Крест

Роман Воронов (2025)

Дитя малое и неразумное, не успевшее еще согрешить в силу коротких дней своих в этом мире, а посему ближе остальных к Богу стоящее, нетвердой рукой выводит на листе бумаги две скрещенные черточки, первое собственное творение. Возможно именно так Создатель через своего верного помощника посылает людям Крест, символ существования и созидания. Сомневаетесь? Автор попробует развеять ваши сомнения или ему придется расписаться в собственных фантазиях.

Обитель Креста

Четверо друзей (а мы, дорогой читатель, не убоимся столь высоко оценить сложившиеся меж ними отношения, поскольку трехнедельное совместное путешествие волей-неволей сплачивает самые разные натуры, скудная и скромная еда поощряет плотность в общении, единая цель уравновешивает противоположные желания, а старое шерстяное одеяло, одно на всех, в коем клопов больше, чем звезд на небе, холодными ночами объединяет в самом прямом смысле) вышли к основанию горбатой горы, чью вершину украсил белыми стенами древний монастырь, обитель полусотни монахов и дюжины служек, а также своры облезлых дворовых собак, десятка коров альпийской породы, нескольких молодых козочек, немыслимого количества крыс в подвалах трапезной и несговорчивого, хмурого ключника, подозрительно взирающего на каждого проходящего мимо невысокой дубовой дверцы в правом крыле главного здания, ведущей в винные погреба, рано поутру.

Надо признаться, что имена наших героев, полученные ими при рождении, были весьма просты, как и их родовые гербы, если бы таковые существовали. Только представьте себе выбитые на геральдических щитах крестьянский плуг, наковальню кузнеца, иголку с ниткой и сапожное шило — смех, ей-богу. Именно по этой причине юные соискатели монашеского ремесла (в виде послушания) решили на общем собрании обзавестись более подходящими для их ушей псевдонимами. После выпитой пинты красного кагора (больше — ни-ни), в результате бурного, но вполне мирного обсуждения родились заново Матфей, Марк, Лука и (вы уже догадались), естественно, Иоанн. Довольный сделанным выбором квартет заказал еще пинту (к черту запреты вне храма), чтобы с первыми лучами солнца, подпоясавшись пенькой и вытряхнув пыль из пустых котомок, отправиться в путь счастливыми и вдохновленными.

Сейчас, напряженно щурясь на блики, отраженные от куполов, протыкающих синеву неба коваными крестами, товарищи, ни на миг не умолкавшие в дороге, неожиданно притихли. Переходить Рубикон принято в тишине, да хорошенько подумав: а стоит ли? Поелику каждый из соискателей обратил взор внутрь себя с этим самым вопросом. Вышеозначенный ключник, расплющив мясистый нос о дверное полотно, через щель в досках с ухмылкой рассматривал внизу, у самого подножия, замершую в нерешительности четверку.

— Ну что, мушкетеры, — хохотнул он вполголоса, — вперед, за короля, на штурм Ля-Рошели!

Соискатели не двигались; старик постоял у своей амбразуры еще несколько минут и, разочарованно сплюнув, потащился на кухню — набить пузо ржаной лепешкой, а бороду — квашеной капустой.

Прошло еще с четверть часа молчаливого стояния, и наконец Лука, самый крепкий и решительный в компании, прокашлявшись, предложил:

— Чего ждать, коли все давно решено? Начинаем подъем, а?

— Ты не забыл? — подал голос Марк, жилистый, но до безобразия тощий юноша, худобу которого не могла скрыть никакая одежда. — Это последние часы вольной жизни.

— Так проведем их весело! — воскликнул Лука и звонко хлопнул себя по ляжкам.

— Поднимаясь в гору? — саркастически вставил Матфей, грузный, вечно мокрый от пота молодой человек, с нескрываемым страхом поглядывая на узкую вертлявую тропинку, змейкой убегающую наверх.

— Заключим пари, — не унимался Лука, — кто первым окажется у ворот.

— Победитель соревнования известен заранее, — просипел Иоанн, бледный, почти рахитичный, с тонкими длинными пальцами и высоким нервным лбом юноша. — Как и проигравший. В чем веселье?

— Нас четверо, — не терял энтузиазма Лука, — каждый выберет себе склон для подъема, мы пойдем разными путями. Кто придет первым, тому помогает Бог, тот лучше остальных несет свой крест. Ну? — молодой человек поигрывал от нетерпения мышцами и не мог устоять на месте. — Я выбираю последним. Давай, Матфей!

Толстяк рукавом вытер пот со лба и, еще раз оценив обстановку, сказал:

— Я пойду по тропинке, другого пути наверх у меня нет.

— Отлично, — Лука похлопал товарища по плечу. — Теперь ты, Иоанн.

Иоанн посмотрел на южный склон горы, обильно усеянный низкорослым кустарником и редкими, выделявшимися на общем фоне черно-зелеными свечками кедров. Северная сторона представляла собой ледник, бело-серым, сверкающим языком сползавший к самому подножию.

— Я, пожалуй, выберу этот, — Иоанн ткнул пальцем в сторону кедров.

— Здорово, — подхватил неунывающий Лука. — Марк, дружище, осталось два варианта.

— Один из которых не виден отсюда, — буркнул Марк, разминая цепкие жилистые пальцы. — Не люблю холода, выберу неизвестность.

— Что ж, господа, — рассмеялся Лука, — выбор сделан, смело вперед, и… встретимся у врат новой жизни.

***

Набив пузо до отвала, ключник, по традиции, решил вздремнуть часок-другой, пока монахи молятся в кельях, а служки готовятся к вечере, но, вспомнив о четверке «отважных» (он довольно улыбнулся) внизу, слегка изменил свое обыденное расписание и проследовал мимо стога с душистым сеном, служившим старику опочивальней, прямиком к воротам.

Изменения, произошедшие в картине мира, несколько озадачили его: обычным путем, по тропинке, протоптанной столетие назад, на штурм вершины в полном одиночестве отправился жирдяй, этакий бочонок с вином на коротких пухлых ножках. Остальные разбрелись по сторонам света и полезли на гору каждый своим маршрутом.

«Веселая у меня будет сиеста, какой уж тут сон», — потер руки ключник и заспешил наверх по узкой скрипучей лестнице в маленькую смотровую башенку над самыми воротами.

…Матфею действительно приходилось несладко: шаг, отдых, шаг, отдых — решение, принятое впопыхах, всегда несет тяжелые последствия. С раннего детства, поставленный отцом на обрезку подошв, он, склонный к полноте, вместе с умением лихо управляться сапожным ножом получил и сидячую работу, по десять часов в день, и пока соседские мальчишки гоняли палками скворцов и бегали нырять в холодную реку, Матфей-сапог (так прозвали его сверстники), орудуя своим инструментом, копил опыт ремесленника, а заодно растил и собственное седалище. «Терпение — вот твой главный козырь», — твердил неустанно отец, «Терпение есть высшая благодетель», — вторила мужу матушка, «Терпение одолеет любой подъем», — уговаривал сейчас себя Матфей, и сверкающие стены монастыря медленно, но неумолимо приближались.

Пока наш упитанный герой состязается в скорости с виноградными улитками, надо признать, не без успеха, даже останавливаясь на каждом повороте тропинки, и не нарадуется своим подметкам с гвоздями в три ряда вместо положенных двух (сам делал), обратим наш взор на его прыткого и веселого товарища. Лука, едва узнав свой маршрут, бросился к северному склону, нисколько не заботясь о судьбе остальных спутников. Бодро взлетев на рыхлое белое поле у подножия, он провалился в холодную «манную кашу» по колено и, с трудом переставляя ноги, всякий раз проваливающиеся сквозь нежную ледяную корку и оставляющие причудливых форм следы, начал свой подъем. Чуть выше субстанция под ногами стала суше, захрустела, и движение пошло веселее. Выросший в семье кузнеца, он был хорошо знаком с молотом и наковальней, мальчику нравились жар печи, подвластной дыханию мехов, и звон стали, вечно плывущий над закопченной крышей мастерской. Разогретый докрасна железный пруток превращался в изделие, задуманное человеком, верный глаз и мышечная сила обеспечивали эту трансформу, удар за ударом — так же и он достигнет монастырских ворот, шаг за шагом, и непременно первым.

Тем временем ключник занял свой наблюдательный пост и нашел всех участников восхождения: толстый пыхтел на тропе, еще один продирался сквозь кустарник, а вот самый прыткий, с фигурой Геркулеса, беспечно спешил навстречу леднику.

— Нет, милок, так не пойдет, — с легкой усмешкой прокомментировал старик, глядя, как юноша (это был, как вы догадались, Лука) почти бегом понесся по твердой ледяной корке. Еще мгновение — и, поскользнувшись, бедняга полетел вниз, забавно размахивая конечностями, — ну прямо жук, перевернутый на спинку, — и, за несколько секунд преодолев пройденный ранее путь, врезался в белую кашу у подножия, забрызгав ледяными хлопьями сочный зеленый ковер.

Ключник заржал, представляя, что сейчас льется из уст незадачливого альпиниста, лупящего себя по бокам и потрясающего кулаками в сторону вершины.

Пока Лука, полный сил и амбиций, штурмовал снежный склон, на противоположной стороне горы только появился ее покоритель. Иоанн, выросший среди ниток и пуговиц, ничего тяжелее иглы в руках не держал, оттого и был худ, немощен и слаб, однако более чем скромные физические кондиции компенсировались природным упрямством, позаимствованным, надо полагать, из прежних жизней у ослов, признанных в этом качестве экспертов. Юноша, бегло оценив предстоящее восхождение, решив, что будет устраивать привалы у каждого кедра, чтобы восстановить силы, тяжело вздохнул и, цепляясь за колючие ветки, на всякий случай на карачках двинулся к вершине.

Ключник, наблюдающий всю картину соревнования сверху, почесав за ухом, оценил стратегию соискателя монашеской рясы и, выбрав его своим фаворитом, сделал ставку на этого ползущего «спортсмена». Правда, увидев, что «скалолаз» рухнул под первым же кедром, как подкошенный, передумал — и вовремя, вспомнив о еще одном участнике забега по пересеченной местности.

Сын крестьянина, нареченный товарищами Марком, вышел на исходную позицию последним. Западный склон представлял собой вертикальную стенку, словно скалу в этом месте обрезали гигантским ножом и, чтобы не сильно отражались лучи заходящего солнца, изрядно посекли ее зеркальную поверхность.

Юноша, которому не раз приходилось начинать распахивать нетронутую целину, совсем не испугался — многочисленные трещины в базальте вполне устраивали его в качестве «помощников» на столь изысканном пути.

Марк сбросил накидку, повертел головой, разминая шею, похрустел пальцами и, зацепившись за ближайший выступ, полез наверх.

Ключник из своей «комментаторской кабины» видеть последнего из квартета никак не мог, но вылетевшие из гнезд стрижи и встрепенувшийся на краю скалы беркут ясно указали на чье-то присутствие там.

— Вопрос, — обратился вслух ключник сам к себе и снова принялся чесать, но уже не за ухом, а выкатившееся из подштанников пузо: — на кого же ставить?

Поразмыслив некоторое время, опытный игрок в покер пришел к выводу, что первым придет к финишу тот, кто придет первым, а посему, громко зевнув, он решительно направился к сеновалу, где вскорости и захрапел на весь монастырский двор, мешая монахам читать псалмы и побуждая дворовых псов выть от тоски, даже в отсутствии на небосклоне луны.

Квашеная капуста — сам по себе продукт весьма полезный, как и дюжина куриных грудок, десяток моченых яблок, каравай ржаного хлеба с отрубями и пинта доброго монастырского эля, но все вместе… навевает странные, почти апокалиптические сны. Ключник ворочался в стогу, кряхтел, постанывал и громоподобно избавлялся от газов в течение пары часов, и наконец, смачно чихнув, открыл глаза. Солнце успело перетащить тень от креста со стены трапезной на центр площади.

— Пора проведать «мушкетеров», — проворчал, зевая, старый работник святого заведения и поплелся к воротам. Отодвинув крышку, он лениво глянул в окно Иуды и крякнул от удивления — перед воротами, распластавшись на тропинке, как полусгнившая тыква, лежал толстяк — красный, тяжко вздыхающий, потный, но… первый.

— Вот тут бы я все денежки и оставил, — прошептал ключник, обращаясь к воображаемому крупье. — Воистину, пути Господни неисповедимы.

Старик перекрестился на купола и принялся решать: выйти к бедолаге справиться о самочувствии или подождать остальных, но справа, у наружной стены, зашуршали камни, и к «тыкве» довольно бодро подошел высокий жилистый молодой человек — тот самый, которого ключник не видел на западном склоне.

— Матфей, — обратился он к товарищу, — ты как?

— Чуть Богу душу не отдал, — призналась «тыква». — Но я первый, чему несказанно рад. А как ты, Марк?

— Душа и так принадлежит Богу, — улыбнувшись, ответил Марк. — А вот и… — юноша кивнул головой влево.

— Лука, — не поднимая головы и не оборачиваясь, прошептал Матфей. — Как же так, ты всего лишь третий?

— Это Иоанн, — задумчиво поправил товарища Марк. — Интересно.

Присоединившийся к друзьям молодой человек видом своим напоминал лешего: волосы и одежда усеяны репейниками, дрожащие руки исцарапаны в кровь, глаза выпучены, а рот жадно хватает чистый горный воздух.

Тот, кого назвали Иоанном, рухнул подле Матфея, и теперь натюрморт у монастырских ворот вдобавок к тыкве приобрел и подсушенную морковку. Лука появился через минуту — мокрый, раздраженный, с дырой в плаще на седалище и стертыми об лед ладонями. Он молча посмотрел на товарищей, хотел было что-то сказать, но, подумав, махнул рукой и направился к воротам.

Не успел проигравший в пух и прах дотянуться до медного кольца, как створка слегка приоткрылась и перед ним вырос привратник — наш знакомый ключник, сытый, отдохнувший и прекрасно понимающий создавшуюся мизансцену (полная противоположность Луки).

— Мы пришли в… — начал предводитель «мушкетеров», потихоньку расправляя плечи и возвращая голосу уверенность.

Ключник предупреждающе поднял вверх указательный палец, на котором болталась связка ключей, и юноша запнулся.

— Вы должны были появиться перед вратами вместе, — лицо старика выражало и гнев, и усмешку одновременно, — если бы были сбалансированы.

— А почему мы должны были быть?.. — заикаясь, пролепетал опешивший от такого приема Лука.

— Потому, что вы — Крест, — огорошил очередной загадкой привратник.

— Послушай, папаша, — на помощь товарищу пришел возмущенный Марк, — не заговариваешься ли ты?

— Отец, Сын, Дух Святый и Анчутка, так и есть, — ключник и глазом не повел.

Слегка оживший Матфей, перевернувшись набок, также попытался вклиниться в разговор:

— Кто же из нас кто?

— Ответ на этот вопрос живет в душе, — привратник звякнул ключами по груди. — Но когда войдете внутрь, ваш Крест распадется, и каждый из вас понесет свой, личный. — Он хихикнул: — Как тащили его сюда — одни слезы!

— Вы нас отговариваете входить? — ехидно поинтересовался Иоанн, отлежавшись на сырой земле.

— Вовсе нет, — миролюбиво откликнулся ключник. — Просвещаю, чем вам придется заниматься в стенах нашей обители.

— Мы вас внимательно слушаем, — Лука скрестил руки на груди и принял театральную позу.

— Извольте, — старик придвинул скамеечку, прятавшуюся за створкой, уселся и, сделав несколько упражнений для дикции, произнес: — Начну издалека. Твое Я, — он ткнул пальцем по очереди в каждого слушателя, — находится в четырех мирах одновременно: «Ты-Отец» — кто ты есть на самом деле, «Ты-Сын» — кем ты видишь себя, «Ты-Дух» — твоя энергия, здесь и сейчас, и «Ты-Антипод» — твоя противоположность.

Смысл жизни заключается в определении того, какую часть Креста ты занимаешь. Если место ипостаси определено правильно, это балансирует весь Крест. Но достаточно одной ипостаси не понимать своего места (предназначения), и Суть (Я Есмь) вся, целиком не видит смысла в своем существовании.

Старик, низко склонившись, пальцем начертил на песке две скрещенные линии:

— Перекрестие — это Свидетель, молчаливый, когда вы видите свое отражение в зеркале, воде или глазах собеседника. Если не радует своя внешность — это недовольство Отца творением, ежели не нравится внешний вид, одежда либо прическа — это Сын опечален выполнением предназначения.

Свидетель может и подавать голос, если ближний указывает вам на слова или деяния, вами сотворенные. Например, вы пожалели о своей жертве, даже малой — это Антипод выражает недовольство возвышением Отца; вы опечалены вырвавшейся эмоцией — Дух сожалеет о пущенной им энергии не в то русло.

Матфей за широкой спиной Луки повернулся к Иоанну и повертел пальцем у виска, намекая на фантазера-лектора, по факту являющегося привратником, на что тот, словно взор его мог проникнуть сквозь непрозрачное препятствие, невозмутимо произнес:

— Попрошу не отвлекаться, я толкую о серьезных вещах, с коими вам придется иметь дело здесь. Миры «Ты» и «не Ты» противоположны полностью в проявленном плане. Если «Ты» живешь в достатке, «не Ты» прозябает в нищете, причем в равных степенях, вплоть до места обитания — плодородные земли и мягкий климат одного конца Креста имеет на противоположной стороне ледяную пустыню. Вертикальный баланс, ось «Отец — Антипод» носит абсолютный характер, то есть пары Креста могут иметь следующий вид: бездетность — плодовитость, жизнелюбие — уныние, внешняя красота — уродство, ум — безумие.

Горизонтальный баланс, ось «Сын — Дух» уравновешивает потенциал и энергию существования, а именно: намерение действия получает возможность проявления в физическом плане, намерение бездействия же — «высохшее русло».

— Интересно, — задумчиво пролепетал Матфей, — а Создатель в курсе?

— Создатель в курсе, — лектор приподнялся со скамеечки, — ибо сам это и создал. Вот вам пример, довольно известный. Земная ипостась Духа, коего мы знаем под именем Иисус, и это не было секретом для него самого, — прежде всего, Сын Божий, в ипостаси Отца он (Дух) — Бог Иудеев, в ипостаси Духа Святого — терпение, сострадание, прощение, любовь, то есть все качества, проявленные им за время пребывания в плотном теле. В ипостаси же Антипода он — Искуситель в пустыне и Дьявол в Гефсиманском Саду.

Ключник строго и даже с вызовом обвел взглядом свою немногочисленную аудиторию.

— Почему воскрес Иисус? — голос старика задрожал. — Потому что выполнил предназначение Сына и прошел земной путь в проповедях, а закончил в мучениях? Нет. Потому что возлюбил всех и вся, даже врагов своих, о чем и учил? Нет. Иисус вознесся, ибо смог оттолкнуться от своего Антипода, отречься от Я в качестве Эго, выдержав при этом великие искушения.

— Чем же занимаются монахи здесь, в обители? — голос Марка прозвучал застенчиво, но твердо. — Чему учатся?

— Двум вещам, — привратник заметно повеселел, найдя в «классе» отличника, — осознанию и поиску.

— Чего? — одновременно воскликнули Матфей и Иоанн.

«Еще двое — мои», — подумал ключник и, выдержав паузу, как участник монастырского театра (в обители была собрана довольно приличная труппа), таинственным тоном поведал:

— Осознание вертикальной оси Креста приведет к пониманию справедливости мира, его идеальности, ибо я страдаю здесь, но где-то мне хорошо, и наоборот. Осознание горизонтальной перекладины Креста убирает страх перед началом деяний, со-звучащих с гармонией мира, и обессиливает помыслы, ведущие к хаосу.

Смолкнув, старик оглядел слушателей — все четверо притихли, готовые ловить каждое слово из его уст, речь-то шла об их будущем.

— Что же касается поиска своего места, — он покряхтел, оглядывая арку ворот, где стоял на посту много лет, и позвенел ключами, — то взятие на себя чужой роли вашего «Я Есмь» беспощадно деформирует Крест. Представьте себе на минуту бесстрашного барабанщика (ипостась чистого Духа), своими палочками поднимающего сослуживцев в атаку, возомнившего себя полководцем (ипостась Отца) и решившего сменить направление главного удара.

— Катастрофа, — коротко заметил Лука.

Ключник согласно кивнул:

— Ну, так что, проходите?

Лука повернулся к товарищам, те выжидающе молчали, глядя на своего предводителя с немым вопросом в глазах. Потомственный кузнец долго раздумывать не стал и «ухнул», как молотом о наковальню:

— Братия удаляется на совещание.

Привратник усмехнулся:

— Один за всех, мушкетеры.

Молодые люди сбились в кружок и что-то негромко шептали, показывая друг на друга, толкаясь и посмеиваясь. Наконец, приняв решение, четверка вытолкнула вперед Луку. Юноша сделал глубокий реверанс перед стариком, помахал воображаемой шляпой и выдал вердикт:

— Мы попробуем заново собрать общий Крест, пока не разбрелись по собственным кельям. Жди нас к вечеру.

И компания с криками «Ну что, по снежку?!» и «Давай через кустарник!», улюлюкая и подпрыгивая, как молодые сайгаки, рванула вниз наперегонки, а ключник, покачав головой, молвил им вслед:

— Чтобы подняться одновременно, надо так же и спуститься, иначе — замкнутый круг.