Красные стрелы

Роман Светачев

После трагической смерти своих родителей в автокатастрофе Антон впадает в депрессию, вследствие чего уходит с работы и пытается полностью отстранится от окружающего мира, погружаясь в тёмные воды наркотических грёз. Единственное, что как-то мотивирует Антона жить – это давняя детская мечта написать сборник стихотворений, но сможет ли он справиться с этой задачей, если личность его начинает распадаться на части, а по ночам его посещают пугающие видения, которые всё труднее отличить от реальности? Книга содержит нецензурную брань.

2

Ночью мне приснился странный, навеянный веществами и алкоголем сон. В нём я увидел своих родителей.

Мы работаем на даче: я, мои папа и мама. Убираем граблями опавшую в саду листву. Время года — осень. Солнце висит в небе, как кусок жёлтого сыра. Небо же похоже на пластилиновое. Кругом шуршит пожухлая листва, а в двух ульях, что стоят в саду, тихо жужжат жёлто-чёрные пчёлы. Тела их распухли от мёда и медленно передвигаются в прохладном октябрьском воздухе, проплывают по нему маленькими крейсерами. Я собираю граблями листву в большие кучи, затем мы относим эти кучи за дом, там мы сожжём потом всю эту листву. На моём отце смешная хипстерская панама, он всегда любил панамы, правда вкус у него был своеобразный, из-за чего они смотрелись на нём как-то несуразно. Мама была в своей старой куртке, которую она всегда использовала для работы в саду в такую погоду. Время тянулось медленно, как это всегда происходит в деревне. Ритм жизни здесь не такой быстрый и куда более размеренный, чем в городе, поэтому часов в сутках тут немного больше. Грабли мои опускаются в садовое одеяло, сотканное из травы, стеблей цветов, сорняков и опавших листьев. Грабли напоминают руки скелета, что пытается вылезти из могилы, цепляясь своими скрученными пальцами за податливую земную твердь. Странно, я вроде бы не умирал, но ощущаю себя мертвецом. Когда я делаю перерыв, чтобы покурить сигарету, то замечаю саван из чёрно-синих туч, что движется к нам с востока, отвоёвывая у пластилинового неба синюю пространственную гладь. Я курю, сидя на небольшом брёвнышке. Пчёлы крутятся возле улья, а родители о чём-то увлечённо общаются, вспоминают молодость, собирая фрагменты памяти мыслями, точно листву граблями. Ветви яблонь тихо покачиваются на ветру. Одно яблоко, красное и наливное, падает на землю, словно бомба. Раздаётся приглушённый хлопок, и маленький петардный взрыв подбрасывает листву и комочки земли вверх. Никто, кроме меня, этого не замечает.

Нас всех ограбили, думаю я, нас всех кто-то ограбил, но мы забыли то, что у нас украли. И это самое страшное. Если ты не помнишь то, что у тебя украли, то ты и в суд не сможешь обратиться. Время не такое простое, как думают многие люди. Оно нелинейно. Я делаю глубокий вдох, чтобы уйти глубже в прошлое, проникнуть туда, где ещё не было всех этих проблем, и мне это почти удаётся, но внезапно начавшийся дождь, пролитый из тяжёлых туч, как кровь из распоротого брюха свиньи, отвлекает меня, и пленительный образ детства, который по-прежнему жив в далёком уголке моей вселенной, уходит от меня, ускользает, как бумажный кораблик, попавший в быстрое течение весеннего ручья. Вот чёрт! Дождевые капли вгрызаются в землю, впиваются в неё, точно маленькие бомбочки. Деревья в нашем небольшом саду начинают отекать, неужели они и правда слеплены из пластилина, хотя почему бы и нет? В конце концов, весь наш мир — это одна большая фикция, иллюзия, игра. Я кидаю окурок на мокрую листву, и он шипит, словно змея, которой придавили хвост. Всё стекает, мои родители идут в дом и зовут меня за собой. Мы заходим на веранду, что пристроена к дому, разуваемся. Я оборачиваюсь, чтобы закрыть дверь. Вижу, что небо уже всё в тучах, словно в коконе. Сверкает молния, и в её синем свете я вижу огромного пса, что сидит возле крыльца. Я замираю в ступоре. Что за чёрт? Пёс чёрный и такой большой, что я не понимаю, как раньше его не заметил. Я смотрю на пса, а пёс на меня, и я всё понимаю, но слишком поздно. Пёс делает огромный прыжок вперёд, я толкаю дверь, но он успевает влететь в неё с обратной стороны прежде, чем я закрыл её на засов. Собака поднимается на задние лапы, и её морда оказывается на одном уровне с моей головой. Морда большая, лохматая и оскаленная. Шерсть закручена, словно лопасти пропеллера. Она не лает. Я держу дверь, но собака давит с невероятной силой. Я слышу, как в ужасе кричит мать, а затем отец подскакивает ко мне, наваливается на дверь плечом. Мы почти что закрываем дверь, но пёс такой сильный, что не даёт нам этого сделать.

— Держи дверь, папа, — кричу я и бегу на кухню.

Два ножа. Я нахожу их быстро, словно в ладонях у меня магниты. Бегу обратно через коридор. Родителей моих на веранде нет, как и чёрного пса. На веранде очень холодно, а возле раскрытой двери и чуть поодаль, у кровати, лежат две кучи праха, похожие на кучи листвы, что мы собирали граблями в саду. И тут я всё вспоминаю. Я вспоминаю, что родители мои мертвы, а сам я сплю. Я пытаюсь отмотать время назад, я не хочу просыпаться в этой квартире, я хочу уйти туда, где всё было не так уж и плохо. Уйти, уйти. Были бы ещё ноги, чтобы ходить. Да вот только ноги мои куда-то исчезли. Исчез и я сам, а потом вновь появился. Но был ли смысл в этом появлении или хотя бы замысел?

Мир собирается обратно. Кто-то включил перемотку. Капли дождя движутся реверсивно вверх, а сигарета собирается, спрессовывается, и вот никто и не курит уже. Грабли цепляют листву стальными пальцами и волочат её по земле.

— Ты знаешь меня? — спрашивает у меня кто-то из-за спины.

— А? — я поворачиваюсь и вижу склонённого к земле, горбатого, но высокого старика. Он одет в плащ. Одна рука у него обычная, а вторая очень длинная, непропорциональная, деформированная. В этой руке-коряге у него трость. Он вытягивает трость в мою сторону и повторяет свой вопрос.

— Ты знаешь меня?

— Кажется, что нет. — Я всматриваюсь в лицо старика. Оно выглядит высеченным из камня. Все черты его лица очень резкие и острые, а лоб высокий, растянутый, как полотно.

— Может, мы всё-таки когда-то были знакомы, как думаешь? — когда он говорит, то его губы широко раскрываются, словно створки раковины. Зубы серые и большие.

— Не припоминаю, — я вставляю в зубы сигарету и закуриваю. Скрученный в бумагу табак разгорается неохотно, как будто он отсырел. Я поворачиваюсь к родителям, чтобы спросить у них, знают ли они этого мужчину, но сзади никого нет.

— Ты что-то потерял? — спрашивает старик.

— Мои папа и мама, — растерянно отвечаю ему я, — они ведь были здесь. Были здесь буквально минуту назад.

— Я так не думаю.

— Что? — я удивлённо смотрю на этого незваного гостя.

— Я не видел их, пока шёл сюда.

— А кто ты, собственно, такой? — меня начинает раздражать этот противный старик, который к тому же проник на чужую частную территорию. — Ты наш сосед?

— Нет, — он вдруг тихо смеётся или, скорее, каркает, — я не ваш сосед.

— А кто ты?

— Ты можешь пострадать, — произносит он тихо и начинает приближаться ко мне. Его ноги, обутые в изношенные ботинки, едва слышно шуршат по траве.

— Чего это вдруг?

Старик садится передо мной на траву и откладывает в сторону трость, затем он достаёт из кармана плаща сигарету и закуривает. Я замечаю на его деформированной руке розовые наросты, похожие на кораллы.

— Они ищут тебя, — отвечает старик, — а ты ищешь их, хоть сам пока и не понимаешь этого. Когда вы встретитесь, произойдёт непоправимое.

— Встречусь с кем?

— С господами, — старик ехидно ухмыляется и выпускает из своего серого рта струю голубого дыма. Дым загадочно клубится в прохладном воздухе. Его завитки похожи то на серпы, то на кровавые косы.

— С какими ещё господами?

— С теми, — он указывает пальцем нормальной руки себе под ноги, — которые живут под землёй.

— Ты сумасшедший, — я качаю головой, — покинь наш сад.

— Этого сада нет.

— Что? — мне вдруг делается очень тревожно. По позвоночнику пробегают ледяные жуки.

— Этого сада нет, а Подземный Город есть. Его обитатели ищут тебя.

— Зачем они меня ищут?

— Потому что теперь всё иначе. Теперь всё иначе, — он смотрит куда-то в сторону, куда-то за меня.

— Что иначе?

— В наш мир проникло зло. Оно и раньше тут было, но действовало исключительно через людей. Теперь зло ползёт сюда напрямик. Понимаешь?

— Уйди отсюда.

Старик поднимается, оставляя на траве окурок своей папиросы.

— Если ты увидишь человека с огромным глазом, что одет в костюм-тройку, не разговаривай с ним. Он несёт угрозу.

— О ком ты говоришь?

— Он ищет тебя.

Я качаю головой и ничего не отвечаю.

— Они могут менять людей. Могут вставлять в них всякие устройства, приборы, антенны. Я могу показать тебе это. — Старик оттягивает полу плаща в сторону, и я вижу, что его оголённый торс окутан лианами проводов, а из груди выпирает иссиня-чёрная металлическая панель.

— Что… что за чёрт? — у меня кружится голова, и я падаю на траву. Она очень спокойная, эта трава. Запахи исчезают. Старик тыкает в меня тростью и говорит:

— Остерегайся их, приятель, они могут изменить тебя. Они могут вставить в тебя материал.

Старик уходит, а небо закручивается в воронку.

— Я предупредил тебя, — слышу я его голос. Шаги удаляются. Снова начинается дождь. Мимо меня пробегает большая чёрная собака. Я слышу свой собственный голос откуда-то со стороны дома. Солнце исчезает за тучей, а жизнь исчезает за смертью. Сон сменяется явью, но явь снова сменяется сном. А была ли явь чем-то отдельным или это просто ещё один эпизод из общего фильма?

Пробуждение было нервным и резким, словно меня кто-то выплюнул из мира сна обратно в реальность. Хотя что ещё было реальностью — вопрос неоднозначный. На улице ещё была ночь, время на часах — пять утра. Сердце билось быстро, словно бы я только что отплясывал под техно. Я распахнул шторы и выглянул в окно. Наступила зима, и светало теперь поздно. Двор под моим окном был пуст, покоился во сне. Темнота накрыла его чёрным саваном, как мать накрывает умершее дитя. Стало немного тревожно.

Я пошёл на кухню и заварил себе кофе. Время в пять часов утра, вне зависимости от времени года, всегда одинаково странное. Оно будто бы замедленное, вялое и холодное. Кофе не сильно согревает. Через приоткрытую форточку сквозит, и я принимаю волевое решение закрыть её.

Перекусив бутербродами, я иду к себе в комнату, сажусь за стол, включаю компьютер, захожу в социальные сети и какое-то время растворяюсь в потоке новостей, чьих-то фотографий и смеющихся смайликов.

После вчерашнего меня немного подташнивает, а голова напоминает ведро, в которое кто-то кидает камни. Или не камни. Я вспомнил, как в детстве копал с родственниками картошку на бабушкином огороде. Лопатой орудовал, как правило, мой отец, а мне же было нужно класть картофельные клубни в ведро. Кидать их было нельзя, необходимо было именно класть: аккуратно и спокойно. Это воспоминание всколыхнуло во мне кошмарный сон. Я поёжился, мой стул со спинкой показался мне вдруг ужасно неудобным. За окном было ещё темно и мрак, как будто бы прилип прямо к оконному стеклу. Он был размазан по нему, как масло по куску хлеба.

Я съел таблетку и задумался о чём-то, глядя в монитор. Через какое-то время взгляд мой съехал куда-то вниз, в темноту.

Перед тем как я заснул за своим столом, у меня случилось небольшое видение, хотя, быть может, это уже был сон. Началось всё с того, что я ощутил чьё-то присутствие, кто-то был за моей спиной. Обернуться я уже не мог, тело моё отключилось, стало парализованным. Перед тем как закрылись глаза мои, я увидел руку в белом халате, что вылезла откуда-то из-за моего плеча. В руке было сжато бритвенное лезвие. И оно было испачкано кровью. Попытка закричать не увенчалась успехом. Лезвие приблизилось к моей шее, стало неотвратимым.