Павлиний хвост

Роман Максишко, 2018

Молодой офицер ФСБ узнает о гибели своего друга геолога, нашедшего месторождение уникального минерала, способного управлять ядерной реакцией. Он не верит в то, что ученый погиб случайно, и рискуя карьерой и жизнью, берется распутать это дело.

Глава 7. Доверительная беседа

21 сентября 1932 года

Вчера, работая у грота в восточной стене скального массива, возникшего на месте напластования древних магматических образований, я наткнулся на странное кустистое растение с широкими и плотными мясистыми листьями сердцевидной формы, немного маслянистыми на ощупь, напоминающими гинкго. Цвет листовой пластины в массе темно-зеленый, но к раздвоенной верхушке он становится переливчато-радужным, как бывает с тонкой бензиновой пленкой на поверхности лужи. Радужная побежалость повторяет форму изгибающихся прожилок и выглядит как многослойное цветное сердечко с перламутрово-фиолетовым центром, чернеющим по краям, и далее к периферии: слой бледно-голубоватый, переходящий в тонкий светло-зеленый, потом оранжевый, затем обширное кирпично-красное поле. В целом, если абстрагироваться, картина очень напоминает разрезанное яйцо, сваренное в крутую, где роль желтка выполняет фиолетовый центр, а вместо белка — широкое кольцо красного цвета. В роли скорлупы выступают два тончайших слоя ярко-желтого и нежно-фиолетового цветов по периферии узора. Далее идет зона изумрудно-зеленого цвета, плавно переходящего в глубокую зелень базовой окраски листа. Это было потрясающе красивое растение, выглядевшее, как раскрытый хвост павлина, яркий, праздничный и сказочно прекрасный.

В лагере листья произвели настоящий фурор. Николай Иванович, как восхищенный ребенок, ликовал и прыгал от счастья, приговаривая, что я открыл новый вид, совершенно неизвестный науке. По всей видимости, это был какой-то очень редкий эндемик.

Карлуш Роналду тоже заинтересовался находкой. Он задумчиво повертел лист в руках и сказал:

— Никогда такого не видел, но старики говорят, что растет где-то в сельве волшебная трава под названием чупа инка пичинчу (хвост царь-птицы) с павлиньими пхуру вместо листьев. Кто найдет чупа, принесет счастье всему племени, поскольку перед ним откроется великая тайна древнейших белокожих сыновей богов.

— Прямо как наш цветок папоротника, — поддержал Николай Иванович, отвечая то ли Карлушу, то ли куда-то в пустоту.

— Несомненно, это серьезное открытие, — отозвался Густав, — но мне представляется странным, что предкам уари были известны павлины. Они ведь не водятся в Южной Америке, не так ли? Чувствую, здесь будет еще много загадок.

Я тоже подключился к разговору и рассказал, что слышал, как где-то в пещерах Бразилии, открытых англичанами в пойме Риу-Синжу, одного из бесчисленных притоков Амазонки, был обнаружен древний алтарь загадочного племени белых индейцев, живших в этих местах много тысяч лет назад. По легенде представители этого племени, которых некоторые экзальтированные исследователи считают прямыми потомками атлантов, хранили некие древние знания, стараясь не смешиваться с окрестным темнокожим населением. К алтарю, мол, вел подземный проход, который искатели приключений назвали галереей павлинов, поскольку стены туннеля были отделаны плитами с искусными изображениями этих величественных птиц.

— Ну, не знаю, — скептически заметил Густав, — насколько можно доверять таким слухам…

— Так или иначе, — резюмировал Николай Иванович, — это хоть как-то объясняет, откуда индейцы могут знать царь-птицу инка пичинчу.

— О да, — откликнулся простодушный Карлуш, — индейцы могут знать инка пичинчу.

Все дружно рассмеялись, но наш краснокожий проводник остался серьезен:

— Листья чупа инка пичинчу, — продолжил он без тени иронии, — указывают путь к волшебным шаманским камням, которых никто никогда не видел.

— Что за камни? — поинтересовался Николай Иванович, все еще улыбаясь.

— Не знаю, — глухо ответил индеец. — Так говорят.

* * *

За окном стремительно темнело. В кабинете Макарского было мрачновато, но профессор решил не зажигать верхний свет, ограничившись лишь настольной лампой.

— Что будете пить? Коньяк, виски, текилу? — профессор предложил Сергею сесть в удобное старинное кресло, обтянутое кожей, а сам подошел к открытому секретеру, за которым, как солдаты, выстроились вдоль стены высоченные стеллажи с книгами, и протянул руку к зеркальным полкам бара.

— Пожалуй, немного коньяку, — скромно согласился Гущин.

Пожилой ученый достал пару бокалов и плеснул в них ароматной янтарно-чайной жидкости из пузатой заграничной бутылки.

— Ну-с, коллега, — сказал он после небольшой паузы, — каково ваше мнение?

— О чем? — для приличия уточнил Паганель, предоставляя учителю возможность сделать более развернутое вступление.

Но профессор, похоже, и не собирался блистать красноречием:

— Вы ведь уже ознакомились с материалами Великанова?

Лев Михайлович снова сделал паузу и посмотрел на ученика, тот в ответ утвердительно кивнул:

— Так что скажете, молодой человек?

— Тут много загадок, — ответил аспирант, поняв, что разговор будет конкретным и деловым, — и самая главная из них, конечно же, исанит. Что это за таинственный минерал, о котором никто ничего не слышал? Если это такое большое открытие, то почему нет ни дискуссий, ни публикаций? Что это вообще такое?

— Материалы по этому делу долгое время были строжайше засекречены. Однако сейчас времена изменились, и труба снова зовет. Скоро вы все поймете, — уклончиво и бесстрастно заметил Макарский, сделав маленький глоток коньяку. — Вы правы, открытие Юрия Александровича сильно опередило его эпоху. И его значение начинают оценивать только сейчас, а тогда даже Виктору Ефимовичу Ковтуну, пытавшемуся продвигать эту авангардную тему, не давали развернуться в полную силу. Оно и понятно. Родине нужен был уголек, а не какие-то там цветочки, павлиньи хвосты и шаманские камушки.

Сергею показалось странным, что Лев Михайлович вызвал его на разговор, но при этом по-прежнему продолжает ходить вокруг да около, словно стараясь о чем-то умолчать:

— А что изменилось? — дерзко и не в меру заносчиво поинтересовался молодой человек. — Родине теперь понадобился павлиний хвост?

— Ценю вашу иронию, — по-отечески снисходительно улыбнулся Макарский, удобно усевшись за свой рабочий стол, — но именно так и обстоят дела. Проблема в том, что исанит помимо оптической анизотропии, выявленной Великановым, обладает еще одним чудесным свойством. С его помощью можно ни много ни мало управлять ядерной реакцией: повернул кристалл так, и реакция ускоряется, повернул наоборот — замедляется. Представляете, какие это открывает перспективы для энергетики, для освоения космоса, для военно-промышленного комплекса. Это революция! Переворот во всех наших представлениях о материи и энергии… Проблема только в одном. Кроме незначительного месторождения, обнаруженного в тридцатые годы в Колумбии, этот загадочный камень больше нигде в природе не встречается за исключением еще одной точки в бассейне Амазонки неподалеку от восточного побережья Бразилии, где, несмотря на активные поиски, были найдены всего два маленьких кристалла, и совершенно бесперспективного проявления молекулярных следов минерала в Венесуэле в бассейне реки Ориноко. Ну, что скажете? Учитывая вышеизложенное, знаете, сколько стоит один грамм колумбийского исанита?

— Могу только догадываться, — насупился Паганель.

— Не можете. За все время существования карьера, а разрабатывать его начали в конце пятидесятых годов, исанита, пригодного для промышленного использования, добыто от силы полторы тонны, то есть в среднем по тридцать семь с половиной килограммов в год! Если учесть, что треть этой массы ушла на исследования и эксперименты, то остается всего лишь тонна. Такого количества не хватит даже для ледокола, не говоря уже про полноценную атомную электростанцию. Об обороне или космической отрасли я вообще молчу…

— Это все ужасно интересно, профессор, — перебил его Сергей, — но хотелось бы все-таки поподробнее узнать о свойствах исанита? Хотя бы в общих чертах, какова их природа? Что за принцип лежит в основе управления ядерной реакцией?

— А этого точно никто не знает. Но можно сказать определенно, что исанит не вполне минерал, и в этом кроется его тайна, — Макарский решил не обращать внимания на напористый тон ученика. — То есть, он вообще не минерал в классическом понимании этого слова. При определенных условиях он начинает проявлять себя как живое существо. Однако и растением его назвать невозможно. Даже простейший вирус на много порядков сложнее организован, чем молекулярная структура исанита. То есть он как бы и живой, и неживой одновременно. В чем же здесь хитрость? Посмотрите на его кристаллическую решетку. Исанит не отвечает ни одной из известных сингоний, характерных для минералов. Его симметрия — пятилучевая, что встречается только в растительном и животном царствах, а между тем формы его застывшие, и кристаллическая решетка плотна и стабильна. К тому же, он, хоть и тверд, но обладает некоторыми характеристиками жидкости и даже газа. Помните, как ведет себя сера при нагревании: она то плавится, то снова твердеет при повышении температуры, то превращается в горючий газ, то в виде жидкости начинает возгораться от трения с воздухом. И это всего лишь обычная сера. А с исанитом вообще полная чехарда. Это какая-то новая форма агрегатного состояния, доселе не известная человечеству, не побоюсь этого слова. Нечто отдаленно напоминающее вышеуказанные свойства исанита еще в начале восьмидесятых описал израильский ученый Дан Шехтман, работавший с различными сплавами. Полученная им картина дифракции содержала резкие пики, типичные для кристаллов, но при этом в целом имела симметрию икосаэдра, то есть, обладала осью симметрии пятого порядка, невозможной в трехмерной периодической решетке.

— Вы говорите о квазикристаллах? Я правильно понимаю.

— Совершенно верно. Шехтман впервые открыл квазикристаллический сплав, который впоследствии был назван в его честь шехтманитом. Помнится, научный мир тогда принял в штыки эти исследования, а критики, так просто засмеяли. Но работники наших секретных лабораторий, к тому времени уже много лет занимавшиеся исанитом, отнеслись к разработкам Шехтмана более чем серьезно.

— Значит, шехтманит имел икосаэдрическую симметрию? — уточнил Сергей.

— Не совсем так. Это в исаните мы наблюдаем икосаэдрическую симметрию во всей ее красе, а в экспериментах Шехтмана, предрекших скорое открытие неведомой формы вещества и по сути новой структуры организации материи, мы видим лишь ее следы, хотя более поздние и тонкие эксперименты доказали, что симметрия икосаэдра присутствует на всех уровнях квазикристаллов, вплоть до атомного. К сожалению, квазикристаллы Шехтмана нестабильны и проявляют свои свойства только в начальных фазах затвердевания расплава, состав которого значительно отличается от состава твердой фракции.

— Мне сразу же вспоминаются таблицы предельных групп симметрии Кюри. Он ведь тоже выделял икосаэдрические формы как одну из возможностей организации материи, — рассуждал вслух молодой ученый.

— Естественно, и тем самым предвосхитил открытие и исанита, и квазикристаллов, предположив возможность икосаэдрической симметрии в кристаллических формах неживой материи, — поддержал его Макарский.

От услышанного у Паганеля закружилась голова:

— А чем будет заниматься наш проект?

— Вот тут мы и подходим к самому интересному. Наша задача выдать родине на-гора нужный объем качественного исанита, причем, обеспечить его стабильный приток в промышленных масштабах, — назидательно проговорил профессор с легким укором за прежнюю нетерпеливость и ершистость ученика.

— Неужели мы будем искать месторождения исанита? — восхищенно воскликнул Паганель, начиная осознавать масштабы предстоящих исследований.

— Увы, мой юный друг, кроме точечных колумбийских выработок, к величайшему сожалению, исанита на земле больше нет нигде, — Лев Михайлович развел руками. — Это доказано многолетними исследованиями и экспедициями академика Ковтуна. С его отчетами и полными материалами вы, конечно же, сможете ознакомиться, как только оформите соответствующие документы и дадите подписку о неразглашении. Вы ведь должны понимать, на каком уровне нам предстоит работать, и какие силы подключились к реализации этого проекта.

— Так что же нам тогда предстоит делать? — не унимался Паганель.

— Мы будем заниматься научными разработками в области синтеза исанита, — твердо проговорил профессор и внимательно посмотрел в глаза аспиранту.

— Синтеза? Я не ослышался?

— Да, синтеза.

— Разве это возможно? — Сергей был изумлен. — Мы до сих пор не знаем что такое исанит, как же нам тогда его синтезировать? Как-то страшновато… Даже оторопь берет. А что если у нас ничего не получится.

— Получится. Дорогу осилит идущий, — подбодрил ученика Макарский. — Тем паче, мы ведь не с нуля начинаем. Вы еще не знаете, сколько всего уже сделано на этом поприще. Поверьте пока на слово, коллега, первые результаты уже есть, и они впечатляющи. Исследования клеточной структуры павлиньего хвоста как спутника месторождения исанита показали, что в тканях растения присутствует микроскопические проявления этого минерала. Причем вещество это не привнесено извне, живой организм сам синтезирует его примерно так же, как он выделяет кислород из воды и углекислоты в процессе фотосинтеза. Здесь нам нужен серьезный прорыв. За океаном ведь тоже не дураки сидят, работают так, что аж дым коромыслом. Надо срочно ускорить обороты, и мне нужны толковые помощники. Вы со мной?

Гущин не стал долго размышлять:

— Разумеется, да! — взволнованно вскричал он в ответ.

— Отлично! Детали и формальности обговорим после, а сейчас предлагаю вернуться к нашим милым дамам.

Лев Михайлович осушил бокал и встал из-за стола, намереваясь покинуть кабинет.

— Одну минуточку, профессор, — задержал его Паганель. — Дайте дух перевести. К тому же, у меня есть еще пара вопросов с вашего позволения.

— Ну, давайте ваши вопросы, — благосклонно выдохнул Макарский, возвращаясь в свое рабочее кресло.

— Вы сказали, что Виктор Ефимович предпринимал попытки найти исанит.

— Естественно. Он ведь был в той экспедиции с Вавиловым и Великановым, даже самолично бил шурфы и держал в руках первые найденные шаманские камни.

— А что было дальше?

— Дальше… — Лев Михайлович задумался. — Вернувшись в Москву, он активно помогал Юрию Александровичу в его научно-исследовательской работе и был свидетелем всех достижений и открытий, связанных с исанитом, в частности, его изменяющегося лучепреломления при повороте кристалла на 72 градуса вокруг вертикальной оси: сначала двойного при 18 градусах, как у кристаллов исландского шпата, затем при новом повороте до 36 градусов — тройного, и еще раз двойного при 54 градусах, и наконец снова одинарного при закрытии пятилучевого сектора. Или же взять хотя бы образование спектральных окантовок при аналогичном повороте кристалла вокруг горизонтальной оси, перпендикулярной противоположным граням в центральном поясе десяти треугольников, и изменения его цвета. Все двенадцать вершин икосаэдра лежат по три в четырех параллельных плоскостях, образуя в каждой из них правильный треугольник — эту геометрическую особенность заметили еще древние. Десять вершин икосаэдра лежат в двух параллельных плоскостях, образуя в них два правильных пятиугольника, а остальные две — противоположны друг другу и лежат на двух концах диаметра описанной сферы, перпендикулярного этим плоскостям. И как ни крути кристалл, в каждом направлении оптико-спектральные показатели изменяются! Фантастика!

Исанит поистине оказался чудом анизотропии, которая проявлялась не только в его оптических свойствах, но и в электромагнитных. При низких температурах он демонстрировал аномально высокое электрическое сопротивление, а с ростом температуры сопротивление прогрессивно уменьшалось, превращая идеальный изолятор в прекрасный проводник. Та же катавасия и с магнитными свойствами. При определенных условиях исанит вел себя как классический диамагнетик, однако стоило изменить условия, как он тут же, как по волшебству, становился парамагнетиком. Что там происходит с атомами в узлах его кристаллической решетки, уму непостижимо!

Касательно механических свойств — это вообще отдельная песня. Например, по упругости исанит ближе всего к аморфным веществам, нежели к кристаллам. Однако он менее пластичен, чем сходные по химическому составу кристаллы и, очень тверд — почти девятка по шкале Мооса.

Сотрудники биогеохимической лаборатории, созданной научным руководителем Великанова академиком Виноградовым — в те годы еще профессором, — были на вершине творческого подъема. Они прекрасно понимали, что столкнулись с неизвестным природным феноменом, возможно даже имеющим внеземное происхождение. Во всяком случае, подобные, мягко говоря, экстравагантные идеи время от времени звучали, особенно из уст молодых ученых, таких как тогдашний Ковтун. Юрий Александрович самозабвенно трудился, осознавая всю важность сделанного им открытия. Временами он настолько увлекался, что забывал о еде и сне: мог работать сутками напролет без малейших признаков усталости. Виктор Ефимович рассказывал мне, что когда сотрудники поутру приходили в лабораторию, они нередко заставали шефа в той же позе у микроскопа, в какой оставляли его накануне вечером. О, это было время великих экспериментов! Параллельно шли исследования образцов живых тканей павлиньего хвоста, привезенных из Колумбии, и всякий раз природа удивляла ученых.

А потом Великанова арестовали, все рабочие материалы конфисковали, публикации изъяли, а самого Юрия Александровича… Ну, вы знаете…

Ассистент Ковтун тогда сам чудом избежал той же участи — молодого ученого спасла его юность, неосведомленность и то, что он в это время находился в долгой командировке в Мезени, куда и не добраться никак, разве только по зимнику, а вертолетов в ту пору еще не было. К изучению исанита он смог вернуться лишь после войны, уже став профессором. Вот тогда-то, на волне подъема, обусловленного политическим адреналином от создания атомного оружия, и были открыты самые главные свойства минерала. Тогда же, еще при жизни Сталина, была организована большая поисковая экспедиция в Южную Америку, замаскированная под консультирование при крупномасштабном геологическом картировании по приглашению правительств Колумбии, Бразилии и Венесуэлы. Естественно, руководителем всех работ был назначен Виктор Ефимович как ближайший ученик профессора Великанова. Однако в Колумбии на точках, описанных еще во время первой экспедиции, к тому времени уже орудовали американцы, вдобавок вся обширная территория вокруг месторождения вдруг оказалась частной собственностью какого-то колумбийского магната по имени дон Педро, и советским геологам напрочь запретили даже на 10 миль приближаться к заветному плато, где впервые были обнаружены и заросли павлиньего хвоста, и голубые кристаллы.

— Что за дон Педро? — поинтересовался Сергей.

— Да откуда я знаю? Мало ли в Бразилии Педров, — сострил Макарский.

— Вы имели в виду в Колумбии, — уточнил Паганель, видимо не смотревший фильм «Здравствуйте, я ваша тетя» с великолепным Калягиным в главной роли.

— Ну да, в Колумбии, — исправился профессор и ухмыльнулся. — Некто дон Педро Нуньес де Бальбоа.

— А что же Виктор Ефимович?

— А Виктору Ефимовичу тогда пришлось сконцентрироваться на поисках проявлений исанита в других местах, но, как вы уже знаете, совершенно безуспешно. Увы, серьезных результатов не было в течение нескольких сезонов, и в итоге экспедицию пришлось закрыть.

Профессор замолчал и погрузился в раздумья. Ему припомнились былые годы, когда он только соприкоснулся с проблематикой исанита. Молодому геохимику Макарскому тоже страстно хотелось найти новое месторождение заветного минерала. Какими же порой сложными и непредсказуемыми путями пробивается к людям свет истины! Сколько препон, сколько трудностей подстерегают его повсюду — и не счесть!

— Скажите, Лев Михайлович, а что Густав фон Хиппель, какова его дальнейшая судьба? — прервал паузу Гущин. — На полях статьи стоит пометка, сделанная рукой академика Ковтуна. Интересно, удалось ли ему разыскать лаборанта из Берлина?

— А вы внимательны, Сережа! Похвально, — заметил профессор. — Нашел ли Виктор Ефимович Хиппеля, говорите? И да, и нет. С приходом к власти Гитлера, молодой немец отрекся от коммунистических идей и перешел на сторону национал-социалистов. В 1934 году он вступил в НСДАП и до войны работал сначала у Альберта Шпеера, а затем, кажется, в лабораториях Вольфрама Зиверса.

— Аненербе? — удивился Сергей.

— Получается так. Трудно сказать, пережил ли он войну. Думаю, скорее всего, нет: вероятно, сгинул в концлагере, или погиб на фронте где-нибудь под Ржевом. В общем, что с ним сталось в дальнейшем, мне совершенно неизвестно. Сами понимаете, открыто интересоваться судьбой фашистских прихвостней у нас в стране как-то не очень принято. Ну, да и бог с ним. Вернемся лучше к нашим баранам. На чем мы остановились?

— На том, что академик Ковтун не смог найти исанит, — мгновенно подсказал Паганель.

— Да, — подтвердил Макарский, — увы… Ни исанита, ни павлиньего хвоста — все без толку. Кстати, молодой человек, не желаете ли взглянуть на гербарий Великанова?

— Профессор! — горячо воскликнул молодой ученый. — Вы еще спрашиваете…

Лев Михайлович улыбаясь подошел к дубовому комоду с множеством широченных невысоких ящиков — в таких на факультете обычно хранят учебные карты — и достал оттуда несколько застекленных паспарту величиной с ватманский лист, тщательно и аккуратно завернутых в тонкий пергамент.

Так вот ты какой, павлиний хвост! Листики растения немного побурели от времени, но своей упругости и естественного маслянистого блеска не утратили. На этом фоне радужная побежалость, действительно очень похожая на перо павлина, выглядела еще более отчетливо, будто светилась в полутьме профессорского кабинета.

Паганель был ошеломлен и буквально раздавлен. Он неподвижно стоял, совершенно огорошенный и, всматриваясь в причудливый рисунок, сделанный природой, думал лишь о том, что вот так под видом гербария неведомые силы подбросили ему еще один знак, подсказку, которую надо только суметь прочитать. Образ волшебной пещеры Али-Бабы, заваленной горами драгоценных сокровищ, снова замаячил в сознании молодого ученого.

Удивляло Сергея и то, что помимо дневника, случайно попавшего к нему в руки, где-то все же сохранились и другие свидетельства этого величайшего открытия, несмотря на все старания НКВД. Это наводило на мысль, что со временем, возможно, проявятся и иные подсказки. Паганель уже нисколько не сомневался, что сможет по крупицам собрать всю мозаику, пусть даже на это уйдут многие годы.

Во втором паспарту хранились фрагменты корневой системы растения, а в третьем, четвертом и пятом — первое описание павлиньего хвоста, сделанное рукой самого академика Вавилова, и множество великолепных карандашных зарисовок профессора Великанова.

— А как вам это? — Макарский достал из сейфа маленькую бархатную коробочку, в каких обычно хранят ювелирные украшения, и с легким щелчком открыл ее.

Внутри, поблескивая равносторонними треугольными гранями, лежал крошечный голубой кристаллик, размером с горошину.

— Исанит? — затаив дыхание Паганель бережно принял футляр из рук учителя. — Вы решили меня сразу добить, шеф?

— Еще великановский, — с едва уловимой гордостью, но в то же время немного печально вздохнул Лев Михайлович. — Теперь-то нам, к сожалению, приходится покупать исанит блошиными партиями у дона Педро и его американских партнеров, будь они неладны. А что поделаешь, нужен для работы… Ну, ничего… Ничего… Недолго музыка играла, как говорится…

— Боже мой! Он прекрасен в своем совершенстве, — не в силах оторвать взгляда от прозрачного голубого икосаэдра проговорил Гущин. — Как завораживающе красиво сверкают его грани: немного холодно, но величественно и утонченно. Удивительно. Неужели от наследия Юрия Александровича Великанова все-таки хоть что-то осталось?

— Осталось-осталось… И немало. Скоро вы, Сережа, в этом сами сможете убедиться.