Рассказы

Роман Гринь, 2018

В этот сборник рассказов вошли семь моих произведений, все они совсем разные, но по своему интересны. Надеюсь, они вам понравятся.

Лицензия на самоубийство

Я жил в маленьком европейском государстве, название которого не стану здесь указывать. Скажу лишь, что в период расцвета моей молодости оно переживало период своего величайшего упадка. С завистью думаю о всех тех, кто успел эмигрировать в более развитые страны и обустроить там свою жизнь. Да простит мне читатель, но я никогда не был патриотом своей страны. В некотором роде я был скорее космополитом, что верил, все народы и нации равны, и нет тех, что равнее других. Но в свое время я не успел сбежать в более богатые края. То ли моя инертность и страх что-либо менять в своей жизни, то ли боязнь бросить своих родных сам на сам с их проблемами, не позволили мне уехать, а сейчас — было уже слишком поздно. Все из-за новой политики моего государства. О, она была очень коварной и расчетливой. Никому не запрещалось уезжать, нет, ведь это было бы нарушением гражданских прав человека, декларированных в международных законах. Правительство нашей страны не рискнуло бы их оспорить, ведь это означало бы мировую изоляцию, непонимание со стороны мирового сообщества, возможные санкции и прекращение финансирования и кредитов от богатых соседей. Нет, официально каждый мог хоть сейчас оформить себе визу и поехать искать счастья в других краях, но. Всегда остается это коварное «но». В моем государстве была четкая провозглашенная идеология, что все граждане должны бороться за эту страну, в которой они родились, отдать ей все лучшее, что у них есть и просто верить в светлое будущее. Да, формально они имели право сбежать, но по факту, стали бы считаться предателями, их семьи и близких ждал бы настоящий ад. У меня были уже немолодые родители, и моя милая младшая сестра, что еще два года назад была студенткой, и только вступила в эту ответственную взрослую жизнь. Я не мог их бросить на произвол, не мог сбежать, сделав их родственниками предателя родины. И забрать с собой тоже не мог. Так уж вышло. Так что я оказался прочно привязан к своей стране, к этому привычному мирку бедности и отсутствия надежд. И однажды просто осознал, что я всего лишь маленький человек перед лицом большой могущественной коварной системы, и больше не мог что-то изменить. Лишь катился в пропасть вместе со всеми. Это стало историей моей личной трагедии, которую уже нельзя было предотвратить.

За окном шел дождь, серый и назойливый, как и весь этот мир. По улице проходили прохожие, такие же назойливые, беспомощные и немного жалкие. Серые маленькие мышки, что бежали по своим скучным делам. Они словно еще надеялись спастись, хотя в глубине души уже понимали, что спасения для них нет и не предвидится. Их отцы, деды, отцы и деды их дедов и многие поколения до них жили в рабстве бюрократических ловушек, кровожадных диктаторов и оккупаций вражескими армиями. Никто из них никогда не был свободен уже многие столетия, никто из них не был счастлив уже очень давно. Почему же эти решили, что они должны стать первыми? Почему они решили, что именно их, вопреки этой давней исторической и в чем-то логической цепочке, будут ждать счастье, благополучие и процветание? Непонятно!

— Мистер К, может хватит ловить ворон? Я уже давно жду, пока вы предоставите мне отчет! — Мой щуплый маленький начальник-коротышка, очень похожий на хорька подбежал к моему столу. Его глаза лихорадочно блестели и взгляд бегал по всему вокруг, ни за что не зацепляясь надолго, а с тонких губ не сходила хитрая хищная улыбка.

— Мне сегодня нужно уйти пораньше! — Набравшись смелости, сказал ему это просто в лицо.

— Третий раз на этой неделе? — Прошипел «хорек». — Э нет, я устал от вашей безответственности! Это вы все главному объясните, я уже написал ему жалобу на вас. Хватит пользоваться моей добротой! Теперь будете иметь дело лично с господином начальником департамента. Вы стали проблемой для нашего отдела, когда-то вы были хорошим специалистом, а сейчас уже и не знаю, что за бес в вас вселился. Но это больше не моя проблема. Хватит! Теперь это прерогатива начальства. — «Хорек» указал пальцем вверх. — Им и объясните, что с вами не так.

— Когда? — Мне, как и почти любому человеку, что собрался умирать, не особо было дело до угроз, особенно до угроз от этого «хорька».

— Когда? — Руководителя на мгновение даже испугало мое равнодушие, мои пустые ничего не выражающие глаза. Но чтобы не потерять лицо, он быстро взял себя в руки и сказал. — Через полчаса, господин директор будет ждать у себя. И еще, мистер К, я не знаю, что с вами происходит, но это не освобождает вас от обязанностей! Я жду вашего отчета в трех экземплярах! Один мне, один — Отделу контроля за соответствием выполнения должностных функций общему рабочему уставу и один Отделу контроля передвижений документов внутри Дополнительного резервного отдела Департамента общей и частичной внешне-внутренной политики обеспечения рабочими местами трудовых резервов городского и областного значения в рамках государственной политики общего и частичного трудоустройства дееспособных граждан.

— Да-да, будет сделано! — Ответил я с все таким же отсутствующим выражением лица.

— Смотрите мне! — «Хорек» погрозил пальцем. — Допрыгаетесь вы у меня, чует мое сердце, ой допрыгаетесь! — После этих слов он удалился.

Сердце? Как будто я поверю, что у таких как он есть сердце. Подлизы и приспешники крупных чинуш, пытаются подбирать крошки, упавшие с барского стола. Такие как он мать родную продадут за шанс хоть малейшего карьерного роста, чтобы хоть на ступень подняться над другими. Воистину, раб желает не свободы, а иметь собственных рабов.

Я на скорую руку доделал отчет, благо оставалось совсем немного, отдал его «хорьку» и еще две копии занес в названные ранее отделы. Теперь оставалось последнее, самое тяжелое и устрашающее — разговор с главным. Вот незадача! За что мне все эти проблемы? Я ведь просто хочу уйти из этого мира, покончить со всем и только.

Тяжело вздохнув, постучал в двери.

— Да-да, войдите! — Послышался из-за двери женский голос.

И я, собравшись с силами, толкнул дверь. Секретарша посмотрела на меня, как на какого-то пришельца. Словно, я был самым чудным и самым неожиданным гостем в этом кабинете.

— Мне бы попасть к… — Начал говорить, но голос предательски задрожал и я стал немного заикаться. Да что это со мной? Может, аура этого кабинета? Здесь все должны дрожать от страха, трепетать и раболепствовать.

— Вам к нему назначено? — Строго спросила секретарша.

— Да, мой руководитель сказал, что меня будут ждать, — ответил я совсем уж робко. И почему не могу держать себя в руках?

Секретарша внимательно осмотрела меня с головы до пят, после чего встала и удалилась в кабинет самого. Меньше чем через минуту, которая мне, впрочем, показалась вечностью, она вернулась.

— Входите, он ждет вас.

Я уже не чувствуя ног и с пересохшим горлом нервно кивнул, после чего опасливо вошел в кабинет.

— Да-да, входите, мистер К, — сказал дородный румяный мужчина за столом, он был похожим на большого борова. Перебирал какие-то бумаги и даже не удосужился взглянуть на меня.

— Мой руководитель сказал, что вы будете ждать меня, и я решил…

— Господин К, почему вы просите уже третий отгул на этой неделе, да и показатели вашей работы резко упали?! — Строго прервал меня босс. Его маленькие поросячьи глазки уставились на меня столь пронзительным взглядом, что я невольно содрогнулся.

— Ну, понимаете, я…

— Проблемы в семье? — Спросил начальник. Он сморщил нос и посмотрел на меня так, словно невольно вступил в меня, пока шел на работу, и теперь не знает, как отчистить свои сапоги.

— Не то чтобы проблемы… — промямлил я.

— Вы ведь понимаете, что у нас так не делают, — строго сказал «боров», сверля меня взглядом. Я подумал, что мое худощавое сгорбленное тело на фоне его толстого брюха и румяных щек, казалось каким-то неестественным, ненормальным. Я невротически перебирал пальцами край своего старого потертого и местами залатанного костюма, а босс смотрел на меня с какой-то презрительной опаской. Как всякий здоровый тучный пышущий жизнью организм смотрит на тонкого, худого, но такого опасного для его жизнедеятельности глиста. Словно я угрожал просочиться в здоровое тело нашего коллектива и стать причиной болезни.

— Ваш руководитель сказал, что вы стали каким-то рассеянным, успехи в работе ухудшились. Да и поведение оставляет желать лучшего. А ведь, как показывают отчеты Отдела по контролю за трудоспособностью специалистов нашего Департамента, вы были хорошим подающим надежды работником. Что же случилось?

Я тяжело вздохнул, собрался с остатками храбрости и посмотрел начальнику прямо в глаза.

— Видите ли, — робко начал говорить и опустил взгляд в пол, рассматривая ковер, — я… я… я хочу умереть! — Еле выговорил, но все же, нашел в себе силы посмотреть начальнику прямо в глаза.

— Вот как, — тот взглянул на меня с еще большим презрением. После этого он облизал свои мясистые толстые губы. — То есть вы собираете документы для лицензии на суицид?

— Да, — отчаянно закивал я.

— Что ж, — протянул начальник, — вы должны были хотя бы предупредить руководителя своего отдела. Ведь ему еще нужно будет подыскать вам замену. Как скоро вы собрались умирать?

— Я… На этой неделе, — ответил, сглотнув тяжелый ком. — Если успею уладить всю бумажную волокиту.

Начальник понимающе кивнул.

— Что ж, мистер К, мы здесь не любим, когда что-то затевают у нас за спиной. И только потому, что смерть — достаточно уважительная причина, я даю вам сегодня отгул и не стану слишком придираться. Вы доделали отчет?

— Да, — закивал я, — в трех экземплярах, как полагается, все уже занес в соответствующие отделы.

— Тогда можете быть свободны, не мешайте мне работать, — жестом толстой большой руки он дал мне понять, что аудиенция окончена.

— Благодарю вас, — я поклонился и стремглав вылетел из кабинета.

Ни с кем не прощаясь, и лишь буркнув «хорьку», что главный меня отпустил, быстро покинул офис. Через минуту уже шел по улице, высоко подняв воротник плаща и натянув шляпу так, чтобы назойливые капли дождя не проникали за шиворот. Людей на серых улицах почти не было. Множество попрошаек, которых в нашем городе с каждым годом становилось все больше и больше, в такую погоду не появлялись. Они спали где-то в теплых подвалах, в обнимку с бродячими кошками и собаками.

Я вспомнил, что сегодня собирался устроить себе прощальный обед. Последний раз в жизни съесть порцию горячего жареного картофеля и большую свиную отбивную. От самих лишь мыслей во рту тут же появилась слюна, а желудок заурчал. Я уже достаточно давно не ел мяса, да и вообще давно не ел досыта. Ел немного, что попало, лишь бы продлить жизнедеятельность и иметь возможность работать дальше. Работать, что бы купить хоть немного еды, и какой-то дешевой старой ношеной одежды, которую богатые государства отсылают нам в виде гуманитарной помощи. Поесть что попало и одеться во что попало, чтобы иметь возможность работать дальше. Такой вот замкнутый порочный круг, изо дня в день так жить, тянуть свою лямку, и смотреть, как один за другим срываются в бездну те, кто больше так не могут. Нет! Хватит! Я улыбнулся. Сегодня покончу с этим, все документы уже собраны, осталось лишь получить лицензию. Если бы я совершил нелицензионное самоубийство, моих близких заставили бы выплатить такой огромный штраф, что это обрекло бы их на голодную смерть. Но этому не бывать, лицензия почти в кармане. Это будет санкционированное легальное самоубийство, ни один прокурор смертей не придерется.

Я проходил мимо единственного в городе ресторана. Все остальные давно закрылись за ненадобностью, большинство горожан были слишком неплатежеспособными для таких заведений. Но этот ресторан продолжал работать. Все-таки были еще люди, способные позволить себе ужин в таком заведении. Вот подъехал дорогой автомобиль и из него вышел тучный мужчина за пятьдесят — городской прокурор. В своей толстой лапе он держал хрупкую ручку девушки лет восемнадцати-девятнадцати, его любовницы. Медленным важным шагом подошел он к швейцару, что был одет от иголочки и стоял по струнке возле входа в ресторан.

— Скажите, голубчик, — обратился прокурор к швейцару, — ну хотя бы сегодня будет фуа-гра?

— О да, сэр, — кивнул швейцар, — так же в меню сегодня черная икра, жаренная в оливковом масле форель с ломтиками ананаса и новое блюдо от шеф-повара — рябчики с груздями.

— Превосходно, — снисходительно кивнул прокурор и обратился к своей молоденькой любовнице, что вся была обвешана мехами и золотом. — Пойдем, дорогая.

И оба скрылись за стеклянной светящейся теплыми яркими огнями дверью. Сияющий праздничными огоньками ресторан, который украшали красочные витражи и мраморные статуи, казался каким-то островом красоты и света, а главное — сытости. Он был отрадой в этом царстве серости, бедности и голода.

Дальше подъехали еще две машины. В одной — судья, в другой — компания представителей новой элиты, члены антикоррупционного комитета, дорвавшиеся до кормушки после очередной революции. Государственные борцы с коррупций, все обвешанные золотом, вышли из авто и так же направились к ресторану. Им тоже всем было как минимум хорошо за сорок, а то и за пятьдесят, и каждый так же вел за руку девочку младше двадцати лет.

Я бы еще понаблюдал за этой картиной, но охранники заметили меня и как-то засуетились. Один достал резиновую дубинку и направился в мою сторону. Мне лишь осталось скрыться в одной из узеньких улочек.

Нет, в таком месте провести свой обед мне не по карману, даже если это последний обед в моей жизни. Я отправился в одну хорошо знакомую мне столовую. Серое одноэтажное здание, построенное еще в те времена, когда наше маленькое государство было частью одной могущественной, но очень безжалостной империи, безжалостной в первую очередь к собственным гражданам, встретило меня типичным для многих столовых запахом кухни, на которой много готовили и совсем не проветривали. Здесь даже не слышали о существовании вытяжек. Мне на миг подумалось, интересно, а как пахнет в сияющих залах того ресторана, который я только что видел? Наверняка ведь по-другому.

Подошел к дородной розовощекой буфетчице. Видно, что она была близка к еде и умудрялась то там, то там да и урвать какой кусочек. Толстых людей сейчас в стране не так много, и в виду сложившегося экономического положения полнота уже стала показателем материального благополучия.

— Здравствуйте, — поздоровался я, — есть ли у вас картофель со свиными отбивными?

— Картофеля аж три вида, — вежливо, но без малейшего намека на улыбку, начала объяснять буфетчица. — Пюре, фри и «по-селянски». А вот отбивных нет. Вы знаете, мяса мы стали заказывать и готовить намного меньше, ведь не раскупают. А это сегодня пришел мальчик с семьей, а у него день рождения, вот он со всех сбережений и на подаренные деньги угостил всю семью отбивными, такой хороший ребенок. — Улыбка на миг появилась на лице у буфетчицы, но тут же исчезла.

— Правда, хороший, — ответил я, а сам подумал, что даже здесь мне не повезло.

— Но вы не переживайте, остались отличные домашние колбасы. Будете?

— Одну порцию, — кивнул я, — и картофель фри.

Колбасы были слишком жирными из-за большого количества сала в них. А само мясо немного пережаренным. Кое-как я доел свою порцию, но понял, что никакого удовольствия мне это не доставило, а, наоборот, в отвыкшем от такой пищи желудке, сначала появилась некоторая тяжесть, а после и вовсе — изжога.

Даже последний обед не удалось нормально съесть, ну что за день? С неприятной тяжестью, как в желудке, так и в голове, я дошел до районного отделения Городского департамента контроля за рождаемостью и смертностью граждан.

Внутри было довольно много людей, в основном все стояли в очередях к Отделу по контролю за самоубийствами.

— Извините, кто крайний? — Вежливо поинтересовался у людей.

— Я, — сказал мужчина в возрасте, стоявший передо мной. Он был одет в очень потертую залатанную во многих местах черную кожаную куртку. На ногах — сапоги с почти отклеившимися подошвами. В пожелтевших морщинистых дрожащих руках нервно сжимал какой-то сверток, видимо документы для лицензии и его последние сбережения. В той очереди, в которую я стал, было не меньше десятка человек, как и в двух других очередях. Все были нервными и очень напряженными, каждый боялся отказа в лицензии на самоубийство. Оно и не удивительно, придраться могли к любой мелочи в документах. Штамп стоит чуть ниже подписи, а не на ней, завитушки в подписи какие-то подозрительные, свидетельство от психиатра просрочено — мало ли.

Мне невольно вспомнился осмотр у психиатра. Огромная очередь людей выстроилась перед кабинетом и каждый ждет его вердикта. Кому-то нужно разрешение водить автомобиль, кому-то быть воспитателем в детском саду, кому-то на покупку оружия, а многие, как я, пришли, чтобы получить разрешение для получения лицензии на суицид. Самое забавное в этом было то, что психиатр должен был внимательно обследовать нас и вынести вердикт, что мы не душевнобольные и достаточно вменяемы, чтобы иметь право покончить с собой. Странно, когда-то мне казалось, что с человеком, который решился на суицид, по определению уже что-то не в порядке. Но, видимо, у меня слишком отсталые взгляды. Современная психиатрия давно шагнула вперед.

Я вспомнил психиатра в халате, что вел какие-то записи и даже не взглянул на меня.

— Здравствуйте, — сказал он и протянул ко мне левую руку, продолжая что-то писать.

— Здравствуйте, — ответил я и сначала не понял, что он от меня хочет, но после спохватился и аккуратно вложил в протянутую руку свою медицинскую карту.

Психиатр, все так же не глядя на меня, продолжил писать дальше.

— Чем отличается озеро от реки? — Спросил он.

Я даже растерялся. Я на обследовании у психиатра или на уроке географии в пятом классе?

— В реке вода течет, — сказал я уж совсем глупую мысль, — ну в смысле, вода идет из какого-то истока по руслу, туда впадают другие ручейки и речушки и после вся река впадает в море или океан. А озеро — ну это большой водоем со стоячей водой, она никуда не течет и…

— Как вы понимаете пословицу — не все то золото, что блестит? — Спросил меня психиатр, продолжая что-то писать, кажется, он и не слушал моего ответа на предыдущий вопрос.

— Это означает, что многие вещи в нашей жизни могут выглядеть обманчиво привлекательными, но по сути своей быть совсем другими, — ответил я.

— Хорошо, — кивнул психиатр, быстро открыл мою медицинскую карту, вписал «годен» и сказал: — Следующий.

Вот такой осмотр, я думал, все будет несколько по-другому.

— Следующий! — Вновь услышал я. — Голос уже был здесь, в реальности, а не в моих воспоминаниях. Просто подошла моя очередь подавать документы. Я слишком ушел в свои мысли, как всегда. Окружающие часто упрекали меня, что я «на своей волне».

— Прошу, — я достал из портфеля папку с документами и протянул ее чиновнику за столом. Тот был слишком уж прилизан, одет от иголочки, в больших очках и с каким-то немного удлиненным лицом. Он почему-то напоминал мне муравья.

«Муравей» взял папку, открыл ее и начал внимательно рассматривать всю подборку документов, необходимых для получения лицензии на самоубийство.

— Большой наплыв у вас, — сказал я, чтобы как-то разбавить тишину, что вдруг показалась мне слишком пугающей, звенящей, давящей на виски.

— Сезон, — ответил чиновник, — весной и летом люди еще как-то держаться, но переживать зиму уже не хотят. Вот поэтому в конце осени наплыв суицидников вырастает в разы.

— Ясно! — Кивнул я.

Чиновник уже заканчивал проверку документов, как вдруг остановился. Он поднял на меня глаза и строго посмотрел:

— Мистер К, почему ваша справка об отсутствии непогашенных кредитов из единого банковского реестра сделана на голубом, а не зеленом бланке? Вы что не знали, что уже полторы недели, как голубые бланки вышли из обихода из-за участившихся случаев подделок?

— Я не знал, — запричитал я, чувствуя, что дело пахнет отказом, — заказал справку еще две недели назад, одной из первых, чтобы успеть собрать все остальные документы.

— Я не могу у вас ее принять, на старой справке недостаточно защитных водных знаков. Вдруг, это подделка?

— Что вы, какая подделка, я никогда не был ни в чем таком замешан, у меня прекрасная кредитная история и послужной список с моей работы.

— И все же, боюсь, я не могу…

Меня словно кипятком ошпарило, потерять еще время, когда уже настроился умереть, снова вернуться ни с чем, новую справку мне уже не сделать сегодня, ведь в пятницу сокращенный день, я не успею. Ждать до понедельника? Нет! Я чуть ли не вырвал папку из рук чиновника, незаметно положил в нее несколько купюр и вернул ее обратно.

— Пожалуйста, посмотрите еще раз внимательно! — Сказал я, сделав акцент на последнем слове.

С дрожью подумал, что даю взятку должностному лицу. Да меня за такое посадить могут. Что я творю? Но разве я не собрался умирать, разве мне не все равно? Разумеется, отечественная тюрьма намного хуже смерти, нечего и сравнивать, но все-таки рискну.

«Муравей» снова открыл папку, незаметно забрал купюры и улыбнулся мне:

— Вы знаете, думаю, мы сделаем исключение для такого порядочного гражданина, как вы. Вы же не стали бы подделывать бланк?

Конец ознакомительного фрагмента.