Пушки и колокола

Роман Злотников, 2016

Николай Булыцкий, обыкновенный школьный учитель из нашего времени, оказавшись в XIV веке, успешно совершил там промышленную революцию. А заодно привлек к Московскому княжеству нежелательное внимание могущественных соседей. Кто отныне станет Великим князем всея Руси? Честолюбивый Витовт Кейстутович, коварный Ягайло Ольгердович или все-таки суровый Иван Дмитриевич Донской? На карту поставлено будущее Московского княжества. Сумеет ли Русь при помощи современных технологий противостоять средневековым агрессорам?..

Глава 3

Впервые, наверное, со времени попадания в прошлое Булыцкий почувствовал себя как дома. Здесь, на импровизированной трибуне, наблюдая за первой в истории человечества футбольной баталией двух подготовленных им же команд во главе с Василием Дмитриевичем, с одной стороны, и сыном кузнеца Гойко^[35] — с другой.

Ладные ребятки. Горластые, сообразительные, амбициозные. Гойку, вон, Николай Сергеевич поперву старшим в артель по производству валенок готовил, да приметил, что тот и здоровьем задался, и смекалкой. А главное — все ему мало. Нового только и успевай подавать; и ведь все как орешки щелкает! Освоил технологию производства валенок да других обучил и расставил — так и скучно ему сделалось. Николай Сергеевич чутьем преподавательским выбрал его да решил парня во всех делах попробовать. И в литье, и в производствах диковин, наблюдая: а к чему же пристроить лучше. Впрочем, тот, новые дела осваивая, и старых не бросал, везде поспевая. Вот как дал князь добро на организацию потешных команд, так и сразу позвал Булыцкий паренька. А что, мол, выйдет из затеи той?

И ведь неплохо получилось-то! Княжич, рассказы про военачальников великих слушая, все старательно запоминал, а запоминая — и выводы делал. А сделав, в играх начал комбинации какие-то придумывать, и так и эдак пацанву расставляя. А кому с ним тягаться? А некому, как оказалось. Вот Гойке и поручил, команду доверив.

Тут долго, правда, не ладилось. Княжий сын все-таки. Как против него переть? Ух, сколько времени потратил трудовик, увещевая: «Игра то! Просто игра! Как… Как вон лапта! Ты, с княжичем если в лапту схлестнуться доведется, тоже в поддавки пойдешь?!» Гойко отрицательно мотнул головой.

— Ну так и ножной мяч; в чем разница?!

— Ну, то лапта, а то — мяч ножной, — озадаченно отвечал парень.

Поняв, что в лоб здесь не взять, Булыцкий по-другому пошел: просто начал учить премудростям игры да матчи устраивать, следя, чтобы и Васька, и Гойко обязательно в разных командах оказывались. Один раз, другой, третий. Входя во вкус и помаленьку вникая в правила, начал сын кузнеца осторожно народ переставлять, за игрой противника наблюдая. Оно ведь и самому потеха, и Ваське — интерес. Княжичу-то быстро наскучило голы клепать, противника беспомощного команду в пух и прах разбивая. А тут — на тебе: азарт просыпаться начал, как только с игроком достойным столкнулся. А с азартом и забывать пацанва стала про титулы-то. Ух, схватки тут начались!!!

Так, сперва на поле футбольном, затем — за партой начали собираться огонь-ребята, которых, под присмотром священнослужителя, обучал пенсионер наукам. Результат? Князя великого Московского гуртом спешили — раз! Вместе с будущим Великим князем Московским люди росли, способные воспринимать и развивать появившиеся стараниями Булыцкого технологии — два! Новый род регулярных войск создали — три! А еще — стараниями преподавателя земли Дмитрия Ивановича не иначе как Русь Великая звать стали, пусть бы и земель пока тех и малость самая! Но, как рассудил учитель, пускай с юношества привыкают да отчизной своей гордятся. В общем, и Булыцкому, чувством патриотизма переполненному, — радость и Дмитрию Донскому — отрада.

И вот теперь, сидя на стульце, облаченный в добротный тулуп зимний да в валенки ладные обутый, Николай Сергеевич с азартом наблюдал за игрой. Мяч, правда, не прыгучий совсем, ну да ребятне даже и такой — за радость. Вон, как гоняли задорно!

Устроившись поудобней, представил Николай Сергеевич себе, что он — дома, на кухне, в своем любимом кресле телек смотрит. И хорошо ему так стало! Разве чего и не хватало, так это кружки горячего крепкого чаю с травами. Терпкого и забористого! Ох, как стосковался пенсионер по напитку этому! И пусть взвары, которые сейчас пил учитель, были, конечно, полезней, да и во многом вкусней, а все равно: нет-нет, да просила душа чайку! Чтобы аж зубы сводило! Впрочем, то уже мелочи, и без которых можно было насладиться матчем, тем более что незадолго до этого послушал он отчет Гордейки, рассказавшего, что только в соседние княжества сторговали чугунков на неполных двести рублей! И при том, что на Восток еще и не отправлялись купцы! А раз так, то еще подарок: с легкой руки Великого князя Московского, довольного отчетом ключника, получил он полпуда пороха для пушкарей обучения.

Пацанва, о чем-то там своем перекрикиваясь, под восторженный рев собравшейся вокруг толпы гоняла по полю, тщетно пытаясь поразить ворота друг друга туго набитым тряпьем и сверху надежно обмотанным веревками тюфяком. С колокольни, отслеживая по движению солнца время, бесновался, болея за команду Гойки, Слободан. Даже князья, и те, поддавшись настроению, вовсю орали, подбадривая команду Василия Дмитриевича. Вот только закончилось все это не очень здорово. Уже перед самым ударом била, извещавшего о том, что время истекло, Гойко, ловко обыграв замешкавшегося защитника, точным ударом отправил мяч в «девятку». Ох и посерел князь, поняв, что команда отрока его проиграла. Ладно еще, Булыцкий вовремя увидал смену настроения правителя, да вклиниться поспешил.

— Дмитрий Иванович, игра это! Забава! Ты, князь, напрасно осерчал так!

— А не твоего ума забота, — бросил в ответ тот.

— Как не моего?! — поспешил встрять пенсионер, нутром своим почувствовав, что дело принимает опасный оборот. — Забаву ту я принес, и забота, стало быть, — моя. Ты, если осерчал за что, так и мне поперву предъяви!

— Что, Никола, лукавишь опять?! — с трудом сдерживая гнев, прошипел Донской.

— Да Бог с тобой, Дмитрий Иванович! — горячо перекрестился пожилой человек. — Вот он я, как есть перед тобой! Хоть раз обманул тебя?! Единожды хоть душою покривил?!

— Твоя радость, что нет!

— А чего недобр так? То, что Василия команду одолели, маешься?! Так и делов-то?! Сегодня…

— Я того пекусь, — грубо перебил его правитель, — что княжьего сына ремесловый без роду и племени обставил!

— А ты, князь, видать, хотел, чтобы только именем твоим победы доставались, а? — поняв, в чем дело, забыл про чин, вспылил преподаватель. — Вон, Мамая оно не испугало! В бой повел армию против твоей, хоть и не чингизид и ни Тохтамышу, ни, тем паче, тебе — не ровня! И не твоя ежели бы смекалка ратная, да отвага удалая, да не полк засадный, кто знает, как бы оно там сложилось!

И то, что Васька сейчас проиграл, то и ему наука на будущее: что не так сделал, да где чего попеременить в грядущих баталиях, смекать начнет! А простолюдин обставил, так я ли виноват?! Боярские отроки ни учиться не хотят, ни в полки?! Ко мне кто пришел, так и слава Богу! То, что ты отрока своего отдал, так и поклон тебе за то земной! — угомонившись, пенсионер в ноги поклонился правителю.

— А место свое не забыл, а?! — просипел в ответ Дмитрий Иванович. — Ты, кажись, тоже из безродных, чтобы на великого князя голос повышать!

— Да с пор недавних самому князю Московскому родственником прихожусь, — оскалился в ответ Николай Сергеевич. — По его же собственному наказу. Или забыл?!

— Да не запамятовал пока! А воля княжья сегодня одна, а завтра переиначиться может! Или не веришь?!

— Верю. Отчего же, — понимая, что снова погорячился, Булыцкий начал сбавлять обороты. — Только ты сам посуди, если с сызмальства приучать пацаненка к тому, что перед ним — все ниц без боя… А если Тохтамыш придет или хуже — Тимур? Я же за то пекусь, чтобы как лучше!

— Как князь скажет, так и лучше! — отрезал Дмитрий Иванович, разворачиваясь спиной и тем самым показывая: разговор окончен. — Васька! Васька, сюда поди! — окликнул он княжича. — Васька, где ты есть?! — гневно прикрикнул князь, однако, увидав отрока, что-то оживленно обсуждающего с Гойко, так же быстро успокоился. Ребята уже вовсю рисовали что-то на снегу, активно разбирая ход игры. Со всех сторон их уже облепили шумные футболисты. Активно жестикулируя, они настолько углубились в разбор, что и не услышали зова Дмитрия Ивановича.

— Вот видишь, князь, — почувствовав удобный момент, снова встрял Булыцкий. — Проиграл, так и то — наука. Ладно Гойке, а не Тохтамышу! Тот вон тоже не по годам смышлен. Все подметит, все приметит, да потом еще и пояснит! Сегодня так, а завтра, глядишь, и княжич одолеет.

— Ох, и лукав! — без сил развел руками Дмитрий Иванович. — Ох, и бестия самовольная!

— Покорным будь, кто знает, как бы оно там все обернулось, — поняв, что беда миновала, успокоился пришелец.

— Десять дней, и еще одна игра! — обрубил Донской. — Боярские, говоришь, не идут? Пришлю.

— Добро, князь, — склонился в ответ пенсионер и, выпрямившись, продолжил: — Прости, что поучать берусь, да я потому и в полки набираю безродных, что ратую за толк с людины. Хоть бы и род за спиной велик, а сам по себе дадон, то и толку? А как смышлен, ты ему хоть и ремесла поручи, а хоть и дружину. Сдюжит ведь да Руси во славу дела творить начнет.

— Лепо глаголишь, — ухмыльнулся князь. — Да только дела твои не всегда со словами сходятся.

— Будет порох. Ведать не ведаю, как да откуда, да все одно чую: будет!

— Так ты, мил человек, чтобы думка веселее шла, в порубе посиди денек-другой. Глядишь, что удумаешь, а? — оскалился князь, видимо, все еще держа злобу за проигрыш сына.

— Не мое про порох обещание было, но твоя воля, — выдохнул Николай Сергеевич. — А живот мой — в твоих руках.

— Твоя правда, — кивком подзывая скучающих рядом стражников, Донской коротко распорядился: — В поруб! Тулуп дайте, а то, неровен час, околеет прежде, чем пороху даст.

— Благодарю тебя, князь, — склонил голову Булыцкий.

Второй раз оказался пенсионер в земляном мешке, и не сказать, что это ему нравилось. И если первый раз — по дури собственной, да еще и хмелем подгоняемый, то теперь буквально на ровном месте. Ратуя за новинки, он вдруг оказался в капкане. Неспособный дать такой необходимый сейчас порох, он, сам того не желая, попал в немилость к Великому князю Московскому. И что самое паршивое, как выкрутиться — ведать не ведал Николай Сергеевич. Ну, не химик он! Не химик! Хотя князя это беспокоило меньше всего на свете.

Оказавшись один, он, чтобы скоротать время, принялся так и сяк прикидывать, как же ту головоломку разрешить. Хотя толку, конечно, было мало… Ведь если и были какие-то знания, то все равно они были на уровне обрывков из книги Жюля Верна да каких-то там случайных всплесков о том, что смесь сухой деревянной пыли и воздуха — смесь ох какая небезопасная! Вроде даже на каких-то там деревообрабатывающих комбинатах от этой пыли то ли пожары, то ли взрывы. А может, и не так все.

Тут еще и сон вспомнился — тот самый, где Сергий Радонежский что-то там про волю княжью рассказывал. Мол, исполнится, как четверых Иуд пути пересекутся. А кто таковые Иуды те, да откуда возьмутся, да что за воля, ну хоть убей — вспомнить не мог! А может, и сон тот — так, очередная муть воспаленного воображения. Может, и не было ничего, а он сам себя накрутил на ровном-то месте… Кутаясь все сильнее в тулуп, Булыцкий задремал.

— Никола! Никола! — привел его в чувства чей-то голос.

— А? — вздрогнул тот, мгновенно просыпаясь.

— Жив, соколик. Цел, милый. — Учитель тут же узнал голос Алены. Неведомо какими правдами и неправдами, она сумела пробиться к порубу и теперь, сдерживая душившие ее рыдания, звала супруга.

— Аленка! — Пенсионер попытался подскочить на ноги, но тут же со стоном повалился на холодный пол; затекшие от неудобного положения ноги отказались слушаться.

— Что с тобой, милый?!

— Затек весь, — проворчал тот, теперь уже медленно поднимаясь на ноги.

— Вишь, цел муженек твой! Князь беречь велел, — вклинился в разговор чей-то грубый голос. — Передавай харч свой да ступай себе с Богом.

— Хоть взглянуть на голубчика дозвольте! — взмолилась женщина.

— Вон, — в свете факела увидав лицо подковылявшего пенсионера, кивнул бородатый детина. — Гляди, да ступай себе. Князь хоть дозволил, да долго не велел.

— Ой, Никола! — едва завидев супруга, женщина едва не бросилась вниз, однако ее вовремя поймал за руку тот самый ратник.

— Не велено! — оскалился тот. — Меня в грех не вводи! Княжью волю исполняю, а что поверх нее, так и не мое дело. Дозволено харч оставить да повидаться, оставляй, а большего, прости, не положено, — смягчившись, закончил мужик.

— Отведай, соколик, — растирая слезы по щекам, верная супруга опустила вниз котомку с теплым изнутри кувшином. — Согрейся. Тверд говорит: недолго тебе здесь маяться. Ну и слава Богу. Без тебя-то и на душе — тоска и в сердце — боль, — сбивчиво, торопливо, словно бы опасаясь чего забыть, тараторила супруга.

— Передала, и ладно, — мягко отстранил ее стражник. — Ступай домой. Ступай, — возвращая назад потревоженные бревна, прокряхтел детина. — Скоро уж муженек твой вернется. Не кручинься почем зря. Сам князь говаривал, что ненадолго это, — продолжал тот утешать страдалицу.

Вздохнув, Николай Сергеевич принялся на ощупь изучать содержимое котомки. Помимо деревянной ложки, кувшина с теплыми боками заботливая Аленка положила в котомку краюху хлеба, пару лучин, кусок бересты и огниво. Чуть помаявшись и подпалив берестяную заготовку, а от нее — лучину, пенсионер принялся за трапезу. Там, отужинав и пригревшись, снова заснул. Впрочем, и в этот раз ему не дали поспать, достаточно бесцеремонно разбудив посреди ночи.

— Ну, Никола, — наверху его уже поджидал Дмитрий Донской, — любо в порубе сидеть?

— Не любо, — ежась от холода, мотнул головой учитель.

— Другой раз уже вольницы такой не будет: женка с харчем, тулуп. Сразумел, о чем я?

— Сразумел, — кивнул пожилой человек.

— Домой его, — развернувшись, князь кивнул стражникам, стерегшим яму. — Нехай отогревается.

Придя домой, Булыцкий без сил упал на лавку и, как был, в одежде разом провалился в сон, очнувшись раз лишь: когда Никодим со Жданом перетаскивали его на заботливо расстеленную Аленкой кровать.

Мягкая перина^[36] не умягчила беспокойного сна. Опять, как и по осени, кошмары мучить начали пожилого человека. Туман, волхв, читающий непонятные заклинания, и тень неизвестного, поджидающего пенсионера за каждым углом и за складками длинного не то плаща, не то накидки, не то рясы прячущего отточенный до блеска нож. И как ты ни бейся, и куда ты ни беги — все равно не спрятаться от него было. Всю ночь ворочался, а наутро, как очнулся, так совсем себя разбитым почувствовал. Настолько, что и подняться не смог, а так и остался лежать, то и дело проваливаясь в тяжкое забытье.

— Поднимайся, Никола, — подсела рядышком Аленка. — Я баньку с утра стопить наказала; как раз самый жар. Ступай, смой с себя сор да усталость. Я отваров наготовила из тех, что от Евпраксии^[37] остались; хвори разом отпустят. Ступай, — мягко улыбнулась она мужу. — И я скоро подойду.

С трудом поднявшись и вяло переставляя ноги, Булыцкий поплелся к небольшому срубу, стоявшему рядом с домом. Баня. Русская. Гордость Николая Сергеевича, отказавшегося от посещения общественной посадской, а повелевшего отдельную срубить на своей земле рядышком с домом. Так, чтобы после мытья сразу же в тепло родных стен! Поухмылялись тогда над ним, да попусту. Потом же и на поклон приходить начали вчерашние высмеятели: мол, Николай Сергеевич, дозвольте попариться? Пускал, конечно. Жалко, что ли? Да и сам время от времени присоединялся. Оно и веничками грязь с усталостью выбить — дело доброе. Особенно если кто на себя растопку возьмет. Ну и послушать, о чем люд гутарит да как живет. Опять же самолюбие потешить; ведь обратил внимание трудовик, что мужики-то бельишко исподнее-то приняли, найдя, похоже, ладным его.

Вот и теперь, едва только пригревшись, расслабился, как дверка раздевальни приоткрылась, и внутрь скользнула Аленка. Ловко обогнув пышущий жаром очаг^[38], она присела на мостки.

— Не кручинься, — припав к плечу мужа, прошептала она. — Печаль — грех великий, хворями караемый. Все, что делается, то и слава Богу. Хвалу воздай да как щепь плыви себе по течению, — прошептав это, женщина резко поднялась на ноги и, зачерпнув из одной из трех заготовленных заранее бадеек, щедро полила докрасна раскаленные камни.

Ух, как пар взвился! Секунда, и вот он уже плотным жарким одеялом расстелился по телу пожилого человека. В нос ударил густой запах разнотравья, среди которых пришелец разом признал терпкую полынь и вязкий хмель.

— Ты, Никола, — Алена опустилась на колени рядом с мужем и, вымочив в том же отваре лубяной пучок, принялась поливать спину супруга, — дел ладных множество несчетное сотворил, а еще боле грезишь. А ведь и десятину не всякому сдюжить дано из того, что ты уже сладил. А ты все бежишь и бежишь, — мягкими движениями массируя спину и плечи мужчины, продолжала она. — Так и не приметишь много. — Липовый лубок скользил по коже, расслабляя мышцы. — Ты не серчай, да муж, хоть и голова, да все одно без женки рядом — что холм в поле чистом: могуч, широк, но одинок. Как женка рядом, так и лад приходит. Вон, кто из мужей поумнее, так те и к женщинам своим прислушиваются, хотя бы и не на людях. Кто поглупее, так те и Бога не побоявшись, рукоприкладством грешат. У купцов знатных да бояр грозных, а паче у князей великих вон жены в уважении да почете. А как у смердов, так и — беда, — негромко продолжала она.

— Ты все к чему это? — снизу вверх поглядев на женщину, простонал трудовик.

— А к тому, — оскалилась в какой-то неестественно-колдовской улыбке, ответила та, — что женили тебя тож не просто так! Князю секрет тот ведом, как и то, на что ему ты. Под крылом Руси Московской объединить земли соседние да правителем единоличным стать, за родом своим власть навеки закрепив.

— А я при чем здесь? А ты?

— Да при том, что твоими словами мечты князя о единовластии в дела сотворяться начали. Твоими заботами — и орудия, и науки, стращать строптивых. Так, плода сладкого вкусив, уж и остановиться — беда. Еще Дмитрию Ивановичу надобно. А удачи мужьи то ведь и жены доброй заслуга; муж, он что малец. Холить, лелеять и баловать надобно бы. А без того всего — тьфу — человечишко пропащий.

— Ох и умна же ты, колдовка, — вдохнув чуть глубже насыщенного раскаленным паром воздуха, пожилой человек закашлялся.

— Мужа стезя — подвиги великие вершить, жены — огонь в мужике своем поддерживать да на свершения великие сподвигать.

— Откуда же мудрость твоя, Аленка? — потянув руку к упругой женкиной груди, выдохнул Николай Сергеевич. Вместо ответа женщина поднялась на ноги, и, взяв в руки веник, словно опахалом, начала обмахивать им учителя, нагоняя жар.

— Не торопись, Никола, успеется, — улыбнулась в ответ та. — Ты сейчас слушай, что говорят тебе, да запоминай. А паче благодари, что есть кому теперь за тобой приглядывать да от сумасбродства твоего же оберегать. Ты, муж мой, — резко распластав тяжелый веник по спине прогнувшегося мужчины, продолжала та, — яхонт добрый. Так, и камень драгоценный в руках одного мастера погибнет, а у другого — еще дороже станет. Князю же самые бесценные камни надобны бы.

Растерявшийся от такого, Булыцкий ничего не отвечал, лишь, то и дело теряя чувство реальности, наблюдал за действиями супруги, порою даже сомневаясь: а обычная ли она женщина вообще или ведьма какая, вещи непростые глаголящая. И настолько все это необычно было, что ни холод даже отрезвляющий снега, в который падал Николай Сергеевич между лупцеваниями вениками, ни кваса бодрящего свежесть не могли вернуть ощущение реальности. Хотя, казалось бы, — баня простая.

Уже закончив и в дом войдя, тяжко повалился на скамью. Тут же, словно по волшебству, перед ним возникли чаши с душистым липовым отваром да с медом, а за стол, прямо напротив мужа, села раскрасневшаяся и посвежевшая Алена.

— Откуда мудрости столько-то? — осторожно отхлебнув из керамического блюдца^[39] душистого напитка, поинтересовался Николай Сергеевич. — Как посмотреть, так и молодуха, — в ответ девушка скромно потупилась, — как послушать, так… — запнулся он, не зная, как бы четче мысль сформулировать, — так и женщина, век прожившая да всего повидавшая.

— Какая мудрость, Никола? — кротко поинтересовалась та. — Не до разговоров-то и было. На тебя, супруг мой, поглядеть, так и муж седой… А как до дел, так и богатырь.

— Чего? — Пенсионер удивленно отставил блюдце в сторону.

— Затяжелела я, — скромно улыбнувшись, отвечала Алена. — Малая у нас будет… Или малой.

— Во дела, — только и смог ответить Николай Сергеевич.

После разговора этого крепко задумался пришелец. Ведь уже не впервые ловил он себя на таких вот провалах. И если часть из них он еще хоть как-то мог списать на нездоровье, горячку и жар, то сегодняшнее происшествие совершенно выбивалось за данные рамки. Ну, разве устал больше обычного. Но ведь здоров! Настолько, что уже после обеда он, чуть отлежавшись, умахнул на доменную печь, поглядеть, как успехи с литьем.

Беда, конечно, с ядрами этими получалась! Как сообразил, что князь мусором всяким стволы заряжает, так и взвился. На кой пушки мощные, если как ни попадя пользоваться ими?! Ядрами из таких палить, да и только. А лучше — снарядами! Тогда лишь и дальность будет, и точность! А иначе — ну беда ж!

— Что за ядра такие? — полюбопытствовал князь.

— Шары литые. По размеру дула.

— Чего? Литые, говоришь?!

— А как иначе? — тут уже пора Николаю Сергеевичу удивляться пришла.

— Ох, и дорого твое орудие получается-то, — вскипел Дмитрий Иванович. — Мало того что сами — бронзовые, так тебе еще и ядра!

— А как иначе-то?!

— Вон, у тебя артель целая литьем чугунным мается! Их и заставь!

— И то верно, — разом согласился пришелец. — Не подумал о том. Благодарю тебя, князь.

— Не благодари, а ядра свои дай лучше!

Так и порешили. Покинув княжьи хоромы, пожилой человек крепко призадумался. Не знакомый с технологией литья таких вещей, начал он варианты перебирать, один другого фантастичней придумывать. И в воду холодную порции чугуна выливать, уповая на то, что он сам как-то там форму примет нужную, и ложку выковать полукруглую, чтобы ею материал зачерпывать да остужать, а потом эти полусферы как-то там и объединять. И ведь ходил, сам себе на уме, пока женка-то, состоянием его вечно смурным озабоченная, не поинтересовалась. Чего, мол, мрачнее тучи ходишь? Нехотя, но поведал Николай Сергеевич о беде своей.

— Так, а в формы если залить? Вон, как и пищалки твои, — Аленка лишь удивленно пожала плечами.

— Так потом бить формы эти?

— Ну и побьешь. Глина ведь. Вон, что сору ее.

— А ведь и права ты, — согласился мужчина, в очередной раз отмечая сметливость супруги своей. — И прок, и польза; и мастеровые не попусту чугун лить будут, да и чего нового, может, удумают. Ох, и мудра, — в очередной раз восхитился пришелец из грядущего.

— А чего мудрого-то? — удивилась в ответ женщина. — То ты все перемудрить норовишь.

У самой домны копошились несколько человек, разбивая глиняные комки, высвобождая из них темные шары неправильной круглой формы.

— Бог в помощь, — приветствовал он работников.

— Здрав будь, Никола, — оторвавшись от занятия своего, понуро отвечали те.

— Никак?

В ответ мужики хмуро кивнули в сторону невысокой пирамидки, выложенной из неказистых ядер.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

35

См. книгу вторую: «Тайны митрополита».

36

Перина на Руси появилась значительно позже и во многом благодаря усилиям Петра Первого, ратовавшего за европейский уклад жизни. Здесь — очередная новинка от пришельца из грядущего.

37

Евпраксия — внучка киевского князя Владимира Мономаха, увлекавшаяся народной медициной, в том числе и изучением целебных свойств русской бани. Собирала различные целебные травы, на основе которых готовила лечебные отвары.

38

Имеется в виду баня по-черному, в которой вместо каменки использовался открытый очаг. Такая баня натапливалась достаточно долго.

39

Очередное нововведение. В Московском княжестве в то время не использовались.