Планета Богов

Роман Воронов (2024)

У троих спросили — Что сделаете, если в жаркий день дадено вамбудет по чаше с водой?Один сказал — смочу пересохшее горло, второй — полью увядающийцветок, а третий — выплесну на песок, за ненадобностью.Когда же им задали следующий вопрос — А как быть с любовью,дарованной Создателем каждому? Все трое, как один, ответили –Оставить себе.Предлагаемый вниманию читателей сборник берется показатьиной ответ.

Не лги

Вы лжете, только Бог судья

Тому, кто предает себя,

А я винить вас не могу,

Поскольку точно так же лгу.

В утренней тишине шуршание скатывающихся камней, тронутых чьей-то неосторожной ногой, прозвучало неожиданно резко и пугающе. Моисей, в силу уже давно преклонного возраста часто присаживающийся на подходящие валуны для отдыха, вздрогнул и раскрыл сомкнутые в задумчивости веки. Чуть выше по склону, локтях в двадцати, в напряженной позе застыл человек, словно бы встреча на склоне Синая в столь ранний час не входила в его планы.

— Не пугайся, добрый путник, — радушно произнес Моисей и поднялся со своего камня. — Нам хватит места разойтись по-мирному, ибо я не преследовал тебя, а просто шел своей дорогой.

Человек расслабленно опустил задранную ногу, и новая порция потревоженных камушков веселым ручейком побежала навстречу старцу.

— Мое имя… — попытался представиться Моисей, но незнакомец, подняв руку, прервал его: — Я знаю, Моисей. Меня же в народе кличут Каменотесом и… — Тут человек, на мгновение задумавшись, добавил: — И я выходил из Египта вместе с тобой.

— Могу я спросить тебя, друг мой, — Моисей, опершись на посох, сделал шаг вперед, — что делаешь ты на горе в то время, когда солнце еще не озарило мир своим благостным светом?

Каменотес, страдающий с некоторых пор бессонницей, стал замечать, как одинокая тень из их общины по ночам бродит у подножия горы, а ближе к восходу поднимается на вершину. По стати и широким одеждам он узнал в неупокоенной душе старца Моисея и, предположив, что тот, весьма вероятно, прячет золото, отчего-то именно эта версия грела его душу более остальных, взялся следить за старейшиной, в надежде докопаться до, увы, не истины, а вожделенного клада.

Надо было отвечать, и он, вспотевший от перенапряжения, выпалил первое, что пришло в голову:

— Во снах я слышу голос Бога, Он говорит мне истины, которые я вот уже неделю выбиваю на каменной плите.

Моисей встрепенулся, лицо его озарила роскошная улыбка:

— Интересно, и где же она?

— Там, — Каменотес неопределенно махнул рукой в сторону вершины Синая.

— Удивительное дело, — старец погладил ладонью окладистую седовласую бороду, — Бог приходит и ко мне в сновидениях с призывом подняться на Синай и забрать истины, выбитые на скрижалях.

Он внимательно посмотрел на собеседника, робкие лучи восходящего солнца позолотили горбатые склоны, силуэт человека напротив проявился яснее, его взволнованность, блуждающий взгляд и подрагивающие руки выдавали с потрохами произнесенную ложь. Моисей не сомневался в этом, ибо и сам подыграл Каменотесу; никаких снов о скрижалях ему не снилось, истинной причиной его ночных бдений были купины, той самой, неопалимой, из коей Бог вещал ему когда-то об Исходе. Нынче же, выполнив Его веление и вернувшись в эти места, Моисей не находил себе покоя, и душа его просила, а то и требовала, слова Божьего.

Два лжеца молча стояли друг против друга, и солнечный диск, теперь во всей своей красе и силе, словно яблоко раздора, занял свое место меж их ликами. Путники зажмурились, а нестерпимо яркое пятно, блеснув белоснежной вспышкой, оставило на склоне куст терновника, разразившегося вдруг небесным гласом:

— Краток Путь лжеца, ибо сворачивает его с широкого тракта и через колючий кустарник мелкого вранья ведет несчастного закончить свое путешествие в зловонном болоте искаженного мира.

— Терн обращается к нам? — выпучив глаза от изумления, Каменотес с подкосившимися ногами опустился на землю. Моисей, однажды имевший подобный опыт, сильно не удивился, скорее, наоборот:

— Я искал Тебя. — Он смахнул слезу с покрасневших глаз и потупил взор: — И вот мой путь закончен.

Терновый куст, поразительным образом материализовавшийся на пустынном доселе склоне, снова озарился светом:

— Путь к Богу — совокупное течение энергии любви в пространствах Его проявления (то есть в моем мире), и Человек не камень в потоке, когда водные струи вынуждены отклоняться от своего направления и огибать препятствие, а существо «прозрачное» для любви, не искривляющее токов Света Господня. Ложь есть сила, коверкающая лучи Очей Его, а ты солгал, как и спутник твой.

Каменотес густо покраснел, проклиная свою бессонницу, тягу к чужому добру и непостижимую проницательность говорящего кустарника, а тот, «полыхая» холодным пламенем, продолжал «жечь» глаголом:

— Что заставляет человека говорить неправду? Его духовное несовершенство, непонимание величия духа в любой оболочке, при любых условиях, самых, казалось бы сознанию, неблагоприятных, хотя нередко именно «трудные» дороги соответствуют «высоким» душам — больший спрос с того, кто может.

— Но откуда… — начал, но, спохватившись, замолчал Моисей, переминаясь с ноги на ногу и щурясь на яркое сияние. Куст, без сомнения, «знал» прерванный вопрос:

— На струнах неверия Богу играет Эго, подпитывая желание казаться лучше, чем есть на самом деле, чего, в свою очередь, быть не может от естества души — все вы, проявленные, есть части Абсолюта, то есть в конечном итоге Боги. Несоответствие внутреннего содержания текущему осознанию себя порождает ложь, нивелирование этого перекоса — процесс познания.

— Я всегда следовал гласу Бога моего, — обиженно отозвался Моисей, ковыряя посохом сухую землю. — Я верил всякому слову Его, полагая за истину каждое, и даже не мог представить себе, что в ответ услышу подобное.

Волосы старика развевались на ветру, глаза, полные влаги, блестели, а тело вытянулось в сторону пылающего куста с нескрываемым вызовом:

— Коли, как говоришь, все мы Боги, в чем тогда винишь?

Глас небесный вырвал из пылающего терна дымящуюся ветку и бросил ее к ногам Моисея:

— Из тысяч нитей сплетается полотно правды, из тысяч мыслеформ, описывающих одно и то же событие, образуется его текущий узор, тысячи сотворцов вносят свою лепту в труды Создателя, таким образом происходит познание Им самого Себя, через отражение Истинной Картины Мира в зеркале, расколотом на мелкие части. Собранная после «склейки» (возвращения в лоно Отца Небесного), она (картина мира) будет обогащена (познана), дополнена (эволюционно развита) и готова к переосмыслению, новому витку спирали Эволюции самого Создателя.

— Стало быть, — быстро-быстро заморгал ошарашенный Каменотес, — нет виноватых, ни среди нас, ни вообще, раз Бог сам позволяет мараться в грязи детям своим, дабы, смыв ее, узреть себя в новом виде.

— Работа с камнями не огрубила твоего сознания, — «вспыхнул» куст. — В этом выражении и правда, и ложь.

— И все же, многоуважаемый негорючий терн, — осмелевший от похвалы Каменотес театрально поклонился пылающей купине, — что есть ложь по сути?

Куст снизил степень воспламенения до уровня спокойного тления и мягко, почти шепотом, произнес:

— Интерпретация мысли первоначальной в вербализированном виде есть ложь. Сознание, породившее определенную мыслеформу, но запустившую при посредничестве Эго ее измененную вариацию, с точки зрения энергий создает две самостоятельные картины мира, что приводит в крайнем случае к раздвоению личности, либо, если по силе превалирует «искаженная копия», человек начинает сам верить в собственное вранье. Это ложь себе, но есть ложь Богу, когда искажается истинный мир, обработке и правке подвергается творение Создателя.

— Я удовлетворен твоим ответом, светящийся терн, — Каменотес снова поклонился кусту, его первоначальный испуг, сменившийся изумлением, теперь перерос в насмешливость.

— Ты, может, и да, но я — нет. — Моисей, недовольно нахмурив лоб, отодвинул в сторону товарища и встал перед купиной: — В речах твоих сплошная неоднозначность. Бог, уже говоривший со мной подобным образом, то есть из-за куста, был более конкретен, и поэтому я смог вывести свой народ из рабства.

В ответ глас небесный легонько колыхнул горячий воздух:

— Уста, с которых льется ложь,

Изъедены червями страха,

И едко-кислый привкус страха

На них, как занесенный нож, —

такой кармический рисунок приобретает эволюционный путь физической оболочки лжеца.

Где глас могучего органа

Звучит, как комариный писк,

Там солнца лучезарный диск

Придавлен толщей океана, —

а вот это уже кармический рисунок эволюционного пути души, погрязшей во лжи.

Не отрывая взора от «пылающего» куста, Моисей, пронзенный словом Божьим, будто копьем, пошатываясь, произнес:

— Каменотес, я обманул тебя, мои ночные бдения не продиктованы сновидениями, я искал встречи с купиной неопалимой, ибо без нее я не пророк, не пастух, а просто человек, овца заблудшая, не знающая, что еще предложить своему народу.

Он сгорбился, безвольно опустил руки, и посох с гулким стуком ударился о камни возле его ног. В ответ старец услышал признание от собеседника:

— Я тоже солгал тебе, Моисей. Бог ничего не диктовал мне и даже не снился, я следил за тобой, думая, что здесь, в каменных складках синайских склонов, ты прячешь свои сокровища.

Терн озарился такой яркой вспышкой, что на миг затмил солнечный свет. Моисей зажмурился, а когда вновь открыл глаза, ни Каменотеса, появившегося на его пути из предрассветной темноты, ни Божественного присутствия в виде говорящего куста, возникшего из ниоткуда, рядом уже не было, пальцы правой ладони, ноющие от напряжения, до боли сжимали заостренный сапфировый обломок, обычный инструмент для работы с камнем. Пораженный старец охнул, сделал непроизвольно шаг вперед, и нога ударилась о тяжелую табличку. Скривившись от боли, Моисей посмотрел вниз — на гранатовой плите аккуратно и четко были выбиты строки, девятая по счету гласила: «Не лги».