Микеланджело и Сикстинская капелла

Росс Кинг, 2002

Росс Кинг – автор бестселлеров «Леонардо да Винчи и „Тайная вечеря“», «Чарующее безумие. Клод Моне и водяные лилии». Его очередная книга – увлекательный рассказ о том, как создавалась роспись потолка Сикстинской капеллы, основанный на исторических документах и последних исследованиях историков и искусствоведов. Это история титанического труда на фоне мучительной творческой неудовлетворенности, бесчисленных житейских тягот, тревожных политических коллизий, противостояния с блестяще одаренным молодым соперником – Рафаэлем из Урбино и влиятельным архитектором Браманте, а также напряженных отношений с властительным заказчиком. Созданной вопреки всем невзгодам величественной фреске суждено было прославить имя Микеланджело в веках. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Глава 8. Дом Буонарроти

Микеланджело унаследовал от отца не многие черты — разве что склонность к ипохондрии, снисходительность к собственным слабостям и надменную уверенность: Буонарроти являются потомками благородного старинного рода. Микеланджело был твердо убежден, что его семейство происходит от графского дома Каносса^[96]. То было смелое притязание: дом Каносса гордился предками, и в первую очередь прославленной Матильдой Тосканской, Великой графиней, дамой небедной и образованной, которая говорила на итальянском, французском и немецком языках, переписку вела на латыни, собирала рукописи и владела большей частью Центральной Италии. Будучи супругой Годфрида Горбатого вплоть до его убийства, она жила в замке близ города Реджо-нель-Эмилия, а скончавшись в 1115 году, завещала все свои обширные земли Святому престолу. В более поздние годы Микеланджело с особой бережностью будет хранить в своем архиве письмо, в котором здравствующий граф Каносса — фигура значительно менее яркая, чем прославленная Матильда, — лукаво подтверждает свое родство с художником, называя его Микеле Анджело Бонарото де Каносса»^[97].

На склоне лет Микеланджело скажет, что в жизни преследовал лишь одну цель: вернуть дому Буонарроти прежнее высокое положение. Если так, то все его попытки восстановить былую славу семейства постоянно сводились на нет выходками четверых его братьев, а порой и отца, Лодовико. Тот, впрочем, считал, что Микеланджело сам запятнал имя Буонарроти, выбрав из всех возможных путей художественную стезю. Асканио Кондиви писал, что, когда Микеланджело только начал пробовать себя в рисунке, «отец и братья отца, у которых искусство было в большом пренебрежении, очень неодобрительно отнеслись к этому и даже нередко его били; не имея понятия о достоинствах благородных искусств, они считали стыдом иметь у себя в доме художника»^[98].

Гнев Лодовико при появлении в его роду художника понятен: живопись считалась неподобающим занятием для благородного лица. Поскольку художники собственноручно создают свои произведения, их приравнивали к обычным мастеровым, занимавшим в обществе место наравне с портными или сапожниками. Чаще всего они были выходцами из простых семей. Андреа дель Сарто, как следует из его имени, был сыном портного, а отец золотаря Антонио дель Поллайоло — опять же как подсказывает имя — разводил кур. Андреа дель Кастаньо поначалу пас скот, тем же, по легенде, занимался и юный Джотто, когда его нашел Чимабуэ.

Видимо, с такими ассоциациями и связано нежелание Лодовико, гордившегося своим происхождением, отдавать сына в обучение к живописцу, пусть даже с такой репутацией, как у Гирландайо. Ведь тот хоть и создал самую масштабную фреску периода Кватроченто, но зарабатывал, выполняя более скромные заказы — например, расписывал обручи для корзин.

Впрочем, к 1508 году паршивой овцой в семье оказался не Микеланджело, а скорее его братья, в особенности Буонаррото и Джовансимоне: одному исполнился тридцать один год, другому — двадцать девять. Их низкое положение — оба трудились на прядильне Лоренцо Строцци — было для Микеланджело унизительным. Годом ранее он обещал купить им собственную мастерскую. И все это время благоразумно подталкивал их учиться искусству торговли, чтобы в нужный момент предприятие с успехом заработало. Однако у Буонаррото и Джовансимоне были более далеко идущие планы: они хотели, чтобы старший брат подыскал им место в Риме.

С этой мыслью в первые жаркие летние дни Джовансимоне и направился на юг, в Рим. За год до этого он рассчитывал навестить кровника в Болонье, но тогда Микеланджело удалось остановить его, предупредив, причем без особых преувеличений, об эпидемии чумы и политических волнениях. Но время, похоже, не охладило пыла младшего брата.

Очевидно, Джовансимоне рвался в Рим, поскольку, как ни крути, старший брат был приближен к папе. Хотя до конца не ясно, какое место он рассчитывал получить с помощью Микеланджело. В то время как Флоренция разбогатела на торговле шерстью, в Риме подобное производство не сложилось, наняться было почти некуда. Город наводняли служители культа, паломники и проститутки. При Юлии II полис также обрел некоторую притягательность для художников и архитекторов, но в этих сферах ни опытом, ни талантом Джовансимоне не отличался. Этот неутомимый молодой человек, честолюбивый, но безалаберный, никак не мог найти себе применение. Он не был женат и продолжал жить в отчем доме — в содержание которого вносил более чем скромную лепту — и частенько ссорился с родителем и братьями.

Неудивительно, что поездка в Рим пользы Джовансимоне не принесла, а старшему брату и вовсе пришлась некстати. Микеланджело работал над эскизами к плафону Сикстинской капеллы и вел другие приготовления, так что постороннее присутствие ему только мешало. Хуже того, едва появившись в городе, младший брат серьезно заболел. Микеланджело боялся, что молодого человека подкосила чума. «Я думаю, он скоро вернется к вам, коли послушает моего совета, — писал он Лодовико, — потому что здешний воздух, как мне кажется, ему вреден»^[99]. Нездоровый римский воздух станет для него удобным предлогом, чтобы в нужный момент избавляться от нежданных родственников.

Джовансимоне наконец поправился и по настоянию Микеланджело вернулся домой. Но не успел он уехать, как о визите заговорил вдруг Буонаррото. Он дважды побывал в Риме десятью годами ранее, когда создавалась «Пьета». Должно быть, увиденное пришлось ему по душе: следующие несколько лет он был полон решимости выгодно там устроиться, а точнее, рассчитывал в этом на Микеланджело. Еще раньше, в 1506 году, в письме старшему брату он просит подыскать для него место. Ответ обескураживал прямотой. «Не знаю толком ни как найти, ни что искать», — написал художник^[100].

Буонаррото, более толковый, чем Джовансимоне, был любимчиком Микеланджело. Он писал ему чаще, чем другим братьям, и адресата именовал весьма важно: «Буонаррото ди Лодовико ди Буонаррота Симоне». Из Рима он сообщал о новостях домой во Флоренцию, как правило, раз в пару недель — обычно Буонаррото или отцу, который бережно хранил эти письма, неизменно подписанные «Микеланьоло, скульптор в Риме». В Италии не было единой почтовой службы, все письма доставлялись частным образом — через друзей, отправлявшихся во Флоренцию, или с караванами мулов, выходившими из Рима каждым субботним утром. Ответные письма доставлялись Микеланджело не в мастерскую, а в банк Балдуччо, которым он пользовался в Риме, оттуда же забирая послания. Вестями из дому он очень дорожил и часто бранил Буонаррото за то, что тот не пишет чаще^[101].

В итоге Буонаррото отказался от мысли ехать в Рим, поскольку Микеланджело попросил его заняться кое-какими делами во Флоренции — в том числе приобрести унцию красного краплака, пигмента, получаемого из забродившего корня марены. Планы Буонаррото, связанные с новым визитом в Рим, как и мечты о собственной прядильне, были отложены до лучших времен.

Не только братья, но и другая родня добавила Микеланджело забот летом 1508 года. В июне он узнал, что скончался Франческо Буонарроти, старший брат отца. Один из дядей, который, бывало, сурово охаживал Микеланджело после того, как тот объявил о намерении стать художником, но сам при этом особых высот не достиг. По роду занятий он был менялой и свой скромный бизнес вел за прилавком возле церкви Орсанмикеле, а в дождь перебирался в соседнюю лавку к раскройщику тканей. Его жену звали Кассандра, и женился он почти в то же время, что и Лодовико на матери Микеланджело, после чего оба брата с женами вместе обосновались в доме. После смерти Франческо Кассандра вдруг заявила, что намерена судиться с Лодовико и его семьей, чтобы вернуть себе приданое, которое, по самым грубым подсчетам, составляло около четырехсот дукатов^[102].

По всей видимости, Микеланджело воспринял этот иск как предательство особы, заменившей ему мать; в то же время эта тяжба больно ударила по карману его отца. Безденежный Лодовико стремился сохранить приданое за собой, тогда как его невестка сама имела на него полное право^[103]. Во Флоренции, да и не только там, после смерти супруга имущество всегда возвращалось его вдове, чтобы она при желании могла повторно выйти замуж. Возраст Кассандры оставлял ей не так много шансов прельстить нового благоверного^[104], и независимость наверняка привлекала ее больше, чем жизнь в доме Буонарроти. До этого одиннадцать лет она была там единственной женщиной и после смерти мужа явно хотела расстаться с его родней.

Судебные тяжбы по поводу приданого затевались повсеместно, и, учитывая, что закон был на стороне вдов, они, как правило, их выигрывали. Поэтому Лодовико сообщил Микеланджело, что, как один из дядиных наследников, тот должен отказаться от своей доли имущества Франческо: в противном случае ему придется отвечать по его долгам, и в том числе выплатить Кассандре приданое, если суд примет решение не в их пользу.

Приезд и болезнь Джовансимоне, как и кончина дяди и тяжба, начатая тетушкой, были очень досадными неожиданностями для Микеланджело, который как раз приступил к созданию эскиза плафона капеллы и собирал команду помощников. Едва поправился Джовансимоне, как у художника на руках оказался еще один болящий. Вместе с Урбано Микеланджело привез из Флоренции помощника по имени Пьеро Бассо. Этот плотник и умелец на все руки по прозвищу Коротышка долгое время служил семейству Буонарроти^[105]. Происхождения он был простого, родом из Сеттиньяно, и не один год трудился в имении Буонарроти — наблюдал за строительством семейного дома и одновременно выполнял другие обязанности, будучи, по сути, управляющим при Лодовико. Микеланджело привез его в Рим в апреле, рассчитывая на его помощь в строительстве лесов и, возможно, участие в очистке свода от старой штукатурки вместе с Пьеро Росселли. Он также был незаменим в мастерской Микеланджело, где вел хозяйство, наводил порядок в делах хозяина и был на посылках.

Однако Бассо уже исполнилось шестьдесят семь, и его подводило здоровье. Как и для Джовансимоне, знойное римское лето оказалось для него невыносимым, и к середине июля он не на шутку заболел. Микеланджело выбил из колеи не только его недуг, но и то обстоятельство, что при первой возможности старик вернулся во Флоренцию. Мастеру всерьез казалось, будто его предал человек, который служил верной опорой семье.

«Уведомляю тебя, — в неудовольствии писал он Буонаррото, — что Пьеро Бассо отбыл отсюда хворый утром вторника помимо моей воли. Узнал я о том с горечью, потому что остался я один, да еще в страхе, как бы не умер он по пути». Он просил брата найти кого-нибудь Бассо на замену: «Я не могу работать один, к тому же никак не найти человека, на кого можно положиться»^[106].

Микеланджело, конечно, был не один: в Риме находились Урбано и еще четыре помощника. Но заниматься хозяйством, как это делают слуги, — покупать продукты, готовить, следить, чтобы в мастерской все шло гладко, — было некому. К счастью, Буонаррото подобрал на эту роль мальчика, чье имя история не сохранила. В мастерские живописцев и скульпторов часто нанимали таких вот мальчиков на побегушках. Он упоминается как fattorino (посыльный); вместо платы ему будут полагаться еда и кров. Необычно лишь то, что в Рим отправили совсем юного паренька, которому предстояло добраться туда самому. Как видно, Микеланджело принципиально предпочитал иметь дело с флорентийцами и не доверял римлянам, даже когда дело касалось столь малых в ранжире мастерской фигур, как fattorino.

Мальчик выехал из Флоренции на пару дней раньше, чем еще один нанятый Буонаррото работник. Незадолго до этого Микеланджело получил письмо от некоего Джованни Мики, в котором тот предлагал свои услуги и сообщал, что, если понадобится, готов делать все, что будет «полезным и достойным». Микеланджело поспешил написать ответ и направил его Буонаррото с просьбой передать Мики. Брат навел справки и подтвердил, что указанный человек действительно готов наняться на службу и сможет отправиться в Рим через три-четыре дня, как только уладит кое-какие дела во Флоренции.

О Джованни Мики известно мало. Вероятно, он учился живописи, поскольку с 1508 года участвовал в работах в церкви Сан-Лоренцо — возможно, расписывал фресками северный неф, — и у него, безусловно, были связи среди флорентийских живописцев^[107]. Но с ним, в отличие от других помощников, Микеланджело, как, видимо, и Граначчи, знаком не был^[108]. Однако решил его проверить, так что в середине августа Мики прибыл в Рим и вступил в артель.

В конце июля, когда захворавший Пьеро Бассо отправился назад во Флоренцию, Микеланджело получил письмо от отца. Лодовико Буонарроти, очевидно, прознал от Джовансимоне о том, что его талантливый второй сын работает на износ и не все у него ладится. Беспокоясь о его здоровье, Лодовико сомневался, не напрасно ли Микеланджело взвалил на себя эту исполинскую ношу. «Сдается мне, ты слишком много работаешь, — писал он, — и потому твое недомогание и мрачность духа неудивительны. Лучше бы ты не брался за эту задачу, ибо в терзаниях и унынии трудно сохранить доброе здравие»^[109].

Но будь он хоть сто раз прав, работы в Сикстинской капелле уже начались и «не браться» было поздно. Помощники были наняты, и Франческо Граначчи отправился назад во Флоренцию — купить еще образцов красок. Перед отъездом он сделал последнюю выплату Пьеро Росселли. Старую фреску удалили, свод заново покрыли штукатуркой. Меньше чем за три месяца Росселли со своей артелью построил леса, сбил гипс с тысячи ста квадратных метров плафона и покрыл его новым слоем ариччио. Все было выполнено с невероятной быстротой. Теперь свод Сикстинской капеллы можно было расписывать.

Примечания

96

См.: Condivi. The Life of Michelangelo. P. 5.

97

Barocchi, Ristori ed. Il Carteggio di Michelangelo. Vol. 2. P. 245.

98

Condivi. The Life of Michelangelo. P. 9. Кондиви. С. 3.

99

Michelangelo. The Letters. Vol. 1. P. 45–46. Микеланджело. Письма. С. 79.

100

Michelangelo. The Letters. Vol. 1. P. 13. Микеланджело. Письма. С. 80.

101

См., например: Ibid. P. 39. Микеланджело. Письма. С. 80.

102

Первая жена Лодовико, Франческа, мать Микеланджело, выйдя замуж, внесла в семейную казну 416 дукатов. Второй брак, в 1485 году, обеспечил ему более значительное приданое в 600 флоринов.

103

О том, как распоряжались приданым во Флоренции, см.: Klapische-Zuber. Women, Family, and Ritual in Renaissance Italy. P. 121–122.

104

Всего 11 % женщин, овдовевших после тридцати лет, выходили замуж повторно, так что можно с уверенностью предположить, что после сорока шансов на новый брак у них практически не оставалось. См.: Ibid. P. 120.

105

См.: Wallace. Michelangelo’s Assistants. P. 204–205.

106

Michelangelo. The Letters. Vol. 1. P. 46. Микеланджело. Письма. С. 81.

107

Фабрицио Манчинелли предположил, что Мики был скульптором (Mancinelli. Michelangelo at Work. P. 253), но через несколько лет отказался от этого утверждения: «В действительности каких бы то ни было указаний на его специальность нет» (Mancinelli. The Problem of Michelangelo’s Assistants. Vol. 1. P. 46). Впрочем, в одном из писем Микеланджело отмечает, что Мики участвовал в работах в церкви Сан-Лоренцо (Michelangelo. The Letters. Vol. 1. P. 46), где оформляли северный неф, что может говорить о его владении техникой фресковой живописи.

108

Предлагая свои услуги Микеланджело, Джованни Мики упомянул также еще об одном желающем отправиться в Рим для работ в Сикстинской капелле: это был флорентийский художник Раффаэллино дель Гарбо. В то же время нет подтверждений, что Микеланджело принял это предложение. Де Тольнай считает, что Раффаэллино вряд ли приложил руку к Сикстинской капелле, поскольку его живопись отличает «выраженная манера Филиппино», то есть его наставника Филиппино Липпи, которая во фрагментах плафона не прослеживается. См.: Tolnay. Michelangelo. Vol. 2. P. 115. Вместе с тем Уоллес указывает на то, что письмо Мики относится к периоду самого начала работ, «когда Микеланджело и Граначчи активно искали работников», так что вероятность появления Раффаэллино сразу отметать нельзя (Wallace. Michelangelo’s Assistants. P. 216). Ни Вазари, ни Кондиви об участии Раффаэллино не упоминают, и это может означать, что он не был задействован. Тем не менее эти биографы не упоминают и о Джованни Мики, который определенно работал с Микеланджело; нет у них упоминаний и о других помощниках Микеланджело, чье участие в работах документально подтверждено.

109

Цит. по: Tolnay. Michelangelo. Vol. 2. P. 9.