
— Немного.
Гипнос оглядел комнату, и Северин помахал ему рукой.
— Можешь не пытаться. Ты все равно не успеешь ее найти. И духу моего не будет в Доме Ко́ры, — сказал Северин, развернувшись на каблуках. — Возможно, мы сможем прийти к другому соглашению, а пока нам с Энрике пора уходить.
Гипнос раздраженно выдохнул.
— Ненавижу, когда приходится к этому прибегать! Взрывные темпераменты, скрытые угрозы… брр. Терпеть этого не могу, mon cher.
Гипнос топнул ногой, и на алом ковре начали проступать изображения. К горлу Энрике подступила тошнота. Перед ним колыхалось изображение трех людей, стоящих на коленях. Их головы были наклонены, а руки связаны. Энрике тут же их узнал.
Лайла. Зофья. Тристан.
Северин побледнел.
— Видишь? Ты можешь уйти целым и невредимым. А вот на их счет я не уверен. Поклянись, что вернешь мне компас, отправишься в Дом Ко́ры и добудешь мне Глаз Гора, — сказал Гипнос, протягивая сотворенный свиток с клятвой. — Сделай это, Северин, и получишь обратно свой Дом.
Юноша словно прирос к месту, на котором стоял.
— Они живы?
— Так мы договорились или нет? — спросил Гипнос.
— Они живы?
— Пока что да, но если ты не поклянешься, то это ненадолго. Это взаимовыгодный договор, Северин. Уверяю тебя, это к лучшему. Я обещаю, тебе понравится работать со мной. Я провожу лучшие вечеринки, прекрасно разбираюсь в моде… — сказал Гипнос. — А если ты не согласишься, я переломаю все кости в их телах и выжгу на их коже твое имя. Таким образом ты подпишешься под их смертью.
Улыбка Гипноса была острой, как осколок стекла.
— Все еще не согласен?
7
Северин
Гнев был вторым из семи отцов Северина.
Некоторые из его отцов оставались с ним на месяцы. Другие — на годы. У некоторых были жены, которые не позволяли ему называть себя матерями. Некоторые из отцов умерли раньше, чем он мог научиться их ненавидеть. Другие умерли из-за того, что он их ненавидел.
Когда Северин видел Кольцо отца в последний раз, оно выглядело как приплюснутый овал из тусклой меди. Украшение было выполнено в форме змея, кусающего свой хвост. Под хвостом находилось небольшое лезвие. После того, как его родители погибли в пожаре, матриарх Дома Ко́ры провела этим лезвием по ладони Северина, и змеиный хвост прошел через его кожу, как нож сквозь масло. На секунду он увидел блеск голубого цвета… Это было то самое свечение, о котором так часто говорил его отец. Оно доказывало, что Северин — истинный наследник Дома Ванф… но вдруг свечение исчезло, скрытое из виду плащом патриарха Дома Никс. Северин помнил, как они говорили шепотом. Люди, которых он называл «тетушкой» и «дядюшкой». Затем они повернулись к нему с такими лицами, словно никогда не качали его на коленях и не подкладывали на его тарелку лишнюю порцию десерта. В одно мгновение они превратились в незнакомцев.
— Мы не можем позволить тебе быть одним из нас, — сказала матриарх.
Он никогда не сможет забыть, как она посмотрела на него тогда… как она смела жалеть его.
— Тетушка… — начал он, но она прервала его резким взмахом руки, затянутой в перчатку.
— Ты не можешь больше меня так называть.
— Очень жаль, — сказал его бывший «дядюшка». — Но мы просто не можем оставить их обоих.
Адвокаты уведомили Северина, что о нем будут заботиться до тех пор, пока он не достигнет совершеннолетия, чтобы унаследовать все деньги с трастового счета Дома Ванф. Хоть он и не был кровным наследником, его имя стояло на всех документах и контрактах.
Северин скорбел по отцу не так сильно, как по Кахине. Отец не позволял ему называть ее мамой, и на публике она называла его «месье Северин». Но ночью… когда она проскальзывала в его комнату, чтобы петь колыбельные, перед уходом она всегда шептала ему одни и те же слова:
— Я — твоя ummi[8]. И я люблю тебя.
В первый день в доме Гнева Северин заплакал и сказал:
— Я скучаю по Кахине.
Гнев не обратил на это никакого внимания. На второй день Северин не прекратил плакать и снова сказал:
— Я скучаю по своей Кахине.
Тогда Гнев остановился на пути к умывальнику и обернулся. Его глаза были такими бледными, что иногда зрачки казались бесцветными.
— Скажи ее имя еще раз, — произнес старик.
Северин колебался, но он любил ее имя. Оно звучало так же, как она пахла… словно фрукты из сказочного сада. Юноше нравилось произносить ее имя, потому что он сразу вспоминал, как она наклонялась к нему, а ее черные волосы закрывали его маленькую голову, будто занавеской. Так он мог притвориться, что наступила ночь и пришло время историй.
Как только он произнес ее имя, Гнев ударил его с размаху. Он делал это снова и снова, требуя, чтобы мальчик произносил «Кахина», пока кровь не заменила сказочный вкус материнского имени.
— Она мертва, мальчик, — сказал Гнев. — Умерла в огне, вместе с твоим отцом. Я не хочу больше слышать ее имя.
Незаконнорожденный сын Гнева жил в этом же доме, хоть отец и не обращался с ним, как с родным ребенком. Мальчик был младше Северина, и у него были большие серые глаза. Когда Гнев приходил в ярость, он вымещал злость на одном из мальчиков, не разбирая, кто есть кто.
В своем кабинете Гнев хранил Шлем Фобоса — сотворенный предмет, относящийся к способности разума, который вытягивал из темных уголков сознания все кошмары и воспроизводил их без остановки…
Гнев надевал Шлем на одного из мальчиков и смотрел, как они кричат от ужаса. Он нечасто применял физическую силу.
— Я никогда не смогу причинить вам столько же боли, сколько ваш собственный разум, — говорил он.
Однажды Гнев послал за другим мальчиком. К тому времени Северин узнал, что его звали Тристан. В тот день он нашел Тристана свернувшимся в темном углу. Мальчик лежал там без движения.
— Ты его видел? — спросил Гнев.
У Северина был выбор, и он его сделал.
— Нет.
Тогда Гнев забрал в кабинет Северина.
На следующий день Гнев позвал их обоих. В это время Северин болтался на улице. Шаги Гнева неумолимо приближались, и Северина бы точно поймали, если бы он не почувствовал, как кто-то тянет его за рукав. В розовом кусте сидел маленький мальчик, и на его коленках лежали цветы. Он подвинулся, освобождая место для Северина.
— Я не дам тебя в обиду, — прошептал Северин.
Я не дам тебя в обиду.
Одно обещание.
Всего одно обещание, и он не смог его сдержать.
Каждый раз, когда Северин закрывал глаза, он видел их тела. Светлые волосы Зофьи испачкались в грязи. Сжавшийся, покачивающийся Тристан… и Лайла. Лайла, чьи волосы должны быть покрыты сахарной пудрой, а не осколками стекла. Лайла, которую он…
Сжав руку в кулак, он со всей силы вонзил ногти в ладонь и крикнул кучеру, чтобы он быстрее гнал лошадей. Рядом с ним сидел бледный Энрике; он шептал что-то себе под нос и перебирал в руках молитвенные четки. Как только карета остановилась у «Эдема», Энрике выскочил на улицу.
— Я поищу их в здании.
Северин кивнул и сорвался с места, побежав через Сад Семи Грехов.
Он не останавливался, пока не достиг мастерской Тристана в саду Зависти. Он увидел Тристана со спины. Юноша склонился над рабочим столом, который был засыпан маленькими ветками и лепестками: это были части миниатюрных миров, которые он так старательно строил.
Северин не мог дышать. Они задушили его? Если так, то где Лайла и Зофья? Неужели их мертвые тела лежали на кухне и в лаборатории? Или…
Тристан обернулся.
— Северин?
Северин стоял, покачиваясь.
— Ты выглядишь так, как будто тебя сейчас стошнит. Это из-за постояльца-лунатика из седьмого номера? Прошлой ночью я поймал его, когда он бродил по комнатам прислуги голым, и если то же самое случилось с тобой, то я тебя не виню…
— Остальные, — прохрипел Северин. — Они… они…
Тристан нахмурился.
— Я только что видел Лайлу и Зофью на кухне. Что случилось?
Северин в душевном порыве обнял Тристана.
— Такое чувство, что я не знаю чего-то очень важного, — захрипел Тристан.
— Я думал, что ты умер.
Тристан засмеялся.
— Как такое могло прийти тебе в голову? — Когда Северин даже не улыбнулся, он посерьезнел: — Что случилось?
Северин рассказал ему обо всем, начиная с предложения Гипноса… и заканчивая наградой, которую он пообещал за выполнение задания.
— Дом Ко́ры? — Тристан практически выплюнул эти слова. — После того, что она…
— Я знаю.
— Ты собираешься принять предложение?
Северин поднял руку, показывая причудливые татуировки — символ клятвы и заключенного договора.
— У меня нет выбора.
В тот момент лицо Тристана было абсолютно непроницаемым.
После мгновения, длившегося целую вечность, Тристан поднял руку. Его ладонь пересекал серебряный шрам, такой же, как у Северина; правда, никто из них не знал, откуда он появился. Это было не важно.
Наконец Тристан прижал свою ладонь к ладони Северина и сказал:
— Я не дам тебя в обиду.
Одним из самых больших секретов Падшего Дома было место их собраний.
Говорили, что ключ к месту их встреч и утерянному сокровищу был спрятан в костяных часах, которые были у каждого из членов Дома. Часы получили такое название из-за узора из костей, покрытого серебром, который их украшал. С тех пор, как члены Дома были изгнаны или казнены, прошло пятьдесят лет, но никто так и не смог разгадать их шифр. Теперь эта история считалась простым слухом, который со временем превратился в миф. Но это не значило, что интерес к часам совсем угас. Они стали предметом внимания многих коллекционеров.
Одни из немногих оставшихся часов хранились на книжной полке Северина.
За все время, что костяные часы находились у Северина, они так и не открыли ни одного из своих секретов. И все же иногда стрелки замирали на шести минутах третьего, что было довольно странно, учитывая, что на часах было всего одно слово: nocte.
Полночь.
Северин часто смотрел на них, когда о чем-то раздумывал.
Пятьдесят лет назад Падший Дом казался всем абсолютно непоколебимым. А теперь… эти часы стали для Северина важным напоминанием о том, что не существует ничего непоколебимого. Все можно разрушить. Башни, достающие до небес, Дома, чьим богатствам может позавидовать любая империя, сияющие серафимы, когда-то пользующиеся доверием Бога. Даже семьи, которые должны были тебя любить. В мире нет ничего постоянного, кроме перемен.
Северин все еще смотрел на часы, когда пришло письмо от Гипноса. Он разорвал конверт, прочел первую строчку и нахмурился.
Будем честны: на моем месте ты бы сделал то же самое.
Костяшки пальцев Северина побелели.
Прежде чем ты бросишь мое письмо в огонь, я надеюсь, ты сможешь найти под пеленой своей ярости хотя бы крупицу благоразумия. Мы будем работать вместе, и, возможно, я не умею презентовать свои предложения наилучшим образом, но я всегда выполняю обещания. Насколько я знаю — ты тоже.
Если во мне будет нужда — только скажи.
Северин ненавидел это слово. Нужда. Его злило, что обещание Гипноса провести тест на наследие пробуждало это самое слово к жизни.
Иногда Северину хотелось забыть, как ему жилось до Ордена. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь со способностями разума пробрался сквозь его воспоминания и уничтожил любое упоминание о том времени. Он чувствовал себя так, словно его преследовали. Не люди, а призраки, казалось бы, позабытых ощущений. Ярко очерченная тень его руки у огня; пушистый кот, дремлющий у него в ногах; белоснежные цветы на фоне темной кожи Кахины; долгожданная ложка меда; ветер, обдувающий лицо… и слова, упавшие в его душу как семена и распустившиеся под солнцем: «Я — твоя Ummi. И я тебя люблю». Северин зажмурился. Он хотел навсегда забыть о том, что потерял. Может, тогда он перестал бы чувствовать себя так, будто когда-то умел летать. Теперь же небо покинуло его, не оставив ничего, кроме воспоминаний о крыльях.
Северин расправил плечи, сжимая и без того измятое письмо Гипноса в кулаке. Он уже знал, что собирается делать — что он должен был сделать. Выходя из кабинета, он почувствовал фантомную боль в области лопаток.
Его тело скучало по тяжести крыльев.
Сквозь матовую стеклянную дверь кухни он увидел их фигуры, собравшиеся вокруг высокого стола. Он слышал звон серебряных ложек, ударявшихся о фарфор чайных чашек. Слышался громкий хруст печенья. Северин представлял их четко и ясно. Зофья осторожно разрезает свое печенье на две половинки и макает каждую из них в чай. Энрике требует от нее объяснений, зачем она мочит печенье. Тристану не нравится чай, ведь это — заваренные кипятком листья, он говорит что-то вроде: «Лайла, у нас есть горячий шоколад?» Лайла. Лайла, которая двигается грациозно, словно сильфида[9], и, смотря на каждого из них, видит самые темные секреты, но все равно прощает их. Лайла, волосы которой всегда покрыты сахарной пудрой.
Он чувствовал их всех, и это его пугало.
Северин коснулся дверной ручки. На него смотрели клятвенные отметки, оставленные на правой руке. Они могли сослужить хорошую службу; но все же Северин был связан ими по рукам и ногам.
Он всегда будет тем, кого покидают. Скоро долг Зофьи будет выплачен, и у нее останется достаточно средств, чтобы начать жизнь заново. Скоро Энрике войдет во внутренний круг филиппинских реформаторов и покинет «Эдем». Лайла тоже оставит его. Когда Лайла только предложила ему свои услуги, она доверила ему свою историю — точно так же, как он доверил ей свою. Тогда она предупредила Северина, что ищет один предмет, и, как только поиски позовут ее в другое место, она незамедлительно последует за ними.
Оставался только Тристан. Единственный, кто был согласен остаться по своей воле.
Но если они найдут Глаз Гора…
Гипнос будет обязан провести тест, — но в этот раз никто не сможет обмануть его. Дом Ванф будет восстановлен. Как патриарх, он сможет дать им нечто большее, чем просто связи. Он сможет устроить сестру Зофьи в медицинскую школу, дать Энрике доступ к информации для Илустрадос, помочь Лайле найти ее древнюю книгу и сдержать обещание, данное Тристану.
Он мог дать им больше, чем незамысловатые задания, придуманные для того, чтобы скоротать время между кражами. Он мог дать им все, о чем они мечтали, только бы они захотели остаться с ним.
Когда юноша вошел в кухню, все четверо повернули головы и уставились на него. Судя по пустым чашкам, они ждали его уже давно. Выдержав долгую паузу, Лайла налила ему чай, и, хотя волосы закрывали ее лицо, он чувствовал, что она улыбается. Северина злило, что он так хорошо ее знает. Еще два года назад ему бы и в голову не пришло, что такое возможно.
Тогда Лайла только начала работать его шпионкой во Дворце Сновидений и кондитером в «Эдеме». Однажды она ворвалась к нему в кабинет с белыми от муки волосами, с ярким фруктовым пирогом в руках. К тому моменту она уже очаровала половину прислуги отеля и за короткое время совершила больше краж, чем он один за несколько лет. Северина не волновало, как Лайла проводит свое свободное время. Она все время заставляла его пробовать всю свою выпечку, спрашивая мнения по любому мельчайшему поводу, в то время как он пытался работать. Хуже было только то, что она ничего не просила взамен. Она оставляла торты на его рабочем столе, а если он пытался ей заплатить, она била его по рукам.
— Попробуй, попробуй! — настаивала она, протягивая ему кусок десерта.
Он был застигнут врасплох, а потому даже не успевал сказать: «Я не хочу никаких чертовых сладостей». Она раздвигала его губы своими пальцами, и яркая смесь восхитительных вкусов распускалась у него на языке. Он не мог вспомнить наверняка, но, возможно, он даже застонал.
— Чувствуешь? — прошептала она. — Вместо лимонной кожуры я добавила цедру юзу в сахаре, а вместо ванильного экстракта здесь ванильные семена. Глазурь из гибискусового джема, а не из скучного абрикосового. Что ты думаешь? Разве это не вкус мечты?
Тогда он понял, что может чувствовать ее улыбку. Как свет, пробивающийся сквозь плотные занавески. Моргнув, он открыл глаза, чтобы увидеть ее ухмылку. С тех пор он вспоминал вкус того фруктового пирога, запах гибискуса и ванили каждый раз, когда она улыбалась. Неожиданный и сладкий.
Энрике закашлялся, и Северину пришлось стряхнуть с себя налет воспоминаний.
— Наконец-то, — сказал Энрике, закидывая в рот последнее печенье. — Считай это штрафом за опоздание.
Северин отодвинул стул, чувствуя на себе их пристальные взгляды. Конечно, первой заговорила Лайла.
— Северин… что нам теперь делать? Энрике рассказал нам, что случилось.
Историк виновато покраснел и очень вовремя сделал глоток из чашки.
— Ты связан с Гипносом, — сказала Лайла.
Он согнул пальцы, наблюдая, как растягивается его шрам.
— То, что будет происходить дальше, не зависит от меня, — сказал он. — Это не будет похоже на наши предыдущие дела. Гораздо опаснее. И если вы решите отказаться, я не буду держать на вас зла. Я сотру клятвенные татуировки и выплачу все, что вам причитается.
Северин не решался поднять глаза и посмотреть на них, пока не услышал смиренный вздох Энрике.
— Я в деле, — сказал историк после длинной паузы.
— Я тоже, — присоединилась Лайла.
Зофья промолчала, но кивнула головой, выражая свое согласие.
Тристан тяжело сглотнул, не сводя глаз с кухонного стола. Он выждал дольше всех остальных, прежде чем поднять голову и кивнуть.
В груди Северина разлилась жгучая боль. Не физическое недомогание: это были острые зубы чего-то гораздо более жестокого. Надежда. Он никак не выразил своего состояния, изобразив на лице вымученную улыбку.
— Хорошо. Итак, чтобы добыть Глаз Гора из хранилища, нам нужно сосредоточиться на двух вещах. Первое — определить точное местонахождение Глаза в хранилище. Для этого нам понадобится каталожная монета, и поэтому нам придется нанести визит нашему старому другу — посыльному Дома Ко́ры. Благодаря Лайле мы точно знаем, где он будет находиться завтра.
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Золотые волки предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
