Книга Иоши

Роман Гребенчиков, 2022

После десяти лет разгульной и бессмысленной столичной жизни Игорь Ватин по прозвищу Иоша возвращается в родной провинциальный городок Родищенск. Здесь ему предстоит не только похоронить мать и решить, что делать с ее домом, но и столкнуться с мрачными призраками прошлого. Когда-то Игорь пережил жестокое предательство, совершил нечто ужасное и не сделал того, что должен был сделать. Вместо этого он сбежал в Москву и постарался забыться с помощью наркотиков, которые едва не стоили ему рассудка. Теперь Иоше нужно наладить прежние связи, посмотреть в лицо своим демонам и спасти то, что еще можно спасти. Но как быть, если лучший школьный друг не желает тебя знать? К кому обратиться, если все валится из рук? Где искать прощения, если не можешь простить сам себя? И как выжить в городе, где на охоту вновь вышел кровавый Родищенский маньяк, терроризировавший округу во времена твоей юности? Убийца, которому помог исчезнуть… ты сам. Содержит нецензурную брань.

Глава 2

Школьные годы. Честно, двоякие воспоминания. Было много позитивного, так и негативного, а самое странное, что все это где-то далеко, в прошлом, и кажется каким-то ненастоящим, словно начальные характеристики персонажа. Моего персонажа. Я понимаю, что в этот период складывается часть характера человека, и хорошо осознавать, как именно она сложилась у тебя лично, но все это кажется несущественным в моей жизни, хотя попробовать подытожить что-то можно.

Главная моя удача в том, что я угодил в школу Верхнего Родищенска, в класс с детьми из уважаемых семей: учителя, депутаты, врачи. Все фамилии учащихся в городе были хоть как-то на слуху. Мать смогла меня пристроить в этот класс благодаря сестре. В школе она была круглой отличницей и готовилась выпускаться с золотой медалью, у нее была безупречная репутация: победы на олимпиадах, в танцах и театральных кружках, а главное — приличнейшее поведение, подкрепленное титулом «Гордость школы №7». Хотя признаюсь, мы с ней поступали все-таки в разные школы: она в советскую школу до развала Союза, а я в школу после девяностых, поэтому при моем поколении школа считалась для блатных. Таким блатным как раз был отец Светы, он немало средств пожертвовал школе на благоустройство, только эти деньги заработаны на различных махинациях.

В начальных классах я не сыскал какой-либо популярности у одноклассников, был отчужден от всех и держался с подобными мне, кто оказался по залету в этом классе и не соответствовал социальному уровню остальных, но годы шли, и мы все чаще чувствовали себя наравне с остальными: кто-то сдружился на почве спорта, а кто-то на культурных мероприятиях. У меня же метод сближения с классом оказался иным. Я помогал с учебой некоторой части учащихся. Мне нравилось, что они были зависимы от меня и за это уважали меня. Я чувствовал себя ровней им, а может и даже лучше, но это было только в школе. За ее пределами мне было далеко до них. Вне школьной жизни мы пересекались редко и порой случайно, я всегда был со своими друзьями из Нижнего Родищенска, и после каждой встречи мои одноклассники осуждали меня за то, что я вожусь с подобными отбросами. Для меня эти замечания были ничем, ведь иначе у меня вовсе не было бы друзей.

Собственно, так и жил. Утром активная школьная жизнь в Верхнем Родищенске, а вечером перебирался к друзьям в Нижний за более реальным общением. Времени с друзьями с улицы проводил все-таки мало, ведь мать вечно переживала за меня и требовала возвращаться домой до темноты, так что зимой у меня порой не получалось даже увидеться с друзьями. Если опаздывал, начиналась истерика с жалобами на ее здоровье, что сердце может не выдержать. Тогда мне казалось, что такая проблема только у меня, ведь друзья веселились до поздней темноты и рассказывали после мне.

Из-за этого я вечно не находил себе места, казалось, что не подхожу ни под какую компанию. Я понимал все опасения матери, на тот момент я остался единственным ребенком рядом с ней, а в городе тогда орудовал Родищенский палач, да и дело было не только в нем. Она боялся, что свяжусь с дурной компанией, только не знаю, в чем была логика: дурная компания от времени никак не зависела, а дурным было место то, где мы жили. Нижний Родищенск действительно был небезопасной частью города, хотя после девяностых количество криминала на улицах становилось все меньше и меньше. Дело было в вечно пьющем населении, которое после этого дебоширило и создавало проблемы. Ах да, забыл упомянуть о самом важном: о своем покойном брате. Ведь причина моей изоляции зависела и от него. Я не застал его, потому что он погиб еще до моего рождения. Они с сестрой были близнецами, всегда держались вместе и друг за друга отвечали, но однажды после школы он остался с друзьями, а Света пошла домой. Он возвращался домой уже поздно. В темноте не заметил несущегося автомобиля и из-за многочисленных переломов и кровоизлияния в мозг погиб. Гонщика так и не нашли. Для семьи это стало ударом. Они не смогли пережить утрату, и это стало причиной их развода. Дочь по их общему решению оставили с отцом.

Бесспорно, это оставило отпечаток на матери, по сути, она лишилась двоих детей. Через какое-то время появился я. В сложившихся обстоятельствах чувствовал себя паршиво, потому что на меня возлагалась призрачная надежда, что должен стать лекарством от всего как для матери, так и для сестры, ведь матушка вечно повторяла, чтобы мы дружили и сплочено держались, но в реальности мы существовали в разных мирах.

В школе меня только сильней бесила эта связь, хоть я видел сестру редко, но всегда встречал ее на фотографиях медалистов, что висели в центральном коридоре, через который каждый день проходил. Вечное сравнение с моей сестрой было невыносимо: «Вот она…», «Не позорь сестру!» и все в таком же духе. У меня просто не было своей жизни, на меня вешали бессмысленные ярлыки, которые я не собирался поддерживать. Все чаще совершал поступки назло, там, где преуспела Света, намерено делал только хуже. Я помогал одноклассникам с учебой, но при этом сам проваливал контрольные и не сдавал вовремя домашние задания. Я всем хотел доказать, что я — не моя сестра, что мы разные люди. За всей этой ненавистью прошли школьные годы. Все, что отложилось в памяти, связанно только с одиннадцатым классом, ведь там были совсем другие проблемы. Заключительный год в школе. Для меня это был год надежды на избавление от своего прошлого и шанс начать новую жизнь. Мне так хотелось перезагрузки, чистого листа, просто чего-то нового, и университетская жизнь дарила мне надежды.

ЕГЭ для меня уже было позади. Экзамены по русскому, математике и обществознанию проходили раньше остальных, и поэтому расслабленно следил за переживаниями своих одноклассников, которые готовились к последним испытаниям. Также, в отличие от остальных, не беспокоился по поводу результатов. Я был уверен в своих знаниях, что наилучший балл мне обеспечен. На золотую медаль, как моя сестра, я и не претендовал, тем более ЕГЭ обесценил любую значимость этой награды, поэтому для успеха в поступлении нацелил только подготовку к нужным экзаменам. Мне не потребовались ни репетиторы, ни дополнительные занятия, было достаточно домашней подготовки и своих мозгов. Для остальных предметов хватало своей головы, она мне помогла закрыть все на четверки и пятерки. Ходил в школу только для подготовки к выпускному: репетиции к построению на центральной площади, разучивание вальса и последних слов учителям. Если коротко, обычная канитель, которая меня раздражала в школе. Я так надеялся, что всего этого не будет в университете, что буду заниматься знаниями и своими делами, ведь, судя по разговорам с бывшими старшеклассниками, все подобные сборища необязательны, ходят на них только те, кому это интересно.

Я как обычно бил баклуши на репетициях, переписываясь в социальных сетях, а при каждом прогоне, где участвовал сам, старался быстрее закончить и вернуться к черному зеркалу.

— Физику сегодня не сдаешь? — Ко мне подошел отец одного из моих одноклассников.

— Здравствуйте, Вячеслав Николаевич. — Он лишь кивнул на мое приветствие. — Я не сдаю. У меня обществознание дополнительный предмет.

— Ясно с тобой все, Игореш. Хорошо, что ты не совпал с Владом на этом экзамене, но плохо, что ты с ним не будешь поступать в Москву. Такой друг, как ты, рядом очень бы помог ему.

— Он не пропадет. — Я улыбнулся Вячеславу Николаевичу и вернулся глазами к телефону.

Семья Астаповых. Моя вечная заноза в заднице. Владик последние несколько классов был моим постоянным соседом по парте, и этот промежуток времени я его тащил по учебе, но, признаюсь, еще и весело с ним проводил время. Рядом с ним всегда кружились самые привлекательные одноклассницы, иногда внимание перепадало мне, поэтому никогда его не прогонял от себя. В итоге не смог отказать ему в помощи с ЕГЭ по физике, своего рода прощальный подарок перед разъездом. Через спрятанный у него телефон я решал все задания в его экзаменационном листе, и его отец, Вячеслав Николаевич, видимо, об этом прекрасно знал, как и обо всех контрольных, с которыми помогал Владику. Наверное, поэтому я сыскал у Астапова-старшего какое-то уважение.

— Ты уверен, что хочешь поступать в ЯГУ? — дальше спрашивал Вячеслав Николаевич.

— Это не от меня зависит. — Я уводил в сторону от него взгляд, в надежде показаться очень занятым. Разговаривать с ним лишний раз не хотелось.

— А от кого зависит, Игореш? Только ты должен решать свою судьбу, и никто другой.

— Моя семья не потянет обучение в Москве, да и матери будет легче, если буду неподалеку.

— Игореш, если вопрос в деньгах, то не проблема. Мы поможем. Разве ты сам не заработаешь денег в столице? С твоими мозгами пирамиды создавать, а Владик тебе в помощь будет. Так что для хорошего друга не жаль ни бабы, ни супа.

Меня всегда забавляло его коверкание пословиц, но в отличие от остальных, я даже не улыбался на них, мне они казались очень пошлыми и безвкусными, как он сам, да и его сын. Никогда не понимал, что во Владике находили девчонки — обычные тупость и отвага в совокупности с глупыми вульгарными шутками. Единственное оправдание, которое находил, это его широкая квадратная челюсть — подарок по отцовской линии. Она создавала иллюзию мужества и надежности, что во многих постсоветских семьях считалось очень важными качествами.

— Игореш, ты все-таки получше подумай о своем образовании, но если не передумаешь, то знай, я всегда буду рад тебя видеть у себя на заводе.

Он по-дружески хлопнул меня плечу и направился к нашей классной руководительнице.

Вячеслав Николаевич — директор Родищенского Тракторостроительного Завода, и предложение в дальнейшем работать на него весьма заманчиво, ведь своих людей он не обижал и поощрял на работе, но проблема заключалась в том, что через четыре-шесть лет он обязательно бы забыл обо мне и о том, как я помогал его сыну.

— Чего он хотел? — спросил подошедший ко мне одноклассник.

Мансур Алиев — один из тех, кто по случайности оказался в этом звездном классе. Его родители переехали из Казахстана в поисках лучшей жизни. По рекомендации подали документы в школу №7, и руководители школы решили направить Мансура в наш класс, как диковинку, для разнообразия. «Посмотрите, какой интересный и разнообразный у нас класс», — подобное я однажды услышал от директора, хвастающегося перед руководством города. И, когда он попал в наш тогдашний восьмой класс, мы нашли общий язык и особенно общие шутки. Мы смеялись за спинами наших одноклассников, сплетничали и осуждали их праздный образ жизни. Конечно, за стенами школы мы уже общались реже.

— Ничего такого, — отречено ответил я, даже не поворачивая голову в сторону собеседника. — Просто расспрашивал о моих дальнейших планах после школы.

— Владику помог? — аккуратно уточнил у меня Мансур.

— Если больше ничего не присылает, значит да. Хотя ему помог только с частью А и Б. Из части Ц он так ничего и не прислал. Видимо, не надо.

— Ему и этого хватит. Жирно иначе.

Я лишь улыбнулся краешком губ на его очередную брошенную колкость в сторону моего соседа по парте.

— Посмотри на это чучело. — Его глаза были устремлены на Вячеслава Николаевича. — Весь в сына.

— Скорей наоборот, — с более очевидной улыбкой ответил ему. — Тем более он глава родительского комитета, это его обязанности, решать с училками проблемы.

— Знаем, какие они проблемы решают. К примеру, в какой ресторан пойти вечером.

— Не, Владик сказал, что батя хочет уговорить нашу маразматичку притащить на выпускной бухло, чтобы мы «легально» при предках пили, тем более никто не против, кроме самой маразматички.

Мансур взглянул на меня, как на идиота. Не хватало только чтобы он покрутил пальцем у виска.

— Наша святоша не согласится, когда она увидела меня с сигаретой, то такой скандал устроила.

— Это другое.

Он лишь махнул рукой и больше ничего не добавил на эту тему.

Как только Вячеслав Николаевич ушел, мы приступили к финальной репетиции на тот день. Наша классная руководительница зря переживала последние несколько дней: все прогоны были идентичны, без ошибок и идей для улучшения. Она была из той категории граждан, которых принято называть перфекционистами. Она все доведет до идеала, но все равно будет искать изъян. И проблема в том, что в той достигнутой стерильности нет ничего интересного, это просто изготовленный по ГОСТу материал, у которого нет никаких отличий, сучков, за которые хочется зацепиться и оставить о них воспоминания.

Планы на день были весьма заманчивы. Я ужасно переживал не успеть. Следующей после школы остановкой в моей расписании был подъезд Мансура. Его родители снимали квартиру в Верхнем Родищенске недалеко от школы. Закончив с репетицией, мы быстрым шагом направились к нему. Перед входом мы осмотрелись, нет ли каких зевак, и в подъезд зашел один Мансур, быстро сунул руку в поломанный почтовый ящик и достал оттуда пачку сигарет и две обломанные ветки. Мы боялись, что кто-нибудь узнает, что мы курим, хотя огромной тайной это не было. Мы прятались не только от родителей и учителей, но и от друзей. Когда одноклассники шли курить за угол школы, то мы всегда проходили мимо. Мы боялись не только ругани предков, но и испорченной репутации. Мы были эталоном целомудренности для старших, но среди одноклассников это звучало по-другому — девственники. Конечно, нам было обидно за такие разговоры, это было одним из весомых аргументов покинуть поскорее стены школы.

В подъезде Мансура была заброшенная квартира, давно разгромлена и оставлена на произвол судьбы. Мы погнули почтовый ящик этой квартиры и спрятали там сигареты и свои курительные приспособления. Курить же ходили под центральный мост, кроме рыбаков там никто не шастал, иногда только залазила другая ребятня в поисках приключений.

Сложно сказать, почему мы курили. В будущем я об этом часто задумывался, но четкого ответа так и не нашел. Либо мы хотели походить на своих крутых одноклассников, либо хотели казаться более взрослыми, но так же не откидываю вариант, что мы просто-напросто хотели творить что-нибудь наперекор своим родителям, ведь они вечно нам запрещали пить и курить. И сигаретами можно было куда незаметней баловаться, потому что алкогольное опьянение сложно скрыть от родителей, тогда как табачный дым мы нейтрализовали жвачками и курением с веточки, чтобы запах не оставался на руках. В университете мне не составило труда бросить курить. Я просто не видел дальше смысла в сигаретах, не получал никакого удовольствия от них, единственное, с чем они мне помогли, так это завести первые знакомства в университете. Было выделено специальное место для курения, куда я и ходил, слово за словом, узнавал обо всех новостях и обретал нужные для себя знакомства.

— Ты уверен, что хочешь поступать в Москву? — спросил я у Мансура.

Между затяжками сигареты мы бросали камни в мостовые стойки.

— Да. — Он затянулся посильней до фильтра и выбросил бычок в воду. — Не собираюсь больше жить под боком у предков, особенно отца.

Я спрашивал это затем, что не хотел терять друга из своей жизни, ведь прекрасно осознавал, что как только мы разъедемся, то общение между нами прекратится. Я наделся, что он передумает и будет вместе со мной и моими друзьями из Нижнего Родищенска поступать в университеты Ястребска. Переубеждать или уговаривать его при этом не собирался, так как не имел никакого на это права. Отец возлагал на него надежды, что сын продолжит его дело и будет помогать с бизнесом на рынке. Мансур категорично был против такого плана на свою жизнь, поэтому хотел слинять в столицу и заниматься чем угодно, но только бы не работать на рынке. Мать была не против, но отец при любом упоминании о Москве начинал скандалить, грозил, что не будет помогать сыну и ни копейки на обучение не даст.

— Что ты планируешь делать после того, как окончишь универ? — спрашивал я.

— Хер знает. Может, пойду играть на бирже или в офисе работать, только бы не впаривать всякую херню, которая никому не нужна. Ну а ты что планируешь?

— Хочу быть боссом. — Мансур ухмыльнулся на мое высказывание. — А ты прикинь, что ты босс. Ты Босс! — последнее слово я особенно старался подчеркнуть.

— Не, не хочу, тебя сразу же все будут ненавидеть. Такова судьба любого начальника.

— Зато у тебя будет много денег и власти. Посмотри на Вячеслава Николаевича, разве ему хреново живется оттого, что его ненавидят служащие. Ему явно насрать на их мнение.

— Как знаешь, но я лучше буду жить в дыре, но останусь человеком в глазах окружающих.

Я наконец-то докурил сигарету и выбросил ее следом за бычком Мансура, но на воде побежали кольца сильней, чем от наших окурков. Рядом упал в реку булыжник побольше, окативший меня с Мансуром водой. К нам под мост спустилась троица наших одноклассников, которая никогда не разлучалась. Гром — главный авторитет нашего класса, красавчик и придурок, считающий, что ему все дозволено, хотя это же можно приписать его подпевалам. Демон, о котором можно сказать, что он не толстый, а кость широкая, но он действительно выглядел очень огромным, даже по сравнению со мной, и Сафрон, музыкант и сплетник, обе его личины имеют особую популярность среди девчонок, чем он, собственно, без стыда всегда пользовался.

При их виде я выпрямился, а челюсти сжались. Мансур же прищуренными глаза следил за ними.

— Здарова, лузеры! — воскликнул Гром, когда мы на них обратили внимание. — Последние деньки в раю? Кто ж за вас после школы впрягаться теперь будет? Нас-то уже не будет рядом.

— Разберемся как-нибудь, — буркнул себе под нос Мансур. Он ненавидел их, старался держаться подальше от этих придурков, ведь они по любому поводу дергали его. За спиной, а то и в глаза, называли хаченком.

— Игорек, мы так-то к тебе, — продолжал главарь банды, — с последним экзаменом подсобишь, как Владосу сегодня? Так, по старой дружбе. В последний раз.

Мне дико не хотелось им помогать. За эти годы они сели мне на шею, как-никак одноклассники и приятели, да и утешали слова, что в последний раз.

— Да, без проблем. Скидывайте что будет.

Мы закрепили договор рукопожатием, после чего троица покинула нас.

— Уроды. И спасибо не скажут, — все так же пробубнил Мансур.

Он был прав. Я себя уже винил, что согласился, но последние деньки хотелось прожить спокойно, как-никак впереди ждала новая жизнь.

Пора было уже уходить. Мансура ждали родители на ужин, а меня Кулак на другом берегу. Предстояло зрелищное приключение. В сообщениях ВКонтакте уже оповещалось сообщение от Андрея Кулакова: «Ну где ты?».

Кулак ждал меня на другой стороне моста. Я попрощался с Мансуром и двинулся в Нижний. Дрон не знал, что я курю, да и не был бы рад этому, ведь не поддерживал курение. Он только за здоровый образ жизни.

— Знаешь, я бы не пожалел и без тебя сходить, — сказал, не поздоровавшись, Кулак. Он ненавидел ждать и определенно дулся на меня.

— Ну сорян за опоздание, но если не успеем, то ничего и не упустим, самый кайф в конце.

— В конце? Да там все проходит за две-три минуты.

— Серьезно? И все? — Кулак лишь кивнул мне. — Отстой!

Мы направлялись на территорию заброшенного металлургического завода. После развала Союза предприятие обанкротилось и стало местом сборища молодежи из Нижнего Родищенска. Все друг друга знали, и если какой-нибудь чужак забредал на территорию, то его сразу же брали в оборот и оставляли с пустыми карманами или разбитым лицом. Но этот день должен был стать своего рода исключением, хотя и сводилось все к тому же мордобою. Завод в советское время был основополагающим для всего Родищенска, при нем строили санатории и спортивные базы, включающие футбольное поле, которое в результате стало главной тренировочной площадкой, на которую мы с Кулаком и направлялись.

Мы оба были одеты в черное, таков дресс-код на тогдашний день, хотя мы существенно отличались: я в джинсах и рубашке, а Андрюха в спортивках и футболке, по нам легко было понять, кто в какой части Родищенска существовал. Порой мне было стыдно, что меня принимали за своего только лишь потому, что дружил с Дроном. Он всегда и везде защищал меня и рассказывал всем, какой я классный чувак.

На футбольном поле уже собирался народ, почти весь в темных цветах, только несколько человек в белом сидели на дальней стороне трибун. Мы сели на стороне поближе к толпе у поля. На поле носились парни с цифровой техникой: фотографировали, снимали видео, создавая различные прикольные кадры; а те, кто был в центре внимания, надевали боксерские перчатки от любительских до профессиональных, кто-то был в строительных, некоторые имели боксерские шлемы, но каждый обязательно был в черной футболке с надписью «ЯРУССКИЙ».

Готовилась схватка «стенку на стенку». Между соседними городами подобное развлечение происходило достаточно часто. Бойцы в черном представляли Родищенск, а в белом — Ястребск. Оставалось дождаться оппонентов. Они не спешили на мордобой. Толпа от Родищенска уже начинала возмущаться, обзывая соперников трусами и петухами.

С противоположной стороны поля медленно подъезжала серенькая буханка с продавленной до земли подвеской. Изнутри повылазил народ также в спортивной форме, но в белых футболках сборной России. Народу в буханке оказалось около двадцати человек, двенадцать из них были бойцами на схватку, остальные болельщики.

С нашей стороны зазвучал рев: «Ни шагу назад, а только вперед! Победа нас ждет, наш противник умрет!». Бойцы медленно стягивались к центру поля и останавливались на расстоянии десяти метров от противников. Родищенские воины продолжали орать кричалку, пока в центр поля не вышел мужчина в балаклаве и с рупором в руках.

— Воины! — заорал он, отчего из динамиков на поле загремел неприятный скрежет голоса. — Готовы ли вы биться на смерть?!

— Да! — прокричали обе команды.

Периодически из каждой стороны выскакивал кто-то, грозя уже напасть, но возвращался в строй. Некоторые демонстративно бычились: били друг другу по перчаткам, строились в боксерскую позу или показывали свои капы.

— Я вас не слышу!

— Да! — с каждой стороны заорали бойцы. — Убить! Убить! Убить!

Ведущий начал отступать от центра, а команды медленно стягиваться к друг другу.

— В бой! — прогремело из динамиков.

Бойцы бросились друг на друга, словно бешенные бойцовские собаки. Свободных людей не оказалось, каждый да в кого-нибудь вцепился. Одних сразу вырубили и положили на землю, после чего били ногами в живот, другие разбились на группы по двое-трое человек и бились друг с другом. Даже с трибуны было видно кровь на белых футболках ястребских бойцов. Они проигрывали, их все больше оказывалось на земле. Родищенские парни не знали пощады, лежачих они добивали своими бутсами, а остальных обкладывали по несколько человек и уничтожали кулаками. Избиение могло продолжаться вечно, но рефери засвистел в свисток, и бойня прекратилась.

Все и правда развернулось за пару минут. Я толком ничего не успел рассмотреть. Глаза бегали от одной кучки к другой. Но придется признать, все это время я не дышал. Для меня было в новинку видеть подобное, насилие в принципе было для меня чуждо, особенно осознанное.

По завершению родищенские бойцы помогали встать ястребским, отряхивали их от грязи и оказывали первую помощь, кто более-менее освободился, да и зрители в том числе, начинали аплодировать, звучали одобряющие возгласы и крики. Все обнимались друг с другом и поздравляли с успешным боем.

— Пора валить, — сказал Кулак, — больше ничего интересного не произойдет.

— Будем выцеплять Славика из этой каши?

— А толку? Он со всеми отправится бухать и праздновать победу. Завтра с ним увидимся.

Я не стал настаивать, все равно не хотел приближаться к крови. Вроде нормально себя чувствовал при ее виде в обычное время, но такое количество тогда меня пугало и мутило.

— Не понимаю, какое удовольствие быть избитым, — произнес я.

— Избитым — никакое, но приятно же выпустить пар или почувствовать свою силу. Особенно, когда представляешь, что разбиваешь морду своего врага.

— Не знаю, лучше наблюдать за всем этим вот так со стороны.

С поля мы вышли на заброшенные заводские железнодорожные пути и пошли вдоль них. За школьные годы мы изучили территорию завода вдоль и поперек, знали все входы и выходы, интересные объекты и места, где было чем заняться.

Все-таки вспоминая свое детство, прихожу к мысли, что оно мне нравилось. Тогда во мне жил дух исследователя, хотел постигать все новое как в учебных знаниях, так и в наших путешествиях по окрестностям Родищенска.

— Мне крестный работу в Ястребске предлагает, у него в гараже плитку отливать, — сказал Кулак. — Вроде хорошие деньги обещает, должно хватить на жизнь в области.

— А график какой?

— Думаю, как везде: пять через два.

— А как же учеба? — с удивлением спросил я.

— Я не такой задрот, как ты. Образование мне не нужно. Я поступаю только ради общаги. Да и наши друзья описывали учебу в ЯГЕ, что она так… для галочки. Короче… прорвусь. Ты-то не хочешь со мной на работу?

— Я пока не думал, что буду делать в Ястребске. Надо сперва обосноваться. Обжиться. А там поглядим.

Мне, в отличие от Кулака, не требовались деньги для жизни в Ястребске. Я уже знал, что мать будет отправлять по тысяче рублей в неделю. Моя мама подкрепляла это словами, что важней всего образование, а наработаться еще успею. Поэтому не особо переживал из-за денег, но мне было неловко об этом говорить Андрею, ведь его родители не смогут обеспечить необходимым и материальный вопрос будет лежать на его ответственности. В итоге я долгое время себя мучал переживаниями о поиске работы, чтобы выглядеть равным со своими друзьями, причем со всеми. Для Кулака и Славика я был бы таким же выживастиком, как они, вечно в режиме тревоги, а для Владика с Мансуром смог бы находиться на одном материальном уровне, чтобы больше не иметь от них подачек. Меня всю жизнь бесило находиться посередине. Я для всех был чужим. Для Нижнего Родищенска я слишком богатый и пафосный, а для Верхнего — бедный и простой. Порой от подобных мыслей казалось, что у меня нет друзей. Я чувствовал себя лишь объектом для чужого превосходства. К примеру, Андрею было важно чувствовать себя победителем относительно меня, будь то какое-либо соревнование или обычный спор. И в тех случаях, когда он проигрывал, не признавал своего поражение, а просто находил оговорку своей неудаче, и в результате я все равно оказывался неправ. Возможно, это лишь детское поведение, хотя мы были на пороге взрослой жизни.

С железнодорожных путей мы вышли на небольшую опушку, где были установлены самодельные тренажеры. На площадке никого не было, так как все, кто ходил на это место, ушли отмечать прошедший бой. Мы часто зависали на этой площадке. Ну как мы, мои друзья и я вместе с ними, ведь, в отличие от них, я не увлекался спортом, для меня эта точка была своего рода местом тусовок.

Лето было в самом разгаре, и жара не планировала спадать. В придачу в черной одежде очень сильно напекало. Перед упражнениями Кулак снял с себя футболку в обычной своей хвастовской манере, хотя позерство было ни к чему, но заниматься спортом в такую жару невыносимо (не представляю, каково было бойцам на поле). Мне хвастаться было нечем, да и стеснялся своего пузика, от этого даже в лютую жару постоянно был в чем-то.

С тропинки рядом показался Славик. Его лицо было надуто, губы сжаты, а глаза прищурены. Он таким видом напоминал чем-то вечно хмурую жабу.

— Что случилось? — спросил с усмешкой Кулак. — Пьянка отменилась?

— Да епт, думал, что они не всерьез собираются бухать с этими лузерами. Так они еще перед ними стали пресмыкаться. И кто после этого лузер? Ушлепки.

Мы с Кулаком лишь улыбнулись и переглянулись. Для Славика его команда бойцов как братья, и, когда они расходятся во взглядах, он не понимает, как такое возможно, ведь они ж братья, должны быть на одной волне. В результате искал утешение в нашей с Дроном компании. Мы для него были своими ребятами, хотя порой мне становилось жалко, что он не понимает, что мы смеемся над ним.

— Слышь, Дроныч, — заговорил Славик, — сколько раз мне тебе повторять? Ты неправильно подтягиваешься.

— Знаешь, мне, как легкому атлету, и этого достаточно. — Кулак спрыгнул с турника. — Ты, как боксер, делай по-своему.

Славик занял место за другом и стал учить его как надо. Это было вечное противостояние тяжеловеса с легкоатлетом. Порой мне казалось, что вся их дружба сводилась к соперничеству: какой вид спорта лучше. Особенно это проявлялось, когда они оставались одни, а я был безмолвным зрителем, который не знал, как незаметно исчезнуть от этого разговора. Все как обычно: я третий лишний.

— Кстати, парни, у нас завтра намечается тусовка с сюрпризом. Не хотите заглянуть? — спросил Славик.

— С сюрпризом? Это что? — переспросил Дрон.

— Ну-у-у, кое-что куплю у нашего обэжэшника. Мои пацаны говорят, это то, что надо.

— Ты охренел? Нам нельзя, а если узнают тренера, то нас сразу же выгонят из сборной. Так что не собираюсь травить свой организм такой дрянью.

— А пивко перед костром нормик? — передразнил его Славик.

— Это другое. Наркота любого погубит. Посмотри на пацанов с улицы, что вечно герыч ищут. Ты хочешь быть таким же?

— Не гони, пацан. Я предлагаю обычную травку. Матушку-природу. Это куда полезней стакана водки.

— Ага. Сперва травка, потом таблетка, а там и до иглы недалеко. Все так начинали. Так что на хер тебя, мне мое будущее важнее.

— Слышь, Иош, скажи ему, что чепуху несет

— А-а-а, я-то что, это его решение, и мы должны его уважать.

— Да ну тебя. — Славик махнул на меня. — Хоть ты завтра к нам присоединишься?

— Что? Нет! Меня ж мать сразу запалит и не оставит в покое после этого. Она мне до сих пор припоминает любой раз, как пьяным приходил, а тут истерику устроит дай Боже. Так что перед выпускным буду вести себя спокойно.

— Да вы оба ссыте просто. Я-то думал, с реальными пацанами дружу.

Ссу я или нет, но для меня это было делом принципа. С раннего детства мать учила не пить. Говорила, что это разрушит мою жизнь, что не смогу ничего добиться с подобным пристрастием. Лекции проводились регулярно с наглядными примерами. В осуждение шли знакомые, знаменитости, обычные люди с улицы — кто угодно, лишь бы наглядно было видно, что все-таки не все у него пошло по плану. Я долгое время воздерживался от вредных привычек, но с каждым годом моя защита слабела. Сперва появились сигареты после школы, а после и банки пива на посиделках у костра. В этот же период увеличивалось количество ссор с матерью. Не знаю, что от чего зависело, но для меня это своего рода протест. Когда я переходил черту с алкоголем, мне становилось стыдно перед матерью, жалел, что поступил так, от этого чувства считал, что наркотики это уже та грань, через которую мне нельзя. Я понимал вред алкоголя, мне не нравилось состояние опьянения, но азарт брал вверх, и это было хорошим поводом не рисковать сильнее, ведь я не знал, что со мной станет от того, что предлагал Славик.

— Знаете, парни, — заговорил он обиженно, — ну вас. Сегодня меня все друзья решили кинуть. Кидалы. Вот попросите меня чего теперь. Тоже хер покажу.

Он развернулся и пошел в сторону, откуда явился, пиная все, что попадет под ногу.

— Ну, Мелкий! — прокричал ему вслед Андрей. — Ты что обиделся?

Славик даже не обернулся на слова Кулака.

— Вот зачем ты так его называешь? — обратился я к Дрону. — Его ж цепляет это прозвище.

— Поэтому и зову. Иначе зачем оно?

Мелкий. Кулаку нравилось дразнить его так. Нравилось понижать прозвищем его реальные габариты, ведь Дрону до размеров Славика было далеко, а почувствовать свое преимущество перед ним одно удовольствие. Причина называть Славика Мелким была проста: он был младше нас всех. Андрею хватало этого аргумента, неважно, насколько это было глупо, главное — действенно, ведь Славик взрывался, когда слышал это кличку, начинал оправдываться, злиться и вводить себя в краску.

— Загубит он себя, — сказал Кулак.

— Это правда про учителя?

— Да, и, кажется, вся школа знает об этом. Пацаны чешут, что и директор в доле.

— Слава Богу у нас такого нет.

Кулак дразнил Славика прозвищем, а я не специально тем, что учусь в Верхнем Родищенске. От своих друзей наслышался уже разных слухов об их гимназии, не зря она считалась учреждением для неуправляемых детей или даже подростков с криминальным уклоном, хотя все понимали, что половина разговоров об этом учреждении — ложь, но, чтобы поверить, хватало и нескольких правдивых фактов. Дрон не раз рассказывал, как его тренер по легкой атлетике предлагал ученикам допинг на соревнованиях, ведь никто ж не будет проверять школьника, да и мероприятия не настолько серьезные, чтобы переживать за это. Или другой разговор, что никто не решает проблему с карманниками, которые никак не исчезнут из года в год, у Славика уже не раз крали карманные деньги на буфет. После этих разговоров я был счастлив, что учусь в Верхнем Родищенске.

Уход Славика испортил настрой на дальнейшую прогулку, поэтому мы решили с Кулаком разойтись, хоть до темноты было еще достаточно времени. С нашей спортплощадки через заваленную заводскую дымовую трубу вышли на улицы Нижнего Родищенска. Еще издалека возле дома Андрея мы приметили две шатающиеся фигуры. Кулак замедлил шаг, не спешил к ним приближаться, ведь это были отец Андрея и его друг в дребедень пьяные. Лицо Кулака исказилось из бодрого в унылое и злое.

— Может, ну его? — обратился ко мне Дрон. — Давай позже домой вернемся.

— Сыночек! — закричал издалека дядя Вася. — Иди сюда!

Кулак беззвучно, только шевеля губами, проклял все на свете. Пьяный дядя Вася весьма надоедлив и приставуч. Андрей не любил с ним проводить время в такие моменты.

Мы не спешили приближаться к качающимся телятам, чего не сказать о них: вразвалочку, держась друг за друга, они приковыляли к нам.

— Чего тебе, бать? — спросил Дрон.

— А что мне уже нельзя с родным сыном поговорить? — Дядя Вася с улыбкой на лице полез обниматься с сыном, но взаимности не сыскал. — Здравствуй, Игореша. Что и чем сейчас молодежь занимается? Откуда вы?

— Спортом, бать, занимались.

— Спортом, говоришь? Это хорошо. — Он закинул руки нам на плечи и не спеша повел к своему дому, его же друг тихо полз за нами. — А знаете что, мужики, давайте посидим все вместе. Поговорим.

— Бать, а давай в другой раз?

— Бля, Андрюш, тебе не хочется с родным отцом время провести? Я целыми днями на заводе, прихожу домой, а ты где-то шляешься. Нет бы с отцом посидеть, мудрые мысли послушать. Я тебе что, зла желаю?

— Нет, бать, — Андрей, видимо, сдался и смирено шел за отцом, — все нормально.

Дядя Вася завел нас во двор своего дома, меня с Кулаком толкнул на гамак, а сам со своим другом присели на пеньки, после чего из аккуратно сложенного пакета достал бутылку водки, несколько пластиковых стаканчиков и буханку хлеба.

Отец Андрея на самом деле не такой и алкоголик, каким может показаться. Пил редко, но основательно, когда была весомая причина выпивать. В остальное время он настоящий трудоголик для своей семьи, ведь весь его дом всегда был ухожен и чист. Домом, двором и огородом всегда в первую очередь занимался он, Андрей и его мать только помогали ему, ведь у дяди Васи была фирменная фраза: «Я сам!».

— Бать, в честь чего сегодня гулянье?

— День хороший, сынок. — Дядя Вася взял бутылку в руки. — Вы с нами пригубите? — спросил он у нас, на что мы сразу же отрицательно помахали головой. — Нин! — закричал он, но никто не откликнулся. — Нина-а-а!

— Да чего тебе?! Чего?! — На крылечко в фартуке и с полотенцем в руках выбежала мать Андрея.

— Неси закуску!

— Ох, сейчас, Вась. Сейчас. Подожди ты.

Теть Нина впопыхах забежала обратно в дом. В это время дядя Вася налил в два стаканчика водки, для себя и своего друга, на что тот произнес неразборчиво: «Благодарю».

— Знаешь, дружище, — обратился дядя Вася к своему товарищу, подняв свой стаканчик, — хочу выпить за дружбу, чтобы было поменьше пидорасов в наших жизнях, а только такие мужики, как мы.

Пока дядя Вася чокался со своим другом, тетя Нина принесла две тарелки с соленьями и соленной рыбкой. Мать Андрея еще недолго покрутилась над небольшим застольем и убежала обратно в дом хлопотать.

— Знаете, мужики, — дядя Вася обратился к сыну и ко мне, — я рад, что вы есть друг у друга. В жизни будет много пидорасов, которые попытаются кинуть вас, и надежный друг за плечами — верная опора.

— Бать, все у тебя хорошо? — спросил Андрей. — С чего ты так налегаешь?

— Да все у меня отлично сынок. — Он наклонился к сыну и одной рукой притянул его к себе, чтобы потрепать за волосы и поцеловать в лоб. — Просто лишний раз убедился во вшивости людей вокруг. Я, со слов шефа, обещал своей бригаде хорошие бонусы за работу в выходные, уговорил их выйти, а этот пидорас в итоге заплатил копейки. Видите ли, его ожидания на прибыль не оправдались, а сводить свою любовницу в дорогой ресторан у него деньги нашлись. По-любому и украшения с тех же денег. — Его друг закивал ему, повторяя членораздельно «по-любому». — Блять, мне так перед мужиками неудобно, по сути, это я их подвел, а не шеф. Они с моих слов согласились на этот развод. — На этих словах он кулаком пару раз стукнул себя по груди. — Слава богу, что это мои мужики, мои люди, они все поняли, поддержали. — Его «человек» рядом закивал. — Я рад тому, какую бригаду собрал. А этот пидорас еще ответит за все. Запомни, сынок, мы должны стоять стеной за своих людей, за свою семью, неважно, что они сделали, но это твои люди, и ты обязан их защищать.

Дядя Вася разлил водки для себя и своего приятеля и между стаканчиков закинул пару кусочков маринованного огурчика себе в рот.

— Выпьем, чтобы у этой мрази все аукнулось. Божичка наш это без внимания не оставит.

Чокнувшись, они выпили чуть ли не полные стаканчики и даже не поморщились, а только закинули полные рты закуски, после чего наступила пауза в происходящем застолье.

— Бать, ты не против, если мы пойдем? Игорю уже и так домой пора.

Дядя Вася лишь махнул, а после начал разливать новую порцию алкоголя.

Я не стал ждать развития или спорить с Кулаком, так как мне действительно было пора. Я со всеми попрощался и покинул веселое застолье, но на выходе столкнулся с младшей сестрой Дрона.

— Марин, аккуратней, иначе в следующий раз собью.

— Иди ты! — С наездом она оттолкнула меня в сторону

Марина для своего возраста выглядела вызывающе. В свои пятнадцать уже красилась и откровенно одевалась. На ее фоне я чувствовал себя стариком, который уже ничего не понимает в молодежи, хотя разница между нами три года. Я только привык к такому виду своих одноклассниц, отчего удивлялся, что девочки помладше уже подражают старшеклассницам.

— Марина, — зарычал Дядя Вася, оскалив зубы, — где была?!

— С подружками гуляли, — менее дерзко, чем мне, ответила она.

— В таком виде? А ну марш домой, чтобы такого больше не видел.

Следить за развитием чужой семейной ссоры мне не хотелось еще больше. Марину воспитывали строго, но это не удержало ее пойти против взглядов семьи. Все мы хотим самовыражаться и соответствовать тому обществу, в котором находимся.

Возле дома меня встретила запыленная желтая Шестая Мазда с небольшой вмятиной на заднем бампере. Машина сестры. Мама с ее отцом подарили на выпускной в честь красного диплома. Меня изнутри сжигала зависть за такой подарок, мне казалось, что ничего подобного я никогда не получу, тем более понимал, что большую часть денег на машину от отца Светы, а я, как безотцовщина, навсегда останусь позади нее, неудачливей, а главное — несчастливей. Эти мысли изводили меня и в прошлый раз, когда встретил ее машину посреди города на пустой улице, с ноги ударил по бамперу. После этого случая мы не пересекались, и то, что она не исправила вмятину, меня беспокоило, но побуждало ударить повторно. Я не поддался соблазну, потому что дома меня ожидала встреча с ней.

Классическая картина приезда моей сестры: накрытый стол, первые и вторые блюда, чай и море вкусняшек, но все, как обычно, не тронуто. Сценарий прост: Света следит за фигурой, а мама старается ее откормить. И если делать выводы по сестре, то в этом соревновании до сих пор выигрывает она.

— А вот и Игоряша вернулся, — сказала мама.

В качестве приветствия я лишь кивнул сестре, а она даже не повернула голову в мою сторону.

— Что нового? — спрашивала мать, готовя для меня тарелку.

— Да вроде ничего. Школа. Завод. У Андрея посидел. Все как обычно.

На самом деле я не лукавил. С каждым новым днем все меньше эмоций получал от происходящего вокруг. Одно и тоже, изо дня в день. Поэтому напросился посмотреть кулачный бой, хотел хоть как-то разбавить повседневность. Жизнь превратилась в монотонный шум, даже можно назвать его белым шумом. Дневник лишь был возможностью превратить эту бессмысленность во что-то прекрасное, но не вышло. Последние сохранившиеся страницы причиняют только боль и вызывают мысли, что все просрано.

— Каждый раз переживаю, когда вы по заводу шастаете. Там же небезопасно.

— Да ладно, мам, пускай лазит, — внезапно на мою сторону встала сестра, отчего я удивлено взглянул на нее, настолько это было нетипично, — он ребенок, никто его не тронет, а ушибы и царапины быстро затянутся.

— Я уже давно не ребенок, через пару месяцев мне в универ так-то.

Моя сестра лишь махнула рукой и закинула в рот рыбку-крекер. Я же, голодный, укладывал на тарелку все, что было на столе.

— Уже трое погибших за последний месяц! — заверещала мать. — Поговаривают, что это творит один и тот же человек. Уже в газете написали.

Она побежала в свою спальню и принесла газету. На главное странице красовался заголовок: «Родищенск во власти палача», а в подзаголовке: «Безумец, вообразивший себя Понтием Пилатом».

— Ма, это всего лишь слухи, — отвечала сестра. — Здесь постоянно кого-то убивают. Как-будто ты не знаешь Родищенск. Обычное дело. Плохо только то, что Игорь во всем этом варится. Больше бояться надо не за то, что с ним произойдет, а что он сам может натворить.

Я лишь косо взглянул на Свету, но ничего не ответил на ее слова. У меня все больше создавалось подозрение, что она знает, что это я ударил по бамперу. А про постоянные преступления на улицах она была права. Это стало обыденностью, поэтому никто и не думал говорить о появлении маньяка, ведь все убийства могли быть обычной разборкой бандюков.

— Ох, не знаю, не знаю. — Мама с чайником в руках наливала нам в кружки горячую воду для чая. — Помер Отец Михаил. Единственный был приличный батюшка в городе. Ох, как это не по-божески.

— Ма, он в наглую вымогал деньги за отпущение грехов. Какой же он приличный?

— Не знаю, когда хоронили дедушку, он такой учтивый был. Хороший.

— Да? И сколько ты ему за это заплатила? И не говори, что это просто благодарность.

Мама поставила горячий чайник на стол и прихваткой в руках махнула в сторону Светы, после чего убежала на кухню.

Оставшись наедине, мы лишь увели взгляды в разные стороны, чтобы лишний раз не пересечься и не вспомнить, что мы родственники. Мне не о чем было с ней говорить, дело даже не в том, что мы росли порознь, а в разнице возрастов, ведь проблемы каждого из нас отличались, и не волновало, что происходило друг у друга. Я понимаю, когда братья и сестры близнецы или разница в несколько лет между ними. Все, что они переживают, очень близко для них, а в большинстве случае даже проблемы едины, это их хорошо сплачивает, а мы со Светой жили в разницу в целое поколение. Мне не были понятны ее переживания и проблемы, а ей мои казались глупыми и смешными. Между нами просто не могло случиться взаимопонимание.

— Зачем ты это сделал? — спокойно спросила сестра.

Я поднял брови и уставился на сестру, как будто не понимал, о чем она, хотя это было не так. Смотреть ей в глаза было непривычно, а главное — неприятно, она как будто испепеляла меня невозмутимым взглядом. Оправдываться перед ней не собирался, слишком много чести, тем более это лишь вмятина на бампере, для нее это пустяковая проблема. Напряжение между нами нарушила вбежавшая с полным противнем пирожков мать.

— Во-о-от, хорошо, что к чаю поспели, а я-то переживала, что они еще долго томиться будут.

— Мам, я пойду, — произнесла сестра, вставая из-за стола.

— Что такое? Нормально же сидели.

— Мама, твой сын растет точной копией своего отца. — Света уставилась в глаза матери, когда произносила эти слова. — Из него ничего не выйдет, никогда не научится отвечать за свои поступки. Будет, как отец, бегать от проблем. И сбежит от тебя к другой семье.

Она забрала свои вещи с вешалки и вышла из дома. У меня пробежали мурашки по спине, ведь не понимал, о чем она. Отец помер героем на войне.

— О чем она? — спросил я, когда захлопнулась дверь.

Мать вся побелела и застыла. Она стояла с противнем как вкопанная.

— Мам. — Она не реагировала. — Мама! — громче и уверенней произнес, чтобы она очнулась. — Что с папой?

— Ничего. — Она опустила глаза, как нашкодивший ребенок.

— Ничего?! — прокричал я. — О какой семье она говорила? — Я указал на дверь.

— Игорь, тут такое дело… Я соврала. Он не воевал… Бросил нас. Сейчас у него другая семья.

То есть все эти годы я встречал праздники в неполной семье не потому, что война оставила меня без отца, а потому что он так решил? В моих глазах герой превратился в злодея, в моего злейшего врага. Как бы тривиально это ни звучало, но мой мир рухнул… перевернулся… да как угодно это можно назвать всю картину. Я и без этого уже обрисовал в голове рассказы об отце, что готовил на занятия в школе, мои молитвы о нем, а главное — моя гордость за него. Все это разрушилось. Я воспевал человека, который за эти годы даже не вспомнил обо мне. Он радовался жизни без меня.

— Почему он не появлялся? — дрожащим голосом, сдерживая слезы, спросил я.

— У него появился ребенок в другой семье.

— А я что? Ему не семья?

Мать стояла в не меньшем оцепенении, чем я. Она сама не представляла, что делать, что говорить.

— Это было общее решение, — неуверенно произнесла она. — Так лучше для всех.

— Лучше для кого?! Для него? Для тебя? — Я уже не сдерживал злость, даже слезы отступили от ресниц. — А кто-нибудь из вас подумал обо мне? Один хоть из твоих ухажеров пытался заменить мне отца? Да я даже имена их уже не помню.

— Игоряш…

Она попыталась обнять меня, но я сразу же отстранился, а после нырнул мимо нее к выходу.

— Куда ты?

Пока одевался, взглянул на нее и увидел слезы. Ей было не легче, но жалеть ее не хотел. Надо побыть где угодно, лишь бы не дома.

— Прогуляюсь и вернусь, — мертвым безразличным тоном сказал я.

Я ушел, не дав ей себя остановить.