Одна душа на двоих

Ростислав Паров, 2023

Иной мир, в котором боги наделили людей небесными дарами. Талик и Шенне – две полюбившие друг друга частички этого мира. Еще будучи ребенком, Талик, чтобы спасти любимую, призывает демона смерти и расплачивается за это своей «душой» – источником небесной силы, без которой прожить в том мире почти невозможно. Шенне, чтобы не дать умереть ему, делится с ним своей. С этого момента у них в буквальном смысле одна душа на двоих.

Часть I. Калахаси

1. Талик

Второй ребенок в семье строителя и ткачихи, рожденный немногим более двенадцати лет назад, мальчик был назван по имени мифического героя, в незапамятные времена с помощью божественных огненных вихрей освободившего мир людей от злобных чудовищ.

Несмотря на свое имя, Талик имел мало героического, с божественным огнем его также ничто не связывало. Для своего возраста он вел вполне заурядную жизнь — обучался у наставника Кальина, разносил указания старейшины Яра Багура, помогал родителям по хозяйству и, когда оставалось время, играл со своими сверстниками.

И то ли свободного времени стало на всех не хватать, ведь примерно год назад к изучению письма и счета добавилось управление небесными дарами, то ли прочие сверстники перестали представлять для него интерес, общение мальчика с другими детьми почти всецело свелось к соседской девчонке — Шенне.

— Мам, колокол звонит! — забежав в дом с заднего двора, возбужденно сообщил Талик. — Закончила ли ты?

— А ты, мой сын? — одобрительно улыбнулась ему мама — стройная женщина с милым лицом и мягким голосом, несмотря на уже не юный возраст считавшаяся в их селении одной из первых красавиц. — Закончил поливать?

— Почти успел, — видя, что мама не спешит покинуть свой прядильный станок, он подбежал к ней и потянул за руку.

— Талик, переживать не надо. Она тебя дождется, не уйдет, — улыбнувшись шире, она позволила сыну увлечь себя к выходу.

Смутившись, мальчик ослабил прыть и, словно виноватый, опустил голову.

— Идем, нормально все, — она поцеловала сына в темечко и, приобняв того за худенькие плечи, сама неспешно повела его к входной двери. — Ведь нравится Шенне мне тоже.

Уже приоткрыв дверь, мать вдруг остановилась.

— Снаружи подожди меня, Талик. А мне переодеться надо.

— Да, хорошо, я жду.

Талик аккуратно закрыл дверь и вышел к самой дороге, по которой жители Калахаси — маленького и уединенного поселения на востоке — по двое-трое уже неспешно топали в направлении площади. Колокол звал его жителей на ужин.

Калахаси в те годы все еще придерживалось преимущественно общинного способа хозяйствования. Вернее было бы сказать, что за крепостью традиций и отсутствием тесных связей с другими поселениями иных способов оно и не знало. Даже вездесущие соляные торговцы — традиционные вестники происходящего в других землях — здесь почти не задерживались.

Стоя у края мощенной розоватым камнем дороги, мальчик усердно сверлил взглядом дверь дома наискосок. Он был уверен, что Шенне бы не ушла без него, и что заминка обусловлена ее дедом, который, как он сам любил говорить, не считал себя достойным спешки.

Когда долгожданная дверь отворилась, сердце мальчика непроизвольно ускорилось. В обычном до колена холщовом платье и с неизменными до груди косичками Шенне, лишь завидев его, тут же рванула через покрытую дорожной пылью мостовую. Едва не столкнувшись с прохожей пожилой парой и оттого налившись румянцем, она подбежала к Талику и взяла его за руку. Ощутив ее тепло, сердце его в благодушии успокоилось.

— Один сегодня? — радостно улыбалась она.

Дети не виделись с обеда, однако уже успели соскучиться.

— Надо маму подождать, — недовольный родительской нерасторопностью, опустил глаза Талик. — Одеться она в чистое решила.

— Ну да и ладно, — не придала тому значения девочка, довольно помахивая их сжатыми в ладонях руками. — Значит, подождем.

— Уж подождем! — согласился подоспевший к ним дедушка Шенне. — Привет тебе, Талик! — широкой ладонью дед потрепал мальчика за русые волосы. — Что, мамка снова копошится?

— Привет и вам, Яр, — мальчик слегка склонил голову. Носящим титул яра было принято выказывать уважение. — Снова, да…

— Она и так краса, но хочет быть все краше! — довольно провозгласил старик. — И пусть же, прятать красоты нельзя! Почти что преступленье это!

По наблюдениям Талика, Яр Каир повторял эту фразу как минимум раз в три дня, всякий раз подавая ее как некое ценное наставление.

Дедушка Шенне был стар, и, хотя все еще крепок телом, рассудок все чаще начинал его подводить. Долгие годы он был первым защитником Калахаси, следил за внутренним порядком и был уважаем всеми жителями от мала до велика. С приближением старости ему прочили место в Совете старейшин, которое из-за дефицита воинов так ему в итоге и не досталось; Совет ограничился лишь титулом яра. Когда же начал угасать его разум, старейшины освободили его и от охраны порядка, оставив лишь роль защитника — могучая сила бывалого воина все еще могла сослужить Калахаси службу при нападении на него извне.

— Что ж, я побрел, ребятки, — нежно поправил он одну из сбившихся внучкиных косичек. — Как Альма выйдет — с нею догоняйте!

— Конечно, дедушка, так и догоним! — озорно улыбнулась ему Шенне.

Яр Каир сложил за спиной ладони и, приосанившись, побрел на площадь, по пути степенно приветствуя обгоняющих его калахасцев.

— Чем занималась ты?

— Сорняк полола, — брезгливо скривилась Шенне, не любившая копаться в земле. — А ты? Фигурку кончил?

Несколько дней назад они договорились вырезать по простенькой деревянной фигурке в форме птицы, которые, как им казалось, очень были востребованы в их играх. Девочка, использовав для того дедушку, уже свою заполучила, ему же никак не хватало времени закончить свою.

— Какой там… Даже с огородом не успел.

— Тебя не пустят, значит? — обеспокоилась Шенне.

— Сперва зайдем ко мне, долью две грядки. Согласна?

— Да! И кстати, — начала она шептать Талику на ухо, — сегодня днем я видела такое… это…

За сим разговором они не заметили подошедшей к ним женщины в кроеном оранжевом платье. Одежда подчеркивала точеную женскую фигуру, что вместе с широкими книзу рукавами и ярким окрасом сильно выделяло ее хозяйку, словно подсвечивало ее на сером фоне типичных калахасских платьев.

— О чем вы шепчетесь? — чуть наклонившись, обняла обоих Альма. — Опять задумали веселую проказу?

Шенне от неожиданности вздрогнула.

— Мам, это не проказа, лишь секрет, — с легкой досадой прерванного любопытства ответил сын.

— Ну, раз секрет, так будет пусть секрет, — не стала спорить женщина, подталкивая детей вперед. — Идемте ж.

— Надо дедушку нагнать!

— Ну что ж, попробуем, — согласилась она, однако не стала ускорять шаг и, как и ранее Яр Каир, неспешно направилась к месту собрания, учтиво улыбаясь приветствующим ее прохожим.

Совет старейшин, как слышал Талик от отца, подобные проявления индивидуализма не одобрял, хотя напрямую и не запрещал. Ремесленным мастерам было позволено создавать товар для себя, но лишь при условии выполнения установленного общиной плана и без использования общественных материалов. Вроде как не раз за долгую историю Калахаси предпринимались попытки полностью запретить работу на себя, однако все они не увенчались успехом.

Детей подобные вопросы, как и красота оранжевого платья, тогда волновали мало. Крепко взявшись за руки, они последовали за Альмой, желая как можно быстрее покончить с ужином и недоделанной работой, дабы уединиться от всех и погрузиться в свой маленький детский мир.

За их неприкрытую нежную дружбу сверстники часто подшучивали над Таликом и Шенне, дразнили женихом и невестой, бросали на них лепестки цветов, как часто делали взрослые при брачном обряде. Несмотря на это, подобное не смогло отвратить их друг от друга, и каждый из них полагал, что как они станут взрослыми, все именно так и будет.

Они прибыли к ужину позже прочих. Большинство жителей уже успели получить свои деревянные миски с давно надоевшей всем пшенной кашей, регулярное приятие которой поддерживалось больше чувством голода, нежели кулинарным искусством, и занять места за десятками массивных столов. Старейшина Яр Минжур уже что-то вещал про урожай, про вновь построенные и ожидающие заселения дома для новых семей, про потребность в расширении амбарных хранилищ.

Под руководством Альмы троица быстро нашла свой стол, привычно занимаемый ими с западного края. Корлик — отец Талика — бросил на супругу неодобрительный взгляд и с едва скрываемым раздражением продолжил поглощение своей трапезы.

— Тут мокро, — проворчал Талик, усаживаясь на сырую после дневного дождя скамью.

— Тс-с! — цыкнула на него мама.

До окончания речи старейшины разговаривать не дозволялось. Детей могли наказать немедленно — обидным словом или черновой работой, тогда как для взрослых существовала более сложная система предупреждений, обременений и лишений, высшим из которых было изгнание из общины.

Стоило старейшине закончить, как площадь заполнилась многолюдным говором.

— К чему наряд? — недовольно выдавил Корлик — широкоплечий мужчина средних лет со строгим из-под густых русых бровей взглядом.

Альма не сразу нашлась с ответом, лишь тяжело вздохнула.

— Чего молчишь-то?

— Что, Корлик, я могу тебе сказать? — было видно, что та совсем не рада вести подобные разговоры в присутствии других. — Мне нравится, когда я выгляжу красиво. Жаль, что тебе уж нет.

Отец яростно сжал кулаки, однако от прилюдной ссоры, до которой оставалось всего ничего, воздержался. Вероятно, нечто обидное крутилось у него на языке, и лишь присутствие семьи Шенне удержало это обидное у него во рту.

Даже в свои годы Талик хорошо понимал, что между отцом и мамой мало согласия. По одному добрые и покладистые, находясь вместе, они постоянно вздорили — за каждый пустяк или нечаянную оплошность. Мальчик не мог знать, что отравляет его родителям жизнь, успокаивая себя уверенностью, что у них с Шенне все будет по-другому.

Быстро закончив с едой, мальчик заскучал. Его подружка все еще ковыряла пшенную массу, не спешили и мама с Яром Каиром, величественная степенность которых порой создавала впечатление, что они родственники. Сосредоточив взгляд на стоящей перед ним миске, Талик мысленно представил, как тремя пальцами подхватывает ее снизу, и едва слышно зашептал:

— Дар-маджулс, — миска послушно и ровно начала подниматься над столешницей. — Дар-затрак, — все так же шепотом скомандовал он, как только посудинка поднялась до уровня его глаз. — Дар-затрак, — добавил он, видя, что та все еще поднимается.

Талик улыбнулся. Миска почти зависла в воздухе, продолжая подниматься, но очень-очень медленно. Подъем предметов мальчик тренировал под присмотром наставника Кальина уже почти год, но лишь недавно он стал получаться у него с первого раза — ровненько и без дерганья. Подвешивание же предмета в воздухе получалось у него немногим чаще, чем один раз из десяти.

Мальчик прицелился и, будучи незамеченным остальными, легонько толкнул посудину в сторону Шенне. Миска медленно проплыла на противоположный край стола и едва ощутимо тюкнула девочку в лоб. От неожиданности она открыла рот, но, завидев довольное лицо Талика, быстро сориентировалась. Чуть сдвинувшись в сторону, Шенне хихикнула, прицелилась и отправила снаряд обратно.

— Дар-матик, — вполголоса скомандовала она, и миска поплыла в сторону Талика.

Мальчик знал, что для перемещения подвисшего в воздухе предмета требуется совсем немного небесной силы, а потому без лишних раздумий последовал ее примеру — остановив ее по приближении к лицу струей воздуха, он запустил посудину обратно.

Сидящие рядом взрослые, все, за исключением отца Талика (не желавшего смотреть на жену, а потому упрямо наблюдающего за соседним столом), уже заметили детскую шалость. Никто из них, однако, не посчитал нужным ее прекратить. Как ни посмотри, а безобидной забавой они практиковали применение небесной силы, без которой не обходилось ни одно ремесло.

Несколько раз деревянный снаряд проделал свой путь с одного края на другой. Скорость полета с каждым разом возрастала — дети быстро увлеклись своей игрой. Талик уже готовился пульнуть посудину обратно, как за спиной его раздался знакомый голос:

— Не трать дары на пустяки, малыш!

Талик вздрогнул, фокус его усилий сбился, в результате чего миска ушла сильно влево и, минуя Яра Каира, врезалась в грудь его отцу. Тот ухватил ее за край и раздраженно шлепнул о стол.

— И помни, — невозмутимо продолжал поучать старейшина Яр Муган, не отрывая взгляда от стройного стана Альмы, — если истощится сила, твой дар-буган тебя не сможет защитить.

— Я знаю, — с обидой за прерванную забаву огрызнулся мальчик.

Эту прописную истину наставник Кальин повторял своим ученикам ежедневно. Талик ее под сомнение тоже не ставил — постоянно защищающий тело дар-буган требовал большого расхода небесных сил. Именно поэтому, как объясняли взрослые, до десяти лет детям вообще не дозволялось применять небесные дары.

— Муган, присядешь с нами? — кивнул молодому годами старейшине Яр Каир. — А ты, Шенне, немножечко подвинься!

— Нет-нет, Каир, я мимоходом, — тот перешел на противоположную сторону и в знак приветствия похлопал старого воина по плечу. — Эй, Альма, а мальчишка-то способный! — с хитрой улыбкой перевел он взгляд на женщину, надолго задержав его на ее аккуратном лице.

— Надеюсь, Яр Муган, — женщина отвела свои глаза на сына. — Но все же рано говорить о том, Талик ведь слишком юн.

— Мудры слова твои, родная, слишком юн, — старейшина перевел свою с ехидцей улыбку на мальчика. — А интересно, чем Талик, как станет взрослым, заниматься хочет? Камни ворочать, как его отец, или как дед — работать в чистом поле?

В интонации старейшины несложно было услышать издевку. Отец Талика от злости закусил губу. Сделать, однако, он в той ситуации мог мало. В словах Яра не было клеветы или обмана, что не позволяло Корлику рассчитывать на успех при жалобе в Совет. Прочие взрослые напряглись в ожидании недоброго.

— Старейшина, зачем такое вопрошать? — запросто ответил мальчик, не успев оценить глубину скрытого в вопросе подвоха. — К чему способности небесной силы повернутся, тем и займусь.

— Смышленый малый! — довольно усмехнулся Яр Муган. — А если не проявится вообще больших даров? Так ведь случается все чаще. И в этом случае желание важно.

— Коль так случится, я б старейшиной хотел, — мальчику показалось, что такой ответ умаслит навязчивого старейшину, и тот наконец оставит его в покое.

Первым от смеха прыснул Яр Каир, за ним, прикрыв рот ладонью, захихикала Альма, после присоединились остальные. Засмеяться пришлось и старейшине. Сперва он обозлился, однако, завидев Талика потерянным и смущенным, быстро смягчился.

— Да сбудутся твои надежды, — посмеиваясь бросил старейшина, еще раз задержал взгляд на оранжевом платье и, развернувшись, медленно удалился.

Отец мальчика, едва подавляя гнев, еще раз стукнул деревянной миской по столу.

— Наказан ты, Талик, — сурово произнес Корлик, сжимая в руке миску.

— Но я…

— Не спорь! — грубо оборвал родитель. — Прогулка отменяется сегодня.

Чувствуя, как материнская ладонь нежно поглаживает его по спине, Талик заключил, что вовсе не их с Шенне шалость и вовсе не его худой ответ старейшине были причиной наказания. Ему не впервые случалось без вины принимать на себя родительский гнев.

Оставалось лишь потупить взор и стараться сдержать навернувшиеся от обиды слезы.

2. Шенне

Девочке было очень обидно за своего друга, который, как она полагала, понес наказание незаслуженно. Обида усугублялась сорванными на вечер совместными планами, что сделало Шенне не на шутку раздражительной.

— Мама, скажи, зачем он так суров к Талику? — выпалила она, как только вместе с родителями, также ставшими свидетелями несправедливости, оказалась дома. — Чем так он провинился пред отцом?

Дафна, аккуратная, но неказистая внешне женщина, тяжело вздохнула, вероятно, не зная, как лучше ответить дочери.

— Конечно, милая, ничем. Так просто вышло, — видимо, не нашла ничего лучшего она.

— Что значит «просто вышло»? Я, мама, не пойму совсем! — не унималась дочь.

— Еще мала, чтобы понять, Шенне.

— Да, мама, ты ведь ускользаешь от ответа! Меня ругаешь за такое, а сама! — надула щеки девочка, усаживаясь за стол.

Дафна умоляюще взглянула на мужа.

— А ну-ка прекрати, Шенне! — сердито осек отец, редко игравший роль строгого родителя.

— Да, папа, вот и ты туда же! — девочка демонстративно поднялась со стола, чтобы, надув губы, направиться в свой уголок.

— Да стой же ты! — быстро сдался отец. — У них размолвки с Альмой, а Яр Муган их только подогрел. А тут еще и ваша миска! Понимаешь?

— Нет! Они могли бы обсудить свои размолвки! И все решить, — без толики сомнений заявила Шенне. — Но нет же, виноват Талик!

Не в пример соседям, семья девочки жила более дружно. У них хватало мелких проблем и разногласий (чего только стоило проживание под одной крышей с властным Яром Каиром), но, что более важно, хватало и терпения вовремя находить компромиссы. Не раз просыпаясь среди ночи Шенне слышала бурчание со стороны родительского ложа и, осторожно подслушивая, была свидетельницей их доверительных разговоров.

— Красавица моя, ну полно тебе злиться, — примирительно продолжил отец, следуя за ней к детской кровати. — Или его ты любишь больше, чем отца?! — закончил он необдуманной шуткой.

Девочка вспыхнула румянцем, открыла было рот, но, не найдя правильных слов, прибегла к недовольному пыхтению. Руки ее рассержено скрестились на груди в замок.

— Тогда скажи мне, папа, — накопила достаточно смелости Шенне, — сам кого ты больше любишь — своих родителей или свою жену?

— Шенне, ты что?! — возмутилась ее дерзости Дафна.

Посмеиваясь, отец поднял серую тунику девочки чуть выше колена, вытянул ее худые ноги и, придерживая за лодыжки, сфокусировал взгляд.

— Так значит, и в мужья его попросишь? — все еще шутливо уклонился от ответа мужчина, хотя на лице его повисло нечто вроде растерянности.

— Конечно! — тут же выпалила дочь. — Только вырасту сперва… — слегка устыдившись своей несдержанности, она стала теребить каштанового цвета косички.

— Ну вот, красавица моя, и хорошо. Сначала подрастешь, а уж потом решишь, — непонятно кого успокаивал отец.

— Да, папа, снова кости мне щекочешь?

— Поверь отцу, от этого им будет лучше!

Таймур, младший сын Яра Каира, был первым в калахасской общине лекарем. Как он сам рассказывал дочери, в юности на него возлагали совсем другие надежды — и семья и Совет надеялись, что он унаследует небесные дары отца — лазурную чешую и синий коготь. Но, как и трое других детей Яра Каира, эти дары он в итоге не получил. Вместо них Таймур обнаружил в себе небесные дары лечения, вероятно, доставшиеся ему от бабки по материнской линии, а с ними — и способность к обычному врачеванию.

Манипуляции же отца с Шенне были призваны сделать свою дочь длинноногой, что в Калахаси уже несколько поколений кряду считалось красивым. Таймур был уверен и не раз убеждал семью в том, что регулярное применение дара заживления к ее бедренным и берцовым костям позволит добиться желаемого без каких-либо нежелательных следствий.

Вместе с тем и без его вмешательства девочка была достаточно милой. Густые ровные брови, высокая шея и озорные серо-голубые глаза уже делали ее примечательной среди своих сверстниц.

На следующий день дети встретились уже у наставника Кальина. До полудня Талик был загружен доставкой поручений Яра Багура, а потому пришел на занятие с опозданием.

— Прошу простить, наставник, — запыхавшись, извинился мальчик. — Старейшина Багур сегодня… велел все очень срочно разнести.

Вместо ответа старик Кальин дважды махнул своей жилистой ладонью. Все его полтора десятка учеников так или иначе были задействованы в хозяйственной жизни общины. Наказывать их за оплошности взрослых, тем паче что речь шла об одном из старейшин, Кальин не смел.

Мальчик прошел во двор и занял место на своей каменной скамье.

Обучение у наставника Кальина проходило на заднем дворе его дома. Небольшая площадка между домом и фруктовыми посадками — с каждой из ее боковых сторон лежало по восемь больших камней строгой прямоугольной формы. Сам наставник располагался в центре, чтобы каждая «парта» была ему видна, а дети усаживались на камни, как на коней, чтобы иметь перед собой поверхность для работы.

Занятия в тот день начинались с уроков грамоты, на которых разбирались несколько новых слов и повторялись изученные ранее. Эту часть Талик пропустил.

— Полешки разбирайте! — хрипло скомандовал старик. — Да тише, тише, не мешайте ж вы друг другу! Что делать, знаете — поднять до уровня груди, его поймать там, а потом… тихонечко Затраком опустить.

Они повторяли это упражнение уже шесть месяцев, и к тому дню каждый сумел его так или иначе освоить. Тем не менее ворчливый старик все еще придирался:

— Талик, ровнее! — Слишком быстро! — И тут неровно! — Тут излишне долго! — Тут… — начал старик, оборачиваясь к Шенне, но не нашел, к чему зацепиться. — Давай еще раз! Умница, Шенне! Иди за камнем.

За камнем последовал лоскут холста, а за ним — деревянная тарелка с глиняным персиком. Сложность задания заключалась в том, что для каждого предмета надо было приложить силу сообразно его весу и форме, а затем точно так же подобрать контрсилу. Рано или поздно, по словам наставника, это должно было начать получаться само собой, по наитию.

— Хагал, да не кричи ты! — раздраженно прохрипел наставник. — Когда находишься с предметом рядом, призыв сработает и шепотом, учти!

— Уж знаю я! — звучно огрызнулся сын первого кузнеца и местный заводила.

— Стервец, еще раз крикнешь — и будешь дотемна траву полоть!

Мальчик послушно умолк. Бубнение то и дело повторяемых призывов заполнило весь задний двор, сливаясь в какую-то смесь урчания и шипения. Заметно веселей стало в процессе пересылки полена по кругу — упражнения, подобного тому, которым днем ранее развлекали себя Талик и Шенне.

— Пока довольно! — остановил их Кальин, видимо, сочтя, что небесные силы учеников уже достаточно потрепались. — Отдохните, дети.

С этими словами наставник удалился, оставив дюжину с лишним детей самих себе. Девочка тут же подсела на камень к Талику.

— Давай же, расскажи, как наказали… тебя вчера? — вполголоса начала расспрашивать она. — Верно, работой новой?

Мальчик помотал головой.

— Ничуть. Сидели хмурые, а про меня вообще забыли.

— Хоть помирились?

— Чтобы мириться, надо ведь сначала поругаться. А что у них такое — я не знаю… — мальчик фыркнул.

— Размолвки?

— Может быть, не знаю. Зато доделал я орла! Сегод…

Талик осекся, завидев, что вокруг собирается группа ребят, что регулярно над ними и их отношениями подшучивали. Вдохновителем группы был тот самый сын кузнеца. Шенне было невдомек, почему прочие дети кучкуются вокруг него, ведь тот не был ни способным, ни умным, ни приятным собой. Он был всего лишь чуть более взрослым.

— Так что, любовнички, — развалившись на соседнем от них камне, начал Хагал, — когда жениться будем?

Шенне мигом вскипела:

— Ну, сгинь, червяк!

— Ха-ха! Ну вы хоть это, ну, того? — он несколько раз ритмично похлопал с разных углов полусогнутыми ладошками, что на негласном языке подростков означало соитие.

Несколько окружавших Хагала зрителей, среди которых были в том числе и девчонки, весело захихикали.

— Что, нет? — изобразил он изумление. — Или не вышло?

Стиснув зубы, Шенне злобно пыхтела.

— Какой же ты дурной, Хагал, — беззлобно улыбнулся обидчику Талик. — И как комар, такой же приставучий.

— Сейчас я комара прихлопну! — вскочила с места Шенне.

— Ты, что ли, дура?! — искренне удивился сын кузнеца. — Вот уж любопытно!

— Шенне! — попытался было остановить ее Талик.

— Я мигом, жди!

Схватив из кучки учебных принадлежностей камень, размером с ее кулачок, девочка приблизилась к обидчику и, размахнувшись, бросила тому прямо в лицо. Как и ожидалось, дар-буган изничтожил летящий в мальчика предмет, оставив от того лишь пепел, образующийся при взаимодействии дар-бугана или небесного клинка с материей и потому нередко называемый небесным пеплом или небесной пылью.

Частички пепла густо осыпали ошалевшее мальчишечье лицо.

— Ой, ты запачкался! — довольная собой, вернулась за свою парту Шенне.

— Ты! — начал закипать Хагал, остававшийся во время броска неподвижным.

— Я?!

— Заставлю жрать сверчков! — оскалился кузнечный сын, сдувая с лица частички небесного пепла.

— Ага?! — небрежно бросила ему девочка.

— Не сомневайся!

Ранее поддерживавшая мальчика публика в своей реакции разделилась. Одни готовы были рассмеяться, другие, оскорбившись за своего лидера, стояли насупившись.

— Хагал, да брось, — все так же мягко возразил Талик. — Ты это из-за трех пылинок?

— Вы свиньи! — мальчик встал и, обнаружив пепел на своей тунике, старательно стер его ладонью. — Может, и не стоит. И все же я обдумаю ответ!

— Ага, подумай! — не унималась Шенне.

Мальчик, судя по всему, долго с ответом тянуть не собирался. Сложив руки на груди, он стал угрожающе выхаживать вокруг своих обидчиков.

— Хагал! — неожиданно окрикнула его девочка с дальнего камня, обладательница густых темно-русых волос. — Ты из нас вроде как и старший, зато ведешь себя, как глупенький малыш. Сам задираешь их, потом грозишься отомстить. Не стыдно самому?

— Ты, Сана… молчи вообще!

Любому другому он бы наверняка пообещал тех же сверчков, червяков или еще чего похуже. Но девочка с волнистыми волосами была у дерзкого задиры на особом счету, а потому, видимо, не боялась выступить против.

— Обдумаю до завтра. Расходись!

На том инцидент был временно исчерпан, и по окончании занятий Шенне с Таликом смогли спокойно убежать к своему дереву — большущему, одиноко стоящему посреди поляны ясеню. Поляна та располагалась у северо-западной границы поселения, перед глубоким оврагом. Эти окрестности были мало пригодны для возделывания или выпаса, а потому дети здесь чувствовали себя уединенно и свободно.

Усевшись на свои излюбленные места, они осторожно, еще по-детски боясь близости, приобняли друг друга за талии.

— Ты первый говори.

— Как скажешь, — умиротворенно согласился Талик. — Мне не понравилось, как поступила ты с Хагалом.

Пару месяцев назад они уговорились каждый день обсуждать, что каждому из них в тот самый день не понравилось в другом. Говорить надо было честно и без утайки, выслушивать — без обид, а по итогу приходить к какому-то устраивающему обоих решению. Такой договор возник по инициативе Шенне, одной ночью подслушавшей родительский разговор и почему-то решившей, что так необходимо делать каждый раз.

— Правда? — удивилась девочка.

— Да. Нет, выглядело дерзко и красиво даже… Однако неразумно все ж.

— Забавно, — быстро смогла подавить свое возмущение Шенне, — ведь мне тоже не по нраву, как ты с Хагалом говорил сегодня. Ты перед ним как будто извинялся, будто хотел задобрить… Но это ж он сегодня оскорбил нас!

— Ну хорошо, Шенне, — не повел и бровью Талик. — Давай я объясню, а после мы решим, как будем дальше делать.

— Да, я согласна.

— Как думаешь, Шенне, с чего они нас донимают?

— Не знаю. Думаю, они тупы!

— Навряд ли это. Они справляются с уроками, с работой и письмом. Порой получше нас с тобою.

— Тогда в чем дело?

— Думаю, что это либо зависть… либо с тобою отношенья наши… им кажутся какими-то неверными, дурными. И потому достойными насмешек, поучений. Как ты считаешь, что вернее будет?

Девочка задумалась.

— Хотелось бы, чтоб зависть. Но верней второе.

— И я так думаю. А убедить в обратном мы их вряд ли сможем. И потому, нет смысла углублять вражду.

— Талик! Но ведь они же бесят!

— И что с того? Пускай себе смеются.

— Если оставить все так без ответа, они еще сильнее изгаляться будут!

— Тогда, может, ответить честно?

— А это как?

— Да, мы поженимся, но это будет позже. Лун сорок, может, пятьдесят еще. И нет, мы не любились, мы же дети.

Шенне не ответила. Прокручивая в голове подобный сценарий, ей было сложно представить, как поведет себя мерзкий сын кузнеца Варлея.

— Давай попробуем. А чем, как полагаешь, плох мой ответ?

— Он ненависть усиливает к нам, и больше ничего. Не пресекает глупости, а лишь их поощряет.

— Ты думаешь, сверчков он мог заставить меня съесть?

— Я думаю, Шенне, сверчки — не самое плохое.

— Что хуже есть?

— Допустим бы, поймали вчетвером и в руку твою гвоздь воткнули. Все медленно, чтоб дар-бугана не разбудить. Могли прижечь железом раскаленным. Дар-камилан залечит, но представь, как больно будет! Могли…

— Талик, довольно, — мурашки побежали по ногам девочки.

— Я думаю, Шенне, пока разумно избегать врагов. До той поры, пока у нас не будет силы… их уничтожить.

Шенне понравилась эта полная кровавой решительности фраза, реабилитирующая внешнюю мягкотелость сегодняшнего поведения ее друга. Не менее ей импонировало и предложение мальчика открыто сказать другим детям об их любви — сделать так было одновременно боязно и желанно.

— Талик, мне кажется, для своих лун ты слишком умный, — удовлетворенно она склонила свою голову ему на плечо. — Это от мамы?

— Нет, от ее брата.

— Которого не так давно изгнал Совет?

— Угу.

— Так получается, он наставлял тебя?

— Бывало, — согласно кивнул Талик. — Но до изгнанья все по пустякам. А при прощании вот прямо так сказал: «Сейчас я расскажу тебе о главном в этой жизни. Талик, ты постарайся не забыть!»

— И ты про это до сих пор молчал?! — после небольшой паузы выпалила она.

— Ну да… а надо было говорить?

— Талик, нельзя скрывать такое! Ведь между нами не должно быть тайн. Особенно таких… Как можно умолчать о главном самом?!

— Прости, Шенне, я как-то не подумал, — мальчик виновато опустил голову. — Ты верно говоришь, нельзя.

— Тогда выкладывай.

Последние дядины наставления Талик помнил очень хорошо — они были назубок заучены многократным их повторением. И все же рассказывать о них Шенне было немного стеснительно.

— Вот первое — мне девочка нужна, что дорожить мной будет больше, чем собой. Второе…

— То есть тебя должна ценить я больше, а ты сам? — возмутилась Шенне.

— Послушай дальше, это ж не мои слова.

— Да, ладно, говори.

— Второе — в центре всех решений… должно быть наше с ней благополучие и счастье. Превыше прочего всего.

— И что, общины тоже? — усомнилась девочка, выросшая в обществе превалирующего коллективизма.

— Всего вообще.

— Хм… ладно. Что там третье?

— Вот третье — нам необходимо… учесть последствия решений тех. Как ближние, которые наступят сразу, так и далекие, которые придут потом.

— Как в случае с Хагалом? Это ясно.

— Еще четвертое — решая все проблемы, холодный ум нам должен помогать.

— Холодный — это как?

— Здесь он о том, что думать надо нам бесстрастно и спокойно. Словно проблема вовсе не твоя, а будто бы кого-нибудь другого. Иначе страсть скорей всего возобладает и так заставит ошибиться нас.

— Теперь-то все?

— Ага… Вообще-то, был он умным очень и многому еще мог научить… Мне ж даже не сказали по какой причине… его изгнали.

— Я помню, мама говорила, из-за Яр Мугана.

— Его?!

— Да. Вроде бы не ладили они. А став старейшиной, он Рахму выставил как вора, — пыталась припомнить разговор родителей Шенне.

— Мне Яр Муган не нравится.

— Еще бы! Мне кажется, он добивается ее любви.

— Кого?

— Конечно, твоей мамы!

— Да враки это. У нее ж есть муж!

— И где же твой холодный ум, Талик? — хихикнула девочка. — Раз он подлец, то разве муж его тут остановит? Да и потом, как он глазел на Альму, видел?

— Как?

— Как на сочный апельсин!

— Тогда, быть может, вовсе и не враки, — нехотя согласился Талик.

От неожиданного стресса у него сильно закрутило живот. Потерпев для приличия еще минутку, он упредил Шенне и убежал в ближайшие кусты.

3. Демоны

Оставшись одна, девочка задумалось о сказанном. Легкая горечь обиды, с которой она пришла в тот день к ясеню, уже улетучилась. Мысль же ее искала нечто, что было бы для нее столь же важным, как заветы Рахмы, и о чем она еще не поведала Талику. Ей очень хотелось поделиться с ним чем-то равноценным, но в голову ничего такого не шло.

В своей задумчивости Шенне не заметила, как со стороны оврага на поляну поднялся мужчина. Она обернулась в его сторону лишь когда стал слышен шелест травы под его сандалиями. Девочка удивилась, но не испугалась, ведь ее не учили остерегаться взрослых и посторонних.

— Здравствуй, девица! — приветствовал ее мужчина.

Шенне сразу поняла, что перед ней чужак. До сего дня она ни разу не видела чужеземцев, но его вычурное приветствие сразу говорило о том, что он не из общины. Это подтверждала и его одежда. Мужчины Калахаси носили серые до середины бедер туники, короткие по колено штаны и никогда не подпоясывались. Чужак же был в охристой с длинным рукавом рубахе, заправленной в достающие до щиколотки штаны.

— Привет и вам, — осторожно отозвалась Шенне.

Ища объяснение происходящему, девочка предположила, что чужеземец либо сильно заблудился, либо ищет их поселение.

— Я друг тебе, девица, — безапелляционно объявил заросший бородой чужак. — И вот что, я сюда пришел за тобой!

— За мной? — не поверила девочка.

— Верно. Мне от тебя дюже помощь нужна. Ты же не откажешь? — подошел он на шаг ближе.

Напористость мужчины и неординарность происходящего заставили ее маленькое сердце взвинтить ритм до бешеного.

— Я деда позову, — дрожащим голосом выдавила она то, что собиралась молвить со всей уверенностью. — Он рядом здесь, он вам поможет.

— Он не сможет помочь, — мужчина стал еще на шаг ближе. — Никак не сможет.

— И все ж я позову, — страх все больше начинал овладевать ею.

— Тогда ему придется умереть. Ты ведь этого не хочешь, а? Дар-вайрун!

С этим призывом возле правой руки странника начал концентрироваться яркий фиолетовый клинок.

— Чего вам нужно от меня?! — сквозь плач и слезы вскрикнула девочка.

— Ты нужна, — рефлекторно он поправил левой рукой свой возбудившийся орган. — Эй, дурень, ну не здесь же! — заговорил чужак сам с собой.

Теперь Шенне осознала, каковы намерения незнакомца и что ей может грозить. От взрослого воина ей было невозможно ни защититься, ни сбежать. В своем страхе она совсем забыла о Талике, который в ее представлении совсем не воспринимался как защитник. Мозг то и дело настойчиво предлагал образ могучего Яра Каира, которого, к сожалению, здесь не было и быть не могло.

Талик к тому моменту уже приметил постороннего, покинул свои кусты и, медленно приближаясь к нему со спины, мог слышать большую часть их с Шенне беседы. Сперва он тоже удивился, затем устрашился, разгневался, а завидев небесный клинок — чуть не запаниковал. Тут же вспомнив о заветах дяди, он постарался мыслить трезво.

«Бежать за взрослыми — подмога не успеет, — думал он про себя. — Но если ничего не предпринять, то никаких уже не будет нас. Шенне, ты мне всего дороже, даже жизни…»

Когда до злодея оставалась лишь пара шагов, он выдохнул и, для верности нацелив левую руку на злодея, холодно призвал:

— Ад-бора.

Секундой позже мальчик почувствовал неудержимую слабость, его колени подкосились, и он рухнул наземь.

Эти жуткие слова знал каждый житель Калахаси, но мало кто решался произнести их вслух и уж тем более сделать их целью другого человека. Считалось, что данный призыв пробуждает не данные богами дары, за которые те ничего не требовали, а что он призывает самого демона смерти — Бору. Ценой призыва была душа человека, утеряв которую, он лишался всех своих небесных даров. Однако если душа оказывалась недостаточно подходящей, демон отнимал жизнь у самого призывателя, а изначальную жертву не трогал. По крайней мере, так гласила калахасская легенда.

«Тот, кто решится в жертву душу принести, тот уничтожит своего врага, сколь бы сильней тот не был!» — говорилось в ней.

Однако точных условий успешного демонического призыва никто не ведал, а если кто и знал, говорить о том строго запрещалось, как, собственно, и призывать Бору. Поговаривали, что в порыве ярости люди выкрикивали «Ад-бора!», но демон в таких случаях силу свою не проявлял, а единственным следствием этих слов становилось суровое наказание глупцов Советом.

Талику оставалось лишь надеяться, что его призыв будет услышан.

Когда мальчик очнулся, солнце уже близилось к закату. Голова его ужасно трещала, так сильно, что он едва мог о чем-либо думать. Повернув ее, он увидел лежащую рядом с собой Шенне. Девочка, засунув худые руки под голову, тихо сопела.

Боль отступила, и память быстро воскресила ему недавние события.

«Выходит, я пока еще не умер, лишь души лишился? — предположил мальчик. — А это что?»

Вокруг их с Шенне тел кружились грязно-розовые кольцевые вихри. Как десятки ужей, непрерывно вертящихся вокруг, проникая сквозь землю с одной от них стороны, вылетая с другой и вновь устремляясь вокруг к земле. Талик протянул к одной из таких змеек руку, но та, словно преграды нет, пронеслась сквозь его ладонь.

«Причудливо», — подивился он про себя, решив, что, возможно, это не явь, а всего лишь сон, насланный на него демоном смерти взамен его души.

Мальчик осторожно привстал, огляделся. Странные вихри несколько ухудшали обзор, но даже сквозь них, аккурат на том месте, где прежде стоял угрожавший Шенне негодяй, серебрилась кучка небесного пепла, уже изрядно разнесенного ветром по сторонам.

«Врага поверженного след? Неплохо!» — все еще ощущал он себя во сне.

Талик поднялся и, не успев сделать и пары шагов, обнаружил, что грязно-розовые вихри поднялись вместе с ним, а их радиус уменьшился почти вдвое — всего до каких-то тридцати сантиметров. Обернувшись к Шенне, он с изумлением наблюдал, что такие же «съежившиеся» вихри-змейки теперь вились и около нее, спиралью уходили чуть выше головы, а затем устремлялись через голову к пяткам, откуда вновь начинали спираль.

Но что еще более удивительно, от его шеи к ее вытянулся эллипс из грязно-розовых листочков. Не в пример змейкам-вихрям, листочки двигались по этой орбите медленно, с интервалом примерно в тридцать сантиметров. От левого плеча Талика они плыли к правому плечу Шенне, а затем от ее левого плеча к его правому. Плыли они так медленно, что мальчик мог хорошо их разглядеть.

Листики оказались почти в три сантиметра высотой, имели форму, похожую на яблоко, и серый с темными прожилками цвет. На их поверхности прорастали розовые, очень мелкие лепестки-ворсинки.

Мальчик вновь попытался ухватить серый листок рукой, теперь уже из опоясывающей их с Шенне орбиты. Подушечки его пальцев сомкнулись, но ничего не почувствовали. Листик же продолжил свой путь к спящей девочке.

«Пора будить!» — решился он, встревожившись, что в этом сне ему подсунут совсем другую Шенне.

— Проснись, Шенне, — склонившись, он нежно колыхнул ее плечо. — Шенне!

Девочка очнулась и, завидев знакомое лицо, тут же обвила руками Талика за шею, притянула к себе.

— Талик, ты жив! — вмиг заплакала она. — Как же я рада! Молчи, я так тебя люблю!

Не вырываясь из ее объятий, он лег рядом и обнял ее за талию. Не боязливо, как несколькими часами ранее, а спокойно и умиротворенно, будто делал это уже много-много раз.

— И я тебя люблю, и очень сильно!

Никогда до этого дня они не говорили друг другу эти взрослые слова, видимо, полагая их еще не вполне подходящими.

— Расскажешь, что вот здесь произошло? — после долгого молчания решился спросить Талик.

Ее ответ должен был помочь наконец понять, находится ли он в удивительном демоническом сне или все еще в прежней жизни.

— Ты демона призвал, что хуже смерти, — сильнее прежнего обняла его Шенне, — и он злодея в пепел превратил.

— А что с моей душой? Ее он не забрал, выходит?

— Забрал, — она ослабила объятья, и мальчик смог увидеть ее заплаканное, но улыбающееся лицо.

— Уверена?

— Да, все твои дары ушли. Ты спал мертвецким сном, едва дышал. Сначала я трясла тебя, затем щипала. А после укусила. Так сильно, что пошла отсюда кровь, — она указала на место, где уже успела залечиться рана. — Она текла тихонько, я ревела. Тогда я поняла, что Камилана нет, а с ним и остальных даров, выходит.

— И это странно, я не чувствую души нехватку, — Талик отодвинул ее правую косу и аккуратно вытер со щеки слезинку. — Как будто все как прежде или лучше даже.

— Конечно, я ж дала тебе свою, — Шенне вновь прижалась к его щеке и аккуратно поцеловала ее. — Теперь у нас двоих одна душа.

— Шенне, ты тоже демона призвала?! — округлил он глаза.

Калахасцы имели представление о трех демонах: демоне смерти Боре, демоне покоя Халле и демоне любви Лаллаке. Бора могла уничтожить врага ценой души, Халла — забирала жизнь за умиротворение души, а Лаллак объединял души любящих людей, отбирая как жизни, так и души, после того как они разлюбят друг друга.

Согласно имевшимся преданиям, демоны не обладали волей и разумом, а, являясь бессмертными бестелесными сущностями, действовали по некому заранее установленному для них закону, от которого не могли уклониться. Как солнце, которому, в понимании калахасцев, предписано было каждый день всходить на востоке и заходить на западе, и никак иначе.

— Да, демона любви Лаллака.

— Но разве он не призывается двумя?

Талик до того дня уже слышал о запретном призыве Лаллака, но ему всегда казалось, что тот должен инициироваться сразу двумя влюбленными, желающими соединить свои души.

— Довольно, чтоб второй не возражал, — пояснила Шенне, слышавшая о демоне любви куда больше рассказов.

— И все равно, ты сильно рисковала.

Хотя мало кто решался в нарушение устава призывать Лаллака, взрослые судачили, что около пяти лет назад пара влюбленных таки сделала это, но вместо объединения душ оба они утратили рассудок, что, как они утверждали, происходило не раз и прежде. Что было тому причиной, неизвестно. Одни считали, что дело в утраченных знаниях об условиях призыва, другие — что причина в несовместимости душ, третьи утверждали, что все из-за недостаточной любви между ними, хотя в таком случае призыв просто не должен был сработать.

Как бы то ни было, угроза потерять рассудок наряду с сомнительной ценностью призыва неплохо удерживала романтически настроенные натуры от его применения.

— Уж не сильней, чем ты.

— Возможно, так.

— Теперь мы связаны, Талик. Если убьют тебя — умру и я. Раз заболеешь ты — болеть тогда и мне. Вот только…

— Разлюбив однажды, мы оба потеряем души и умрем, — эту часть легенды мальчик тоже знал.

— Все так и есть, — вновь улыбнулась Шенне.

— Но мы же не разлюбим, верно? — Талик приблизил свои губы к ее.

— Да, верно, — она приняла его невинный поцелуй.

С минуту они, обнявшись, лежали молча.

— Шенне, мне кажется, я начинаю понимать, что это за листки кружатся.

— Листки? Какие?

— Эти — вокруг нас, — он провел пальцем около одной из «змеек». — Не видишь?

Девочка непонимающе помотала головой.

— Они вращаются вокруг, как розовые с серым змейки…

Талик описал ей видимую им картину, в том числе загадочный поток медленных листиков, возникающий между ними при отдалении друг от друга.

— Я думаю, что листики — носители твоей души.

— Звучит красиво! Жаль, что я не вижу. А ты не врешь?

— Ничуть.

— Быть может, это Бора сей дар тогда оставила тебе?

— Шенне, ты это называешь даром? — усмехнулся мальчик. — Я из-за них тебя неважно вижу… уже с пары шагов. А у меня перед глазами клетка, а ты как будто в коконе из змей лежишь!

— Вся-вся?

— Сейчас проверю.

Талик отполз в сторону, чтобы их вихри-змейки разделились на два лагеря. Хотя расстояние между витками обвивающих их спиралей было примерно одинаковым, оно было непостоянным, с каждым новым оборотом меняясь на три-пять сантиметров. Из-за этого Талик видел девочку много лучше, когда ее «змейки» прятались за его, и наоборот, много хуже, когда они из-за них полностью выглядывали.

— Угу. Порой почти полтела закрывают, а иногда до четверти всего. Но это ерунда, — поспешил он успокоить свою спасительницу, — я думаю, привыкну.

— Быть может, даже к лучшему оно! — хихикнула вдруг девочка.

— С чего вдруг?

— Когда вырастешь, то будешь неподвластен… другим красавицам!

— Шенне, — укоризненно покачал он головой, — зачем другие мне, коль у меня есть ты?

— Конечно незачем, но все равно так лучше!

Они согласно рассмеялись, так что не сразу услышали дальний зов вечернего колокола.

— Талик! — спохватилась она, указывая пальцем в сторону поселения. — Наверное, нас потеряли!

— Бежим!

— Но никому ни слова!

Поначалу вихри перед глазами сильно мешали Талику и даже вызывали у него легкую тошноту. Но вскоре он адаптировался и по пути домой уже пытался новыми глазами рассмотреть ранее невидимое.

Согласно его наблюдениям, животные — как минимум, овцы и козы — души совсем не имели. Равно как трава, деревья и прочая растительность. Зато у взрослой пастушки «душа» была почти втрое шире, чем у него или Шенне. Пробегая мимо нее, мальчик инстинктивно взял в сторону, чтобы не столкнуться с коконом, тогда как его подружка пробежала всего в шаге от женщины — безопасном для столкновения дар-буганов расстоянии. Их вихри пересеклись, но не слились, словно не видя и не чувствуя друг друга.

В остальном дарованный Борой взор ничего ему нового не открыл.

Когда они добрались, дыхание их совершенно сбилось, лбы покрылись испариной, лица раскраснелись. Из последних сил переставляя ноги, они не увидели ожидавшей их родни, лишь одинокую фигуру чуть выше по мостовой.

— И где ж вы носитесь, поганцы? — издали узнала их Финиста, старшая сестра Талика.

Она покинула родительский дом больше года назад и, занимаясь с мужем полевыми работами, теперь прежнюю семью навещала нечасто.

— Талик, ну ты болван! Мать извелась уже — пропал с обеда! — встретив брата, она щелкнула его по носу. — И ты, коза! Твой Яр так гневался, что убежать хотелось!

— Мы заигрались, — борясь с непослушным дыханием, попытался оправдаться Талик.

— Доигрались вы! — выплеснув негодование, его сестра, как за ней водилось, быстро подобрела. — Давайте побыстрей, пока на поиски не встала вся община.

Ускорив шаг, они устремились на площадь.

— Да что с нами могло случиться? — осторожно подключилась к разговору Шенне. — Нам не впервой опаздывать. К чему тогда волненья?

— Ну, так-то ни к чему, — пожимая плечами, согласилась Финиста. — Да вроде кто-то видел на окраинах чужого. Дня два назад. А может, не чужого, а показалось им. Когда ж вас спохватились, припомнили, надумали дурного.

— Зачем бы мы ему?

— Да кто их знает, братец! На то они, видать, и чужаки.

— Как папа? Зол?

— Нет, но вот Яр Каир…

4. Разлука

Несмотря на их опасения, детей в тот день совсем не ругали. Родные были рады их целости и невредимости, слегка журили, но больше обнимали. А Яр Каир, выпустив весь свой гнев еще до возвращения внучки, не сказал ни слова, лишь молча смотрел на нее и как-то болезненно улыбался.

За ужином мальчик сделал еще несколько открытий.

Во-первых, ширина кокона из вихрей-змеек, судя по всему, зависела от возраста. У них с Шенне совсем маленькая, у прочих детей — в полтора-два раза больше, а у старшего поколения — почти два с половиной метра в диаметре.

Во-вторых, цвет змеек тоже сильно различался. У его мамы с папой, как и у родителей Шенне, цвет был почти серым, с легким розовым оттенком. Зато у Яра Каира, старейшин и еще нескольких взрослых вихри были почти чистыми розовыми. Учитывая, что розовый цвет давали маленькие лепестки, это, по мнению Талика, могло означать лишь то, что у них все серые листочки должны были плотно зарасти маленькими ворсинками.

Наконец, цвет змеек-вихрей не зависел от освещенности — он всегда был одним и тем же, а сами вихри совсем не отбрасывали теней.

Получив на раздаче свою краюшку хлеба и фрукты, предназначавшиеся для завтрака, он, сильно за день уставши, едва добрел до дома, где его еще ждала отложенная с обеда работа в саду.

На следующий день Талик встал позже обыкновенного. Отец уже ушел на стройку, а мама, стараясь вести себя тише, занималась шитьем.

— Тебе привет, мам, — устало пробормотал мальчик и только тогда заметил, что мамины змейки сильно за прошедшую ночь порозовели.

— И тебе, Талик! Как голова — болит? — перед сном он жаловался ей на усталость. — И ты чего вдруг на меня так смотришь?

— Да ничего, мам. Голова нормально.

— Тогда за завтрак и бегом к Багуру!

— Да, хорошо.

Мальчик перевел взгляд на собственное тело и обнаружил своих «змеек» тоже розовыми. За время сна его серые листики тоже густо поросли новыми розовыми лепестками. Оставалось лишь разобраться с тем, как и куда будут пропадать эти лепестки до вечера.

До полудня Талик разнес десяток предписаний старейшины, все больше и больше привыкая к вихревым змейкам вокруг других людей. Конечно, видел через них он много хуже, зато уже не шарахался от чужих коконов в сторону, смело цепляя туловищем их бока. По розовым лепесткам у него уже тоже была догадка, подтвердить которую он собирался на уроке у Кальина.

Подходя к хижине наставника, Талик присмотрелся к медленным листочкам, поток которых соединял их с Шенне, и по его направлению определил, что она, скорее всего, уже там. Желая увидеться с подругой еще до начала занятий, он ускорил шаг.

Шенне пришла на задний двор старика Кальина примерно за десять минут до его появления. Талика не было, остальные дети почти все были в сборе, тогда как наставник еще задерживался.

Ночь у нее выдалась неспокойной — снился бородатый чужак, умирающий Талик, их взаимное признание, первый поцелуй. К полудню девочка уже чувствовала вялость, несмотря на которую собиралась твердо придерживаться вчерашнего уговора.

«Ну что, придумал?» — хотелось сказать ей, проходя мимо смотрящего на нее исподлобья Хагала.

Сдержалась. Оседлала свой камень, бесстрашно развернулась к остальным.

— Скучаешь без любимого? А, Шенка? — снова напрашивался на неприятности сын кузнеца.

— Немного, — как можно спокойней ответила она, хотя сердце ее вмиг взволновалось, — Хагалек.

От последнего она себя удержать не смогла, ведь тот назвал ее не как человека, а как собаку, которых часто нарекали пренебрежительными человеческими именами.

— Так что? — специально повысил голос мальчик. — И правда его любишь?

— Да, правда, — уже тверже ответила Шенне, хотя пальцы ее рук покрылись мелкой дрожью. — Почему так любопытно?

— Э-э… — мальчик обомлел в глупой улыбке. — Э-э… — начал он оглядываться по сторонам, будто ища какой-нибудь подсказки.

— Чего?! — вконец осмелела она. — Если тебе я нравлюсь, то забудь навеки! Ты ж видишь — мое сердце занято!

— Ну… ну… — растерянно посмеивался Хагал.

Несколько ребятишек стали посмеиваться вместе с ним, настолько потешно он выглядел в своей растерянности.

— Ну, — решил достать проверенные козыри мальчик, — и того уже? — как и днем ранее, он заговорщицки похлопал друг о дружку ладошками.

— Хагал, ну что ты, мы же еще дети! — с интонацией поучающего родителя ответила девочка. — Вот женимся, тогда конечно. Чем мы прочих хуже?

— Ничем, — вероятно, привычная для него роль старшего вынудила мальчика ответить на пикантную тему «по-взрослому». — Ну как-то рано вы, ребята… как-то рано!

— Так сердцу приказать нельзя, — также по-взрослому изрекла Шенне.

— Хм, ну и ну! — осуждающе покачивая головой, былой задира отвернулся.

Пара девочек с ближних камней мигом подскочили к Шенне. Первая доверительно схватила ее за руку, другая лишь навострила уши.

— Шенне, ты это все серьезно? — зашептала первая. — У вас любовь?

— Да, я ж сказала, — тихо подтвердила Шенне. — Разве это дурно?

— Нет-нет, — поспешила оправдаться та, — пожалуй, только смело. А поцелуи… были?

— Был однажды, — румянец окрасил девичьи щеки.

— Ух! Вот же ты даешь!

Когда Талик вошел во двор, девочки все еще щебетали вокруг Шенне. Не слишком понимая, в чем тут дело, он тихо прошел к своему камню, покоящемуся справа от нее.

— Гм-гм, — громко прокашлялась с дальних рядов Сана.

Девочки затихли, обернулись к ней, проследили за ее ехидным взглядом и, завидев Талика, шарахнулись в сторону, оставив Шенне наедине со своим румянцем.

— Привет тебе, Шенне!

— Как и тебе, Талик!

Их розовые вихри-змейки кружили вокруг своих хозяев, однако расстояние между партами не позволяло им слиться в единый поток.

— Все, детки! — захрипел голос наставника. — По местам!

Старик поднял с полу стопку деревянных блюдец и сам начал разносить их по рядам, на каждом камне оставляя по одной посудине.

— Задача ваша такова, — мерно начал бубнить Кальин, — поднять не ниже шеи и не выше головы, а там затормозить Затраком, чтоб она зависла. Всего в призыва два. Все поняли?

Раздалось дружное «угу».

По сути, это был тот же трюк, что Талик провернул на ужине с миской, но теперь силу опускающего дара Затрака необходимо было подобрать с первого раза.

Старик бросил оставшуюся в его руках деревяшку себе под ноги.

— Дар-маджулс, — спокойно скомандовал наставник, и тарелка неспешно поползла вверх, пока через пять-шесть секунд не достигла его подбородка. — Дар-затрак! — снаряд как вкопанный остановился всего парой сантиметров выше.

Талик силился сквозь две стены разделяющих их с наставником вихрей разглядеть розовые лепестки Кальина новым взглядом, но не преуспел в этом. Слишком было далеко и слишком плохо с его места видно.

Тогда он попробовал сам. Сосредоточил взгляд на блюдце, выставил три пальца, произнес призыв. Несколько розовых лепестков оторвались от кружащего вихря, сформировали у каменной поверхности три розовые точки и медленно устремились вверх. Тем не менее, тарелка осталась недвижима.

Секундой позже неудачу потерпела и Шенне. Они в недоумении переглянулись.

Пока строгий наставник не обнаружил их замешательства, Талик поспешил обратить свой взгляд на соседа справа. За вездесущими вихрями он разглядел поднимающуюся тарелку, а когда та взмыла над головой мальчишки (тот припоздал со вторым призывом), увидел и три розовые точки на ее обратной стороне.

— Куда ж торопишься? — заметил оплошность наставник.

Мальчик вскочил с места и попытался ухватить улетающую посудинку руками, но не успел, лишь зачерпнув ладонями воздух.

— Уж поздно, улетела! — махнул рукой наставник. — А вы что?! — рявкнул он на Шенне и Талика.

— Мы сейчас, — заверил его мальчик, сползая со своего камня и садясь рядом с Шенне на корточки. — Давай, — шепнул он ей, — сейчас получится.

Ища поддержки, девочка инстинктивно положила свою руку на его плечо.

— Дар-маджулс, — неуверенно молвила она, и тарелка, чуть накренившись, потихоньку поплыла вверх. — Дар-затрак, — снаряд чуть дернулся и остановился на уровне ее глаз, совсем слегка дрейфуя вниз.

С полной благодарности улыбкой девочка обернулась к Талику. Ей очень хотелось обнять своего любимого за оказанную помощь, а заодно и узнать, что же она делала не так в предыдущий раз.

— Что ж, будто так, — покачал головой наставник. — А ты?!

— Сейчас, наставник! — Талик пересел на свой камень, сдвинулся почти вплотную к деревянному снаряду, сконцентрировал взгляд, произнес призыв.

Тарелка дернулась вверх, но только с одного края, и, чуть поднявшись, соскользнула на каменную поверхность, а потом и наземь.

— М-м-м, — задумчиво замычал старик. — Торопишься. Чуть успокойся и продолжи!

— Хорошо, наставник.

Эта попытка совсем никуда не годилась и очень напомнила Талику самые первые его уроки. Он вроде бы все делал правильно, все как обычно, но призыв работал совсем не так, как прежде. Он словно разучился есть давно освоенной ложкой.

Больше того, теперь он видел, что два розовых пятна, уронив тарелку, взмыли ввысь, а третье, отстав, ковырнуло край тарелки и тоже ушло в небо.

— Что происходит? — укрывая с одной стороны рот ладонью, зашептала ему Шенне.

— Мне кажется, что лепестки твои… меня не очень-то желают слушать, — как можно ближе наклонившись в ее сторону, прошептал мальчик.

— Вот твари! — хихикнула она. — А со мной что?

— Расскажу попозже. Ты ставь тарелку ближе, выйдет лучше.

— Ладно!

Все дело было в окружавших девочку змейках-вихрях, а точнее, в их радиусе. Призыв подъема формировал под дном тарелки три сгустка из розовых лепестков, которые и обеспечивали движение вверх. После разделения небесной силы Шенне на двоих радиус вихрей, в котором могли сформироваться летучие пятнышки, также уменьшился вдвое. Однако стоило Талику встать рядом, как змейки слились и окутали их обоих, обеспечив близкую к привычной дальность действия призыва.

Мальчику же ничего не оставалось, как пытаться найти общий язык с еще вчера чужими для него розовыми лепестками. Получалось это намного медленнее, чем он бы того желал. И если бы не утренняя сцена и не строгий присмотр наставника, Талику бы не удалось избежать язвительных насмешек.

Лишь по прошествии часа у него начало получаться, и, чуть схитрив, он таки смог отчитаться перед наставником. Тарелка была поднята, но остановлена не первым дар-затраком, а уже вторым, примененным без словесного призыва. Глядя на тарелку, внезапно остановившуюся секундой после призыва, старик поморщился, почесал щетину и счел задание выполненным.

Молчаливый призыв оказался неожиданным и для самого Талика. Перед очередной попыткой он просто вспомнил серые в форме яблока листочки, представил сгустки розовых лепестков, в трех точках поднимающих тарелку с нужной силой, и та, еще до того, как слова призыва вырвались наружу, оторвалась от камня вверх.

Это открытие очень его воодушевило, мальчику не терпелось поделиться им с Шенне.

Однако было и то, что его очень расстраивало. Летучие змейки вокруг них быстро серели. Если у других ребят розовый цвет погрязнел лишь слегка, у них с Шенне уже преобладал серый. Розовые лепестки — маленькие агенты могучей небесной силы — тратились слишком быстро.

— Наставник Кальин, — решился еще на одну хитрость Талик, когда тот дал команду работать с камнями, — что-то голова кружится. Могу ли я прилечь?

— Иди, — не посмел усомниться старик, вероятно, и сам прекрасно видевший, что мальчик сегодня сам не свой.

Шенне проводила его беспокойным взглядом.

— Любовная то видно лихорадка, не иначе, — во время перерыва подзуживал над ним Хагал. — Держись, дружок!

— Все из-за глаз? — держа его ладонь и шепча в это время на ухо, пыталась угадать Шенне, чем вызвала умиление среди девочек, теперь не сводивших с них двоих глаз.

— Нет, думаю, все хуже.

— Как хуже?

— У нас с тобою слишком мало сил, — шептал он ей в ответ. — Нам на двоих их просто не хватает.

— Вот же… — закусила Шенне губу, вызвав очередную волну улыбок.

К урокам грамоты мальчик вернулся на свое место и покидал двор Кальина уже как будто здоровым.

По пути домой они завернули на площадь. Получили полагавшийся им обед, нашли самый дальний свободный стол, за которым мальчик и поведал Шенне о своих открытиях. Оба понимали, что, тратя все силы, они подвергают себя огромной опасности. Без дар-бугана их можно было убить одним ударом кулака или случайным столкновением с бегущим прохожим — чужой дар-буган просто испепелил бы их незащищенные тела, как распылил камень, летевший в лицо Хагала. И это уже не говоря о невидимом даре Камилана, излечивающем их раны, а также помогающем поддерживать температуру тела и бороться с разными болячками.

— И что мы будем делать? — поникла девочка.

— Преумножить надо… с тобой нам как-то серую листву.

— Ты ж говорил о розовой и лепестках?

— Все верно, сила — в розовых, они растут на серых. Тогда выходит, преумножим серых, и розовые тоже к нам придут. А с ними уж и сила, не иначе!

— Понятно, только как их получить…

— Не унывай, Шенне, а способ мы отыщем! Пока же…

А пока они решили не появляться у наставника Кальина по двое.

— Согласна. Два дня ты, два я.

— Ага.

Уже на подходе к дому им встретился отец Шенне. Таймур как раз усаживался в запряженную телегу.

— Красавица моя, со мной поедешь? — нежно улыбнулся ей отец.

— Поеду! — обрадовалась дочь, понимая, что это освобождает ее от хлопот по дому. — А куда?

— К Сугару едем. Залезай скорее!

Дети улыбнулись, слегка коснулись друг друга пальцами рук и на том попрощались до вечера. Шенне устроилась на соломе за спиной отца, усевшегося впереди, дабы править лошадью.

Дом Сугара располагался на восточном краю Калахаси, за второй линией посевов. Дойти до него пешком можно было часа за полтора, на лошади — примерно за час, а то и быстрее.

— Пап, а зачем туда мы едем? — довольно рассматривая окрестности, спросила Шенне.

— Скотина дохнет, — отвечал через плечо отец.

— Хм… И животных ты лечить умеешь?

— Немного, дочка, — усмехнулся тот. — Но другие не умеют вовсе!

Они неспешно проехали через площадь, череду безликих деревянных домов, минули озерцо, густо поросшее камышом, после чего наконец выехали на безлюдный простор.

Легкий ветерок нежно трепал ее волосы, безоблачное небо радовало глаз, солнышко мягко нагревало спину. Погода в тот день была прекрасная, и все же, чем дальше они отъезжали, тем хуже Шенне себя чувствовала. Сначала забурлил живот, потом стало жарко, подступила тошнота.

Таймур, не боясь быть услышанным, распевал какие-то старые песни, от которых девочке становилось совсем худо. В один момент она не выдержала, и ее таки вырвало. Однако за громыханием своего голоса отец того не услышал.

— Папа, постой, — борясь со слабостью, она едва нашла силы, чтобы дотронуться до его спины.

— Чего, красавица?! — радостно обернулся тот.

Завидев ее стеклянные глаза, бледное лицо и испачканное рвотой лицо, отец вмиг потерял задор. Он неуклюже затормозил повозку, перепрыгнул к дочери и трясущимися от страха руками стал очищать ее лицо, вопрошать о самочувствии.

— Мне плохо, — отмахнулась Шенне и, отвернувшись в сторону, снова срыгнула, испачкав подол своего платья. — Кажется, я вся горю…

— Никак, гнойница! — предположил он единственное казавшееся ему правдоподобным. — Ох, держись, малышка!

Отец уложил дочь поглубже в солому, стянул с себя тунику и укрыл ею от солнечных лучей. Влетев на облучок, он спешно развернул коня и, не жалея того, во всю прыть погнал его домой. То и дело он хлестал животное по крупу, тогда как старенькая телега, подпрыгивая на ухабах, едва эту тряску выдерживала.

— Быстрей же, кляча! Ну, давай быстрей! — злился на лошадь отец.

Лежа под отцовской туникой, девочка с трудом могла заставить себя думать. Ее затуманенное сознание представляло перед ней образ Талика, их объятий, каких-то нежных и доверительных слов.

Тогда вдруг как гром среди бела дня в ее голове пронеслось: «Умру вдруг я, умрет тогда и он!». Тут же она постаралась собрать остатки сил, сжала себя обеими руками, подняла веки. Тяжело дыша, девочка обещала себе, что будет держаться так долго, как только сможет.

Когда взмыленное животное влетело на мостовую, распугивая по пути встречных прохожих, Шенне внезапно стало лучше. И жар ушел, и в глазах прояснилось, и тошнота почти разом сошла на нет.

— Папа, послушай, — снова постучала она по отцовской спине, — кажется, мне лучше.

Таймур сбавил прыть, но повозку не остановил.

— Ты как? — обернулся он.

— Мне лучше, — громче повторила Шенне.

— Правда?

— Да, намного. Я думаю, уже могла б дойти сама.

— Даже не думай! Жар прошел?

— Ага.

— Неужто обошлось? — буркнул себе под нос отец и, успокаиваясь все больше, легонько пришлепнул вздумавшую было отдохнуть кобылу.

Прибыв, Таймур спешился, на руках занес девочку в дом. Яр Каир встретил его на пороге.

— Случилось что?! — всплеснул он руками, выбегая к ним.

— Пока не знаю, — устало отвечал отец, — но главное, намного лучше стало ей!

— Дед, не волнуйся, — попыталась успокоить того девочка.

Отец перенес Шенне в ее уголок, аккуратно уложил в постель и нежно поцеловал в лоб.

— Поспи, красавица!

— Таймур, — в тревоге подозвал его Яр Каир.

Тот подошел и успокаивающе потрепал старика по плечу.

— Сходи, как сможешь, к Альме, — негромко бормотал Яр Каир. — У них Талик сегодня очень что-то плох…

5. Яр Каир

Когда Таймур зашел осмотреть соседского мальчика, тому уже сильно полегчало. Симптомы, пересказанные ему Альмой, до удивления совпадали с теми, что были у Шенне, — живот, жар, слабость, рвота.

— Вы на обеде вместе были? — обратился он к Талику.

Тот согласно кивнул.

— Что ели?

— Лепешка кислая, орехи, персик, груша.

— Понятно.

По словам Таймура, они с Шенне, вероятно, получили грязные фрукты или порченые орехи, произошло желудочное расстройство, которое уже спровоцировало «небесное истощение». Последнее не было очевидным, однако тот факт, что оба ребенка очень быстро одолели болезнь, по мнению лекаря, указывало на то, что произошло это, скорее всего, под воздействием небесной силы.

— Настой ромашки, в день три раза, — вынес вердикт Таймур. — Силу небесную пока не применять. Два дня. А лучше даже три.

— Да, хорошо. А как наставник Кальин?

— Три дня пропустишь.

— Яр Багур?

— Два дня. Я упрежу его, побудь ты лучше дома.

— А как Шенне?

— В порядке, не волнуйся. Ее назавтра сможешь навестить.

По возвращении же домой Таймуру еще долго пришлось успокаивать Яра Каира, сильно за свою любимую внучку обеспокоившегося.

На следующий день, закончив с рутинной работой в огороде (от которой доктор не освобождал), Талик пересек улицу и осторожно постучал в дверь. В калахасской общине было принято стучаться, дабы хозяева, занятые важным делом, могли крикнуть гостю «Не сейчас!», на что обижаться или злиться не полагалось.

Не дождавшись ответа, мальчик потянул на себя дверное полотно и вошел внутрь. Завидев его, Шенне вскочила с постели и бросилась навстречу.

— Как ты вчера?! — схватила она его за обе ладони.

— Я думаю, что так же, как и ты, — улыбнулся ей мальчик.

— Считаешь, то расстройство живота? — потянула она его в свой угол.

Они забрались на ее кровать и, как прежде под ясенем, уперлись спинами о стену, сцепили в замок пальцы соседних рук.

— Нет, думаю, мы силы истощили.

— С чего ты взял?

— Вчера все наши вихри испарились. Сначала сжались, а потом исчезли вовсе.

— С чего вдруг? — нахмурилась девочка. — Ты же сэкономил силы?

— Поток листочков между нами… помнишь?

Она в ответ кивнула.

— Чем дальше уезжали вы, тем он тянулся больше. Тем больше листиков твоей души он забирал в себя.

Об этом следствии применения призыва Лаллака, к сожалению, ни одна известная им легенда не рассказывала.

— Вот только не моей, а нашей! — поправила Шенне.

— Конечно, теперь нашей.

— Нельзя нам сильно отдаляться, так, выходит? — мило склонила она голову в сторону Талика.

— Выходит, так. И также это значит, что листиков нам нужно больше, чем отдал я Боре, — мальчик тяжело вздохнул.

Вздохнула и Шенне.

— Мысль есть одна. Послушаешь?

— Конечно!

Идея Талика заключалась в том, чтобы попытаться забрать немного «листиков души» у других, ведь у каждого из их родителей этих листиков было в два-три раза больше, а у Яра Каира — наверное, и в четыре раза больше, чем у них двоих вместе взятых.

— Если забрать у каждого немного, то и вреда не будет им тогда, — заключил мальчик.

— Не будет, да! — закивала Шенне. — Вот только как их взять?

— Никак, ведь у листков нет плоти.

— А если дар-матик?

— Мысль здравая, Шенне, — без энтузиазма согласился Талик, — но тоже не выходит. Они все время носятся, как осы, матиком зацепить нельзя.

— Ты уже пробовал?

— Ага.

— Как жаль.

— И мало взять. Еще бы надо, чтобы душа их как-то приняла. Хотя, тут проще.

— Почему же проще?

— Смотри, в потоке между нами скорость ниже, — движением своей ладошки он продемонстрировал ей примерную скорость. — А значит, затащить в него листок не так уж сложно.

— Но примется ли он? Вдруг отпихнут?

— Или промчатся сквозь.

— Ага, возможно.

Дети синхронно опустили носы. Решение их проблемы никак не просматривалось. Талик, ломавший над этим вопросом голову все утро, уже не пытался найти ответа. Все выглядело мрачно.

— А во сне смотрел? — после долгой паузы, в течение которой мозг Шенне продолжал штурмовать проблему, спросила она.

— Как так во сне? — не сразу понял Талик.

— Во время сна… у папы или мамы. Их змейки так же быстры?

— Не проверял.

— Идем! — воодушевилась девочка.

Шенне стремительно потащила его к ведущей на задний двор двери. Сквозь щель в ней легко было услышать могучий храп Яра Каира. Аккуратно, чтобы не разбудить дедушку скрипом старых петель, девочка отворила дверь до середины.

— Давай, смотри! — прошептала она, подпихивая мальчика.

Талик заглянул на веранду. Подсунув под голову скомканную звериную шкуру, Яр возлежал на своей излюбленной кушетке. Сильные руки его замком сцепились на животе. Свист из ноздрей и храп то и дело прорывались наружу. Однако змейки-вихри все так же резво вертелись вокруг спящего тела.

Мальчик вернул свою голову в дом.

— Не выйдет, — было обретенная надежда ускользала.

Он зацепил несколько пальцев на правой руке Шенне и потянул к их прежнему месту раздумий.

— А если с мертвеца? — не собиралась сдаваться она.

Шенне подумала, что душа, судя по всему, сильно привязана к телу — вне зависимости от того, в сознании находится человек или нет. Но если тело умерло, то душе нет резона за него держаться, и ее частички, имевшие, по словам Талика, форму листиков, можно было бы тогда подобрать.

— И правда! — загорелись глаза мальчика, которому данная логика оказалась близка. — Я думаю, Шенне, сработать может!

— Талик, — пока еще осторожничала девочка, — но как же нам пробраться к трупам?

Опасения ее не были напрасными. Хотя в Калахаси редко выдавался месяц, чтобы Совет не объявлял об уходе из этого мира одного из членов общины, похороны оставались делом семейным. Сначала с умершим прощались его близкие родственники и друзья, а после тело сжигали — как правило, прямо на заднем дворе у семьи погибшего. Попасть на этот скромный ритуал чужим, а уж тем более чужим детям, было почти нереально.

— Непросто будет. Проберемся ночью!

— Да, если к ночи не уйдет душа.

— Согласен, но других же вариантов нет.

Условий успеха становилось слишком много, чтобы искренне радоваться подобному плану. Надо было вовремя узнать о смерти, угадать, чтобы тело не сожгли в тот же день, выскользнуть из родительских домов в ночи, а еще надеяться, что «листики души» удастся поймать и затащить в поток. Оба они внутренне чувствовали, что дело их обстоит по-прежнему скверно.

— Давай попробуем подвигать те листки, которые в потоке между нами, — предложил Талик, полагая, что лучше делать хоть что-нибудь, чем просто грустить.

— Давай. Но как я помогу?

— Советом!

— Попробую! Рассказывай, что там творится.

Талик отсел от ее кровати к окну, чтобы их змейки снова разделились, а между возник кольцевой поток серых с розовым листиков. Хотя поток двигался довольно медленно, задача все равно представлялась ему сложной, ведь применять призывы перемещения к движущимся предметам всегда было очень сложно.

Мальчик нацелился на первый выплывший слева листик и произнес призыв. Несколько розовых ворсинок моментально оторвались с ближайших вихрей, собрались в три маленькие точки, метнулись на пару сантиметров вправо и испарились. Листок же, в который он метил, за это время уже ускользнул дальше по потоку.

— Не успеваю, — прокомментировал Талик. — Пока я целюсь, листик убегает дальше. Сейчас вот, дар-матик… Нет, снова.

— А если целить пустоту? Туда, где появиться должен?

— Так и хотел. И снова дар-матик, — он знал, что, видя форму серых листочков и розовые лепестки, ему достаточно было произнести слова призыва мысленно, но продолжал говорить вслух, чтобы Шенне было понятнее. — Нет, слишком рано.

Он истратил не меньше десяти попыток, прежде чем начал ощущать ритм движения «фрагментов души» между ними.

— Вот, зацепил! Эх, жаль, сорвался…

— Уже прекрасно, что их можно ухватить! — глаза Шенне вновь заблестели.

Хоть что-то у них начало получаться.

— Да тут и я растяпа, — заскромничал Талик, который все еще не мог синхронизироваться с новыми листиками. — Твои листочки плохо со мной ладят.

— Они такие же мои, как и твои, — снова напомнила девочка.

— Конечно, но твои они всю жизнь, мои — всего лишь пару дней последних.

Когда он стал достаточно точно попадать, оказалось, что далеко отодвинуть листик из потока нельзя. Сколько небесных сил на это ни направляй, он уходил в сторону не более чем на три-четыре сантиметра.

— Теперь нам главное, чтоб принялись чужие, — заключил Талик, вдоволь наупражнявшись с даром Матика.

— Ага, согласна! Сходим за обедом? Уже ведь полдень.

— Мы вдвоем пойдем? Или разбудим Яра?

— Пошли будить. Довольно ему спать!

В тот день Яр Каир с самого утра чувствовал себя неважно. И тем не менее старый муж вышел на привычный утренний обход по западным окраинам. Совет уже не спрашивал с него за обходы, но дед чувствовал за ними свой долг. Воротившись раньше обычного, он доплел до своей кушетки и кряхтя завалился на отдых.

— Эй, дедушка, — легонько потрепала его за плечо Шенне. — Де-да! — усилила она напор.

Яр Каир дернулся, однако подняться не смог.

— Ше… бур… долина… На держаться… Да… — пробормотал что-то несвязное Яр, еще раз попытался встать и, не сумев, снова опустил голову на смятую в несколько слоев шкуру.

— Мне кажется, Яр плох, — произнес мальчик, указывая Шенне на перекосившееся, потерявшее симметрию лицо старика.

— Искать скорее папу надо!

Помедлив лишь секунду, Шенне схватила Талика за руку, проволокла того за собой через весь дом, затем на улицу и, неизменно обгоняя мальчика по пути, устремилась к дому старейшин.

Сначала им пришлось найти Яру Аржану, от которой отец получал ежедневный список больных, затем пробежать по пяти семьям из этого списка, еще раз заглянуть на площадь в надежде найти его за обедом, а после навестить еще одного больного, прежде чем найти Таймура и спешно направить его на помощь деду Каиру.

Ужасно к тому моменту измотавшись, они уже не смогли бежать вместе с отцом и, тяжело дыша, теперь с трудом волочили ноги по пути назад.

— Талик, — наконец смогла говорить девочка, — мне кажется, я человек дурной.

— О чем ты говоришь, Шенне? — возмутился мальчик. — С чего ты вдруг дурная?

— Да сам смотри, — виновато опустила она взгляд. — Деда в беде сейчас, а я, дурная, все думаю, как мы его листочки заберем.

Мальчик не нашел, что сразу ответить, лишь сжал плотнее ее худенькую ладонь.

— Так что, дурная? — слезы тут же навернулись на ее серые с голубым глаза.

— Я так не думаю, Шенне.

— Ты врешь! — чуть не вскрикнула она.

— Я никогда тебе не врал.

— И впредь не вздумай! — девочка всхлипнула.

— Все так и будет. Вот скажи, Шенне, ты смерти деда хочешь?

— Нет, конечно!

— И мы, чтобы ее не допустить, сейчас избегали с тобой все ноги.

— Все так.

— Ты разве поступила дурно?

Шенне вздохнула.

— Не поступила, а подумала, скорей.

— Шенне, поступки в сотню раз важнее! Да и потом, не так уж неверны те мысли…

— Чего?

— Смерть Яра может принести не только горе.

— Я понимаю, и от этого как раз мне стыдно.

— Но это ж правда, что ее стыдиться?

— Наверно, нужно просто успокоить сердце.

— Ага, холодный ум, — вновь аккуратно сжал ее ладонь Талик, подумав, что, если бы их не могли увидеть, он бы обязательно обнял ее за плечи и поцеловал во влажную от слез щеку.

Будучи крепок телом, Яр Каир, как говорила Дафна, имел нежную и ранимую душу. Сначала пропажа Шенне, а сразу после ее внезапная болезнь заставили старика сильно волноваться.

— Уж это старость, — заключил Таймур, увидев характерные симптомы близкой смерти. — Время на исходе.

На этот раз Таймур был прав. Не прошло и суток, как Яр Каир умер.

6. Проводы

Хотя Яр Каир был при смерти, ни Таймур, ни Дафна не могли оставить возложенную на них работу, тем более что хворающая скотина Сугара, оставшаяся без осмотра двумя днями ранее, все еще требовала к себе внимания. Да и смысла в пригляде за отцом, по мнению Таймура, было мало — помочь он ничем не мог, а утешения потерявшему ясный разум были не нужны.

В итоге наблюдать за Яром оставили Шенне. Свободная от занятий и общественной (но не домашней) работы, она вполне могла справиться с функциями сиделки.

Перебирая на заднем дворе опавшие фрукты, девочка пыталась осмыслить свои вчерашние никуда не ушедшие, а лишь ослабшие терзания.

«Итак, поставить в центр нас двоих, — вспоминая заветы Рахмы, рассуждала она. — Итак, благополучие и счастье».

В голове у нее возник образ мальчика, уже возмужавшего, но с прежними его грустными глазами, светлыми, неровно стриженными до плеч волосами.

«Дед был мне помощью, поддерживал и защищал. Играл со мной и делал за меня работу… Его уход, конечно, для меня потеря. А значит, так же и для нас двоих. С другой же стороны, с его уходом мы сможем нашу слабость одолеть… Выходит, что печаль от первого и радость от второго…»

Пытаясь оценить, что для них двоих из этого более важно, Шенне склонялась к преодолению слабости, из чего ей начинало казаться, что она не только не должна смущаться этих мыслей, но и предпочитать смерть деда его выздоровлению. Однако это казалось настолько неправильным, что девочка даже начала сомневаться в верности казавшихся до того незыблемыми заветов.

«Нет, все не так! Здесь нету «или-или»! — решительно заявила она себе. — Ведь мы могли найти листочки у других. Да, это было б дольше и сложнее, но в итоге… мы получили б их, и дед остался б жив. Вот лучший вариант, его желать и надо!»

Девочка ободрилась, руки ее непроизвольно ускорили работу.

«А если смерть придет, то надо взять, что сможем. И отложить печаль, пока не завершен наш план!»

На том и порешив, она окончательно отогнала назойливую совесть, успокоилась.

Талик наведался к ней около полудня. Равно как и Шенне, его по уши загрузили работой, так что он, даже сильно торопясь с ее завершением, не смог вырваться раньше.

— Как ты, Шенне?

— Да я нормально.

Внимательно присмотревшись сквозь кружащие около нее вихри и не увидев на лице девочки особой печали, Талик оставил этот вопрос.

— А Яр?

— Все так же плох.

Они вышли на веранду. Змейки Яра Каира потеряли почти весь розовый, стали ощутимо медленней и сжались в диаметре, тогда как число их витков вокруг тела Яра, наоборот, почти удвоилось.

— Послушай лучше, как я рассудила, — девочке не терпелось поделиться своими мыслями с другом. — Идем за мной, сейчас я расскажу.

Когда они вернулись на веранду с корзинкой гнилых яблок, Талик сразу заметил, что вихри вокруг Яра Каира уже не вьются. Более того, теперь мальчик не мог видеть и самого тела, оно словно было усыпано тонким, но плотным слоем серых листьев.

— Шенне, он умер, — без сомнений произнес Талик.

— Ты уверен?

Девочка подбежала к телу и, не услышав дыхания, осторожно кивнула.

— Да, так и есть, — сглотнула она. — А что с листками?

— Осыпались на тело и лежат, — Талик подошел поближе. — Они намного больше, чем у нас, примерно раза в три. Еще на гриб похожи.

— Ты можешь подхватить?

Мальчик направил розовые ворсинки к верхнему серому листу, лежащему на груди Яра. Лист дрогнул, но оторвался лишь на самую малость. Умершее тело все еще крепко его удерживало.

— Нет, не могу. Не отпускает тело.

— Давай другой.

Поглощенные решением стоящей перед ними задачи, дети спокойно и даже как-то буднично восприняли случившуюся прямо у них на глазах смерть. Они, безусловно, были взволнованы, но не от вида мертвеца рядом с ними и не от ужаса смерти, а из опасений за успех задуманной операции.

— Мы подождем, Шенне, — предложил он после нескольких тщетных попыток.

Стоило ему сказать эти слова, как один из листиков, лежавший примерно в том месте, где находились колени Яра, оторвался от остальных и стал медленно подниматься вверх.

— Постой, один пошел! — пульс мальчика ускорился. — Встань вот туда, Шенне, чтобы возник поток меж нами.

Девочка встала у изголовья кушетки, он остался у ног. Одна из частей кольцевидного потока оказалась аккурат над мертвым телом.

— Талик, ну что там?!

— Жду. Чтоб он взлетел повыше.

Серый листок, размером примерно два на пять сантиметров, медленно поднимался к потоку, немного левее от него. У мальчика мелькнула идея подвинуть не лист, а самого себя, чтобы соединяющий их с Шенне эллипс оказался прямо над поднимающимся листом, но он уже нацелился на ранее оговоренный вариант действий.

Талик уже приготовился к призыву, как листик, словно под действием магнита, сам метнулся к потоку, был сбит там очередным листком, и, закрутившись, после встроился за ним и был увлечен в направлении мальчика.

— Ух ты! — проводил он глазами траекторию движения листа. — Выходит, все так просто?!

— Что, получилось?

— Да. И вовсе без усилий. Поток его как будто засосал!

— Выходит, часть его души сама идет к нам? — горький комок подкатил к горлу девочки.

— Как будто так.

— Что ж, дедушка, тебе спасибо! — выдавила она и, закрыв глаза ладошками, тихо заплакала.

Талик усердно отлавливал восходящие примерно каждые полторы минуты листки, пока не ощутил себя сильно голодным. Ему было сложно представить, как много в душе Яра этих листков, но, судя по тому, что он за ними все еще не мог узреть настоящего тела, становилось понятно, что за короткое время им не управиться.

— Нам надо бы с тобою за обедом сбегать, — поделился своими соображениями Талик.

— Не много так упустим?

— Я не знаю, — пожал мальчик плечами. — Иначе потеряют нас.

— И правда.

Их родители частенько справлялись у поваров, приходили ли их чада трапезничать. Для того чтобы в этот раз не прийти, нужно было иметь веские основания, а рассказывать о том, что они собирают частички души умершего Яра, поскольку Талик свою душу потерял, а Шенне поделилась с ним своей, и им теперь не хватает небесной силы, дети были еще не готовы.

— Про дедушкину смерть не говорим?

— Давай не будем, выиграем время.

На том они и решили. Второпях прибежали они на раздачу, получили свои лепешки и сыр, и только было двинули обратно, как встретили Альму. В этот раз без яркой одежды, в обычном для калахасок сером до колена платье, увидев их, она им кротко и в то же время величественно улыбнулась.

— Как Яра самочувствие?

— Все так же, — взял на себя бремя вранья Талик.

Шенне согласно закивала.

«Теперь, похоже, лгать придется постоянно, — подумала тогда девочка. — Пусть так, но врать ему не буду!»

— И хорошо, бегите, — погладив обоих по макушке, отпустила их Альма.

Вернувшись, они продолжили сбор отрывающихся в небеса листочков. Казалось, что за время их отсутствия мало что изменилось. Тело Яра все еще было застлано серыми листиками, проплешин между ними почти не было видно, так что невозможно было понять, как много их еще у него осталось.

Талик сосредоточенно пытался не упустить ни одного листка, используя как дар Матика, так и перемещая свои с Шенне тела. Попутно, дабы та не успевала грустить, он рассказывал девочке о происходящем.

— С тобою рядом, чуть левее сдвинься, — указывал он пальцем на место, где серый листок приближался к потоку-кольцу.

Так продолжалось до вечера, пока не вернулся с обхода больных Таймур. Обычно, как и многие другие калахасцы, он шел сразу на ужин и уже потом вместе с семьей возвращался домой. Однако в этот раз что-то, возможно, тусклая надежда на выздоровление отца, заставило его вернуться заранее.

— Что происходит? — застав двоих сидящими по разные стороны у кушетки Яра Каира, спросил он.

— Ах! — вспрыгнула со своего места Шенне, напугавшись его неожиданным появлением. — М-м… папа, деда умер, — она быстро взяла себя в руки, опустила глаза и вновь присела на кушетку.

Талик замер напротив, продолжая безмолвно выцеливать очередной листок.

— Давно?! — казалось, Таймур не только сильно расстроился, но и разозлился.

— Да нет, не очень, — снова солгала девочка.

— А ты зачем здесь?! — рявкнул он на Талика.

— Э-э… — растерялся мальчик.

— Он чтоб мне страшно не было, — попыталась вмешаться девочка с новой ложью.

— Уйди, Талик!

— Но папа!

— Я сказал! — еще сильнее повысил тот голос.

Мальчику ничего не оставалось, как вновь подчиниться взрослой воле.

В тот вечер Шенне почувствовала, что в сердце ее что-то очень сильно переменилось. Слепая обида, нанесенная ей отцом, резко контрастировала с тем бережным и честным отношением, которое она ощущала к себе со стороны Талика. Блеск непогрешимости отца как будто стал угасать, она вдруг стала подмечать его недостатки, коих ранее вовсе не видела. В тот вечер отец перестал быть для нее идеальным.

Таймур и Шенне покинули дом с последним ударом колокола. Альма с Таликом, как и в прежние дни, уже ожидали их с другой стороны.

Не боясь снискать осуждения со стороны отца, Шенне первой подошла к мальчику, взяла того за руку и повела в сторону площади. Родители последовали за ними.

— Я разузнал у мамы, тело Яра, — заговорил Талик, как убедился, что родители их не могут слышать, — сожгут сегодня или завтра в ночь.

— А от чего зависит?

— От того, как скоро смогут все с ним попрощаться. Все дети, братья, сестры и друзья.

— Что делать будем?

— Думать от плохого.

— Согласна. Надо убежать быстрей!

— Ага, и у меня еще одна идея…

За ужином Таймур известил старейшин о кончине Яра Каира, и одной из них — Яре Аржане — было поручено сказать прощальное слово. Обычно прощальные речи в общине были лишены пафоса, но в этот раз умер Яр, да еще и старый приятель этой самой Аржаны — пожилой, но сильной голосом и духом женщины.

Сначала Яра говорила о сотнях лун, в течение которых Яр Каир был надежным защитником Калахаси, о совершенном им подвиге, когда тот в одиночку справился с шестью не пойми откуда взявшимися разбойниками. Затем о преданности Яра общине. Оказалось, что за всю его жизнь Яр ни разу не был наказан Советом и не нарушил ни единого положения устава. Завершила же старейшина надеждой, что душа Яра Каира возродится в его потомках.

— Не будем же печалиться, родные, — прогремела она. — Яр, отдыхай!

— Яр, отдыхай! — дружно поддержала ее толпа.

После Таймуру был передан горшочек с ароматным маслом для совершения обряда сожжения, а слово взял Яр Минжур.

— Сказать о том хочу, родные, — не в пример Яре хриплым и старческим голосом начал тот, — что есть у нас теперь одна беда. Была она и раньше, но теперь… становится все более грозящей. У нас всего теперь три воина толковых. И это очень мало! М-да… Едва ли с воинством таким… удастся выдержать набег нам.

Народ беспокойно зашумел.

— Спустя пять дней начнется Праздник молодых. Все, кто проявит склонность к боевым дарам, защитниками станут, и не важно… каков талант у них в ремеслах прочих будет.

Праздник молодых проводился в Калахаси каждые десять месяцев и по факту, как это нередко бывает, праздником не являлся. На мероприятие собирали всех подростков возрастом от ста восьмидесяти до ста девяноста месяцев, дабы в течение нескольких дней определить им подходящее ремесло. На выбор влияла не только расположенность детей к тем или иным небесным дарам, но и текущие нужды общины.

Однако Талик с Шенне были еще слишком молоды, чтобы думать о грядущем празднике, равно как о насущных проблемах поселения. Их первостепенной задачей было как можно скорее ускользнуть с общинного ужина. Они быстро закончили с похлебкой, уже набили рты оставшейся после нее ржаной булкой и теперь только ждали удобного случая. Тот представился, когда к Таймуру с Дафной один за другим стали подходить калахасцы, предупреждая о скором своем визите.

Талик кивнул девочке, и та, незаметно забравшись под стол, вынырнула с обратной его стороны.

— Скорее выводи нас, — шепнул ей Талик, среди множества змеек-вихрей, летающих вокруг ужинающих калахасцев, неспособный понять нужное направление.

Шенне схватила его за руку и увлекла вдоль рядов. В считаные минуты они домчали до дома и заняли свои прежние места возле тела Яра.

— Так в чем твой план?

— Пригнись, — мальчик почти вплотную прислонил свою правую щеку к мертвецу.

Правая сторона потока между ними погрузилась в слой «листиков души» Яра Каира и уже сама стала высасывать из него слабо держащиеся листки.

Мальчику было сложно оценить собранный таким образом урожай, но вскоре в дальней от Яра половинке потока движение листиков сильно ускорилось. Как будто они с Шенне были сообщающимися сосудами, в каждом из которых объем серых листочков неизбежно должен быть одинаковым.

— И повторяй за мной.

Талик стал медленно сдвигать шею вглубь кушетки, позволяя потоку высасывать некрепкие листики дальше по ширине тела.

— Все, больше не идет, — вскоре заключил он, увидев, что скорость потока в противоположной его части пришла в норму.

— Мы много взяли?

— Кажется, немало, — оценил Талик многочисленные появившиеся проплешины в покрывале из серых листьев.

Еще одним свидетельством успеха были распухшие вокруг них коконы вихрей-змеек — их радиус увеличился с прежних тридцати до примерно пятидесяти сантиметров.

— Побудь со мной, пока все не пришли, — тихо попросила девочка. — Одной не по себе совсем и грустно как-то…

— Да, хорошо, Шенне, — Талик и сам не хотел уходить. — Но даже без меня, когда ты будешь к Яру подходить, то несколько листочков, вероятно… войдут в поток.

Мальчик был уверен, что если он будет дома, а Шенне будет у изголовья кровати, какая-то часть потока окажется прямо над телом Яра и сможет зацепить еще несколько «частичек души», особенно если поток окажется близко к плоти.

— Да, так и сделаю, — устало, но с чувством удовлетворения от выполненной задачи смотрела на него девочка.

— Тебе нехорошо?

— Нормально, — слегка скривилась она. — Мне противно просто.

— А отчего?

— Не знаю, — отмахнулась Шенне. — От суеты, от смерти, от обиды. Все разом, — глаза ее вмиг стали влажными.

Тогда Талик подошел к ней, обеими ладонями от лба к ушам разгладил ее волосы, чуть наклонил ее лицо и, едва касаясь, поцеловал в губы, а затем прижал ее голову к своей груди. Сделал он это не думая и совсем без волнения, поскольку уже ничуть не страшился отказа или негодования с ее стороны.

— Крепись, Шенне. А завтра все обсудим. Если захочешь.

Вскоре пришли взрослые, и мальчик, не дожидаясь их появления на веранде, ушел через огороды, не желая в тот день еще раз попасться Таймуру на глаза.

Поочередно гости, среди которых были дети Яра Каира, их семьи, но больше его товарищи по службе, друзья и старейшины, подходили к телу Яра, дабы прошептать над ним напутственные слова. Калахасцы верили в жизнь после смерти, за которой должно было следовать перерождение души в ином теле.

Шенне отвели в сторонку, не оставив никакой возможности оказаться у изголовья. Однако девочка, обнаружив в себе недюжинную целеустремленность, вместо этого стала бродить по двору, наиболее часто топча те тропинки, что, по ее мнению, должны были расположить поток серых листиков между ней и Таликом под требуемым углом.

Ближе к полуночи тело Яра было отнесено на дальний край их двора, положено на поленья, полито полученным от Совета маслом и без лишних слов предано огню. Шенне стояла рядом с мамой, наблюдая, как огонь пожирает мертвое тело.

— Давай же отойдем туда, — потянула она в сторону маму, дабы воображаемый ею поток листочков оказался над костром.

Если бы Талик был с ней, он бы увидел, как серые «листики души» Яра Каира кучными косяками, словно поднятые сильным ветром, отрываются от тела Яра и устремляются ввысь.

«Спасибо, дедушка, — поблагодарила про себя Шенне, в суете целеустремленности так и не успевшая ощутить печали. — Прости, что не скорбела, как должна».

7. Чужие дары

Днем позже Шенне с Таликом наконец смогли собраться у их излюбленного ясеня. Девочке уже не хотелось обсуждать свое вчерашнее смятение — душа ее успокоилась, суета ушла, вернулась былая ясность мироощущения.

— Давай, Талик, в чем я была нехороша два дня последних? — начала первой она с уже обыденного для них разбора.

— Мне нечего сказать, Шенне. Тобой я всем доволен.

— И я тобой. Но кое-что хотела б рассказать. О недовольстве тоже, но уже другом.

Девочка подумала, что если расскажет ему о своей раздраженности поведением отца, это поможет им предотвратить подобные проступки уже со стороны Талика. По сути, это было нечто подобное обучению на чужих ошибках, о чем несколько в других выражениях она уже слышала от родителей и наставника Кальина.

— Конечно, говори. В чем дело?

— В папе, — начала девочка и тут же поняла, что правильные слова не идут в голову, не ложатся в привычную калахасскую полурифму, — вчера с тобой грубил, с утра сегодня маме… хотя вины совсем и не было ее.

— Расстроен смертью Яра?

— Так, конечно… вот только мы-то с мамой здесь при чем? Мы что, виновны в смерти деда? — разбуженная обида вмиг завела ее. — Или, быть может… мертвый дед важнее нас живых?

— Считаю, ты права, Шенне, — после непродолжительной паузы отозвался мальчик. — В центре его решений быть должны вы трое. А он о вас не думал, о своих печалях лишь.

— Все так, Талик. Но ты вот так не делай!

— Не буду, — кивнул он. — Я постараюсь, очень обещаю. Но если все ж такое допущу, то ты должна сказать о том мне сразу! Без всяких умолчаний и обид!

— Да будет так.

Довольные собой, продолжая держаться за руки, словно духовной связи между ними было недостаточно, дети замолчали.

— Талик, а что с нашей душой? Намного приросла она вчера?

— Удвоилась.

Утром мальчик уже мог видеть, что радиус вихрей-змеек вокруг него вырос почти до шестидесяти сантиметров, что заметно улучшило ему обзор ближайших к нему вещей.

— И это значит… что у наставника теперь проблем не будет? Сил же хватит?

— Сил хватит, — усмехнулся мальчик, — но проблемы будут. Как твои листики не слушались меня, так листья Яра будут чужды нам обоим.

— Мы к ним привыкнем, — ничуть не обеспокоилась Шенне. — И они к нам тоже.

— Угу.

— Тогда займемся чем? — повеселела девочка.

— Давай проверим их, — Талик остался серьезным, не поддержав ее стремления к игре.

— Кого?

— Небесные дары от листьев Яра.

— Ты серьезно?!

— Ну да! Нам к Кальину сегодня не идти, все наши вихри розовы сполна. Когда еще подобный случай подвернется?

— Да, но… — засомневалась девочка, — разве это можно? Самим, до праздника? До ста восьмидесяти лун?!

Община придерживалась правила выявлять у подростков большие небесные дары строго в дни Праздника молодых. У традиции, впрочем, были свои основания.

Во-первых, считалось, что лишь к четырнадцати-пятнадцати годам дети могут высвободить небесную силу, достаточную для сложного призыва, не истощая свои защитные дары. Во-вторых, было подмечено, что наследные дары могут никак себя не проявлять до указанного возраста. Наконец, первый призыв считался настолько важным, что для него полагались обязательными наставления мастера, владеющего тем же даром, — неудача с первым призывом почти гарантировала проблемы с его применением в будущем.

— Уверенности нет, Шенне, — не стал спорить Талик. — Но это ж не наследные дары. Это души частички, которые дары уже имели. Нам остается лишь учить призыв.

— Да так-то да… — все еще сомневалась она.

— И нам они нужны сегодня, — спокойно продолжал мальчик, — не через тридцать лун. Ведь окажись мы снова как тогда, против чужого… что б мы предприняли с тобой?

Припомнив все еще не успевшие померкнуть страхи того дня, Шенне вздрогнула.

— Да, здесь ты прав. Нужна нам сила и способность защититься, — осознав важную цель, она наполнилась решимостью. — Мне кажется, что коготь я призвать смогу.

Все знали, что Яр Каир обладал двумя небесными дарами воина — лазурной чешуей и темно-синим когтем, что и в его времена уже считалось большой удачей. Коготь был менее ценным даром, им обладали многие воины общины, тогда как лазурная чешуя со временем среди калахасцев извелась. Яр был последним ее живым носителем.

— Тогда давай.

Девочка встала, сфокусировала взгляд на правой руке, постаралась представить образ синего когтя, что не так давно демонстрировал ей дед, и бойко выкрикнула широко известные слова призыва:

— Дар-сомран!

Рой розовых лепестков сорвался с кружащих вокруг Шенне вихрей, устремляясь к ее правой руке, и каким-то таинственным образом, словно каждый лепесток знал, что ему надо делать, начал формировать небесное оружие — сначала стреловидное лезвие, а затем тонкую рукоять, с запасом обвившую четыре пальца девчачьей ладони.

— Так и должно быть? — указал мальчик на словно покусанную правую сторону когтя.

— Получилось плохо, — виновато пробурчала Шенне. — Чуть стоило отвлечься, и вот так… И цвет не тот, и очень долго было.

Насколько девочка помнила, призыв деда длился менее двух секунд, а его клинок был идеально ровным и отливал ультрамарином. У нее же получилось покусанное голубое лезвие, на призыв которого понадобилась почти половина минуты.

— Не беспокойся, — подбодрил ее мальчик, — это ж первый раз. Давай проверим, что наш коготь может. Тяжелый он?

— Нет, ничего не весит, — Шенне покрутила кистью и легонько махнула когтем в сторону.

— И хорошо. Вон тот вон камень, — Талик указал на булыжник размером с пару детских кулаков, уже очень давно на их поляне валявшийся. — Разрежь его.

— Сейчас…

Девочка подползла к камню, прицелилась и, слегка замахнувшись, без труда разделила его пополам. Вернее даже сказать, не пополам, а на меньшие половинок части, так как на толщину лезвия их сумма стала исходного булыжника меньше. В земле под камнем остался след от прошедшего внутрь почвы клинка.

— Невероятно жгуч! Давай еще проверим, — Шенне присела на корточки и начертила длинную дугу; трава и земля под когтем послушно «сгорели», оставив после себя лишь пепельные ошметки.

Шенне покрутила оружие в руке, внимательно его разглядывая. Часть лезвия, что была в земле, едва заметно истончилась по сравнению с его остальной поверхностью. Девочка аккуратно провела по когтю пальцем, желая стереть с него пепельные пылинки, но те, вместо того чтобы собраться на подушечке пальца, будучи придавленными к клинку, просто исчезли.

Талик тоже осторожно поднес свой палец, прикоснулся. Клинок показался ему гладким и немного прохладным.

— Как удивительно, Шенне… Этот клинок невероятно жгуч, но нам совсем не страшен. Он пальцы нам не режет и не жрет!

— Хм… а вот так? — девочка нанесла очень легкий удар по укрытой краем туники коленке. Клинок мгновенно аннигилировал ткань, что попалась ему на пути, но остановился, упершись в кожу, оставшуюся в итоге невредимой. — И правда, — уже не боясь она ударила о голую коленку сильнее, и на этот раз плашмя.

Лезвие обломилось. Маленькая часть с кончика по инерции ушла в землю и вырыла в ней неглубокую ямку, а та, что ударилась о ногу, рассыпалась мелкими голубыми осколками вниз. Получалось, что жутко агрессивный ко всему остальному коготь не может ранить призывателя и крошится при попытке тому навредить.

— Еще я знаю, он живет недолго, — задумчиво произнесла Шенне, утапливая вглубь земли голубые осколки.

— Насколько?

— Я не знаю, с чем сравнить. Быть может… как от нас до площади пешочком, — неспешным шагом это занимало минут десять.

— А после что?

— Мне неизвестно. Возможно, просто исчезает он. Давай, может, проверим с новым?

Талик оценил, насколько посерели их с Шенне змейки-вихри. После призыва они все еще были преимущественно розовыми, но серого цвета все же добавилось.

— Я предложил бы чешую призвать. А после, если лепестков достанет, коготь.

— Да, можно б было… вот только я не знаю чешуи. Одних лишь слов не хватит для призыва.

Она много раз просила деда продемонстрировать ей лазурные чешуйки, но, несмотря на всю к внучке расположенность, Яр Каир так ни разу и не согласился, отбрехиваясь тем, что это слишком для всех опасно. На тот момент Шенне были известны лишь сопутствующие призыву слова.

— Условия я знаю, — неожиданно заявил Талик.

— Но откуда?

— С дощечки храмовой. Сегодня относил ее от Яр Багура в храм.

Призыв лазурной чешуи после смерти Яра стал считаться временно утраченным даром, а сведения о нем, заранее записанные Советом со слов самого Яра, теперь надлежало хранить в храме как ценную реликвию — до тех пор, пока в общине не появится новый носитель дара.

— Слов пару я не смог понять, но думаю, что это не так важно.

— Так говори тогда!

— Так, первое, — начал припоминать Талик, — чешуйки малы и сини. Представить надо, что они… все тело облепляют, от ступней до лба.

— Что дальше?

— Второе — ощутить каждый кусочек тела, где те должны впоследствии возникнуть. И третье — ощущать их надо теплыми и злыми.

— Чешуйки злыми?! — начала давиться от смеха Шенне.

— Так дед твой передал! — широко улыбнулся в ответ мальчик.

— Вот он чудак! — она знала, что дедушка любил вычурные сравнения. — И это все?

— Не все. Последнее — когда они покроют тело, надо в уме встряхнуть их — чтоб оторвались те и с дар-буганом слились.

Условия призыва казались совсем не простыми, что, однако, не исключало их некоторой избыточности. Вполне могло статься так, что Яр Каир некоторые действия совершал по своей индивидуальной привычке, а вовсе не из необходимости.

— Талик, может, ты сам?

— Лучше бы ты, Шенне. Твоя связь с листиками Яра… должна быть крепче.

— Так и быть!

Она развела руки в стороны, еще раз повторила в голове продиктованные Таликом условия, закрыла глаза, сконцентрировалась.

— Дар-харогат! — скомандовала девочка, в этот раз решив сохранять полную концентрацию до завершения призыва.

Шенне представила, что синие, с ноготок мизинца чешуйки формируют теплые кольца вокруг ее щиколоток. Когда мысленное ощущение стало достаточно реалистичным, она начала «двигать» эти кольца вверх по поверхности ног. Примерно за две минуты чешуя поднялась до шеи, покрыла лоб, щеки, подбородок, нос, а затем окутала и руки, остановившись у головки локтевой кости.

— Вот это да! — опешил Талик.

Девочка открыла глаза, теперь уже полностью уверенная, что синяя злобная чешуя существует не только у нее в голове. Хотя, судя по расставленным в стороны предплечьям, чешуя была не лазурной, а скорее бирюзовой.

— Что, я красавица?

— Красавица морей! — в изумлении мальчик провел пальцем по гладким чешуйкам, выросшим на ее шее. Края чешуек едва ощущались, от них исходило какое-то странное тепло. — Шенне, — спохватился он, — призыв! Отторгни их от тела!

— Ах, точно!

Девочка снова закрыла глаза, как могла сконцентрировалась на задаче, представила результат, а заодно и вздернула руками, туловищем и даже ногами.

— Отриньтесь! — сымпровизировала она.

— Ох, Шенне, — рот мальчика так и не закрылся.

Сине-зеленые чешуйки отторглись лишь частично, но там, где им это удалось, они съели ткань одежды и хаотично зависли около тела, на расстоянии до двадцати сантиметров от него. Руки освободились от злобных частичек почти полностью, спина — лишь сверху, грудь и живот — кусками, ноги — хаотичным узором.

— Талик! — в ужасе вскрикнула девочка, и от этого еще часть чешуек покинула тело, разлагая на своем пути одежду. — Я голая почти!.. Ты не смотри! — в стеснении она прикрыла руками пах, хотя на самом деле передняя часть шорт, что носились под платьем, осталась почти невредимой, лишь с редкими просветами.

— Там ничего не видно, — постарался успокоить ее Талик, — и чешуйки закрывают.

— Не важно, все равно стесняюсь. Вот стану девушкой, тогда скрывать не буду! Как я домой вернусь?! — Шенне готова была заплакать.

— Я дам тебе свою, когда призыв иссякнет, — мальчик решил, что отдаст ей свою тунику, а сам доберется до дома в одних шортах.

— Спасибо! — не думая, она отодвинула ладонью несколько чешуек, зависших у нее прямо перед глазами. — Вот же тварь! — взбесилась она, а с ее бешенством отринулась еще часть чешуи. — Призыв дурацкий!

Теперь она начинала понимать истинную причину, по которой дедушка никогда не показывал ей свой второй небесный дар.

— Посмотри, Шенне.

Талик поднял половинку разрезанного ранее булыжника и медленно поднес ее к бирюзовой чешуйке около ее плеча. Стоило им вступить в контакт, как чешуйка «сожрала» часть камня, осыпав несколько небесных пылинок вниз.

— Как коготь действуют, — заключил мальчик. — Сжигают все, но дружелюбны к нам.

— Попробуй бросить!

— Да, сейчас.

Талик отошел подальше, подобрал вторую половинку от булыжника и бросил ее в «кокон» из наполовину серых вихрей вокруг фигуры Шенне.

— Иди сюда, смотри! — пораженная результатом, забыла о своих бедах и стеснениях она.

В месте, где камень был превращен в небесный пепел, ближайшие сине-зеленые чешуйки стянулись в комок, готовясь противостоять угрозе. Когда же та миновала, они начали проворно растекаться по сторонам.

Талик с Шенне рассудили, что действие чешуи было во многом подобно дар-бугану, который, концентрируясь, атаковал все быстро вторгающиеся в область его действия тела — будь то камни, палки, кулаки или небесные клинки. Но были и отличия: чешуя атаковала не только быстрые, но и медленные цели, а сама она, вероятно, имела куда более сильную защиту.

Примерно через тридцать минут вся сине-зеленая чешуя, висящая вокруг Шенне и еще остававшаяся на ее коже, исчезла. Истощение чешуек произошло неожиданно — вдруг они начали тускнеть и уменьшаться в размерах и примерно в течение минуты исчезли вовсе.

— Дурацкий дар! — заключила Шенне, стряхивая оставшиеся от платья лохмотья. — Я думаю, он потому и вымер! Кому захочется такое применять?

Закончив с опытами, которые для первого раза можно было считать весьма успешными, дети снова уселись около могучего узловатого ствола.

— Так что, Талик, нужны еще листки нам? — поправляла на себе непривычную тунику девочка. — Давай решим.

— Давай. Ты как считаешь?

— Мне кажется, нужны, — Шенне перебирала его пальцы, один за другим ощупывая их фаланги, подушечки, ногти; все они были ей уже хорошо знакомы, как будто свои. — Пусть для обычных дел нам хватит, но в поездках дальних…

— Угу… Но, может, брать лишь те, что с нужными дарами?

— А почему не всех? — задала резонный вопрос девочка. — Разве с того нам хуже?

— Уверенности нет, как много взять мы можем. Как глиняный горшок — песком заполнив, уже не влезут ягоды в него.

— Хм… да, возможно. Тогда какие нам нужны дары?

Талик задумался. Когда он задумывался, то первым делом обращался к своду правил, что уходя поведал ему дядя. В этот раз он поступил так же.

— Давай сначала обозначим наши цели. Чего хотим мы в наши триста лун?

Девочка улыбнулась. Как и всем детям, ей нравилось мечтать.

— Нам надо пожениться.

— Да. И получить свой дом.

— Детей, наверно, двух.

— Работать вместе.

— Кем?

— Я не знаю. Лучше б без других. Их вихри-змейки мне мешают видеть.

Шенне улыбнулась.

— Еще стать сильными, — добавила она, — чтоб защититься.

— Шенне, тогда скажи, что для женитьбы нужно?

— Добро Совета, сто и девяносто лун, — девочка уже осторожно пытала маму по этому вопросу.

— Добро Совета?! — искренне удивился Талик. — И этим старикам решать за нас?!

— Так было испокон веков… Хотя нечестно.

Тот факт, что Совет старейшин может не одобрить их брак и, чего хуже, решить, что Шенне должна стать женой другого, не на шутку взволновал Талика.

— Ты знаешь, от чего зависит их решенье?

— Не знаю.

— Надо б срочно разузнать. Ты спросишь или я?

— Попробуй ты, а если уж не выйдет…

— Ладно…

Перебирая оставшиеся цели, они сошлись на том, что от характера небесных даров зависят совместная работа, ее уединенность и сила. Причем совместного решения для всех трех целей не просматривалось: сила требовала боевых даров, уединенность — скорее земельных, а для совместной работы требовалась высокая потребность в ремесле (как на тот момент в защитниках) и подходящая технология ремесла. Те же воины-защитники в мирное время действовали в основном поодиночке — совершали обходы, охраняли склады с общинным имуществом, вели обучение, следили за порядком на улицах.

Осознав, что идеального решения нет, они загрустили. Все говорило о том, что от чего-то из их мечтаний придется отказаться. Талик готов был пожертвовать уединенностью ремесла, положив, что рано или поздно адаптируется к мельтешению вихрей, но все остальное им очень хотелось сохранить.

— Я думаю, — после долгого молчания твердо произнес Талик, — пока в приоритете сила.

— Чтоб защититься?

— Тут и да и нет. Послушай, и решим, насколько прав я.

— Давай!

— Если Совет решит, что мы не будем вместе.

— Но…

— Мы же не станем подчиняться, верно?

Неподчинение Совету старейшин считалось в калахасской общине самым тяжким преступлением. Любые проступки, связанные с нарушением устава, будь то даже воровство или убийство, могли быть прощены через сопоставимое вине наказание, однако открытое неподчинение Совету каралось исключительно казнью.

— Да, верно, — девочке заранее стало страшно.

— Тогда они потребуют казнить нас…

— И только сила, — девочка начала понимать, к чему он клонит, — даст возможность избежать нам казни.

— Так и есть, Шенне. Сейчас им остро не хватает силы. Раз так, Совет, быть может, согласится… на все наши условия взамен. А если нет…

— То мы уйдем отсюда, — поддержала она.

— Да будет так.

— Тогда пусть будет так.

8. В полях

Хотя Шенне с Таликом и решили, что им более всего нужны небесные дары боевого типа, получить их было, наверное, сложнее всех прочих.

В Калахаси, как и говорил Яр Минжур, оставалось лишь три полноценных воина-защитника, причем двое из них имели в качестве дара синий коготь, проку от которого им было мало — рассчитывать при поглощении таких листиков можно было лишь на увеличение числа призывов. Третий же — Гахтаг, первый воин-защитник Калахаси, — имел дары синего меча и щита, но был совсем не стар (ему было около сорока пяти). Рассчитывать на его естественную кончину было сложно, а при гибели в бою вряд ли бы у детей был шанс добраться до листков его «души».

В шутку Шенне иногда предлагала самим убить Гахтага, уж сильно он ей не нравился, — требовал от Совета титула яра (хотя и не достиг еще минимальных для того шестисот месяцев), вел себя очень высокомерно, порой даже надменно-презрительно. Совет, однако, им дорожил, ведь дары щита и меча стабильно передавались в их семье по мужской линии. Получил наследные дары и старший сын Гахтага, но, к несчастью, он умер от неизвестной хвори. Еще двое его сыновей подрастали, и община очень наделялась, что те станут отцу достойной сменой, и дары их не угаснут.

На последнем Празднике молодых старейшины нашли еще одного будущего воина — Фарине, юную девушку с наследным даром синего когтя, опять же, им не нужного.

Пока же среди калахасцев Талик и Шенне больше надеялись на дар полета, который применялся в некоторых ремеслах и, как им казалась, мог бы им пригодиться — для сражений, возможного бегства и, в конце концов, просто для развлечения — полетать друг за дружкой вокруг их ясеня представлялось им довольно забавным.

Этот дар, однако, не шел ни в какое сравнение с полетом птицы. Полеты калахасцев напоминали скорее неспешное перемещение их тел в воздухе, как той миски, что Шенне и Талик гоняли через стол за ужином. Старик Кальин с важным видом рассказывал, что люди тоже могут летать быстро, как птицы, но из-за тяжести и низкой маневренности дело это крайне сложное и крайне опасное, настолько, что настоящих мастеров таких полетов никогда в Калахаси и не было.

Как бы то ни было, дар полета имелся примерно у каждого десятого калахасца, в том числе и у Дафны — мамы Шенне, что позволяло им надеяться на естественное получение дара в будущем.

Потому они поставили себе текущей задачей найти чужака с фиолетовым клинком, такого же, что потребовал от Талика запретного призыва Боры. С того дня прошло почти полтора года, и они полагали, что уже вполне могли бы одолеть такого злодея. Не столько в открытом сражении, сколько хитростью и внезапностью.

Оба они за эти месяцы смогли ощутимо повысить эффективность призывов даров Яра Каира. Коготь стал ровным и почти таким же синим, как был у самого Яра, время его призыва сократилось примерно до трех секунд, а затраты розовых лепестков резко уменьшились. Успехи были и с чешуей, однако из-за проблем с одеждой тренировать ее было неловко.

Кроме того, и Талик, и Шенне уже могли призывать свои небесные дары без слов. Чтобы научить этому свою подругу, мальчику пришлось в точности описать ей вид и цвет розовых лепестков, а также форму серых листиков, в которых хранился соответствующий дар. Это, в свою очередь, означало, что в случае опасности они могли незаметно призвать один или два когтя и поразить врага исподтишка.

В поисках подходящего злодея они через день, если позволяла погода, бродили вечерами по дальним полям за границей Калахаси. Почему-то им казалось, что если чужак с желанным клинком встретился им ранее, там, у ясеня, то и теперь есть неплохие шансы столкнуться с ему подобным.

В любом случае уединенные прогулки по неизведанным ранее просторам им просто нравились.

В один день, когда наставник Кальин поймал очередную хворь и дал ученикам выходной, они нацелились на юго-западные окраины, что за кленовым лесом. Однако для начала они порешили зайти на идущую неподалеку стройку. Отец Талика уже давно звал сына своими глазами посмотреть на труд и быт строителя, вероятно, желая, чтоб тот захотел пойти по его стопам.

Хотя решение о ремесле все равно оставалось за Советом, Корлик знал, что при прочих равных условиях старейшины учитывают пожелания молодежи. Для Талика же это было давно данное им обещание, о котором отец ему все чаще напоминал и от которого теперь можно было наконец освободиться.

— Так что тебе поведала Финиста? — неспешно ступая по высокой траве спросила Шенне.

Днем ранее Талику удалось в деталях обсудить с сестрой ее собственный опыт женитьбы. Кое-что о вступлении калахасцев в брак они ранее уже смогли выведать от Альмы и Дафны, однако мамы, все еще считая их детьми, многого говорить себе не позволяли, да и в целом полагали такие разговоры для них преждевременными. Осторожность двух мам усиливали слухи о будущих намерениях Талика и Шенне, которые неизбежно поползли от учеников Кальина.

— Как мы и думали, все странно очень, — голос юноши к тому времени уже начал ломаться, он сам еще не мог свыкнуться с его неуверенной грубостью. — Решает все Совет, но ежели тебе не более двухсот и двадцати, тогда и сам ты обратиться можешь.

— Это известно нам.

— Ага. Но одобряют меньше половины. Сперва Финисте был отказ.

— И как они решили?

— То не ясно. Спросили маму с папой, ей вопросы задавали тоже. И вроде за все были, но в итоге — против.

— И что она?

— Поплакала сперва, потом забылось, — холодно ответил юноша. — Перевлюбилась, там уже добро.

— Хм, — не одобряла такого и Шенне, — а ее жених? Тот, первый?

— Он промедлил. И в двести тридцать лун Совет ему жену уже назначил.

— Как мерзко! — пшикнула она.

— Да, — спокойно продолжал он, на ходу срывая высокий цветок и передавая его Шенне, — но ты послушай дальше. Любиться до женитьбы — под запретом строгим.

— Все это знают, — беззаботно бросила она. — Мы же не боимся?

За прошедшие без малого год с половиной оба они сильно повзрослели. Повзрослели и их отношения. Новая стадия близости наступила неожиданно для обоих. В тот день они укрывались от дождя за своим ясенем и, как повелось, делились друг с другом переживаниями. Мальчик тогда сказал, что Шенне все чаще видится ему во снах, где они обнимаются и целуются, и что сама мысль об этом стала вызывать в нем сильное желание, ранее не испытываемое. Девочка в ответ поведала, что тоже чувствует в себе разлад, что грудь ее стала побаливать и набухать и что у нее тоже бывают приступы непонятного возбуждения.

«Я превращаюсь в девушку, так мама говорит», — пояснила тогда она.

«Что будем делать?» — растерянно спросил Талик.

«Поцелуемся сперва!» — взяв инициативу, она оседлала его колени, прижала мальчишечьи ладони к своей груди и, как считала верным, стала его целовать. До того случая у них уже было несколько поцелуев в губы, но никогда еще они не пытались сделать это по-взрослому.

Тогда оба они поняли, что от этой своей новой реальности им никуда не деться, оставалось лишь выбрать — остаться с ней один на один или двигаться вместе. И так как и Шенне, и Талик во многом ощущали себя чем-то единым, они не раздумывая выбрали совместный путь познания своей сексуальности.

Решив отложить полноценное соитие до ста восьмидесяти месяцев, на остальное все запреты были ими сняты. Подростки обустроили себе «покои» на кроне ясеня, в том месте, где он почти горизонтально расщеплялся на три толстых ствола и где взрослые не могли застукать их за этими шалостями.

— Мы — нет, Шенне, — продолжился их диалог в устланном ромашкой поле. — Причем подходят строго — ни ласк, ни взрослых поцелуев, ничего.

— Да и пускай, а что за наказанье?

— Да как всегда — работа, — подавляющее большинство наказаний в общине сводилось к дополнительной общественной работе. — А если будут дети — умертвляют…

— Серьезно?! — ужаснулась девушка.

— Так сестра сказала.

— Уж люто очень!.. А ты спросил, как чтобы без детей? — мигом ее настроение сменилось на озорное.

— А ты как думаешь?

— Спросил, конечно!

Они уже давно уговорились, что как подвернется случай, он узнает о том, дабы если что не наделать глупостей. С учетом суровости наказания актуальность вопроса только повышалась.

— Спросил.

— И что она?

— Сказала, что мы дурни и тупицы, — усмехнулся Талик, вспоминая реакцию сестры. — Мол, мы совсем сдурели.

— Да покамест нет.

— Зато потом смягчилась. Сказала, лучше раньше знать, чем погореть…

Талик пересказал несложные советы, надиктованные ему Финистой.

— Выходит, дар тепла нам пригодится?

— Не помешал бы, да.

Небесный дар тепла часто использовал в своей лечебной практике Таймур. В отличие от обычного нагревания предмета — сфокусированного и грубого, которым владели практически все калахасцы, — этот позволял направлять небесную силу вглубь объекта и очень тонко дозировать силу нагрева. С учетом наличия дара у отца, Шенне вполне могла получить его по наследству.

Они на ходу обняли друг друга за талии, замолчали. Подростки любили говорить друг с другом, делиться большим и малым, но в целом их взаимная привязанность уже стала такой крепкой, что молчание тоже нисколько их не смущало.

— Не думала сменить вот это платье? — тихо спросил юноша, отметив себе, что Шенне уже выросла из своей старой туники, нижний край которой стал «мужским», едва достигая середины бедра.

— Я думала, но говорят, не время, — после загадочной утери полтора года назад детской одежды Совет отказывал Дафне в новой. — Очень плохо?

— Оно мало, — чуть отдалившись, оценил платье Талик, — но мне оно по нраву.

— Ты шутишь?

— Вовсе нет. В нем твои ноги стройные видны, и талия рисуется прекрасно.

— И грудь торчит, — проворчала Шенне.

— Да перестань, немного облегает.

— Вот бы мне платье, как у вашей мамы! То, помнишь, что оранжевого цвета?

— М-м, — на секунду задумался Талик. — Зачем оно?

— Чтоб быть красивой.

— Ты и так прекрасна.

— Еще прекрасней!

— Какой в этом смысл?

— М-м… Я не знаю. Правда, — улыбку на ее лице сменила задумчивость.

Ко всем вопросам Талика, помимо заданных в нарочито шутливой форме, она привыкла относиться серьезно.

— Быть может, чтобы больше нравиться себе? Хотя все это вздор… От этого не будет счастья больше — ни нам, ни мне, — в сложных раздумьях девушка частенько прибегала к заветам о главном, поведанным ей Таликом. — Возможно, только чуть и ненадолго… Но вдаль смотря, получим мы лишь зависть.

— И жадный взгляд старейшины Мугана.

— Точно!

— Ты умница, Шенне.

— Ну, я стараюсь! — она крепко обняла его руку и кокетливо улыбнулась. — Все твое влиянье!

Юноша нежно посмотрел в ее сторону, неторопливо высвободил из захвата руку и, взяв ее ладонь в свою, как они непременно делали с детской поры, повел по степи. Тепло ее руки с тех пор стало более привычным, но оттого не менее приятным и уютным. Казалось, что если не будет он сжимать ее ладони хотя бы день, то не сможет нормально себя ощущать, словно человек, лишившийся вдруг обоняния или мизинца.

— Когда идем мы так вдвоем, когда вокруг покойно… когда вот это солнце, ветерок… трава, сверчки…

— То что?

— То чувствую себя таким счастливым… Правда. Шенне, не знаю, может, впереди… нас ждут и более прекрасные деньки, но время, что уже мы были вместе…

— Оно прекрасно, — подсказала девушка.

— Сложно возразить.

9. Вархаг

Найти место стройки большого труда не составило. Высокая, почти в десять метров каменная башня, стоящая посреди чистого поля, — не заметить ее и пройти мимо было сложно.

— Что они строят? — чем ближе они подходили, тем более странной казалась Шенне конструкция. — Ты еще не знаешь?

— Как будто мельницу, — постарался припомнить Талик.

Мозг его с трудом запоминал малозначительное.

— Не слишком ли большая? И в месте странном.

Проект строительства новой мельницы был задуман старейшинами взамен прежней — деревянной, мощностей которой уже не хватало, а механизмы и сама несущая конструкция изрядно поизносились. В итоге вместо ремонта старой и строительства небольшой новой решили сделать одну новую, поближе к недавно распаханным, наиболее плодородным полям.

— Не все ль равно?

— Пожалуй, что и так, — хотя Шенне была любопытней Талика, ее интерес к незначительному имел обыкновение угасать так же быстро, как и возникать.

Строительные отряды обычно насчитывали до десяти человек. Все работники, кого подходя к башне двое могли видеть, суетились на ее вершине.

Отец Талика давно приметил приближающиеся фигуры и был приятно удивлен, узнав в одной из них своего сына. Надо думать, Корлик уже и не надеялся, что тот когда-либо ответит на его зазывания.

— Привет вам, дети! — махнул он им, когда те уже были рядом с башней.

— И тебе!

— И вам!

— Идите внутрь, там лестница, и поднимайтесь! — радовался Корлик.

Они зашли внутрь. До середины башни лестница была сделана основательно, а после ее первого «этажа» конструкция оказалась временной и весьма ненадежной. Вершина башни укреплялась могучими поперечными балками, поверх которых постелили неплотным рядом доски — для осуществления дальнейших работ.

Насколько могли судить подростки, отряд уже приступил к возведению крыши. Наверху были пятеро, еще троих они встретили внизу.

— Тут будет ось… здесь лопасти… там жернова… Там окна сделаем… а тут закроем свод, — объяснял Корлик, не замечая, что пришедшие мало из сказанного понимают и еще меньше желают это понять.

Вдруг из-за края недостроенной стены показалась мужская голова, повернулась к ним троим ухом, и хозяин ее вместе с остальным своим туловищем, видимо, сочтя разговор интересным, лихо перелез с внешней стороны стены внутрь, на дощатый настил.

— Талик, да это ты, паршивец! — небритый с короткой стрижкой мужик подбежал к юноше и бесцеремонно стал трепать того за волосы. — А вырос как, ты только посмотри!

Бесцеремонным мужиком оказался Вархаг — давний друг отца, не раз бывавший у них в гостях. Талика всегда в нем смущала неугомонная активность, проявлявшаяся и в его речи, и в походке, в жестикуляции. Даже серые его глаза и те то и дело носились из стороны в сторону.

Крикливый Вархаг привлек внимание остального отряда. Все они на время отложили свои занятия, устремив любопытствующие взгляды на молодых людей.

— А это та красавица Шенне?! — он сложил руки на широкой груди, отстранился, приняв нарочито оценивающую позу.

— Да, это я! — и не думала стесняться девушка, сразу почувствовавшая в голосе мужчины веселое ребячество.

— Ну что ж, — несколько раз Вархаг смерил ее взглядом, — еще растем, но все задатки есть! А?! Как по-вашему? — обернулся он к товарищам.

Те в ответ одобрительно посмеялись.

— Да хороша девчушка, хороша, — посчитала нужным высказаться Кухэ — средних лет и скромного роста женщина, поставленная над их отрядом главной и тоже не раз бывавшая в доме Талика. — Стройна, глазаста, не робка!

— Да молодость сама собой прекрасна, — поддержала ее еще одна строительница.

— И это ж надо, Корлик, как мы стары! — продолжал гудеть Вархаг. — Я этого клопа таким ведь помню! — он отмерил пальцами каких-нибудь пять сантиметров. — А вот он и почти уж муж!

— Совсем не молоды, Вархаг, совсем, — похлопал его по плечу Корлик.

— Но кое-что мы все ж еще умеем! Девчуш, смотри! — он лихо запрыгнул на каменный бортик недостроенной стены, развернулся лицом к центру их строительной площадки и, отпрыгнув назад, рухнул вниз.

— А-а! — от неожиданности вскрикнула девушка.

Испуганно оглянувшись, однако, она обнаружила, что кроме них с Таликом никто более за случившееся не переживает. Шенне осторожно подошла к месту падения мужчины и аккуратно потянулась к стене, чтобы заглянуть за нее.

— Да вот же я! — Вархаг взмыл прямо перед ней. — Ну что, могу?!

— Да, здорово! — трижды она хлопнула себя по бедрам. — Призыв полета!

— Искуснейший призыв, девчуш! — радостно смеялся небритый мужчина.

Балансируя в воздухе, он то и дело вертел левой ладонью, используемой, как уже знала Шенне, в качестве стабилизатора.

— Летун он знатный, — довольный за друга, пояснил Корлик. — Так умеют мало.

— Да было б толку, — небрежно бросила Кухэ, — девочек пугать да птиц!

— Эй-эй, Кухэ, — не согласился летун, — не будь этого дара, как бы мы строили… вот эту башню, скажем? — он перенес свое тело ближе к стене и, подпрыгнув, аккуратно приземлился на ее край, после соскочив уже на деревянный настил.

— Да я же не про дар, — морщась отмахнулась женщина, — а про прыжки вот эти! Суть показное… а для стройки — чушь!

— Ну, это ж не для стройки, для души, — подмигнул бригадирше Вархаг, поднял с пола кожаную фляжку, сделал несколько глотков. — Эх, хорошо винцо!

— Не удержался все ж, — ехидно покачала головой Кухэ, — а говорил: до вечера не буду!

— Вархаг, — неожиданно вступила в разговор Шенне, — а можно вас спросить?

Девушка очень желала получить дар полета — не столько из-за пользы, сколько, как и сказал летун, развлечения ради. К тому дню она уже узнала от мамы слова призыва и его основные условия, и теперь, встретив искусного мастера, не могла не выспросить у него секретов использования этого дара.

— Дерзни!

— «Дар-скальд», три точки силы, в ступнях жженье, — перечислила она хорошо известные условия призыва, — их правда хватит?

— Ну, — Вархаг стал важно чесать свою щетину, — в целом да. И все же как и нет!

— Как это так?

— Если дар есть, то вверх тебя подымет! Но будет криво и с большою тратой сил!

— Нормально будет, — не скрывая скепсиса, возразила Кухэ. — Ты уж, Вархаг, не ври, пожалуйста, девчонке!

— Да, будет, как у всех… И все ж нехорошо! — упорствовал летун.

— А что же нужно, хорошо чтоб стало?!

Вархаг бегло оценил девичье лицо и, вероятно, найдя в нем достаточно искренней веры в его талант, уже много тише, дабы нормально услышать могла только Шенне, произнес:

— Подъема ощущение нужно. В животике такое… Знаешь?

— Нет.

— А ну, подпрыгни!

Шенне прыгнула.

— Вот! Такое нужно! Но не мгновенное, как при прыжке, а затяжное, словно при подъеме быстром! Ты поняла?

— Ага! — довольно закивала девушка, решив, что указанное ощущение можно получить и опытным путем — если она встанет на какую-нибудь доску, а Талик поднимет ее дар-маджулсом, вложив в него разом кучу розовых лепестков. — И в этом все искусство?

— Что?! — чуть не закричал Вархаг от возмущения. — Ведь это ж самое его начало! Чтоб быть искусным…

По его словам, даже для ординарного применения полета требовалось много практики — как минимум чтобы научиться держать равновесие и вливать нужный объем силы. Для искусного же полета нужно было намного больше: рулить ногами и стабилизировать тело не думая, достигать нужной высоты без болтанки «вверх-вниз», чувствовать ветер, уметь ему сопротивляться. Вершиной же мастерства, по мнению Вархага, являлось мгновенное восстановление внезапно утерянного равновесия, например, из-за сильного порыва ветра или ошибки.

— Но в этом даже я не столь хорош! — поучительно объявил он в конце.

— Понятно! А еще вопросик можно?!

— Давай, понаставляю молодежь! — довольно подбоченился летун.

Прочие его товарищи-строители уже разбрелись по углам. Одни продолжили работу, другие достали перекус и начали свой разговор. Только Талик и его отец, стоя немного в сторонке, внимательно наблюдали за этим спонтанным наставничеством.

Юноша бы тоже хотел подойти ближе, однако за мельтешением вихрей вокруг Вархага и Шенне боялся оступиться и провалиться меж брошенных поперек балок досок.

— А правда, что нельзя перемещаться быстро?

— Конечно можно! Но, как правило, недолго! — рассмеялся наставник. — Повыше пятку, плечики вперед — и полетел. Так даже проще равновесие держать. Вот только…

— Слишком опасно то?

— Ага! Раз упадешь — и все, считай, что отлетал…

— Жаль. Уклоняться тоже невозможно?

— Что? Уклоняться? От чего?

— Допустим, от клинка!

— Я думаю, — зачесал тот бороду, морщинки побежали по его веселому лицу, — хороший мастер сможет. Смотри вот!

Вархаг буркнул под нос призыв и через несколько секунд уже висел метрах в пяти над вершиной башни. Затем покосился набок, согнул в коленях ноги и оттолкнулся от невидимых опор под его ступнями.

— Дар-скальд! — нарочито громко, чтоб слышала ученица, выкрикнул он и, немного сбалансировав левой рукой, восстановил равновесие несколькими метрами правее.

Строители, наблюдавшие за его трюком, одобрительно зашумели.

— Я поняла, еще один призыв! — крикнула ему девушка.

— Да, и никак иначе! — чуть приподняв левую пятку, летун начал планировать к ближайшему бортику на краю крыши.

Зацепившись за сияющее лицо девушки, Вархаг не глядя прыгнул на намеченный им каменный блок, из сотен которых была сооружена башня. Чтобы избавиться от полетных «точек силы», требовалось именно спрыгнуть, иначе по приземлении те бы продолжили толкать его вверх.

В тот раз, однако, глазомер подвел Вархага, и он, зацепившись за обтесанный камень лишь самыми пальцами ног, соскользнул. Голова его по инерции устремилась к каменной стене, дар-буган, защищая хозяина, «выжег» в ней объемную вмятину, наряду с руками заметно смягчив удар, но не избавив от него.

Если бы не этот удар, опытный летун наверняка бы успел за секунду, что отделяла его от падения, призвать дар Скальда и если не полностью стабилизировать тело, то хотя бы увести его резко вбок — и тем самым врезаться в землю по касательной. Но все случилось так, как случилось.

Завидев соскользнувшего с уступа товарища, строители хоть и напугались, но все же верили, что через пару мгновений тот как ни в чем не бывало взмоет вверх и со словами «Да вот же я!» выдаст очередную шутку. Точно так полагала и Шенне.

Когда раздался глухой удар, все как один кинулись к краю стены. Весельчак Вархаг, беспорядочно раскинув ноги и руки в стороны, валялся у подножия башни в неглубокой яме, выжженой вокруг его фигуры дар-буганом.

— Скорее! Наш Вархаг мог выжить! — первым вскрикнул Корлик и ринулся по хлипкой лестнице вниз.

За ним, лишь чуть менее торопливо, последовали остальные строители.

— Идем и мы? — потерявшая былую веселость девушка подошла к Талику, коснулась его руки.

Тот намеренно не спешил следовать за отцом и его товарищами, мало что различая за стеной их пересекающихся вихрей.

— Идем, Шенне. Ты испугалась?

— Я не успела. Думаешь, он жив?

— Не знаю. Все же свысока он падал.

Шанс на спасение у Вархага определенно оставался. После уничтожения быстро летящей в него материи дар-буган оставлял много небесного пепла, который должен был смягчить летуну падение. Если сердце и мозг не пострадали, сломанные кости и прочие повреждения наверняка смог бы подлечить дар-камилан, а если б небесных сил не хватило, то и призванный на помощь лекарь.

Спустившись вниз, они увидели стоящих вокруг строителей, а на земле — упавшего на колени Корлика, склонившегося над телом старого друга. Вархаг все же не выжил.

— Дурак! Тупой дурак! — едва сдерживал рыдание мужчина. — Неугомонный дурень! Докрасовался… перед девкой юной, — на слезящиеся глаза его попались Талик с Шенне. — Зачем же вы пришли?! Зачем?! — чуть не вскричал он на них.

— Пап, ты же сам меня позвал, — без вины виноватый пробурчал сын.

Бригадирша подошла к своему товарищу со спины, крепко обняла того за шею. Она уже плакала.

— Ну, тише, Корлик, тише… — всхлипнула женщина. — Тут нету их вины, ведь сам же знаешь.

Оставив взрослых со своим горем, подростки отошли в сторонку. Шенне чувствовала какую-то горечь во рту, которую тем не менее сложно было назвать печалью или тем более горем. Летун Вархаг показался ей забавным, однако его уход из этого мира более никак ее не касался. Скорее наоборот, он был в какой-то мере кстати.

— Попробуем забрать его листки? — прошептала девушка.

— Угу, как люди разойдутся, — смурной, отвечал Талик.

— Ты опечален? Зол? Обижен? — забеспокоилась Шенне, для которой плохое настроение возлюбленного значило куда больше, чем смерть незнакомого человека.

— Был зол немного, а сейчас мне просто грустно… наверно, за отца, как будто так…

Вскоре взрослые успокоились и наконец начали вести себя по-взрослому. Кухэ объявила, что тело они увезут на повозке вечером, а сейчас уже хватит лить слезы и пора возвращаться к работе, ведь погожих дней в последнее время и так было мало. Похлопав Корлика по плечу, она разрешила ему побыть внизу столько, сколько тому потребуется. Постепенно пришел в себя и сам Корлик.

— Прости, сын, да и ты, Шенне, прости, — чуть склонил он перед ними свою растрепанную голову. — Я не в себе был. Вы представьте сами… из вас один бы умер, а другой остался. Это мой друг, мой брат, он часть меня.

Эти слова тронули ее много сильнее, даже комок подкатил к горлу, и, если бы ей пришлось что-нибудь отвечать, голос ее наверняка бы сорвался.

— Отец, мы не в обиде, — ответил за обоих Талик.

— Вот и славно, — слегка приободрился Корлик.

— Пап, мы с Шенне могли бы унести… — кивнул он на мертвое тело, — используя призыв подъема. Я думаю, нам бы хватило сил.

— Не надо, сын. И к вам вопросы будут, и силы тратить тоже ни к чему. Мы позже сами увезем и сами объясним Совету.

— Мы посидим тогда внизу, а вечером пойдем уже с тобою, — спокойно объявил Талик, хотя никакого веского повода им оставаться не было.

— Как знаете, — кивнул им мужчина и направился внутрь недостроенной мельницы. — Тогда прикройте тело, доски там, — указал он на левую сторону башни.

— Да, хорошо, отец.

Застелив досками яму, в которой, словно в неглубокой могиле, на слое небесного пепла продолжал покоиться Вархаг, они уселись рядом — Шенне в изголовье, Талик со стороны ног покойного. После смерти Яра близость мертвого тела никого из них уже не пугала.

— Как? Получается? — спросила через несколько минут она, завидев напряжение на лице юноши.

— С трудом выходит.

В отличие от Яра Каира, «листики души» летуна совсем не стремились присоединиться к потоку между Шенне и Таликом. Каждый следующий листик приходилось заталкивать туда дар-матиком, причем если силы было приложено недостаточно, тот упрямо обходил их поток стороной.

После нескольких таких уталкиваний юноша сообразил, что проще все-таки двигать сам поток — если листик попадал в него точно снизу, он через некоторое время проникал внутрь невидимого кольца и уже оставался там. Если же упрямый листик срывался и уходил вверх, тогда уже его можно было «пихнуть» дар-матиком.

В итоге Талик все время ерзал на своем месте, то отклонял спину, то, наоборот, сгибал ее, то наклонял тело к Шенне, чтобы радиус его вихрей мог достать до очередного листочка. Со стороны могло показаться, что у него болит поясница или что он сильно нервничает.

Примерно через пару часов новый листик, вылетевший к ним через неотесанные доски, был втянут внутрь самим потоком — точно как ранее происходило с листками Яра Каира. Талик подивился, задумался и вскоре понял причину.

— Когда в кольце идут его листочки, что ранее уже мы затолкали, то новые толкать в него не надо — они туда и сами залетают! — рассказал он о своих наблюдениях Шенне.

— Неплохо, — обрадовалась она, — но ведь их не так уж много — тех, что взяли…

— Пока что да… Постой-ка! — осенило его.

— Ты чего?

— Приляг! Вот так, как я.

Идея Талика состояла в том, чтобы в момент, когда от его левого плеча выплывает похожий на елочку листок Вархага, запускать его под доски к мертвому телу, чтобы он по пути засасывал все некрепко держащиеся за труп «частички души» летуна.

— Вот так и правда получается неплохо, — определил он по ускорившемуся со стороны Шенне потоку.

К вечеру, когда подъехала повозка, вся эта гимнастика и постоянная сосредоточенность на взлетающих листочках изнурили Талика. И тем не менее он рассчитывал забрать еще несколько десятков «елочек» по пути к центру Калахаси.

Тело Вархага положили в центр телеги, укрыли поверх тряпками. Шенне же вместе с другими женщинами усадили на край повозки. Она пыталась сопротивляться, говоря, что, в отличие от других, совсем не устала, но властная рука Кухэ указала на предназначенное ей место, и девушке пришлось-таки сесть. Шенне расположилась ближе к лошади, свесила с телеги ноги и, сложив ладони в замок, уставилась на Талика.

Он еще не догнал ростом отца, лицу и телу его пока не доставало мужественности, но в представлении девушки лучше его не было. Шенне нравились его пшеничные, начинающие темнеть волосы, его светлые голубые глаза, спокойный нрав и не по возрасту глубокий ум. Со дня призыва Лаллака она ни разу не пожалела о содеянном и, даже наоборот, была благодарна судьбе за их теперь неразрывную связь.

Юноша шел позади повозки, рядом с отцом. Они негромко о чем-то болтали, однако за щебетом иных голосов девушка не могла даже приблизительно понять суть их беседы. Корлик то и дело прихлебывал вино из красной кожаной фляжки своего умершего товарища, хотя, по рассказам Талика, ранее редко злоупотреблял алкоголем.

— От близких… самая большая боль, Талик, — иронично произнес отец. — Они страдают — больно, умирают — жутко, а если предают — не хочется и жить.

— Но ведь от них и самая большая радость, — осторожно возразил сын, потихоньку пододвигая отца в сторону — так, чтобы «кольцо Лаллака», как они с Шенне прозвали поток листиков между ними, проходило одной своей стороной посередине повозки.

— Возможно, сын, — вновь пригубил отец уже почти пустую фляжку, — но радость получаешь понемногу, а боль — всю разом.

Талик не ответил. На миг представив, что он вдруг лишился Шенне, юноша осознал, что в сказанном отцом немало правдивого.

— Любишь ее? — Корлик кивнул на девушку, все еще не сводившую с них глаз.

— Люблю, отец, — спокойно, без вызова ответил юноша.

— Как вижу, тоже и она, — на миг он просветлел. — Не обольщайся, далее не будет просто.

— И почему?

— Ну, так устроен мир.

Талик непонимающе пожал плечами.

— Сестра сказала: «Не загадывай вперед, пусть будет, как само случится», — неодобрительно процитировал сын.

— Нет, в этом неправа Финиста, — отец положил свою крепкую руку ему на плечо. — Коль счастье есть, его держаться надо. Беречь, хранить, а не пускать на самотек… как я. Да тоже и она.

Талик впервые говорил с отцом откровенно. И если ранее в их неладной семье он мысленно всегда держал сторону мамы, то сейчас ему показалось, что и отец, возможно, не является главной причиной этого разлада. Возможно, действительно все произошло само по себе.

10. Яр Муган

Артель прибыла на центральную площадь аккурат к общему ужину. Длинные ряды столов уже были составлены и наполовину заполнились дисциплинированными калахасцами. Никто из них и не обратил внимания на подъехавшую с западной стороны телегу и ее содержимое.

Все они семеро, а с ними и Талик с Шенне, проследовали к столу старейшин, устроенному на каменном около кухни возвышении. Девушка привычно выполняла роль поводыря Талика, в большой толпе терявшего способность ориентироваться.

— Старейшины, — твердо начала Кухэ, — один из нас погиб сегодня. Вархаг. Упал с верхов и шею поломал.

— Скажи им всем, — после неловкого молчания кивнула Яра Аржана на столы внизу. — Такое знать им должно.

Бригадирша согласно кивнула.

— Родные! — во весь голос прогремела Кухэ.

Разговоры в рядах затихли, сотни глаз устремились в сторону подмостка Совета и стоящей на нем женщины.

— Умер наш Вархаг, — уже много тише сказала она и отвернулась к старейшинам.

За столами внизу кто-то вскрикнул.

— Все остальные, — Яра Аржана властно обвела взглядом остатки строительного отряда и прибывших с ним подростков, — так оно и было?

Те виновато кивнули.

— А тело где?

— Вон там, в повозке, — пальцем указала бригадирша.

Внезапно на подмостки влетела в слезах женщина, никак, видимо, не желавшая верить в произошедшее, — супруга погибшего.

— Ну Корлик, как же?! — затрясла она за плечи старого знакомого.

— Летал, Юсина, и тогда ошибся.

— И всё его безумные полеты! — женщина рухнула на колени и, закрыв ладонями искореженное горем лицо, зарыдала.

Яр Муган покинул свое место, присел рядом с рыдающей и, обняв ту за плечи, попытался ее успокоить. Само собой, потерявшая мужа женщина заревела еще сильнее. Старейшина поднял ее и усадил на скамью.

— Ну ты же друг его, — набросился Яр на Корлика, — чего же не сдержал?!

— Да потому, — зло закусил губу тот, — что он без неба жить не смог бы!

— Беспутный друг, беспутный муж! — не удовлетворился объяснением старейшина.

— Ты пасть заткни! — вмиг взорвался Корлик, самообладание которого с утратой друга и опорожненной его фляжкой сильно пошатнулось.

— Эй, на кого затявкал?! — растерянно открыл рот Яр Муган, должно быть, не рассчитывавший на такую реакцию. — На меня?!

В три широких прыжка Корлик настиг его и со всей мочи направил свое тело на старейшину. Их дар-буганы столкнулись, взаимно уничтожая друг друга, образовали невидимый сгусток небесной силы, который отбросил обоих в обратные от столкновения стороны.

Старейшина повалился на каменный помост, тогда как нападавший смог удержаться на ногах и продолжить атаку. Подойдя к упавшему, Корлик наступил тому на грудь и прижал к земле:

— Змея и трус! Как ты еще не подавился желчью?

Потасовки в общине были такой редкостью, что никто даже не дернулся, чтобы остановить или разнять мужчин. Не только Шенне и Талик, все стоящие рядом с ними строители, старейшины, сидящие за столом, но и те жители, что видели драку снизу, лишь изумленно наблюдали происходящее.

Только умудренный подобными выходками первый защитник Гахтаг спокойно встал со своего места и направился к месту драки.

— Дар-каратун, — подходя к Корлику, уже убравшему с груди Яра свою сандалию, он, на секунду остановившись, почти мгновенно призвал темно-синий меч. — Склони колени и предстань перед Советом, — грозно приказал он виновнику.

— Сначала пусть поест, — неожиданно вмешался старейшина Минжур, самый старый и самый уважаемый член Совета. — Ты проследи, Гахтаг.

— Идем! — кивнул он Корлику, отводя свой небесный клинок в сторону.

Тяжело вздохнув, тот последовал за первым защитником — сначала на раздачу, а затем уже к столику, обычно занимаемому Корликом и его семьей у западного края площади. По пути Гахтаг остановился у ближайшего клочка земли и по самую рукоять опустил в нее синий меч. В такой толпе небесное оружие могло легко кого-нибудь ранить или даже убить.

Они поставили свои миски, сели. Гахтаг расположился рядом с поднадзорным. Молча и не спеша принялись за еду.

Глядя на отца, молча жующего сухую лепешку, Талик не мог объяснить его безумного поступка. Юноше была понятна причина злости и раздражения, не ясен был лишь слепой гнев, выплеснувшийся так наружу и теперь грозящий отцу суровой карой.

«Если он думал проучить или убить, то разве стоило вот так… прилюдно? — рассуждал про себя Талик. — Все можно было сделать незаметно. Тайком. Зачем тогда сейчас?»

Разделяла его недоумение и мать.

— Зачем ты так? — осторожно спросила Альма. — Они ж тебя накажут!

— Устал его насмешки выносить, — зло выдавил отец и отвернул от супруги лицо.

Отвернулась и она.

— Вот ты, Гахтаг, — попробовал найти Корлик поддержку у постороннего, — ужели с ним ты ладишь?

Тот пошевелил мощными челюстями, повел носом — и все же промолчал.

— Чего молчишь?

Первый защитник усмехнулся.

— Он не такой злодей, как кажется тебе. Ничем не хуже прочих из Совета.

— Хочешь сказать, он лишь меня не любит?

— Пожалуй, что и да, — холодно согласился воин.

— Да, лишь меня и брата Альмы! — Корлик желчно усмехнулся.

— Ты все равно им лучше не дерзи, — спокойный, дал ему совет защитник. — Ошибок Рахмы повторять не стоит.

Вскоре на трибуну вышла Яра Аржана и произнесла вполне обычную поминальную речь, ожидаемо окончившуюся «Отдыхай, Вархаг!».

— Отдыхай, Вархаг! — дружно вторили ей столы.

— И пусть запомнит наша молодежь, — добавила после старейшина, — небесные дары даны нам для защиты. И также для труда. Никак не для потех! Не для того нам их давали боги!

Когда народ стал расходиться по домам, пришла пора Корлику предстать перед Советом и принять его волю. На этот раз Талику и Шенне пришлось наблюдать снизу.

— Скажи нам, Корлик, так зачем, — Яр Багур подошел к обвиняемому и по-стариковски прищурился, — напал ты на старейшину Мугана?

— Я был подавлен горем, Яр, — Корлик, по всей видимости, заранее заготовил объяснение. — И потому слова его неверно понял.

— Что ж, — покачал головой старейшина, будто предполагал именно такой ответ, — это много объясняет, но все ж тебя не может оправдать. Устав гласит, что нападение на Яра — преступленье.

— Так он ведь жив здоров?

— Эх, Корлик, ты совсем не понимаешь! Зря, что большой. Совет не сможет править, если его не будут уважать. И потому ты примешь кару — сто дней на рудниках работ. Старейшины? — обернулся он к своим коллегам, ожидая их голосования.

Оставшиеся восемь членов совета сразу же подняли правые руки. Было похоже на то, что приговор они согласовали ранее. Поднял свою руку и Яр Муган, хотя на лице его читалось очевидное неудовольствие — то ли он считал приговор слишком мягким, то ли все еще был обижен происшествием.

— Поедешь, Корлик, завтра.

Альма, хранившая молчание за ужином и по дороге домой, высказала все свои недовольства по прибытии.

— Ну, муж, к чему вся эта гордость?! Легче стало?! — металась она из одного угла их небольшого жилища в другой. — А нам с Таликом? Урожай теперь на нас… и все заботы прочие по дому! Тебе ж теперь в бараках прозябать!

Отец молча сидел за столом, смотрел отрешенным взглядом сквозь мельтешащую фигуру красавицы жены, но так за весь вечер и не сказал ей ни слова. Но когда та в слезах ушла обижаться на задний двор, Корлик спешно подозвал к себе сына.

— Талик, ты взрослый и уже поймешь, — тихо начал он. — Эта змея Муган давно меня не любит. Как я уйду, он точно станет маме досаждать. Прошу тебя, будь дома чаще… ей без тебя эту змею не отпугнуть.

И юноше пришлось дать обещание, которое он совсем не хотел выполнять. Получалось, что следующие сто дней им с Шенне придется шептаться и, может быть, если получится, тайком целоваться в зарослях родительского огорода.

Отец покинул дом еще затемно, ни с кем не попрощавшись. Талик же, отложив работу в том самом огороде на вечер, первым делом поспешил исполнить свои общинные обязанности у Яра Багура.

— Нет-нет, Талик, — оказалось, старейшина больше не хочет отправлять его в качестве курьера, — ты для посылок слишком взрослый. Негоже… Тем займутся дети.

Выяснилось зато, что юноша достаточно взрослый для расчистки склада, на котором загнили несколько корзин с вяленой рыбой. Воротя нос от жуткой вони, ему пришлось в течение нескольких часов перебирать десятки коробов, дабы отделить пропавшие тушки от годных.

С грустью вспоминая нелюбимую прежде беготню по улицам меж вездесущих вихрей-змеек, за этим процессом Талик мог видеть, как маленькая крыса вылезла из-под мешка с мукой и юркнула в едва заметную в стене дыру.

— Яр, там я крысу видел! — доложил он по итогам выполненного поручения.

— Худо это, — вынужденно отвлекся Яр Багур от подсчетов, для которых использовал разных размеров камушки. — Выходит, не справляются коты.

— А почему не сделаете полки? Или за балки не подвесите мешки? — Талик был уверен, что все это не делается по какой-то разумной причине, ведь это первое, что пришло ему в голову, когда он увидел там вредоносное животное.

— А ты ведь прав, Талик, — озадаченный, нахмурился Яр. — Давно могли так сделать!

— Я там закончил. На сегодня все?

— Да, ты иди. И не забудь о маме, ей непросто.

Следуя совету старейшины и держа в голове неудобную просьбу отца, Талик решил не сразу идти к наставнику Кальину, а до того забежать домой. По его мнению, с учетом сложившихся обстоятельств, наставник вряд ли бы стал наказывать его за небольшое опоздание.

Забежав в дом, он сразу увидел гостя. Его широкий кокон розовых вихрей-змеек вертелся за их небольшим обеденным столом. Альма же, как обычно, сидела за своим ткацким станком, в котором главная роль была отведена не столько технике, сколько небесной силе, приспособленной под ремесленную задачу. Даже за этим рутинным занятием осанка ее была неизменно пряма, одежда аккуратна, лицо ухожено.

— Привет вам, Яр, — оказавшись ближе, узнал Талик гостя.

— Что ж, и тебе привет, — недовольно хмыкнул старейшина Муган. — Я вижу, не обучен ты стучаться?!

— Э-э…

— В свой дом ему стучаться нет нужды, — с улыбкой, напоминавшей усмешку, пришла ему на помощь мама.

— Неужто?! — ехидно рассмеялся старейшина.

Внешностью Яр Муган обладал весьма противоречивой. Тело его не отличалось крепостью и ростом, зато морщинки как будто не хотели селиться на его шее и широком лбу. Он мог бы казаться заметно моложе своих пятидесяти, если бы не предательская залысина, прошедшая уже половину пути от верхней линии лба до макушки.

— А как же те дела, что детям не пристало видеть?

— С чего ж нельзя? — не подняв и брови, отозвалась Альма. — Устав не запрещает.

— Но… — настала пора удивиться старейшине и таки продемонстрировать свои лобные морщины.

— Шучу я, Яр, — чуть слышно усмехнулась женщина. — Вон там за шторой ничего не видно, — легким взмахом ладони она указала ему на родительское ложе.

— И-и-и, не стеснительно совсем?

— Жены и мужа связь — благое дело, — улыбаясь краешками губ, ткачиха продолжала поучать старейшину. — Стеснению здесь места нет.

Тогда Альма говорила правду — в семье их не было принято скрывать от детей эту сторону отношений родителей. Забежав в дом и услышав за плотной шторкой характерные звуки, и Финиста, и Талик понимали, что родители любятся, и тихо уходили во двор. Им не было стыдно или неудобно, даже наоборот, они были рады, что мама с папой друг друга любят, что у них все хорошо, а их словесные уколы в течение дня — лишь ничего не значащие предрассудки.

— Что ж, стоит обсудить нам на Совете, чтоб в этой части поменять устав, — посмеявшись, Яр допил свой мятный настой и встал. — Мне уж пора, родные. Если будете в нужде, то дайте знать, поможем и руками, и заботой!

Говоря во множественном числе, Яр Муган смотрел исключительно на маму Талика, смотрел завороженно, не отрываясь. Юноша уже понимал этот взгляд. Временами он так же жадно и безотчетно глазел на Шенне.

— Спасибо, Яр Муган, — дежурно, совсем не стремясь подчеркнуть благодарность, ответила хозяйка.

— Не стоит, Альма.

Старейшина наконец отвернулся, сложил по обыкновению свои худые ладони за спиной и неспешно направился к двери. Проходя мимо Талика, он подмигнул ему, словно тот был малым дитем.

— Зачем Яр приходил? — стараясь казаться не сильно настойчивым, бросил сын.

— Да кто бы знал, Талик, — чуть шире обычного улыбнулась Альма, будто настроение ее было приподнятым — то ли от визита гостя, то ли от его неловкого ухода.

— Что, докучал тебе? — улыбнулся в ответ юноша.

— Пожалуй, нет, скорей развеял скуку.

— Отец его не любит, — чуть повысил градус серьезности сын.

— И я тоже, — она оторвалась от ниточек и успокаивающе посмотрела на свое чадо.

— А разве он не знает?

Альма глубоко вздохнула.

— Верно, знает. И также знает переменчивость сердец. И женских прежде прочих.

11. Альма

Решив обязательно обсудить с Шенне особенности женских сердец, Талик поторопился к наставнику Кальину. Из-за поглощенных вчера листиков Вархага следовало ожидать повторения ляпов и ошибок, точно как после присоединения листков Яра Каира.

Если судить по изменению радиуса вихрей, который подрос примерно до восьмидесяти сантиметров, в среднем каждый шестой листик их «души» принадлежал ранее летуну Вархагу. Иначе говоря, каждый шестой призыв в тот день был почти обречен на неудачу. Они с Шенне уже знали, что на привыкание к новым листкам им потребуется не менее десяти дней.

Тем не менее в этот раз над их ошибками уже не смеялись. С одной стороны, они были куда более редки, а с другой — их с Шенне чувства перестали других удивлять. Прочие ученики не только свыклись с их близостью, но и сами подобную близость уже искали — после того как Хагал с Саной стали ходить за ручку, дружить с противоположным полом стало модно.

Новая парочка относилась к ним очень благосклонно и при любом удобном случае вставала на защиту Шенне и Талика. Если бы последние не были так заняты друг другом, они вполне бы могли стать Сане и сыну кузнеца Варлея друзьями.

— Как думаешь, чего она сказать хотела? — сидя за их обеденным столиком на западном углу площади спросил наконец Талик.

— Не знаю, — задумчиво нахмурилась девушка, спешно очищая вяленую рыбу — ту самую, что утром Талик отсортировал как «скоро испортится». — Странно это все.

— Чем сердце женщины разнится от мужского? Не понимаю…

— Да, и я.

Шенне не юлила. Она и правда не понимала, а кроме того, по-прежнему крепко держалась правила говорить своему возлюбленному правду, пусть даже и неприятную.

Неожиданно незнакомый им юноша, на пару лет их старше, присел на скамейку рядом с Таликом. Парочка, перестав жевать, удивленно на него уставилась.

— Меня Аян звать, — глядя лишь на девушку, объявил тот. — А тебя?

— Э-э… Кыш! — улыбнувшись, Шенне указала своим длинным пальчиком в ту же сторону, откуда незваный гость появился.

— Тебя звать Кыш?! — искренне удивился юноша.

— Шенне, и я тебе не рада, — ее палец снова указал на выход.

— И почему же?

— Да потому, что мое сердце занято. Уйди, Аян, и больше не мешай нам!

Парень недовольно хмыкнул, покосился на молчащего Талика и таки удалился.

Впервые они столкнулись с вниманием к Шенне со стороны других, более взрослых юношей, которых начала привлекать ее еще незрелая красота.

— Что ощутила ты? — спросил Талик, вдруг почувствовав какую-то внутреннюю тревогу.

— М-м… — ей понадобилась немалая пауза. — Он взбесил. Но кажется, что было и приятно. Не знаю отчего, Талик, — она улыбнулась.

— От восхищения тобою, полагаю, — он легко смог поставить себя на место Аяна. — А мне, наоборот, как будто резанула боль.

— Боль?! Отчего?

— Как будто я на миг представил, что любишь ты его, а не меня.

— Но это ж ерунда, Талик!

— Конечно, — спокойно согласился тот, — но представь других девчонок, что страстно добиваются меня. А я тому немного даже рад.

— Нехорошо, — моментально оценив предложенную фантазию, замотала головой Шенне. — Быть может, это ревность?

— Тут как ни назови, Шенне… Обдумать стоит позже.

— Да, тут ты прав, давай.

До вечера все было тихо. Каждый работал на своем заднем дворе, время от времени они забегали друг к другу — чтобы поделиться новыми соображениями по этому или другому поводу, а чаще просто потому, что соскучились.

За ужином, однако, вновь возник Яр Муган. Покинув стол старейшин на возвышении, он беззастенчиво занял освободившееся после отъезда Корлика место. Яр снова говорил, снова изображал поддержку. Но больше все же любовался Альмой.

— Я поняла все, — объявила Шенне, когда вечером они под кустами черешни нашли себе в огороде Талика укромный уголок.

— Что?

— Шафрановое платье! — она обняла Талика, прижала свою щеку к его.

— А?!

— Я вспомнила заветы, рассудила. И вышло точно так, как было с ним. Ты ж помнишь?

— Помню.

— Хуже даже. Ведь одному здесь сразу худо. И потом двоим.

До этого Шенне много раз заставила себя представить, как иные девушки вьются вокруг ее Талика, как тот, особо не настаивая, указывает им пальчиком и говорит: «Кыш!», те убегают, но вскоре опять возвращаются; как в конце появляется ослепительная и настойчивая красавица, которой сердце юноши сказать «нет» уже не может.

— Пожалуй.

— Ты меня прости, любимый, — Шенне поцеловала его верхушку уха, слезинки невольно соскользнули по ее щекам.

— За что?

— За боль, за эту слепоту, — продолжала она целовать его ухо, щеку.

— Шенне, не надо извинений. Я думаю… — Талик обнял ее крепче и поцеловал в губы, затем в подбородок, в шею, — ох, как же я тебя люблю!

Момент их страсти скоро был прерван криком соседских мальчишек, а стоило тем угомониться, их зазвала Альма. Фруктовый сад на заднем дворе оказался плохим местом — как для свиданий, так и для новых опытов с небесными дарами; не говоря уже о поиске чужаков с фиолетовыми клинками. Им было невыносимо думать, что точно так пройдут еще девяносто девять вечеров.

На следующий день Талик вновь успел наведаться домой до занятий. Яр Багур немало его удивил, когда вместо черновой работы поручил изучить старинные дощечки «О правилах наказаний», в которых излагались подробные объяснения значительности некоторых проступков. Выходило так, что устав общины был не просто давней традицией, а традицией, основанной на определенной логике.

Юноша быстро одолел скромный по размеру текст, о чем поспешил доложить Яру.

— Обдумай, а назавтра мы обсудим, — наказал ему старейшина и с тем отпустил.

Оказавшись дома еще раньше, чем вчера, юноша не обнаружил Яра Мугана, лишь следы его пребывания. На столе вновь стояла пиала с недопитым мятным настоем, а рядом с ней — нетронутая корзинка спелых слив, коих у них в саду не водилось.

— Мам, это уж не слишком? — Талик кивнул на корзинку с фруктами. — Муган сегодня снова приходил?

— Пожалуй, слишком, — уже без прежней улыбки отвечала ему Альма, — но куда мне деться?

— Скажи, чтоб не ходил.

— Я говорила.

— А он что?

— Говорит, старейшинам видней.

После случая с отцом и дощечек о наказаниях Талик уже много лучше понимал, почему простой человек не может так просто перечить старейшине, а потому дальнейшие расспросы оставил. Надо было найти иной способ, который не запретит Яру посещать Альму, но сделает это неудобным или даже бессмысленным. Только так мама бы оказалась в безопасности, а они с Шенне — свободны в выборе места и времени для вечерних встреч.

— Мне кажется, я знаю, как нам сделать! — осенило девушку, и вечером она уже описывала родителям, какому ужасному давлению подвергается Альма со стороны старейшины.

Таймур с Дафной также недолюбливали Яра и не раз были свидетелями его ухаживаний за имеющей мужа соседкой. Однако и помочь той они, с первого взгляда, не могли.

— Все это скверно, дочка, — хмуря свои белесые брови, причитала мама, — да как быть с тем?

— Ее бы нам подальше отселить, — подталкивала их к решению дочь.

— Куда ж, красавица? — отозвался и отец.

За последний год их с Шенне отношения не стали прежними — подобное уже вряд ли было возможным, однако они и не сильно испортились. Таймур более не был в ее глазах идеальным, но за отцовскую любовь и заботу она готова была временно мириться с его недостатками, которые, к слову, порой ее сильно раздражали.

— Да хоть к твоей сестре!

— К Нояне?

Нояна — старшая дочь Яра Каира — жила с мужем вдвоем на небольшой ферме у северной границы Калахаси. Их дети уже выросли и покинули родительское гнездо, а они двое, как и прежде, занимались разведением кур, свиней, а заодно и гончарным делом.

— К ней. Они же на отшибе, детский дом пустует.

— Ну… — засомневался Таймур.

— Мы их спросим, — решила за него супруга, лучше других чувствующая неловкость положения соседки. Постоянные приходы Яра Мугана могли на пустом месте испортить репутацию Альмы, а с ней и разрушить их с Корликом отношения.

Дело было решено за ужином. Таймур поговорил с Нояной, та — с мужем, вместе они пришли за их общий стол. Воочию убедившись в граничащем с недостойным поведении Яра, они по его уходу сами сделали Альме предложение пожить до возвращения мужа на ферме. Та засмущалась, и Талику пришлось поддержать ее решимость.

— Мам, соглашайся, — своим неровным баритоном произнес он, — папа был бы за.

И она согласилась. Тем же вечером погрузили они на телегу ее станок, нити, прялки, незаконченные одежды и личные вещи и перевезли на ферму. Свободного времени таким манером у Талика стало еще меньше, зато степень свободы по его использованию возросла кратно.

Постепенно их жизнь наладилась. Яр Муган на время исчез из виду. Обеденное место Корлика заняла Нояна, и даже во время ужинов его присутствие стало едва заметным.

Талик же с Шенне снова бродили по дальним полям, снова засиживались у полюбившегося им ясеня, снова могли свободно болтать обо всем, что им вздумается. Шаг за шагом пытались они освоить полет, и если бы не дары Бугана и Камилана, уже в первый же день переломали бы себе кости. Вархаг был прав — владение даром полета требовало немалого мастерства.

Их ладная жизнь продолжалась всего десять дней. А затем Яр Муган неожиданно нагрянул на ферму. Хозяева, по обыкновению, были дома, тепло старейшину встретили, и тот, оценив состояние общинного хозяйства, восвояси удалился.

Однако на следующий день он явился вновь. И еще через день тоже.

Осторожно проследив за ним, подростки узнали, что Яр поселился у своего брата, жившего в северной части поселения, — всего в каких-нибудь пятнадцати минутах ходьбы от фермы Нояны. Как говорили старшие — на время ремонта прохудившейся у него самого крыши.

Все чаще до них стали доходить слухи, что Корлик, по всей видимости, уже погиб на рудниках, что старейшина Муган не упустит своего шанса, и Совет обязательно женит его на красавице вдове, как только смерть Корлика подтвердится.

— До чего ж он гнусный! — негодовал Талик, не доверявший подобным слухам, но совсем не желавший видеть того отчимом.

— И мерзкий! — Шенне было проще, хотя его невесткой она тоже становиться не хотела. — Хуже его нет!

Подростки вновь коротали вечер у ясеня. Талик сидел на земле, опершись спиной о толстый его ствол, Шенне, положив голову ему на бедра, лежала рядом.

— Может, убить его? — спокойно и холодно предложил вдруг юноша.

— Убить? — чуть обернулась в его сторону она. — А точно сможем?

Калахасцы не считали убийство каким-то табуированным действием, особенно если оно относилось к неприятелям. Однако убийство соплеменника строго наказывалось, умышленное — смертной казнью.

— С дарами Яра — да. Но так ли оно надо?

— Давай помыслим, что нам это даст.

— И что отнимет.

— Да, и что отнимет, — поддержала Шенне.

Они уже не в первый раз совместно рассуждали о важных для обоих действиях, каждый уже более-менее знал свои роли.

— Свободы больше до прибытия отца, — первым начал Талик высказывать за и против.

— Всего на пару лун, — роль девушки в таких случаях, как правило, сводилась к нарочито более беспристрастному и критичному восприятию. — Не так уж много.

— Не допустить его в наш дом.

— Хотя их брак — это не так уж точно.

— Согласен, лишь опасность есть, — как бы то ни было, слухи оставались лишь слухами. — Тогда избавить от обхаживаний маму.

— Но Альма может ведь и потерпеть. Ее страдания малы, еще ничтожней наши.

— И верно. Но опасность есть и нам. Смотри, — оживился юноша, найдя наконец крепкий аргумент, — сперва он выгнал Рахму… Дальше — папу выслал. Яр устраняет всех, кто разделяет его с мамой. Выходит, следующие — мы, Нояна, Дафна.

В итоге подростки решили, что устранение Яра Мугана является для них лучшим вариантом — много лучшим, чем альтернативные ему подчинение или бегство. Особенно если свести риски провала к минимуму.

— Но лучше б отвернулся он от мамы сам, — изрек Талик саму очевидность.

— Конечно, но «шафранового платья» слишком много, — подмигнула девушка.

— Чего, Шенне? Не понял, объясни.

— Ей нравится сиять, ему — сиянье. Никто не хочет что-то изменить.

Оставалось лишь выкручиваться самим — придумывать план убийства, из которого они при любых обстоятельствах вышли бы из воды сухими.

— Помнишь пригорок по пути к Нояне?

— Конечно, недалеко от ручья.

— Там можно спрятаться и выждать Яра. Свести его с дороги в рощу, там убить.

Дорога к ферме Нояны была тупиковой, и оттого безлюдной. Вероятность за раз встретить там и старейшину Мугана, и кого-то еще стремилась к нулю. Однако она была. В связи с чем план был разработан следующим: Талик выбежит Яру навстречу и в ужасе сообщит, что Шенне в лесу укусила змея; уводя старейшину к рощице, он убедится, что вокруг никого, а если кто-то все же возникнет, подаст условный знак отмены; когда Яр подойдет к «укушенной» девушке, Талик молча призовет синий коготь и поразит того в затылок.

— И уж затем двумя когтями в кустах его испепелить, — завершил их коварный план юноша.

— Но листики его души мы брать не будем. В них, верно, столь же мерзости, сколь в нем самом!

— Согласен, да.

На том и порешили.

Когда днем позже закончился урок Кальина, подростки со всех ног устремились за обеденным пайком, а уже с площади, захватив еду с собой, — к выбранной ими засаде.

Долго они лежали на пригорке, из-за высокой травы следя за идущей внизу дорогой. Дыхание их давно восстановилось, но сердца все не успокаивались.

— Шенне, тебе не страшно?

— Волнительно. А ты боишься?

— Я — нет, а сердце будто да.

Они улыбнулись друг другу и почти сразу услышали скрип и лошадиное фырканье. Осторожно выглянули, осмотрелись. Уже знакомая им телега Нояны, груженая берестяными коробами и свиной, недавно забитой тушкой, неспешно плыла со стороны фермы. Супруг правил лошадью, Нояна же, придерживая наполненные яйцами короба, молча глядела по сторонам.

Шенне с Таликом почти синхронно пожали плечами. Отъезд хозяев ничего не менял, скорей, даже был им на руку. Вероятность быть в самый неподходящий момент замеченными снижалась.

Прошло не менее часа, прежде чем одинокая фигура вдалеке свернула на пыльную проселочную дорогу. Успокоившиеся их было сердца снова затрепетали.

— Это не он, — вскоре объявила Шенне, взгляду которой вихри-змейки совсем не мешали, — я лысины не вижу.

— Как жаль, — выдохнул юноша, понемногу уставая от постоянной тревоги.

— Постой, — прищурилась она, — да это же отец!

Сперва появление Таймура удивило их, но толика размышлений все расставила на свои места. Все говорило за то, что Альме сильно нездоровилось, и Нояна, найдя или случайно встретив брата, попросила того срочно проведать больную.

Они пропустили Таймура, не выдав своего присутствия, после чего встал резонный вопрос: ждать Яра Мугана дальше или идти вслед за ним на ферму.

— Талик, что думаешь?

— За ним… Но стоит подождать немного, — обеспокоился состоянием мамы он, — мы это место выдать не должны.

Выждав долгие минуты, коих прошло не менее двадцати, они покинули пригорок и двинулись к ферме. Сначала шли как обычно, но волнение все подгоняло юношу, он ускорялся, увлекая за собой Шенне, а она, наоборот, притормаживала, дабы они держались плана и не прибыли слишком рано.

Уже подходя к гостевому дому, они услышали женский стон. Талик было дернулся, но его спутница еще крепче ухватила того за руку.

— Прислушайся, — с бледнеющим на глазах лицом прошептала Шенне.

Юноша навострил ухо и только тогда понял, что именно так напугало ее.

— Не может быть, Шенне, — едва шевеля губами, произнес он.

— Идем, проверим, — все еще в шоке, кивнула она в сторону невысокого дома.

И Шенне, и Талик всей душой хотели ошибаться, однако характерные звуки, что они отчетливо слышали и уже неплохо знали, оставляли им мало шансов. Подкравшись к дому, они осторожно заглянули в широкую между бревнами щель.

Талик для верности протер глаза, чтоб за полосками вихрей через секунду увидеть чьи угодно другие лица, но не те, что он только видел.

— Да, ты все верно видишь, — шепнула ему девушка и потянула от фермы прочь.

— Тошнит, Шенне, — пожаловался он через несколько десятков шагов.

— Да, меня тоже.

12. Хасим

Почти без слов, но ни на миг не отпуская руки друг друга, они добрели до поляны. Забрались в свое гнездо, уселись. Желания близости совсем не было. Говорить тоже пока не хотелось. Обоим было ясно, что в устранении Яра теперь никакого резона нет. Оба понимали, что произошедшее неотвратимо скажется на их с родителями отношениях, но еще не могли представить, как именно.

Сквозь досаду и отвращение в голове Талика уже начали мелькать мысли, что в случившемся есть и хорошее. Не для матери или Таймура, а для него с Шенне, которых во всей этой истории с Яром теперь мало что держит и связывает. Если смотреть на себя в отрыве от родителей, воспринимая их отстраненно, не так уж все было и дурно.

Только он собирался закинуть эту мысль Шенне, как позади них, там, под кроной могучего ясеня, кто-то кашлянул. Они синхронно вздрогнули и, чтобы не выдать себя, очень-очень медленно, стараясь не вызвать и шороха, стали разворачиваться к источнику звука.

Им оказался мужчина, годами чуть младше Таймура, высокий, с широкой на лбу повязкой, защищающей лицо от непослушных волос. Ранее они уже видели его в поселении, а Талик как-то даже относил ему дощечку-поручение от Яра Багура. Мужчина нервничал, на месте ему не стоялось, и он один за другим наматывал неровные круги вокруг ясеня. Все говорило за то, что он кого-то ждал.

«Свидание?!» — пришло на ум обоим, и обоих от этой мысли передернуло. Менее всего им хотелось стать свидетелями еще одной близости.

Тем не менее напряженное наблюдение за чужой активностью позволило им на время забыть о печалях собственных. Любопытство захватило их.

Примерно через двадцать минут появился и второй — он вышел из западного леса, его приближение заранее заметили как тайные зрители, так и ожидавший внизу мужчина, который сперва хотел двинуться своему знакомому навстречу, но быстро передумал и вернулся к дереву.

Того второго подростки раньше не видели. Одежды на нем были обычные, калахасские, но волосы — как смоль черные и как шерсть барашка кудрявые, такие в общине отродясь не водились. Он выглядел несколько младше первого, шагал к месту встречи небрежно, вразвалочку, улыбался.

— Хасим, что за дурные шутки?! — издали приветствовал его первый. — Зачем мы здесь?!

— Аржан, ну ты сам бы подумал! — усмехнулся второй. — Просто нам с тобой дюже надо было поговорить. Наедине. Вот и позвал! Чего проще?

— Что ж, говори, я слушаю тебя!

Двое остановились друг от друга примерно в трех метрах, так что их вихри-змейки даже не пересеклись.

— Что ж, говорю, — усмехнулся Хасим, не разрывая дистанции, начав кружить около своего приятеля. — Ты приютил меня, Аржан, помог мне оправиться. И за то я благодарен тебе, дюже благодарен. Но настало мне время уйти.

Манера речи, как и внешность, выдавала в брюнете чужака.

— Хасим, ты говоришь достойно, — первый начал успокаиваться. — Но все ж зачем втянул сюда Чогьял? Скажи ты мне, что значат ее слезы?!

— Аржан, ну до чего ж ты непонятливый, — надменно усмехнулся брюнет. — Девочка просто любит меня и хочет уйти вместе со мной!

— Да ты сдурел, Хасим! — вскипел калахасец. — Она едва достигла полнолунья! Ты ей в отцы годишься!

Полнолунием в Калахаси называли возраст совершеннолетия — сто девяносто месяцев, по достижении которого человек мог вступить в брак.

— Ха-ха! Я тебе не говорил, Аржан, но знай, что у нас в Шандаре это не зазорно.

— Зря я укрыл тебя… О том не может быть и речи, — сухо выдавил отец, не настроенный шутить. — Она останется, ты уходи!

— Так это ведь не ты, Аржан! Не ты! — начал злиться и чужак. — Это ж Чогьял уговорила тебя, ты бы и пальцем не шевельнул, оставил бы меня умирать! Вот прямо там! — ткнул он пальцем вправо. — В благодарность за это девочку я заберу. И знай, Аржан, у меня нет к ней страсти. Найдет она у нас хорошего мужчину, с ним будет счастлива.

— Этого не будет.

— Да, да, я знал, что ты будешь против. Потому мы и здесь, Аржан, — коварно улыбнулся чужак, пятясь назад, словно тигр перед прыжком.

— Я воин, у тебя ни шанса! Дар-сомран!

Призыв начал послушно наливать синевой длинный коготь у правой руки воина. В отличие от Гахтага, призыв оружия потребовал у него немалого времени — где-то секунд пять.

— Ты не воин, Аржан, ты глупец! Дар-вайлин!

Всего через пару секунд на уровне пояса Хасима оформился слегка изогнутый светло-фиолетовый клинок, лезвие которого как будто дрожало, вибрировало. Курчавый брюнет даже не успел коснуться клинка, а тот уже устремился на своего врага.

Это было столь неожиданно, что Шенне чуть не вскрикнула. Но в пылу битвы ее нечаянный «ах!» остался незамеченным.

Едва закончивший свой призыв калахасец метнулся в сторону и тут же рванул на противника. Фиолетовый клинок прошел мимо, зацепил вековой ясень, оставив с левой стороны его ствола глубокую щель, и улетел прочь.

— Дар-вайлин! — сделав шаг назад, вновь выкрикнул чужеземец.

Дистанция между противниками быстро сокращалась. Рывок, еще один. Однако второй фиолетовый снаряд выстрелил чуть раньше, чем Аржан добрался до обидчика. Видя свою промашку, калахасец убрал тело вправо, и уже оттуда выбросил синий коготь противнику в грудь.

Кулак воина чуть отбросило назад столкновением дар-буганов, Хасим рухнул, а сам воин взвыл от боли — левая его рука, примерно от половины предплечья, оказалась отсеченной. Благодаря дар-камилану кровь почти сразу свернулась, сосуды закупорились, но от ужасной боли это его спасти не могло.

— А-а-а-а-а! — заорал Аржан, отбрасывая в сторону свой коготь.

Переборов за несколько секунд первую боль, воин подобрал отсеченную часть руки, уселся на траву и, положив культю на одно колено, постарался как можно точнее соединить ее с обрубком.

Подростки видели, как жмурился и ревел он от боли, как всеми силами старался не закричать и не сбить более-менее удачного соединения. Талик также мог лицезреть, как огромный рой розовых лепестков сорвался к месту соединения с вихрей-змеек воина, оставив их почти серыми.

Еще через десять минут, в течение которых розовые ворсинки еще продолжали течь к ране, но уже в кратно меньшем количестве, воин встал. Правая его рука крепко поддерживала немного укороченную левую в месте «сварки».

— Ты говоришь, «глупец»?! — презрительно бросил он лежащему у его ног мертвецу. — Оно быть может… Твой быстрый серп и правда был могуч. Но ты побит, и потому сгниешь как падаль… Дар-маджулс.

Используя остатки своих розовых лепестков, он приподнял мертвое тело над землей и, аккуратно подпихивая его ногой, дотолкал труп до оврага.

— Прощай, тупица, — напоследок плюнул он в мертвеца и, временами постанывая, поплел в сторону деревни.

Подростки, все это время наблюдавшие с верхотуры, засуетились, как только его фигура скрылась в пролеске.

— Талик, удачно как! — сверкали глаза девушки. — Их надо брать скорее!

— Конечно! Поторопимся, Шенне, — позабыл печали и юноша.

Быстро они спустились по склону оврага, нашли окровавленное тело и, используя призыв подъема и силу мышц, перетащили труп на поляну.

— Шенне, давай до леса, здесь опасно.

— С чего бы вдруг?

— Аржан вернуться может. Иль Чогьял.

— Согласна, подожди, я быстро!

Девушка еще раз сбегала к оврагу, вернувшись с полными влажной глины ладошками. Подойдя к раненому стволу, она бережно замазала образовавшуюся щель.

— Ты думаешь, ему это поможет?

— Талик, не знаю, но мне жаль его.

Позже, скрывшись за густой листвой западной окраины, Талик с Шенне заняли свои места у головы и ног мертвеца. Дальнейший процесс теперь не представлялся юноше проблемным, тревогу вызывала лишь неспособность забрать «листики души» быстро и без потерь. Они по-прежнему не представляли, как долго отлетают эти листики и насколько равномерно во времени это происходит.

— Как эти листики? Строптивы тоже? — поинтересовалась девушка, припоминая утомительную работу Талика с «душой» летуна.

— Ага, противятся.

— Мы им не нравимся, Талик. Лишь дед хотел быть с нами, — романтично представила она проблему совместимости.

— Как будто так…

Они замолчали. Монотонное запихивание серых листиков в поток себе подобных уже было во многом рутиной и не могло отвлечь Талика от неприятных мыслей. Однако вести при этом с Шенне вдумчивый разговор он также еще не мог. В итоге приходилось говорить о несущественном.

Через два-три часа, точно так, как и случилось с летуном Вархагом, овальные, похожие на листья акации листочки Хасима стали проходить через кольцо Лаллака.

— Шенне, скорее пригибайся! — обрадовался юноша, ведь это сильно ускоряло процесс.

За сбором серой листвы они просидели до самого вечернего колокола. Когда же, решив прерваться на ужин, они встали и взялись за руки, их ждало еще одно открытие.

— Шенне, теперь у нас два слоя вихрей! — взволнованно сообщил юноша.

— Как?

— Тот прежний не расширился, как раньше, — первый слой их объединенных вихрей так и остался на расстоянии чуть больше полутора метров, — зато за ним теперь еще один возник! В паре шагов примерно. Что хорошо, разреженный совсем.

Вместо пары десятков змеек второй слой пока содержал в себе только три витка. По всему выходило, что новые лепестки уже не могут отодвигать их вихри-змейки, увеличивая их длину, а вынуждены теперь создать новый круг вихрей.

— А по отдельности?

— Нет, так пока нормально.

Когда змейки разделились, радиус вихрей вокруг каждого из них сократился примерно до метра — как у обычного взрослого человека, — а второй круг и вовсе пропал.

— Продолжим после ужина? — засомневалась Шенне, понимая, что это добавит еще несколько витков ко второму слою вихрей.

— Я думаю, что да, его дары нужны нам, — понимал это и Талик, однако ценность фиолетовых серпов представлялась ему куда более значимой, чем некоторое ухудшение обзора.

Затем последовал ужасный совместный ужин, во время которого им даже не хотелось поворачиваться в сторону провинившихся в их глазах родителей. Альма с Таймуром старались вести себя как обычно, и лишь они — двое случайных свидетелей их близости — могли заметить, что взглядов друг друга те избегают.

Процесс поглощения серых листков возобновился вечером. За счет наличия в потоке «частичек души» Хасима, он ускорился и упростился, но все еще был слишком медленным. Часть листочков все еще крепко держалась за тело чужака.

— А если тело мы испепелим, за что тогда держаться будет листьям? — предположил Талик. — Я думаю, они должны опасть. Как видишь ты?

— Никак, я ж их не вижу, — хихикнула девушка. — Но проверить можно. Вот! Дар-сомран, — Шенне призвала темно-синий коготь. — Скажи, когда войдут в кольцо его листочки.

— Давай! — примерно через минуту отозвался Талик.

Шенне осторожно провела клинком по лодыжке чужеземца Хасима, аннигилируя с нее несколько сантиметров плоти.

— Ого, скорей лови их! — округлились глаза Талика, увидевшие сквозь надоедливые вихри, как горстка серой листвы одновременно оторвалась от тела и медленно поплыла к небу. — Привстань! Еще, еще!

С этим открытием дело пошло быстрее, и они управились задолго до полуночи — времени, когда Шенне уже будут ругать за позднее возвращение и не выполненную по дому работу, но еще не пустятся на ее поиски.

***

История отношений Альмы и Яра Мугана закончилась неожиданно. Наведавшись на ферму еще дважды, старейшина на том и остановился. Сам он говорил, что завершился ремонт его крыши, а потому тратить свое драгоценное время на ежедневную поддержку одинокой матери он уже не мог. Иногда он подходил к Альме за ужином, сухо справлялся о здоровье и ее текущих нуждах и на том успокаивался.

Тем не менее приближенные к Совету лица небезосновательно полагали, что это было лишь частью наказания, наложенного на Яра самим Советом, который не мог позволить ставить под сомнение свой авторитет и благочестие.

В любом случае это позволило Корлику в установленный день благополучно вернуться с рудников и воссоединиться с семьей.

13. Накануне праздника

Минул еще год с небольшим. Для Шенне и Талика приближалась пора их Праздника молодых, не за горами было и совершеннолетие. Праздник был важной вехой в жизни каждого калахасца, а потому они уже не раз обсуждали тактику своего поведения на нем.

Накануне события они еще раз решили все повторить. Местом обсуждения стала все та же поляна, то же подножие толстого ясеня, успешно пережившего ранение небесным клинком. Поляну уже захватили поросли мака вперемешку с более низкой ромашкой, заполнив ее красным цветом и сладким ароматом.

Шенне наконец-то выдали новое платье, которое от прошлого отличалось лишь размером. Сама она за это время немного вытянулась, чуть округлились ее бедра и грудь, тогда как черты лица, наоборот, совсем утеряли детскую припухлость. Талик подрос сильнее и заметно возмужал в лице, а ранее пшеничные его волосы уже стали почти ржаными.

— Ну, как наш младший братик?! — весело спросила девушка, усаживаясь между корней дерева.

Голос ее за прошедший год чуть погрубел, понизился, превратившись из звонкого в умеренно-бархатистый.

— Вопит как угорелый! Он совсем несносен.

Маленький Ванжур родился в тот промежуток времени, когда нельзя было уверенно сказать, что он появился на свет не от своего отца. Тем не менее Талик с Шенне полагали, что это именно так, и что это лишь вопрос времени, когда у мальчика скруглятся коромыслом брови или обнаружится наследный дар лечения. Пока же ребенок был похож на свою мать.

— И мама тоже хочет малыша. Мол, я большая, обо мне заботиться не нужно больше.

— А что Таймур?

— Старается, — хихикнула девушка, — покамест не выходит.

— Тебе не угрожает больше?

— Что ты, нет! — отмахнулась она. — В проступке их была определенно польза.

— Боюсь, — печально вздохнул юноша, — мы потеряли больше, чем приобрели.

— Талик, не мы решали! Но случилось кстати.

Около трех месяцев назад Таймур увидел на шее девушки кровяной засос, что вызывало у него бурю возмущения. Отец пригрозил ей Советом старейшин, потребовал прекращения встреч с Таликом, а в качестве наказания хотел переложить на дочь часть их с Дафной домашней работы, и без того незначительной.

Шенне, разумеется, предложила рассказать старейшинам о его с Альмой пикантных встречах, а если и не старейшинам, то хотя бы Дафне и Корлику. Отцу такое предложение не понравилось, и в итоге он согласился пересмотреть распределение домашних обязанностей в обратную сторону — все же им с мамой стоило привыкать обходиться без помощи почти взрослой дочери.

— Не мы. Давай лучше обсудим праздник.

— Давай.

— Итак, ты им покажешь чешую и коготь.

— Ага. А ты раскроешь серп.

— Да, как найду удобный случай.

— Как все же объясним его?

— Никак.

— Пусть спрашивают Альму?

— То не важно.

— Выходит, нам всю жизнь придется прятать… те прочие дары от остальных? Мне — серп, тебе же — чешую и коготь.

— Шенне, ведь в этом наша сила скрыта. Пока с Советом риск вражды не сгинет, нам будет чем их сильно удивить.

— Согласна. Про полет молчим?

— Ты думаешь?

— Да как по мне, не стоит, он же у многих есть.

— Согласен, да.

Выявление же прочих даров они были намерены завалить, дабы не создавать даже крохотной возможности для альтернативного ремесла.

— Когда поставят воинами нас, — продолжал планировать Талик, — назначат обученье. Там будем вместе.

— Как потом?

— Потом поженимся, оценим ремесло. Я подойду к старейшине Багуру и предложу подход, где были бы мы рядом и общине с пользой.

— Он очень добр к тебе.

— Пожалуй.

Яр Багур вместе с черновой работой на складе общины продолжал забрасывать юношу дощечками с древними мудростями, регулярно вел с ним по этому поводу беседы и давал наставления. В отличие от Кальина, Яр требовал не столько заучивания, сколько понимания изложенных на них глубинных идей.

Во многом, как считал Талик, мудрость старейшины была схожа с заветами его дяди. И тот же холодный ум, и учет дальних следствий наравне с ближайшими. Вот только в центре всех решений у Яра стояли интересы и благополучие общины.

Юноша довольно скоро обнаружил это различие, и теперь, когда ощущал на этой почве неприятие древних мудростей, он просто абстрагировался, как будто речь идет о какой-то другой общине, либо о калахасской, но без его с Шенне участия.

Как бы то ни было, Яр оставался доволен и часто хвалил Талика за проницательность и свежий взгляд на устоявшиеся традиции и порядки.

— А если будет много воинов, и нас отсеют? — усомнилась в их плане девушка.

— Мне кажется, что нереально это.

— И почему?

— Сейчас ни у кого нет связки чешуи и когтя. Они не могут это упустить. А быстрый серп для них вообще находка.

— Да, здесь ты прав.

— Да и потом, наш уровень призывов… недостижим пока для остальных.

В этом Талик тоже был прав. К тому моменту они хорошо свыклись с полученными от других калахасцев «листиками души».

Небесный коготь набрал темный цвет и форму, скорость его призыва сократилась до каких-то пары секунд — как и было у самого Яра Каира. Чешуя стала менее прожорливой и более равномерной. Фиолетовые клинки лучше слушались Талика, по призыву которого они появлялись и летели так же быстро, как и у чужеземца Хасима, но и у Шенне получалось немногим хуже — та же скорость, но чуть бледнее цвет.

Пока они еще не умели в полной мере управлять этим «серпом». В самом начале призыва требовалось задать направление выстрела, иначе клинок вовсе отказывался лететь. Однако и без этого данное оружие представлялось уже очень грозным, особенно если учесть, что за счет поглощения большого числа овальных листочков они могли призвать до двенадцати таких клинков за день.

В любом случае в воображаемом бою с врагом ведущую роль парочка отводила девушке, точность атак и защиты которой не страдали от мельтешения своих и чужих змеек-вихрей.

— Идем на ужин, и вернемся, полетаем? — предложил Талик, когда солнце стало клониться к закату.

— Конечно, и не только полетаем…

Хотя одинокий ясень оставался достаточно уединенным и безопасным местом, они для занятий любовью все же предпочитали темное время суток. Что до полета, он, как и для Вархага, стал основной их забавой. Они уже пробовали взлетать синхронно, уже не боялись подниматься высоко и наработали неплохие рефлексы управления этим даром. Они даже пытались в воздухе целоваться и летать в обнимку. До настоящего мастерства, однако, им было еще далеко.

Колокол все не звонил, и двое выбирали окольные дорожки на пути к центральной площади, чтобы не явиться туда слишком рано. На одной из них им повстречались старые знакомые — Сана, Хагал и его десятилетняя сестренка.

— Привет вам снова! — они уже виделись сегодня на последнем уроке Кальина.

— Да и вам привет!

— Твоя сестра? — Шенне кивнула на девочку, держащую сына кузнеца за руку. — Как звать?

— Аялга, — Хагал второй рукой заботливо пригладил той растрепавшиеся русые волосы.

— Привет, Аялга!

— Да и вам привет! — тоненьким голосом пропищала девочка. — Скажите, вы уже женаты?

— Да нет еще.

— А будете?! — в ожидании девочка набрала воздуха, словно для нее это был вопрос жизни и смерти.

— Конечно, после полных лун, — успокоила ее Шенне.

— Я сразу поняла, — озарилась та счастливой улыбкой, — вы так похожи!

— Что, правда?! — засмеялась Шенне.

— Да! — не сомневаясь выкрикнула Аялга, после чего рассмеялись все пятеро.

Болтая с ребенком, Шенне зацепилась взглядом за своих одногодок, найдя Сану более женственной, чем она сама. Это проявлялось не только в высокой и полной ее груди, но и в раскачивающейся походке, звонком голосе, каком-то кокетстве и ужимках, мягкости. Хагал же, в свою очередь, наоборот, выглядел несколько более мужественно, чем ее возлюбленный, — резче в голосе и движениях, шире в плечах, грубей в манерах, с уже пробивающейся щетиной.

«Аялга, видимо, об этом говорила», — подумала про себя Шенне, допуская, что она неосознанно позаимствовала от Талика немного его мужественности, а он от нее — чуток ее женственности.

— Ну что, дружок, — кивнул Талику сын кузнеца, — вперед, во взрослый мир?!

— Давно пора!

— И это правда!

— Багур, я слышал, приобщить тебя к Совету хочет. Помощником! — считая то большим успехом, Хагал одобрительно закивал головой.

— Забавно, мне не говорил, — насторожился Талик.

— Ну, а куда хотите?

— Нам не важно. Нам главное, чтоб вместе были мы, — одновременно и слукавил, и сказал правду Талик.

— Возможно, в воины пойдем, сейчас их мало, — поспешила дополнить его Шенне.

— Вы как сандали две, ребят, но все же это вздор! — фыркнула Сана.

— Вздор? Почему?

— Так друг от друга устаешь же! — поучительно усмехнулась та. — Мы как подолгу вместе, так ругаемся всегда!

— Но к следующему дню опять полны любви, — поддержал ее Хагал.

— Разлука малая лишь укрепляет чувства! — резюмировала девушка.

Талик с Шенне синхронно пожали плечами, чем вызвали одобрительную улыбку романтической Аялги.

— Когда соскучишься, то счастья больше! — догрузила Сана напоследок. — У вас не так?

— Ну… в чем-то так, — не хотел вступать с ними в спор Талик.

— Но вместе точно лучше, — добавила Шенне и обеими руками обняла юношу за талию.

— Они просто быстрей скучают! И дольше друг от друга устают! — выпалила девочка.

— Ах ты да умница, Аялга! Как сказала!

Все пятеро снова рассмеялись.

Когда они разошлись, Талик подумал, что на самом деле девочка не совсем права. Конечно, он начинал скучать по Шенне почти сразу после каждого их расставания. Не то что быстрее, а сразу. И не просто скучать — он чувствовал себя один некомфортно, как человек, лишившийся вдруг второго глаза. Даже в беседах с Яром Багуром он понимал, что рассуждения его были бы куда более точны, будь рядом она.

— Ведь все не так у нас? — сказал он вслух, как только они оказались достаточно далеко от второй парочки.

— Ага, чухню сказали!

— Мне кажется, мы целое одно, словно полотна ножниц. Их можно разомкнуть и каждою колоть и резать. Но только вместе полноценны мы.

— Все так и есть, Талик! Когда одна, мне одиноко сразу. Тогда как вместе хорошо всегда.

14. Яр Гахтаг

Местом проведения Праздника молодых стала большая лужайка на восточной окраине Калахаси, в центре которой кругом был возведен частокол из высоких, не менее трех метров, бревен. Диаметр этой импровизированной крепости составлял около пятидесяти метров. Внутри нее камнем вымостили круг поменьше, по периметру которого, с разрывом на входную дорожку, равномерно расположилось двадцать пять небольших бревен для тестируемых. За бревнами, ближе к стенам, беспорядочно валялся различный реквизит для праздника — камни, бревна, доски, металлические пруты и прочая утварь.

Это место в прежние времена использовалось для всеобщих собраний. С ростом же общины его пространства перестало хватать, и для собраний оборудовали новую площадь, впоследствии ставшую центральной. Старую же стали использовать для Праздников молодых и расширенных заседаний Совета.

Дощечка с расписанием праздника уже красовалась на входных воротах:

— первый день — боевые дары;

— второй — металлические дары (востребованные в кузнечном ремесле);

— третий — земельные дары (крестьянское ремесло);

— четвертый — деревянные дары (обработка дерева и письмо, осуществляемое в Калахаси на деревянных дощечках);

— пятый — ткацкие и полетные дары;

— шестой — животные и целительские дары (первые сводились к дару усмирения диких и необузданных тварей);

— седьмой день — малые дары (в этот день оценивались таланты и склонности подростков к универсальным дарам, таким как подъем предметов, их перенос, розжиг, резка и прочее);

— восьмой и девятый день — людские способности (проверялись сила, ловкость, грамота, счет и смекалка);

— десятый день — распределение по ремеслам.

Талик с Шенне прибыли одними из первых. Они знали, что бревен на всех не хватит, и не хотели оказаться в ситуации, когда им придется подсаживаться к другим. Придя четвертыми, они смогли выбрать себе место по вкусу — справа от входной дорожки, где солнце бы не слепило их.

Постепенно стали стекаться и остальные. Многие нервничали. Одни страстно желали стать воинами, другие, которых меньше, наоборот, не хотели связываться с боевым ремеслом и надеялись, что соответствующие небесные дары у них не проявятся.

Шенне тоже переживала — прежде всего за последствия призыва лазурной чешуи, которая оставит ее нагой перед взорами чужих людей. Ей очень не хотелось демонстрировать другим мужчинам свое тело, и они с Таликом очень надеялись, что оценка для юношей и девушек будет раздельной.

Беспокоился и Талик. Отчасти за Шенне и ее чешую, но больше — из-за вчерашних слов Хагала про Яра Багура. Если тот целил его в помощники, то одной демонстрации фиолетового клинка, как казалось юноше, могло оказаться недостаточно. Он полагал, что ему надо как-нибудь проявить именно свои боевые качества, иначе его могут просто сделать помощником Совета, обладающим призывом быстрого серпа.

Спокойней всего чувствовал себя Хагал. Талик знал, что тот хотел быть кузнецом, знал, что тот уже обладает необходимым даром и уже отточил его призыв под присмотром Варлея, который на второй день должен был проводить здесь оценку. В тот день Хагал наверняка ощущал себя просто зрителем, лишь немного переживая за возлюбленную, которая, быть может, вообще наследных больших даров не имела.

Всего собралось три десятка подростков, примерно поровну между юношами и девушками. Те, кому достались парные места, едва слышно болтали, остальные же в напряжении ожидали появления наставника.

Вскоре прибыл и он — первый защитник поселения — Яр Гахтаг, таки получивший желанный титул чуть менее года назад. В компании с ним прибыли трое: Аржан, тот, что сражался с чужаком на поляне, Фарине — молодая девушка, принятая в немногочисленные ряды воинов тремя праздниками ранее, и посланник Совета с дощечкой для фиксации результатов оценки.

Яр повелительно указал посланнику на место за кругом, а Аржану с девушкой — на свободный от бревен разрыв окружности, аккурат туда, где начиналась мощенная камнем дорожка к выходу. Он одернул свою широкую тунику, приосанился.

— Начнем, ребята, — сурово прогремел его голос, вмиг прекратив все разговоры и перешептывания. — Болтать нельзя, пока я сам вас не спрошу, — он медленно пошел по кругу, внимательно осматривая испытуемых. — Кому что надо, тот поднимет руку.

Закончив короткую вступительную речь, Гахтаг уже молча завершил круговой осмотр.

— Итак, начнем! Морской клинок… Дар-каратун! — воин почти мгновенно призвал в свою правую руку ультрамариновый клинок примерно с метр длиной. — Запомните вот эту форму.

Яр обошел кругом, на секунду останавливаясь возле каждого бревна.

— Перед словами — сжать кулак, для рукояти место в нем оставить. Затем представить как струя… бьет изнутри него и делает клинок. Струя холодная и синяя. Понятно?

Испытуемые в тревоге закивали.

— Сначала ты, — подошел он к первой девушке по правую руку от Аржана. — Встань, руку так, давай!

— Дар-каратун! — выпалила она, с пару секунд посмотрела на пустоту в своем правом кулаке и, подняв брови, непонимающе разжала руку.

— Садись! Ты следующий…

Яр обошел каждого из тридцати, так и не обнаружив ни у кого из них дара морского клинка. Это, по-видимому, его ничуть не расстроило — результат был ожидаем, учитывая, что лишь прямые потомки его рода могли владеть им.

— Что ж, детки, дальше чешуя лазури, — все так же сурово продолжал он свой тест. — Слова — дар-харогат, а в мыслях… представить надо мелкие и синие чешуйки, что тело облепляют от ступней до лба…

Гахтаг повторил условия призыва, описанные Яром Каиром, упустив при этом, что они непременно должны быть злобными.

— Теперь разделим вас, все мальчики — наружу. Аржан, проводишь, и смотри, чтоб не глазели!

— Эй, стервецы, встаем! — скомандовал тот левой рукой, на предплечье которой остался толстый по всей окружности шрам; то, что эта рука его была примерно на сантиметр короче правой, было почти незаметно, функционально же она вроде бы работала исправно.

— Девчонки! Я сейчас уйду, а вы разденетесь. Да, догола! — грозно встретил Гахтаг недовольные девичьи взгляды. — Потом призыв по кругу. Фарине — следить. Если не выйдет — ждать не надо, одевайтесь!

Объявив сие, Яр резко развернулся и ушел к уже покинувшим сцену парням.

— Давайте, девочки, поторопитесь, — улыбаясь, скомандовала кудрявая блондинка, — давайте так… ты, ты и ты, вы — раздевайтесь. А ты — ты следующая, жди!

Вскоре дошла очередь и до Шенне, которой было очень неловко стоять вот так обнаженной посереди этой огромной площади.

— Теперь попробуй ты, — дошла до нее Фарине. — Запомнила призыв?

— Дар-харогат, — уверенно молвила Шенне, и чешуйки быстро поползли от ее ног к плечам.

— Ох! — от неожиданности Фарине отскочила назад, ей впервые довелось воочию видеть успешный призыв чешуи.

— Отриньтесь! — приказала Шенне, хотя в данном случае слова значили мало, но так уж она привыкла.

— О-о-о! — зашумели со своих мест девушки, увидев синее облаченье вокруг Шенне.

— Ну надо же! — подошла ближе помощница. — Какая красота!

Она не думая потянулась к зависшим вокруг девушки синим чешуйкам.

— А-а-а-а! — истошно заорала Фарине, когда злобные чешуйки сожрали половину фаланги от ее указательного пальца.

Шенне могла ожидать подобного результата, но, занимаясь с Таликом, которого чешуя считала своим, она привыкла к иному, и теперь ее подсознание даже не удосужилось просигнализировать об опасности.

— Как же больно! — сев на колени, продолжала вопить Фарине.

Через секунду на площадь влетел Гахтаг, мигом сообразивший, в чем дело:

— Нельзя же трогать, дура! — на бегу закричал он, мчась к раненой.

Шенне же, сделав шаг назад, прикрыла руками гениталии и грудь. Следующая за ней девушка взвизгнула и, спешно вернувшись на свое бревно, прикрылась оставленной на нем одеждой.

— Не хнычь, все скоро отрастет! — с облегчением выдохнул Яр и только после перевел взгляд на окруженную синей аурой Шенне. — Ах, какова ж краса! — довольно закивал он головой. — А цвет, а форма — великолепно все! — подходя ближе, чуть не закричал он от радости.

Шенне попятилась.

— Отличный день! — провозгласил он громко. — А ты пойди за бревна, спрячься, — тихо указал он девушке на реквизит около бревенчатой стены. — Как истощится, крикнешь, мы одежду принесем! Ну же, иди! — довольная улыбка не сходила с его лица.

— Яр, отвернитесь, — холодно ответила ему девушка.

— Все, продолжайте! — Гахтаг отвернулся и проследовал к воротам. — Фарине, за дело! И если что, не вздумай ее трогать!

— Я поняла, — тоскливо отозвалась та.

Гахтаг пришел к юношам в приподнятом настроении.

— Ну что, Аржан, одна чешуйка есть!

— Ого! А у кого?!

— По центру девочка. Каштановые волосы, косичек пара…

— Так то Шенне, Яра Каира внучка, — оказалось, Аржан знал девушку в лицо.

— Я мог бы догадаться, — смутился своей несмекалистости Гахтаг, ведь если у кого и могла вновь появиться чешуя, так у наследников последнего носителя дара — Яра Каира.

Хагал подошел к Талику первым.

— Ну что, дружок, ты рад?

— Конечно рад, — поняв, что на лице его радости все же маловато, юноша улыбнулся и тихо добавил. — Хотя о том мы знали.

— А! То-то я смотрю, не слишком же ты весел! — Хагал осторожно похлопал его по плечу. — Яр, — тут же метнулся он к Гахтагу, — что мы за крики слышали, скажите!

Минут через двадцать в воротах появились девушки.

— А где Шенне? — не подумав о длительности действия чешуи, беспокойно спросил Талик.

— За бревнами у западной стены, — улыбнулась ему кокетка. — Ждет, когда сгинет чешуя, чтобы одеться.

— Ну да, конечно…

Талик был четвертым в очереди, а потому первым делом подобрал ее платье и отнес его к временному укрытию Шенне.

— Ты как, нормально все?

— Да как сказать… все как обычно.

— Держись. Я здесь одежду положу.

— Ага, я уже скоро. Ты иди, спасибо!

— Ну, — усмехнулся он, — сильно-то теперь не торопись. Теперь тут всюду голые мальчишки.

Когда дошла очередь ему произносить «дар-харогат», Талик представил, как из земли вырастает огромная белая роза. Он уже знал, что если не сконцентрироваться на каком-то ином образе, слова могут неосознанно воскресить в памяти ощущение чешуи, что может ее в итоге призвать. Убедившись, что не появилась ни лазурная чешуя, ни гигантская роза, он удовлетворенно вздохнул и потянулся за одеждой.

Вскоре второе испытание закончилось — дара лазурной чешуи более ни у кого не обнаружилось. Затем искали голубой щит. Тоже безуспешно. И тоже ожидаемо.

Далее настал черед синего когтя. Аржан уже призвал свой клинок и как мог объяснил условия призыва.

— Ну, что, малышка, — Гахтаг, вероятно, хорошо понимал, что главная интрига состоит в том, будет ли у внучки Яра коготь, а потому сразу пошел к Шенне, — коготок проверим?

— Проверим. Дар-сомран, — тихо призвала девушка и в пару секунд, куда быстрее чем у Аржана, темно синий, почти ультрамариновый коготь материализовался в ее руке.

Она бы и хотела сделать это медленней, дабы не вызывать ненужных восхищений, но, к сожалению, регулировать скорость призыва не умела.

— Однако! — изумился Яр.

— Ну надо же, — в смятении молвил Аржан, вмиг ощутив превосходство нового когтя.

— Ну, девочка, я прям тебя люблю! — от былой суровости Гахтага не осталось и следа. — Ты погляди, — пихнул он помощника в бок, — он ровный, плотный, быстрый! И это все в такие молодые луны?!

— Да, поразительно, — только и мог пролепетать тот.

— Будь аккуратна с ним, Шенне, не рань соседа! — упредил ее Яр. — Ну ладно, будет радостей. Проверим дальше!

Белая роза Талика вновь отказалась явиться, зато у невысокого юноши на дальнем от него бревне коготь таки появился — бледно-бирюзовый. Яр нахмурился, скривился, осмотрел его с разных сторон.

— Попробуем усилить, — вынес он приговор, — шанс хоть есть, ты не питай надежд особых. Слишком хлипкий!

Затем проверяли парный коготь для обеих рук — призыв, дар которого был утерян общиной еще четыре поколения назад.

— Ты, девочка, сегодня отдыхай, — первый защитник прошел мимо Шенне. — Истраты сил с тебя уже довольно!

После неудачного поиска парного когтя Гахтаг, видимо, счел, что больших небесных даров ему более не найти. Но заканчивать занятие он пока не собирался.

— Теперь попроще, — вновь грозно прогремел его голос, — серебристые клинки. Хм, дар-парах, — в правой руке его сформировался светло-серый короткий меч, длиной скорее соответствующий кинжалу. — Смотрите! — вновь он пошел по кругу, демонстрируя материализованные сгустки небесной энергии. — Призыв простой: представить форму и как режешь палец.

— Учили нас уже! — не удержался один из учеников наставника Кальина.

Серый клинок был малым, то есть обычным даром, который давался от рождения практически всем. Он не требовал больших затрат небесной силы, условия призыва были просты, а потому его практиковали еще до выбора ремесла. В бою, однако, толку от него было мало — при атаке он всегда уничтожался защитным даром Бугана.

— Ты — вон пошел! — грозный указательный перст Яра был направлен на нарушившего правило молчания юношу. — И быстро!

Парень, опешив, поднялся с места и, опустив глаза, побрел к воротам.

— А наказанье на десятый день получишь! — крикнул ему вслед Гахтаг. — Продолжим. Призывайте! Разом все.

Подростки дружно забубнили слова призыва, серебристый кинжал проявился у всех без исключения.

— Это не сильный дар, но он поможет защитить общину. Если враг толпы приведет, придется биться всем, — продолжал наставлять Яр Гахтаг. — Дар-каратун.

Небрежно взмахнув ультрамариновым мечом, Яр оглядел сидящих напротив ребятишек.

— Вы шестеро! — указал он на Талика и еще пятерых по правую руку от него. — Сюда давайте!

Подростки послушно вышли в центр мощенного круга. Талик уже догадывался, что хочет показать Гахтаг, и спешно пытался решить, как лучше ему в этой ситуации поступить.

— Так, детки, я ваш враг. Теперь вы нападайте! — на первую провокацию детки не повелись, уж больно грозно синел в его руке длинный меч. — Не бойтесь, никого не покалечу! Кто под удар прямой мой попадет иль будет ранен — тот выбывает. Ну, вперед! — прикрикнул он.

Должно быть, услышав нотки порицания, девушка справа тут же бросилась на него с боковым замахом. Гахтаг даже не подумал уклоняться — позволил серому клинку раствориться в своем дар-бугане и тут же взмахнул своим мечом, остановив его сантиметрах в тридцати от макушки нападающей.

— Мертва!

Следующий юноша атаковал со спины, но с тем же успехом. Клинок испарился, кулак его отбросило силой столкновения защитных даров, а Яр, почувствовав легкий толчок в спину, тут же развернулся и разрубил тому нижний край туники, не задев плоти.

— Мертв тоже!

— Мертв!

— И ты!

История повторилась четырежды. Пятая девушка, поняв всю бесперспективность затеи, бросила серый кинжал наземь.

— Сдаюсь! — дерзко объявила она.

— Нет, не пойдет, — Яр приблизился, медленно поднес клинок к ее руке и намеренно оставил той небольшую рану в наказание за трусость. — И ты мертва.

Из шестерых защитников остался лишь Талик, нарочно отошедший во время показательного избиения поодаль.

— А ты?! — обратил на него свой суровый взор Гахтаг. — Чего не нападал со всеми?

— В том смысла не было, — юноша все еще вертел в своих руках серое оружие.

— Хм… Ну-ка объяснись!

— Во-первых, — спокойно начал Талик наконец составивший для себя план действий, — мы легко б вас одолели… если б напали тайно. Лучше прочего во сне… или хотя б внезапно. С учетом же различий в силе… и опыте ведения боев, я счел бы безрассудством нападать открыто.

— Ха! Дальше что? — по лицу Яра можно было увидеть, что, несмотря на суровый тон, тот пока вовсе не зол.

— Мы все ж могли бы победить открыто, если б набросились на вас все разом, — деловито продолжал Талик. — Сначала повалить и обездвижить, затем тихонько заколоть клинком.

Гахтаг интенсивно закивал. Судя по всему, именно это он и хотел донести в тот день до молодежи. При такой тактике даже десяток воинов с боевыми дарами был бы повержен сотней решительных ополченцев.

— Но чтоб так вышло, надо действовать сплоченно. Чего мы не умели вовсе.

— Все верно, говоришь, стервец! — по всей видимости, Гахтаг считал такое обращение за похвалу. — Смышленый малый! Приметил Яр Багур тебя не зря!

Оказалось, что не один первый кузнец знал о планах старейшины Багура на Талика.

— Хотя если б вы были столь беспечны, как недавно, — поставил на «беспечны» ударение юноша, — я думаю, что смог бы одолеть вас и один, — твердо закончил он и только тогда поднял на Яра Гахтага глаза.

От удовольствия Шенне даже захлопала ладошками по бедрам, чем калахасцы высказывали свое восхищение. Так радостно ей было видеть своего возлюбленного дерзким, умным и в то же время величаво спокойным.

— А-а?! — не поддержали ее остальные испытуемые, для которых подобное из уст парнишки, надо думать, выглядело изрядным хвастовством или даже хамством.

Хагал, поймав внимание девушки, попытался жестами объяснить ей, что дружок ее порядком свихнулся, и надо того как-то спасать. Сана, вероятно, в предвкушении грядущего унижения, закрыла лицо ладошками.

— А?! — немало возмутился и Гахтаг, одобрение на лице которого вмиг сменилось недоумением. — Ты?! Меня?! Один?! Щенок сопливый, ты не глуп, но слишком дерзок. Ведь это невозможно, да и все! — он наконец позволил себе рассмеяться.

— Я думаю, возможно, — скромно, но твердо возразил Талик, — при беспечности подобной.

— Так покажи, стервец! Нам всем! — обвел он рукой ближайших подростков, не забыв отдельно указать на Аржана и Фарине, тоже, должно быть, считавших мальчишку смешным. — Коль сможешь ранить, не отдам тебя Багуру! Ты будешь воином вторым — командовать другими! Ну что, боишься?! Нападай, стервец!

— Хм… так тому и быть.

Яр рассмеялся, а вслед за ним что есть сил рассмеялись и зрители на бревнах. Гахтаг обернулся к ним на секунду, упустив из виду, как фиолетово-сиреневый серп собрался на уровне пояса Талика.

— Эй! — крикнул кто-то с трибун, завидев необычное свечение.

Когда Яр повернулся, фиолетовый клинок уже несся в его сторону. Гахтаг не успел среагировать, и серп рассек его тело пополам, затем ополовинил несколько бревен из частокола и улетел прочь. Две половинки Первого защитника рухнули, кровь хлынула, оросив поросшие травой камни под ними.

— А-а-а! — что есть мочи заорала Фарине.

— А-а-а! — поддержали ее несколько девушек из числа испытуемых.

Улыбалась лишь Шенне, улыбалась растерянно, ведь все пошло совсем не так, как они хотели.

15. Суд

Немало растерялся и Талик. Визг девушек, две половинки Гахтага, бегущий прямо на него Аржан. Его замутило, он сделал шаг назад, выдохнул.

— Молчать же! — заорал что есть дури второй, теперь уже первый защитник Калахаси.

Устрашение сработало, спасительная тишина воцарилась. Это помогло Талику прийти в себя. Почесав в задумчивости затылок, он огляделся, поймал фигуру Шенне, присмотрелся сквозь свои и ее змейки-вихри, нашел ее озабоченный взгляд и грустную улыбку. Что будет дальше, ясно не было, но одно окно возможностей неожиданно открылось, и он не видел причин, чтоб им не воспользоваться.

— Всем на свои места вернуться! — уже потише прикрикнул Аржан на вскочивших подростков. — Туда, где до убийства были вы!

Не обращая на того внимания, Талик проследовал мимо, остановился примерно в полуметре от трупа, так, чтобы одна ветка потока между ним и Шенне оказалась над телом Яра, и по-турецки уселся прямо на уложенные в землю камни.

— Эй, Фарине! — продолжал командовать бледный как снег воин. — Бегом к Совету. Пусть срочное собранье созовут!

— Д-да, — не в силах оторвать от окровавленного трупа взгляда, промямлила девушка. — Уже бегу!

— Ты, ты! — начал тыкать в подсудимого Аржан, не зная куда его деть. — Сиди, где ты сидишь!

Талик меж тем не знал, за что хвататься первым. Ему надо было придумать наиболее убедительные слова для старейшин, разработать план на случай неприемлемого приговора, а здесь еще серые листики, что покрыли нижнюю часть тела Гахтага, словно в бегстве один за другим отрывались от нее ввысь.

«Сначала я займусь листвой, — твердо решил юноша, сосредоточив все внимание на ее уталкивании в поток. — Совет пока придет, они опасть все могут».

Вскоре атмосфера остыла, перейдя в фазу томительного ожидания. Слабонервные девушки перестали трястись, те, кто покрепче духом, избавились от первого шока и уже скучали. Хагал с Саной о чем-то едва слышно перешептывались, улыбались. Талик сосредоточенно боролся с непослушными листиками Яра Гахтага, и лишь Аржан, не находя себе места, шагами вымерял расстояние от ворот до центра и обратно.

Шенне была внешне спокойна, но в голове ее царило смятение. Какое решение вынесет Совет? Примет ли он во внимание, что Талик не желал убийства? Не будет ли мстить им Яр Муган и заступится ли за Талика его покровитель Яр Багур? И не стоит ли ему прекратить сбор «листиков души» Гахтага, чтобы сберечь силы на финальный бой?

В конце концов успокоился и Аржан. Возможно, заметив, что он один мельтешит и создает хаос, воин обыскал лежащий у стен реквизит и притащил две деревянные чурки. На одну уселся сам, а вторую с неприкрытым отвращением катнул в сторону Талика.

Юноша пересел на чурку не сразу, а лишь когда нижняя половина Гахтага полностью оголилась, лишившись покрывавшей ее серой листвы. Он сел на деревяшку, подвинул ее, чтобы кольцо Лаллака встало над туловищем Гахтага, посмотрел на Шенне.

Та, насколько он мог видеть, крепко сжав руки между коленей, напряженно за ним следила. Талик улыбнулся. Теперь, когда задача минимум по собиранию листиков Яра была выполнена, можно было подготовиться и к Совету.

Старейшины явились сразу все, с ними Фарине, три их помощника и высокая хмурая женщина — супруга покойного Яра. Распорядились положить малым кругом девять бревен, расселись. Покряхтели, похмыкали. Помощники послушно остались стоять за их спинами.

Первым взял слово Яр Минжур, равный остальным по голосу, но не по возрасту и авторитету.

— Итак, мы здесь, чтобы судить Талика. За смерть, что он нанес Гахтагу… Яру, — старейшина тяжело вздохнул. — Заслушаем сначала, как же дело было. Аржан, — Яр повелительно махнул ему своей испещренной морщинами ладонью.

— К тому моменту, — нервно начал Аржан, — все дары большие… уже мы опознали. Могли закончить так… но, как и в прошлый праздник, Яр Гахтаг урок защиты… решил для ополченцев дать. Призвали серые клинки, он вызвал шестерых сюда… сказал, что сам он враг… и приказал напасть. Так пятерых он выбил… Талик, что был шестым, держался в стороне… Когда поинтересовался Яр причиной… стал поучать он Яра, как сражаться надо.

Шенне скривилась.

— Так прямо поучать? — усмехнулся Яр Муган, довольно откинувшись на локти назад, насколько позволяла ширина лежащего под ним бревна.

— Ну, как бы да, — смутился Аржан. — Хотя Яр даже похвалил его.

— Нам ясно, продолжай!

— Затем мальчишка заявил, что Яра… смог одолеть бы сам. Яр не поверил, приказал напасть. И после быстрый серп его сразил.

— Ты, Фарине, — старческий голос Минжура обратился к молодой воительнице, — все так и было?

— Все так, но, кажется, мы упустили… Талик сказал, что мог бы победить… с условием, что тот беспечен так же будет. Как с первыми пятью, — девушка поправила кудряшки и опустила глаза.

— А он беспечен был? — поднял уставшую бровь Яр Минжур.

— Он принимал удары и не уклонялся, — бойко отчеканила она. — А значит, да, беспечен все же был!

— Яр действовал, учитывая мощь врага! Там больше и не нужно было! — негодуя, вмешался бывший второй защитник.

— Аржан, — наконец, заговорил и Яр Багур, очевидно, пребывавший в прескверном настроении, — ты знал ведь, что нельзя сейчас без спросу говорить. И все же…

— Я прошу прощенья.

— Просить не стоит. Наказан будешь ты столов уборкой. Вернемся к делу.

— Я хотел спросить, Аржан, — включился в расспрос Яр Намхай, сидевший по правую от старейшины Мугана руку, — как получилось так, что дар серпа, которым мальчик разрубил Гахтага, вы не заметили?

— Сей дар не проявлялся в Калахаси, — не без ноток оправдания в голосе молвил воин. — Никто не знает ни условий, ни названья. Мы не могли знать…

В это время Корлик, незаметно появившийся на «праздничной» поляне, добрался до бревна Шенне и молча уселся рядом. Они напряженно посмотрели друг на друга, но промолчали — сейчас даже шепот мог разозлить грозных старейшин. Взгляд Корлика фокусировался только на одном человеке — не на сыне, что ожидал приговора суда, но на самом опасном из его судей — Яре Мугане.

— Талик, — обратился к своему негласному ученику Яр Багур, — скажи нам, как ты обнаружил дар, который наши воины не знали?

Юноша встал со своей чурки, расправил плечи. К этому вопросу он был готов.

— Пятнадцать лун назад я видел поединок, — спокойно-мягким, но от природы низким голосом начал он. — Аржан тогда сражался с чужаком, который обладал клинком подобным.

Дети за спинами старейшин охнули, яры зашевелились, а виноватый Аржан, не смея поднять на них глаз, искусал обе свои губы.

— Пока он в памяти был свеж, — продолжал Талик, — я повторил слова, представил в мыслях форму, и призыв сработал. Потом еще не раз практиковал.

Шенне едва заметно закивала головой. Эту ложь они приготовили для оценщиков много загодя, ведь вероятность, что фиолетовый клинок выявят общим порядком, нельзя было назвать высокой.

— Но ты же знал, — сурово и сухо ответил ему Яр Багур, — что призывать дары большие до праздника тебе запрещено?

— Я знал, — уверенно продолжал лгать юноша, — однако не питал большой надежды, защитников у нас в роду уж нет давно. Меня приворожил тот цвет и мощь, и я в итоге все ж рискнул проверить.

— А знал ли наш отец о даре этом? — ехидно вставил Яр Муган, тоже нашедший в толпе старого обидчика.

— Нет, я не знал, — недовольный, отозвался Корлик.

— Но почему же не сказал Гахтагу или мне?! — с досадой вопросил Яр Багур.

— Учитывая ценность сего дара, скрывать его не собирался я. Лишь придержать до праздника хотел я.

— А цель?!

— Хотели мы с Шенне закончить обученье вместе, — он перевел взгляд на девушку. — Мы лун уж сорок пять дружны с ней.

— А что с ее дарами? — проницательно подметил старейшина Муган. — Говори, Аржан!

— Она наследница даров Яра Каира.

— Обоих их?!

— Да, их обоих.

— Так, значит, ты, — продолжал расспрос Багур, — планировал раскрыть его сегодня?

— Конечно, так и сделал я.

— Но для чего в учебном том бою?

— Мне показалось, — как бы с сожалением вздохнул Талик, — то удобный случай открыть его. Все близилось к концу, но дар мой так раскрыт и не был.

— И ты не побоялся, — встрял в допрос вездесущий Муган, — Гахтагу Яру навредить?!

— Я не боялся, и на то были причины, — деловито, совсем не по-юношески говорил Талик. — Во-первых, в том бою Аржана с чужаком… он от серпа смог уклониться дважды, тогда как расстояние меж ними… было намного меньше, чем сейчас.

— Аржан?! — грозно окликнул воина Багур.

— Да, так и было, — сглотнув, сумел-таки выдавить воин.

— Понятно, продолжай, Талик, — довольный очередным разоблачением, ехидно расцвел Муган.

— Я был уверен, что защитник первый… в бою будет не хуже, чем второй, — закончил юноша первую мысль. — И, во-вторых, я упредил сегодня Яра, что победить могу лишь при условии — небрежности его. Будь он во все глаза, мой серп не навредил ему бы!

— А Яр Гахтаг, выходит, вновь небрежен был? — снова возник Муган.

— Все так и есть, — без сомнений подтвердил Талик. — Когда призвал я серп, Яр отвернулся. Тогда ошибся я, — добавил он, — неверно предсказав его решенье — не навострился он, лишь бдительность ослабил.

Яр Багур встал.

— Так, дети, — обернулся он сначала влево, затем вправо, — есть кому добавить? Все верно было сказано сейчас? Шенне? — среагировал он на поднятую руку.

— Хочу добавить лишь, что Яра… Талик не поучал совсем, — смело произнесла она. — Он лишь сказал, как было б лучше сделать, чтоб одолеть такого сильного врага. Прямую схватку с Яром он назвал безумной.

— И это все?

— Да, это все.

— Постой, Шенне! — все не успокаивался Яр Муган. — А ты свои дары ведь тоже знала раньше?

Девушка в отчаянии посмотрела на Талика, заготовленного ответа на этот вопрос у нее не было. Юноша несколько раз осторожно кивнул — иначе отвечать было нельзя, ведь Хагал уже знал правду.

— Да, так, — виновато ответила она.

— И как давно?

— Пять лун назад, — вновь подсказал ей пальцами Талик.

— А как условия призыва? Как узнала? — словно клещ, впился в нее Муган.

— Дед рассказал, — самостоятельно сориентировалась она.

Дрожь в ее груди понемногу успокаивалась, а с ней восстанавливалась и ясность рассудка.

— Понятно. А зачем спешила?

— Мне быть уверенной хотелось, что буду я с Таликом в ремесле одном.

Неожиданно рядом с Шенне появилась и Альма, тоже не поднимая шума пробравшаяся к ее бревну — с изумительно бледным лицом и покрасневшими от слез глазами. Корлик встретил жену презрительным исподлобья взглядом, который та, однако, даже не заметила.

— Скажи нам, Альма, — не преминул воспользоваться ее появлением Муган, — не известно ли тебе, откуда у Талика дар — серп фиолетовый?

— А мне откуда знать? — дерзко ответила мать. — Вот у других он есть? Вы проверяли?! Нет? К чему тогда вопросы эти, Яр?

— Старейшины! — повелительно вмешался Яр Багур. — Детали происшествия известны. Обсудим же возможный приговор.

— При всех? — усомнился Муган.

— Да, так нам всем полезней будет, — остался тверд Яр Багур, имевший в Совете особые полномочия по части ведения судебных дел.

Альма уселась между супругом и Шенне и, не спрашивая у той разрешения, схватила ее за руку и крепко обеими ладонями ее сжала. Ладони женщины тряслись, а слезы были готовы вновь оросить ее все еще прекрасное лицо. В первый миг Шенне захотелось резко отдернуть руку, так свежа еще была та рана, но, завидев переживания Альмы о судьбе Талика, девушка быстро смягчилась.

— Общине нанесен огромный вред, — медленно, но твердо заявил Яр Муган. — А по уставу смерть должна караться смертью.

— Остались беззащитны мы! Все верно, — сразу поддержал его Намхай.

— Ну, яры! — взяла слово следующая по кругу Яра Аржана. — Хоть потеря велика, нельзя сказать, что умысел был в этом. Хочу сказать, не надо наказанье делать строгим.

— Наказывать за смерть вообще нельзя! — настала очередь старейшины Янзул. — Гахтаг был взрослым воином и вел сей праздник. Лишь он в ответе был за раны и увечья, что получились здесь.

— Янзул права, — продолжил Яр Сахир, — но если б не скрывал он дар сей… и смерти б этой не произошло. Его вина лишь в этом!

— Но таковы уж мы, что неспособны предсказать последствий столь неявных действий, — высказался следующий старейшина. — Тем более он юн.

— То умолчанье обернулось смертью, — нехотя приняла свою очередь Яра Нордан, возрастом и авторитетом лишь немного уступавшая Минжуру. — Однако сам устав молчать не запрещает. Карать за то нельзя. Зато в нем сказано: до праздника не сметь пытаться… дары большие как-то получить. За то обоих этих деток нам надо очень строго наказать. Чтоб прочим неповадно было!

Следующим было слово Яра Минжура, но тот все медлил. Мялся с ноги на ногу, то было открывал рот, но, видимо, сомневаясь в верности совета, замолкал.

— Тут как ни посмотри, старейшины, — таки раздался его болезненный голос, — убийства средь общины — вещь дурная. И тут не важно, с умыслом иль без. Гахтаг был близок многим, и для них… считать Талика братом будет трудно, — Яр нашел глазами смиренно плачущую на «трибунах» жену первого защитника. — Как мы его ни накажи. Да и за смерть сию не более повинен он… чем сам Гахтаг. Казнить его нельзя тем паче. Он сын общины. У него чудесный дар. Убить его — лишь умножать потери…

Видимо, потеряв нить рассуждения, Минжур замолчал, снова стал чесать седую бороду и поглаживать морщинистые ладони.

— Какое предложенье, Яр Минжур? — торопил его Багур.

— Нам стоит временно его сослать, — вздохнув, объявил тот.

Альма с Шенне одновременно ахнули. Девушка начала готовить себя к экстремальному сценарию — драке.

— Нет, не изгнать, — ответил на их вздохи Минжур, — подальше лишь отправить нужно. Пройдет лун тридцать, и обиды схлынут.

Пришла очередь тяжело вздохнуть Яру Багуру. Казалось, это было для него одним из самых сложных судебных дел.

— Старейшины, давайте по порядку, — Яр Багур вышел в центр, сложил замком руки на поясе. — Есть очевидное — устав нарушен. И за поспешность в выявлении даров должно быть соразмерно наказанье. Второе — временно сослать… — старейшина вздохнул. — Как всем известно, ссылать мы можем только в рудники. Там труд тяжел, а жизнь полна лишений. И для проступка с выявлением даров все это чрезмерно строго. Посмотрим далее, у нас беда с защитой… Теперь уже — огромная беда. Один лишь зрелый воин, и при этом… с довольно скромным опытом боев. И потому мне кажется разумным… сослать Талика к мастеру боев. На обученье. Так наши предки как-то поступали, лун восемьсот иль тысячу назад. Тогда мы защитим общину от разлада и воина при этом обретем… что мастерам чужим и не уступит.

— Согласен, Яр Багур, — одобрительно махнул слабой рукой Минжур.

— Согласна, — не возражала и старейшина Нордан.

— Я все ж за казнь, — не позволил себя убедить Яр Муган.

— Я тоже!

…

— Решено!

По итогу семью голосами против двух Совет принял решение отправить Талика на обучение воинскому искусству сроком на тридцать лун, что одновременно будет зачтено ему в качестве наказания.

Альма успокоилась, руки ее вмиг обмякли. Шенне же, наоборот, вся превратилась в нервы — сердце ее готово было пробить грудную клетку, в глазах потемнело, к горлу подкатила тошнота. Что есть сил она всматривалась в лицо Талика, ожидая от того сигнала к действию. Она была готова к любому его решению — бежать, призвать коготь, перебить старейшин — все что угодно, только не оставаться одной. В этом ошеломлении Шенне даже забыла, что разлучение их означало бы для обоих неминуемую смерть.

Должно быть, видя, как девушка остервенело сжимает свои ноги, Альма попыталась ее успокоить, но та не расслышала ни единого ее слова.

Наконец Талик встал, вышел в окруженное Советом пространство, поднял правую руку. В традиции Калахаси не входило давать осужденным последнее слово, все принятые Советом решения обжалованию не подлежали. Тем не менее слово могло быть дано любому члену общины, даже подсудимому.

— Говори, — кивнул ему Яр Минжур.

— Старейшины, — своим мягким глубоким голосом начал юноша, со стороны даже могло показаться, что он совсем не волнуется, — хотя ваш приговор суров, он мудр и верен для общины. Но если все ж вы не хотите… его удаче подвергать, прошу обдумать небольшое дополненье.

— Каков наглец! — возмутился было Муган.

— Нет, продолжай, Талик, — повелел скрипучий старческий голос.

— Прошу вас поженить меня с Шенне и вместе с ней отправить в обученье!

16. Прощание

— А?!

— Поженить?!

— У вас нет полных лун!

— С чего нам отпускать ее?!

— Такую чешую и коготь!

— Да это наглость!

— Чушь!

Альма не смогла сдержать широкую улыбку. Слезы ее, так просившиеся наружу, таки вырвались, но уже, надо думать, от радости и гордости за своего ребенка.

Шенне же все еще трепетала от страха неизвестности, ведь сказанное Таликом еще совсем не было решением, это была лишь дерзкая заявка, вызов.

— Да тише, тише, — устало поднял ладонь старейшина Минжур. — Ты поясни, Талик, зачем так поступать нам?

Юноша собрал свои аргументы за весьма короткий срок и не слишком был уверен в их полноте и убедительности. Ему сильно не хватало времени и Шенне, чтобы разобрать все спокойно и критически. Но что было, то было. Оставалось лишь надеяться, что залог общинного блага сыграет решающую роль.

— На то есть три причины, — Талик повернулся строго к Яру Минжуру. — И первая — ее талант не меньше моего, как воин она будет даже лучше. Вторая, — он на секунду перевел взгляд на почти полностью скрытую за тремя слоями вихрей Шенне, дабы та не восприняла последующие слова всерьез, — за те луны на чужбине… меня чужачка может охмурить… и заманить к себе, в свою общину. С женой родной такое не случится… И третья, мы с Шенне друг друга любим. Уже давно. И потому, если кому идти со мной, то ей и только.

— Забавно, — процедил скрипучий голос. — А она согласна?

— Конечно! — чуть не подпрыгнула девушка.

— Но у вас нет полнолунья! — вновь цеплялась за устав Яра Нордан.

— Немного не хватает им, пускай, — отмахнулась Аржана.

— Да все бы ничего, но обученье ж недешево очень. А если двое… — засомневался уже Яр Багур.

— У нас склады полны, лишь меньше так сгниет, — не согласилась Яра Янзул.

— А может, девочку, напротив, мы оставим? — как гром среди ясного неба прозвучал Яр Муган, довольно поглаживающий свою лысину. — Чтоб он вернулся? А?

— Я — за! — вновь поддержал того Намхай.

— А в этом смысл есть!

Пальцы Шенне, было уже успокоившиеся, вновь сжались, на этот раз в кулаки. В тот миг она искренне сожалела, что они тогда не завершили спланированное убийство.

— Ну, Яр Муган! Намхай, и ты, Сахир! — полным укоризны голосом перебила их Яра Аржана. — Вы что, себя не помните в их луны? То страсти возраст, вовсе не любви! Одну отнимешь, за другой увьется. Нельзя нам рассуждать тут по себе!

— Права Аржана, — вынес вердикт Минжур, — и Талик по делу молвил. Отправить вместе.

— Ну так давайте женим на другой и с ней отправим? — никак не унимался Муган. — А ту оставим здесь ради защиты.

— Старейшина Муган, — не смог скрыть раздражения Яр Багур, — когда заходит речь об их семействе, ты словно сам не свой! Твой ум, смекалка, прозорливость… засыпают будто! Хотите юношу в любви насильно поженить с другой? Затем сослать подальше и считать, что будет он общине должен? А оплатить ученье той, что без таланта? К чему, Муган?!

Яр Муган надул свои щеки, натужно вздохнул, а затем хлопнул обеими ладонями по своему бревну.

— А ведь ты прав, Багур! Я предлагаю впредь вопросы, что задевают Альму, Корлика, ее детей и внуков, решать и обсуждать без гласа моего!

То оказалось неожиданным даже для видавшего виды Яра Багура.

— Муган, я удивлен услышать!

— Тут стоит удивляться лишь тому, что раньше я того не сделал, — отмахнулся от его похвалы лысеющий Яр. — Мы люди все, Багур, все со страстями. И платим все за потаканье им… Как человек готов так жить и я, но как старейшина на то я не имею права.

После неожиданного самоустранения Мугана несогласных с предложением Талика не осталось. Все восемь проголосовали за.

Испытуемым, что стали невольными зрителями судебного заседания, было велено расходиться до завтра — до оценки металлических небесных даров. Отъезд осужденных был намечен на утро, для чего помощнику Совета старейшин Баклаю поручили запрячь лошадь и до вечера собрать по списку товар — в уплату за будущую учебу.

Яра Аржана осталась на «праздничной» поляне, чтобы, как только увезут тело, провести ускоренный обряд женитьбы. Помимо нее и молодоженов там также остались Хагал, Сана, пара любопытных девушек и три взрослых свидетеля, которыми были назначены Аржан, Фарине и сам Баклай. Хотели остаться и Альма с Корликом, но после вопроса о младенце, оставленном, как бы то ни было иронично, на временное попечение Дафны, они убежали.

— Шенне, — тронула Альма будущую невестку за плечо, — зайди ко мне до вашего отъезда, недолгий будет нужен разговор.

Сам брачный обряд оказался до боли простым.

— Дадите вы три клятвы нерушимых. Нарушив их, не возродятся ваши души, — повелительно объявила Яра и перечислила клятвы. — Ты первая.

— Клянусь: делить постель, не предавать с другим, в нужде быть рядом! — без доли сомнения объявила Шенне.

— Клянусь: делить постель, не предавать с другой, в нужде быть рядом, — повторил Талик.

— Возьмитесь за руки, — скомандовала старейшина, хотя в команде не было смысла, двое и так сжимали ладони друг друга. — Сим я, старейшина Аржана, подтверждаю: отныне двое вы — муж и жена.

По завершении обряда к ним подошли Хагал и Сана, незаметно наблюдавшие за процессом со стороны.

— Ну вы меня сегодня удивили! — нарочито грубым голосом изрек Хагал.

— Хотели б мы, чтоб кое-что иначе получилось, — посетовал Талик.

— Ну что, дружок, до встречи через тридцать лун?!

— Пожалуй, так!

— Удачи вам! Когда вернетесь, уверен, мы поженимся уж тоже! — пообещал сын кузнеца Варлея.

— Постойте, я должна еще сказать, — остановила их Сана. — Шенне, тогда у Кальина твои слова… Сказала ты, вы любите друг друга. И я подумала, она вот так смела, а я все свои чувства будто прячу… И…

— Ну в общем, с Саной мы благодаря тебе, — закончил за нее Хагал. — Тебе от нас большущее спасибо!

— Ну, в общем, да!

— Да я бы не решилась, — скромно опустила взор девушка, — если б Талик меня не вразумил.

— До встречи, муж с женой!

— И вам удачи!

Оставшись наконец вдвоем, они медленно побрели домой. Шенне чувствовала себя жутко измученной и очень счастливой одновременно. Хоть ей и не хотелось покидать Калахаси, зато теперь они были мужем и женой — одно из их желаний на будущее в тот день исполнилось.

— Ты не находишь, что те клятвы странны?

— Да, нахожу.

— Словно то главное, что нужно для семьи.

— Возможно, это то, что для общины важно, — предположил Талик. — Постель — чтоб дети были, верность — против ссор. В нужде поддержка — часть хлопот с Совета.

— В том вижу смысл, но все же… о любви нет слов… Хотя теперь уже совсем не важно это.

— Шенне, я думаю, они в любовь не верят. В ту, что на луны долгие, что навсегда. И мама тоже, и сестра моя. А если так, брать клятвы неразумно, что непременно будут нарушать.

— Ты не рассказывал мне о таких дощечках!

— То не дощечки, а мои догадки лишь.

После обеда они разошлись по домам. Каждому надо было попрощаться с родителями, собрать те немногие личные вещи, коими обладали калахасцы.

Дафна встретила дочь молча. Когда Шенне вошла в дом, мать не нашла, что ей сказать, лишь укоризненно на свою «непутевую» дочь смотрела.

— Что, мама, вижу, ты не рада? — усмехнулась Шенне, оценив ее мрачное настроение.

— Да было бы чему! — чрезмерно резко выпалила Дафна.

— А разве нечему? Дочь поженилась, — девушка уже давно не искала одобрения матери и сейчас задавала этот вопрос с легко уловимой насмешкой.

— Ну а куда спешить-то было?! — в этот раз у Дафны вышло чуть-чуть мягче.

— А что не так? — язвительно улыбнулась девушка. — Не нравится Талик?

— Потом разлюбишь, да уж будет поздно… — казалось, она готова заплакать от обиды за дочь.

Шенне вздохнула. И ее мама тоже не верила в прочность подростковой любви.

— Да, мама, ты несешь чухню, — все еще спокойно, но уже медленно закипая изнутри, заявила она.

— Кто? Я?!

— Да, ты! Ну будь то через десять лун иль тридцать? Что б изменилось?! — девушка ощутила быстро накатывающую злость и тут же попыталась ее усмирить. — Ничего, все то же: «потом разлюбишь, и уж будет поздно…»

— Ты, я смотрю, грубишь? — тон дочери, видимо, взбесил Дафну.

— Я не грублю, — Шенне будто слегка обиделась, — лишь говорю на равных.

— Имела я в виду другое, — пошла на попятную и мать. — Что первая любовь всегда страстна, но очень редко долговечна. Понимаешь?

— Чем вторая лучше? — совсем не понимала ее логику девушка.

— В ней шансов больше, — снисходительно пояснила мать, — и ума. Чтоб из-за глупости семью всю не разрушить!

— Ну, мама, ты себя послушай! Друг друга любим мы уж сорок с лишним лун, и за весь срок ни разу не ругались. Ты ж предлагаешь позабыть его… лишь только из-за «очень редко». Затем найти, кого почти не знаешь, и с ним остаток жизни провести?

— Все, замолчи! — дерзость дочери вновь завела Дафну. — Ничто уж не изменишь!

— Как скажешь, мам! — подавив новую волну раздражения, Шенне спешно скрылась на веранде, той самой, на которой так любил отдыхать Яр Каир.

«Тупица! — пыхтела про себя девушка. — Нет, мне она, конечно, мать, и, вероятно, не желает зла… Но все ж она совсем меня не слышит!»

Тем не менее по прошествии минуты Шенне почти полностью остыла. Ранее обидчивая и импульсивная, за годы общения с Таликом она стала куда более отходчивой и рассудительной.

Отойдя и от этой ссоры, теперь она просто смотрела на старую, местами прогнившую веранду, на их пока еще ухоженный фруктовый сад, за работой в котором она провела долгие месяцы, на большой глиняный кувшин, в котором уже много лет держали они воду для умывания. Все это уже завтра должно было стать лишь воспоминанием. Завтра, которое страшило ее куда больше, чем интриговало.

— Ну что, красавица, ты поженилась? — отец неслышно вышел к ней на улицу, уперся торсом о стену, улыбнулся.

— Как видишь, папа. Завтра уезжаю.

После того полного взаимных угроз разговора их отношения изменились, окончательно утратив былой патерналистский залог. Теперь они говорили скорее как старые знакомые или даже давние друзья, утратившие теплоту прежней дружбы, но еще не доверие.

— Надолго?

— Целых тридцать лун.

— Тогда понятно. Это маму разозлило?

— По-моему, нет. Женитьба ее злит… Считает, что с Таликом мы не пара.

— Того никто не знает наперед.

— Ну, как сказать, — Шенне была благодарна отцу хотя бы за отсутствие поучений и укоров, — а кстати, она дома?

— Ушла к больной.

— Скажи тогда, чего вдруг все заладили про первую любовь? Что шансов мало, и она того не стоит. Так вот, ты маму первой, что ли, полюбил?

— Нет, — меланхолично улыбнулся Таймур, ведь их с Дафной поженили по решению Совета, они не любили друг друга.

— А она тебя?

— Едва ли.

— И что? Чем это лучше, чем жениться сразу?

Вместо ответа последовал тяжелый вздох. За ним еще.

— Сказать попробую, Шенне, хоть толком сам, по-моему, не знаю, — Таймур заложил руки на груди, устремил взгляд в пустоту. — В утрате страсти дело быть, возможно. Любовь великая ведь все равно пройдет, за ней наступят горечь, злость, обида. Ну а постарше мы ведь более спокойны, уже способные прощать и привыкать. Хотя все может быть не так… Не знаю.

Девушка задумалась. В целом отец говорил то же самое, что и мама, но более доходчивыми словами, без раздражающих негативных эмоций. В словах этих была логика, но и изъян оставался тем же.

— Но, папа, если есть у нас с Таликом пониманье, в чем смысл отказа от большой любви?

— Ни в чем, если оно, конечно, есть… Как бы то ни было, Совет одобрил. А это значит, что в порядке все — ведь девять их мудрее нас двоих.

— И правда.

— Да мы и сами с Дафной те еще глупцы. Твердим тебе о браке крепком, страдая сами от отсутствия любви.

Повисла длинная пауза. Очевидно, отец намекал ей на тот эпизод с Альмой, возможно, пытаясь объяснить и как-то оправдать его в глазах дочери.

— Ванжур ведь брат мой? — тихо спросила дочь.

— Думаю, что да, — так же тихо ответил отец.

— Понятно. А ее ты любишь?

— Шенне, не знаю, — еще пуще опечалился и без того меланхоличный в тот день Таймур. — кажется, что да. В одни минуты. А в другие — нет. Но то не важно нам, ведь по уставу… быть вместе все равно не суждено.

Поскольку Шенне и Талик теперь были женаты, они могли на законных или, правильнее сказать, уставных основаниях спать в эту ночь вместе. Ночевать было решено у Талика, прямо на полу маленькой веранды, постелив на него несколько охапок соломы.

Когда уже все прочие дела были сделаны, девушка подошла к Альме, которая за заботой о младенце позабыла о молодых и ранее озвученной Шенне просьбе. Ванжур только заснул. На цыпочках женщина прокралась в свой рабочий уголок, при свете свечи что-то достала из-под груды клубков и лоскутов недавно сотканного материала и вышла к ожидающей ее невестке.

— Шенне, прими вот это платье, — она протянула девушке аккуратно сложенную светлого цвета одежду.

— Но… — смутилась девушка.

Дары в общине были редким явлением. Калахасцы практически не имели ничего личного: жилище, еду, одежду, утварь, землю — все предоставляла им община. То редкое, что они производили иногда для себя, отдавать другим было не принято, поскольку обычно стоило оно слишком больших трудов. В словаре калахасцев вообще отсутствовало слово «подарок», а «дар» применялся исключительно в отношении небесных даров.

Еще более смущало Шенне то, что это было подобием шафранового платья, с которым у нее сложилась устойчивая негативная ассоциация.

— Я шила его долго, для тебя, — не обратила внимания на ее смущение Альма. — Я ж знала, что вы женитесь когда-то.

Руки девушки наконец осмелели и приняли платье.

— Оно все под тебя, смотри! — приподнимая край туники, возбужденно шептала ей мастерица. — Цвет серо-голубой, как у тебя глаза! Ткань твердая, под твой характер. От пояса свободное, чуть-чуть колена выше — в таком тебе хоть бегать, хоть сражаться. А шорты в цвет каштана, к волосам!

— Э-э… я совсем не знаю, что сказать, — была честной девушка.

— Не надо говорить, Шенне. До той поры… пока Талика любишь, все мое — твое. Но если вдруг предашь, то станешь враг навеки!