Боги Иторы

Роман Корнеев

Итора Многоликая стала домом для многих рас, но люди из них – самое молодое и заблудшее племя. Населяя материк Средины, они молятся своим жестоким Богам, бесконечно воюя друг с другом, порабощая соседей, распространяя яд Проклятия на другие страны. Но чаша терпения Древних переполнится, свершится пророчество, и человечество снова вернёт себе свободу, обратясь к истинному источнику жизненной силы этого мира – самой Иторе Всемилостивой.

Пролог. Рабы Иторы

Сонтис был вторым по величине портом Царства, и морские пути со всех людских портов Закатного берега пересекались у его белых стен, разноцветные прапоры Высоких Домов трепетали на мачтах полусотни кораблей, ошвартованных у пристаней. Крепкий дух смолы разлетался по городу на многие лиги, но ещё дальше был слышен неумолчный крик знаменитого на всё западное побережье Средины рынка Сонтиса.

Палатки, шатры из плотной, изрядно пропылённой ткани, ажурные навесы медлительных лероно с экваториального юга, под которыми всегда было прохладно, сараи, харчевни, закусочные, ведущие свою историю под этим палящим небом вот уж несколько кругов, добротные, каменного дерева бревенчатые срубы заведений Матушки Жорэ — всё это не испытывало нужды в посетителях — только новый товар подвози.

Скучившиеся на соседних холмах доходные дома, постоялые дворы, гостиницы чуть поприличнее были круглый год заполнены торговым людом, что съезжался в Сонтис, на самый юг Царства, из обеих его провинций. Люди наполняли свои возы немудрящими товарами с севера, что доставляли сюда целые торговые флоты — они неплохо шли в глубине Империи, что лежала за дальними отрогами Лазурных гор — меняли огромные пыльные волокуши красного льна на мешки риса, которым гражданам Марки придется жить всю щедрую на штормы зиму, за полцены сдавали добытые в горах шкурки опасного зверя тигава, занимались утрясанием огромной массы насущных вопросов, чтобы на третий день уступить своё место на постоялом дворе другому трудяге.

Купцы второй гильдии располагались с куда большим комфортом — они могли позволить себе купить пару десятин у самого берега на север от рынка, возвести там хоромы в три этажа, первый под помещения для невольников, второй для личной охраны да склада товаров, самому же наслаждаться прохладой под свежим морским бризом наверху. Купцы общались в основном промеж собой, заключая торговые сделки, зачастую не покидая паланкинов и уж точно не особо вникая в каждодневные торговые дела, что проворачивали на рынке их проворные приказчики.

Вот груды промасленных медных заготовок — пойдут на изготовление сельскохозяйственных орудий для плантаторов побогаче, вот между кривых улочек крепко стоят склады с мехами, для сохранности изрядно разящие купленными за бешеные деньги у тех же вездесущих лероно снадобьями. Ходили слухи, что инородцы, не отказывая в обмене, специально придавали своим порошкам такое жуткое амбре, выказывали своё отношение к жителям Царства.

А вот и главная достопримечательность Сонтиса — каменные бастионы казарм Армии и Флота Его Императорского Высочества, Вседержителя Царства Белого и Алого, что несокрушимой скалой возвышались в пяти царских лигах южнее порта. Каждый из бедолаг, выброшенных рекой жизни на берег в трущобах рынка Сонтиса, мог войти в эти открытые круглый день ворота, отдавая свою судьбу служению Царству. Поменять полуголодное существование простого батрака-крестьянина на возможность получать приличное жалование, ладную форму, стяжать воинскую славу в дальних морских походах и, возможно, даже выслужиться — стать в итоге высокородным, чем не завидная доля для иного бедолаги. Слава харуда Этона Храброго, несмотря на плохой его конец, продолжала жить среди простого люда, ежегодно привлекая на службу тысячи человек в одном лишь Сонтисе. Обитые сталью дредноуты Царства поздней весной отправлялись Океаном на север, на юг и далее на восток, возвращаясь с ополовинившимся экипажем и трюмами, полными живого товара, чья судьба была — пугать народ на невольничьих помостах.

Торговля невольниками — призвание тех, чьи предки сумели заделаться купцами первой гильдии, занятие, приносившее основной доход Великим Домам и их приближенным слугам. Помосты располагались на полпути от порта к Верхнему Сонтису, чтоб было удобно добираться плантаторам с берегов Конты, что останавливались погостить у дядьёв и племянников из круга Высокородных Сонтиса, да и самим членам Домов не пристало каждодневно глотать дорожную пыль. Тут были оборудованы широкие навесы, позволяющие укрыться от палящей Кзарры (не невольникам, конечно, те так и стояли, потерянные и ничего вокруг не видящие, на самом пекле), комфортные кресла из золотой соломы, пальмовые ветви плавно покачивались на ветерке. Самая подходящая обстановка подмахнуть купчую, выпить по маленькой со страдающим одышкой управляющим, да и направиться домой, непременно с женой или дочкой под руку. Начало дня, ещё можно посидеть в саду с приглашённым в гости сенатором, а там, глядишь, и вечер, сценическое новомодное представление, тонкое пение девственниц-литанок, потом аперитив в кругу семьи, светские беседы.

Жизнь Сонтиса мешала всё в одну кучу. Побывать на рынке означало пропустить завтрак, проводить взглядом разомлевших на жаре гвардейцев, дежурящих в воротах Нижнего Сонтиса, нагрузить невольницу-служанку купленной здесь же свежей зеленью, поздороваться с десятком знакомых, раздать милостыню, воскурить благовония в храме недоброй богини Истраты и, конечно же, купить десяток-другой невольников — для перепродажи и в дом.

Лиона не любила бывать на рынке.

— Куда катится Сонтис? На прошлой седмице Ксер знает что творилось в нижнем городе. Какие-то разбойники объявились, говорят, издалека откуда-то, не местные. Смута среди людишек, ропщут, напали вчера на сборщика податей…

Большой четырёхместный паланкин мерно покачивался в такт шагам носильщиков, плотные занавеси глушили уличный шум, давали приятную прохладу и защищали от пыли. На мягких подушках напротив Лионы развалился её отец, сенатор Илий Менс, и старый приятель отца ещё по тем временам, когда тот был простым центурионом, купец первой гильдии Менос Сандраг. Оба, при всех различиях во внешности и характере, чем-то неуловимым казались родными братьями — громогласностью, бурым цветом широких, раскрасневшихся и взмокших от напряжённого разговора лиц, просматривающимися под платьем шарами солидных животов, общностью суждений. Положение в высшем обществе Сонтиса, да и всего Царства давало о себе знать — слушать их Лионе было невыносимо скучно.

— Вы знаете, сенатор, я недавно общался с Наместником, он тоже обеспокоен, но что ему делать? У него связаны руки, Его Царское Высочество словно не видит, что творится. Гарнизонный флот усилить не даёт, мол, нортсуда Морского братства озоруют, надо стеречь дальние рубежи, а ганризонными силами что сделаешь? Тут нужна хотя бы милиция, чтоб изловить смутьянов, зачинщиков, но чем ей платить?

— Ничего, дойдут ещё до Престола дурные вести. Слухи ходят по городу самые мрачные, третьего дня на повешенье слыхали что было? Всё смутьяны. Помяните моё слово, Сонтису нужна сильная рука, доходы Домов ни в коем случае не должны пострадать, на них же держится вся мощь Царства!

Лиона фыркнула и отвернулась к окну, чуть сдвинув вбок лёгкий кисей занавеси. Лучше разглядывать жаркую дорогу чем выслушивать всю эту чушь.

Уличная жизнь шла своим чередом, как заведено ещё дедами и прадедами. Вот посыльный в выцветшем форменном колпаке пылит куда-то со свёртком под мышкой, туфли с прямыми облупленными носами болтаются, связанные ремешками, на плече, босыми ногами простолюдину и удобнее, и дорогая обувь прослужит на пару лет дольше. Вот громыхает по булыжной мостовой волокуша кузнеца, гружёная большими ржавыми болванками, пару волов погоняют подмастерья, одетые лишь в грубые штаны до щиколоток. Сам кузнец с увесистой дубинкой в руках грозно смотрит по сторонам, следит за прохожими, как бы чего не упёрли. Вот водовоз со своей тележкой надрывается, расхваливая товар. Его потное лицо блестит, безо всякого учёного маркийского «теплометра» указывая на то, что на такой жаре долго оставаться не стоит. Вот стражники попивают свой эль в тени большого навеса, ленивыми взглядами провожая закрытые паланкины знати и скрипучие телеги зеленщиков. Те и другие нынче спешили в одну сторону, скоро должны были начаться торги на невольничьих помостах.

Вот справа показались по-над-крышами белые шпили храма Истраты, почти приехали. Лиона задёрнула занавесь, тут же взяв тему разговора в свои руки. Политика её сейчас не интересовала.

— Вы слышали, на следующей декаде в Сонтис прибывает сама Илисия Ксор, будет давать у нас вокалы, быть может, даже останется до празднеств — мне все уши в городе прожужжали. Папа, ты должен достать нам всем билеты в ложу Наместника.

— Да, конечно, чего это ты вдруг вспомнила… ты не находишь, её манера исполнения несколько вульгарна? Так говорят многие…

— Многие! — Лиона фыркнула и от возмущения даже топнула ножкой, так что перегруженный паланкин покачнулся. — Эти «многие» ничего не смыслят в искусстве! Стоит талантливому человеку привнести в своё исполнение чуточку новизны, как все дураки вокруг вопят об «отходе от канонов»!

— Боги, Лиона, как можно так выражаться? — Сандраг переглянулся с сенатором. У обоих на лицах было написано непонимание «их поколения». Лиона, предчувствуя, что разговор начинает клониться к неизменной теме скорого её замужества, поспешила усыпить страдающих от жары «взрослых» новыми шумными восторженностями по поводу великолепной Илисии. Два надутых пава, не стоило с ними заводить разговоры ни о чём возвышенном, им это было недоступно. Хорошо хоть, что паланкин почти тотчас остановился. Они прибыли.

В распахнувшуюся дверь ворвался смешанный аромат утончённых благовоний и тяжёлый, издалека приметный дух немытых тел. Постоянный букет лож для знатных покупателей. Комфортное место для богатеев было устроено в глубокой тени, так, чтобы помост, освещённый прямыми лучами Кзарры, был хорошо виден, но при этом не давал ощущения физической близости с предметом купли-продажи. Ещё один элемент двуличности, которую так не терпела Лиона.

Дальше всё пошло по заведённому порядку. Лощёный распорядитель, видать, из обедневшей северной знати — хозяин помоста держал его за талант убалтывать гостей на особо дорогие покупки — вился вокруг них вьюном, рассыпая комплименты их головным уборам, «неописуемой красе» Лионы и без остановки повторяя, какой «вот увидите, замечательный товар мы вам сегодня предлагаем». Потом следовал непременный поднос с прохладительными напитками и вполне приличными ледяными грушами с самих вершин Лазурных гор. Мужчины важно надували щёки, давая хорошую цену за малый гурт темнолицых иронцев.

Эти, знала Лиона, слыли свирепыми противниками в дельте далёкой реки Минн, однако здесь, в Сонтисе, им было слишком холодно. Трудиться будут хорошо, вон какие здоровяки, однако тонкой работы им не поручишь, так, рубить лес да работать на плантациях. Достаточно неприхотливы и не требуют особого догляда. Нет, всё-таки в том, что боги одни народы наделяют силой, а другие разумом, есть своя правда, с фактами не поспоришь, без рабочей силы плантации быстро пришли бы в упадок, а так — невольники больше не принуждены бродить по своим мокрым лесам по пояс в болотной жиже, а живут в просторных хижинах, получают свою лепёшку и немного плодов на пропитание. Что им ещё надо? Иронцы были единственным народом, чья неволя не казалась Лионе чем-то антигуманным. При мысли о тех местах, где все эти невольники провели своё детство, её бросало в дрожь.

Девушка углубилась в свои мысли и не заметила, как перед её глазами были проданы ещё шесть дюжин невольников разных рас и народностей. Торг шёл степенно, подписывались купчие, стоящему поодаль служителю культа Истраты перепадала своя малая доля, всё как водится. Но тут мысли Лионы сбились, краем глаза она заметила нечто, привлекшее её внимание.

Посреди помоста стояла юная дева, почти ребёнок, с раскосыми глазами и печальным выражением на умном лице. Ошибки быть не могло, она была чужаком. Глаза и почти вишнёвые губы выдавали в ней принадлежность к легендарной расе самойи. Это малочисленное племя обитало где-то далеко на юго-востоке Средины, его бойцы славились непримиримостью к врагам и свирепым натиском в бою. Они избегали контактов с людьми и жили по своим, странным для человека законам. Невольники из числа самойи появлялись на рынках Царства невероятно редко, но, несмотря на всё это, не ценились, поскольку они как правило в службе были почти бесполезны, быстро чахли, да и слава о них ходила… — даром выброшенные деньги, сказал бы её отец.

Лиона внимательнее присмотрелась к существу на помосте. Невольница смотрелась прелестно, сколько знакомых Лионе первых красавиц Сонтиса пожелали бы так выглядеть! Однако впалость щёк, безволие во взгляде — она, видно, у торговца уже не первую неделю, ещё пару дней не купят — и приказчики тихо пристукнут её на заднем дворе, да и схоронят её тело от греха подальше в общей могиле. Всё одно помрёт. Лионе стало невыносимо стыдно, распорядитель же дальше надрывался:

— Смотрите, дорогие гости, она ещё и петь умеет! А ну пой!

Девушка сглотнула, дёрнулась от окрика. Открыла рот, закрыла. Потом опять открыла, издала едва различимый звук.

— Отец, купите её.

— Но Лиона, деточка, ты же сама видишь…

— Я прошу, папа, но прошу со всей настойчивостью. Я могу рассчитывать на ваше почтительное к этому моему капризу отношение?

Они с Сандрагом переглянулись, второй отвёл взгляд. Лиона не отрываясь смотрела на отца, пусть почувствует себя, как эта девушка на помосте. Повисшая тишина давила и заставляла нервничать.

— Любезнейший, сколько…

Исток и устье обречённых

По капле небо источает

И подневольных отмечает

Лишь волшебством перерожденья.

Не всем такими суждено быть,

Мы в мире скорби только гости,

Мелькнём и сгинем на погосте,

Богам готовя подношенье.

Не для того, вчера кто изгнан,

Не для того, хлебнул кто горя,

Для избранных, кого не вспомнят,

Но проклянут спустя мгновенье.

Мелодия, словно пронизанная искрой наития, угасла также незаметно, как и возникла. Сенатор стукнул кулаком по подлокотнику своего роскошного кресла и прорычал:

— Мы уезжаем. Доставьте её ко мне в паланкин. Купчую подпишем завтра у меня, на сегодня довольно.

Лиона тихо напевала себе что-то под нос, то и дело поглядывая на скорчившуюся в углу невольницу. За всю дорогу от неё не удалось добиться ни единого слова. Не слышала б она той песни, так и бы не знала, говорит ли та вообще на тиссалийском наречии. Тем не менее, по прибытии самойи поела горбушку сдобного хлеба с её стола, лицом немного посветлела, уже хорошо. Теперь нужно было решить, что с ней делать, уговорить отца на покупку — одно, но не отдавать же её теперь на невольничий двор в грубые руки надсмотрщиков.

— Вот же проблема, хоть бы слова от тебя…

— Госпожа, я к вашим услугам, только прикажите.

Лиона чуть на месте не подскочила, обернулась. Самойи смотрела в пол, не поднимая головы.

— Славно. Тогда, пожалуй, оставлю тебя при себе. Прислуживать за столом умеешь?

— Да, я и готовить умею…

— Готовить у нас и так есть кому, а вот лучше скажи, как звать тебя?

Настороженный поворот головы, трепетное движение напряжённой спины, о чём думала самойи в этот момент?

— Литарни. На вашем языке это будет Свет Листвы.

— Литарни так Литарни. Мне нравится это имя. Ты же можешь называть меня госпожой. Будем считать тебя моей служанкой, не хочу, чтобы отец гонял тебя по невольницким, ты достойна большего.

— Спасибо, госпожа.

И снова замолчала, опустив голову.

Лиона некоторое время смотрела ей в затылок, потом набрякшая тишина снова вывела её из себя.

— Вот что, пойдём, прогуляемся. Мне в храм нужно, поспеть к службе, заодно поговорим.

Выходили вчетвером — Лиона, прихватившая с собой сочную ледяную шрушу, двое слуг из числа домашних с опахалами в руках — было ещё жарковато, чуть позади госпожи семенила Литарни, переодетая в платье служанки, с сумочкой и шалью Лионы в руках. Вокруг дома сенатора Илия Менса были разбиты сады, деревья источали замечательные ароматы, плюс ко всему у Лионы было приподнятое настроение, так что она, приободрившись хорошим началом, поспешила продолжить натиск на молчаливую служанку.

— А что, Литарни, тебе нравится наш сад?

— Да, госпожа, я никогда не видела таких огромных фруктовых деревьев.

— Ты рада, что сможешь быть моей личной служанкой?

— Да, госпожа, это для меня лучше всего.

— Как ты странно разговариваешь, кто тебя научил говорить на тиссалийском языке?

— Другие невольники, госпожа, я давно в ваших местах.

— Там, на торгах, ты пела на языке Царства, а не на своём родном, почему?

— Я смогу для вас петь на своём языке, госпожа.

Вот же какой вздор, фыркнула Лиона, продолжая краем глаза поглядывать на опустившую глаза девушку, что-то в ней явно оставалось сокрытым от постороннего взгляда, какая-то потаённая искра, какая-то сила. А чужие тайны Лиона страсть любила разгадывать.

Впрочем, им тут же встретились Сора и Нарифь, направляющиеся туда же, в храм Ксера Небесного, некрасивые дочки-двойняшки купца первой гильдии Мина Илои, что жил со своей семьёй на соседней вилле. Девушки были с детства знакомы, прекрасно ладили, и Лиона тут же увлеклась завязавшимся разговором, забыв про Литарни, тем более что скорое прибытие Илисии Ксорес требовало достойного обсуждения, не каждый день такое случается. Сёстры в тот день были веселы, жизнерадостны, разговор летел легко и непринуждённо. Когда косточки всем знакомым уже были перемыты, а до храма оставалась двушка неспешной ходьбы в тени развесистых ив, Лиона всё-таки замедлила шаг, пропуская своих компаньонок вперёд. Разговаривать со служанкой в их присутствии не хотелось, пораспускают ещё слухов на всю округу. Хотя, конечно, не посмеют, Сора и Нарифь обыкновенно ценили расположение Лионы к себе и знали своё место.

Пусть думают, что она задумалась и решила погулять в стороне от дорожки.

— Литарни, когда войдёшь в храм, стань справа, там есть специальная ниша для невольников, после службы можешь подойти к алтарю и коснуться лика Ксера, но только того, что из…

— Госпожа, мне нельзя туда заходить.

Впервые Литарни произнесла нечто столь твёрдо, Лиона в ответ даже ножкой притопнула. Очередной вздор.

— Это почему же?!

Ну только она хотела похвастаться приобретением. Вечно так, не заставлять же её.

— Наши духи не общаются с нами, они живут в лесах, далеко отсюда…

— И что же, нельзя служить другим богам?

Вопрос Лионы словно выбил девушку из колеи, она даже как бы чего-то испугалась.

— Мы не служим нашим духам, можно лишь молить их о милости. Среди невольников ходит молва, что духи леса на самом деле всё ещё вокруг нас, слушают, ждут чего-то… И предательств не прощают… — помолчала, — нет, не могу я с вами идти, госпожа.

Лиона хотела было настоять на своём, что за глупости такие, однако какая-то неожиданная сила в этих опущенных глазах её удержала. Оставив невольницу и двоих слуг снаружи, она нервно накинула на голову шаль и в течение всей службы думала о вещах, далёких от божественного промысла. Так задумалась, что по окончании не оставила даже подаяния на нужды храма. Нищих же на паперти в районе вилл и поместий не было вовсе.

На обратном пути Лиона задала ещё пару ничего не значащих вопросов, но всё больше молча присматривалась к девушке чужой расы — как та идёт, как поднимает голову, как держится, что пытается выразить своим немного странным лицом… Кстати, надо не забыть про клеймо, а то люди косятся, чего это невольница бродит по предместьям без знака Высокого Дома на шее. Лиона всегда считала, что во всём должен быть порядок.

Дома оказалось, что отец пригласил на ужин самого его величие Маршала Красного Царства Тория Норра, нужно было подготовиться, они с матерью вовсю дирижировали слугами, только бы не упасть в грязь лицом перед почётным гостем. О Литарни Лиона благополучно забыла, вспомнив в итоге при обстоятельствах, которые ей потом пришлось припомнить не один раз.

Накрытый стол по новой моде ломился от даров моря, приготовленных невольниками-поварами по экзотическим рецептам южного побережья. Маринованный угорь в вине и огромная бадья крабьей икры под фуктовым желе, салат из драгоценных серебряных водорослей, два десятка блюд всякой морской рыбы — сенатор мог позволить себе такую роскошь. Хозяева и гость с супругой под тихий аккомпанемент домашнего невольничьего оркестрика негромко обсуждали последние новости из метрополии, кое-какие свежие сплетни, когда же прошуршали с последней сменой блюд слуги, мужчины прихватили по бокалу вина и, посерьёзнев, удалились в нюхательную комнату разговаривать о своём. Лиона, которая считала себя достаточно просвещённой, чтобы участвовать в любом разговоре, проигнорировала строгий взгляд матери и последовала за ними. За спиной было слышно гневное контральто, привычно срывающее раздражение на невольниках и управляющем, который «распустил всех этих бездельников».

Временами мать становилась невыносима.

Лиона фыркнула и расчётливо пододвинула пустующее кресло аккурат между двух собеседников. Разговаривали, как всегда, о политике и смуте, но почему-то на этот раз подобная тематика Лиону отнюдь не заставила скучать.

— Слухи, кругом проклятые слухи, — Торий Норр говорил жёстко, с привычными интонациями военного, однако в его словах невнятно сквозила тонкая неуверенность. Он словно не знал, что в присутствии Лионы можно говорить, а что — нельзя. — Я каждый день пишу в метрополию — людишки засуетились, в нижнем городе всегда было тесно — шагу не ступить, до порта поди доберись, а сейчас всё словно повымерло. Нищенки попрятались, купцы нервничают. Что я должен объяснять наверху? Что я не понимаю ничего из происходящего?!

— Я нисколько не сомневаюсь, Маршал, в точности вашей оценки происходящего, однако так ли всё критично… судить только по смуте, которая зреет в плебеях…

— Не так, если бы чернь попросту подогревали разные баламуты, мы бы уж справились, не впервой, купцы первой гильдии тоже при желании могут собрать приличное ополчение милиции, торговля невольниками как-то держит всех в постоянном напряжении, не даёт расслабляться… Да вы сами знаете, Илий, не мальчик. Люди будто сами собой боятся чего-то, вот в чём проблема, а тут ещё эти загадочные таинственные корабли…

Лиона подпрыгнула от неожиданности на кресле — позади них что-то с громким металлическим звоном покатилось по мраморному полу. Все резко обернулись: в дверях окаменела с распахнутыми глазами Литарни, у её ног громыхал, вращаясь, поднос, по полу разлетелись хрустальные осколки, измазав его красным. Лиона услышала, как соседнее кресло скрипнуло, выпуская из своих объятий Маршала.

— Что она тут делает… — его голос словно потерял способность издавать звуки, таким сдавленным он был. Ответом ему была ошарашенная тишина. — Сенатор, я призываю вас к благоразумности, вы купили самойи? Боги мои, зачем?

— Гм. Лиона меня попросила.

Маршал повернулся к ней, помолчал.

— Да, то было моё желание. А чего такого? Ну, что вы молчите?!

Торий Норр уселся обратно в кресло, одним глотком выпил вино из своего бокала, через плечо поглядывая, как Литарни засуетилась, опустилась на колени, начала тщательно убирать учинённый ею беспорядок.

— Ничего… всё нормально… чего уж тут, невольница как невольница…

Он подождал, пока служанка выйдет вон, потом налил себе, не дожидаясь слугу, полный бокал чёрного и снова одним глотком его осушил, чуть погодя добавив:

— Только я, сенатор, на вашем месте был поосторожнее с такими покупками.

Дальше разговор как-то замялся, Маршал помрачнел и разговаривать расхотел вовсе, он постарался выдержать минимально приличествующую паузу, чтобы удалиться, после чего распрощался и вместе с супругой удалился в своём великолепном паланкине.

Лиона ничегошеньки из его слов не поняла, однако поддалась общему настроению и ходила мрачная. Это был первый день, когда Литарни была у них дома, но уже такого срока хватило, чтобы окружить её образ непонятными смутными символами и недосказанностями, к которым юная представительница высшего общества Царства вовсе не привыкла. Тем более под крышей родного дома.

Отвлёкшись, наконец, от своих навязчивых мыслей, девушка обнаружила, что было уже весьма поздно, и, погружённая в раздумье, поспешила удалиться к себе в спальню, по дороге на мгновение задержавшись подле управляющего имением, чтобы лично попросить того «устроить новую служанку поближе к моим покоям и не мешкать». Управляющий недоумённо проводил Лиону взглядом, но ничего не сказал.

Проснулась Лиона почти к обеду, оставшись под впечатлением почти свинцовой тяжести сна, из которого она могла припомнить разве что отрывочные образы теней, крадущихся у самого края зрения, пугающих, несущих мучительную в своей неясности угрозу.

Освободиться от давящих воспоминаний девушке удалось, лишь посетив туалетную комнату, где она приняла восхитительный ледяной душ и позволила невольнику-иронцу умаслить себя дорогими благовониями, доставленными из самого сердца Средины, из дальних южных провинций Империи. Нежный аромат, наполнивший её дыхание, и мягкий свет, льющийся в окна, избавили Лиону, наконец, от мрачных мыслей.

День обещал быть удачным, небольшие облака то и дело закрывали жаркую Кзарру, дул прохладный ветерок, обычно душный Сонтис омылся от пыли ночным дождиком, аромат выступившего на стволах пальмового масла ласкал ноздри своим сладким привкусом. Сегодня замечательный день, чтобы отправиться в гости к Мелиссе, старой кормилице Лионы, у которой девушка не была вот уже полгода.

Лиона нашла Литарни на заднем дворе, та механическими движениями вытряхивала гобелен, целая куча таких же лежала у её ног. Лиона живо оторвала её от этого занятия, пусть собирается тоже. Девушка не знала, что ещё мог удумать отец относительно пребывания самойи в доме, ей не хотелось вернуться домой и быть поставленной перед фактом, что новую служанку в срочном порядке отправили работать на плантацию под лучи палящей Кзарры.

Литарни, услышав, к кому они направляются, как показалось Лионе, впервые искренне заинтересовалась окружающей действительностью. Пока лёгкий прогулочный паланкин доставлял их на место, служанка сперва молчала, но потом начала задавать неожиданные вопросы.

— Почему вы назвали эту женщину мамушкой, ваша мама — не госпожа?

— Литарни, ты не понимаешь, настоящая моя мать — из высшего общества, ей не положено возиться с маленькими детьми! И потом, она что, должна была кормить меня грудью, менять мне пелёнки, лечить от всякой детской ерунды?

— И всё это делала другая, мамушка.

— Да, её зовут Мелисса, она из вольноотпущенников. Кажется, её родителей привезли в пределы Царства ещё детьми, они ходили в нашей семье по дому, получили вольную от моего деда, их же дочь стала мамушкой нашей семьи, выкормив меня и двух моих старших братьев.

— Вам нравится с ней видеться, госпожа?

— Да, ты знаешь, ведь что и говорить, лет до восьми я и знать не знала, что у меня есть настоящая мать.

Но кто сказал, что это была не она.

— Что?

Лиона пристально посмотрела на глядящую в пол служанку-невольницу. Ей показалось, или то действительно были её слова? Или всё-таки лишь отголосок её собственных мыслей?

— Я ничего не говорила, госпожа… простите…

Лиона нахмурилась, но ничего не сказала, лишь перевела свой взор на вершины деревьев, что проплывали мимо.

К небольшому строению, укрытому в тени густой листвы, в котором жила Мелисса, они подъехали, когда голубоватая полуденная Кзарра уже сияла в самом зените. Дом ничуть не изменился с тех ещё пор, когда маленькая Лиона бегала тут между деревьев. Вот вдали виднеются старые, потрескавшиеся её качели, как же хорошо она их помнила.

Бывать здесь слишком часто дочери сенатора Менса не было положено по статусу, да и судите сами, узнай кто-нибудь в свете, что девушка искренне любит свою мамушку, ей не миновать толков, подобные странности в привычках благородной леди были непростительны. Однако, прибывая сюда в закрытом паланкине и не чаще чем раз в сезон, Лиона каждый раз уходила в собственных мыслях далеко в прошлое, в те полумистические образы, что несли в себе воспоминания детства.

Остановились. Пока носильщики устраивались в тени и доставали из-за пазухи свои лепёшки, Лиона молча смотрела куда-то в видимое лишь одной ей пространство. Очнулась она, только уловив пристальный взгляд Литарни, однако стоило ей пошевелиться, как невольница тут же опустила глаза, так что и не поймёшь — не оставить ли этот взгляд на шалости собственного воображения.

Лиона чуть кашлянула, и тут же Литарни, как образцовая служанка, выскочила из паланкина, чтобы подать госпоже руку. Лиона потянулась, подставляя лицо лёгкому ветерку, неожиданное ощущение, будто ей только что удалось сладко выспаться. Да, ей были определенно рады, гневливая богиня Истрата здесь словно умерила своё жаркое дыхание, природа была тиха, покойна и ласкова — очень несвойственное для неё качество в обыкновенно душных предместьях Сонтиса.

Внутрь пошли вдвоём, и cам факт, что Лиона поманила невольницу, совершенно чужое ей существо другой расы с собой, уже был чем-то выходящим за рамки разумно объяснимого. Это могло статься её капризом, поиграть в такую игру, поиграть и выбросить… Могло быть также и едва заметным страшным наитием из тех, что вспоминаешь потом всю жизнь. Лиона сама в тот момент о подобных вещах не задумывалась, но — что случилось, то случилось.

Кормилица встретила Лиону так, как встречают не гостя, пусть и важного, а исключительно человека родного, которого любишь всей душой, но которого так редко видишь.

— Лиона, девочка моя, ты всё хорошеешь! Ксер не видывал такой красавицы, как ты!

Это было как вихрь, как неудержимый ветер, Мелисса, постаревшая простолюдинка, обретала при ней невыразимую энергию любви и ласки, какой не найдёшь во взгляде и сотни знатных дам. Она усадила «свою девочку» в лучшее плетёное кресло под традиционным венком Риоли, засуетилась, извлекла откуда-то с полок бутыль столового вина, которое, по всей видимости, хоронила с прошлой их встречи, засыпала её вопросами…

Литарни она заметила лишь спустя некоторое время. Заметила и сочувственно покачала головой.

— Ты, верно, новая служанка Лионы… погоди, не вздумай кланяться, я некогда была такой же, как и ты.

— Мелисса, прекрати с ней разговаривать, где твои приличия!

— О, Лиона, девочка моя, я знаю их нормы гораздо лучше, чем ты думаешь, ведь это я учила тебя всему, что нужно знать настоящей леди.

— Да, я помню это, Мелисса, однако оставь мою служанку, и, быть может, у тебя останется больше времени для того, чтобы поговорить со мной!

Лиона уже корила себя за то, что вообще уговорила отца купить эту невольницу. Но Мелисса не стала продолжать этот разговор, со всевозможной поспешностью уступив.

— Да, конечно, я просто удивилась, что в такие времена…

Лионе показалось, или кормилица действительно при этом прошептала про себя «самойи»… впрочем, она тут же поспешила эту мысль выбросить из головы.

— Скажи лучше, моя девочка, как ты добралась?

— Спасибо, Мелисса, путь был необременительный. К тому же, ты знаешь, любая дорога краше, если она ведёт тебя к любимому человеку, сама мне всё время повторяла эту присказку!

Кормилица широко улыбнулась, кивнула, на её лице отразилось то выражение, что должно сопутствовать искренней любви к человеку, который вырос на твоих глазах, и пусть в дальнейшем его воспитанием занялись другие, всё равно ты продолжаешь видеть в нём образ маленькой девочки, что не могла без тебя жить.

Дальнейший разговор мог и не нести в себе никакого содержания — тот контакт двух близких людей, что возникает в более тонких мирах, нежели наш, грубый, физический, однажды воспылав, способен освещать лица многие дни. Литарни не слушала слова чужого языка, но цепкими своими глазами следила за деталями. Ладонь в другой ладони, влага радостных глаз, черты прошлого, мелькающие в мыслях, радость нового узнавания… всё — так же, как у всех, только чуточку проще, чуточку свободнее от установок, чуточку иначе.

День промелькнул незаметно, великосветская леди радовалась общению с простой женщиной, заменившей ей мать, стареющая кормилица не могла найти себе места под взглядом девушки, которая была любимейшей из её детей. Литарни удалось спрятаться, стать незаметной для этих двух людей, несмотря на все привнесённые категории, наблюдая картину, достойную куда более понимающего зрителя.

Обратно отправились уже под вечер, Лиона заметно утомилась, её неисчерпаемая энергия, растраченная за день, оставила после себя усталость на лице и в голосе. Прощалась с Мелиссой она уже на грани апатии, немного прохладное получилось расставание. А кормилица махала им вслед платком уже почти в слезах. Они так редко могли видеться.

Литарни, молча смотревшая в пол и ни разу даже не вздохнувшая, пока паланкин не свернул на большую дорогу, вдруг дрогнула всем телом, подняла голову и спросила:

— Госпожа, вы доставили этой женщине столько радости.

Лиона оторвалась от медленно движущегося пейзажа, с недоумением посмотрела на служанку.

— Что ты такое говоришь?

— Она так смотрит на вас, что кажется, будто она для вас готова на всё.

Недоумение сошло с лица Лионы.

— Да… Да. В самом деле… Тебя это удивляет?

Литарни продолжала, не отрываясь, смотреть Лионе в глаза.

— Я видела вашу семью, я видела ваших гостей. Остальное. Почему же с этой женщиной всё не так, что есть между вами такого, чего нет у других?

Дочь сенатора Царства хотела было поддаться естественному порыву и отхлестать зарвавшуюся невольницу по щекам, да как она смеет задавать ей, своей госпоже, какие-то вопросы! Но что-то в выражении этого лица её остановило.

— Знаешь… помню тот давний день, я была маленькая, когда меня увезли из дома мамушки Мелиссы. Он был прохладным, пропахшим свежей весенней листвой, ароматами цветов, наполненный жужжанием пчёл. Замечательный день, который я вспоминаю, как самый тягостный, жуткий и ненастный в моей жизни. Меня увезли из моего личного царства, где я была королевой, окружили чужими мне людьми в хаосе пустых комнат. Пустым мой новый дом казался потому, что там не было Мелиссы.

Сказав так, Лиона снова замолчала, уже не сдерживая раздражения по поводу того, что простая служанка заставила её сказать вслух то, что ей так долго удавалось скрывать. Девушка приказала намазать ей пару булочек маслом, поскольку успела изрядно проголодаться, сама же, сжав губы, вновь уставилась наружу.

Путешествие продолжилось в общем напряжении. Лиона нервно постукивала каблучком по полу паланкина, Литарни молчала, выражая всевозможную покорность. Или изображая. Её раскосые глаза то и дело сверкали белками исподлобья, вновь исчезая под чёлкой.

— Сто-ой!

Лиона выглянула из окна, высматривая что-то впереди.

— Эй, почтенный человек, что происходит?

— Дак я ж не знаю, милостивая госпожа, там женщина чего-то гоношит, исступляется вся…

Лиона фыркнула в ответ на грубую речь, повернулась и решительно поглядела на служанку.

— Пошли!

Они выбрались из паланкина, Лиона внимательно на носильщиков и их надсмотрщика-слугу, что топтались поодаль, крякнула возмущённо каким-то своим мыслям, махнула невольнице следовать за ней.

Шагах в сорока впереди уже собиралась небольшая толпа зевак. Подойдя к ним, Лиона прикрикнула на одного-другого, а когда те расступились, с надменно закинутой головой проследовала в самую середину. Там стояли двое караульных, и какая-то женщина из разночинцев им о чём-то причитала. Те внимали.

— Что случилось?

Трое повернулись и удивлённо уставились на невесть откуда появившуюся высокородную.

— Э-э, моя госпожа, эта женщина сама не знает, что хочет сказать… — старший караульный недоумённо похлопал глазами да потащил с головы колпак. Его примеру последовала и часть наиболее сообразительных из числа случайных зрителей.

— Говори ты, — Лиона ткнула пальцем в разночинку.

— О, госпожа, эти дурни не хотят мне верить, а ведь я говорю правду, всю правду! Сидела я на веранде, где попрохладнее, вы же знаете, как…

— Не задерживай нас, женщина, говори короче.

— Ну, я же и говорю… я вот стою… в общем, а тут из-за вон того забора выглядывает страшная такая рожа! И мне…

Лиона пару секунд спокойно выслушивала излияния словоохотливой, но косноязычной женщины, польщённой к тому же таким высоким вниманием. Потом резко ту оборвала, повернувшись к караульным.

— Что она такое говорит?

— Ну… — старший заметно мялся, словно не зная, стоит ли вообще что-то говорить. — Если верить её словам… я понимаю, что это глупость… да и откуда…

— Что именно? Кто это был?

— Знаете, мне в молодости довелось служить во флоте… эта женщина говорит, что она видела бойца самойи. Но этого не может…

И тут он словно проглотил язык, увидев Литарни.

Лиона нахмурилась, косо глянула на служанку, ни говоря ни слова выбралась из толпы и направилась к паланкину. Всю обратную дорогу и остаток дня она о чём-то размышляла, не обменявшись с близкими и десятком слов, Литарни же не услышала в свою сторону вообще ни единого.

Перед самым сном Лиона вспомнила, что забыла про клеймо. Управляющий в ответ на напоминание коротко кивнул и удалился.

Утро было на редкость жарким, с юго-востока дул иссушающий ветер пустыни, узкие улочки Сонтиса к полудню словно погрузились в раскалённое горнило. Лиона лениво потягивалась в постели, проснувшись от того гвалта, что могут устроить только два десятка невольников, которых отправили под самыми окнами постригать кусты. От вчерашних мрачных мыслей осталась небольшая головная боль, но усталости как не бывало, так что Лиона решила не сдаваться и продолжить сегодня попытки сделать из самойи хорошую служанку. Зачем это ей понадобилось, она не задумывалась, в этом уже была солидная доля простого азарта, так что, морщась от неловких движений домовой невольницы, которая расчёсывала ей волосы, и непрекращающихся криков челяди за окном, Лиона ещё раз тщательно продумала план на день. Судя по всё усиливавшейся жаре, прогулки на сегодня были противопоказаны, так что культурная программа виделась исключительно камерной, однако и в этом была своя польза.

Отказавшись от предложенного ей завтрака, девушка побежала вниз. Найти Литарни оказалось непросто, управляющий живо воспользовался видимым охлаждением молодой хозяйки к новой служанке и услал ту на задний двор, где дал задание чистить к обеду варёных рачков — занятие на такой жаре весьма неприятное. Лиона не обратила на его неодобрительное качание головой ровным счётом никакого внимания, буквально втащив невольницу в дом. Лиона с удовлетворением заметила намазанный жиром свежий ожог клейма под левым ухом. Ага.

Пока инородица мыла руки и переодевалась в домашнее, Лиона принялась воплощать в жизнь задуманный план. Когда Литарни прибежала в комнату госпожи, та предстала перед ней восседающей в кресле с книгой в руках. Казалось, она была настолько увлечена чтением, что даже не заметила появления служанки. Однако только Литарни покойно сложила ладони на животе и замерла в обычном для слуг оцепенении, Лиона подняла глаза и повелительно произнесла:

— Ну, подойди.

— Да, госпожа.

— Литарни, я хочу, чтобы мои слуги разделяли со мной мои увлечения. Я не хочу всю жизнь находиться в обществе малограмотных неучей.

— Я с вами совсем согласная, такое окружение не доставит вам удовольствия.

Лиона силилась услышать в ответе хоть одну оспаривающую нотку, но ничего подобного не было и в помине.

— Так вот, знаешь ли ты, что это такое? — И она указала на раскрытый на коленях том.

— Это кодекс… рукописная книга в переплёте, моя госпожа.

— Славно, так может, ты и грамоте обучена?

Повисла пауза. Литарни медлила с ответом, Лиона её разгадывала.

— Нет, госпожа, ваши письмена мне не известны. У нас это делается иначе.

Лиона снова не сдержалась и возмущённо фыркнула в ответ.

— «У вас». Мало ли, что у вас. Запомни, я не потерплю возле себя некультурную деревенщину. Хорошая служанка в доме должна быть наравне с хозяйкой. Так вот, я тебя буду сейчас учить, как ты выразилась, «нашим письменам», а ты знай слушай. Поняла?

Помедли Литарни с ответом хоть на миг дольше, Лиона снова заподозрила бы в служанке что-то… неладное. Но глаза были опущены долу, и голос был так же полон смирения и послушания:

— Да, госпожа, это слишком большая честь для меня.

Сомневаться не приходилось. Все эти невероятные слухи о самойи были чистой воды бредом полоумных матросов. Как вообще можно такому верить!

— Смотри сюда, да запоминай покрепче! Вот это прописная литера «ар», а это — «вы», видишь?

Лиона наблюдала за выражением лица служанки, вглядывающейся в незнакомые символы и всё ждала, ждала, когда же на этом лице проступит выражение непонимания, отупелого безразличия, замешанного на тяжёлых буднях невольницы. Но нет. Литарни смотрела прямо, её глаза были спокойны и осмысленны. Да-а…

Не так уж она проста, эта инородица, и не зря Лиона затеяла весь этот театр.

Над книгой они просидели две битых однёшки, уж жара спала, но действо не прекращалось — то ли ученица попалась не бесталанная, то ли «письмена» старого Царства действительно были простыми в изучении, запоминание литер перешло в чтение книги (то оказалась «Красная плакида» Это Лорессы, сказителя, невероятно популярного в высшем свете Сонтиса), Лиона вслух и с выражением декламировала чарующие периоды, Литарни слушала. Потом как-то само собой они перешли к обсуждению какого-то особо тонкого места, Лиона не заметила, как принялась спорить со своей собственной невольницей о том, как следует его трактовать…

Девушка тряхнула головой. Или ей всё это только показалось? Литарни молча держала в руках книгу и тихо, чуть шевеля губами, водила пальцем по строчкам, сим видом в меру таланта изображая усердие.

«Почудится же такое!»

Лиона осторожно встала, отошла в другой угол комнаты, в задумчивости поводила пальцами по краю книжной полки, но ничего так и не выбрала.

— Ладно.

Литарни вскочила, каким-то судорожным движением спрятала книгу за спиной, мелко, каким-то неловким движением поклонилась.

— Да, госпожа.

— Хватит на сегодня. Иди, работа не ждёт!

Литарни сделала движение положить книгу обратно на кресло, но потом повернулась к хозяйке и тихо-тихо попросила:

— А можно… я это пока… оставлю у себя?

Лиона снова фыркнула, но почему-то не последовала первому порыву и не выгнала, как собиралась, служанку вон.

— Ладно. И вот что… я сейчас отправляюсь в город, а ты пока оставайся. Посиди тут… почитай.

Лиона не расслышала ответа, она уже была занята своими мыслями и выглядела чем-то страшно заинтересовавшейся.

Её появление было настолько неожиданным, что управляющий, которого оторвали от ужина, не скрываясь, таращился на неё выпученными глазами. Лиона подозревала, что её вояж по невольничьему рынку без отца может вызвать подобную реакцию, но ей было всё равно, что скажут другие. Её уже захватил азарт.

Разговор с управляющим получился странным, он больше походил на допрос, пришлось его даже припугнуть отцом. Казалось, одно упоминание самойи подействовало на него, как захлопнувшийся на ноге капкан. Его глаза стали потерянными, забитыми. Кто из них был чьим тюремщиком?!

— Замечал ли ты какие-нибудь ещё странности в её поведении?

— Что?… Госпожа, я не… я не понимаю.

Лиона потратила на этого олуха чуть не три двушки, даже взмокла от возмущения. Из него следовало бы вытягивать слова раскалёнными клещами, думала она, пытаясь поправить окончательно испорченную во всей этой беготне причёску. Толку почти никакого, но она узнала главное — название корабля.

День обещал оказаться очень долгим. Но девушка не позволяла себе расслабляться, завтра у неё может не хватить настойчивости, сегодняшнее же раздражение — только ей на пользу.

Путь от невольничьих помостов через беднейшие районы Сонтиса в порт занял все пол-однёшки, так что Лиона вдосталь успела наглотаться уличной пыли. Жара угнездилась под платьем раскалённой топкой, лай собак звенел в ушах, гортанные крики погонщиков не давали думать. Но не возвращаться же.

В порту её ждала удача — «Лиссада», старая страшная невольничья галера, покачивалась на волнах у причала. Ждать на этом припёке лодку и гребцов — лучше умереть в душном паланкине.

— Эй, человек!

Скучающий гребец из шлюпочной команды пожал плечами и повёл благородную леди по сходням — к капитану.

— Чего?

Лиона уже засомневалась, туда ли она вообще попала. Или, может, управляющий что наврал со страху. Капитан на её словесный поток никак не реагировал, всё рассматривал, не мигая, её руки в белых перчатках.

— Зачем вам это всё?

Что значит, зачем?! Да как ты смеешь задавать такие вопросы?!

— О, пусть благородная леди не волнуется, мне просто любопытно. Самойи, говорите… знавал я такой народ, ой, знавал…

Так чего же он молчит, когда его прямо спрашивают?

— Знаете, всё дело в том, что я не настолько сошёл с ума, чтобы возить в Сонтис самойи. Я, додтово проклятье, враз-зараз новый капитан этой галеры, прошлый куда-то делся, запил, что ли. А меня перевели сюда с другого корабля, чего уж там лукавить, не за особые заслуги. То есть, вам нужен явно не я. Однако я могу удостовериться в записях…

Ещё битую однёшку, два дрянных коктейля и одну вполне приличную ледяную грушу спустя капитан с абсолютным спокойствием всё листал какие-то толстенные корабельные книги, Лиона умирала от жары.

— Хм, вы были правы. Мой предшественник на этом мостике был не слишком умён.

Что он этим хочет сказать?

— Да как вам объяснить… случись вам разок их увидеть, вы бы не задавали таких вопросов.

Смешно! Она же каждый день…

— И всё-таки, госпожа, я очень ценю вашу компанию, но ежели вы узнали, что желали, то я бы предпочёл с вами расстаться, кроме обиды, скоро отплытие, и дела не ждут…

Лиона покинула борт «Лиссады», раздражённая — как было ничего непонятно, так и осталось, но, вместе с тем, всего-то и следовало, что узнать, где живёт сейчас старый капитан этой лоханки. Лиона стиснула зубы и направилась в директорат, чьё здание находилось тут неподалёку.

Выставлять её с корабля таким бесцеремонным образом было настоящим свинством, но с этим она успеет разобраться позже.

Найти прежнего капитана «Лиссады» оказалось непросто. Небольшой домик, указанный в бумагах, был расположен под самыми стенами Сонтиса — спрятавшаяся под кронами деревьев потёртая хибара, жуткое место для жизни приличного человека, но, видимо, неплохое укрытие для изрядно пьющего морехода, ушедшего на покой.

Лиона решительно постучала, колокольчика у двери не наблюдалось.

Было слышно, как позади вяло переругиваются носильщики, проклинавшие не желающую спадать жару. Лиона брезгливо повела плечами и опять постучала. Да есть там внутри кто, или нет?

— Кто там?

— Грозная Истрата, вы дома!

Человек, выглянувший из-за двери, ничуть не походил на капитана, но что-то подсказало Лионе, что всё-таки это был он.

— На Истрату что-то не очень тянете. Что вы хотели, высокородная?

Голос был ну очень недовольный, но Лионе было всё равно.

— Мне сообщили про это место в портовом директорате. Это ведь вы раньше были капитаном на «Лиссаде»?

Мужчина внимательно посмотрел на неё, на носильщиков, на паланкин, потом снова на неё. Нехотя посторонился, пропуская внутрь. Когда позади Лионы закрылась дверь, она вздрогнула, как будто это была дверь склепа, и закрылась она навсегда.

Когда глаза привыкли к царившему здесь полумраку, Лиона наконец смогла рассмотреть обстановку, да и самого хозяина, поподробнее. Согнутая словно под непомерной ношей фигура прекрасно гармонировала с запыленными предметами мебели и валяющимися как попало вещами. Капитан привёл её в комнату, некогда считавшуюся гостиной, однако сейчас пришедшую в запустение. Помявшись между плесневеющих кресел, капитан остановился у самого пристойно выглядящего из них.

— Присаживайтесь, у нас по-простому…

— Да я уж вижу, — Лиона осторожно, на самый край, присела. — Вы можете ответить на пару вопросов?

— Коли я вас сюда пустил…

Лиона ещё раз пристально взглянула ему в глаза. Кто знает, чего можно ожидать от такого душегуба?

— Вы были капитаном «Лиссады», когда она в прошлый раз возвращалась с грузом невольников от восточного побережья?

— Да, высокородная, было дело.

— И кого же вы везли, капитан?

— Сотню предателей-минлов, с ними полторы сотни их женщин, не считано детей, сорок штук сильных и здоровых иронцев, эти, понятно, без жён и детей, иначе с ними нельзя. Хотя… я понимаю, кто конкретно вас интересует, у нас на борту была самойи.

— Что вы можете про неё сказать, была ли это обычная невольница? Известно ли вам о ней что-нибудь существенное?

Капитан пожевал тонкими губами, он явно раздумывал — соврать или сказать правду. Приняв спустя мгновение какое-то решение, уселся в кресло, пылившееся напротив, вцепился пальцами в полу своей одежды, замер.

— Что вам сказать… Вы, должно быть, уже и сами знаете, какие они, самойи, нашей-то хиленькой команде нипочём такого невольника не заполучить, дажеесли бы очень захотелось. Один боец этого племени, побери их Истарта, способен быть трудным противником для целой команды элитного галиона Царства. Они… они страшные враги.

Капитан осторожно, едва касаясь пальцами, почесал затылок. Будто опасался собственного прикосновения.

— Оказалась у нас на борту сама, просто однажды появилась в гурте других невольников, так же тщательно прикованная к идущей вдоль стены цепи, и никто — ни другие невольники, ни команда — не заметил, как и когда это произошло. А потом… вы знаете, слухи о самойи последнее время в Царстве ходят дурные, это ещё со времён Союза, но на деле с этой расой наши люди редко сталкиваются… другое дело — опытные моряки южного направления. На корабле сразу поднялся ропот. Что делать — непонятно, однако продолжать рейс с такими попутчиком желающих было мало. На следующее утро самые ярые крикуны просто исчезли. И опять никто не мог понять, как это случилось, да только, вы будете удивлены, — капитан натужно рассмеялся, — больше никто и слова против присутствия самойи на борту не проронил за всю дорогу.

Капитан немного помолчал.

— И вы знаете, какое странное нас всех преследовало ощущение. Вот — невольница из дикарей, пустой апатичный взгляд, и прикрикнешь ведь на неё, пнёшь, если надо… после третьей бутылки поневоле становишься смелей. И ничего. Как будто так и должно быть. Обычная такая невольница…

Лиона почувствовала, как по её коже пробежала ледяная волна. Литарни, невольница-служанка…

— Как дошли до Сонтиса, я уж и не помню, да только я с такой скоростью от неё избавился, что аж воздух свистел. Мои люди никогда не бегали по палубе с такой прытью!

Он замолчал, утёр мокрые губы тыльной стороной ладони, осмотрелся, потом снова, почти заискивающе, взглянул в глаза Лионе.

— Вы не поверите, ещё две седмицы я никак не мог осознать, во что же меня такое угораздило вляпаться. Глаза мне раскрыл один слух, что начал бродить по Сонтису… люди болтали, что де одному геройскому кораблю удалось не только захватить, но и живьём доставить в пределы Царства саму дочь-наследницу вождя грозных самойи, и теперь, верно, её будут под строжайшей охраной держать в качестве гаранта лояльности этих бесов на дальнем восточном побережье. Когда до меня дошло, что этот корабль — мой, а дочь-наследница это… я собрал свои вещички и уволился ко всем трёпаным демонам с флота, вот и вся история. Теперь сижу здесь и жду. Впрочем, уже безо всякой надежды на спасение. От них не спрятаться…

Лиона смотрела на него, как на сумасшедшего.

— Не верите? Что ж, ваше право, да только я скажу вам одну вещь — слухи о кораблях самойи, рыщущих где-то рядом, могут оказаться и полным враньём, да только невольница эта… погодите… только не говорите мне, что…

— Да, отец приобрёл самойи для нашего дома, она выполняет у нас обязанности служанки и до сих пор ни словом…

Капитан вскочил с кресла, даже в этом полумраке была отчётливо различима залившая его бледность.

— Додтово проклятие… В-ваш отец… приобрёл?!

— Да!!!

Лиона выкрикнула это слово, будто оправдываясь.

— О-о-о… Ну какова! Девочка, ты не понимаешь, с чем имеешь дело! Да она шевельнула пальцем, раз — и вы её «купили», верно? Смотрит в пол и вопросики иногда задаёт?!

Лиона уже стояла, не зная, что и сказать.

— Вот что. Сейчас же — вон из моего дома. Поймите простую вещь — я всё ещё надеюсь умереть в своей постели, тихо и нескоро. Ясно? Постарайтесь и вы как можно быстрее и незаметнее уехать из Сонтиса, это ваш последний шанс… А, не хотите понимать, не надо… Я знать вас всех не знаю. Ну же! Вон!!!

Эхо этого крика заметалось по дому, вынесло вконец потерявшуюся Лиону из пыльного сумрака на залитый жарой предзакатной Кзаррой двор. Безумие, царившее под этой крышей, не должно было коснуться её сознания. Никогда!

Паланкин привычно затрясся в направлении Верхнего Сонтиса. Девушка в задумчивости вертела между пальцами собственный локон. Было так странно вновь и вновь прокручивать в голове эти безумные слова…

Надо же, придёт такое в голову, Литарни, оказывается — дочь-наследница?! Полный бред. Вот так наслушаешься чужой ереси и вправду начнёшь подозревать всех вокруг в заговоре против короны.

Оказалась она у нас на борту сама, просто однажды появилась.

Что же это такое получается, она, поднаторевшая в политике высшего света Царства, дочь сенатора, обычно видящая человека насквозь — и сумела всё-таки ошибиться? Человека… человека… Знаете, какие они, самойи… Литарни — не человек, подумай об этом, глупая девчонка.

Что Лиона знала о своей служанке? Ровным счётом ничего, то есть — за исключением того, что та сама удосужилась выдать. Несколько дней, всего несколько дней… кто сказал, что ты хоть что-то успела узнать?

На проплывающих мимо улицах Сонтиса быстро темнело, страхи с головой захлёстывали Лиону.

Вокруг мерещились призраки чёрных кораблей самойи, свистели клинки их воинов… Не исчезли ли её носильщики, как те люди с «Лиссады», не слышен ли это лишь топот их не нашедших упокоения теней? Куда несут её призраки?!

Лиона скрипнула зубами и постаралась всё-таки взять себя в руки. Нет, разве стоило так спешить, молодая леди, весь день мотаться по городу, чтоб вам потом вот такие страхи мерещиться начали.

Дом выглядел обычно, горели огни, по двору метались слуги.

Он сумасшедший, тот капитан — полный псих! И алкаш. И…

Лиона шла по дому, растерянно рассматривая проходящих мимо служанок, услышала голос отца — тот велел накрывать к ужину. Надо же, напугал-то как капитан этот… так ведь можно и самой с ума сойти.

Лиона тряхнула головой и уверенным шагом поднялась наверх. Она знала, что там встретит.

Посреди гостиной при свете одной-единственной свечи, шевеля губами и усердно водя указательным пальцем по строчкам, читала книгу инородица-рабыня. Кажется, она и не заметила, как за окнами прошёл день.

— Литарни, довольно на сегодня.

Служанка подняла глаза и тут же вскочила, разглядев в трепыхающемся неверном свете хозяйку.

— Скоро ужин, тебе ещё нужно будет прислуживать за столом. Беги, переоденься.

— Спасибо, госпожа, — Литарни уже мчалась, перепрыгивая через три ступеньки, по лестнице. Оставленная ею книга осталась лежать раскрытой у кресла на столике. Почти прогоревшая свеча не желала гаснуть, задуть её удалось лишь с третьего раза.

Лиона на ощупь поставила книгу обратно и пошла привести себя в порядок к ужину. Разговоры-разговоры, лишь спустя долгую однёшку ей удалось, наконец, заснуть.

Разбудила Лиону тишина.

Не открывая глаз, она вслушивалась в её тяжкие переливы, в эту извечную мелодию мёртвых вещей, чья суть не смела показываться лишь в присутствии хозяев реальности — разумных существ, но стоило им исчезнуть, раствориться в небытии, как тут же доисторическая, грозная музыка прорывалась навстречу разверзающимся небесам и молчаливым звёздам.

Звёзды же, как всегда, безучастно взирали на творящееся в их мерцающем свете пред ликом Иторы-Матери.

Лиона поднялась, пытаясь сообразить, что же такое заставило прервать её глубокий усталый сон, натянула через голову прохладную сорочку — та тут же стала влажной от пота. Пошарила ладонью по столику, каминной полке — ни восковых палочек, ни свечи. Ночь была тёмная, и за полуприкрытыми гардинами царила кромешная тьма. Звать служанку не стоило — отца только разбудишь, да и вообще… придётся двигаться ощупью.

Большая комната напротив лестницы. Теплота ещё не остывшего мрамора под ногами, едва различимые мельтешащие отсветы на стенах, где-то на другой стороне неплотно прикрыты ставни. Дом спит, но следы его жителей продолжают жить своей жизнью — Лиона почувствовала влагу чего-то липкого, разлитого по полу. Ну, она утром кому-то устроит! Безобразие.

Вот и лестница, изгиб широких перил, под ногами шелковистое прикосновение дорогого ковра. Лиона осторожно, шаг за шагом ощупывая ступеньки, спустилась на один пролёт вниз и вдруг почувствовала ладонью то же, что и раньше наверху. Липкая субстанция была наляпана на перилах, её же чувствовали холодеющие ступни, она была повсюду…

Осторожно, недоверчиво поднеся испачканные пальцы к глазам, Лиона попыталась разглядеть хоть что-нибудь… непроглядная чернота покрывала кончики пальцев, странная густая жидкость имела солоноватый привкус и запах, отдающий металлом… она была ещё тёплой, но уже начинала густеть.

Волосы зашевелились на голове Лионы, всё тело затряслось, не желая быть участником этого кошмара. Ковёр под ногами был пропитан кровью. Перила и стены вокруг были забрызганы. Сама того не замечая, Лиона оказалась вымазанной с головы до ног.

Девушка с напряжённым упорством не оставляла попытки оттереть чужую кровь своей некогда белоснежной сорочкой. Великий Ксер, прости мне грехи мои да избавь меня от наваждения ужасного, невыносимого!

Властный голос зазвучал где-то позади неё, говорившая оставалась на верхней площадке лестницы. Это был голос Литарни, неузнаваемо изменившийся, сильный, грозный, но то был именно её голос. Ибо сейчас она пожелала быть узнанной.

— Спрашиваешь себя, высокородная, что такого совершила ты, чтобы быть подвергнутой столь жестокой каре? Ты спасла бедняжку невольницу от неминуемой смерти, ты была к ней добра, ты не заставляла её заниматься чёрной работой, ты даже учила её читать ваши книги… ты не поняла ничего.

Чёрная тень пронеслась мимо неё, отдавшись в опустошённом сознании лишь дуновением ветра. Что-то толкнуло её вперёд, туда, где сама собой распахивалась ставня, отворяя путь мельтешащим бликам, что жили до того лишь на самом краю сознания.

Сонтис тонул в океане огня. Полыхали виллы, склады, лачуги, храмы, горели невольничьи рынки, занимался порт. Всё происходило в гробовом молчании, под аккомпанемент треска рушащихся перекрытий. Ни единого крика под чёрным жирным от копоти небом.

— Вы все жили одним — отнимая свободу у других, и ставя себя, свои утехи, свои желания, свою гордыню превыше всего. Ты хотела от капитана ответов на свои вопросы. Я дам тебе их. Мы пришли сюда затем, чтобы отобрать у вас право властвовать. Хозяева мертвы, рабы спят, чтобы проснуться утром свободными, им дано право самим выбрать, становиться ли новыми хозяевами этой земли или сделать так, чтобы здесь больше не было вообще ничего. Начало конца Царства Белого и Алого положено здесь, на пепелище Стоглавого Сонтиса. Будет и продолжение. Ментис должен лишиться своего Двора. Таллий пусть торгует рыбой. Так будет.

Лиона не могла отвести взгляда от этого фонтана возносящихся в небо искр, от чёрных призрачных кораблей, что стройным ордером покидали гавань Сонтиса. Она чувствовала, как коченеют пальцы на руках.

Тень за спиной не спешила её покидать. По поле Иторы Всеблагой у них впереди была целая вечность.

***

Твердыня Гон Шен вновь набрякла знакомым нарывом. Это чуяли Древние, это слышали Боги, это било в набат над ухом каждого пред ликом Иторы, кто был способен услышать.

И только люди оставались глухи к тому набату.

Те единственные, кого это в действительности касалось.

Люди Средины, Пришельцы Иторы. Все они. Беженцы разрушенного Царства, подданные Империи и обеих Тиссали, вассалы Загорья, граждане Марки, вольные кочевники харудских степей, рыбаки и охотники, крестьяне и солдаты, пастухи и ткачи. Каждый из них мог слышать зов Проклятия, но не желал его слышать.

Иные из них, скрученные нутряным страхом перед Богами, хоть и были способны принять этот зов, да только ещё больше страшились, попав в неизбежную западню великих сил и малых возможностей. Что им был тот зов? Обещание нового безумия, неизведанных страданий, пусть в довесок и к неведомым доселе силам, что могли бы помочь в их вечной борьбе за собственный рассудок. Нет, им и правда лучше было спрятаться, не соваться в это пекло.

И потому нарыв в недрах Пика Тирен продолжал зреть.

Лишь один человек каждый день оглядывался на этот нутряной свет, который был различим даже сквозь закрытые веки. И один он бежал от него, не оглядываясь, всё дальше и дальше, на юг, к чужинским местам, в земли нелюдских племён.

О, он знал, что скрывается в этом сокровенном жаре.

Это он давным-давно запалил этот огонь, это он некогда поднёс кресало к собственному сердцу и раздул там пламя, что сжигало целые народы в собственном горниле.

То, что яростные самойи сотворили два круга назад с Царством, он не раз проделывал самолично, так что содрогалась сама Средина. И, в отличие от заигравшихся в отмщение инородцев, он-то знал, что делает, и был в своём праве. Царям и вождям вообще многое прощается, и не в правилах Иторы Многоликой вмешиваться в дела своих неразумных детей.

Он воздвигал государства и повергал их во прах, он возводил твердыни и обрушивал их на головы восставшим против его власти.

О, он был жесток.

Жесток, как этот тлеющий огонь.

Временами его боялись сами Боги.

Он же теперь не способен даже просто оглянуться без ощущения подступающей волны ужаса, мгновенно скручивающего его нутро.

Смешно, он смог избежать уготованной ему участи, и на самом деле Проклятие ему уже нипочём. Но снова став человеком, он вновь обрёл и обычные человеческие слабости.

Любовь к уюту, желание вкусно поесть и хорошо поспать, пригреть у себя на груди юную чаровницу и прикормить бродячего пса. Завести дом, семью, состариться и умереть.

И ни о чём из этого он не мог себе позволить даже помыслить.

Потому что перед глазами его продолжали стоять пылающие крепости и запруженные трупами реки. Они не желали истираться из его памяти за прошедшие века.

А значит, ему остаётся одно — бежать, бежать, куда глаза глядят.

И он бежал, пока не упёрся в тёплые воды Южного моря, здесь бы выменять долблёнку на торжище местных племён, и продолжить путь в неизведанное, навстречу свирепым тропическим штормам, там бы и сгинуть.

Если бы это помогло. Попытки были бесполезны.

Его уже неоднократно возвращало, что-то он ещё был должен Матери-Иторе, какие-то из толстого фолианта старых долгов всё не отпускали.

Значит, бежать дальше не получится. Будем пережидать здесь, в глубине самого глубокого и сырого грота, каких много под высоким береговым обрывом. Свернуться комком обессилевшей плоти в промозглой темноте и ждать, пока нарыв созреет и лопнет, пока тебя не отпустит невыносимая, губительная жажда власти, которая достанет даже здесь, за тысяч селиг от Пика Тирен.

Потому что однажды сыщется тот, кто возьмёт этот груз на себя, сумеет решить загадку Подарка, не наполняя новых кровавых морей и не выстраивая новых гекатомб из принесённых на алтарь знамения человеческих жизней.

И тогда нужно будет вернуться.

Хоть бы это случилось скорее.

Кто-то сказал — Итора многолика и всемилостива, не дарует Она ноши сверх того, что ты сам способен вынести, при этом не требует ни даров, ни подношений, только чуткого слуха и открытого сердца.

Но взывать к Ней следует лишь по Её собственной непреклонной воле.