Несколько дней в стране чудес

Роман Сергеевич Беляев, 2023

Обсессивно-компульсивное расстройство, депрессия, личные переживания на фоне весьма выделяющегося из обыденности периода жизни, знакомства с интересными и странными людьми и просто-напросто быт подросткового отделения психиатрической больницы – небольшая автобиографическая повесть Романа Беляева о его коротком опыте пребывания в бесплатной клинике для душевнобольных, где от особой отстранённой атмосферы, протяжённости времени и пустоты дней теряется связь с реальностью, а иногда происходящие там необычные истории действительно создают образ некой «страны чудес», где случиться может, что угодно.

Глава 2: «Братья по расстройству»

Дослушав беседу про крокодилов, из которой я не узнал практически ничего нового, и после того, как педагог ушла, сказав мне, чтобы я зашёл к какой-то женщине и отметился, я начал стелить себе кровать, раскладывать вещи на тумбочке, которая была одна на двоих. Но вдруг новоявленный знакомый Борис спросил меня:

— Ну и почему ты здесь?

— Наверное, как и все: от военкомата, — ответил я, не отвлекаясь от вдевания одеяла в пододеяльник. Это почти всегда давалось мне с небольшим трудом.

— А почему он отправил тебя сюда?

— Сказал кое-что не то.

— И что же?

— Сказал про обсессивно-компульсивное расстройство.

— У тебя тоже обсессивно-компульсивное расстройство?! — воскликнул вдруг Борис.

— Ну да, похоже на то.

После этого началась беседа, в которой он расспрашивал у меня о проявлениях, о моих ритуалах, о моих страхах. Мои навязчивые страхи крутились вокруг дорогих мне людей. И подавлял я их мысленными действиями: повтором особых фраз, представлением каких-то особых образов. Но также у меня были и вполне реальные ритуалы, появлявшиеся и уходившие в течение моей жизни. Когда я был маленький, то я не мог встать или уйти с места, на котором сидел или стоял, подумав о чём-то плохом или стыдном, ибо у меня возникал навязчивый страх, обсессия, что если я уйду и кто-то встанет или сядет на это место, то он сможет каким-то образом узнать, о чём я думал. И тогда мне приходилось мысленно по три раза повторять одну фразу: «Убрать это». Также у меня был ритуал, который сопутствовал мне очень долгое время. Заключался он то в задержке, то во выдыхании воздуха и последующем сглатывании слюны для «подтверждения» каких-либо моих мыслей или «сохранения» тех, кто мне дорог. Звучит очень странно, да и не особо поддаётся пониманию. Но пример, который я приведу, даст более чёткое понимание. Это, наверное, первый случай появления этого ритуала. Во всяком случае, в моей памяти он числится одним из первых. Да и в целом это, кажется, самое первое проявление обсессивно-компульсивной связи в моей жизни. Однажды, когда я был, опять же, маленький, — мне было года четыре, может пять, — был момент, когда я сидел на кровати и смотрел за гуляющим по комнате котом. И вдруг на меня напал навязчивый страх о том, что я могу каким-либо образом потерять этого кота. А его я очень любил. И тут же у меня появилась нужда как-то пресечь этот страх, подтвердить, что с котом всё будет хорошо. И я совершил такой ритуал: смотря на кота, я три раза вдохнул воздух короткими вдохами и сглотнул слюну. И это подарило мне спокойствие: страх ушёл, а витание навязчивой мысли среди остальных моих мыслей было прекращено. Мне до сих пор не очень понятно, с чем связан этот ритуал, его природа. Можно, конечно, углубиться и попредставлять, что дыхание — жизненно важный фактор, и в природе человека этому процессу всегда было и будет выделено особое значение, и вследствие того, что дыхание — это жизнь, у меня хитрым-нехитрым способом появился этот ритуал, который как раз и якобы дарует жизнь тем, кто мне дорог, или спасет их. Я дышу, думая о них, ради них, и я дарю им жизнь. Но всё это — просто догадки и фантазия. Настоящую же природу этого познать нелегко. Хотя, кто знает? Может, это и есть настоящая природа этой компульсии. У меня были и другие примеры обсессий и компульсий, и я мог долго о них рассказывать и рассуждать. Но послушать Бориса мне тоже хотелось. Он также рассказывал о своих навязчивых страхах. О часто донимающем его страхе паразитарной инвазии. Что в его глазах заведутся черви-паразиты. И он довольно часто глядел в зеркало, осматривая свои глаза, успокаивая себя, что ничего в них нет. Он также рассказал о случае, что однажды его одолел навязчивый страх о том, что на его девушку упадёт потолок. И чтобы избавиться от этого страха, ему пришлось позвонить ей. А происходило это поздно ночью. Благо, у него была весьма понимающая девушка.

В общем, у нас сразу появилась общая тема. Обсуждая её, мы немного поспорили об обсессиях, — Борис был уверен, что правильно говорить «оБЕссия», когда я утверждал, что «обСессия», — и вскоре вышли в коридор, к окну. Тема теперь зашла обо мне. Я довольно скромен, и это сразу бросается в глаза многим людям. И он не исключение. Хотя он исключение их тех людей, которые начинают пытаться найти во мне жертву, ибо он решил мне помочь, как он сам позже сказал. Это было даже забавно: «Встань прямо! — говорил он, — грудь колесом! Руки дальше от тела! Ноги по ширине плеч! И голову выше, взгляд дерзкий держи!». Да, это действительно было забавно и неловко, я не мог сдержать улыбки и смеха, представляя себя со стороны в той позе, в которую он хочет меня поставить. Но я последовал его указаниям, посмеялся и сказал, что мне надо бы зайти куда-то, чтобы отметиться, и спросил у него дорогу. Он ответил, напоследок попросив парня из палаты дать ему пощёчину, чтобы показать мне, каким уверенным в себе надо быть. Это выглядело как какая-то сцена из фильма.

Я отметился, а после вернулся в палату. Сев на свою кровать, я начал осматриваться: одиннадцать кроватей, где-то тринадцать человек в палате, четырнадцать фамилий в списке на входе в палату. Да, вход в палату представлял собой просто проём в стене, без дверей или чего-либо, поэтому любой мог зайти в любую палату, если не видит санитар. Тут вдруг я услышал строгий мужской голос, который сказал: «Дембеля, на обед!». Как я понял, «дембелями» являлись мы, — люди, присланные военкоматом, — ибо ребята из моей палаты встали со своих кроватей и направились на выход. Ну и кто здесь, конечно, ещё может быть дембелем, кроме нас? Хотя, им вполне мог быть больной, отлёживающийся последние дни. Хотя для всех больных обед в одно время. Отбросив на время свои рассуждения о людях здесь, я отправился на обед.

В столовой до нас обедали мальчишки в пижамах, которых здесь целых три палаты. Они — те, кто болен; те, кто лежат здесь подолгу. Их здесь называют «пижамниками». Они — пациенты в дословном переводе с латыни — «страдающие».

Отстояв в очереди, я забрал еду: странный суп, чашка отвара шиповника и три куска хлеба. Я сел за столик, но увидел Бориса и пересел к нему. Мне тогда показалось, что у нас с ним сразу наладился какой-то контакт.

Еда там очень так себе. О соли даже ни слова. Её люди приносили с собой. Но иногда бывает сладкий чай. Начав есть, с трудом поглощая этот суп, в котором была капуста, лук, картофель и макароны-рожки, а также в который была добавлена то ли сметена, то ли молоко, я начал осматриваться. Ох, как здесь было непривычно. Окружали меня парни всех возрастов, — до восемнадцати лет, ибо отделение подростковое, — в пижамах, коротко подстриженные, с некоторыми небольшими уродствами, шныряющие повсюду и выпрашивающие твою порцию или хлеб. И каждое действие, которое было бы нормальным вне этих стен, казалось здесь совсем не нормальным. Вот тот парень как-то странно почесал руки, а другой всё время держит голову опущенной, у третьего слишком быстро двигаются глаза — всё это не очень бросается во внимание вне этого места, и всё это обычно не замечают, но здесь это всё выглядело, как симптом. Симптом душевных болезней, которыми страдают все они, невиновные в их наличии. Им всем просто не повезло.