Когда смеется Кутх. Книга вторая. Часть первая

Роман Кузнецов

Лето 2014-го. На Украине смута. На Донбассе война. Кровь, боль, страдание, плач матерей – идеальные условия для возрождения древнего кровавого культа. Три могучих колдовских дома объединились с этой целью. Можно ли практически в одиночку, с двумя едва оперившимися учениками, бросить вызов великим колдунам? Разумно ли ввязываться в драку без шансов на успех? Откажись – никто не узнает, отступи – никто не осудит, но долг и честь не оставляют иного выбора.

Глава 1

Утро выдалось промозглым и пасмурным. Всю ночь дул холодный северный ветер и пригнал черные мокрые тучи, которые разорвали в клочья и вытеснили ошметки перистых облаков и теперь недобро смотрели вниз, изредка поблескивая далекими зарницами. В такие дни в душу частенько забирались кошки и начинали там скрестись и ворочаться, вызывая беспричинную грусть и тоску. Хочется, как в юности, заболеть чем-нибудь неопасным, вроде легкой простуды, и остаться дома, забравшись под тёплое одеяло с очередной бессмысленной книжкой, и пить горячий ароматный чай с медом из большой кружки, заедая вкусным шоколадом…

Бригадир стоял у наглухо закупоренного еще с зимы окна и наблюдал через пыльное стекло за тщетными попытками сизых от натуги туч выдавить из себя хоть несколько капель дождя. Где-то в глубине души он ждал ливня и, стараясь отодвинуть неизбежность, надеялся, что Рахман отложит Испытание еще хотя бы на один день. Бригадир сам стыдился свои трусливых мыслей, гнал их прочь, повторяя про себя, что он сам искал Испытания и сам торопил Рахмана. Все дело в том, что он уже просто не может жить как раньше. События, пережитые там, в горах, навсегда изменили его сознание. Привычная картина мира поплыла и свернулась, как бумага в огне. Вязкое колдовское пламя слизало будничные краски, и на обожженном пергаменте проступили древние, полустертые, забытые, а, скорее всего, тщательно затушеванные письмена. Его новый друг и, как оказалось, наставник Рахман показал, как их можно узреть и даже правильно прочитать. Он на короткое время откинул полог материальных иллюзий, приоткрыв вход в волшебный мир Богов, Демонов и магов, поманил тайным знанием и новыми горизонтами, но переступить через порог не позволил, заявив, что ему нужны не просто ученики, а соратники, и что Боги не позволяют взять с собой людей, не прошедших Испытание. Сути Испытания Рахман не рассказал, но предупредил, что это не просто обряд, а смертельно опасный обряд. И это не просто громкие слова. Это реальность, игра со смертью, в которой кости бросают Боги. Назад дороги не будет. Из капища есть только два выхода — смерть и послушание. Третьего не дано.

Как и полагается, учитель дал время на обдумывание, но для Бригадира это было лишь формальностью. Он уже давно решил идти до конца, и не в его правилах было сворачивать с избранного пути. Паук тоже долго не колебался. Прикоснувшись к Тайне, он просто не мог отказаться от ее познания. Поэтому в положенный час и Бригадир и Паук ответили решительным согласием. Рахман не удивился такому исходу. Для порядка он еще дважды попробовал отговорить их от опасной авантюры, пугая разного рода жуткими историями и неумело расписывая прелести спокойной, сытой современной жизни. Получив отрицательный ответ, он приступил к подготовке. Довольно долго Бригадир и Паук постились, занимались медитациями, дыхательными практиками и специальной гимнастикой. Рахман ежедневно поил их какими-то отварами разной степени вкусовой отвратительности и вонючести, окуривал разноцветными дымами, заставлял подолгу стоять в ледяной воде, вводил в трансовые состояния. Он поднимал из темных глубин подсознания самые жуткие, самые потаенные страхи, кошмары и воспоминания и с маниакальным упорством закоренелого садиста заставлял переживать их снова и снова. Это было мучительно и невыносимо больно. Бригадир частенько был на грани помешательства и даже несколько раз бросался на Рахмана, желая уничтожить источник своих мучений, но каждый раз после этого решительно отвергал все предложения по остановке процесса подготовки и умолял продолжить обучение. Примерно тоже переживал и Паук. Он похудел еще больше. Кожа обтянула череп так, что стали видны все жилки. Глаза запали, губы распухли, потрескались и покрылись коркой от постоянных прокусываний до крови. Правый глаз начал непроизвольно дергаться, создавая весьма комическое сочетание возвышенно-страдальческого выражения лица с пошловато-заговорщеским подмигиванием. Он даже стал немного заикаться, но от Испытания не отказался. И вот позавчера Рахман заявил, что процесс подготовки к Испытанию почти завершен. Ему было знамение, и через пару дней отведет их на капище. Наставник запер своих учеников в комнате общежития, запретив им есть и пить, а сам ушел, обещав появиться сегодня утром. И вот уже скоро полдень, а его все нет.

— Как ты думаешь, что он нам приготовил? — раздался из-за спины голос Паука. Он забрался с ногами на кресло, спрятался под старым клетчатым пледом и старательно делал вид, что дрожит от холода.

— Не знаю, — ответил Бригадир, не поворачивая головы, — от него всего можно ожидать, но я думаю, что что-то в стиле викингов. Ну, там, по углям пройти или камень раскаленный в руках подержать.

— Тогда еще ничего, — Паук поежился. — Только бы не в стиле европейского средневековья. Как они в Европе ведьм проверяли.

— Это как?

— Просто. Связывали и бросали в воду. Выплывет, значит ведьма. Тогда ее на костер. Потонет, значит ошиблись. Тогда похоронят на общем кладбище. Даже в церкви отпоют.

— Да, не богатая альтернатива. Особенно для подозреваемой.

— Европа, — со значением произнес Паук. — Цивилизация. Что ты от них хочешь?!

— Мы, слава Богу, не Европа. У нас должно быть шансов побольше. Хотя бы 50 на 50.

— Ага. Либо Боги примут, либо нет. Это примерно как у блондинки шансы встретить динозавра на улице. Тоже 50 на 50. Либо встретит. Либо нет. А судя по Рахману, наши Боги не самые приветливые. Один Велес чего стоит! Про Мару я даже вспоминать не буду.

— Бог один, что бы Рах там не говорил. И испытание я перед ним держать буду. Моя душа чиста, а значит, за исход мне особо переживать нечего, — уверенно соврал Бригадир.

— Ага, ты это Раху скажи, — донеслось с кресла. — Он нас не в церковь, а на капище поведет. Там другие Боги живут.

Паук еще сильнее укутался в плед, шурша и отдуваясь, как старый еж, и продолжил.

— Тебе хорошо, а я боюсь. Я за последнее время столько увидел, что умирать очень не хочется. Страшно.

— Никто не умрет. Не скули, — Бригадир развернулся и посмотрел прямо в глаза своему товарищу, — это Испытание, а не убийство. А если хочешь отказаться, то придумывай текст. Только быстро. Рах идет.

Рахман влетел стремительно. Собранный, серьезный, сосредоточенный. Дал на сбор минуту, после чего буквально вытолкнул Бригадира и Паука за дверь. На ожидавшей у подъезда машине, они выехали за город. У кромки леса остановились, отпустили таксиста и углубились в чащу. Шли довольно долго. Рахман буквально бежал впереди, периодически оборачиваясь, чтобы обругать, высмеять или подогнать своих учеников. Бригадир был опытным туристом. Он хорошо знал и чувствовал лес и умел в нем перемещаться. В этом деле ему не было равных. За его способности ребята в свое время «егерем» прозвали. Но до умений Рахмана ему было как до Пекина на четвереньках, спиной вперед и со связанными руками. Тот ходил по лесу как по дороге. Ему не надо было смотреть под ноги. Он знал, где выходит корень, или лежит ветка. Двигался быстро, бесшумно, словно просачиваясь между листьями, не задевая их. Бригадир при всех своих навыках никак не мог поспеть за товарищем. Однако его отставание было практически незаметным на фоне Паука. Тот передвигался с грацией и проворством асфальтоукладчика, и примерно с такой же скоростью, хотя очень старался идти след в след. В очередной раз споткнувшись или напоровшись на ветку, он чертыхался, делал страдальческое лицо и просил снизить скорость.

В чаще было относительно спокойно. Лес обрастал седой бородой тумана. Воздух был тяжелый, влажный. Ветра не ощущалось совсем, хотя, судя по тому, как раскачивались и шумели деревья, было понятно, что наверху бушует стихия. Казалось, что чьи-то огромные руки хотят вырвать деревья с корнем, стереть их в прах. Вдруг впереди вспыхнула полоса света. Туман рассеялся и вскоре они вышли к лесному озеру. Вешние воды и недавние проливные дожди подняли уровень воды до критической отметки, практически полностью залив видневшуюся впереди обветшалую дамбу. Друзья прошли вдоль берега не больше 10 метров, как сильный порыв ветра чуть не скинул их с дороги, скребанул упругим крылом по реке. Испуганные мелкие волны затанцевали вокруг. Спряталось, точно провалилось, в толщу туч солнце, и тревожный полумрак окутал озеро. Глухо ударил далекий гром. В нем еще не было ярости и гнева, казалось, спросонья заревел медведь в еловых зарослях. Красные проблески молний прошили тяжелую громаду туч. Грянул раскатистый гром. Могучий вихрь ворвался в гущу леса, поломал, пощипал несколько деревьев, искрошил, стер со стволов сухие сучья, наклонил, втоптал в воду прибрежные кусты. Река забурлила, заревела, крутанулась в тесных берегах и будто раскололась на две половины. Ливень обрушился на плечи и голову с такой мощью, что Бригадир согнулся, оглушенный, одуревший от грохота и шума льющейся воды. Рахман посмотрел на небо и радостно усмехнулся.

— Боги ждут. Пора, — довольным голосом прокричал он и почти побежал вдоль берега. Остановился он у старой плотины перед глубоким оврагом, в который должна была сбрасываться лишняя вода из озера. С этой целью в овраг была выдвинута толстая труба, которая, однако, явно не справлялась со своей функцией, скорее всего по причине банального засора. А может быть бобры решили там устроить свою плотину. Кто знает? Вместо мощного потока из коллектора проистекал лишь маленький ручеек. Метрах в 20 от дамбы на дне оврага был установлен круглый шалаш с дырой в крыше. Над этой дырой на толстой веревке, перекинутой через ветку, был подвешен тяжелый пень.

— Мы пришли, — торжественно произнес Рахман, — здесь наше капище. Вот Макошь, — Рахман поклонился в пояс грубообтесанному идолу, обернутому полотном с вытканным перечеркнутым ромбом. Ученики повторили поклон наставника. — Вот ее помощницы — Доля и Недоля, — Рахман поклонился в пояс еще раз. — Остальные внутри. Первым пойдет Бригадир. Паук идет к дамбе и ждет своего часа. Понятно?

Паук кивнул и медленно побрел назад, бормоча что-то себе под нос. Рахман повернулся к Бригадиру:

— Приготовься и заходи.

Бригадир постоял еще немного перед входом, приводя мысли в порядок и собираясь с силами, и шагнул внутрь. В шалаше царил полумрак. Густо чадили два самодельных светильника. Посередине, на очищенной от травы и плотно утрамбованной площадке стояло три больших чура с вырезанными суровыми ликами. Рахман поднес Бригадиру чашу с каким-то густым варевом. Бригадир содрогнулся от отвращения, сделав первый глоток, но потом с жадностью допил все остальное. Ему в последнее время не раз приходилось принимать от Рахмана различные отвары психоделического свойства. Этот напиток оказался на вкус вполне приемлемым. По крайней мере в нем не было той запредельной горечи, которой грешили почти все «коктейли» наставника. Не успел Бригадир разобраться, как следует, в своих ощущениях, как Рахман набросил на него покрывало и запел. Слов было не разобрать, но они были и не нужны. Бригадир слышал только низкий горловой звук. Такой звук издают северные шаманы и даосистские монахи. Он повис в воздухе, обволакивал, забирался в мозг, в позвоночник, вызывая неприятные ощущения. Однако вскоре дискомфорт прошел. Появилось состояние легкости, отрешенности от земных забот, когда даже собственное тело кажется чужим, а освобожденный дух парит в небесах в поисках Правды, доступной лишь тем, кто в состоянии ее понять. Рахман сдернул покрывало с головы.

— Перед тобой три одинаковые веревки, — сказал он. — Возьми масло, облей и подожги все три.

Бригадир взял бутылку с маслом, пролил все три веревки по очереди и поджег все, начиная с средней.

— Теперь ступай к идолам, — приказал Рахман. — Всмотрись в их лики, прислушайся к себе и встань там, где подскажет твое сердце.

Бригадир подошел ближе и всмотрелся в грубо высеченные строгие лица. Рахман не торопил. В какой-то момент Бригадиру показалось, что один лик дрогнул и хитро подмигнул. Бригадир почувствовал сильное желание подойти ближе, прикоснуться к дереву, ощутить мощь старого Бога. В это время за его спиной раздался хлопок. Похоже, порвалась первая веревка. У дальней стены зашуршало и в светлый круг светильников вползла большая гадюка. Она медленно, но упрямо ползла к тому месту, где стоял ничего не замечающий Бригадир. Она была уже совсем рядом, когда раздался второй хлопок. Сверку послышался треск сучьев и из отверстия в крыше свалился здоровый пень, похоронив под собой гадюку. Бригадир вздрогнул, словно очнувшись, изумленно посмотрел по сторонам.

— Вставай, — донесся до его сознания голос Рахмана. — Боги сказали свое слово. Указали путь. Отныне Перун твой заступник. — Рахман перевернул пень и извлек из под него обезглавленную гадюку, — Ты воин и мой приемник. Я беру тебя в ученики.

Рахман заставил Бригадира встать на колени прямо перед идолом, широко раскинув руки и подняв голову к небесам, и петь мантру силы. Сам поклонился, достал свой нож и, полоснув по ладони, начертал своей кровью на лбу и груди Бригадира несколько символов. Не прекращая петь, он зашел сбоку и занес свой кинжал для удара. Губы его беспрестанно шевелились, кровяной потек чернел от запястья до локтя. Откуда-то пришло понимание, что Рахман собирается вскрыть грудную клетку и достать его сердце. Но эта затея не вызывала у Бригадира отрицательных эмоций. Более того, он считал действия учителя правильными и, даже необходимыми, и ждал смертельного удара с каким-то безумным восторгом.

Рахман громко вскрикнул и нанес резкий, мощный удар. Острый клинок пронзил грудь и вонзился в позвоночник. Боль стеганула по нервам словно огненным кнутом. Рахман вынул из разверзнутой груди еще трепещущее сердце и прямо перед глазами Бригадира начертал на нем Знак. Еще одно заклинание, и Знак замерцал, потом загорелся ровным синеватым пламенем. От него заполыхало все сердце. Рахман опять громко крикнул и резким движением вложил горящее сердце обратно. Новая вспышка боли растеклась по венам весенним половодьем. Но одновременно с болью пришел неистовый восторг, и Бригадир закричал. Он был невероятно счастлив. По телу пробежала сладкая судорога. Один длинный потрясающий оргазм…

Очнулся он уже за пределами шалаша. Рахман пристально смотрел прямо в глаза, крепко держа его за плечи, и улыбался. Бригадир дернулся. В голове яркой вспышкой взорвались воспоминания. Он судорожно ощупал свою грудь. Вдоль всей грудины шел глубокий кровоточащий порез.

— Что это было? — испуганно спросил Бригадир. — Значит, это все правда? Все было на самом деле?

— Все прошло хорошо, ученик, — сказал Рахман, довольно улыбаясь. — Перун принял тебя. Теперь твоя стихия огонь. Гори сам и жги скверну. Да будет путь твой ясен и светел. Пошли наверх. Тебе отдохнуть немного надо.

Между тем дождь перешел в настоящий ливень. Лес стонал, содрогался перед напором воды, что лилась и лилась с небес. Огненной косой махала над лесом гроза. Гром бухал совсем рядом. Яркая ветвистая молния расчертила небо прямо над головой, выхватив из сгущающихся сумерек лик Макоши, и ударила со всего размаху прямо в толстое дерево, нависающее над плотиной. Раздался страшный треск, и тяжелый ствол рухнул прямо на дамбу. По оврагу побежала вода. Рахман и Бригадир поднялись чуть повыше и увидели, как со стороны плотины бежит Паук. Он что-то кричал, размахивая руками, но его слова тонули в грохоте раскатов грома и шуме ливня. Паук, не глядя по сторонам, заскочил в шалаш, и тут плотину прорвало. Освобожденная вода, размывая дамбу, хлынула вниз. Маленький ручеёк, вытекавший из закупоренной трубы, моментально превратился в бурный поток, сметающий все на своем пути. Двухметровая волна озерной воды вперемешку с грязью, ветками, листвой и прошлогодним мусором снесла шалаш, даже не заметив препятствия. На поверхности показался взъерошенный Паук, побелевшими пальцами вцепившийся в идола. Его глаза обрели страшного диаметра размер. Рот издавал звуки похожие на рев реактивного самолета перед преодолением звукового барьера. Сзади от напряжения парусились широкие штаны. Не прекращая орать, он, словно заправский сёрфер, устремился вниз, периодически натыкаясь на торчащие коряги и совершая головокружительные кульбиты. На его шее на манер живого шарфа развевалась толстая перепуганная змея. Рахман и Бригадир, стоя на вершине оврага, с изумлением наблюдали, как их непутевый товарищ, храбро оседлав Бога, уносился в неизведанную даль. Когда наваждение спало, он уже скрылся за поворотом. Рахман и Бригадир бросились за ним.

Паука нашли довольно быстро. Его прибило к берегу метрах в пятидесяти от шалаша. Он сидел у корней раскидистого пня в обнимку с идолом. Рядом с ним, свернувшись в клубок, лежала огромная змеюка. Увидев приближающихся людей, она скрылась в кустах. Вид у Паука был озадаченный. В волосах и жидкой бороденке запутались ветки, от чего он стал похож на облысевшего, вылезшего из канализации ежика.

— Я хотел предупредить, — виновато произнес он, — Я думал трубу прочистить… Я не хотел… А потом змеюка эта… Я поначалу испугался, а она шипит, словно предупреждает о чем. А потом бах! Я бегом! Думал вы еще внутри. А вас нет… А потом оно как ударит… И змеюка эта на идоле. Я за него. А куда деваться…

Он что-то лепетал еще. Несвязно, неразборчиво. Но Рахман не слушал. Он подошел к идолу, поднял его, прислонился лбом и простоял так минут пять. Потом оторвался, повернулся к Бригадиру и произнес:

— Помнишь, я говорил, что из испытания есть только два пути? Так вот забудь. Теперь есть третий. Паук нашел.

Он подошел к что-то бормочущему Пауку и произнес торжественно:

— Испытание пройдено. Боги сказали свое слово. Указали Путь. Ты избранник Велеса. Но не только его. Боги благоволят тебе. Триглав твой символ. Я беру тебя в ученики.