Предпоследний день

Роман Светачев

Что делать, когда реальность кажется тебе сном, а сон явью? Куда идти, если ты не видишь дороги во мраке странных видений? Зачем жить, если вся жизнь кажется тебе фикцией, экспериментом, который над тобой проводят с самого детства? Книга содержит нецензурную брань.

© Роман Светачев, 2021

ISBN 978-5-0053-5403-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

— Андрей в окно вчера вышел.

— Чего это он?

— Сказал, что достало его всё, и ему нужна новая попытка.

— Ну, это его дело.

Мы с Вадимом шли по заснеженной парковой аллее. Деревья вокруг нас молчаливо стояли, и, периодически, подчиняясь приказам ветра, скидывали прохожим на головы охапки снега.

— Я бы тоже в окно вышел, — сказал вдруг Вадим, — да вот только высоты боюсь. К тому же, пока ты будешь лететь до земли, можешь зацепиться о чей-нибудь балкон, и оставить на нём пару зубов.

— Он, кстати, решил, что седьмой этаж — это слишком низко, и есть шансы выжить. Поэтому спрыгнул с крыши, что б наверняка.

— Разумно.

— А ты что, тоже хочешь покончить с собой?

— Нет. Я не думаю, что это так просто. Мы же не сами себя начали, понимаешь? Нас кто-то запустил, забросил в этот мир, поэтому логично предположить, что и отключит нас от этого мира кто-то другой. Не думаю, что суицидом можно уйти из жизни. Из конкретно этой реальности — да, возможно. Но из жизни в целом? Не уверен.

— Безвыходная ситуация получается?

— Выходит, что так.

Вадим свернул с аллеи, встал возле высокой ели, достал сигарету, закурил. Мех на капюшоне его куртки был припорошен снегом. Я встал рядом с ним. Пошёл мелкий снег.

— Вчера кое-что странное случилось, и оно не даёт мне покоя, — сказал Вадим. Вместе со словами из его рта выполз белый дым, но он тут же растворился в морозном воздухе.

— И что же случилось?

— Я подходил к своему дому, из магазина возвращался…

— Ага.

— Остановился покурить у подъезда. Тут ко мне подошла девушка. Красивая, кстати, девушка такая. Лет двадцать пять на вид, с чёрными волосами до плеч. Она попросила у меня сигарету. Я дал ей сигарету, затем она попросила зажигалку. Я поджёг ей сигарету, сказал ещё, мол «что ж ты и без сигарет и без зажигалки». А она знаешь, что? Улыбнулась странно так, и говорит: «да, второй раз уже вы меня выручаете». Я по началу не обратил как-то внимание на эти её слова, пропустил их мимо ушей, а потом до меня дошло… — Вадим глубоко затянулся.

— Что дошло?

— То, что она сказала мне о том, что я её уже второй раз выручаю. Загвоздка в том, что я всё никак не мог вспомнить, где же я её встречал. А потом мне приснился сон. В этом сне, я увидел себя пятиклассником, мы тогда пошли с друзьями после школы с одним старшеклассником до ларька, он нам купил сигарет, и мы принялись курить их за электростанцией, возле моего дома. Курим, значит, я тогда раз третий в жизни сигареты попробовал, мы уже все зелёные от дыма, но делаем вид, что нам нравится, чувствуем себя как взрослые. И тут девушка к нам подходит. Мы по началу струхнули, подумали, мол, вдруг она из полиции или ещё что-то в этом духе. Начали сигареты прятать за спины. Она это увидела и рассмеялась, сказала, что просто подошла к нам сигарету стрельнуть. Спросила сколько нам лет, когда мы сказали, она ещё раз рассмеялась, мы дали ей сигарету, она сказала мол «ого, «Донской табак» курите»? А не слишком ли они крепкие для вас, малышей?» Потом снова улыбнулась, поблагодарила нас, и ушла.

— И что? — по спине моей пробежал холодок, я понял, к чему Вадим клонит.

— И то, что это была та самая девушка, которая попросила у меня сигарету, возле моего подъезда. Сон этот — не фантазия, действительно был такой случай, просто я сразу не вспомнил его, не понял в чём дело, а подсознание, видимо, ночью напомнило мне об этом.

— Может это был просто сон? С чего ты решил, что это была именно она? Во сне реальность может смешаться с фантазией. Это ведь лет десять назад произошло.

— Но это правда было!

— Я и не спорю, но подумай вот о чём: может быть та девушка была просто похожа на ту, которую ты встретил вчера, по прошествию лет ты забыл её лицо, а потом, во сне, твой мозг сделал её лицо точно таким, как у той брюнетки. Понимаешь?

— Но она сказала, что мы встретились второй раз!

— Может ты до этого стрелял ей сигарету, но забыл об этом. С чего ты решил, что это именно та девушка?

— Она вообще не изменилась. Не постарела абсолютно… И как она поняла, что я — это тот самый мальчик?

— Ты накручиваешь себя, Вадим.

— Вовсе нет, — он выкинул бычок в снег. Тот воткнулся в него, словно копьё. — Есть один способ проверить: она это или нет.

— Что ещё за способ?

— Когда я встретил её в детстве, был май месяц, она была в футболке, и я заметил у неё на руке татуировку… У неё на предплечье был какой-то японский или может быть китайский иероглиф и рядом с ним три сюрикена.

— Как ты мог это запомнить, это же было сто лет тому назад?

— Я помню. Сейчас зима, и она была в куртке, но если я найду её, попрошу показать руку, и увижу там ту самую татуировку, то что тогда?

Вадим вернулся на аллею, мы двинулись дальше, в глубь парка.

— Где ты её искать то собираешься?

— Этого я пока не знаю.

— Не забивай себе голову ерундой.

Мы дошли до ларька, взяли по бутылочке пива. Затем зашли во дворик, из которого взгляду открывался вид старого прокаженного города, что испускал из своих вскрытых вен, клубы чёрного дыма. Мы с Вадимом какое-то время пили пиво молча. Город вдруг словно бы обнял меня, прижался ко мне своими шершавыми грязными руками. Я ощутил нервный стук его механического сердца. Мне стало не по себе от такого, и я сделал большой глоток пива.

— Знаешь что? — обратился ко мне вдруг Вадим.

— Что?

— Это все начинает действовать мне на нервы, — это была одна из его излюбленных фраз, — а нервы у меня не железные, и даже не медные.

— Так медь — это тоже железо.

— Не суть важно. Я говорю это к тому, что мне всё это очень не нравится. Мне кажется, что я не помню того, что я делал раньше. Точнее помню, но это как будто бы был и не я вовсе. Вроде как в голове просто есть фильмы какие-то, но я не ощущаю себя их главным героем, понимаешь?

— Да тебя хрен поймёшь.

— А, забудь, — Вадим посмотрел на часы, немного тряхнув рукой, что бы рукав сполз вниз, — мне пора на работу в эту грёбаную охрану.

— Ну что ж, я тогда домой двину.

— Давай, не падай духом. — Вадим хлопнул меня по плечу и пошёл в сторону остановки, что была неподалёку.

А я пошёл в сторону дома. В голове мыслей особо не было, даже странно как-то. Я попытался было о чём-нибудь подумать, но не смог. Хотя пытаясь подумать о чём — нибудь, я уже думал… или нет? Мне навстречу, не пойми откуда, может даже из ближайшего сугроба, вышел мужичок лет сорока пяти, в порванном справа под мышкой пуховике, и растянутых спортивных штанах. На правой штанине были замусоленные пятна. Ко мне идёт, понял я. Так оно и вышло.

— Закурить не будет? — просипело чучело.

— Нет.

— Жаль… — отходит на пару шагов, и тут же, словно что-то вспомнив, снова подскакивает, — а как к вокзалу выйти, не подскажешь?

— Чего? К вокзалу?

— Ага, бля, я же это, помню был вокзал, там вон где-то, — он махнул рукой в сторону парка.

— Не было там вокзала никогда, вокзал на другом береге вообще.

— Да нет, ты не понял, — алкаш закружился, словно получивший пинка гусь. — Вокзал который наш, ну не основной, а… а!

— Что?

Мужичок хлопнул себя раскрытой ладонью по лбу.

— Не вокзал, а автовокзал! С автобусами который, а не с поездами, не так выразился, просто.

— А, ну автовокзал — да, там за парком, и ещё вниз пройти с километр где-то.

— Во, спасибо, мужик, — он похлопал меня по плечу. И чего меня все сегодня трогают то? — Я, понимаешь, уехал из деревни к другу, забухали чутка, так я и паспорт и телефон потерял, прикинь? Жена с ума сойдёт дома, когда узнает.

— М-да, хреново, — я попытался отойти от чучела, но оно схватило меня за куртку своей, похожей на трость, рукой — граблей.

— Ты бы помог с деньгами? Я же человек не богатый, а ты сам пойми, что пашу как конь! А что толку то? Нам знаешь сколько платят то в колхозе? Вот! — Он сложил пальцы свободной руки в кольцо. — Ни хрена нам не платят! Шиш с маслом.

— Да я и сам не богатый, — я снова попробовал аккуратно убрать его руку со своего плеча, но он вцепился пальцами в куртку, словно краб.

— Ты, братец, знаешь… я же тебя понимаю! Да, думаешь, на хрена мне этому дураку старому помогать, но ты же пойми, сам можешь в такую же ситуацию попасть! — последнее слово он прошептал, просипел, будто голос сорвал.

Какой же он псих. От мужика разило перегаром, глаза бездумно вращались в глазницах, как яичные желтки, которые кто-то взбалтывал.

— Я же такого за жизнь насмотрелся, вот и пью. Я на войне был! На передовой воевал, выкупаешь? Страшное время было. Смерть повсюду, — голову над окопом приподнял и без каски остался, а приподнял второй раз, коли дурак, так и без головы.

— Чего это?

— Пули летают, вот чего. Неприкаянные стальные пчёлы, выкупаешь? Как ужалят тебя в лобешник! — он ткнул мне указательным пальцем в лоб. Я успел заметить его заскорузлый жёлтый ноготь. — Страха я натерпелся, тебе за всю жизнь и десятой доли не испытать. Знаешь какого это, когда танки к вам едут, а бежать не куда. А вокруг взрывы: бам, бам, бам! А у вас на всю роту два гранатомёта, да дюжина гранат. Как тебе такое?

Мужичок отпустил мою куртку, и снова забегал кругами.

— Я молодость свою, здоровье своё, нервы свои, отдал этой войне, за страну нашу бился, а что страна? Где я теперь? Кто я теперь?

Я пошёл дальше. Надоело его слушать, нервировал он меня. Я шёл быстро, но не тут то было. Алкаш увязался за мной.

— Ты куда?! Да что за люди, я за тебя, дурак, воевал!

Я развернулся и ударил его в челюсть. Мужика подкосило, подбило. Ноги его подогнулись, стали мягкими, как нагретые восковые свечи. Он осел в сугроб, возможно даже в тот самый, из которого и вылез.

— Сука, — прошипел он поникшим голосом.

Я ничего не ответил. Быстро двинул до дома. Мне было немного стыдно, что я ударил его, особенно учитывая то, что он воевал. Хотя может он врёт? Да и где он мог воевать то? Ещё и за нашу страну якобы. Псих какой-то. По пути до дома я, тут и там, замечал странные вещи. На лавочке в парке сидела старушка лет семидесяти, на голове у неё была розовая чопорная шляпка. Когда я, отвлекшись на что-то, снова посмотрел на неё, шляпа исчезла. Её не было ни рядом со старушкой на лавочке, ни на её седой голове. Заметив мой взгляд, старушка улыбнулась мне. Чёрная прорезь её рта напугала меня, и я ускорил шаг. Кого только не встретишь на улице. Я уже подходил к своему дому, шёл через заснеженный, словно покрытым белым кремом торт, двору, как встретил группу школьников. Они бежали через двор, оставляя за собой цепочки следов. Бежавший самым первым, парень в красной куртке и смешной шапке с пумпоном, неожиданно свернул в мою сторону. Он остановился передо мной, шумно дыша. Щёки его были красные от мороза, а глазки были мелкими и злыми, а ещё хитрыми. И чего ему надо, подумал я.

— Дядя, а вы в этом доме живёте? — спросил он у меня, указывая рукой на дом за моей спиной.

— А что?

— Можете нас в подъезд пустить, мы замёрзли. — глаза его блестели, точно перстни на дьявольских пальцах.

— Нет, не могу.

— Это ещё почему? — спросил ещё один мальчик, тоже подошедший ко мне.

— К себе в подъезд идите, — я демонстративно повернулся к ним спиной, и пошёл к своему дому.

— А мы имеем право свободно передвигаться! — непонятно к чему выкрикнул один из них.

Я открыл дверь с домофоном, юркнул внутрь. Сзади в дверь тут же заскреблись. Я пошёл пешком по лестнице на пятый этаж. Серые стены подъезда вдруг закружились. Или это я закружился? Я сбился со счёта ступеней — а я всегда их считаю. И что делать теперь? Спускаться на первый этаж и идти по новой наверх? Или забить на это? Ладно, решил я, чёрт с ними, с этими ступеням. Что измениться от того, что я их посчитаю? Всё равно каждый раз число получалось разным. В прошлый раз их было пятьдесят две, а в позапрошлый пятьдесят четыре. Хорошо было бы установить в подъезде камеры, и проследить за тем, кто переставляет ступеньки. Я поднялся на свой этаж, открыл входную дверь, зашёл, разулся, скинул куртку, прошёл на кухню. Металлический кран, стеклянный стакан, водопроводная вода. Сердце немного успокоилось, голова тоже. На плите стояла сковородка, накрытая прозрачной крышкой. В ней была картошка с грибами. Значит жена дома. Я прошёл в зал. Она была там — лежала и возила пальцем по планшету. Телевизор работал, по нему шло какое-то ток-шоу.

— Где был? — спросила она у меня, даже не посмотрев в мою сторону.

— Прогуливался я.

— Прогуливался, значит? — она бросила на меня короткий взгляд, сверкнувший, словно кусочек льда на солнце. — Совсем сбрендил?

— Чего это?

— Работу ты не ищешь, ничего не делаешь, либо сидишь дома, либо бродишь где-то, как неприкаянный.

— М-да, я смотрел вакансии, ничего путного пока что нет, — я пошёл было к себе в комнату, но Вика тут же вскочила с дивана, отбросил планшет в сторону.

— Куда пошёл?

— Пойду полежу. Устал что-то.

— Ах устал? А я по твоему не устала? Я работаю сутками, пока ты, дружочек мой, занимаешься непонятно чем.

— Я найду работу уже на этой неделе.

— Да что ты?

Я зашёл к себе в кабинет, лёг на диван. Вика встала надо мной. Упёрла руки в бёдра.

— Что с тобой происходит, Макс? Что с тобой происходит?

— Ничего, Вик. Всё нормально.

— Ага, я вижу. В субботу приедут мои родители к нам на ужин. Отец хочет предложить тебе работу у него в организации. Надеюсь, ты понимаешь, что тебе стоит принять это предложение.

— Я тебе говорил, что я не хочу работать с твоим отцом.

— А что ты предлагаешь? Сам работу ты найти не можешь, — значит будешь работать у него.

— Я подумаю.

— До моих родителей и так уже слухи про тебя доходят, так что не надо всё портить.

— От тебя наверное и доходят, да?

Тут она взорвалась. Вика метнулась к окну, раскрыла его настежь, зачерпнула с карниза пригоршню снега и кинула мне его в лицо. Я аж подскочил от неожиданности.

— Ты чего?

— Того! Приди в себя уже! Порой мне кажется, что я за другого человека замуж выходила.

— Ты изначально знала, что я необычный.

— Сейчас ты не необычный. Ты опустившийся. Амёба просто какая-то. Мне очень больно видеть тебя таким. — Она вышла из моей комнаты, закрыв за собой дверь, но не хлопнув, как я думал, она сделает, а тихо прикрыв.

Вика ушла из дома через полчаса после нашей ссоры. Пошла к подруге, как я понял. А может ещё куда-то. Я снял крышку системного блока со своего компьютера, достал из под видеокарты кое-что, о чём я уже давно думал. На какое-то время, я, казалось, заснул, выпал из реальности, а когда проснулся, то я был уже не совсем собой. Я превратился в облачко белого дыма, что вылетело в окно навстречу холодному зимнему ветру и тут же рассеялось, словно его и не было вовсе. Так же рассеивается и наша жизнь после смерти, — подумал я.

Всё сразу поменялось, я погрузился на более глубокий уровень реальности. На дне ящичка с инструментами, что был в шкафу, у меня кое-что лежало. Я достал это кое-что. Холодная рукоятка была такой приятной на ощупь. Дуло я приставил к виску. Посмотрел в мутное зеркало, что находилось на дверце моего шкафа, словно забрало шлема. Лицо моё было не совсем моим. Острое и худое оно резко контрастировало с тем лицом, которое можно было заметить на нашей, с Викой, свадебной фотографии, что стояла на полке в зале. Я всмотрелся в свои глаза, и увидел за ними, как будто, ещё какие-то глаза. Эти глаза были другими — не грустными и растерянными, как мои, а жёсткими и отстранёнными. Словно глаза богомола. Мне стало плохо. Я опустил руку с пистолетом. Я не смог выстрелить в себя. Ни разу у меня это не получилось, а сколько попыток то было? Не знаю. Их не сосчитать, как и ступени в моём подъезде. Интересно, а в других многоэтажках количество ступенек тоже всегда разное? Никогда об этом не задумывался. Надо бы проверить. Хотя скорее всего это только у меня так. Невидимая рука ночами двигает ступени, добавляет новые или убирает некоторые старые. А зачем? Кто его знает…

Я сделал ещё несколько затяжек. Белый дым летал по комнате, словно змей бумажный. Пистолет я не стал убирать в ящик стола. Захотелось использовать его по назначению. Захотелось услышать грохот выстрелов, потому что слишком тихо было вокруг. Всё словно замерло в ожидании того, какой следующий шаг я сделаю. Я сделал шаг к окну, что по-прежнему было открыто. В комнате уже знатно похолодало из-за этого. Я заметил фигурку человека, — она двигалась странно подёргиваясь, словно кто-то тянул её за нитки. Это был какой-то пьяница. Может быть даже тот самый псевдовоенный. Готов узнать, что такое настоящие пули, дружище? Я сделал из своих рук жёсткую конструкцию. В правой руке был пистолет, а левая служила подставкой, упором. Поймав пьяницу на мушку, я какое-то время проследил дулом ствола за его движением, а затем медленно начал нажимать на курок. И тут он упал. Я удивлённо посмотрел на свой пистолет. Я не стрелял. Человек поднялся, принялся отряхивать штаны. Поскользнулся на льду, наверное. Ладно, чёрт с ним. Пусть живёт, сволочь эдакая. Хотя живёт ли он? А живу ли я, с другой стороны?

Я закрыл окно, оделся, спрятал все свои секреты по местам и вышел из дома. Спускаясь вниз не стал считать ступеньки, хотя так и подмывало, но я сдержал себя в руках. Достали уже эти ступени. Быстрые шаги через двор. Тут негде задерживаться. Мимо покорёженных турников и обкусанных лавок до сквера, где часто выгуливают собак и поглощают пиво какие-то люди. Люди. Как они мне надоели. Денег у меня почти что не было. Все сбережения были на карте у жены. Оно и правильно, конечно. Да вот только, мне сейчас нужны были финансы. Я хотел приобрести что-нибудь. В сквере сейчас было пусто как-то. Несколько подростков тёрлись у лавочки, качалась на качелях влюблённая парочка. Я дошёл до школьного стадиона. Раньше тут всегда собирались по вечерам всякие маргиналы. Сейчас, правда, никого из них здесь не было, а жаль.

Улица X, дом Z, квартира Y, звонок в домофон. Гудки.

— Кто?

— Это Макс.

«Блум-блум-блум», — сказал домофон.

Я зашёл в подъезд, влез в его тусклое и стылое брюхо, пополз по нему, словно гадкий жук.

Дверь входная. Дерево, обитое дермантином. Тут и там он сползал лоскутами вниз, словно кожура с гнилого банана. А почему гнилого? Ну, вот такие у меня ассоциации.

— Привет, — сказало небритое лицо с очками на переносице.

— Ну, привет.

Я зашёл внутрь, огляделся, разулся, надел тапки, что стояли сбоку от входа.

— Какими судьбами? — поинтересовался хозяин квартиры.

— Мутными, Лёша, мутными.

— Что случилось?

— Хочу убиться. Причём не только в переносном смысле, но и в прямом.

Я сел на продавленное, видавшее немало, кресло. Ноутбук на столе переливался огнями, словно ёлка, обтянутая колючей проволокой гирлянды.

— Классная подсветка.

— Ага. Люблю позалипать под хорошим сортом. Включаю техно, какие нибудь абстрактные клипы, типа тех, что были раньше в «винампе», и смотрю, смотрю…

— Ну и как?

— Расслабляет. А у тебя то, что стряслось всё таки? Расскажи.

— Я бросил работу. Надоело уже всё это терпеть. Дома тоже не сладко — жена считает меня мудаком, который забил на всё, кроме себя самого и своих загонов. Не понимает она меня. Не могу я больше это всё выносить. Жизнь словно катком по мне проходится, а никто, кроме меня, этого и не замечает. Для меня, последнее время, любая небольшая проблема — стресс на весь день, а то и на неделю. Я, порой, думаю, что меня по-хорошему, надо бы вообще в психушку закрыть. Мозги набекрень уже.

— А Вадим там как?

— Ищет какую-то девушку, ему кажется, что с ней как-то связана его судьба.

— И такое бывает.

— Ага.

Какое-то время мы посидели молча. Алекс включил музыку — её электронные вибрации немного меня успокоили. Ко мне подбежала его маленькая собачонка (всё время забываю её породу), обнюхала мои ноги, и выбежала из комнаты.

— Ну а у тебя что нового? — спросил я из вежливости.

— Да работаю по-тихоньку.

— А с Ксюшей что?

— Да непонятно ничего. Не могу разобраться в своих чувствах, — мы, конечно, поругались, но, я знаю, что стоит мне попытаться, — и я смогу её вернуть, причём без каких-то особых усилий, но я не знаю: хочу я этого, или нет.

— И такое бывает, — ответил я ему его фирменной фразой.

Алекс нервно хохотнул.

— Выпить не хочешь?

— Хочу.

Он достал из мини-бара, что был в шкафу, бутылку виски и несколько стеклянных стопок. Откупорил бутылку, разлил виски по стопка. Мы выпили. Потом ещё выпили. И ещё немного. Сознание чуть затуманилось. Я засмотрелся на картину с лебедем, расправившим крылья на воде. Картина висела над столом. Алекс проследил за моим взглядом.

— Как тебе картина?

— Классная. Откуда она у тебя?

— Подруга нарисовала. Она художник.

— Ого.

Я очень хотел бы зайти в эту картину и окунуться в холодную воду. Я представил себе озеро, покрытое у берегов кувшинками, а в центре, представляющее собой кристально чистую субстанцию. Хотя почему именно субстанцию? Слово «субстанция» было неправильным словом, для описания озера. Оно было каким-то склизким, будто желеобразный студень. Тут нужно было другое слово. Но какое?

— О чём задумался? — спросил у меня Алекс, после того, как и сам затянулся из чудного стеклянного изделия.

— О словах.

— Словах?

— Да. Ты никогда не думал о том, что мы пытаемся объяснить мир и всё, что в нём происходит словами?

— Ну-у, а как ещё?

— Дело в том, что слова — это изобретение человека. С чего мы решили, что всё в мире должно объясняться словами или скажем математикой, если это всего лишь… я бы сказал, что это условности. Слова — это формальные условности, м-да.

— М-да, — повторил за мной Алекс.

Когда я вышел от Алекса, улицу накрыли крылья ночи. Я шёл среди сгустков тьмы, в которых светили жёлтые лампы фонарей. Фонари прорезали тьму, из-за чего она стекалась в самые дальние и тёмные уголки, собиралась в переулках, под арками, пряталась за углами домов и среди кучкующихся во дворах деревьев. Я старался обходить такие места, так как не любил темноту. Это началось ещё с детства. Я был ребёнком с очень богатым воображением, которое почему-то очень активно создавало для меня всякие разные страшные образы. Например, я очень боялся человека, покрытого чёрной шерстью, и не имеющего ни глаз ни рта. Голова его была похожа на баскетбольный шар покрытый паучьей шерстью. Только уши-кисточки торчали по бокам этого шара. Он был огромным — метра два с половиной ростом. И я знал, где он прячется. Иногда, когда я ходил ночью в туалет, я слышал, как он возится в шкафу, плетёт там свои сети. Как-то раз, я, вернувшись домой из школы, застыл как вкопанный в коридоре. Я уже начал было снимать с плеч рюкзак, как увидел тень, за открытой в родительскую спальную дверью. Кто-то стоял за дверью, в углу. Я прошёл в свою комнату на совершенно ватных ногах. Затем я закрыл свою дверь на замок, сел за компьютер. Я решил сделать вид, что не заметил его, так как почему-то подумал, что тогда он ничего не сделает мне. Он ведь уже давно мог напасть, я же знал, что он всегда где-то тут. Я пришёл со школы на час раньше обычного, поэтому, возможно, и заметил его. Он просто не ожидал, что я так рано приду, и не успел спрятаться. Минут через двадцать, я услышал как он пошуршал, пошаркал по паркету. Половица скрипнула. Всё затихло. Затем снова тихий скрип и шелест. После я услышал, как открылась дверца шкафа в прихожей, а потом раздался странный звук. Звук был тягучим и скользким, каким-то липким. Вечером, когда родители уже были дома, я отважился заглянуть в этот шкаф. На его дне, разведя куртки в стороны, я увидел несколько клочков чёрной шерсти.

Родители мои, возможно, были в сговоре с этим существом, иначе как объяснить то, что они ничего не замечали. Я не один раз говорил им о том, что в нашей квартире живёт кто-то ещё. Кто-то страшный. Они не верили мне, а потом мама устроила сцену в кабинете врача (детского психолога). Она начала кричать и плакать, говорить о том, почему судьба с ней так поступила, и её единственный ребёнок ненормальный. Врач была очень недовольно моей мамой, она попросила её никогда больше так не говорить. На столе, в кабинете психолога, стояла вазочка с конфетами. Я попробовал две, они были очень даже ничего. Как-то раз папа заплакал. Я это очень хорошо помню. Захожу я значит на кухню, а он там сидит и плачет. Я понял, что это было из-за меня. Отец мой был человек в сущности несчастный. Он столько работал, столько всего делал, а какой в этом был толк, если всё это всё равно кончалось могилой. Я спросил, помню, у отца, зачем мы живём, если всё равно будем лежать в земле. Я спросил о том, как можно радоваться жизни, если вся наша жизнь не более чем дорога страданий и боли. Отец попросил меня никогда больше об этом не думать. Он плакал на нашей маленькой кухне, и мне было очень больно на это смотреть. Я зашёл к себе в комнату, выключил свет, включил ночник, залез под одеяло. Перед глазами плавали круги — предвестники слёз. Проснувшись с утра, я не пошёл в школу. Родители ушли на работу, я же сделал вид, что пошёл на учёбу, но на самом деле, я решил погулять. На улице было свежо и прохладно, был конец февраля. Снег таял, собаки бегали по улицам, озарённые какими-то своими радостями, красивые девушки улыбались так, что казалось, что нет в мире никаких бед. Я сел на мокрую жёлтую лавку возле футбольной коробки на школьном стадионе. Мне было спокойно, впервые за долгое время, я ощутил какую-то гармонию с миром. Дождик поливал землю, ветер обдувал своим ангельским дыханием дома и дворики.

Почему он выбрал меня? Человек покрытый чёрной шерстью. Некто живущий в шкафу. Я вдруг всё понял. Разом и резко. Когда у меня начали выпадать молочные зубы — мама сказала мне, что их нужно вырывать одним движением, без лишних волнений и слёз. Также надо было поступить и сейчас. Решить вопрос раз и навсегда.

Дома я взял самый длинный нож, из тех что был у нас на кухне, и пошёл к шкафу. Открыл дверцу шкафа нараспашку. Она ударилась об угол стены, оставив на обоях след от металлической ручки. Куртки, свитеры, в общем одежда. Так, а тут что? Пусто. Даже следов никаких нет. Странно. Может он почувствовал, то, что я настроен решительно, и сбежал? Тут сзади зашуршало. Я хотел было развернуться, но меня с силой толкнули в спину, и я упал, уткнувшись лицом в одежду.