В поисках Изумрудного города

Роман Владимирович Моргунов, 2021

Путешествие с детьми по городам России превращается в увлекательное приключение, потому что дети открывают и себя, и учителя, с которым поехали. А ещё с ними не соскучишься…

2.2 Первый шаг

Питер

Трусость

Если вам когда-нибудь случалось опоздать на уходящий поезд ровно в ту минуту, когда вы выбежали на перрон и видите уходящий последний вагон, то мне не надо объяснять степень моей удачливости в том, что эти путешествия состоялись. Всем же остальным попробую объяснить это так: представьте, что вы купили книгу, в которой описаны вот эти мои приключения. В пятницу вечером (когда на следующий день вас ждут только выходные и полное отсутствие каких-либо дел) вы садитесь в любимое кресло, закидываете ногу на ногу и открываете книгу. Перед вами появляется чистый лист. В недоумении вы листаете страницы дальше, но и дальше книга наполнена пустотой. Вы недоумённо пожимаете плечами, убираете сборище пустых листов с глаз долой и отправляетесь спать. На следующий день вы видите своего друга, который, как только увидел вас, сразу же бросается вас обнимать и рассказывать о чудесной книге. Вы понимаете, что он рассказывает вам о той самой книге, в которой вы нашли только лишь пустые листы и ничего более. Но вот же, перед вами человек, который её прочитал! В растерянности вы возвращаетесь домой, не менее получаса ищите ту самую книгу, открываете её и вновь видите чистые листы. А теперь подумайте о том чувстве, что посетит вас в эту минуту. Ощутили его? Отлично! Потому что я этого чувства не узнал. У меня эти путешествия случились.

До моего последнего урока в тот день оставалось две или три минуты. ТА стояла посередине класса, там, где я обычно стою, когда объясняю какую-нибудь тему, и что-то говорила детям. А потом вдруг она повернулась ко мне и спросила:

— РВ, а хотите поехать с нами в Питер на весенних каникулах?

— Хочу!

— Зайдите тогда ко мне после уроков. Я расскажу подробнее.

Я кивнул.

Когда я сейчас вспоминаю этот эпизод и пытаюсь понять, почему я так сразу сказал, что хочу поехать в Питер, мне не приходит в голову ничего другого, кроме идеи о том, что если любой человек внезапно подойдёт ко мне и спросит, не хочу ли я съездить в Питер, то я сначала соглашусь, а уже потом буду думать, могу ли я поехать в Питер. Поэтому нет ничего удивительного в том, что я согласился. Удивительно то, что я зашёл к Т.А., сел напротив и стал выяснять всевозможные подробности.

— Едут три класса, — поясняла Т.А. — Я, М.Н. и Е.В.

— Я своих пока не позову, — сказал я. — Они и маленькие, и у меня нет такого опыта…

— В таких поездках нет ничего сложного!

— Вот я с вами съезжу, посмотрю, а потом подумаю.

Т.А. согласилась, что так правильно.

Позже я узнал, что она так не делала. Она сразу поехала с детьми. Я же испугался даже Питера.

Мы сразу обговорили денежную составляющую, документы, нужные для поездки и вещи, которые могут понадобиться. Организационную сторону вопроса я увидеть не мог: объявления, покупки билетов, сбор денег и прочее уже было на необратимой стадии. Я же, можно сказать, запрыгивал в вагон уходящего поезда.

Сам по себе

Местом встречи был выбран вокзал. В громадном зале, под расписанием прибывающих и отправляющихся поездов следовало встретится всем путешествующим и их сопровождающим. Именно там родители вручали классному руководителю ребёнка и необходимые документы. Там же все заинтересованные лица могли убедиться, что группа целиком и полностью села в поезд, никого не забыли и всё, без чего подобная поездка невозможна, находится с собой.

Это теоретическое положение я узнал от Т.А.. В тот день я мог наблюдать за процессом на практике. Трое моих коллег синхронно выполняли работу по сбору документов, пересчёту детей и уточнению разных мелких нюансов вроде наличия лекарств, денежных сумм, зонтов и тёплых кофт. Это мелкие, но приятные хлопоты. На лицах всех участников мероприятий периодически мелькают улыбки.

Я ко всему этому никак не причастен и стою чуть в стороне, чтобы не мешать. Из трёх путешествующих классов я знаю только один. Других детей я только периодически вижу в школе, но имён их не знаю.

Ко мне подходит Женя и радостно и громко объявляет, что буквально вчера прочитала свою первую книгу Ремарка.

— Какую именно? — спрашиваю я.

— «Приют Грёз», — отвечает она.

— Это первая его книга, — замечаю я. — Когда эта книга была напечатана, то стала полным провалом. Именно после неё Ремарк стал тем Ремарком, которого знает и любит весь мир.

— Круто! — сказала Женя, не испытывая никакого разочарования от моих слов. — А мне понравилось!

В этом вся Женя. Если ей понравилось, а всему остальному миру — нет, то это проблема этого мира, а не её. Вот такой вот у неё взгляд на этот мир.

— Всё-таки советую прочитать «Трёх товарищей» или «На западном фронте без перемен», — сказал я.

В поезд проходили по следующей схеме: классные руководители стояли с документами у вожатой вагона, дети последовательно заходили в вагон, когда называли их фамилию и имя. Каждый получил указание сидеть на своём месте до полной проверки документов. Поскольку я оказался тем классным руководителем, у которого нет детей, то мои документы взяла Т.А., и я превратился в ученика её класса. Т.А. выкрикнула мою фамилию, после чего я прошёл в вагон, сел на место согласно билету и оставался там до того момента, как остальные мои коллеги завершат свою работу. Тогда я первый раз подумал, что под чутким руководством я бы справился с этой задачей. Вообще было странное ощущение. Я точно должен был бы относиться ко «взрослым», но оказался среди «детей». И для детей это тоже было неожиданностью.

Сразу же после всей котовасии с документами меня поменяли с одним из учеников, и я оказался среди «своих». Учителя заняли внутреннее пространство из четырёх мест. Таким образом столик оказался в полном нашем распоряжении. Пока мы все переодевались, Т.А. и Е.В. успели сделать чай. Под мерный стук колёс набирающего скорость поезда все угощали друг друга чем-то вкусным, а Т.А. угостила тортиком «Наполеон» собственного приготовления.

Я, признаться, хуже всех был готов к столь тёплым дружеским посиделкам. И угощать было особо нечем, да и железная кружка, которую я взял с собой, весьма неудобна для кипятка (её ручка мгновенно нагревается, и нести кипяток от чайника к своему столику довольно болезненно). Тем не менее, я улыбался от уха до уха, потому что ощущение уютного приключения наполняло не только меня, но и весь поезд.

— Хорошо, что мы приезжаем утром около 10, — сказала Т.А.

— Да, — вторила ей Е.В. — А ещё хорошо, что у нас сначала обзорная экскурсия, а только потом заселение в гостиницу!

— Чем это хорошо? — спросил я.

— Дети сейчас спать не лягут, — ответила Е.В., принимаясь за «Наполеон». — Утром все будут хотеть спать, так что пару часов, которые мы будем ездить по Питеру, будут дремать. К моменту заселения им нужно будет принять душ, чтобы проснуться. И у них как раз такая возможность появится! И как только они будут ко всему готовы, мы их тут же забираем и… Что там у нас за экскурсия?

Т.А. уже вовсю перебирала какие-то бумаги, не отказывая себе в удовольствии чаепития и поедания торта.

— У нас сначала завтрак, а потом уже обзорная экскурсия, — уточнила Т.А.

— Это плохо! — сказала М.Н.

— Почему?

— Потому что многие ничего есть не будут, а потом им обязательно понадобится поход в магазин!

— Где они накупят каких-нибудь «дошираков», а потом все их номера буду вонять этим жутким варевом! — сокрушалась Е.В. — Как они это едят?! До сих пор не понимаю!

— Я своим сказала, чтобы никаких «дошираков» в Питере никто не покупал! — горячо сказала Т.А. — Все родители получили от меня информацию, что мы едим только там, где должны есть! После поезда мы в поисках ему по городу бегать не будем!

— Т.А., выйдите и посмотрите на своих! — рассмеялась М.Н. — Они уже наворачивают эту китайскую лапшу!

— Вот тут пусть съедят! — был ответ Т.А. — И больше мы её покупать не будем!

Через некоторое время я прошёлся возле мест, которые занимали наши подопечные. Мои коллеги были абсолютно правы. Приблизительно треть из всех путешественников ели. Все ели лапшу быстрого приготовления, поэтому во всём вагоне стоял приторно-кислый запах, сопровождаемый тяжёлой духотой. Некоторые заедали чипсами.

— Р.В., — обратился ко мне Алексей Ф., свешивая голову с верхней полки. — Вам лучше не ходить в Питере в этой кофте!

Я был в красной кофте с капюшоном, в центре которой причудливыми белыми линиями была указана принадлежность к футбольному клубу «Спартак Москва».

— Не преувеличивай! — отшутился я.

— Серьёзно! Вы же знаете, что в Питере есть только один футбольный клуб? А красно-белые цвета здесь с незапамятных времён не любят!

— Мы же не на матч приехали!

— Дело ваше! Но я бы кофточку бы поменял!

Я поймал себя на мысли, что невнимательно отнёсся к выбору вещей для поездки. Действительно, у меня были и другие кофты. В Питер совершенно спокойно можно было надеть что-нибудь не красно-белое. Хотя бы для того, чтобы не накалять обстановку.

Е.В. была права: всё время, пока я бодрствовал, никто из детей даже не подумал лечь спать. Где-то шумно собрались компанией, что-то обсуждали и периодически взрывались или давились смехом, а где-то светили гаджетами всех размеров, но не спали. Т.А. в какой-то момент прошлась и дала чёткое указание оказаться всем на своих местах. Указание было выполнено. Увидев, что класс Т.А. справился с боевой задачей, на подобный подвиг своих детей сподвигла М.Н., а уже после и Е.В. Формально классные коллективы спали, но в сторону туалета дети бегали постоянно. И мы, взрослые, вполглаза следили за тем, чтобы это не приняло особо массового явления.

За этим занятием, под плавное и ровное движение поезда, под романтичный перестук колёс, под шорохами и дыханиями меня накрыл сон.

Первые впечатления

В поезде я неплохо выспался.

Чего нельзя сказать о детях. Они вышли из поезда больше похожими на зомби, чем на людей. Такому сравнению способствовал и способ, которым мы выходили из вагона. Выстроившись в очередь, хмуро покачиваясь, волоча за собой багаж, мы продвигались к выходу. Там, увидев тусклый небесный свет, задавались вопросом о времени дня, а потом оказывались на перроне, где дул промозглый ветер, скрипел от холода воздух, а сверху накрывали свинцовые тучи.

Т.А., Е.В. и М.Н. довольно легко обнаружили нашего экскурсовода. Я стоял довольно далеко от эпицентра событий, поэтому смог отметить только небольшой рост и запомнить имя: Екатерина. Экскурсовод повела нас к вокзалу, куда, как ручейки, стекались здесь все людские потоки.

Я успел сделать шагов пять, может быть семь, когда откуда-то из-за спины в промозглом ветре неожиданно полетели колкие мокрые снежинки. Кто-то из девчонок завизжал.

— Накиньте капюшоны! — прозвучал приказ Е.В. Я так понял, что Е.В. по этому визгу определила какую-то из своих учениц.

— У меня нету! — пискнул голос.

— Надеть шапку! — потребовала Т.А.

— Я не брала!

— Как не брала?! В памятке было указано, что надо взять с собой головной убор! Всем всё рассказали, что надо взять! Кто не взял?!

Т.А. и Е.В. говорили иногда попеременно, а иногда в один голос. На второй реплике я перестал различать кто и что конкретно требует, но общий смысл был понятен. Кто-то отдал несчастной свою шапку, попутно классные руководители выяснили, кого из родителей можно отнести к категории заботливых и внимательных, и кому из детей не хватает собранности и исполнительности.

Мокрый снег довольно неплохо обстрелял нас с разных сторон. Самое интересное в этом обстреле был тот факт, что снег не падал на нас сверху. Он был справа, слева, в какой-то момент мешал смотреть и идти вперёд, подталкивал в спину, но вот сверху идти отказывался. Когда мы вошли в маленькую стеклянную кафешку, где нас накормили завтраком, то самый верх моего капюшона был почти сухим. Не могу вспомнить, чтобы когда-нибудь до этого случая я попадал под такой странный снег.

После завтрака, который далеко не все уплетали за обе щёки, мы отправились в автобус.

Дети, понятное дело, забежали первыми, сразу заняли самые последние места и приготовились весело провести время. Завтрак вообще и горячее какао пробудили их, сна не было ни у кого ни в одном глазу.

— Поедем мы шумно, — заметил я Е.В.

— О, нет! — рассмеялась та. — Через десять минут начнут храпеть! Вот увидите!

Скажу честно: я не поверил.

После того, как дети расселись по своим местам, и я уже хотел заходить и искать свободное, Т.А. завершила совещание с Екатериной, поднялась в салон и, словно дирижёр без палочки, начала указывать кто и куда должен сесть. Она сразу же убрала последний ряд довольных старшеклассников, пересадила всех так, чтобы впереди не оставалось свободных мест. Потом позвала меня и указала на место точно напротив входа в середине автобуса.

— Р.В., можете посидеть здесь? Вы тогда будете выходить последним и смотреть, что никто ничего лишнего не оставил!

Я кивнул.

Мне освободили эти два кресла. М.Н. с дочерью Василисой расположились по другую сторону, а Т.А. и Е.В. заняли места впереди, непосредственно рядом с экскурсоводом Екатериной. Сразу после наведения порядка было объявлено, что отныне в этом автобусе мы садимся только так и никак иначе. Только после этого автобус тронулся, а в микрофоне зазвучал голос Екатерины.

Первая остановка была анонсирована через полчаса, а до этого времени автобус, по ощущениям от передвижения больше напоминавший корабль, прошёл несколько дворцов и мостов. Снег бил в окна, но в салоне было тепло, не было необходимости сидеть в куртках. Но все сидели именно в них. Смотрели не на здания и статуи, а на прохожих, которые различными способами защищались от ветра и снега, прятались на остановках или старались побыстрее перебежать на нужную им сторону. О осознания того, что мы оказались в тепле, создалось ощущение особого дорожного уюта.

— А теперь сделаем остановку и увидим удивительный по своей окраске и архитектуре собор! — мягко сказала Екатерина в микрофон. Раздался шорох, напоминающий звук комкающейся бумаги, потом глухой стук с радиоэхом, автобус словно бы налетел на большую волну и, испустив автомобильный вздох, встал. Дети были разочарованы.

— Так! — услышал я голос Т.А. — Поднялись! С собой ничего не берём! Здесь мы на десять минут!

— А можно остаться? — спросил кто-то.

— Нет! — громко и чётко произнесла Е.В. — Мы здесь сделаем общую фотографию! Выходим быстрее!

Мальчики, получив приказ, прекратили корчить недовольные рожи, накидывали куртки и выходили. Девочки не могли так быстро примириться с приказом покинуть тёплое насиженное место и выбирались с трудом. К тому моменту, как я вышел из автобуса, некоторые уже стояли возле самого небесно-голубого собора, раскинувшегося и вправо, и влево, возвышающегося вверх колокольней.

Не помню его названия. Для нас он останется издевательской шуткой. Мы сидели в тепле и уюте, слушали что-то там об основании Санкт-Петербурга, находясь в полудрёме. А тут снег, ветер, холод и на фоне серых и белых туч выпуклым пятном красовался голубой собор, который никак не подчинялся общим законам этого мира. Собор явно был радостным. Место ему было в нашем автобусе, а не вот здесь, на холоде и посреди серо-белого пространства зданий и облаков.

Сфотографироваться было непросто. Да и радостной эту фотографию как-то язык не поворачивается назвать. Зато родители, получив это фото, могли быть абсолютно уверены, что мы в Санкт-Петербурге.

Автобус подобным образом возил нас пару часов. Екатерина не только рассказывала об истории и строениях, но и анонсировала наши будущие экскурсии. Я ничего не запомнил. Постоянные выходы в холод, а потом уютный и тёплый автобус сморили меня, и я постоянно спал. Наконец, мы приехали в гостиницу «Октябрьская».

Мои коллеги отправились на ресепшн, а я восхищённо застыл посреди алого с белыми статуями зала. Экскурсию можно было проводить вот прямо там.

— Р.В., ваш ключ! — позвали меня. Не переставая оглядываться по сторонам, я подошёл, забрал карточку.

— У вас на втором этаже. Лифт там!

Я кивнул.

Путешествовать мне доводилось редко. Так что сейчас практически всё было мне в новинку. Алые залы с белыми античными статуями, ключи-карточки…

— Р.В.!

— Да?

— У вас два часа на отдых! Потом собираемся здесь! — крикнула Т.А.

— Буду! Спасибо!

Я поднялся на второй этаж и открыл дверь своего номера.

Знаю, что детей селили по несколько человек (по двое или по трое). Взрослых распределили так: М.Н. живёт в номере со своей дочерью, Т.А. и Е.В. в одном номере. И только я живу отдельно. В номере с двуспальной кроватью. С персональной ванной. Везде высокие потолки и полно света, даже несмотря на то, что большое окно моего номера выходит в узкий переулок.

В ванной куча полотенец (номер-то рассчитан на двух человек), и я решил, что в эти два часа я проведу нежась в тёплой воде. Я включил кран и отправился в комнату разбирать вещи. Если вы бываете в Питере, то наверняка знаете местную особенность, связанную с подачей воды: сначала струя из крана идёт хорошо, но через пару минут ослабевает, и вода идёт словно нехотя, хотя кран вы при этом не трогали. Впрочем, такое поведение воды было мне только на руку: я успел разобрать весь свой багаж, раздеться и окунуть в тёплую воду.

Мало что может сравниться с удовольствием полежать в тёплой ванной после ночи в поезде и полудремотной обзорной экскурсии по питерскому холоду. Побочным эффектом такого отличного времяпрепровождения является зверский аппетит. Голодным до еды и жаждущим новых впечатлений и открытий я спускаюсь вниз.

Вторые впечатления

Я стою на стрелке Васильевского острова.

Снег уже давно кончился, небо ясно и сине, воздух наполнен силой и свежестью. Вокруг столько простора и свободы, что закладывает уши. Для того, чтобы что-то сказать стоящему рядом человеку, надо изрядно напрячь свои голосовые связки.

Перед нами Нева, которая, раздваиваясь на два потока, уходит куда-то за наши спины. Я не хочу поворачиваться. Передо мной Нева. Широкая, большая. Она так ровно уходит к самому горизонту, что кажется, по ней можно взлететь к необъятному бледно-синему небу.

— И мы ради вот этого шли сюда? — звучит чей-то недовольный голос.

— Да, — отвечает Е.В., которая, оказывается, стоит в метре от меня.

— Серьёзно?!

Мне кажется, что если я сейчас повернусь к спрашивающему, то непременно его ударю. Е.В. не поворачивается и не отвечает. Видимо, испытывает чувства сродни моим.

— А можно будет на обратном пути зайти в магазин? — спрашивает другой голос, девчачий.

— Можно, — говорит Е.В.

Я бы послал их куда подальше. У меня не так много опыта и выдержки, как у Е.В.

— А можно я Алине чипсы куплю, а она мне деньги потом отдаст? Когда мы гостинице будем?

Перед поездкой с детьми и родителями проведена определённая работа. Процесс перехода денег между детьми строжайше запрещён.

— Нет, — говорит Е.В. — Я всё куплю Алине, а потом мы всё разберём.

Вдалеке, на зеркально-холодной плоскости Невы движутся маленькие, словно игрушечные, кораблики. Я не удивлюсь, если один или даже все разом начнут взлетать.

— Е.В., а когда мы пойдём обратно?

— Скоро.

— Тут холодно, — сказал Алексей Ф.

— Что?! — услышал я голос Т.А. Вообще-то Т.А. изначально стояла где-то довольно далеко. Но если кто-то из детей её класса что-то говорил, она как по волшебству появлялась рядом и всегда давала исчерпывающий комментарий на абсолютно любые высказывания своих подопечных.

— Что ты там сказал, Алексей?! Холодно?!

— Немного…

— Это кто в коротких носках вырядился?! Я что сказала по поводу обуви и одежды?! Я кого письменно уведомила о погоде в Санкт-Петербурге?!!

— Да я так…

— Завтра при мне одеваться будешь! Холодно ему!!! Чем слушал?!

Алексей Ф. ещё что-то бормотал, пятился туда, ближе к городу и народу. Т.А., не прекращая давать ценные указания Алексею, успела выпустит ещё несколько саркастических стрел в адрес мирно стоящих учеников её класса. Те, в отличие от Алексея Ф., молчали.

Пришлось развернуться к зданию биржи. Волшебство было разбито.

— Ну что ж, — вздохнула Е.В. — Идёмте обратно, в гостиницу…

Вернулись мы уже довольно поздно. Я поднялся в номер, растянулся на громадной кровати и включил телевизор. Находился в вдоволь, поэтому ноги немного гудели. От этого было особенно приятно лежать «звёздочкой» и словно бы из тумана видеть и слышать то, что показывали по телевизору. Звук я поставил еле слышимый, поскольку ничего такого, что я действительно хотел бы услышать, не показывали.

И вот в этот блаженный момент в соседнем номере включили телевизор. Человек, который это сделал, был совсем в другом состоянии. Этому человеку в тот вечер очень хотелось насладиться главным хитом Светланы Лободы. А вы понимаете, если человек хочет насладиться музыкой, то он включает её несколько громче, чем ничего не значащие новости. И вот я лежу на кровати, улыбаюсь. На экране женщина в белом платье что-то говорит с серьёзным лицом. Наверное, полиция опять кого-то задержала, хотя может быть, что молодцами оказались пожарники или подводники. Об этом я не узнаю, потому что"…Твои глаза…Такие синие, как небо… Назад нельзя…"

Перед тем как провалиться в сон, я замечаю, что у ведущей в белом платье действительно голубые глаза.

А ещё я абсолютно уверен, что песня прозвучала два раза подряд.

Понимание

Сам по себе я малоопытный путешественник. Да и в те редкие поездки, что мне доводилось ездить, я всегда был с кем-то. Никогда не задумывался о преимуществах путешествия, если ты путешествуешь с кем-то, но вот в это путешествие ясно увидел недостатки ситуации, когда ты должен рассчитывать исключительно на себя. После утреннего душа я решил побриться и тут обнаружил, что не взял никакого крема или геля после бритья. Если подобная нехватка случалась дома, то я пользовался каким-нибудь кремом жены, но тут такой возможности не было. Я постоял перед зеркалом, сердито оглядывая всё вокруг, похлопал себя по щекам и вышел. Ничего другого мне не оставалось. Впредь надо быть внимательнее при сборах.

Прежде чем покинуть номер я похлопал себя по карманам и проверил содержимое своего маленького рюкзака. Документы, деньги, ключи… Карточка от номера (не потерять! Для меня ведь очень необычный ключ). Затем завязал шнурки и захлопнул за собой дверь. Услышал, как пискнул электронный замок, увидел, как зелёная лампочка погасла и загорелась красная.

Внизу, утонув в шикарных мягких креслах посреди алых стен и белых статуй обнажённых древнегреческих богов, в модных рваных джинсах и цветастых лёгких курточках сидели в телефонах Аня Бо и Лиза Пи.

— Доброе утро, — сказал я и сел справа от них на диван. Лиза Пи что-то сонно пробормотала и осталась в телефоне, Аня Бо печально вздохнула, скороговоркой выдала приветствие, а после этого выключила и убрала телефон и ещё с минуту выговаривала моё имя и отчество.

— Как вам Питер? — спросил я.

— Мы вчера столько ходили, — устало выговаривала Аня Бо. — Я весь вечер лежала на кровати… У меня болели ноги… А сегодня ещё экскурсии… Мне ходить на больных ногах… Я бы полежала в номере…

Я посмотрел на Лизу Пи. Аня Бо тоже посмотрела на Лизу. Та это почувствовала, смущённо убрала телефон и выдала:

— Очень холодно.

— А из хорошего? — спросил я.

— Ну не знаю, — начала тянуть слова Аня. — Что вчера было хорошего?

— Совсем нечего?

— Номер хороший… Кровать приятная… Душ… Каналов на телеке много… Но сам телек маленький…

Я и Аня вновь посмотрели на Лизу.

— Хорошо, что мы в Питере, — пожала плечами Лиза и смущённо улыбнулась.

— Так что хорошего? — не унимался я.

— Не знаю, — улыбалась Лиза. — Хорошо, что мы сюда приехали…

— А как вам? — спросила Аня Бо.

— Великолепно! — выпалил я. — Невероятно прекрасное сочетание свинцового неба и золотых куполов!

— А, это да! — согласились Аня и Лиза.

— Ещё этот небесный пансионат с позолоченной колокольней! Как они сделали такой его цвет?!

— Да, очень красиво! — радостно согласилась Аня.

— А когда мы были на стрелке Васильевского острова, — улыбался я, — то мне казалось, что вот так себя чувствовали Дикаприо и Кейт Уинслет в «Титанике»!

Девочки радостно засмеялись, Лиза чуть ли не аплодировала.

— Аня! Лиза! — услышал я грозный окрик Т.А. за своей спиной. Девочки сразу же перестали смеяться и вскочили, как солдаты по команде «смирно».

— Чего разоделись? Почему в куртках?

— Так ведь завтрак…

— Я же русским языком сказала, что завтракаем здесь! Чем слушали?! Бегом наверх, раздеваться! На завтрак здесь нормальные люди в тапочках ходят!

— Да…

— Чего стоим?! — перебила ТА. — Бегом марш!

Лизу и Аню сдуло ветром. Я чувствовал ТА за своей спиной. Медленно, боясь сделать резкие движения, я поднялся с дивана и развернулся. У ТА округлились глаза, когда она увидела полностью собранным для уличных прогулок. Это дало мне некоторое преимущество при общении.

— Я всё понял, — сказал я. Она неуверенно кивнула, открыв рот и стараясь сказать мне что-нибудь не слишком обидное. Я воспользовался паузой и семимильными шагами двигался к лестнице.

— Завтракаем вон там, — услышал я вдогонку. — Там, за лифтом! Пройдите мимо бара!

— Спасибо! — обернулся я и глупо улыбнулся. ТА уже собралась и выглядела уверенно, как и всегда.

Я молнией влетел в номер, всё верхнее оставил на кровати и спустился вниз в красной кофте с капюшоном, чёрных штанах и белых тапочках. Тогда я не знал, что тапочки в отелях преимущественно белые, да и не думал об этом.

Несколько раз со мной поздоровались. За столами было много китайцев (на самом деле они могли быть японцами или корейцами, но между собой мы всегда называли их китайцами, так что в своих записях я буду называть их исключительно китайцами).

Завтрак был в формате шведского стола, так что я поел весьма плотно. После такого завтрака, конечно, хотелось полежать и отдохнуть, но нас ждала экскурсия по мостам Петербурга.

Погода совершенно изменилась, что сразу же отметила экскурсовод Екатерина.

— Мы сможем делать более длинные остановки, — радостно сказала она.

Мы расселись в автобусе согласно предыдущей рассадке, во многом определённой Т.А. и Е.В. вчера. Всё было чётко и организованно.

Эта экскурсия была посвящена мостам Санкт-Петербурга. Мы ездили вдоль Невы, выходили на небольших площадочках и смотрели разные конструкции и особенности. Возле одного из мостов высились сфинксы. Гранитные звери, по сообщению нашей Екатерины, прибыли непосредственно из Египта (откуда должны прибывать все настоящие сфинксы). В доказательство своих слов Екатерина подвела нас к старинным, выполненным злотыми завитушками буквам. Е.В., М.Н. и Т.А. захотели сфотографировать свои классы возле моста и сфинкса. Процесс это долгий. Дети сбились в кучки по классам и ждали своей очереди. Получив возможность обратиться только к классу Т.А., где я веду русский язык и литературу, я обратил внимание на надписи под сфинксами.

— Об одной странной особенности русского языка того времени я вам рассказывал, — сказал я и показал рукой на старинные буквы. — Сейчас нам это кажется несуразным и ненужным, но вот вам доказательство, что так было. Кто найдёт?

Должен сказать, что я не так много и часто рассказываю об истории русского языка. В школе в основном изучают правила, пишут диктанты, изложения и сочинения. Наверное, это правильно, но иногда на уроках я рассказываю и об истории нашего языка. Таких уроков (или некоторых моментов на моих уроках) мало. Именно по этой причине мне казалось, что класс Т.А. довольно легко найдёт загаданную особенность, но прошло и две минуты, а потом и пять, а ничего особенного никто из них не увидел.

— Да ладно?! — удивился я. — Представьте, что вы бы писали эту надпись! Вы бы так точно не написали!

— Здесь какая-то речевая? — спросила Алёна.

— Нет, слова заменять или менять местами нельзя!

— Что-нибудь с запятой? — предположила Женя.

— Нет, смотрите на буквы!

— Они золотые! — сказал Алексей Ф.

— Это-то тут причём?! — негодовал я.

Сфинксы гордо возвышались на своих постаментах.

— Посмотрите на букву «ф»! — потребовал я.

Когда-то на уроке мы разбирали текст о различных реформах русского алфавита. Самое, конечно, запоминающееся — это устранение ъ и ь знаков (так называемые"ер"и"ерь"), но был там абзац и про буквы ф и"фита". Точно помню, что мы это абзац обсуждали. И на постаментах сфинксов запечатлелась путаница в этих буквах. Слово"Фивы"было написано через"фиту", а слово"флот"через ф. Обычно класс Т.А. запоминает интересную информацию, но в тот день не сложилось. Мне жаль.

Я почему-то был уверен, что уж они-то обязательно вспомнят.

— То есть людям не всегда нужны одинаковые буквы, чтобы они понимали друг друга? — спрашивает Женя.

— Видимо, — пожимаю я плечами.

Смотрим-видим

Солнце повисло в небе белым шаром, а ветер улетел к самым облакам.

Мы оказались возле Михайловского замка. Этот замок — один из шести филиалов Русского музея. Здесь собраны полотна выдающихся русских художников. Экскурсия начинается с огромной мраморной лестницы, возносящей посетителей вверх, на колоннаду, к статуям. Путь далеко не самый большой и трудный, но на ногах наших подопечных повисли жуткой тяжести гири. Ничем иным их тихоходность, умирающий вид и пассивность я объяснить не могу.

Залы, по которым мы идём, светлы и огромны. Некоторые картины значительно больше футбольных ворот. Меня особенно впечатляют морские волны, которые катятся ко мне, смотрящему на эти полотна с пяти-шести метров. Я чувствую себя Юстасом из повести Клайва Льюиса «Путешествие Донтрейдера». Вода, правда, на меня не хлынула.

Экскурсовод так рассказывала о картинах, что у меня сложилось впечатление, что всё началось с портретов. Сначала художники рисовали портреты. Потом стали создавать картины, на которых людей стало несколько, т.е. на одной картине два-три портрета, а уже потом у картин появился сюжет, они стали наполняться особым смыслом. Возможно, это так и есть на самом деле. Может быть, экскурсовод специально так построила свой рассказ, а ещё возможно, что это я так понял.

Но мне очень понравилась картина, где Христос изображён как человек. Причём сидит он у дороги, к нему ведут грешницу. Сюжет, несомненно, библейский, но картина самая что ни на есть светская, простая. И мне очень понравился ослик со своим хозяином, который всегда следует за тем, кто смотрит на картину. Нам сказали, что это была шутка художника. Отличное у него чувство юмора, не находите?

Здорово, что Христос может быть человеком. Когда грешницу ведут к Богу, он точно знает, что с ней делать. Бог будет творить добро и справедливость. Человеку это не всегда дано. А на этой картине Христос — человек. Тут он в растерянности. Но знаете, оказывается, у человека есть возможность не творить зла и не судить. Поэтому Он обнимет её, скажет «не греши» и отпустит. Просто, правда?

И всё потому, что тогда и там (пусть даже на картине) он не Бог. Он человек.

Но это я разглядывал картины, плафоны, слушал экскурсовода, придумывал историю, рассуждал сам с собой. Для детей в залах самым ценным были банкетки, которые в великом множестве располагались в центре каждого зала. Белые с красными подушечками-сиденьями, без спинок. Ножки у них выполнены завитушками. Банкетки очень устойчивые. Сидеть на них не сильно удобно (всё-таки спинки отсутствуют). Но этот предмет мебели вызывал жуткий интерес. Не в каждом зале можно было найти такую свободную банкетку. Чаще всего детям приходилось меняться, уступать друг другу место, чтобы посидеть на этих самых уникальных банкетках.

Думаю, ослику за всеми нашими сидящими очень понравилось наблюдать.

После музея мы едем обедать.

Обедаем мы в довольно интересном кафе. Маленькое подвальное помещение, которое запечатляет эпоху трамваев, кондукторов. Разумеется, с налётом советского времени. Наша компания в тридцать пять человек оккупирует практически все столики. Учителя садятся за свой, стоящий у самого входа. Учащиеся разбредаются самостоятельно в группы по интересам за свободные. Группы получаются довольно большими, по пять-шесть человек. Забегая вперёд, скажу, что первоначальная рассадка (а мы в этом кафе обедали и ужинали) сохранилась до самого конца. Это важно в контексте того, что я сейчас расскажу.

Расскажу, правда, позже. Сначала отправлюсь в туалет. Вымою руки перед едой. Туалет тоже особенный, запоминающийся. Простите уж за подробности, но если Максим Галкин в «Крокус Сити Холл» может рассказывать о дорожных туалетах на всю страну, то я уж точно имею права описать туалет в тематическом кафе Петербурга. Так вот, унитаз стоит посередине, а маленькая раковина расположилась у стены, слева от входа. У раковины ничего интересного, а вот со стенами здорово поработали. Их изрисовали карикатурными персонажами, которые разглядывают всё то, что происходит возле унитаза. Массивный кавказец, худой в очках товарищ придурковатой наружности, советская полная тётка криво усмехается, уставившись на то, с чем вы здесь окажетесь. Своеобразно, в общем. Занимательно.

Ладно, давайте вернёмся в зал.

Еду нам уже принесли. Стол заставлен различными яствами: супами, салатами, хлебом. Попозже принесут второе и чай. ТА возмущена вчерашним днём, когда ребята расселялись по комнатам. Рассказывает эмоционально, негодующе.

— У нас было два номера на трёх человек и все остальные на двух. Вроде бы всё распределили, и в конце осталась тройка девчонок. И вот эти, видите ли, между собой никак не ладят! А те, кто уже сговорился, не желают меняться! И всё тут!

Я вспомнил, как нас распределял тренер, когда я был восьми-девятиклассником в спортивном лагере. Построил в линию, указал пальцем: «Ты, ты и ты — идёте в первый номер, ты и ты — во второй» — и так далее. Никто нас не спрашивал, кто и с кем хочет.

— Пришлось обойти все комнаты, поговорить с девочками, позвонить родителям! Целый час на это потратили!

Я предложил сделать так, как когда-то сделали со мной.

— Нет, сразу будет недовольство! Родителям звонить будут, плакаться! Нет, так нельзя!

— А если так, — не унимался я. — Собрать всех девчонок в фойе отеля и поставить условие: за полчаса разделитесь по комнатам или вас разделю я. Что будет?

— Тогда вообще драка будет! — возразила ТА. — Так нельзя!

Других вариантов я не предлагал.

ТА очень любит своих подопечных. Она человек переживающий, неравнодушный. Она бы не смогла оставить своих наедине с проблемами. Даже если её любимые подопечные придумывают их себе на ровном месте.

Она, в конце концов, не тренер по боксу.

После ужина всем даётся свободное время. Находились и устали, кажется, все. Кроме меня. Меня тянет Питер. Поэтому я в гордом одиночестве идут гулять.

Питер прекрасен своими кривыми улочками.

Прямо с Невского можно нырнуть под низкую арку, словно в кроличью нору. Тень мгновенно скрадывает свет, шаги эхом раскатываются по стенам. Выныриваешь уже во внутреннем дворике. Сжимающимся и вытягивающемся вверх. Если быстро провести взглядом снизу вверх, то можно почувствовать, что взлетаешь, хотя никуда и не летишь. Питерские внутренние дворики принято называть колодцами, и да, я соглашусь, есть ощущение, когда стоишь посреди такого дворика и смотришь по сторонам, что находишься на дне колодца.

Если архитектура — это музыка, застывшая в камне, то вот такой вот Питер — это русский рок. Причудливый, извивающийся, с плотными тенями и резаными на клочки небом. Я не могу не отметить наличие странных окон и дверей в таких вот строениях.

Бывает так: спускаешься в низкую арку, вырезанную в доме, и вдруг в стене самой арки появляется дверь. Что это за дверь? Куда она ведёт? А главное: кому в голову пришло делать дверь в стене арки? И ведь это жилой дом, а не какое-то исключение из правил. Таких домов в Питере множество! Страшно сказать, но иногда в таких низких арках может встретиться даже балкон. Понятное дело, что сейчас они представляют собой застеклённые лоджии, но задуманы-то они были именно как балконы, а не что-то иное! Кто это делал? Зачем?

А ещё есть удивительные окна. Представьте себе ровную стену какого-нибудь пятиэтажного дома. Невский проспект с другой стороны, тут, во дворике, высится глухая стена. Это, по сути дела, нормально. Обычная кирпичная стена. Но вдруг на этой кирпичной стене появляется одинокое окно. Причём, даже этаж назвать как-то не получается. Не то второй, не то третий. А некоторые из таких окон могут быть заклеены газетой или ещё какой-то там бумагой. Кто это сделал? Зачем? Почему на глухой стороне дома, ведущей во двор-колодец вдруг появляется заброшенное окно?

У моей любимой группы «Сплин» (питерская, кстати, группа) есть альбом «Коллекционер оружия». Они его выпустили очень давно, когда ещё не были популярными. На обложке изображены довольно странные человечки, шагающие куда-то один за другим. А одного такого человечка они развернули в другую сторону. Получилось, что он идёт против всех. Вот как окна в глухой стене, как двери в стенах под арками.

Я захожу в «Шоколадницу». Касса расположена в глубине, приходится пройти как по лабиринту, чтобы заказать кофе с собой. Кстати, здорово, что московский абонемент на кофе работает и в Питере. Я с удовольствием беру латте, иду наслаждаться кофе в питерские дворы. В ушах звучит «Орбит без сахара» и «Выхода нет».

Без музыки Питер не совсем Питер. Обязательно обзаведитесь музыкой для этого города, очень советую.

Утром

Я снова просыпаюсь в Питере.

До завтрака ещё далеко, поэтому после банных процедур я наливаю себе чашку чая и сажусь с ней возле подоконника и смотрю в маленький дворик. Там никого нет и ничего не происходит. Дворик и чай — прекрасны.

Спускаюсь вниз вовремя. Бриться сегодня было излишним, поэтому кожа чувствует себя хорошо. На мне светлые штаны и бежевая толстовка. В отличие от детей, с которыми я вижусь на завтраке, я бодр и свеж. Все коллеги тоже тут, так что мы радостно захватываем один из столиков. Словно хищники бегаем с тарелками, столовыми приборами, чашками и стаканами и заполняем добычей свою территорию. Я успокаиваюсь одним из первых, так что успеваю узнать, что все остальные вчера побывали в торговых центрах. Женщины! Что с них взять?

— Дети вряд ли спали эту ночь, — задумчиво говорит Е.В.

— И ладно, — запивает апельсиновым соком Т.А. — Сегодня мы минут сорок едем без остановок, так что все выспятся.

— Да, посещение Царскосельского лицея запланировано на самое лучшее время! — соглашается М.Н.

— Почему? — спрашиваю я.

— Картины и достопримечательности неплохо вымотали детей, — откликается Е.В. — Это вам, Р.В., интересны Пушкин, картины, здания. Они-то приехали не ради истории и искусства. Они приехали с классом! С друзьями и подружками! Для них безумно важно потусить и поучаствовать в каких-нибудь приключениях.

— Какие в Царскосельском лицее приключения? — недоумеваю я. Е.В. улыбается.

— Наивный! — отзывается М.Н.

— Приключения были сегодня ночью, — терпеливо объясняет мне Т.А. — Мои сидели по комнатам, с другими общались по интернету, а в пределах одной комнаты не спали до самого утра.

— Вы их караулили?!

— Разумеется!

— Вы представляете, что будет, если дать им волю ночью? — улыбается Е.В.

— Нет, — честно признаюсь я.

— Алкоголь польётся рекой! — поясняет Т.А.

— Так ведь без паспорта им не продадут…

— Продадут. Ещё как продадут! — убеждают меня чуть ли не хором.

— А ещё можете стать классным папой! — хохочет М.Н.

— Кем?! — не сразу понимаю я. Коллеги смеются, и до меня сразу всё доходит.

— Поэтому сейчас они будут блаженно спать в автобусе, — говорит Е.В. — Потом они ходят по парку…

— Какой там парк! — восхищается М.Н.

— Потом экскурсия по лицею…

— Все будут в тонусе! — довольно кивает Т.А.

— Потом нас везут на Чёрную речку…

Эта информация не вызывает никакой реакции.

— А перед возвращением мы побываем в последней квартире Пушкина.

— Это для самых стойких, — вытирает губы салфеткой Т.А. Е.В. согласно кивает.

— Заодно и посмотрим, — хитро улыбается М.Н. — Кто у нас самый стойкий!

Я доедал яичницу и думал, что если бы поехал со своими вот просто так, то опытным путём узнал бы столько, что всё это могло бы начисто отбить желание ездить с детьми в подобные поездки.

Больше всего раздумий у меня вызвало замечание Е.В. о том, что я приехал в Питер, а дети приехали с классом. Много позднее я пойму истинный смысл этого замечания, а во тогда меня эта фраза заставила удивиться и задуматься. И за этакие мудрости я безмерно благодарен своим коллегам.

ученик лицея

День солнечный и даже тёплый.

Автобус привозит нас в Царскосельский лицей в Пушкин. Музей ещё закрыт, когда мы выгружаемся из автобуса. Мы стоим посреди парка, который ещё не расцвёл в своём великолепии. Служащие только-только привыкают мести дорожки, фонтаны ещё не включались в этом сезоне, а статуи ещё спрятаны в деревянные домики, которые, кстати сказать, совсем не портят общий вид парка.

Наконец мы попадаем внутрь.

По долгу службы мне приходится много рассказывать о Пушкине. В каждом классе и каждый год мы изучаем его творчество. Каждый класс в обязательном порядке учит какие-то там его стихи наизусть. Пушкин должен сидеть у меня знаете где? А вот не сидит! С удовольствием не буду о нём рассказывать, а послушаю о нём.

Это я показываю презентацию, потом задаю вопросы по статье о нём. А тут меня будут водить по тем самым комнатам, где Пушкин и сотоварищи учились и жили. Тут мне расскажут о его успехах в учёбе. Знаете, какие предметы давались Пушкину лучше всего? Словесность — это понятно (ещё бы!). А вот про фехтование я только тут узнал. Да-да, Пушкин отлично управлялся со шпагой! А ещё лицеисты рисовали (и как!), ездили верхом, изучали латынь. И парты у них стояли полукругом от доски и учительского места. Отличников сажали поближе, двоечников подальше. Поэтому при изучении математики Пушкин сидел очень далеко от доски. Это, как я понимаю, чтобы не мешать ему писать стихи.

И оценки у них своеобразные. Был, например, ноль. Это мне особенно нравится. Не двойка там какая-нибудь, а именно ноль. Двойка, согласитесь, это всё-таки кое-что, всё-таки два из пяти, а вот ноль…

Видели мы и знаменитую четырнадцатую комнату. Очень маленькая и простая. Особенно мне запомнились стены-перегородки. Такие стены не мешают общаться, но друг от друга отделяют.

Это, я так понимаю, заменяло лицеистам айфоны.

Самое замечательное, что показали нам в лицее, — это свод правил, которыми должны были руководствоваться лицеисты. Если совсем коротко, то я бы сформулировал это так: безусловное уважение к каждому человеку. И эти правила впечатлили весь наш отряд. Знаете, как я это понял? Я смотрел на них, читающих этот кодекс, в тот самый момент, когда глаза их бегали по строчкам. Алексей Ф. читал, завистливо поджав губы. Алёна — с жадностью. Женя — недоверчиво перечитывая некоторые пункты и что-то бормоча себе под нос. Лиза Пи — улыбаясь. Аня Бо — с открытым ртом.

В парке Царскосельского лицея мы хотим сфотографировать детей общей группой.

Это довольно тяжело сделать. Они не хотят и сопротивляются своей вялостью, грустными мордочками, опущенными плечами. Блаженный парк Царскосельского лицея наполняется учительскими выкриками: «Слава, стань ближе!», «Аня, улыбнись!», «Алёна, ты за кого спряталась?», «Молодой человек в жёлтой курточке! Присядьте!» Последний выкрик — это не ирония. Просто мы не все работаем со всеми детьми, и, следовательно, не всех их знаем. Я вот половину не знаю. Думаю, поэтому моих выкриков меньше всех.

В какой-то момент нам удаётся заставить их стать так, что получается нечто удобное для фотографии. Все достают свою технику и фотографируют.

— Идёмте дальше!

Также лениво, как и становились, все двигаются вперёд.

Фотография, как вы понимаете, не оставит в памяти то, как мы, педагоги, добивались этого самого изображения. Много лет спустя это уже будет не так важно.

Вспышки памяти

Перед посещением последней квартиры Пушкина нас просят подождать экскурсовода в прихожей. Довольно обширная тёмная комната с преобладанием ореховых тонов, где возле стен находится огромное количество самых разных сидений. Понятное дело, наши подопечные облепляют их, как снегири ветку рябины в снежную зиму. Комната наполняется шёпотом и усталостью. Через несколько минут я подхожу к Е.В.:

— Это ведь последняя экскурсия на сегодня?

— Да.

— Дети полны сил и энергии, всё хорошо!

Вместо ответа она показала мне на скамейку в самом тёмном углу. Когда мы вошли в комнату, её заняли три девочки: Алёна, Женя и Лиза Пи.

Слева направо они сели так: сначала Лиза, в центре Алёна, а потом Женя. Лиза протянулась через колени Алёны на колени Жени. Сама Женя легла поверх Лизы. Алёна же упала сверху на подруг. Длинные волосы разных оттенков (Лиза русая, Алёна брюнетка, а у Жени волосы цвета спелой пшеницы) водопадами падали вниз, иногда пересекаясь друг с другом. Девочки спали. Вокруг все относились с пониманием к их скульптурной группе. Я был единственным, кто проявил неуважение и сфотографировал их.

После экскурсии мы снова забрались в автобус и поехали к месту последней дуэли Пушкина.

Впереди меня занимали места два болельщика Спартака. Пушкин, конечно, важен, но не им и не в те минуты, когда Спартак играет с Уфой. Поэтому автобус — это то лучшее, что может с ними произойти. Всемогущий интернет позволяет узнать счёт.

— Один-ноль! — выкрикивает один из них.

— В чью пользу? — кричат в ответ с первых рядов.

— Мы ведём! — следует ответ.

Раз уж мы в автобусе, то я тоже, пожалуй, отвлекусь от Пушкина.

— Кто забил? — спрашиваю я.

— Глушаков, — полистав какой-то сайт, отвечают мне.

Я смотрю на часы. Матч только начался. Не всегда хорошо, если Спартак быстро открывает счёт. Я понимаю, что буду нервничать.

— Некит, слышишь?! Атлетик из Бильбао покупает Криштиану Роналдо!

— Да?

— Точно тебе говорю! Всё, со следующего сезона Криштиану Роналду будет там!

Тут мне не нужен интернет. Я чуть наклоняюсь вперёд и говорю:

— Атлетик Бильбао не купит Криштиану Роналду. У них такая политика, что играют только баски. Криштиану — португалец. Они его не купят!

— Мы знаем, — заговорщицки шепчут мне в ответ. — Не говорите, пожалуйста!

— А-а! — удивлённо протягиваю я и откидываюсь на спинку кресла автобуса. Не знаю, честно говоря, какую выгоду можно получить, если скрыть, что Атлетик из Бильбао не купит Криштиану Роналду, но у них там свой мир, они разберутся.

Вернёмся к Пушкину.

На самом деле никто не знает, где точно происходила дуэль между Пушкиным и Дантесом. То место, куда нас привезли, — это то место, которое указали секунданты довольно продолжительное время спустя после смерти Пушкина. Тогда здесь не было ничего запоминающегося, только поля, покрытые снегом да несколько чернеющих деревьев. Разумеется, в стороне от дороги. Секунданты утоптали снег, Пушкин и Дантес разошлись на оговоренное расстояние.

Мы стоим перед гранитным шпилем. Вокруг есть несколько лавочек, но никто не пошёл садиться. Тут странно.

Перед дуэлью Пушкин заезжал в кафе, пил кофе и ел пирожное. Уходя утром из дома, он попрощался со своими домашними: прислугой, женой, своячкой, которая жила у них и помогала с детьми, собственно со своими детьми (у него их было четверо). До полудня он, как и всегда, работал в своём кабинете. На массивном столе осталось лежать письмо к детской писательнице.

Но потом он приехал на пустое заснеженное поле, взял в руки пистолет и желал смерти человеку, который целил в него. За всем этим смотрело несколько человек, которые назывались секундантами. Эти люди следили за исполнением определённых правил. Эти правила были нарушены, никто это не скрывает.

А знаете, что заставило Пушкина желать смерти Дантеса?

Конечно, все знают! Может, конечно, и не он писал Пушкину письмо о включении последнего в орден рогоносцев, но за женой Пушкина, несомненно, ухаживал. И вот сюда (а может быть и не сюда) поэт приехал защищать честь своей жены, честь своего имени. Приехал для того, чтобы убить Дантеса.

Мрачное место, где мы все стоим в растерянности.

Прочь отсюда!

Ужинаем мы в том самом кафе, которое стилизовано под трамвай.

Над входной дверью там висел телевизор. Поскольку там показывали футбол, то я вспомнил о матче.

— Три-один! — сообщили мне.

— Жалко, что не посмотрели! — пожаловались юные любители футбола. Я промолчал. Я сильно люблю футбол, но мне не жалко. Кроме того, за ужином нам показывают Зенит-Анжи. А в тот момент, когда мне приносят второе (картошка и мясо), Яковлев забивает мяч в ворота Зенита.

Вообще не на что жаловаться!

После учительской ночной посиделки в фойе я захожу в номер.

Дети, по идее, давно спят, хотя мы знаем, что это не так. У них своя жизнь, которая движется по своим особенным, совсем не правильным с точки зрения взрослых, законам. Мы, конечно, постараемся не дать попасть им в город, хотим, чтобы они хорошо питались, спали ночью и бодрствовали днем. Мы даже будем пытаться, чтобы все так и случилось, но все и всегда идет своим особым образом. Тем не менее, учителя усаживаются внизу, рядом с охраной отеля. Охрана, кстати, относится к нам благосклонно, позволяет соединять столики и даже забирать стулья, на которых они всегда сидят.

Вот в такой обстановке мы коротаем ночь в Питере. Хорошая ночь. ТА даже перехватывает автограф Сергея Безрукова, который, как оказалось, ближе к часу ночи возжелал стакан сока и спустился в бар.

Но потом я оказался у себя в номере. Оставил полностью разряженный телефон включенным в сеть, настроил горячий душ. Мылся долго и с удовольствием. Потом обмотался огромнейшим махровым полотенцем, сел сделать несколько записей в своем личном дневнике. Ночью писать хорошо, если бы меня не клонило в сон. Поэтому я решил лечь спать.

По своей природе я отношусь к тем людям, которых именуют жаворонками, до 10 утра я спал считанное количество раз в своей жизни, а именно на 10 утра намечен подъем на завтра, но я решаю не рисковать. Включаю смартфон и думаю поставить будильник. Когда экран перестает играть разными мячиками, я вижу сообщения от ТА. Она прислала мне фотки меня в музее, где я всецело поглощен художественным искусством.

Таким я себя вижу впервые.

Да, надо признать, страшное зрелище! Я, знаете ли, никогда не задумывался о том, как я выгляжу, когда сосредоточен и задумчив. Если дело обстоит так плохо, то я начинаю понимать, почему некоторые представители человечества предпочитают не думать вовсе. Они не хотят выглядеть ВОТ ТАК.

Я захотел ответить.

Сначала стал набирать фразу"И вот так я всегда выгляжу в музее?", потом подумал, что эта фраза располагает к диалогу (что неправильно во втором часу ночи) и переписал:"Спасибо за предупреждение!"Потом не решился это отправить, подумав, что это невежливо. Стер. Придумал еще две или три фразы, которые теперь уже и не вспомню. В конце концов, решил, что точно бред какой-нибудь напишу, и будет плохо, если вдруг бред окажется обидным.

Я все стер, поставил будильник и лег спать.

Большое видится на расстоянии

Открою большую тайну маленькой компании: учителя очень любят, когда все идет по плану.

Когда учитель приходит на урок, то у него обязательно есть конспект, технологическая карта или (последнее убойное новшество) сценарий. Во всех этих планах расписаны не только действия меня (т.е. учителя), но и учеников. Меня это всегда забавляло. Читаешь какой-нибудь конспект урока, а там в скобочках ответы учеников прописаны. Так здорово! Жаль, что ученики не видят этих конспектов и отвечают совсем не так, как требуется. Но профессия учителя тем и хороша, что планы всех мастей работают на уроке только частично, и всегда есть место замечательным ученикам, которые умеют стирать в пыль и прах все задумки и планы.

Но еще прекраснее то, что иногда план уничтожает сам учитель. Иногда я выхожу в центр класса в начале урока, смотрю на всех и понимаю, что надо сказать или сделать совсем не то, что я хотел сказать или сделать вчера, когда я готовился к этому уроку. Такое, правда, бывает довольно редко, но это прекрасные моменты моей работы.

К чему я это все?

К тому, что я не очень понял, как мне, МН, ее дочери Василисе и нескольким ученикам удалось пойти от Дворцовой площади к Исакиевскому собору, а оказаться у Медного всадника. В планах у нас это точно не значилось, но раз уж оказались…

Фотографироваться было тяжело: солнце как-то так странно располагалось, что с какой стороны ни встань, оно обязательно светит в камеру и превращает снимок в бесполезный светлый квадрат, разрезанный черными острыми силуэтами. К тому же ветер. Точно помню, что он как будто злился: налетал порывами, потом взмывал в небо, гнал мимо солнца облака, звенел возле воды.

Но МН нашла место, откуда сфотографировать Медного всадника все же можно. А потом Василиса стояла и рассказывала какое-то стихотворение, связанное с Пушкиным и Медным всадником, а МН занималась видеосъемкой. Смотрелось великолепно! И Василиса, надо отдать ей должное, читала потрясающе!

Когда я был маленьким, то отец записывал стихи, которые я читаю наизусть на магнитофон. Я помню, что слушал эти записи, когда стал значительно старше. Я с трудом узнавал свой голос. Где теперь эти записи?

Время движется слишком быстро. У меня уже лет десять нет магнитофона. Будучи студентом, я ходил с плеером, который вмещал в себя один диск. Утром, прежде чем уехать на учебу или работу (на четвертом курсе я уже работал), я выбирал диск и весь день слушал только его. Сейчас почти вся моя фонотека загружена в мой плеер. Я не помню, когда покупал диск или что-то из музыки.

Все слишком быстро.

Будут ли актуальны записи Василисы лет через двадцать?

Увы, нет.

У времени на нас свои планы.

Мы переходим дорогу, чтобы подойти к кассам Исакиевского собора и встретиться с остальными. Разумеется, я не туда свернул. Поняли мы это довольно скоро, и исправлять ситуацию взялась МН, по телефону связавшись с ТА.

Я стоял возле огромной колонны.

Вообще этот собор построен еще царями. Сейчас он одна из самых популярных достопримечательностей города. За этим зданием следят, реставрируют. Но на ближайшей ко мне колонне реставраторы оставили довольно заметный кусок, к которому не притрагивались.

Тяжелый белый камень хранит морщины, которые на нем оставили осколки фашистских бомб. Вот здесь, где я сейчас стою, падали бомбы и разбрызгивали вокруг себя такую смерть, что даже камни помнят эту боль.

Помню, что читал статью, где Василий Лановой говорил об отношении к нашей победе в Европе. Говорил, что в Европе так не носятся со второй мировой, как у нас, и упрекают Россию за то, что с таким размахом празднуем 9 мая. В ответ на этот упрек Лановой спросил журналистов о том, как их страны сражались с Гитлером. Дания, например,"сражалась"один день. А при захвате Парижа немцы не успели распечатать пригласительные билеты на торжественный вечер, посвященный этому событию. При подходе к Ленинграду Гитлер решил исправить подобное недоразумение и дал указание такие пригласительные напечатать заранее. Празднование решил провести в гостинице"Астория". Во время обзорной экскурсии мы останавливались возле нее. Весьма, кстати, впечатляющее здание, интересное. И в Питере многое осталось от блокады. Где-то висят таблички, что при обстреле эта сторона улицы наиболее опасна. На набережных, возле спуска к воде еще напоминают, что в полыньях у этих спусков жители города брали воду. И на многих зданиях есть шрамы от бомб. Эти шрамы не убирают, потому что они еще круче, чем фотографии. Такие шрамы — самая настоящая, самая живая история, которая въелась, впилась в тело города. Ее невозможно стереть. Как бы ни обновлялась техника, какие бы носители информации ни появлялись или ни сменялись другими, — вот этот шрам. Его невозможно не почувствовать.

Конец ознакомительного фрагмента.