Конечная

Роман Владимирович Смородский

Каждый из нас хоть раз задавался вопросом: что ждет нас на конечной станции нашего мимолетного жизненного маршрута?Занимайте места, дорогие читатели. Заваривайте крепкий чай в граненых стаканах. Пусть биение вашего сердца синхронизируется с мерным стуком колес. Наш поезд отправляется к самой границе. Смотрите в окна, если осмелитесь, и вы увидите, что может быть там, где кончается все остальное. Провожающих прошу покинуть вагоны. Остальным же…Добро пожаловать на борт.

Мальчик, которого не было

Валентин хмуро месил ногами до неузнаваемости грязный ноябрьский снег. Подняв воротник короткого черного пальто, он бросил угрюмый взгляд на дорогу перед собой и зябко поежился. Его глаза тут же снова заволокла почти незаметная взгляду пелена. Он шел по следу. По следу, которого даже не видел.

Часом ранее он сидел в странноватой, но, по крайней мере, теплой гостиной и пытался понять, чем же она ему не нравится.

–…а главное — какой умный стал! — лился в его левое ухо безостановочный поток слов, своей назойливостью похожий на комариный писк. Слово «умный» звучало в нем как страшное оскорбление. — Где начитался — ума не приложу. Книги, телевизор, интернет — все под присмотром. А как ввернет какую-нибудь фразочку — хоть стой, хоть падай. Говорю ему, подстригись, чучело, не то сама обстригу, не рад будешь, а он мне про обуз какой-то. Да не было у нас в Советском Союзе никаких обузов, вот выдумают тоже…

Гостиная была оформлена в теплых, успокаивающих по задумке тонах, но вместо этого наполнявшие ее вещи страшно давили своей духотой. От выцветшего ковра с вышитым изображением каких-то крестьян, тянущих телегу по лесной дороге, веяло непередаваемой тоской. Угловатый деревянный стул, на котором сидел Валентин, будто со злостью давил снизу на ягодицы, отчего они затекли с совершенно феноменальной скоростью. В потрепанном бежевом диване, который заняли его наниматели, даже на расстоянии чувствовались торчащие под жесткой обивкой колючие пружины. Массивный дубовый шкаф-стенка со множеством ящичков и полочек, забитых бесполезным, никогда не использовавшимся барахлом, казалось, вовсе грозил раздавить одним своим видом.

–…я ж его как щенка облупленного знаю, — перехватил нить повествования более грубый и низкий голос. — Он — что? Ноль без палочки, вот что. Ничего не знает, не умеет и учиться не хочет. У всех дети как дети, а наш — ну весь из себя какой-то не такой. Еще бы они его уму-разуму не учили в школе. Ну, ничего, я эту новомодную дурь из него еще выбью. Вы только найдите, куда он сбежал, а мы уж тут, того, справимся.

— Ну куда он мог уйти? — плаксиво затянула женщина и шумно высморкалась в болезненно белый платок с идиотскими рюшечками по краям. — Ума не приложу. Он же у нас совсем домашний, никуда не ходит, не общается ни с кем. Ой, зачем, ну зачем он сбежал, стыд-позор, прости, господи…

«Я бы тоже сбежал, — подумал Валентин. — И ни за что бы больше не вернулся».

Браться за эту работу ужасно не хотелось. Было что-то неправильное в том, чтобы возвращать беглеца в это место. Все равно, что гнаться за удравшим с живодерни соболем. Но с другой стороны, мальчику могла грозить опасность. Без еды и воды, да при ночных заморозках — медленная, мучительная смерть.

Было и еще какое-то ощущение по поводу этого дела. Чутье почти кричало Валентину, что что-то здесь не так. Родители много говорят, но точно чего-то недоговаривают, упуская в своем рассказе что-то очень важное. Но выпытывать у них информацию, угадывая нужный наводящий вопрос, не хотелось еще больше. Валентин наконец поднялся с негостеприимного стула, прервав тем самым пустившуюся уже по второму кругу речь, строго поправил очки с узкими прямоугольными стеклами и с нажимом спросил:

— Вы же понимаете специфику моей работы? Я беру деньги вперед и не даю никаких гарантий. На вашем месте я бы просто положился на полицию.

— Да ничего она не сделает, полиция эта, — театрально всплеснула руками женщина, выронив платок. — Им-то что, дело открыли — дело закрыли, что есть человек, что нету. А нам-то, нам-то как людям в глаза смотреть? Это же такой позор, что соседи подумают? И из школы уже звонили… Не жалко нам денег, постарайтесь только нашу бестолочь вернуть.

Что-то в голове Валентина щелкнуло, будто встал на свое место важный кусочек паззла, но он не успел его уловить и тут же потерял среди бесчисленного множества других. Скомканно попрощавшись, он прямо-таки вывалился сперва в прокуренный подъезд, а затем на холодную улицу.

Теперь же он хмуро месил ногами до неузнаваемости грязный ноябрьский снег. Он представлял подростка в смешной вязаной шапке с синим помпоном, бегущего из того ужасного места, которое ему приходилось называть домом. Представлял — и шел за ним следом. Он не знал, как это правильно называется, не знал, как это работает, но это работало с достаточной степенью надежности, чтобы он мог называть себя дурацким, напыщенным словом «экстрасенс». Валентин не видел ничего экстраординарного в своей работе. Он просто делал, что умел, и получал деньги за то, что делал.

Ноги вынесли его с относительно оживленной улицы через тихий сквозной дворик на огромный по местным меркам пустырь. Валентин остановился и окинул еще более помрачневшим взглядом здание, нависающее над припорошенной все тем же снегом голой землей. Он знал, что это за место. Неприятное, даже опасное место, но поворачивать назад было поздно. Да и, если судить по совести, мальчика, нашедшего едва ли не худшее из возможных укрытий от ветра, нужно было спасать.

Кто знает, что могло случиться с ним в заброшенной много лет назад детской больнице.

***

Висящая на одной петле и собственном упрямстве дверь равнодушно качнулась, когда Валентин ступил на опасную территорию. На секунду ему показалось, что его нос уловил слабый «медицинский» запах дезинфекции. Но нет, на самом деле внутри пахло только пылью и — только у самого входа, совсем немного — мочой. Пол был усыпан обвалившейся штукатуркой, которую разбавляли лишь несколько шприцев (очевидно, появившихся здесь уже после закрытия) и одинокая бутылка из-под крепкого пива с остатками жидкости внутри.

Со стены, чуть дальше по коридору, на Валентина вылупился полустершийся нарисованный зверек, похожий не то на кота с круглыми ушами, не то на какого-то грызуна с пушистым хвостом. Больше всего от времени досталось глазам. Два огромных слепых пятна без остатков радужки или зрачков. Жуткий взгляд. Будто навеки посмертно застывший в каком-то дебильном восторге.

Сделав несколько шагов по коридору, Валентин ясно почувствовал: его вторжение не осталось незамеченным. Куда бы он ни обращал лицо, в затылок жадно впивались невидимые взгляды. «Еще один пришел, — говорили они. — Еще один останется с нами».

— Нет, — тихо ответил вторженец, стараясь убедить скорее себя, чем кого-то еще. — Я живой. Живой.

След вел вглубь здания, мимо жутковатого рисунка и нескольких других, которые экстрасенс предпочел не разглядывать. Мимо одинаковых пустых кабинетов, лишь в одном из которых сломанным грибом торчало пыльное гинекологическое кресло. Мимо лестничного пролета, и, наконец, в тесное помещение, бывшее, вероятно, подсобным. На его полках покоились ветхие коробки с твердым и холодным содержимым, а на полу был оставлен мешок с какими-то бурыми тряпками. Несколько из последних валялись, брошенные, отдельно, формируя что-то вроде подстилки или неряшливого гнезда.

Вот оно.

Валентин присел на корточки и брезгливо ткнул пальцем одну из тряпок. Одеяла. Колючие, жесткие, пыльные одеяла. Кто-то был здесь недавно. Кто-то, кто отчаянно пытался хоть немного согреться в промерзшем насквозь заброшенном здании. Кто-то маленький, немного напуганный и очень несчастный. Кто-то в шапке со смешным синим помпоном.

Экстрасенс осторожно, чтобы не спугнуть добровольное наваждение, присел на мешок, сглотнул все плотнее подступавший к горлу страх (я живой… точно, живой) и закрыл глаза. Пара минут в полной темноте и тишине — и он стал различать смутные очертания, постепенно складывавшиеся в ту самую картинку, которую он ожидал увидеть.

Впрочем… не совсем.

***

— Ну и откуда она здесь? — прошипел раздраженно-сосредоточенный девичий голос.

— А я почем знаю? — ее совсем юный собеседник тихо шмыгнул носом. — Я только спустился этаж одним глазком проверить, смотрю — дверь открыта и она тут эт» само… лежит.

— Сколько раз тебе говорить, чтоб один не шастал, — раздался тихий хлопок подзатыльника. — Ты б еще в зеркало какое глянул «одним глазком проверить». Ну, ткни ее хоть пальцем, раз такой смелый.

— Сама ткни, — обиженно пробурчал смельчак и шмыгнул громче. — Вдруг она эт» само… ну, из этих.

— Н-не из эт-тих, — вмешался третий голос, в котором слышалась напряженная борьба с заиканием. — Они с-с-с… сами нас н-наход-дят. Н-не спят в к-к-кл…

— Ну тогда тебе и флаг в руки, — перебила его девушка.

— И перышко в зад, — поддержал ее собеседник, заработав этим еще один легкий подзатыльник.

Тихий, осторожный шаг в ее сторону. Еще один. И тут она вспомнила, где находится и проснулась окончательно.

— Шевелится! — взвизгнул самый маленький из троицы, юркнув за спину высокой девушки.

— Тихо, — шикнула та, не сводя глаз с угрозы. — Правило, как учили! Главное — понять правило…

— Она н-не из эт-т-т… — упрямо повторил заика, но тоже немного отступил, вытянув перед собой странно подергивающую всеми мышцами попеременно руку. — Т-ты к-к-к…

— Кто? — пискнул мелкий из-за чужой спины.

Оккупантка кладовки наконец выпуталась из одеял, подняв облако пыли, и, в свою очередь, подалась назад, прижавшись спиной к полкам. Ее руки нашарили в одеялах небольшого плюшевого медведя и рефлекторно выставили перед ней как смехотворно слабый щит. Незнакомцы не выглядели угрозой, но она привыкла не ждать от детей ничего хорошего, а потому морально готовилась к обороне. Собрав в кулак всю свою храбрость (достаточно маленькую, чтобы поместиться в ее кулаке), она с вызовом вскинула голову и ответила:

— Я Диана. А вы?

Ненадолго воцарилось молчание. Единственным, что нарушало немую и бездвижную сцену, было сбивчивое дыхание подростка, стоявшего к новоприбывшей ближе всех. Присмотревшись к нему внимательнее, она заметила, что подергивается у него не только рука. Его лицо то и дело заметно пронзало судорогой, а кадык почти безостановочно ходил взад-вперед. Неужели настолько боится?

— Похоже, и правда не из этих, — с сомнением протянула его почти взрослая подруга.

Один ее глаз был надежно скрыт за спадающей на пол-лица плотной светлой челкой, а другой придирчиво скользил по незнакомке. Не найдя признаков угрозы, девушка едва заметно выдохнула и шагнула вперед, осторожно поднеся руку к груди:

— Я Тина. Просто Тина.

— А я Кастет, — вышел из-за ее спины мальчуган лет десяти.

Тощий и с какой-то непропорционально большой головой, он старался говорить басом и чуть подпрыгивал при движении, пытаясь казаться больше.

— Дурацкая кличка, — холодно констатировала Тина. — Долго думал? А, неважно, будешь и дальше Костей.

Несостоявшийся Кастет показал ей язык и скрестил на груди руки в знак протеста.

— А я П-п-п…П-п-п…

— Пашка он, — не справился с нетерпением Костя и шумно втянул в ноздрю то, что, было, из нее показалось. — Пашка-какаш…

Тина среагировала молниеносным подзатыльником. Шутник надулся и замолчал.

— Так… — девушка пригладила челку, будто хотела, чтобы она надежнее закрывала глаз. — Как ты здесь оказалась? Давно не появлялось новых… ну, ты понимаешь.

— Вообще-то не очень, — призналась Диана. — Я…я сбежала. Не думала, что здесь кто-то есть. Могу уйти, если хотите.

— Уйти? — хором спросила троица, ошарашенно переглянувшись.

— Она не с нами! — взволнованно прошептал Костя.

— Н-нет, — согласился Паша. — Н-но б-близко.

— Да, пожалуй, — протянула Тина, разглядывая гостью с еще большим интересом. — Знаешь, Диана, я бы на твоем месте так и поступила. Беги, пока можешь.

— Мы не гоним, не подумай, — встрял Костя. — Просто эт» само… так лучше будет.

— Т-тебе есть к-куда п-п-п…п-п-п… — Паша со злостью ткнул кулаком стену, так и не справившись с коварной буквой.

Диана потупилась в нерешительности. Откуда-то вдруг потянуло запахом со смесью приторной сладкой ваты и нафталина. Из-за дальнего угла коридора донесся неопределенный слабый отзвук. Тина бросила в ту сторону настороженный взгляд — видимо, тоже услышала, и теперь пыталась понять, не показалось ли ей.

— Нет, — наконец вздохнула Диана. — Мне некуда пойти. На улице только быстрее замерзну. Можно я… побуду с вами?

— Плохая идея, — тихо проговорила Тина, продолжая вслушиваться. — Почему бы тебе…

— У-у-у, — донеслось из-за угла чуть громче. — О-о-ой-ей-ей…

— Макан! — Тина схватила мальчишек за вороты футболок и дернула к противоположной от кладовки к стене. — Прячьте головы! Быстро!

— Что происходит? — недоуменно спросила Диана.

Трое из заброшенной больницы почти синхронно присели на корточки вдоль стены, прижав к груди подбородки и закрывая руками головы так, словно ожидали, что с потолка на них посыпятся кирпичи.

— Нет времени объяснять, — приглушенно прошипела Тина. — Делай как мы! Спиной к стене, голову закрой, не двигайся и молчи! Макан идет…

В перерывах между завываниями из коридора стал слышаться приближающийся шорох. То, что напугало странную троицу, определенно двигалось в их сторону. Что-то во всей этой ситуации подсказывало Диане, что ребят лучше послушать, и она свернулась у стены, спрятав голову между локтей а медведя зажав коленями.

— Что же мне де-е-елать, — глухо, будто в подушку, подвывал приближающийся голос. — Как же мне бы-ы-ыть? Я тако-о-ой несча-а-астный…

Настоящего страдания в нем не чувствовалось и близко. Напротив, по мере его приближения фальшь все сильнее резала ухо. Неизвестный звучал как начинающий актер-самоучка на провинциальном спектакле для самых маленьких.

— Не хочу Макана, — тихо пискнул Костя. Диана заметила, что его бьет почти такая же дрожь, как Пашу. — Только не Макан, все, что угодно, только не…

— Ш-ш-ш, — Тина чуть развернулась к нему, прикрывая собой от все еще невидимой Диане угрозы. — Тише. Дыши, как я учила. Дыши и не высовывай голову. Он не тронет, пока ты прячешь…

— Мне так одино-о-око, — раздалось уже совсем рядом, но куда-то в сторону. Похоже, владелец голоса заглянул в соседний кабинет. — Почему-у-у со мной никто не игра-а-ает…

Дверной проем полностью перегородила пестрая шуршащая фигура, от которой прямо-таки разило все тем же сладко-химическим запахом. Диана не удержалась и приподняла голову, продолжая прикрывать ее руками. Сказать, что увиденное сбивало с толку — не сказать ничего. Оно било все мыслимые и немыслимые рекорды безумия.

В дверях стояла огромная ростовая кукла, не похожая ни на одно известное Диане животное и ни на одного известного ей персонажа. Бесформенное тело, покрытое блеклой разноцветной бахромой и свисающими рваными лоскутами синей ткани, стояло на толстых, постоянно пребывающих в движении ногах, коих Диана насчитала пять или шесть. Казалось, что в костюм, предварительно крепко напившись, набилось сразу несколько человек, не все из которых способны держаться в вертикальном положении и согласовывать с остальными движение. Венчала это чучело вытянутая морда, формой и фактурой напоминающая выцветший сине-зеленый валенок, размером превосходящий человеческую голову. Открылась беззубая красная пасть и именно оттуда раздался глухой голос запертого в костюме бедолаги:

— Бе-е-едный-бедный Макан, никто-о-о не хочет дружить с Мака-а-аном…

Диана не сдержалась и прыснула. При всей своей фантасмагоричности, пестрое чучело совсем не выглядело страшным. Скорее нелепым, а потому — комичным. Звук не остался без внимания — направившийся было дальше по коридору аниматор поэтапно остановил все свои ноги, вновь сунул морду куклы в кладовку и засопел, словно принюхиваясь. Девочка с улыбкой продолжала наблюдать в щель между закрывающими голову руками.

— Никто-о-о не хочет быть моим дру-у-угом…? — снова затянул незнакомец с вопросительной интонацией.

Несмотря на по-прежнему явную фальшь в его голосе, Диана почувствовала жалость. Так старается человек (а может и не один) — а от него все прячутся. Не дело это.

— Я, — ответила она громко и убрала руки от головы. — Я могу быть твоим другом.

Пасть куклы открылась шире — ее глупая морда теперь определенно выражала простодушную детскую радость. Бахрома на ее груди и по бокам колыхнулась, будто та всплеснула несуществующими руками. Ноги пришли в движение, шатко, но спешно втискивая пеструю тушу в слишком тесную для нее кладовку.

Беззвучное движение, — вдруг поняла Диана. Она слышала шорох лоскутов и сопение, но совсем не слышала шагов.

И прежде чем она успела обдумать этот феномен, пасть куклы разъехалась почти на сто восемьдесят градусов и мгновением позже сомкнулась на голове девочки.

Было совсем не больно. На ощупь голова куклы оказалась даже мягче, чем на вид. Тем не менее, спихнуть, стащить ее с себя не получалось. Странный аниматор словно упорно пытался затолкать свою жертву в несуществующую кукольную глотку, на месте которой явно чувствовался шов, соединяющий воняющие подслащенным нафталином челюсти.

— Что ты делаешь? — крик вышел таким же глухим, как предшествующие стенания нападавшего. — Отпусти! Отпу…

…сти. Странное слово. Отпусти. Что оно значит? Отпусти. Отиступ. Иступот. Ха-ха. Иступот. Ы?

Из разрозненных мыслей одно за другим исчезали слова. Ногти скоблили по свалявшейся шерсти. Уже не помня, зачем она это делает, девочка вслепую лягнула присосавшуюся к ней исполинскую фигуру. Нога прошла сквозь бахрому, не встречая сопротивления. Костюм был пуст. Если это вообще был костюм…

Что-то прокатилось в отдалении и мягкие челюсти тут же разжались. Девочка снова видела своего мучителя целиком. В голове стоял туман. Звеневшие в ней звуки постепенно, очень медленно начинали складываться в слова. Девочка поднесла к лицу руки, разглядывая их с искренним интересом. В полку над ее головой стукнулся и отскочил прямо ей в руку камешек. Забавный шершавый камешек.

Иступот?

Следующий кусок штукатурки угодил с трудом обернувшейся в тесноте твари прямо в пластмассовый глаз.

— Макан-таракан! — выкрикнул Костя почти без дрожи в голосе.

— А ну, поймай меня! — Тина пнула чудовище туда, где по ее мнению должна была находиться его филейная часть, и тут же отпрыгнула. — Спорим, не поймаешь?!

С громким сопением чучело двинулось в ее сторону. Этим воспользовался Паша: подкравшись на дрожащих (от страха — в меньшей степени) ногах, он молча выдернул из спины чудовища клок бахромы и отступил к лестничному проему.

Еще какое-то время из коридора раздавались отрывистые выкрики, смысл которых Диане был совершенно неясен. Ребята кружили своего противника, отвлекая его друг от друга, не давая броситься на кого-то одного. Затем их топот стих где-то наверху. А еще через минуту в кладовку снова заглянула большая сине-зеленая голова.

Ее глухие завывания не нашли отклика. Выпуклые пластмассовые глаза подслеповато шарили по углам. Не найдя свою добычу, существо шумно вздохнуло и побрело дальше по коридору, протяжно жалуясь на что-то само себе.

Диана сидела в углу кладовки, обхватив голову руками, и раскачивалась из стороны в сторону.

Иступот. Что же такое иступот? Что-то очень важное, точно. Иступот. Отиступ. От… пу…

С болезненным щелчком в ее поврежденном мозгу на место встал маленький кусочек разбитой мозаики. Диана вскрикнула и проснулась. Проснулась по-настоящему.

***

Видение, от которого Валентин ждал некой определенности и пользы для его миссии, привело его в полнейшее замешательство. Наниматели точно говорили о пропаже сына, и он все это время был уверен, что идет по следу сбежавшего мальчика. Маловероятно, что родители соврали. Скорее уж подвели способности, показав ложный след. Но что ему теперь делать?

Логика услужливо подсказала: выбирайся из этого кошмарного места и делай то, за что получил деньги — все равно всех не спасешь. Но логику моментально заткнула совесть. Она ни за что не позволила бы Валентину бросить в беде беззащитную девочку. А в том, что Диана в беде, он не сомневался ни на секунду.

Он сразу понял, кем были ее новые знакомые. Как показывала его практика, встреча с подобным не могла закончиться ничем хорошим. К тому же, в этом богом забытом здании они были не единственной, и может быть даже не самой страшной угрозой.

След, между тем, вел в коридор. Он стал еще менее четким и то и дело прерывался, будто оставившая его девочка периодически выпадала из связного восприятия реальности. Усугубляла ситуацию траектория ее движения. Хоть раньше она и шла, куда глаза глядят, путь был относительно осознанным и рациональным. Теперь же она просто бродила по бесконечным коридорам и кабинетам, непредсказуемо меняя направление и выписывая петли. Вероятно, сказывались последствия встречи с этим… Маканом. Валентин не встречал раньше подобных чудовищ и не имел представления о том, что оно способно сделать с человеком.

«А что, если оно может добраться и до меня?»

По спине экстрасенса пробежал противный, липкий холодок. Нужно было торопиться.

Попетляв по первому этажу, след уходил вверх по лестнице. Поднявшись по ней, Валентин шагнул в коридор второго этажа и с опаской (или с надеждой?) огляделся. Пусто. Плохо, что не видно Дианы. Хорошо, что не видно кого-то еще.

Внимание экстрасенса привлек ближайший к лестнице кабинет. В нем сохранились остатки мебели — массивный стол без столешницы и покосившийся шкаф, зияющий пустыми полками. За ним к стене была прислонена стопка картонок. Поддавшись внезапному порыву, Валентин присел на корточки и начал листать.

Как он и предполагал, на лицевую сторону картонок оказались наклеены детские рисунки. Косой квадратный домик с сияющим над ним черным солнышком. Неожиданно профессиональный натюрморт с мертвыми цветами в вазе и коричневым яблоком. Несколько человечков, склонившихся над своим лежащим собратом, подпись под которым гласила: «млмл». И фотография. Валентина как пыльным мешком по голове ударили. Он вытащил ее из стопки и поднес поближе к глазам, поправив очки.

На фото была запечатлены две усталые женщины в белых халатах и разновозрастная группа детей, большинство из которых были явно напуганы. Неудивительно. Ведь в центре композиции, навязчиво положив мохнатую морду кому-то на плечо, возвышалась пестрая туша Макана. Под ним была кривая, размашистая подпись черным маркером: «Макан торока…». Видимо, на последней букве хулигана поймали.

Валентин неуверенно улыбнулся картине, которую моментально выстроила в его воображении интуиция. Видимо, какие-то неравнодушные граждане смастерили этот нелепый костюм из подручных материалов и решили порадовать, подбодрить местных детей. Только вот эффект от их появления оказался прямо противоположный. Сначала заплакали один-двое самых впечатлительных малышей, а дальше — цепная реакция. Пришлось быстро сделать фото на память и убрать это страшилище подальше от детских глаз. Но такой запоминающийся образ из памяти просто так не сотрешь. У маленьких он, похоже, долго еще вызывал ужас, а у больших — скорее недовольное недоумение: к чему, мол, эта глупость, делают из нас малышей каких-то.

Где яркий образ — недалеко до фольклора, а в фольклоре такой образ может жить десятилетиями, обрастая все новыми и новыми деталями. Теперь Валентину стала относительно ясна природа чудовища. Он много читал о таких вещах. Видимо, это то, что в эзотерических книгах называют «эгрегором».

Из коридора донесся какой-то скрип. Мужчина резко поднялся, выронив фото.

Идиот, нашел время любопытствовать. Диана. Ее все еще нужно спасти.

Снова настроиться на след оказалось нелегко. К счастью, следующий отрезок состоял из двух почти прямых линий. Первая вела к окну, на котором еще уцелела ржавая решетка. Девочка несколько часов стояла на этом месте с накинутым на плечи одеялом и плюшевым мишкой в руках, наблюдая за мокрым снегопадом. Видимо, все еще пыталась привести в порядок мысли. Затем свое взяли усталость и умственное перенапряжение — она завернула в ближайшее помещение, инстинктивно ища наименее продуваемый угол. В большом зале с поломанными столами и опрокинутыми тяжелыми скамьями она задерживаться не стала. Прошла за деревянную стойку, в комнату поменьше, в центре которой важным музейным экспонатом высилась допотопная электроплита. Здесь, за плитой, она и свернулась в долгом и мучительном ожидании сна.

Валентин бросил беспокойный взгляд назад, в огромное пустое помещение, но внезапно расслабился. Это место казалось ему куда уютнее той каморки этажом ниже. Чувствовалось, что любовь и забота не выветрились из него до сих пор. Он закрыл глаза и сосредоточился. Похоже было, что Диана провела здесь много времени. Что ее задержало? И что погнало ее дальше? Для облегчения дальнейших поисков нужно было понять, как развивались события с ее точки зрения.

***

Диану разбудил запах. Поначалу он нежно щекотал ее ноздри, но постепенно становился все ярче, до того момента, когда игнорировать его стало решительно невозможно. Девочка открыла глаза и приподнялась на локтях.

Когда она забрела в эту комнату, то не имела ни малейшего понятия о ее предназначении. Теперь же, когда на плите аппетитно побулькивали огромные алюминиевые кастрюли, в сознании наконец всплыло смутно знакомое слово: кухня. Содержимое кастрюль ее заинтересовало, но даже поднявшись на цыпочки, она не смогла заглянуть за их высокие борта.

–…с-спустимся, — донеслось из соседнего помещения. — Н-найдем ее. Т-там оп-п-п… опасно.

— А если Макан еще там? — отозвалась его собеседница. — Вы хоть понимаете, как нам повезло от него уйти? Второго шанса не будет, зуб даю.

— Но вы видели? Видели, да? Как я его эт» само! — третий голос явно говорил с набитым ртом, не в силах сдержать возбуждение. — Прямо в глаз зарядил! Прямо в глаз!

— Я сейчас тебе в глаз заряжу, — беззлобно проворчала Тина. — Знаешь пословицу? Когда я ем, я глух и нем.

— П-поговорка, — встрял Паша, шумно отхлебнув из своего стакана. — Н-не п-пословица.

— Дать бы вам обоим по шее… о, вы посмотрите, кого к нам занесло. Ходить разучиться не успела, значит?

Смысл вопроса от Дианы ускользнул — она все еще не очень хорошо связывала слова между собой. Вместо ответа она обвела помещение удивленным взглядом. Еще бы — оно сильно отличалось от того, через которое она проходила в прошлый раз.

Целые столы стояли в два ровных ряда, как и тяжелые скамейки за ними. На каждом было расставлено по четыре тарелки с жиденьким картофельным пюре и рыбными — Диана наконец вспомнила запах — котлетами, а также по четыре граненых стакана с какао. В животе девочки громко заурчало.

— Садись с нами, — махнул рукой Костя. — Пашка, эт» само, подвинется. Да, Паш?

— Д-да, к-конечно, — заика чересчур поспешно передвинул свою уже опустевшую посуду на край стола и Диана послушно присела за противоположный край.

— Ешь, — подбодрила ее Тина, поглаживая свою челку. — Этим не наешься, но хоть вспомнишь вкус… ну не руками же! Вон, у тебя ложка лежит.

Девочка выронила неожиданно горячую котлету и так же послушно взяла в руку ложку.

— Другим концом, — с пониманием подсказал весело болтавший ногами Костя.

Диана перевернула хитроумный прибор, по-детски зажав его в кулаке. Правая рука слушалась неожиданно плохо.

— Т-ты п-правша? — с усилием спросил Паша.

— Сейчас-то уже вряд ли, — усмехнулась Тина. На непонимающий взгляд Дианы она пояснила. — Туман в голове пройдет. Леворукость — нет.

— У меня так и не прошла, — радостно подтвердил Костя.

— Да у тебя и ум не особо восстановился, — съязвила Тина.

Костя вдруг помрачнел и отвернулся. Диана заметила в краешке его глаза слезинку.

— Ну, то есть… — девушка вздохнула. — Зря я это, извини. Я не хотела.

— Проехали, — буркнул мальчик, украдкой вытерев щеку пятерней.

— Ты очень храбро поступил там, внизу. Я знаю, чего тебе это стоило, после предыдущей встречи с Маканом. Если бы не ты… — Тина снова вздохнула, придвинулась к Косте и призывно развела руки. — Мир?

— Черт с тобой, — проворчал тот с плохо скрытым удовлетворением от заслуженного признания, придвинувшись навстречу и позволив себя обнять. — Мир.

Вскоре еда была съедена, а какао — выпито. Как и говорила Тина, чувства насыщения это не принесло, но знакомые с детства вкусы как будто помогли Диане заново выстроить некоторую часть разрушенного сознания. По крайней мере, в достаточной степени, чтобы она смогла сформулировать вопрос:

— Что… что он со мной сделал?

— Макан? — Костя уже успел снова повеселеть, но тут перешел на театрально-гнетущий шепот. — Он приходит за теми, о ком никто не беспокоится. Приходит и съедает у них… что-то.

— Рассудок, — подсказала Тина. — Сознание. Ум. Что-то такое. По крайней мере, какую-то часть.

— Ага, — подтвердил мальчик, утерев подтекающий нос тыльной стороной ладони. — Ты постепенно забываешь все, что знал и умел. Несколько минут — и ты сидишь, как эт» само, капуста на грядке, и пускаешь пузыри из носа, пока он не наестся. Хуже и придумать сложно. Никому не пожелаешь.

— И поэтому, — Тина строго наставила на Диану палец. — Слушать надо, когда тебе помочь пытаются. Не ты одна могла пострадать, ясно?

— Ясно, — откликнулась та.

Тина уронила руку на стол и устало фыркнула. По тону гостьи было очевидно, что из сказанного она поняла в лучшем случае половину. Но ликбез выживания откладывать больше было нельзя, и она заговорила, стараясь произносить слова медленно и четко:

— Значит так. Если заиграет веселый марш задом наперед — смотри только в пол. Увидишь зеленые глаза — съедешь с катушек тут же и навсегда. Поняла? Дальше: зеркала мы завесили простынями, к ним не подходи вообще. Мы не знаем, на каком из них нарисована лесенка. И главное: если услышишь скрип…

— Беги, — внезапно без заикания выпалил Паша. Диана заметила на его лбу капли пота.

— Беги, — подтвердила Тина. — Гроб на колесиках и так сожрал слишком многих. Когда он близко, хочется в него лечь. С двух-трех метров — непреодолимо. А из тех, кто лег, уцелел только Паша.

Диана снова перевела взгляд на заику. Тот вцепился обеими руками в край стола. Его правый глаз дергался почти непрерывно.

— Что… — слова, как и мысли, все еще давались ей с трудом. — Что там было?

Лицо подростка исказила нечеловеческая мука. Глаза закатились, а руки отцепились от стола и бешено выплясывали в воздухе в тщетных попытках что-то изобразить. Вместе со звуками из его рта, в уголке губ показалась пена:

— Т-т-т г-г-г гр-гр-гр гл-гл-гл к-к-к…

Тина с Костей одновременно сорвались со своих мест. Мальчик схватил друга за руки, с огромным трудом удерживая их относительно неподвижными, а девушка склонилась над ним, прижав к груди его голову и успокаивающе поглаживая по волосам.

— Ш-ш-ш, все хорошо, его здесь нет. Только мы, мы с тобой, видишь? Видишь? Все хорошо…

— Не спрашивай, — бросил через плечо Костя. — Не может он. Ни сказать, ни написать, ни нарисовать. Слишком сильно эт» само, колотит.

Диана виновато потупилась. Следующие несколько минут она занималась тем, что пыталась уложить в голове поступившую информацию. То ли от убедительности рассказчиков, то ли от помутнения рассудка, она ни на секунду не подвергала ее сомнению. Только когда Костя с совсем не по-детски тяжелым вздохом опустился на скамью напротив, она вышла из оцепенения.

— Вот так, молодец, — негромко приговаривала Тина, поддерживая у Пашиных губ стакан с какао. — Ты у нас сильный, ты справляешься. Уже легче, правда? Ты пей-пей…

— Тина, — странно изменившимся голосом окликнул ее Костя, сосредоточенно разглядывая алюминиевую ложку со следами сгибов. — Эт'само… Мы одни. Повторяю, мы одни. Никто сейчас в столовую не вошел. Совсем никто.

Диана непонимающе подняла голову. Неестественно глядя прямо перед собой, ребята вылезли из-за стола и, как по команде, двинулись в сторону кухни.

— А давайте поиграем, — с нажимом проговорила Тина и пихнула Диану локтем, проходя мимо. — Видите — под потолком штукатурка осыпалась? Мне кажется, это пятно похоже на…

Со стороны входа раздался тяжелый хрип. Диана рефлекторно повернула голову. В ее сторону, согнувшись почти пополам, двигался еще один подросток. Но этот разительно отличался от остальных.

Его синюшно-белая кожа блестела, как воск, еще сильнее выделяя черные с красным провалы глаз и открытого рта, из которого, оставляя темную дорожку на полу, стекала слегка пузырящаяся черная жижа. При движении он ритмично содрогался и прерывисто хрипел — казалось, что он уже очень долго переживает сильнейший приступ рвоты.

— На котенка, — отрывисто подсказал Костя, нарочно шмыгнув погромче.

— Б-без хв-воста, — кивнул Паша. — Д-давай с-с-с нами, Д-д-д…

— Кто это? — спросила Диана, наконец поднявшись. — Ему плохо?

— Здесь. Никого. Нет, — отчеканила Тина. — Позже все объясним. А сейчас иди сюда и поиграй с нами.

Девочка перевела непонимающий взгляд на странного изгоя. Тот уже подошел достаточно близко, чтобы его хрип пробирал сильнее, чем скрип пенопласта по стеклу. Но еще больше пробирал его взгляд. Наполненный нечеловеческой ненавистью взгляд бездонных черных глаз с полностью залитыми кровью белками.

— Если бы здесь кто-то был бы, — осторожно, подбирая слова, проговорил Костя, с мольбой скосив глаза на Диану. — Он бы ушел, если бы его эт» само… не замечали.

Паша сглотнул и сделал шаг назад, пытаясь вслепую нашарить руку проблемной гостьи, но та отстранилась и упрямо топнула ногой:

— Так нельзя! Ему больно!

— Д-диана… — Паша сделал еще шаг, но опоздал — бледный мальчик добрался до нее первым.

Хрип резко оборвался и в комнате воцарилась тишина. Тина осторожно обернулась и выругалась шепотом.

Кроме них троих в столовой никого не было.

***

Холодно. Холодный белый свет мучительно режет глаза. Холодная белая подушка, холодная белая простыня, холодная белая стенка, твердая, как стиснутые до скрипа зубы. А где-то глубоко в животе — единственный, кажется, во всем мире источник жара. Как будто кто-то залез туда раскаленной докрасна кочергой и пытается намотать на нее кишечник. Стон сквозь зубы — никто не слышит. Никто не хочет слышать. Никто не придет. Никогда.

Пробел в помутненном сознании милосердно выдернул Диану из кошмара. Она скатилась с койки и скорчилась на полу, держась за живот. Боль. Оказывается, она не знала ее и наполовину.

Прочь — хоть на четвереньках, хоть ползком — прочь от этого ледяного света, бьющего с потолка. Коридор. Сестринский пост. Безликая фигура занята какими-то бумагами. Холодная белая фигура.

— Я не могу выписывать лекарства, — раздраженно говорит она уже в тысячный, миллионный, миллиардный раз. — Доктор будет завтра в одиннадцать. Иди в палату.

Хочется кричать на эту фигуру, хочется бить ее кулаком. Но тело скручивает приступ рвоты. Он продолжается, хотя желудок давно уже пуст. Он продолжается, не давая вдохнуть. Последний воздух с хрипом выходит из легких… или этот хрип слышится где-то сзади? Неважно. Это одно и то же. А фигуры больше нет. Вместо нее перед глазами стена. Холодная. Белая.

Холодно. Холодный белый свет мучительно режет глаза. Холодная белая подушка, холодная белая простыня, холодная белая стенка, безразличная, как и положено камню. В животе проворачивается невидимый нож. Белый. Горячий. Стон сквозь зубы — никто не слышит. Никто не хочет слышать. Никто не придет. Никогда.

Конец ознакомительного фрагмента.