Бархатная батарейка

Роман Стейн

Охота. Древнейшее занятие человека, необходимое для выживания. В реалиях современного мира слегка изменившее свою концепцию, но оставившим вопрос выживания актуальным. Для дичи…

— 4 —

К блок — посту приближалась одинокая фигура. Сам пост, находился в конце затяжного подъема на горном серпантине. Поэтому, плавная дуга дороги просматривалась с поста на несколько километров. Ну как дорога — пыльная узкая, в одну колею — тропа.

Но это был единственный путь через перевал на многие десятки километров. По этому местные ополченцы выставили здесь пост. Конечно, оказать серьезное сопротивление армейским силам они не могли, но предупредить о подходе или обстрелять — остановить разведгруппу, вполне по силам. Заодно контролировали передвижение местных. Слишком много стало стукачей — предателей, из свои же. За руку еще не ловили, но проанализировав графики движения некоторых лиц — возникали вопросы. И если уметь правильно их задавать, то эти лица начинают раскалываться. Как испорченный орех. Иногда в прямом смысле.

— Там кто — то идет, — сказал мальчик с автоматом, обращаясь в тень дерева, где прятались от жары трое взрослых. Вообще, следить за дорогой они должны по очереди, но его всегда ставили в самый солнцепек. Он злился на этих жлобов, но не спорил и не жаловался. Он же мужчина!

Из тени раскидистого дерева вальяжно вышел бородатый толстяк. В тени было прохладно. Ему не хотелось идти под палящее солнце, но была его очередь. Он вытер пот с круглого лица и не долго всматривался в бинокль.

— Похоже это то сумасшедший старик, со своим ишаком. Тот, что огрел твоего дядю своим посохом, — криво улыбнулся и тихо добавил, — Поделом ему.

Путник добрался до блокпоста через час. Это был не высокий сухопарый старик. Подъем давался ему тяжелее с каждым годом. Ишак тоже еле плелся рядом с хозяином. На встречу им, из тени, вышли все — таков порядок.

— Куда путь держите, почтеннейший? — спросил бородатый с биноклем, после обмена любезностями, — Какая нужда гонит в такую жару?

Старик взглянул на говорящего единственным глазом.

— Мои дела, давно уже, касаются только Всевышнего и меня.

Вся левая сторона его лица была обезображена глубоким шрамом, идущим от брови через пустую глазницу до нижней челюсти. Шрам был старый и видимо, там где его нанесли, было туговато с медицинской помощью: никто не удосужился хотя бы стянуть края раны и теперь, через рваные губы виднелась бледная десна с желтыми зубами. Смотреть на такое — то еще удовольствие и человек с биноклем отвел взгляд.

— Что везете? — продолжил он, стволом автомата ткнув в мешки навьюченные на мула, — Или там Господни подштанники?, — и громко засмеялся, довольный собственной шуткой. Его напарник, не дожидаясь ответа старика, осмотрел по очереди обе торбы, похлопал по ним (не звенит ли) и нагнувшись заглянул под пузо животного.

Старик стоял спиной к ишаку и не мог этого видеть, тем не менее он не поворачиваясь к досматривающему сказал:

— Осмотри ТАМ все хорошенько, да расскажи жене про размер, она будете знать, о чем молить Всевышнего, — сказал он без тени улыбки. Под гогот товарищей, тот смутился и сделал шаг назад.

Бородатый с биноклем махнул рукой, ему не терпелось вернуться в прохладу тени.

— Доброй дороги! — все, за исключением мальчика, пошли под дерево.

— Спокойной службы, — ответил старик и опираясь на посох, двинулся дальше. Ишак, помедлив, послушно последовал за ним.

Пройдя сотню шагов они скрылись за поворотом. Только там старик остановился и с трудом перевел дух. Сердце колотилось. Он поднял руку на уровень глаз: пальцы нервно тряслись. Проклятая старость.

На самом деле, не старость была виной тремора. Если бы люди на посту проявили настойчивость и внимательнее досмотрели поклажу, то у них возникли бы вопросы, на которые старик не смог бы ответить.