Разлом. Книга 1

Роман Владимирович Куликов, 2021

Четыреста лет назад Земля разломилась, и из Разломов вырвалось неведомое излучение, разделившее человечество непреодолимыми границами – Барьерами. Территории – Пределы оказались изолированы друг друга на сотни лет, и общества развивались в них различными путями. Где-то осваивали силу пара, другие внедряли биотехнологии, третьи сделали ставку на использование нефти и мощностей дизеля. Но были и такие, что в силу обстоятельств регрессировали, скатившись к феодальным отношениям или дикарству. И люди, запертые в своих Пределах, не знали, что сталось с остальным человечеством, пока однажды Барьеры не стали частично проницаемы…

Глава 1

— Злотый! Злотый!

Голос Войцеха тонким писком пробивался сквозь давящую тишину.

— Злотый, сука, очнись!

А! Значит, как ругаться, так это мы на русском, а как моё имя и фамилию произносить, так сразу на польский переходим. Вот “Злотый” пусть тебе и отвечает.

— Злотый, подъем! Не спать, Злотый!

Противный звук мешал нежиться в спокойном полусонном состоянии. Хотелось протянуть руку и выключить мерзкого напарника. Для этого надо что-то повернуть.

— Златов!

Ага. Помнишь значит мою фамилию. И что я никакой не «злотый», не «джин», не «деоро», не «арани», и уж точно не «голди», как любят меня почему-то называть местные в разных Пределах. Я — Златов. Роман Златов.

— Злотый, ты горишь! — надрывался напарник.

Ну вот что за гад, а? Причём братца моего — Петра — он"злотым"не звал. Но тут, скорее всего дело в титуле. Тот, как-никак — Полномочный посол Его Императорского Величества. Хотя, лично мне — начхать на его регалии… Так, стоп! Что значит «горишь»?!

Я будто выныривал на поверхность после глубокого погружения. Муть, застившая взгляд, расступалась, возвращались звуки.

— Златов! Златов! — теперь голос прикрывающего просто гремел в наушниках. — Очнись!

Противный писк разносился по кабине и резал слух. В такт ему на панели мигала красная лампочка противопожарной системы, оповещая о том, что правый двигатель моего «Беркута» действительно горит.

Я помотал головой и несколько раз зажмурился, пытаясь окончательно прийти в себя.

— Златов! — вопил напарник.

Желто-черный полосатый хвост его юркого «Шмеля» маячил прямо по курсу, отчетливо различимый на голубом полотнище неба.

Так, так, так! Рома! Давай, включай бестолковку! Делай что-то! Ты же пилот с почти десятилетним стажем. У тебя за плечами сотни рейсов….

Но мыслить чётко не получалось. Да, горит движок. Да, ситуация смертельно опасная. Да, кроме меня никто не сможет ничего сделать. Делать то что?

Ох, тяжко дался в этот раз переход через Барьер. Организм категорически хотел спать и ему было плевать, что счёт идёт на секунды.

— Златов, очнись!

— Я здесь, Войцех, — это ещё не я сказал, это губы сами прошептали, но хоть что-то.

— Ты горишь, Рома!

— Чего орёшь, — вяло проговорил я наконец. — Ну горю? Ну и что?

И вдруг сознание включилось. Будто по щелчку. И тут же страх, ледяной иглой, пронзил от маковки до пяток.

Самолёт горит! Значит перехватчики на той стороне Барьера таки зацепили! Сволочи!

— Златов, приди в себя!

— Спокойно, пришёл уже. Где нас выбросило?

— Отлично вышли, до платформы рукой подать! — Войцех по инерции продолжал вопить. — Гаси пламя!

— Всё, не ори больше. Решаю.

Очевидно, что первая очередь пожаротушения не сработала. Не удивительно — в Барьере не только людское сознание даёт сбой, но и техника.

Пальцы соскользнули со штурвала, потянулись к панели, перекрывая подачу топлива на поврежденный двигатель, а потом вверх, к ряду кнопок над головой, включая огнетушители второй очереди.

Будем надеяться, что они исправны. Послышались тихие хлопки сработавших пиропатронов, заглушаемые воем ветра за бортом и гулом левого движка. Сигнал тревоги не утихал, а лампа продолжала мигать.

— Войцех, посмотри, что там у меня сейчас?

«Шмель» напарника сразу ушёл вверх и, сбросив тягу, пропустил меня под собой.

— Коптишь, как в колбасном цеху.

— Пламя?

Пауза. Слишком длинная пауза. Я напрягся.

— Нет. Нормально!

Подтверждая его слова, заткнулся, наконец, сигнал тревоги.

Отлично. Я с облегчение выдохнул. Осталось дотянуть до летающей платформы-аэродрома Дядюшки Хо.

— Злотый, тебя кренит влево.

Это я уже и без него видел. И пытался исправить положение, но триммер не работал.

— Кнюпели отказали.

— Издеваешься?

— Нет.

— Злотый, ты свой «Беркут» чинил или просто покрасил?

Вот ни разу не смешно. Если не устранить крен, то….

Нет, не хочу думать, что может случиться. Но не проходящий холодок в груди уже превратился в ледяной сгусток.

— Боюсь, так ты не дотянешь до платформы дядюшки Хо.

Спасибо, что уточнил, куда я не дотяну. Как будто над Зеркальной пустыней есть другие летающие платформы. Но что напарник мог ещё сделать? Только трындеть, не давая мне свалиться в животный страх. И на том спасибо.

— Попробуй перекачать топливо из левого бака в правый.

— Мозг себе перекачай из левого полушария в правое. Может думать начнёшь, а не просто чушь нести, — огрызнулся я, бросая штурвал и высвобождая рукоятку на колесе триммера стабилизатора.

И если любой электронике в Барьере запросто мог прийти каюк, то «мускульный привод» почти никогда не подводил.

— Давай, Злотый, у тебя получится! — подбадривал Войцех.

— Знаю, — пробормотал я под нос, мысленно отсчитывая щелчки прокручиваемого колеса.

Действовать нужно четко, без суеты и лишних движений.

— Красавчик! — напарник увидел, что мой «Беркут» выравнивается.

— А то! — буркнул я. — Старина Хо и так заждался….

Я перевёл дух и осмотрелся. Растрёпанное облачное поле расстилалось где-то далеко внизу. Слева по курсу сияло ослепительное солнце, а впереди и несколько ниже уже виднелась громада летающей платформы Дядюшки Хо. До неё оставались считанные минуты. Ещё чуть-чуть и меня ждал горячий душ и уютный бар, а"Беркут", наконец попадёт в руки к хорошему механику.

Пронзительное верещание предупреждения о ракетной атаке застало меня врасплох.

— Что?! — завопил я, прижимаясь лбом к пластику фонаря и выискивая внизу инверсионный след.

Не сказать, что это была какая-то редкость — недорого купить примитивный ПЗРК особых проблем не было. А желающие сбить почтовика-контрабандиста после Прокола не переводились никогда — ведь иногда это им удавалось, а стоимость даже разбитого самолета с грузом многократно превосходила стоимость одноразовой зенитной системы.

Верещание не унималось — значит ракета была пущена именно по нам и, не исключено, что её головка самонаведения уже вцепилась в магнитно-тепловой след моего самолёта!

— Войцех, где она?!

— На десять часов.

Ага, значит ракету пустили навстречу, а не вдогонку. Очень интересно.

На десять часов внизу темнел горный массив, поднимаясь почти до высоты, на которой я летел, и сверкая снежными шапками на фоне ярко-синего неба. Прямо подо мной блестела Зеркальная пустыня. Несколько сотен лет назад, здесь была страна под названием… кажется Афганистан. После Разлома, Нижний Китай решил захватить всю доступную территорию. Местные отчаянно сопротивлялись и их уничтожили несколькими ядерными ударами. Людей превратили в прах, города в пыль, а песок в стекло. Оно-то сейчас и переливалось внизу мириадами бликов, мешая обзору. Но всё-таки я сумел разглядеть тонкую бело-серую нить, тянущуюся от подножия небольшой гряды в нашем направлении, а следом ещё одну немного левее.

Две ракеты! Ну правильно, два ведь самолёта. И куда только смотрит служба безопасности старого Хо? Что, трудно держать под контролем землю со всеми его приборами и наземными патрулями? Ведь эта летающая платформа считалась одной из самых безопасных… до этого момента.

На «Беркуте» имелся стандартный БКО, но все тепловые ловушки я израсходовал по ту сторону Барьера, уходя от пограничников. Впрочем, несколько фигур высшего пилотажа я на своей птичке мог исполнить даже с одним двигателем. Этого должно было хватить, чтобы сбросить захват головок самонаведения старых и медленных ракет.

Я тронул штурвал, начиная набирать высоту, но оставшийся двигатель вдруг «закашлял», по самолёту пробежала дрожь, а тяга заметно упала. Затаив дыхание, я с тревогой ждал, чем всё это закончится, продолжая, впрочем, поднимать машину всё выше и выше. Как бы не сложились обстоятельства, запас высоты — это запас моей жизни.

Система предупреждения о пуске ракет продолжала истерить, мешая слушать движок. Но я всё равно отчётливо слышал, что звук изменился, стал басовитее и прерывистее, да и привычная перегрузка ощущалась не так, как должна бы. Если мне не хватит мощности, ракета меня догонит, даже если сперва пройдёт мимо и довернёт мне в хвост.

— Войцех, мне не оторваться!

— Принял!

«Шмель» нырнул вниз и заложил вираж, выходя на курс для перехвата ракет. Быстрый и маленький самолет напарника мог потягаться с ракетами ПЗРК не только маневренностью, но и кустарной системой РЭБ, за которую четыре Предела назад он отвалил немаленькую сумму. Да и скорострельные пулемёты у Войцеха есть.

Я продолжал набирать высоту, одновременно отворачивая вправо и меняя курс по направлению к платформе Хо.

«Шмель» показал ракетам брюхо и резко ушёл ещё ниже. Серые полоски инверсионных следов синхронно изогнулись и тоже устремились к земле. Я перевёл дыхание и посмотрел вперёд. Сколько ещё продержится движок? На всякий случай, надо набрать высоту, если откажет и второй движок, то на посадочную полосу платформы смогу просто спланировать.

— Злотый, — раздался в наушниках голос напарника. — Ракеты я забрал, теперь надо сбросить. Увидимся на платформе.

— Давай!

Желать удачи не стал, чтоб не сглазить.

Сигнал тревоги замолк, кровавая надпись на экране погасла.

Войцех — молодец! Свою долю сегодня отработал сполна. И, само собой, с меня пирушка.

А всё-таки любопытно, кто мог по нам стрелять? Зачем? У нас и груз-то не слишком дорогой.

Вдруг самолёт тряхнуло. Что-то я слишком часто стал в последнее время уходить в мысли, забывая о насущном. Проблема никуда не делась — если высоты уже и достаточно для планирования, то на пределе, надо подняться повыше. Движок должен продержаться ещё хотя бы минуту! Всего одну долбанную минуту — и мне точно хватит с запасом!

И вдруг наступила тишина. Не абсолютная, как в Барьере, не давящая, не сводящая с ума, а вполне себе наполненная свистом воздуха, щелканьем реле в глубине приборной панели и поскрипыванием обшивки, самая обычная тишина, наступающая… когда перестаёт работать твой последний двигатель.

Да чтоб тебя! А веселье-то продолжается!

Я пытался храбриться, но сердце ушло в пятки. Ведь при всём опыте, я не был уверен, что мне хватит запаса высоты и скорости.

А даже, если и хватит, то в обрез.

Я посмотрел на сверкающую вдалеке громадину, подвешенную в воздухе на четырех цеппелинах, облепленную панелями солнечных батарей. Множество ярусов, длинная ВПП, кубические нагромождения деревянных построек, скрывающих склады, комнаты отдыха для пилотов, апартаменты для важных гостей, пару сотен человек обслуги, бар, сауну и даже массажный салон или скорее бордель…

С самого первого посещения платформы два года назад, я восторгался гением инженерной мысли, создавшем и воплотившем в жизнь сие чудо. Но даже не пытался представить, как эта махина работала и почему не падала.

Итак, пока запас скорости имеется, надо пробовать запускать двигатель.

Назойливо зудящий страх мешал мыслить четко. Я уже успел представить, как планирование превращается в отвесное пикирование к подножью местных скал. И напарника, который заставил бы меня отвлечься на пустые разговоры, тоже больше не было рядом. Надо срочно занять чем-то мысли. Например, размышлениями, на что лучше потратить оплату за доставку последнего заказа. Перво-наперво, конечно, нужно вернуть парашют, оставленный в залог за последний ремонт “Беркута”. А ещё лучше, купить новый, с улучшенной системой управления и планирования, а старый… Кто бы мог купить старый?

Для привычных, годами наработанных, действий, голова не нужна. Руки сами перевели переключатели в режим «полет», активировали дополнительный впрыск, нажали кнопку «старт», поджигая смесь.

Двигатель крутанул раз, другой и снова затих.

Сволочь.

Скорее всего перегрев, а значит, пока двигатель не остынет — любые попытки запуска обречены на неудачу. Заслонки открыты на максимум, но за бортом слишком тепло, чтобы движок остыл за оставшиеся секунды. Вот давно надо было поставить систему принудительного жидкостного охлаждения, но это ж сколько деньжищ…

Перекрыл подачу топлива. Не работает — и хрен с ним. Дотяну! Вот точно дотяну, тут осталось-то. Хотя, если честно, оставалось ещё довольно далеко.

Внутри росло волнение. Это верная дорога к страху, а затем и к панике. Несколько раз глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Руки держали штурвал, словно не надеясь на гидравлический усилитель. Хотя, это, наверное, единственная дорогущая деталь в моей птичке, запасающая давление и позволяющая долго управлять машиной и без работающего двигателя.

Сделать я всё равно уже ничего не мог. Оставалось верить в свою удачу и надеяться, что пронесёт.

Секунды превратились в минуты и готовились стать часами. Во рту пересохло.

Я запретил себе смотреть на приборную панель, но все равно краем глаза видел и альтиметр, и спидометр. Жизненно-важные параметры безжалостно снижались.

Но и платформа становилась всё ближе. Я уже мог разглядеть яркие пунктирные линии на посадочной полосе. И, кажется, мне хватало скорости и высоты. Хотя риск долбануться о край платформы всё ещё оставался, но я вдруг поверил, что худшее позади.

От напряжения перед глазами заплясали черные точки. На мгновение возникло ощущение нереальности, будто платформа стала игрушечной, а по ней бегали какие-то насекомые.

Тряхнув головой, чтобы прогнать наваждение, снова посмотрел на приборы — вроде пора — и вызвал диспетчерскую:

— Платформа, это — «Беркут», — голос предательски дрогнул. — Запрашиваю аварийную посадку. Это — «Беркут». Повторяю: запрашиваю аварийную посадку. Иду без движков.

В ответ — тишина.

Что за новости?!

Тревога и без того медленно пожиравшая меня, начала просто откусывать кусками.

— Платформа! Это «Беркут»! Нужна аварийная посадка! Меня кто-нибудь слышит?!

В наушниках зашипело, потом тонкий голос прокричал:

— Нет, «Беркут»! Нет посадка! Запрещено!

Что-о-о?!

Какого хрена?! Что значит нет?! Мне что, убиться теперь? Да хрен вам, я всё равно сяду. А потом разберёмся.

Я привстал, чтобы оценить, как лучше зайти на полосу, и едва поверил глазам.

По взлетно-посадочной полосе… бегали овцы. Буквально!

Целое стадо овец!

И ещё одно стадо баранов — персонал, пытавшийся этих овец поймать. По всей зоне посадки были расставлены тяжёлые грузоподъемники с ящиками на лапах — видимо, туда и загоняли животных.

И куда мне теперь садиться?!

Идиоты! Придурки! Дегенераты!

Мысленно костеря какого-то особо одарённого чудилу, повинного в творящемся бардаке, я принялся лихорадочно действовать.

Температура выхлопных газов уже должна была хотя бы немного снизиться, можно попробовать запустить движок ещё раз, теперь уже используя вспомогательную силовую установку и набегающий поток воздуха. Может получится сделать разворот, а за это время очистят полосу? Фокус рискованный и в обычное время я на него ни за что бы не решился, но что мне было терять?

Открыл подачу топлива и запустил ВСУ.

Движок «закашлял». По корпусу пошла вибрация.

— Давай, давай, — остервенело подбадривал я его.

У меня оставались считанные секунды до столкновения с платформой, где я грохнусь на пузо, потому что шасси не выпускал, разотру в кровавую кашу десяток двуногих баранов вместе с их овцами, а попутно угловатые погрузчики разнесут моего «Беркута» в щепки. Что будет со мной, я не мог даже представить. И не хотел.

— Давай! — воскликнул я.

Еще несколько сильных рывков: дизель пытался вернуться к жизни.

Потом смолк.

И вдруг заревел. Меня вдавило в кресло.

Есть тяга!

Я дёрнул штурвал на себя.

Исчерченное пунктирами полотно резко ушло вниз, громады цеппелинов мелькнули по бокам.

Я решил набирать высоту, пока двигатель не сдохнет. Его жизнь в обмен на высоту, а высоту — в обмен на мою жизнь. Так себе курс у этого обменничка. Тем более, что движка, подстегиваемого ВСУ, хватило ненадолго: и полминуты не прошло, как он снова заглох. Теперь уже окончательно.

Катастрофически мало! Причем буквально! Высоты не хватало на разворот и повторный заход на посадку.

Глава 2

Дрожащими руками я попытался снова запустить двигатель. Само собой — безрезультатно. После пятого раза я оставил пустую затею и просто сидел, глядя перед собой.

— Войцех, — горло пересохло настолько, что раздался лишь сип.

Сглотнул и повторил:

— Войцех?

— Злотый, ты чего там, уже пива холодного прям кабину заказал? Чего хрипишь?

— Я падаю, — голос снова пропал.

— Что?

С трудом сглотнул, прокашлялся и сказал:

— Я падаю, Войцех.

После секундной паузы, напарник завопил:

— Куда падаешь?! С трапа?! Ты чего?! Что за прикол?!

— Движки сдохли оба. Сесть не получилось. Высота…

— Ты где? Я не вижу тебя! — перебил Войцех. — Златов!

Кое-как, я начал справляться со страхом и вернул контроль над мышцами. Огляделся. «Беркут» летел в прогалину между двумя пиками Хейберской гряды. Они как-то назывались, но память не хотела помогать.

— Две горы, они прямо по курсу.

— Джил и Джо?

— Да! — на секунду обрадовался я, удивляясь самому себе, а потом снова помрачнел: — Точно. Джил и Джо.

— Вижу те…бя, — со странной интонацией проговорил напарник, и я почувствовал, что следующие его слова меня уже не обрадуют.

И оказался прав:

— Рома, тебе не хватит высоты, зацепишь гребень, — проговорил Войцех, упавшим голосом.

Я приподнялся, посмотрел.

— Может, и нет.

Отвернуть в сторону я мог, возможно, радиуса хватит, чтобы избежать столкновения со скалами, но потом единственным вариантом посадки будет сверкающая расплавленным песком радиоактивная Зеркальная пустыня.

Нет уж, лучше о скалы, чем загибаться от лучевой болезни.

А хотя… во мне вдруг вспыхнул азарт обречённого.

— Войцех! — бодро позвал я.

— Что?! Заработал?!

— Нет, — я рассмеялся, чувствуя, как бодрость приятно разливается по телу, возвращая его к жизни. — Я попробую посадить «Беркут» на снежный склон, за прогалиной. Мне кажется высоты достаточно.

Напарник какое-то время молчал, а потом сказал:

— Топливо сбрось.

— В процессе, — горючку я начал сливать уже несколько секунд назад.

— Я буду рядом, поищу место, где смогу сесть…

— Отставить! Лети к Хо, придумай, как вытащить меня, раньше, чем я замерзну. И, прежде чем садиться, сделай заход, убедись, что полоса чистая.

— Понял тебя.

Джил и Джо приближались, вызывая невольный благоговейный трепет пугающей массивностью и жутковатой красотой. А мне становилось понятно, что напарник был прав: высоты не хватало.

«Беркут» летел прямо в заснеженный гребень между двумя пиками. Мне не доставало буквально пары метров, чтобы её перелететь.

Но сделать я уже точно ничего не мог.

По мере приближения к скале, появилось ощущение скорости. И оно было пугающим. Расстояние сокращалось устрашающе быстро, время будто ускорилось, я едва успел подумать, что, может, зря не рискнул с пустыней…

Хотелось зажмуриться, но ужас парализовал, и я во все глаза смотрел на приближающуюся смерть.

— А-а-а-а-а!

Я завопил, и «Беркут» врезался в белую стену.

Меня бросило вперед, ремни впились в тело. Я вскрикнул от боли, и мгновенно наступила темнота.

А следом резкий свет резанул по глазам, ослепив.

Раздался треск и хруст, меня бросало из стороны в сторону, будто я пытался объездить дикого жеребца из отцовских конюшен. Я ничего не видел и слышал только бесконечные грохот и шум. А ещё тряска. Наверное, демоны смерти, решили таким способом добыть мою душу.

В какой-то момент, сложно сказать когда именно — спустя минуту после столкновения, две, а может час или бесконечность — всё закончилось.

Я погрузился в темноту и тишину….

Стук.

Раздражающий, повторяющийся, назойливый.

Он беспардонно ворвался в сознание и перемешивал его, как суп половником. Обрывки воспоминаний переплетались, перескакивали, толкались и пихались, сменяя друг друга. Барьер, пожар, скалы, овцы, ракеты, белая стена о которую я разбился…

Всё это вызывало жуткую боль.

Я невольно застонал.

Но стук не прекращался. Вместе с ним откуда-то издалека доносился голос Войцеха, зовущего меня по имени.

— Злотый! Злотый! Очнись!

Что ему надо? Почему нельзя оставить меня в покое? Я наконец сплю, какого рожна ещё от меня нужно? Почему он мне всё время мешает спать?!

Я не стану открывать глаза. Как же холодно. Может я умер и уж теперь-то высплюсь в волю?

— Пошёл ты.

— Он жив, жив! — завопил Войцех. — Рома! Ахаха! Удачливый ты, сукин сын! Копай, копай! Цепляй лучше!

Голос напарника удалялся.

Сознание скользнуло в темноту.

Следующее, что я почувствовал — меня сильно качнуло. Ощущение времени полностью исчезло. Сказать, сколько пробыл в забытье я не смог бы при всём желании. Да и какая разница, раз теперь передо мной бесконечность?

Открыв глаза, я увидел кабину «Беркута». Самолет был мёртв, как и его хозяин. Приборы не работали, кроме одного. Альтиметр показывал, что я нахожусь на приличной высоте. Но что-то маловато для рая. И не знал, что туда можно на самолётах.

Вскинув голову, я посмотрел сквозь покрытый каплями воды и кусками замерзшего снега, пластик фонаря. Да, я действительно летел… Под брюхом двух грузовых цеппелинов с иероглифами на бортах. Китайцы, что заключили контракт с небесной канцелярией на доставку душ? Они могут.

Ох.

Я поморщился. Каждый вдох отдавался болью в рёбрах.

Стоп. Какой вдох? Я же…

И тут, наконец, до меня дошло: я жив.

Жив… Жив! Чтоб меня!

Малейшие движения вызывали болезненные ощущения, но даже им я был искренне рад.

У меня получилось! Получилось! Каким-то чудом, но я уцелел! А Войцех придумал, как доставить меня на платформу Дядюшки Хо, да ещё и вместе с «Беркутом»!

И на меня снизошло спокойствие. Именно так — снизошло. Я расслабился в кресле и смотрел перед собой ни о чём не думая. Просто наслаждаясь тем, что жив.

Выбраться из «Беркута», после того как его опустили на платформу, я не мог ещё достаточно долго: дверь перекосило, и пришлось выламывать замок.

Я замёрз так, что едва мог шевелиться. И следующие два часа меня отогревали, растирали какой-то жидкостью сильно похожей на самогон и отпаивали горячим чаем на травах три пожилые китаянки. Я предпочёл бы видеть на их месте особ помоложе лет так на тридцать-сорок, но выбирать не приходилось.

После меня осмотрел доктор Тан. Тощий, с потемневшей от загара кожей, бесцеремонный и с извечной сигаретой в зубах.

— Жить будешь, — вынес он вердикт, закончив осмотр как раз к тому времени, когда в моём номере появился Войцех.

— Старина Тан, — поляк деланно поклонился с самым серьезным видом. — Как поживаете? Как драгоценная супруга, всё так же прекрасна и доброжелательна?

— Сам пошёл! — огрызнулся доктор и добавил на китайском явно что-то неприличное.

Войцех ответил тем же и расхохотался ему вслед.

— Слушай, — сказал я, когда за Таном закрылась дверь, — разве это не глупо — издеваться над единственным врачом на платформе?

— Глупо, конечно, но ведь весело! Ты же знаешь его жену?

— Все знают эту грымзу. Врагу не пожелаешь такого «подарка».

— Вот-вот! А ему-то ещё и спать с ней приходится!

— Может, он мазохист.

— Однозначно! Это… как там по-русски… к бабушке не ходи?

— Почти!

Мы расхохотались.

— Ладно, — протянул напарник. — Ты как?

— Уже лучше. Зубы перестали стучать, — улыбнулся я. — Спасибо тебе.

— Ну, будешь должен! — Войцех хлопнул меня по плечу. — Я отнёс Хо шкатулку. Как он обрадовался, ты бы видел.

— Здорово. Оплату забрал?

Войцех молча достал кошель и рассыпал на прикроватном столике солидную горсть золотых.

— А не многовато?

— Ну, я пообщался с Хо, и он согласился со мной, что животные на ВПП — инцидент достойный дополнительной оплаты, как и ремонт твоего «Беркута».

— Ого! Слушай, где ты раньше был? Почему мы с тобой так мало летали вместе?

— Я же на контракте у Обрулина подвис. Забыл?

— А, точно. У этого борова, — я фыркнул. — Не представляю, как ты с ним работал.

— Да нормально! — Войцех отмахнулся. — Уж не знаю, что вы там не поделили.

С корнетом Обрулиным у меня взаимная неприязнь родилась ещё в Академии. Вспоминать про это козла, именно сейчас хотелось меньше всего.

— Забирай свою долю, и полетели в бар! Я угощаю.

— Уже забрал, — напарник похлопал себя по карману, отозвавшемуся тихим звоном, и довольно улыбнулся, увидев, как округлились у меня глаза. — А это всё твоё. Да-да, Дядюшка Хо был исключительно щедр, хотя и не особо доволен.

Вместо слов, я сгрёб деньги в кошель, напарника в охапку, и мы отправились в бар.

Едва мы вошли в полутёмное, пропахшее благовониями помещение на второй палубе платформы, как трое поднялись из-за столика возле стены и радостно завопили:

— Голди! Рома! Ура!

Меня подхватили и начали трясти. Костедробильные объятия Фрэнка Стюарта ни с чем не спутать.

— Фрэнк, а ну поставь его, что ты как горилла! — осадила мужа Элис, невысокая, хрупкая, особенно по сравнению со своей гигантской второй половиной, но на удивление сильная. Белозубая улыбка сверкнула на её темном лице.

— Рома, иди сюда, дорогой! — она отпихнула супруга, обняла меня за шею и уверенно притянула к себе, лишний раз доказывая, что внешность может быть обманчива. — Мы уже думали, что потеряли тебя.

— Пока твой муж не вернет мне пять золотых юаней, даже не надейся, — засмеялся я.

— Тогда ты будешь жить вечно! — загоготал Фрэнк.

Хавьер — третий участник встретившей меня компании — лишь протянул руку и сказал чуть громче, чем обычно:

— Отлично летаешь.

— Спасибо, Хави, — поблагодарил я, а потом нашел взглядом официанта и подозвал: — Неси еды, чего-то мясного на всех и вино самое лучшее, что есть. Мы празднуем!

Рассевшись за столом, продолжили беседу.

— Вот скажи, Голди, — Фрэнк обнял меня, и я слегка крякнул под весом его здоровенной ручищи, — ты знал, что летишь в снег, а не в скалу?

— Нет. Просто думал, что хватит высоты перелететь гряду. Но не хватило. Когда врезался, сразу подумал, что ты стал на пять монет богаче.

Фрэнк с улыбкой, делавшей его похожим на эдакого добродушного светловолосого ящера, указал пальцем на жену и Хавьера:

— Гоните монеты!

И без зазрений совести сграбастал деньги.

— Повезло тебе, Голди! — продолжил Фрэнк. — Три дня назад сильный снегопад был. Мы как раз из-за него задержались.

Он хитро посмотрел на жену и подмигнул:

— И не только из-за него, да дорогая? Миссис совсем вымотала своего мистера.

Элис стукнула мужа по бедру эбеновым кулачком.

Тот деланно охнул и продолжил:

— Снега навалило столько, что ты как на перину упал. Пробил снежный гребень сначала — это было феерично, кстати, такой белый взрыв — а потом рухнул на склон.

Мне подумалось, что изнутри это всё ощущалось вовсе не так «феерично».

— Кстати, — вклинился Войцех. — Ребята помогли мне откопать тебя.

Я посмотрел на них и проговорил, растроганный до глубины души:

— Спасибо! Парни, Элис… спасибо.

Хавьер кивнул с таким видом, будто оказывает мне честь, принимая благодарность, Элис кажется смутилась, что на неё было совсем не похоже, а Фрэнк почему-то покраснел.

— Да ладно, — Здоровяк убрал с меня руку и даже чуть отстранился. — Ты сделал бы то же самое. Эй, официант, где моё пиво?

Я недоумённо смотрел на него, не понимая реакции.

— Что? Я что-то не то сказал?

— Нет, нет, всё нормально, — Фрэнк по-прежнему избегал смотреть мне в глаза.

Войцех тихо посмеивался.

— Что? Что такое? — я неуверенно улыбнулся, обводя их взглядом.

После непродолжительной паузы, здоровяк не выдержал:

— Вот дерьмо… в общем, те овцы на ВПП… были мои. Кто-то из служащих не запер загон, — он перехватил суровый взгляд жены и сконфужено скривился: — Ну или я забыл, по рассеянности. В общем, ты извини.

Мне было одновременно смешно и досадно.

— Чтобы загладить свою вину, предлагаю тебе провести ночь с моей женой, — здоровяк бросил на Элис задиристый взгляд.

Она не осталась в долгу:

— Конечно, Рома, я буду рада расплатиться за нерадивость этого увальня.

Элис посмотрела на меня томным взглядом.

— Эй! — тут же воскликнул Фрэнк, не рассчитывавший, что жена ответит на его провокацию.

— Не втягивайте меня в свои сексуальные игрища, — я, смеясь, выставил руку в останавливающем жесте.

— Ты не знаешь, от чего отказываешься, — Элис подалась ко мне и с придыханием зашептала на ухо: — Убила бы эту здоровую скотину, да он скоро станет отцом.

— Эй! — снова воскликнул Фрэнк и развёл нас в стороны, словно невесомых кукол.

Мы расхохотались.

Здоровяк пристальным взглядом посмотрел на жену, потом опять расплылся в улыбке и повернулся ко мне:

— Она тебе сказала? Да? Сказала? — И не дождавшись моего ответа завопил: — Я стану отцом, чувак! Стану отцом!

В очередной раз стиснул меня в своих каменных объятиях.

Я не сумел сдержать стона от пронзившей боли.

— О, прости, прости! — он сразу отпустил, но успел получить от Элис.

В этот момент принесли еду и напитки.

Мы звякнули бокалами с вином, пивом и водой и принялись вкушать яства старины Хо.

В хорошей компании время летело незаметно. В какой-то момент возле нашего стола вдруг появился сам управляющий платформой.

— Дядушка Хо! — воскликнул Фрэнк, успевший изрядно набраться. — Присаживайся!

Китаец в строгом черном шёлковом халате до пят, вежливо поклонился и проговорил:

— Благодарю. Но, к сожалению, вынужден отказаться от вашего щедрого предложения. Я лишь хотел поинтересоваться самочувствием господина Златова, и всем ли он доволен?

— Спасибо. Всё хорошо.

— Тебя удовлетворила компенсация за испытанные неудобства?

Подмывало раскрутить старого скупердяя ещё и на этот ужин, но показалось слишком мелочным.

— Вполне, — я церемонно склонил голову.

— Замечательно. В таком случае, могу ли я оторвать тебя от трапезы и попросить пройти со мной?

Я перехватил удивлённый взгляд Войцеха.

Меня тоже это слегка смутило. Кроме того, что Дядюшка Хо вообще редко появлялся в баре, предпочитая вести дела в личном кабинете на обзорной палубе, так ещё хотел поговорить о чём-то на ночь глядя.

— Да, конечно.

Когда мы немного отошли от стола, Хо негромко сказал:

— Я прошу прощения, но на самом деле с тобой хотел поговорить не я, а вон тот господин.

Он ладонью указал на дальний угол заведения, где за отдельным столиком, с бутылкой вина и нетронутой тарелкой лапши удон, сидел какой-то странный субъект.

— Он попросил меня передать тебе приглашение, и я был бы крайне признателен, если бы ты его принял.

Мне показалось, или Хо действительно нервничал?

Слегка сутулился, постоянно потирал указательным и средним пальцами подушечку большого, периодически облизывал губы.

Будь я чуть трезвее, то подумал бы, что управляющий платформы попросту боится.

Хм, как интересно. Ну что же пойдём посмотрим, кто заставил Дядюшку Хо так напрячься.

— Веди, — велел я.

Когда мы подошли, незнакомец, не вставая, окинул меня пристальным, изучающим взглядом.

— Это господин Джереми, — представил Хо.

— Джеремая, — поправил мужчина.

Хо продолжил.

— Он под большим впечатлением от твоего сегодняшнего полёта, и у него для тебя есть предложение.

Хо указал мне на стул, подождал пока я присяду, после чего поклонился и отошел на несколько шагов назад.

Такая манерность управляющего невольно настраивала на серьёзный лад.

Джеремая по-прежнему молчал, всё так же разглядывая меня.

Я рассматривал его в ответ и ждал.

Тип был странным. Среднего роста, насколько я мог определить — он так и не встал со стула — темные волосы зачесаны назад и блестели, широкое лицо, волевой подбородок, густые брови, карие, почти чёрные глаза и тонкие, плотно сжатые губы. Одет был во всё черное: рубашка, брюки, боты, тонкий плащ. Таких нарядов мне не встречалось за время моих путешествий. В скупых движениях ощущалась сила, хотя особо крупным я бы его не назвал. Мне почему-то показалось, что под плащом у него скрыто оружие. Хотя складывалось впечатление, что, если дойдёт до драки, оно ему не понадобится. При взгляде на него в голове крутилось одно слово: «опасный».

А может во мне просто говорила усталость и бутылка сливового вина.

— Я видел, как хладнокровно вы действовали утром, — вдруг «ожил» Джеремая.

Он быстро развернул салфетку, заправил её за воротник рубашки, потом взялся за приборы и перемешал лапшу. Переход от сосредоточенного разглядывания и молчания к беседе произошёл так резко, что захотелось обойти сзади и поискать, где у этого типа выключатель.

А между тем разговор продолжался, будто мы вели его уже продолжительное время:

— Мои познания в авиационном искусстве слишком малы, чтобы воспринимать всю полноту картины, но тем не менее, я оценил ваше мастерство. Я правильно заметил: первый раз вы пытались сесть на платформу с уже неработающими двигателями?

В его голосе слышалось неподдельное любопытство. Это если не располагало, то как минимум не отталкивало.

— Ага.

— Впечатляет, — Джеремая многозначительно покивал. — Трудный выдался полёт?

— Бывали и легче, — я пожал плечами. — Но, на самом деле — ничего особенного. В такие моменты главное — сохранять спокойствие.

— Вина?

— Нет, благодарю.

— Тогда «за спокойствие», — собеседник отсалютовал мне бокалом.

Отпив глоток, он вдруг спросил:

— Вы русский? — и добавил: — Не доверяю русским.

— Я не торгую доверием, у меня работа попроще, — я сделал движение, намекающее, что готов встать и уйти.

Мне кажется, я уделил ему достаточно внимания и был совершенно не в настроении тратить время на светскую болтовню.

— Знаете, — он будто и не заметил моего движения. — Хо выдал вам самые лучшие рекомендации, что я вообще слышал о пилотах, а потом и сам смог убедиться в его правоте. Поэтому хочу предложить вам контракт.

— Если честно я немного устал, да и не планировал брать заказ в ближайшее время, — от этого типа так и веяло неприятностями.

— Если возьмётесь за контракт, — сказал Джеремая, — то сможете очень хорошо заработать, и получить постоянные бонусы.

Я вопросительно посмотрел на него.

— Заказ крайне важный, очень срочный и весьма… деликатный.

— О какой сумме и каких бонусах речь? — поинтересовался я небрежно, всё ещё демонстрируя готовность встать и уйти.

— Если справитесь, вознаграждение составит две тысячи золотых юаней или монет любой другой чеканки в эквиваленте. Техническую поддержку в трёх Пределах без лишних вопросов. И регулярные заказы.

Это мне начинало нравиться. Усталость и желание бездельничать пару дней подождут ради эдакого куша! С другой стороны, богатые заказы не бывают богатыми сами по себе. К ним обычно прилагается и мешок с проблемами. Но две тысяч монет! Дело стоило любых рисков.

— Продолжайте, — сказал я максимально равнодушным голосом.

— Если по какой-либо причине вы не справитесь с заданием, или отступите от условий контракта, эти деньги будут объявлены в награду за вашу голову во всех обитаемых Пределах. Поверьте, вас найдут очень быстро.

Так мне ещё никогда не угрожали. Но угрозы всегда оставались частью моей работы. Главное тут: взвесить все риски. Сумма была весьма существенной. Нет, я знавал людей, у которых имелось и побольше. Да чего уж там, мой отец обладал намного более солидным капиталом, даже сравнивать нечего. Но для пилота-контрабандиста, типа меня, это было целое состояние.

— Что нужно доставить и куда?

— Письмо. В Кейптаун. Через два дня, ровно в полдень на площади"Гранд парад"вы должны передать конверт получателю.

У меня отлегло от сердца, но ощущал я не только облегчение, но и разочарование. Две тысячи монет уплывали из моего кармана, едва успев там обозначиться.

— Я думал, вы сказали, что следили за моим утренним полётом?

— Именно так.

— Тогда вам должно быть известно, что мой самолёт пострадал, и на починку сколько уйдёт… неделя, две?

Я поискал глазами управляющего платформой.

Тот будто материализовался возле стола, хотя ещё секунду назад находился в нескольких метрах.

— Твой самолёт начали ремонтировать несколько часов назад, инженеры доложили, что он будет готов завтра ещё до обеда.

Ух ты, как интересно. Они, похоже уже всё решили. Причём и за меня тоже. Красавцы!

Я скорее всего соглашусь, надо быть дураком, чтобы отказаться от такого контракта, но это будет мой выбор, а не их. Поэтому я сделал задумчивый вид, покачал головой и сказал:

— Мне надо подумать. О своём решении я скажу завтра. Аревуар.

И вернулся к своему столу.

— Голди! Где ты был? — пророкотал Фрэнк. — Мы тебя искали! Я… хочу сказать в своё оправдание, что овцы — новозеландские! А на этом острове все безумные, что люди, что животные. С австралийскими овцами такого не случилось бы!

Будущий папашка уже здорово нарезался.

С меня же хмель слетел, словно не вино, а воду пил. Мысли о предложении Джеремаи не давали покоя. Я не мог перестать думать о нём. Оно было заманчивым, но вызывало неприятное волнение. Захотелось выйти на воздух.

Я поднялся.

— Куда ты опять уходишь?! — проворчал Фрэнк, схватив меня за руку.

— Пусти его, — Элис сурово посмотрела на мужа и громила стал кротким и послушным, как дрессированный пёс.

Я вышел из бара, поднялся на смотровую палубу и полной грудью втянул свежий горный воздух. Над головой чернело небо с искрами звёзд, вдали розовела стена Барьера, вокруг стояла тишина, и только ритмично ухали лопасти гигантских импеллеров на цепеллинах.

Я постарался очистить сознание и понять, стоит мне браться за заказ или нет.

— Не соглашайся.

Вздрогнув от неожиданности, я повернулся на тихий девичий голос.

— Ты кто?

Она находилась в паре метров от меня. Среднего роста, с ладной фигуркой. Лица я разглядеть не мог. Девушка стояла так, что на него падала тень от флагштока на каюте управляющего — самого верхнего помещения платформы. Видел только, что у неё темные волосы, собранные в пучок, и одежда, кажется, шёлковая. Одна из девочек Хо? Пройдоха так и хочет, чтобы я согласился? Или наоборот — не соглашался? Я запутался.

— Если хочешь жить — не соглашайся на контракт Джеремаи. Ты не знаешь, что это за человек.

— А ты знаешь?

Ответа не последовало.

— Да кто ты вообще такая? Тебя Хо прислал?

Она опять не ответила. Я вздохнул, состроил недовольною мину, планируя высказать всё, что думаю об интригах управляющего, но стоило мне отвести взгляд, как девушка исчезла. Будто её и не было.

Я огляделся по сторонам. Никого. Может я не настолько протрезвел, как думал.

Вдруг подступила злость. Надоело, что решают за меня. Ну и две тысячи — большие деньги, не говоря уже о бонусах. Выбор созрел сам собой: надо соглашаться. Завтра подпишусь на заказ. А сейчас я хотел повеселиться с друзьями.

И мы повеселились. Вечер быстро превратился в мельтешение лиц, звон стаканов и тяжёлый гул в голове. Потом была ночь, и я летел на своём “Беркуте” куда-то вниз, ожидая столкновения с землей, но земли всё не было, и я даже устал бояться.

Утро началось с того, что мне в лицо плеснули ледяной водой.

— Ы-а-а-а-а!! — заорал я. — Тебе что, урод, жить надоело?!

Возле кровати спокойно стоял вчерашний тип в тёмной одежде. Как его там звали?

— Джеремая, — он словно мысли читал. — Господин Златов, по моим подсчётам, чтобы успеть выполнить условия контракта, вам нужно собираться. Если вы не берёте контракт, я отправляюсь искать другого пилота.

Голова у меня раскалывалась, во рту жутко пересохло, я туго соображал, а этот тип требовал принятия каких-то решений и немедленно. Две тысячи. Речь шла о двух тысячах монет!

— Я согласен, — голова ещё плохо соображала, но считала уже хорошо.

— Отлично, — кивнул он. — Вот задаток.

Джеремая выложил на стол кожаный мешок, звякнув содержимым.

— Остальное по прибытии обратно. Инструктаж и письмо получите позже. Жду вас через два час в баре за тем же столиком, что и вчера.

Когда он ушёл, я откинулся на мокрые подушки и, с трудом пытался сообразить во что же я только что вляпался?

Глава 3

— Злотый! Что за дела?!

Войцех ворвался в мой номер, едва я уединился в клозете. Это поляка не остановило, он начал дубасить в дверь.

— Злотый! Ну-ка поясни мне: что это за козёл сегодня разбудил меня?

— Войцех, дорогой, ты не мог бы обождать пару минут?

Поляк сделал вид, что ничего не услышал и продолжал разоряться:

— Этот пирдолоний козёл в приказном тоне велел мне собираться и готовиться к вылету, будто я его слуга!

— От меня-то чего хочешь?

— Он сказал, что аванс за мои услуги уже у тебя и назвал какую-то сумасшедшую цифру.

— Так и есть. Если согласен быть прикрывающим в этом заказе, то на столе кошель, забирай свои тридцать процентов.

Войцех затих.

Когда я вышел в комнату, поляк с изумлением пересчитывал рассыпанные на столе монеты.

— И что от нас потребуется за такую сумму?

— Один рейс: в Кейптаун и обратно. Послезавтра ровно в полдень надо быть на площади Гранд Парад и передать конверт.

— Конверт? — переспросил Войцех.

— Ага. Но это ещё не всё. Если облажаемся, за наши головы, ну за мою точно, объявят награды.

Поляк присвистнул.

— Так что, подумай, надо оно тебе? — я начал собираться.

Перебирая в руке горсть золотых, Войцех размышлял. Я его понимал. Работа прикрывающего и так может быть не из лёгких: опекать транспортник от любых возможных опасностей, перехватывать истребители пограничников в тех Пределах, где таковые имелись, уводить ракеты, как было вчера, без раздумий ввязываться в бой, перетягивая на себя желающих подбить самолёт с грузом, а если потребуется, то и уничтожать нападающих, ради защиты ведущего. Но сейчас, ставки значительно выросли. Если я вдруг не справлюсь, проблемы могут возникнуть и у моего прикрывающего — просто, за компанию.

С другой стороны, далеко не всегда прикрывающему приходится что-либо делать. Большинство полётов всё-таки проходят без эксцессов. Но даже в этом случае, мы — пилоты транспортников или почтмейстеры, как нас нередко называют, отдаем напарникам тридцать процентов гонорара.

Некоторые, кстати, прекрасно обходились без прикрывающих. Я же был из числа тех, кто предпочитал перестраховываться.

— Кейптаун неблизко. Мне потребуется несколько дозаправок, — решился Войцех, доставая свой кошель и ссыпая в него золото.

Самолёты прикрывающих более скоростные, манёвренные, лучше вооружены и защищены титановыми вставками, оберегающими пилота от пулемётного огня и осколков, но при этом здорово уступают транспортникам в дальности полёта. Это приходилось учитывать при построении маршрута.

— Думаю, оптимально было бы через Карачи и Джибути. Будем надеяться, что выбросит где-то поблизости от этих городов.

Поляк скривился.

— Что?

— В том Пределе сейчас война идёт. Сорок Великих шудров напали на Сомалийского короля пиратов.

— Слышал, — я кивнул. — Но вариантов других особо и нет. Потом Додома, Хараре и Кейптаун. Два Прокола. Можно иным маршрутом, но это не меньше трех Барьеров.

— Чем меньше Барьеров — тем лучше, сделал выбор Войцех. — Ещё какие-то трудности ожидаются?

Я пожал плечами: кто знает?

— Увидимся у ангаров.

Как и обещал Хо, ремонт моего «Беркута» стал для местных технарей настоящим авралом. Первое, что меня поразило, когда я вошёл в ангар — количество людей, снующих вокруг самолёта. Спящие вдоль стен в спальных мешках рабочие, вероятно трудились в предыдущую смену. Серьёзный подход. С учётом, что до кубриков тут идти было минут десять от силы. Видимо, я действительно был нужен Джеремайе, а у Хо имелся во всём этом свой интерес. И я смело предположил, что в накладе старый пройдоха не окажется.

Вторым сюрпризом оказалось то, что старший бригадир вполне сносно владел русским. Присовокупив к этому мои познания в китайском, мы достаточно быстро наладили контакт и провели совместную инспекцию. Обшивка выглядела как новая, не осталось даже следов повреждений от удара о плотный снег. Потом бригадир показал, что починили внутри.

Едва мы забрались в самолёт, как навстречу из кабины выпорхнул воробей.

Да вы издеваетесь?! Птица в салоне перед самым полётом?! Нехорошо это, ох нехорошо! В душе зародилась неясная тревога.

Закончив с кабиной, мы перешли к двигателям. Оба оказались повреждены осколками от ракет, потому и отказали. Да, уходили мы с Войцехом из родного Руссийского Предела красиво: с фейерверками и салютом. Пограничники знатно нас погоняли.

Ближе к полудню бригадир объявил, что ремонт закончен.

Я поставил ногу на трап, собираясь подняться на борт, и вдруг рядом что-то звонко стукнуло, звякнуло и раздался вскрик. Один из ремонтников, завершающих мелкие работы, то ли попал по пальцам молотком, то ли ещё что, но, громко вереща, он заскакал на месте, прижимая руку к животу, а потом повернулся к “Беркуту” и начал орать. Я не настолько хорошо знал китайский, чтобы понять все ругательства, но и того, что сумел перевести, хватило: рабочий костерил мой самолёт на чём свет стоит.

— А ну заткнись! Завали варежку! — рявкнул я на него.

И добавил несколько фраз из собственного лексикона.

Но китаец не унимался, пока бригадир не прикрикнул и не велел ему убираться прочь. Ремонтники ушли, а моя тревога разгорелась с новой силой. Нельзя! Нельзя ругаться на самолёт, тем более перед вылетом!

Я прошёл в кабину, устроился на своём месте, провел предстартовую подготовку и, неслабо так волнуясь, запустил двигатель.

Самолёт едва заметно вздрогнул, словно стряхивал с себя оковы сна. С тонким свистом и глухим рокотом, дизеля начали набирать обороты и вскоре уже радовали слух и сердце ровным гулом. Тревога немного отступила.

Я вывел «Беркут» из тени ангара под яркое солнце и остановился.

Пора пойти пообщаться с заказчиком.

Бар пустовал, лишь несколько рабочих разгружали ящики с провизией.

Джеремайя ждал, где и договаривались.

Едва я подсел к столу, как рядом снова материализовался Хо.

Ремонт твоего самолёта закончили, как я и обещал.

Мне показалось, что этот доклад предназначался больше не мне, а моему заказчику. Тот тоже правильно всё понял, кивнул и небрежным жестом велел управляющему уйти.

— Вот, держите, — конверт появился из-под чёрного плаща.

Я взял послание и убрал за пазуху, в специально пошитый карман в подкладке куртки. Застегнул клапан на пуговицу. Важную почту по-другому не возят.

— Напоминаю, — Джеремайя внимательно посмотрел мне в глаза. — послезавтра в полдень, площадь Гранд парад, Кейптаун. Опоздание даже на минуту будет считаться нарушением контракта. Что повлечёт за собой объявление награды за вашу голову. Вашу и вашего прикрывающего. На время исполнения контракта, вам запрещено брать другие заказы, доставлять грузы, равно как и пассажиров. Кроме этого рекомендую Вам совершать остановки только для дозаправки или ремонта и, по-возможности не покидать территорию аэродрома.

Он сделал небольшую паузу, потом продолжил:

— В случае нарушения хотя бы одного из пунктов, вам не помогут ни ваш отец — полковник Златов, ни брат — уполномоченный посол Императора, и скрыться в имении в Вологодской губернии, подаренном вам покойной матерью, Софией, тоже не получится.

Если он хотел впечатлить меня своей осведомлённостью о моей персоне, то ему это удалось. Я постарался не показывать вида, но его слова меня сильно озадачили. Вряд ли он узнал всё это за ночь, значит готовился заранее. Предположим, о брате и отце мог рассказать Хо, который знаком с обоими, но вот об имении управляющий платформой точно не знал.

— Оставшуюся сумму получите по возвращению, здесь. Управляющий платформой об этом позаботится. Если есть вопросы — самое время их задать.

Темные зрачки буравили меня, словно собирались сделать пару новых дыр. Захотелось передернуть плечами, но я сдержался.

— Как я узнаю, кому отдать конверт?

— Они вас узнают. Говорить с ними также не рекомендую.

— Как вы узнаете, что я выполнил заказ и не нарушил условий?

— Это вас не касается. Что-то ещё?

Хотелось сказать этому напыщенному индюку, что если он заговорит о моей семье ещё раз, то я пристрелю его как бешеную собаку, но потом передумал. К чему это позёрство? Заговорит — пристрелю.

— Вопросов не имею, — ответил я, поднялся и направился к выходу.

Настроение испортилось окончательно. Внутри отчего-то кипела злость. Непонятно на кого. То ли на Джеремайю, то ли на Хо, очевидно уже давно сосваташего меня на этот заказ, то ли на самого себя, что повёлся на деньги. От всего этого прямо-таки разило неприятностями. Да ещё приметы эти…. Многие пилоты в них верили. Вот Фрэнк с Элис ни за что не полетели бы, даже при одной из них. А тут сразу две.

Задумавшись, я случайно задел у выхода одного из рабочих. Тот оступился и выронил коробку. С глухим звоном, она грохнулась на пол, раскрылась и из неё вылетела бутылка. Вино покатилось к углу барной стойки, сверкая этикеткой с надписью “Golden Harvest”.

Нет, нет, нет! — запричитал рабочий на китайском, вытянув руку в сторону бутылки в беспомощном жесте.

Стекло звякнуло, столкнувшись со стойкой, и разлетелось на осколки. Красная лужа растеклась по доскам пола, а я как зачарованный смотрел на остатки разбившейся вдребезги бутылки и этикетку, на которой по слову “Golden” стекали темно-красные капли.

Мурашки пробежали по позвоночнику и на затылке зашевелились волосы.

Причитая, рабочий кинулся убирать осколки, а на меня напала оторопь. Я смотрел то на бутылку, то на Джеремайю, черной кляксой видневшегося в глубине бара. Надо было идти, либо к самолёту и отправляться в путь, либо к заказчику, отказываться от контракта и выяснять, насколько реальны угрозы. Мне почему-то представилось, что Джеремайя воспримет всё совершенно спокойно, молча заберёт конверт и продолжит трапезничать. А потом… Не знаю, что будет потом, но в одном был уверен на сто процентов: в себе я буду крайне разочарован. Войцех, может быть и поймёт, а вот на платформу Хо доступ мне будет закрыт, наверняка.

— Что-то случилось? — прервал мои размышления голос Джеремайи.

— Нет. Всё в порядке, — ответил я и вышел наружу.

Вернувшись к «Беркуту», забрался внутрь, закрыл дверь, снова устроился в кресле и надел наушники.

— Войцех? — произнес в микрофон.

— На связи.

— Ты готов? Не вижу тебя.

— Ещё в ангаре. Последние приготовления. Ты взлетай, я нагоню.

— Хорошо.

Связался с диспетчерской и сразу получил добро на взлёт.

Одна рука привычно легла на штурвал, другая на рычаг тяги. В такие моменты я словно сливался с самолётом. Малейшие вибрации передавались мне от «Беркута» через кончики пальцев. Прохладные рукояти быстро нагрелись до температуры моего тела и казалось, что руки срослись с самолётом, тело потяжелело на несколько тонн, а крылья стали его неотъемлемой частью. И вот я уже не сидел в кресле, а вытянулся над взлётной полосой, шасси отлично отрабатывали на неровностях, поглощая вибрацию. Белые пунктиры под брюхом мелькали так быстро, что превратились в сплошную полосу. Я чувствовал сопротивление воздуха и его податливость под моим неудержимым напором.

Ускорился.

Гул в кабине оглушал, но это была приятная глухота, вызванная стремительной мощью. Моей мощью!

Мне даже не требовалось смотреть на указатель скорости, чтобы определить рубеж — я его чувствовал. Потянул штурвал и тысячи невидимых рук подхватили меня и увлекли ввысь.

Гул сразу стих и превратился в ровный негромкий рокот.

По бокам сверкнули серебром цеппелины платформы. На их фоне «Беркут» казался мелкой птахой, а устрашающих размеров импеллеры, не просто стабилизирующие всю эту гигантскую постройку, но и снабжающие её электричеством, вызывали невольное чувство благоговения.

Белые груды облаков, ослепительные на фоне ярко-голубого неба, устремились навстречу.

Иногда я думал, с чем можно сравнить эти ощущения? Единственное слово, приходящее в голову и хотя бы немного отражающее суть — свобода. Каждый раз взлетая, я окунался в неё с головой. И чем бы полёт ни обернулся дальше, момент отрыва от поверхности оставался неизменно прекрасным.

Заложив вираж и одновременно набирая высоту, я занял эшелон четыре-девятьсот и поставил «Беркут» на курс.

Внизу искрились снегом горные пики. Только наблюдая с высоты можно было оценить величие, раскинувшихся на многие километры, хребтов. Некоторые прятали вершины в облачных шапках, другие подставляли крутые бока солнцу. Бесконечные ущелья, блестящие реки, каменистые плато…

Но любуясь всей этой красотой, я не забывал поглядывать на экраны — вдруг местным на земле снова захочется пострелять?

Тем более, что я пока без прикрывающего. Из-за поспешного отлёта я не успел расспросить Хо, что за ерунда теперь происходила вокруг платформы. Такого раньше не было. По самолётам не палили из ЗРК. Впрочем, эти мысли следовало как можно быстрее отбросить. Во-первых, можно пропустить что-то важное, например, какие-то показания на приборах. Во-вторых, это отвлекало от ощущений и мешало наслаждаться полётом. Поэтому я быстренько очистил мысли, включил автопилот и принялся разглядывать пейзаж.

Солнце светило сзади, и можно было видеть тень от «Беркута», скачущую по заснеженным склонам. В голове всплыл любимый мотивчик, и я принялся негромко напевать. Эйфория, вызванная взлётом, прошла и осталось лишь беззаботное настроение. Понятное дело — это ненадолго, но, считаю, нужно уметь наслаждаться моментами.

Рядом с тенью от моего самолёта вдруг появилась ещё одна. Меньше размером и заметно быстрее. Войцех нагнал, хотя я ожидал его позже.

— Что-то ты быстро, напарник, — проговорил я в микрофон.

Поляк не ответил. Странно.

— Войцех? — попробовал я ещё раз.

В ответ — молчание.

Может показалось? Да нет же, вон четкая тень на склонах. Она была уже впереди моей и удалялась. По идее, «Шмель» прикрывающего должен быть где-то надо мной. Я прижался к стеклу фонаря, пытаясь рассмотреть самолёт напарника. Но ничего не увидел. Только синь неба и рваный слой перистых облаков.

Бросил взгляд вниз. Вторая тень никуда не делась. Что за бред?! Если есть тень, должно быть то, что её отбрасывает. Может какой-то оптический эффект… ну там солнечный свет отразился от снега, потом от облаков, исказился, переместился и бла-бла-бла… Бред! Слишком чёткая и совершенно не похожая на моего «Беркута» тень. А если присмотреться, то и на «Шмеля» тоже не вполне смахивает. Другой рисунок крыла, странно вытянутый фюзеляж, какой-то чуждый, незнакомый. Невольно передернул плечами и снова попытался рассмотреть, что или кто её отбрасывает.

В какой-то момент мне показалось, что на фоне редких облачных лоскутов что-то промелькнуло. Какое-то марево, воздушная рябь. Взгляд не сумел за неё ухватиться, и видение исчезло, будто призрак.

Мне показалось, что я слышу гул моторов, но очень слабо, едва различимо, и это вполне могло быть гулом ветра.

Взглянул вниз: тень «Беркута» снова плыла в гордом одиночестве.

Я даже привстал, чтобы поискать глазами, но скоро опустился обратно, слегка разочарованный.

Интересно, что это было? Может галлюцинации? Остаточные эффекты после вчерашнего Прокола? Кажется, я где-то читал, что подобные вещи возможны, но сам раньше никогда не испытывал, и от других не слышал.

Если же, я действительно видел тень от другого самолёта, то, где тогда он сам? Не невидимка же. Это из разряда сказок для деток. Самолёт — невидимка. Надо же! Нет. Всё-таки не зря после Прокола положено отдыхать пару-тройку дней. Вот чтобы как раз таких моментов и избегать.

И вдруг меня как током ударило: я вспомнил давнюю байку, гуляющую среди Почтальонов. Об одном из первых пилотов, ушедших в Прокол и застрявшем в Барьере. И вырвалась оттуда только его тень, и теперь сопровождает пилотов, которых ждёт подобная же участь.

Сердце заколотилось, стало трудно дышать. Я понимал, что всё это иррационально. Глупости, страшилки, россказни…. Но теперь всё сложилось: птица в салоне, ругань ремонтника, разбившаяся бутылка вина, “Золотой” в кровавой луже, а теперь и тень от невидимого самолёта… или от несуществующего?!

Вселенная не просто намекала, а прямым текстом кричала мне: откажись от заказа! Откажись! Вернись на платформу, отдай конверт и аванс, даже неустойку заплати, но откажись!

Только что я мог ей ответить?

Контракт заключен. Отказаться от него — означало объявить на самого себя охоту. Не знаю, действительно ли Джеремая обладал такими возможностями, но если допустить такое, то как потом жить? Трястись, ловить косые взгляды, шарахаться от каждой тени? Спасибо, я лучше уже от одной, чем от всех подряд.

Я помотал головой и несколько раз вздохнул, успокаивая сердце и подавляя вспыхнувший страх.

Выбор сделан, пути назад нет. Что будет — то и будет, отступать поздно, да и не привык я.

Ещё раз осмотрев небо, убедился, что другого самолёта поблизости нет. Потом проверил на всякий случай показания приборов и стал ждать Войцеха. От беззаботности не осталось и следа, её место заняла тревога.

Напарник нагнал меня спустя час. Рассказывать о призраке я ему не стал. Незачем.

— Злотый, зацени! — в голосе поляка звучали восторженные нотки.

Войцех пролетел надо мной, потом сбросил тягу и показал мне брюхо своего «Шмеля». Под крыльями машины висел полный комплект ракет, и не абы каких, а отечественного производства. Даже гадать не стану, откуда и какими способами Хо их заполучил, но сам факт того, что их поставили на самолёт моего сопровождающего — говорил о многом.

Что же такого ценного было в конверте?! Такие затраты, чтобы доставить какую-то бумажку!

— Мы точно только конверт везём? У меня столько вооружения ни разу на «Шмеле» не было. Едва от полосы оторвался.

— Ну так сбрось, если не нужно.

— Даже, если падать буду, лучше выброшу парашют и кресло, чем пожертвую хоть одной ракетой. Кстати, а ты знаешь, что за тип нас нанял?

— Понятия не имею.

— Я успел пообщаться с Хо перед вылетом. Он рассказал мне, что господин Джеремайя представитель одного крайне влиятельного клана из Дублина.

— Клана? — переспросил я. — У них разве клановая система?

Напрягая память, пытался вспомнить, что знал о Альбионском Пределе. Кажется, какая-то там монархия, правит король и двенадцать рыцарей, общество разделено на сословия, технически недоразвито. Регулярной армии нет, но вооружение водится очень даже продвинутое. Король и рыцари — агрессивные и жадные паразиты, и будь у них приличная армия или хотя бы хорошая авиация — разделённый мир всплакнул бы и не раз, несмотря на Барьеры. Но, как говорят, бодливой корове Бог рогов не дал.

— Слушай, не помню я чтобы у альбов какие-то кланы были, — поделился я с Войцехом.

— Хо сказал, что это неофициалы. Что клан — могущественнее их короля, гораздо агрессивнее и злее. Назвал их как-то странно: «мобы». Как я понял, это типа наших ордынцев. А скорее — просто бандиты.

Я пожал плечами, хотя Войцех и не мог это видеть.

Думаю, что такие имелись почти в каждом пределе. Называться могли по-разному, но суть одинаковая. У альбионцев мобы, в Руссийском Пределе — ордынцы, в Нижнем Китае — ксяндао, у австралийцев — асаги.

Я, правда не слышал о настолько могущественных организациях, чтобы могли открыть на нас охоту по всем обитаемым Пределам, но это вовсе не означало, что таких нет. К тому же, сам Хо явно побаивался Джеремайю, а это что-то — да значило.

За разговорами время летело незаметно, и мы прервали их, только когда впереди, сквозь сизую дымку, показалось тусклое розоватое свечение.

Барьер.

Глава 4

Пейзаж внизу изменился, добавились краски. Горы обрели совершенно мрачный вид. Настроение стало соответствующим. Мы замолчали, тем более что ближе к Разлому связь всё равно прервётся.

Нечто, исходящее от него, так до конца и неизученное, и названное учеными «Барьер», гасило любые радиоволны. Да и не только их: до недавнего времени эта тускло-розовая с медным отливом стена оставалась непроницаемой вообще для всего, кроме ветра, воды и, может, бактерий. Точно никто сказать не мог, потому что организмы людей, животных, птиц, рыб и даже насекомых переставали функционировать, приближаясь к Барьеру. Да что там — техника вырубалась!

Отлично помню, с каким воодушевлением об этом рассказывал нам — курсантам Императорской академии Почтовой службы — ведущий преподаватель истории Степан Евграфыч Качубей. Почему-то именно этот раздел абсолютно все курсанты слушали затаив дыхание. И даже спустя четыре года в голове звучал драматичный голос старого ученого.

«Когда случился Великий Разлом и появились Барьеры, чего только с ними ни пытались делать. Сначала изучали: собирали данные, измеряли различными приборами, создавали и отправляли к пропасти десятки, а то и сотни зондов. Лучшие умы прилагали все усилия, чтобы постичь тайну, изменившую жизнь целой планеты. Когда у ученых ничего не вышло, за штурвал взялись военные, — при упоминании последних, Степан Евграфыч всегда делал паузу, на краткий миг будто погружался в себя, затем возвращался к реальности и продолжал: — и попробовали уничтожить: стреляли по Барьеру, чем только могли. Израсходовали сотни тысяч снарядов, ракет, тонны взрывчатки, даже ядерные заряды использовали — бесполезно! Только напрасно истерзали и без того покалеченную землю…».

Конечно, какие-то слова из его живописания уже улетучились из памяти, но общий смысл рассказанного засел накрепко. И каждый раз, подлетая к Барьеру, я вспоминал старого историка и его лекции, куда более эмоциональные, чем сухие тексты учебников. Что тогда, что сейчас, все, описанное старым профессором, вызывало в душе благоговейный трепет перед неизведанным и непокоренным явлением.

Единственное, о чём никогда не рассказывал Степан Евграфыч, так это почему и как Барьер вдруг стал проницаемым.

Не знал этого старый историк. И никто не знал. Догадок высказывали множество, теорий строили не меньше, но верного ответа не было ни у кого. Точно известно, что около десяти с небольшим лет назад первыми всполошились орнитологи, когда стали обнаруживать дохлых птиц незнакомых, а как позже выяснилось — хорошо забытых старых, видов, потом рыбаки наткнулись на всплывших кверху брюхами рыб, доселе ими не виданных, но, как оказалось, описанных в старинных энциклопедиях и обитающих за границами нашего Предела. С этого и началась новая эра. Исследования показали, что Барьер можно пересечь, хотя дано это далеко не всем — на такое был способен лишь один из десяти тысяч. К таким уникумам принадлежали и мы с Войцехом.

Над головой у меня появился силуэт “Шмеля”.

— Доброго Барьера, Рома, — голос поляка, хрипел и прерывался.

— Добра по обе стороны, Войцех, — привычно ответил я напарнику.

Напарник занял позицию для совместного Прокола. Чтобы Барьер счёл нас одним целым и выпустил из своего чрева так же вместе, от пилотов требовалось выполнить несколько непростых условий: синхронизировать скорость, вектор направления и плоскость полёта, к тому же расстояние между самолётами не должно превышать примерно двадцати метров. Тогда шансы выйти из Барьера на минимальном расстоянии друг от друга существенно возрастали. А малейшее отклонение грозило большим разбросом. Точку же выхода, не то, что просчитать, а угадать не удавалось даже при полной согласованности. Единственное, в чём можно не сомневаться: что окажемся именно в том Пределе, в который направлялись. Как далеко нас “снесёт” внутри Барьера — одному Богу известно.

Каждый раз — лотерея. Вот и сейчас, точка прокола находилась на векторе Дели, а точка выхода могла оказаться где угодно: в Сомалии, Пакистане или над Бенгальским заливом.

Благо конструкторы изобрели синхрометры учитывающие все необходимые параметры и позволяющие нам с Войцехом их согласовать.

Кто и что ни говорил бы, но привыкнуть к прохождению Барьера невозможно.

Найдутся, конечно, бравые Почтальоны, которые, не моргнув глазом, поведают, как они раз за разом пересекают эти стены неведомого излучения, попивая чай и поглаживая при этом филейную часть сидящей на колене куртизанки. Даже уверен, что отыщется немало тех, кто им поверит, поскольку людей, способных преодолеть Барьер и не впасть при этом в кому, очень немного.

Да, мы — забарьерщики — народ уникальный. Ибо далеко не каждому дано стать пилотом, а уж способность оставаться на ногах при перелете через Барьер проявляется вообще у одного на десять тысяч, если не реже.

Тем временем, серо-розовая стена неумолимо приближалась. Инстинкты вопили, орали благим матом, умоляли отвернуть в сторону. Вспомнились все приметы, страх снова сжал внутренности ледяными тисками. Но пальцы лишь крепче сжимали штурвал. И только глаза невольно отыскивали синхрометр и считывали показания.

Когда-то, по прихоти своего воображения, я представил «Беркута» со стороны: темно-серая щепка, бездумно стремящаяся уколоть бок гиганта, вонзиться в бескрайнюю, утопающую в небесах, неосязаемую, будто бы нереальную поверхность. Помню, как ощущение собственной ничтожности перед мощью необъяснимых исполинских сил повергло меня в ужас и шок. С тех пор, старался держать фантазию в узде, но не всегда удавалось. Барьер не имел четких границ. Его обманчивое свечение окутывало самолет задолго до проникновения, и лишь обрушившаяся на меня тугая, упругая, плотно забившая уши тишина возвестила о том, что я внутри.

Глухота всегда наступала неожиданно, как ни готовься к ней. Следом должны прийти тошнота и головокружение.

Ждать себя они не заставили.

Побороть их и не разукрасить приборную панель остатками завтрака стоило мне огромных усилий. Но тут уже на помощь пришли многолетний опыт и собственные небольшие хитрости, постепенно появившиеся после прохождения десятков, а может и сотен — я не считал — Барьеров. Смотреть в одну точку и повторять вслух таблицу умножения.

Как ни странно, но это срабатывало.

Дважды один, дважды два….

Где-то на"дважды семь"сознание скакнуло в уютную гавань обрывочных воспоминаний…. Второй курс академии, самоволка, побег от патруля, ночное купание с незнакомкой….

Когда закончил умножать на три, неощутимое давление Барьера вытолкнуло меня в реальность грубо и бесцеремонно. Словно какой-то гигант схватил меня за шкирку и хорошенько встряхнул. Да так, что зашвырнул прямиком в глубокий космос. Я выругался. Но даже этого не получилось: губы двигались, но звук отсутствовал. Отчего злость нахлынула волной….

Четырежды три…. Мать его, долбанный ублюдок Обрулин, с его задиристым нравом… драка в таверне… разбирательство и трибунал… вместо очередного звания — каталажка и пинок под зад….

Такое случалось. При пересечении Барьера в памяти словно миксер работал. Перемешивал все подряд: хорошее, плохое, доброе, злое… очень злое, невероятно злое! Пальцы стиснули штурвал с такой силой, что тот затрещал… наверное затрещал…. Поганая тишина! Ненавижу!

Пятью восемь…. Прекрасная Мари… Маша…. Моя первая любовь… и, вероятно, последняя… привязанности были, но такого как с Мари… нет… Нет-нет-нет! Об этом не хочу вспоминать! Только не об этом! Треклятый Барьер! От безумных всплесков эмоций меня бросало то в жар, то в холод. Теперь, помимо всего прочего, приходилось бороться с собственным рассудком. И способ справиться с этим имелся лишь один — отрешиться от всего. Полностью. От мира, от чувств, от всего, что дорого или ненавистно, от друзей и врагов… от себя самого….

Семью три….

Пустота навалилась на грудь и вдавила в кресло. Я стал никем и ничем. Ни плотью, ни духом…. Но при этом меня разрывало изнутри. Время остановилось. Все, что оставалось — считать….

Семью шесть…. Цифры… только цифры… Семью семь….

А что если я завязну в этом розово-сером ничто? Что если не выберусь, и безмолвная агония продлится вечно?!…

Семью восемь….

Ужас. Дикий, безудержный… Невыносимо….

Семью девять….

Не слышно даже биения собственного сердца и дыхания. Будто умер, но при этом жив. Жуткое чувство. И если кто-то скажет, что привык к такому — нагло соврет.

Восемью один….

Розовое свечение Барьера, придавало кабине мрачный, потусторонний вид. Казалось, что тени шевелятся, трепещут, пытаются оторваться от породивших их предметов.

Восемью четыре….

Тишина… тишина… тишина!

Я перестал быть человеком и превратился в стремление. Стремление поскорее вырваться из страшного состояния. Мысленно пытался заставить время ускориться, сдвинуться с мертвой точки. Скорее! Ну же! Шевелись! Будь ты неладно…. Восемью семь!

Но мерзкие ощущения стали отступать лишь после «девятью пять»…

Причем так быстро, будто волна схлынула с берега, откатившись обратно в море бесконечности.

К завершению счета я снова стал таким, каким ощущал себя на входе в Барьер. Даже чуть более спокойным, расслабленным. Взирал на все с интересом и легким восторгом.

Отсутствие звуков придавало полету нечто мистическое. «Беркут» продолжал движение в абсолютной тишине.

Потом самолет тряхнуло. Первый признак скорого выхода из Барьера.

Выкуси призрачный пилот!

Начали возвращаться звуки. Раздававшиеся снаружи, они рвались, искажались до неузнаваемости и резко гасли. Зато внутри самолета скрежет корпуса и треск обшивки доносились пугающее ясно и четко. Казалось, «Беркут» вот-вот развалится на части. Снаружи бесновался ветер, угрожающими завываниями внося свою лепту во всю эту устрашающую какофонию. Но вот чего я не слышал, так это гула моторов. Каждый раз преодолевая Барьер, я втайне надеялся, что этого не случится, что двигатели не заглохнут. Чихнут, кашлянут, на какой-то миг подавятся излишками топлива, но все же справятся, исторгнут из себя всполох пламени, зайдутся клубами дыма и продолжат работать.

Чуда не произошло. Дизеля молчали, а лопасти все медленнее рубили воздух.

Что ж, ладно! Нет — так нет! Буду действовать как обычно! На стандартную процедуру запуска двигатели не отозвались.

Щелкнул тумблером вспомогательной силовой установки. Никакой реакции.

— Чтоб тебя!

И сразу погасил эмоции.

Спокойно! Я в сознании — уже радует. Самолёт только после ремонта и профилактики. Всё получится. После Барьера ничего не работает. По ощущениям — даже собственному сердцу приходится запускаться заново, что уж говорить о технике.

Секунда ушла на то, чтобы взять себя в руки. Еще щелчок тумблером. Ничего.

Если физических повреждений не было, то обычно двух переключений хватало, чтобы аппаратура начала работать. Похоже этот раз — особенный. Слава богу не настолько особенный, как прошлый. Но расслабляться не стоило.

Словно в подтверждение моих догадок, «Беркут» вдруг начал задирать нос. Отлично! Только срыва потока мне сейчас не хватало.

Странное дело: я постоянно собирался завязать с полетами, вернуться в родной край, восстановить дом, оставленный мне матерью, благо денег накопил достаточно, может быть завести семью, детей… Но не проходило и пары недель, как снова садился за штурвал, взлетал и рвался через Барьер.

Краешком сознания я понимал, что делал это не из-за любви к деньгам, риску или чему подобному, а просто потому, что мог! Совершал то, что недоступно другим. И пусть Барьеры буквально разрезали планету на части, но лично я не видел в этом ничего страшного.

Историки утверждали, что раньше — до Разлома — границы обозначались лишь линиями на бумаге. И человек мог спокойно их пересекать, ну если только ему не мешали другие люди. Государства охраняли эти надуманные линии, спорили из-за них и даже воевали. Ну не знаю… странно это как по мне.

Ученые мужи, заявляющие об этом, имели, конечно, вес и авторитет в своих кругах, но мне сложно представить, чтобы, к примеру Восточно-европейская губерния начала воевать со Средиземноморской из-за того, что воображаемая линия их разделяющая сместилась на километр или на два. Глупость несусветная. Вот Барьер — это граница! Нерушимая, явная, четкая и практически непроницаемая.

Даже если все так, как написано в учебниках и статьях, Разлом расставил все по местам. Почти четыреста лет назад наша планета, по неизвестной до сих пор причине, треснула по швам, разделив глубочайшими пропастями всю поверхность на произвольные части, и высвободила из недр невиданное доселе и совершенно непроницаемое излучение, названное впоследствии Барьерами. Тем самым жестко и непререкаемо заключив человечество в изолированные Пределы. Как по мне, то и правильно! Опять-таки, если слушать тех же историков, то неизвестно к чему привело бы дальнейшее совместное существование. Может нас — людей уже и на свете не осталось бы — вымерли, как динозавры.

Н-да… Очень уместные мысли, когда твой самолет того и гляди свалится в штопор! А «Беркут», машина хоть и крепкая, даже боевая в части оснащения и характеристик, но по большому счету всего лишь транспортник, для фигур высшего пилотажа не предназначенный.

Замедленная реакция и мысленный ступор — еще одно следствие пролета через Барьер — часто не сразу в себя приходишь. Потребовалось даже мотнуть головой, чтобы прогнать лишнее из головы.

Так…собраться… Собраться!

Мерзкое чувство подскочившего к горлу желудка, возвестило о том, что самолет начал опускать нос.

— Куда! Стоять!

Машине, как дрессированной собаке, порой требовался хороший окрик.

Еще дважды безрезультатно щелкнул тумблером. Мысленно выругался. Наперекор инстинктам, толкнул штурвал от себя, сознательно направляя «Беркут» вниз и стараясь поймать воздушный поток. Снова попытался запустить вспомогательную силовую установку. Характерная дрожь прошла по корпусу самолета. Потом машина вздрогнула — ожили дизеля. Появилась тяга.

Отлично!

Начал работать закрылками, выравнивая «Беркут». Тряска усилилась, но я уже знал, что «вытащил» самолет. Внутри появилось удовлетворение и крайне приятное чувство одержанной победы.

Со лба стекал пот, рубашку тоже можно выжимать.

Надо проверить, как там мой прикрывающий.

— “Беркут” вызывает “Шмеля”.

Поляк не ответил, хотя мы уже достаточно удалились от Барьера, чтобы заработала связь. И сразу поправил себя: я удалился!

И снова вернулись все страхи.

— Войцех!?

Да чтоб тебя! Неужели на этот раз у напарника что-то случилось?!

— Войцех, ответь.

Я начал высматривать “Шмель” над собой, по бокам и, с замиранием сердца, внизу.

Окрашенные закатным солнцем и Барьером в розовый горы мало отличались от таких же в Верхне-китайском Пределе, который мы покинули.

Самолёта прикрывающего нигде не было.

— Войцех! Это Златов, ответь!

— Да не шуми, я прямо над тобой.

— А чего молчишь?

— Закатом залюбовался.

— Вот ты…

Поляк рассмеялся:

— Хотелось посмотреть, как ты паниковать начнёшь.

А мне хотелось ему отвесить хорошего тумака. Шутить вздумал! Весело ему.

— Как обстановка? — сердито пробурчал я.

— Пространство чистое, в воздухе кроме нас — никого. Вышли недалеко от Калькутты.

Ого! Далеко нас снесло. Радовало только, что в Калькутте располагался вполне приличный аэродром. Поэтому, можно сказать, что всё хорошо.

Зря я так переживал и волновался. Все эти страхи, суеверия, байки — ничего они не значат. Только голову забивают и нервы щекочут.

— Злотый, ты чего, обиделся?

— Перед тем, как ты меня догнал, я видел тень призрачного пилота.

Войцех замолчал. Что, уже не так смешно? Настал мой черёд злорадствовать.

Я не знал, насколько он суеверен, если как я, то мои слова произведут на него впечатление. Если же хоть немного больше… я улыбнулся, чувствуя себя этаким злым гением.

— Златов, ты это… извини, — проговорил, наконец, напарник.

— Ладно, проехали. Как завёлся?

— С первого раза.

Я даже позавидовал. У меня давно так не получалось. Отличная машина у поляка.

— В Калькутте знаешь, где перекусить нормально, чтобы не плеваться огнём потом?

Я прекрасно помнил наставления Джеремайи, но никто не будет диктовать мне, где питаться.

— Есть местечко недалеко от храма Восьмого шудра, — ответил Войцех.

— А Восьмой это у них кто: йог или слоноголовый?

— Йог.

Настроение у меня заметно улучшилось. Самолёт летел ровно, двигатели “шептали”, скоро приземлимся, сходим перекусить, а то уже начинало урчать в животе. Страх остался в прошлом. Зря я только нервничал.

И вдруг позади меня, из пустого грузового отсека, раздался громкий, протяжный звук, от которого кровь застыла у меня в жилах.

Глава 5

Звук повторился.

Что за ерунда?! Это не похоже ни на скрип обшивки, ни на признак какой-то технической поломки. Больше на чей-то вскрик или стон, а скорее — всё вместе.

Снова вернулись мысли о призрачном пилоте. Воображение быстро нарисовало самые ужасные картины. Во рту пересохло. С трудом сглотнув, я вызвал напарника:

— Войцех?

Тот по тону понял: что-то случилось.

— Внимательно.

— У меня кто-то в самолёте. В грузовом отсеке, — выдавил я. — Ставлю на автопилот. Иду проверять.

— Принял.

Понятию не имею, чем мог бы помочь Войцех, но от осознания, что он в курсе происходящего появлялась хоть какая-то толика смелости. Включив автопилот, я снял наушники и выбрался из кресла. Бросил взгляд на раскинувшиеся за бортом горы, окрашенные закатным солнцем и Барьером в мрачные багровые цвета. Лучше бы не смотрел, это лишь добавило жути к ситуации.

Нервными движениями нашарил прикреплённые к спинке кресла ножны и достал из них охотничий тесак. Мысленно посмеялся над собой: тесак против призрака?! Ага!

Но зато не так страшно. Хотя нет, всё равно страшно.

Медленно вышел в грузовой отсек, занимавший большую часть самолёта, и осмотрелся. Стеллаж, закрытый сеткой вдоль одного борта, два длинных полуметровой высоты ящика защитного цвета со стружкой внутри, для перевозки хрупких предметов — вдоль другого, и…всё. Отсек пустой. Как и тогда, когда я осматривал его после ремонта.

Я стоял, напряженно вслушиваясь. Сердце бешено колотилось. Но ничего кроме гула двигателей и шума ветра за бортом до моих ушей не доносилось.

Может показалось?

Ага! Дважды!

Так… Ящики заперты, полки стеллажа пустые, кроме нескольких, где я хранил инструменты, всякую ветошь, ЗИП и масло.

Но я же не сошел с ума и ясно слышал звук. Я стоял посреди отсека с тесаком в руке и чувствовал себя крайне глупо. Ладно, будет повод Войцеху для шуток.

Я собрался вернуться в кресло, как вдруг страх ледяной иглой пронзил меня от маковки до копчика: ветошь на самой нижней полке слабо зашевелилась. Выпала и покатилась по полу отвёртка, звякнул металлом о металл разводной ключ.

Я медленно оглянулся, и в этот момент снова раздался стон.

Вспомнились все страшилки, слышанные в детстве. Вроде и рациональный человек, но всё равно мурашки прошлись по телу нестройной гурьбой.

Сетка заколыхалась, ветошь за ней опять начала шевелиться.

Потом тряпьё вывалилось со стеллажа, а следом за ней…

…выпала чья-то рука!

Я вроде и ожидал… не скажу, что такого, но чего-то же ожидал, только всё равно чуть не подпрыгнул. Пальцы нервно стиснули рукоять ножа.

Когда оторопь прошла, и я смог, наконец, соображать, то бросился вперёд, схватил человека — отчаянно надеясь, что это именно человек — за руку и рывком вытащил с полки.

Получилось у меня на удивление легко. Спустя секунду, я во все глаза, открыв от удивления рот, смотрел на лежащую у моих ног девушку с бледным лицом, темными, собранными в пучок волосами, одетую в черный китайский халат. Точно такой, что был на незнакомке, просившей меня накануне ночью отказаться от заказа Джеремайи.

Во дела!

Да тут «заяц»! Ни разу не слышал, чтобы кто-то таким способом пересекал Барьер. А потом это вылетело у меня из головы, потому что другая мысль, вытеснила остальные. Ведь получалось, что сейчас у меня на борту был не просто «заяц», а пассажир! И, значит, я нарушил один из пунктов контракта!

Похоже, приметы всё-таки не врали, предвещая беду.

Я стоял над девушкой, пытаясь сообразить, что делать дальше.

И с ней, и вообще.

В голову мало что приходило.

Так. Ладно.

Первое, что надо — связать ей руки, от греха подальше, а потом сказать Войцеху, что скорее всего мы попали в серьёзные неприятности.

Стянув незваной гостье запястья куском тряпки, я вернулся в кресло.

— Войцех?

— Слушаю.

— У меня на борту пассажир.

Напарник ответил после паузы, явно осторожно подбирая слова:

— А… разве это не… нарушает условий контракта?

— Я не знал, что она на борту. Узнал, когда стала приходить в себя после Барьера.

— Она?

— Да, девушка, на вид лет двадцати. Я проверял отсек, перед тем как вывести «Беркут» из ангара. Посторонних не было. Но потом уходил за конвертом к Джеремайе. Видимо в этот момент она и пробралась.

— Это одна из девчонок Хо? Может он всё подстроил?

— Не знаю. Она ещё не очухалась.

— Злотый… так узнай! — в голосе напарника прозвучало раздражение.

Я его понимал. Полёт только начался, а серьезнейший контракт уже был нарушен. И Войцех прав, на автопилоте самолёт будет лететь ещё часа полтора. Времени достаточно, чтобы устроить небольшой допрос. Я повесил гарнитуру на шею, чтобы и мне не мешала, и в тоже время напарник тоже мог всё слышать, и пошёл в грузовой отсек.

После Прокола, каждый приходил в себя по-разному. Чем чаще это делать, тем быстрее организм и сознание возобновляли работу. Девица явно не была опытным забарьерщиком. Хотя то, что она пережила Прокол и не впала в кому — делало её одной из нас. Возможно, в другой ситуации я восхитился бы её смелостью и безрассудностью, но сейчас я испытывал только злость и досаду.

— Эй! Просыпайся, — я похлопал её по щекам.

Не мог не отметить, что девица была весьма симпатичной особой, но это не отменяло устроенной ей подставы. Похлопывания не помогали. Я достал фляжку с водой, отвинтил крышку, промочил горло, а потом плеснул незнакомке в лицо.

Она вздрогнула, распахнула большущие серо-зелёные глаза и резко села. Какое-то время смотрела на меня, как испуганный ребёнок. Заметив по взгляду, что сознание вернулось к ней, я спросил:

— Ты кто такая?

Девица не ответила. Начала озираться, с растерянным видом. Либо соображала ещё туго, либо притворялась.

— Завязывай с цирком и отвечай на вопрос, если не хочешь выйти наружу, прямо сейчас.

Она продолжила спектакль, а я зритель неблагодарный. Шагнул к ней, схватил за шиворот и поволок к двери.

Она сразу вскрикнула, начала брыкаться, пыталась хвататься связанными руками за всё, что подворачивалось.

Подтащив её к двери, я взялся за верхний рычаг.

— Начинаешь говорить или прощаемся?

Ответом мне послужил злобный взгляд.

Ладно.

Я начал открывать дверь, по-прежнему удерживая ее за воротник. Она пыталась кусаться, но я придавил её коленом к полу.

Когда верхний запор открылся, и я потянулся к нижнему, она сдавлено проговорила:

— Пусти, скотина… Пусти!

— Через пару секунд, непременно отпущу.

— Нет!

Я позволил ей извернуться и отползти на шаг. Сурово смотрел на неё, всем своим видом показывая решимость либо узнать, что мне надо, либо выбросить её за борт.

— Говори! Ты кто такая?! Что тебе тут надо?

— Я…. Я….

— Не врать! — заорал я, заставив незнакомку вздрогнуть и испуганно отпрянуть. — Что ты делаешь у меня в самолёте?!

— Я просила тебя не брать контракт! — вдруг крикнула она в ответ, яростно блеснув глазами. — Ты понятия не имеешь, что случится, если ты доставишь письмо!

Такая наглость обескураживала.

— Отчего же, — проговорил я совершено спокойно. — Знаю.

Теперь она растерянно моргала.

— Знаешь? — переспросила недоверчиво.

— Конечно! Я выполню контракт и получу вознаграждение. Как и планировалось. Но вернёмся к тебе. Ты кто такая и что делаешь на моём самолёте? Если собираешься играть в молчанку или врать, — я кивком указал на дверь, — держать не стану. Времени у меня в обрез, а значит и у тебя, поэтому начинай.

Она молчала, но едва я подался к ней, как сразу заговорила:

— Меня зовут Клара Уолден, дочь Томаса Уолдена.

Начало положено. Я уселся на одном из ящиков и выжидательно посмотрел на свою пассажирку:

— Продолжай.

Вместо этого она повторила:

— Томаса Уолдена.

— Это я уже слышал, — видимо, она считала, что имя её отца должно для меня что-то значить. Оно действительно показалось мне знакомым, но сразу вспомнить не смог. — Что ты делаешь у меня на борту?

— Ты на него работаешь!

— Ошибаешь….

— Джеремайя работает на моего отца. И получается, что ты тоже работаешь на моего отца, а значит — и на меня. Поэтому, развяжи меня и выполняй мои дальнейшие указания.

Сделав вид, что задумался, я, спустя несколько секунд, проговорил:

— Весь внимание, сударыня.

Услышал в наушнике смешок Войцеха, но сам сдержался.

Она протянула мне руки, чтобы я снял верёвку и продолжила:

— Конверт не нужно доставлять в Кейптаун. Уничтожь его, а лучше отдай мне. Свою награду вы получите, как и было обещано. Пошевеливайся, а то у меня запястья уже болят. И, так и быть, я закрою на это глаза, и тебя не накажут.

— Не накажут?

— Нет.

— Слышал, Войцех, оказывается у нас никаких проблем.

— Ага. Что будешь делать?

Первый вариант, пришедший в голову: действительно выбросить её за борт. Но здравый смысл подсказывал, что делать этого не стоит. Она знала о нашем задании достаточно много, чтобы сказанное ей могло оказаться правдой. И если у меня на борту действительно дочь криминального босса Альбионского Предела, выбрасывать её из самолёта — не самая блестящая идея. К тому же она была забарьерщиком, как и мы.

Ситуацию нужно было обдумать.

— Сиди здесь, — велел я сурово. — И выполняй мои приказы. Ослушаешься — отправишься на свежий воздух. Ясно?

— Но я…

— Ясно?!

Она понурила голову и кивнула.

Я вернулся в своё кресло.

— Войцех, у нас проблема.

— Да не может быть!

— Я не рассказывал, но в ночь перед вылетом, ко мне подходила какая-то девушка и просила не браться за контракт. Я не придал значения, подумал… да я уже не помню, что подумал, пьян был. Ну, в общем, это она была. Теперь вот пробралась на борт и получается, что контракт нарушен.

— Высадим её в Калькутте, никто не узнает.

— Не всё так просто. Она как минимум знает о Джеремайе, конверте и цели нашего полёта. Если она та, за кого себя выдаёт, то вряд ли наш наниматель был не в курсе, что на его самолёте есть ещё один пассажир, а по-другому она к Хо вряд ли могла попасть. Сложить вместе наш отлёт и пропажу с платформы дочери своего босса труда не составит. И, думается, мне, что пункт о пассажирах был включён в контракт намеренно. Но вот с какой целью — не ясно.

— Может, рассчитывал, что мы от неё избавимся?

— Как вариант. Господин Джеремайя явно ведёт какую-то свою игру и пытается использовать нас.

— В итоге, что будем делать?

— Как ты и сказал — высаживаем её в Калькутте и летим дальше. Контракт — есть контракт. А потом будет видно.

— Хорошо.

Остаток пути до аэродрома почти не разговаривали: я размышлял над ситуацией, напарник, видимо, тоже. До чего-то нового додуматься не получилось. Несколько раз возникали совсем уж бредовые идеи, но я их сразу отметал, чтобы не отвлекали напрасно. Из грузового отсека периодически доносились звуки возни и проклятия, не вполне приличествующие молодой даме, но меня это не трогало.

— Как думаешь, Хо замешан? — спросил Войцех, почти перед самой посадкой, повторяя мои догадки.

— К бабушке не ходи, — ответил я одной из его любимых фраз. — Предлагаю до Кейптауна больше тему не поднимать. Ибо толку никакого с этого.

— Поддерживаю.

Нам предстоял полёт над Пределом, где шла война. И, хотя, современной авиацией ни одна из сторон не обладала, тем не менее расслабляться было нельзя. Две нежданных ракеты из ПЗРК возле платформы Хо служили лучшим доказательством этого утверждения.

Тонкий запах гари, защекотавший ноздри, возвестил о приближении к Калькутте. Если я правильно помнил, то традиция окуривать города уходила корнями куда — в добарьерные времена. Как по мне одна из самых странных религиозных причуд, что мне встречались в виденных мной Пределах. Не дотягивала, конечно, по бредовости до ритуальных пощёчин у сибирских староверов, но тоже попахивало идиотизмом. Причём, в этом случае буквально — воняло. Порой диву даёшься, до каких крайностей доходит иррационализм некоторых верований. Но кто я такой, чтобы осуждать? Считают, что покрытый дымом город — подношение богам, ну и пусть считают. Хотя, признаюсь, зрелище башен храмов Сорока королей, высящихся над уходящими за горизонт сизыми клубами подсвеченными изнутри оранжевыми огнями, вызвало невольное восхищение. Я с содроганием представил, что сейчас творилось на улочках и в домах Калькутты и передёрнул плечами.

К счастью, аэродром был предусмотрительно вынесен за пределы городской черты и посадке ничто не мешало.

Мы с Войцехом связались с диспетчерской, получили «добро» и начали снижаться.

«Шмель» напарника летел чуть впереди, едва заметно покачивая крыльями на восходящих потоках. Как вдруг он резко ушёл вверх.

Повинуясь инстинктам и привычке верить прикрывающему, я рванул штурвал на себя. Меня вдавило в кресло, двигатели заревели, я набирал высоту вслед за напарником.

— Войцех!

— Тут я, Рома, — сразу ответил он.

По голосу, пусть и немного искаженному помехами, я понял, что Войцех… несколько секунд я пытался подобрать слово…. обескуражен.

— Что случилось?

Я смотрел на ВПП под левым крылом, но ничего не увидел. Ни овец, ни баранов, ни новозеландских, ни местных. Чистая полоса.

— Нет, нет, ничего, — поспешил ответить напарник.

Но чувствовалась его неуверенность.

— Войцех, — повторил я, — что случилось?

— Да глупости, просто показалось…. Прости. Давай садиться, всё чисто.

— Войцех! — не отставал я.

— Да показалось, Злотый, мне просто показалось.

— Что показалось?

— Ерунда, — уже бодрее проговорил напарник.

Но ощущение, что нужно его «дожать» и заставить рассказать из-за чего мы пошли на второй круг, не отпускало.

— Давай, рассказывай, — постарался придать своему голосу приказной тон.

Похоже сработало, потому что, после небольшой паузы, Войцех проговорил:

— Показалось мне.

— Что именно?

— Что нам навстречу самолёт взлетал, — выдавил он, наконец.

— Какой самолёт? — вот уж действительно удивил. — Там не было никаких самолётов. Я же позади тебя летел.

— В том и дело, что невидимый самолёт. Я только контуры заметил, да и то, как какое-то странное искажение воздуха.

После его слов у меня по спине побежали мурашки. Снова вспомнилась тень на горных склонах от несуществующего самолёта и байки о пилоте, застрявшем в Барьере.

— Как интересно, — проговорил я.

— Сказал же: ерунда, показалось.

— Может и нет.

— Что? — удивился Войцех. — Ты о чём?

— Я тоже его видел, только до Барьера. Незадолго до того, как ты меня догнал.

— А чего не сказал?

— Сам-то!

— Ну да, согласен, — отступил напарник. — Позже обсудим. Садимся.

В этот раз всё прошло без сучка, без задоринки. Первым по земле покатился «Шмель», следом упруго качнулся на рессорах мой «Беркут». Колеса зашуршали по бетону. Мы остановились недалеко от ремонтных ангаров. Обслуживающий персонал не спешил появляться. Но в Шурдии вообще никто никуда не спешил. А сейчас город был окутан дымом, знаменуя какой-то религиозный праздник, и вполне возможно, заправляться нам вообще придётся самим.

Заглушив двигатели, я вышел в грузовой отсек. Девица как раз заканчивала стягивать верёвку с запястий. Увидев меня, она принялась рывками срывать путы, быстро освободилась, схватила с пола отвертку и направила на меня.

— Не подходи!

Я приближался, не говоря ни слова. Она отступала, облизывая пересохшие губы и тяжело дыша.

— Не подходи, я сказала! — истеричные нотки сделали её голос писклявым.

Я продолжил приближаться, пока не дошёл до двери. Открыл её, скинул трап, отступил на несколько шагов назад и велел:

— Выматывайся.

Не знаю, чего она ожидала, но, видимо, не этого.

— Пошла вон, — я указал на выход.

— Но, но я…, — похоже, она растерялась. — Ты… я…

— Мне тебя силой выкинуть? — не видел причин церемониться с той, по чьей милости за мою голову, возможно, объявят награду.

Она нахмурилась.

— Нет.

— Вот и отлично. Давай, пошевеливайся.

Неуверенно она подошла к проёму, остановилась и посмотрела на меня:

— А письмо? Ты всё-таки его доставишь?

Я надеялся, что мой вид говорил сам за себя: «разумеется» и «не твоё дело».

Девушка поняла, что другого ответа не дождётся. Её губы задрожали. В какой-то момент мне показалось, что она вот-вот заплачет, но нет. Сдержалась. Горделиво вздёрнула подбородок и уже поставила ногу на ступень трапа, когда я окликнул.

— Стой!

Она сразу оглянулась. Взгляд зажегся надеждой.

— Отвёртку оставь, — сказал я.

Блеск в глазах тут же стал злым. Швырнув инструмент в стеллаж, моя пассажирка ушла.

Я вздохнул и направился следом.

Снаружи запах гари был ещё сильнее. В горле слегка запершило.

Я стоял у трапа, ждал Войцеха и смотрел вслед удаляющейся девушке. Она шагала быстро, не оборачиваясь. Напарник подошёл и тоже посмотрел на неё:

— Ничего больше не рассказала?

— Я не спрашивал.

— Не зря отпускаем?

Я пожал плечами. Откуда мне знать? Может и зря. Но рисковать контрактом дальше не особо хотелось.

— Что у них сегодня за праздник? Всё в дыму и никого нет.

Я осмотрелся по сторонам. На поле так никто и не объявился.

— Не имею понятия. Ты же знаешь — святых у них ещё больше, чем королей.

— Это да, — согласился я, снова бросил взгляд на девушку.

Она бежала к нам.

— Да что опять-то?! Я же чётко дал понять…

И вдруг почувствовал, как под ногами едва ощутимо вибрирует ВПП.

Войцех тоже посмотрел вниз. Значит мне не показалось. Или показалось не только мне? Кто знает этих шурдов, и чем они дымили…

А откуда-то издалека доносился глухой звук, словно по земле лупила трамбовочная машина, и не одна.

— Злотый!

Возглас напарника потонул в трубном рёве огромного слона выбежавшего из-за здания аэропорта. А следом за ним пять животных размером чуть поменьше. На каждом сидел махаут, направляя слона и задавая темп бега, а за погонщиком ещё по семь или восемь человек с длинноствольными ружьями. Окрашенные закатным солнцем в кроваво красный цвет, на бивнях слонов сверкали устрашающе длинные металлические шипы. Головы животных украшали венцы из включенных фонарей, а верхнюю часть хоботов и лбы защищала чешуйчатая броня.

— Это что за крен на нос?! — только и смог проговорить я, совершенно не понимая, что происходит.

Глава 6

Слоны направлялись к нам и останавливаться, похоже, не собирались.

Только вот с чего бы? Мне доводилось бывать здесь не раз. И всё было в порядке. Что могло произойти сегодня, хоть стреляй — не смогу сказать.

А стрелять и правда начали! Едва завидев нас — шурды открыли огонь, развеяв малейшие сомнения в своих намерениях.

Пули стали выбивать фонтанчики вокруг. Причём стреляли только по нам, моя бывшая пассажирка их не интересовала. Но, если у неё и имелся какой-то шанс убежать, то он испарился, когда девушка споткнулась о полу своего халата и упала. Теперь её участь была предрешена.

— На взлёт! — крикнул я и кинулся к «Беркуту».

Забрался внутрь, дверь не стал закрывать, а сразу направился в кабину, прыгнул в кресло. Трубный рёв слонов, раздававшийся снаружи, казался ужасающе близким. А тумблеров и кнопок, которые необходимо включить для запуска безумно много… Генератор, ВСУ, подача топлива, гидравлика… Пальцы работали на автомате, пропуская панели освещения, обогрева стёкол и прочие процедуры, пока не особо значительные. Никогда не обращал внимания, насколько длительная процедура запуска двигателя, и как много времени требуется, чтобы самолёт ожил.

Мне кажется, так быстро, я ещё ни разу не щелкал тумблерами, при этом старательно опустошая голову от мыслей и отдаваясь инстинктам. Двигатели, наконец, заурчали. Сразу добавив оборотов, я уже хотел было сняться с тормоза, как заметил, что винт на «Шмеле» Войцеха ещё не крутится, а самого напарника нет даже рядом с самолётом.

«Ранили!» — мелькнула первая мысль.

Оставив движки молотить воздух, бросился к двери и сразу увидел Войцеха. Он был прямо возле моего «Беркута». Поляка действительно ранили и, похоже даже несколько раз: По левой щеке стекала кровь, правый рукав выше локтя окрасился темно-красным. Войцех, не особо церемонясь, подталкивал рукой под зад мою бывшую пассажирку, помогая той быстрее забраться по трапу ко мне в самолёт.

— На кой ляд?! — воскликнул я.

— Помогай! — прохрипел напарник, злобно зыркнув на меня.

На споры и пререкания времени не было. Взяв девушку за руку, втянул её на борт и бросил быстрый взгляд назад. Шурды на слонах приближались, продолжая палить. Несколько пуль попали по «Беркуту». Войцех что есть духу бежал к «Шмелю».

— Втяни трап, — велел я пассажирке и кинулся в кабину.

Оказавшись в кресле, сразу снялся с тормоза и начал набирать скорость.

Достаточно короткий разбег “Беркута”, в этот раз казался невероятно длинным.

— Войцех? — набрав высоту, вызвал напарника.

Я только мог надеяться, что он успел взлететь: “Шмелю” тоже требовалось какое-то время для старта.

— Войцех? — повторил я, переживая всё сильнее.

От нарастающего волнения начало пульсировать в висках. Воображение рисовало страшные картины гибели напарника.

— Войцех?!

Тишина.

Черно-желтый аппарат с рёвом вдруг выскочил откуда-то снизу, перед самым носом “Беркута”, заставив меня вздрогнуть. А следом в наушниках раздался голос напарника:

— Здесь!

И тогда у меня наступил отходняк. Дышалось тяжело, будто на груди пудовая гиря лежала. Я несколько раз вдохнул-выдохнул, потом спросил:

— Ты как?

— Горючки мало. До следующей точки не дотяну точно.

Хотелось выругаться, но это успеется, сейчас больше заботило другое:

— Тяжело ранен?

— Царапины. Сейчас на курс встанем, заклею “Подорожником”.

От сердца отлегло: если обойдется регенерирующим пластырем, то и правда не сильно задело.

— Хорошо. Есть мысли куда здесь лететь?

— Дели и Джибути. До обоих не дотяну.

Это я и так знал. Но ещё не пришёл в себя, поэтому понятия не имел, что теперь делать.

Пытался придумать хоть что-то, но ничего толкового в голову не приходило.

— Ты нахрена за ней возвращался?! — не выдержал, наконец я.

— А надо было оставить?

— Да! Пусть бы выкручивалась, как хотела! Она наши головы под топор подставила!

— Это нам как-то помогло бы и изменило ситуацию?

Хотелось рявкнуть «Да!», выпустить скопившиеся эмоции, но спокойствие напарника немного охладило, и я проговорил, стараясь скрыть недовольство:

— Нет.

— Так куда летим? — вернул мне вопрос Войцех.

В шурдском Пределе имелось не так много аэродромов.

— До Нагпура дотянешь? — спросил я, хотя и догадывался, какой будет ответ, просто цеплялся за соломинку.

Войцех ответил спустя полминуты, наверное, сверялся с навигатором:

— Нет.

Проклятый Барьер! Угораздило же появиться на противоположном краю Предела.

Ситуация дерьмовая. Даже если мы найдем какой-то аэродром, где гарантия, что на нём не произойдёт то же самое, что в Калькутте? Что за колючка попала шурдам под хвост? Почему они напали? Может Сорок королей решили объявить войну контрабандистам или вообще всем чужакам? Или мы нарушили какие-то религиозные табу, карающиеся здесь смертью?

Поди их разбери. Люди мастаки придумывать для себя и других всякие каверзные ограничения, а чужой Предел — потёмки.

Сейчас мы летели вдоль побережья. Справа коричнево-зелёные утёсы, слева покрытое дымкой море. Солнце уже почти скрылось и опускалась темнота.

Я пытался придумать выход из ситуации. Время для принятия решения испарялось вместе с остатками горючего в баке «Шмеля».

— Войцех, — проговорил, наконец, я. — Давай искать ровное место. Садимся. Забираю тебя, а за «Шмелем» на обратном пути вернёмся.

«Возможно, от него ещё что-нибудь останется», — добавил я мысленно.

Заказ уже и так выходил нам боком из-за пассажирки у меня на борту, а теперь грозил ещё и потерей самолёта. Вознаграждение, даже если мы его получим, не покрывало таких расходов.

— Куда мы летим? — раздался вдруг рядом женский голос, и я чуть не подпрыгнул от испуга.

— Я что, разрешал входить в кабину?! — злость вскипела с новой силой. — Шагай обратно и сиди в грузовом.

Моя грубость не произвела на наглую девицу никакого эффекта.

— Мне тебя снова связать?

— Я имею право знать…

— Ты имеешь право закрыть рот и делать то, что я прикажу.

Она уселась в кресло второго пилота. Ну такой наглости я вытерпеть не смог. Включил автопилот и только начал подниматься, чтобы вытолкать её взашей, как девица выставила руку и быстро проговорила:

— В этом Пределе у организации моего отца есть тайный аэродром.

Я остался в кресле:

— Что? Аэродром? Где?!

— Злотый, что у тебя там происходит? — спросил Войцех.

Я включил громкую связь.

— Дамочка заявляет, что её папашка, якобы, основал базу в этом Пределе втихаря от шурдов.

— Где?!

Девушка замялась.

— Пообещайте, что не бросите меня там.

— Могу пообещать, что не выброшу тебя прямо сейчас. Устроит?

— Ну тогда делайте, как собирались, и надейтесь, что посадка будет удачной, что больше никто не нападёт, что самолёт останется в целости и сохранности, когда вы за ним вернётесь. Если вернётесь, конечно. Ведь не зря вы на двух самолётах летаете. Один может и не добраться до Кейптауна.

Её упрямство бесило. И бесило вдвойне потому, что она была права, перечисляя возможные опасности.

— Злотый, дай ей слово, — сказал Войцех.

На лице девушки появилась торжествующая улыбка.

— Высадим тебя в Карачи. До того времени ты будешь делать то, что я скажу и когда я скажу. Ясно?

— В Кейптауне! Я полечу с вами до Кейптауна!

— Нет! — это был большой риск.

Если нам посчастливилось и о пассажире на моём самолёте пока никто не знал… хотя, кого я обманываю?! Всё указывало на то, что нас изначально планировали подставить.

— Это — моё условие! — добавила шантажистка.

— Уже было одно.

— Злотый… — голос Войцеха слегка меня остудил.

Девица жутко раздражала, и я заводился с полуоборота, но пошёл на уступки:

— Хорошо. Где аэродром?

— Обещаешь?

— Да, да! Где?

— Гокио.

Я сразу начал поиски в навигаторе. Нашёл быстро.

Выключил громкую связь и надел гарнитуру.

— Войцех?

— Подходит! Разворачиваемся!

Взявшись за штурвал, я вывел «Беркут» на новый курс.

— Она слышит? — спросил напарник.

— Нет.

— Спасибо, Злотый. Если бы развернулись чуть позже, то горючки не хватило бы до Гокио. А мне не помешает небольшая передышка.

— Перевязался?

— В процессе.

Я бросил взгляд на соседнее кресло, обычно пустующее.

— Почему тебе так важно, чтобы конверт, который мы везём, не попал к адресату? И не надо мутных отговорок. Говори, как есть.

Девушка отчего-то смутилась, и тогда мне вдруг действительно стало интересно.

— Почувствую ложь — остаток пути проведёшь в грузовом отсеке, прикованной к стеллажу, — предупредил я, прежде чем она начала отвечать.

Девица снова смутилась, какое-то время молчала. Я не давил, наоборот — отвернулся от неё и смотрел вперед, где в сгущающихся сумерках помигивал бортовыми огнями полосатый силуэт «Шмеля».

Мы уже снова летели над затянутой сизой дымкой сушей, отделенной от синевы неба тускнеющей полосой заката. Безмятежность и красота природы резко контрастировали с моим внутренним состоянием.

— В конверте согласие на брак, — проговорила, наконец, девица.

— Что? — я ожидал услышать, что угодно, но не это.

— Согласие моего отца на брак. Он отдаёт меня в жены главе одного из двух кланов Африканского Предела.

— Хо-хо-хо, — я не смог сдержаться. — А ты, стало быть, не желаешь осчастливить отца, одарить его внуками, порадовать старика на старости лет?

— Заткнись! — Воскликнула она с таким гневным видом, будто собиралась кинуться на меня. Я обрадовался, что у неё под рукой не оказалось того, чем можно швырнуть. — Ты не понимаешь!

— Так объясни, — предложил я, продолжая посмеиваться. — Не думал, что в Альбионе отцы решают за кого дочь выйдет замуж.

— В Альбионе и не решают. Только в нашем клане.

— Ааа, — понимающе протянул я и снова ухмыльнулся. — Он старый урод? Ну в смысле, твой будущий муж.

— Нет, нет… Не в этом дело! Если наши кланы заключат союз, то начнётся война. Погибнут тысячи. Сперва они уничтожат второй азанийский клан — Адамсов, а потом… потом вторгнутся сюда, в Шурдский Предел, чтобы колонизировать.

— Ну да, а меня ты считаешь идиотом, который поверит, что дочке предводителя клана настолько не плевать на людей, да ещё и из другого Предела, что она готова рискнуть собственной жизнью, чтобы спасти их. Хорошо. Пойдём, сердобольная, стеллаж по тебе соскучился. Разрешаю даже забраться на ту полку, где пряталась.

— Нет! Стой! — воскликнула она, едва я начал подниматься.

— Ещё какую-нибудь чушь придумала?

— В конверте — предложение мира и раздела сфер влияния в Шурдском пределе.

— Та-а-ак. Продолжай.

— Если этот мир заключат, то война между кланами закончится.

— Да ты что?! — я всплеснул руками. — Никогда бы не подумал!

Она лишь скривила губы в ответ на мою иронию. А я ждал продолжения. Но его всё не было, и пришлось подгонять:

— И что? Зачем тебе нужно, чтобы кланы воевали? Знаешь, устал я ждать. Либо выкладывай, либо шагай к стеллажу.

Она опустила взгляд и отвернулась.

— Что? — спросил я, чувствуя её внутреннюю борьбу. — Ох, как трудно говорить правду. Просто пытка.

— В клане я занимаюсь организацией тайных баз в других Пределах. Постройка аэродромов, пополнение запасов и всё такое. Если наступит мир мне уже не нужно будет никуда летать. И….

С каким же трудом давались ей слова! Мне кажется, я даже стал догадываться почему:

— И ты не сможешь с кем-то встречаться?

Она вздрогнула и не ответила, но её реакция всё и так сказала.

— Аэродром, на который мы летим, — продолжал я, — там вы встречались?

В наушниках хмыкнул Войцех:

— Ну да, конечно. Злотый, она — не ты. Из-за какой-то любви не станет так рисковать.

— Ставлю полсотни золотых, что я прав, — проговорил я, обращая фразу сразу обоим.

— По рукам, — отозвался напарник.

Девушка помедлила, потом словно плотину прорвало:

— Если кланы согласятся на мир, я не смогу так часто летать сюда. Мы и так видимся раз-два в месяц.

— Выходит, я прав? Это всё из-за парня?

— Да….

Войцех выругался, а я невольно улыбнулся. Девушка же продолжала, будто я и не прерывал:

— Мэтту тоже сложно, а заключи наши кланы мир — станет ещё сложнее. А пока длится это перманентное состояние войны, найти предлог для полёта — проще простого. Поймите, если вы исполните контракт, то разрушите всё. Вы — убьете меня… нас. Словно собственноручно расстреляете. Давайте я вам заплачу в два раза больше, чем Джеремайя. Знаю, что сумма вознаграждения была большая, мы с Мэттом сразу столько не насобираем. Если согласитесь — заплатим частями…

— Нет, — остановил я.

— Скотина бессердечная! — она сразу превратилась в фурию.

— Кто бы говорил, — фыркнул я. — Ради своего удовольствия, готова продолжать войну, на которой, наверняка, гибнут люди. Слышал Войцех? Детки Шекспира начитались, и плевать хотели на всех и вся. Зато им будет тепло и гарно.

Отчего-то, рассказанное девицей меня здорово разозлило.

— Я тебя услышал. Теперь сиди молча и не вздумай открывать рот, если я не спрошу о чём-то, — ледяным тоном велел ей. — Вякнешь ещё об отказе от контракта — пеняй на себя. А пока летим, подумай лучше вот о чём: зачем Джеремайя позволил тебе прилететь с ним к Хо, а потом включил в наш контракт пункт об отсутствии на борту пассажиров? Уверен, что он тоже считал меня «скотиной бессердечной», которая ради монет и собственной безопасности постарается скрыть, что у неё на борту был пассажир.

Может быть мои слова заставили её задуматься или по моему голосу поняла, что шутить с ней я не намерен, но остаток полёта до аэродрома девушка просидела молча.

Только над горами я задал несколько уточняющих вопросов о месте нашего предполагаемого приземления. Горючее у Войцеха практически закончилось, если что-то пойдёт не так, то на второй заход может не хватить.

Аэродром, по её словам, обслуживался командой из трех человек: двух механиков и одного диспетчера, по совместительству рядовых бойцов клана. Нашу пассажирку мы с Войцехом решили не «светить», и надеялись, что пара-тройка золотых обеспечат нас горючим и возможной перевалочной точкой в будущем.

Следуя указаниям девушки, мы без особых трудностей нашли в горах плато с аэродромом. Устроено всё было грамотно и с умом, и я даже проникся толикой уважения к девчонке, если действительно она всё это проектировала и руководила созданием.

Разметку ВПП из световозвращающего материала сделали так, что увидеть её можно было лишь под определенным углом. Если не знать, что и где искать, то разглядеть полосы вряд ли получилось бы.

Не сговариваясь, мы с Войцехом хранили молчание заходя на посадку. Он сел первым, я следом, с небольшим отставанием. Взглядом непрестанно шарил по сторонам, постоянно ожидая новых неприятностей. Шасси коснулись утрамбованного грунта, самолёт мягко качнулся, и я начал гасить скорость. После остановки не стал глушить двигатели и какое-то время сидел, осматривая окрестности. Войцех тоже не спешил выбираться из «Шмеля».

Аэродром казался заброшенным. Это напомнило Калькутту и в животе сразу появился неприятный холодок.

— Какие у ваших людей протоколы на случай посадки чужих самолётов? — отчего-то шёпотом спросил я у девицы.

— Нет никаких протоколов, насколько мне известно. Должны были уже выйти, встретить.

Она привстала, посмотрела по сторонам и озадаченно хмыкнула.

— Не высовывайся. Если тебя увидят — контракт будет провален стопроцентно, тогда сразу можешь забыть о Кейптауне — оставлю тебя тут.

Девица кивнула и продолжала высматривать своих людей.

— Я что-то не ясно сказал?!

— Sorry! — опомнилась она, быстро вернулась в кресло и вжалась в него.

Снаружи сгущались сумерки, гудел ветер и вообще было неуютно и слегка жутковато. Но отсиживаться дальше смысла не имело.

— Войцех, идём?

— Да.

— Я прикрою, ты давай за горючкой. Заправщики должны стоять в ангарах справа, если нас не обманули, — я бросил взгляд на пассажирку, и та закатила глаза, всем видом показывая своё презрительное отношение к моему недоверию. — Будь осторожнее.

Достав из кармана на спинке кресла пару коноповых жгутов, я привязал руки девушки к подлокотникам кресла. Она не сопротивлялась и только смотрела на меня с ироничной ухмылкой.

Потом открыл потайную нишу в стене, достал оттуда автомат со сдвоенным магазином, дёрнул затвор, проверил индикацию заряда, взял куртку с меховым воротником и пошёл к выходу.

Глава 7

Только оказавшись на земле и окинув взглядом окружающий пейзаж, ещё не полностью скрытый сумерками, я смог оценить его суровую красоту. Массивность темных гор вызывала невольный трепет. Удивительно, но именно сейчас появилось ощущение высоты. И оно сильно отличалось от того, что обычно испытывал в полёте. Странно: вроде под ногами твердь, а будто в небе паришь, отчего появлялось неприятное чувство незащищенности. Холодный ветер пронизывал до костей.

Поёжившись, я прижал приклад к плечу. Перевёл оружейный сенсор в режим теплоискателя и прошёлся им по округе. Если прибор не врал, то мы на аэродроме были совершенно одни. Дав отмашку Войцеху, я остался возле самолёта.

Напарник, взяв пистолет наизготовку направился к ангарам.

В наступившей темноте я едва различал его силуэт, и, если бы не сенсор на автомате — наверняка потерял бы из виду. Обезлюдевший аэродром вызывал тревогу. С одной стороны, это даже хорошо, что нас никто не видел, с другой… куда подевались техники и диспетчер?

Поглядывая иногда по сторонам, основное внимание я сосредоточил на ангаре, где копошился Войцех. Напарник мелькал на экране моего оружия желто-оранжевым пятном на сером, исчерченном тонкими белыми линиями контуров построек, фоне. Если где-то недалеко от него появится человек, теплоискатель сразу это покажет. Но, пока в ангаре кроме Войцеха никого не наблюдалось.

Вскоре послышалось тарахтение двигателей, и темноту разорвал свет фар выкатившего на полосу заправщика — грузовика с цистерной и насосом. Отлично! Значит Войцех нашел топливо, и через полчаса мы свалим из этого жуткого места.

Шум ветра перекрыл какой-то свистящий звук, доносившийся сверху. Я поднял взгляд, но ничего не разглядел в черноте неба. Звук становился громче с каждой секундой. В груди появился неприятный холодок. В следующую секунду надо мной что-то пролетело на огромной скорости, заставив инстинктивно вжать голову в плечи и пригнуться.

Через мгновение раздался звонкий удар, а вместе с ним треск, скрежет и вой. Свет фар заправщика рванул вверх, потом метнулся в одну сторону, затем в другую, опять вверх, вниз, в сторону… Заправщик кувыркался по «взлётке».

— Войцех! — врубив фонарь, я побежал к напарнику.

Цистерну с топливом разорвало пополам. Передняя часть грузовика лежала колёсами вверх, заднюю отбросило обратно к ангару. Сверившись с теплоискателем, я увидел, что напарник всё ещё находился в кабине.

Добравшись до заправщика, я бухнулся на колени и сразу почувствовал, как штаны промокли. В нос ударил резкий запах «горючки», разлившейся вокруг. Плевать! Надо было доставать Войцеха, чем я и занялся.

Напарник шевелился и слабо стонал. Схватив за рукав, я принялся вытаскивать Войцеха из кабины. И тут снова услышал свист. Вскинул голову, выглянул из-за останков грузовика, направил фонарь верх и, заорав от ужаса, бросился ничком на землю: прямо надо мной пролетело полуметровое каменное ядро. Дрожь от удара снаряда о землю ощущалась всем телом. Я не видел, но чувствовал, как в нескольких метрах от меня куски грунта рванули вверх.

Воробья тебе в турбину! Нас обстреливали!

Когда первый шок прошёл, я сообразил, что целились на свет. Вскочив, я подбежал к передку грузовика и разбил прикладом фары. Погасив фонарик, я снова нагнулся к Войцеху, уже наполовину вылезшему из кабины.

Схватил его и отволок подальше.

— Что это было? — проговорил поляк.

Он тоже весь промок.

— В нас швыряют каменные ядра.

— Что? Кто?

Вот откуда мне знать «кто»?! Подавив нервозную злость, я спросил:

— В ангаре ещё горючка осталась? Или вся тут?

— Осталась, — проговорил напарник.

Он уже начал приходить в себя и подниматься, опираясь на мою руку.

— Думаю, что шарашат по свету. Сумеешь найти заправщик и сделать всё в темноте?

— Ага.

— Только осторожнее, тут всё полыхнёт от первой же искры.

Уверен, что Войцех и сам это понимал, но озвучить не мешало. Пригибаясь, он пошёл к ангару.

Я направил автомат в сторону откуда вёлся обстрел. Теплоискатель ничего не показал. Что вообще за дикость происходит?! Что не так сегодня с этим Пределом?! Сначала чуть слонами не растоптали, теперь каменными ядрами закидывают. Кто? Почему? Какого штопора?!

— Злотый! — мне послышался оклик напарника.

Посмотрел на ангар через теплоискатель: Войцех призывно махал руками. Видимо требовалась моя помощь.

Пригибаясь, я побежал к нему.

— Не смог завести, — сказал он, как только я приблизился. — Тяни!

Он взялся за рукоять грузовой платформы на роликах с установленными на ней небольшой цистерной и ручным насосом. Закинув автомат за спину, я впрягся рядом. Чуть не крякнул от натуги, но стоило сдвинуть тяжеленую платформу с места, как пошло легче. Мы поволокли её к «Шмелю», сделав небольшой крюк.

Дважды прилетали ядра. Но упали недалеко от первых двух, засыпав комьями земли и камнями обломки грузовика — я не видел, но не сложно было догадаться по звону и скрипу металла. Значит, точно ориентировались по свету. Оба раза мы останавливались, и потом приходилось снова упираться, чтобы сдвинуться с места.

Когда добрались до самолёта, я уже порядком подустал. Войцех выдохся не меньше, но без промедления присоединил раструб шланга к баку и начал перекачивать топливо, весьма резво работая рукоятью насоса. Я снова взялся за оружие. Ещё раз осмотрел аэродром через теплоискатель. Напарник и пассажирка в кабине «Беркута» по-прежнему оставались единственными источниками оранжевых пятен.

— Злотый! Смени меня! — попросил Войцех, срывающимся голосом, спустя какое-то время.

Передав ему оружие, я ухватился за рукоять и продолжил перекачку «горючки». Насос качал с усилием, и чувствовалось, как порции топлива прогоняются по шлангу и закачиваются в бак «Шмеля». От цистерны исходил специфический запах авиационного «дизеля». От моих штанов и куртки пахло так же. Теперь неделю будет выветриваться.

Свист нового снаряда, летящего в темноте в нашу сторону, заставил волосы на затылке шевелиться, но я продолжал работу, ощущая, как горят ладони от набитых мозолей.

Ядро громыхнуло метрах в десяти от нас. Мелкие осколки забарабанили по обшивке самолёта Войцеха. Буквально через четверть минуты ещё один снаряд вспахал ВПП. На этот раз дальше. Зато следующий снова обсыпал нас каменным крошевом.

— Вот козлы! — Выругался поляк.

Мне тоже хотелось, но дыхания не хватило, зато мысленно я крыл невидимых артиллеристов во все три этажа. Нас они не видели и палили наугад. Но легче от этого не становилось — случайное попадание ничем не лучше прицельного.

— Давай я, — напарник сменил меня.

— Как думаешь, долго ещё?

— Нет, я закончу.

Я охнул от удовольствия, когда прохладный автомат оказался в моих горящих ладонях. Разгоряченный после активной нагрузки, сейчас я начинал дрожать от пронизывающего ветра. Я поднял воротник куртки и застегнул его на пуговицы. Хотелось укрыться где-то, но приходилось терпеть.

Свиста ядер больше не раздавалось. Похоже, обстрел прекратился. Либо невидимый враг готовил нам какую-то новую гадость. Бросив взгляд на теплоискатель, я чуть не вздрогнул: на экране появилось с десяток мелких оранжевых точек.

— К нам гости! — поставил Войцеха в известность.

Поляк не ответил, продолжая усердно качать.

Визитёры двигались как раз с того направления откуда прилетали ядра. Так что сомнений в их намерениях не имелось — команда зачистки. Добить тех, кто сумел уцелеть после обстрела. Радовало, что добираться они будут минут двадцать, не меньше. Этого времени должно хватить, чтобы улететь отсюда.

Время шло, а напарник продолжал заправку. Оранжевые точки на экране стали заметно крупнее. Я начинал тревожиться.

— Войцех?

— Готово! — прохрипел он.

Послышалось клацанье замка, соединяющего шланг с горловиной бака.

— Помоги отогнать.

Снова взявшись за рукояти, мы начали тянуть. И я вдруг понял, что, не смотря на значительно облегчённую цистерну, наших заметно убавившихся сил не хватает, чтобы сдвинуть платформу с места. Это могло стать проблемой — она стояла на пути «Беркута». И если у Войцеха получится развернуться и взлететь, то моему самолёту это препятствие будет серьёзной помехой: объехать платформу не удастся из-за рытвин, оставленных ядрами.

— А-а-а-а!

Казалось, от натуги лопнут вены, напряжение сделало мышцы каменными, пальцы занемели. Я упирался пятками в утрамбованный грунт, тянул всем корпусом и руками. Рядом, страшно оскалившись, изо всех сил тащил Войцех. Но сволочная платформа не сдвинулась и на сантиметр.

Обессилев окончательно, мы рухнули на землю.

— Будь ты проклята, скотина круглобокая! — нервы не выдержали.

Не вставая, я взял автомат, направил в темноту и посмотрел на экран. Противник приблизился, но время ещё оставалось.

И тут мои глаза расширились от ужаса.

В черноте ночи вдруг зажглась звезда и устремилась к нам. Враги, кем бы они там ни были, сделали именно то, чего я так опасался: выстрелили подожжённым ядром.

Может быть, вспышка страха подстегнула соображалку, но в голову пришла идея. И, выхватив нож, я кинулся выскребать грунт под колесами платформы. Ведь нам не хватало какой-то малости, чтобы начать движение, и небольшой уклон поможет. В голову почему-то не пришло, что колеса, наоборот, могут застрять в углублении. Я решил довериться интуиции, а Войцех — мне. Он тоже взялся за нож.

Когда стало светлее, я увидел, что стесал достаточно и уклон есть.

— Ложись! — крикнув, я бросился прочь, молясь, чтобы ядро не попало в цистерну.

Залёг в нескольких метрах и закрыл голову руками. Грохнул взрыв, земля вздрогнула. Я тут же развернулся. Взлётка была усыпана горящими обломками. Через секунду полыхнуло топливо вылившееся из первой цистерны. Я невольно отшатнулся и рванувшего в небо столба пламени. К счастью, предыдущие ядра засыпали большую часть «горючки» землёй, и вместо огненного озера появились лишь полыхающие лужи.

Только теперь наши самолёты, да и мы сами, стали отличными мишенями. И времени, которого только что вполне хватало, в одно мгновение не осталось совсем.

Вскочив, я схватился за ручку грузовой платформы. Войцех уже был рядом. Закричав, мы начали тянуть. Отчаянно, превозмогая боль в суставах, напрягаясь до темноты в глазах. Медленно, буквально по миллиметру, колёса начали двигаться. Но радоваться рано. Сейчас будет углубление…

На миг стало легче. Я ждал этот момент.

— Рывок! — крикнул, чуть согнул ноги и резко распрямился.

Доля секунды, когда решалась сама наша судьба: застрянут ли колёса.

Будто балансировал на краю пропасти.

Пан или пропал, жизнь или смерть.

Мироздание размышляло, раздумывало, нужен ли ему ещё Роман Афанасьевич Златов. Прикидывало и так и сяк. Примерялось, просчитывало и, наконец решило: нужен.

Платформа застопорилась на мгновение, а потом покатилась. Мы тащили её не оглядываясь, не обращая внимания на гудящее за спинами пламя. Шаг, ещё шаг, ещё… Вдруг Войцех бросил ручку и закричал.

Я сразу посмотрел и увидел, что на нём горят штаны. Сине-оранжевые языки пламени жадно тянулись вверх. От лодыжек к коленям и дальше к поясу.

Я кинулся на помощь напарнику. Сорвав с себя куртку, стал сбивать ей огонь, а Войцех быстро стягивал одежду. Побросав всё в кучу, он принялся засыпать её землей. Когда совместными усилиями нам удалось погасить пламя, мы замерли над дымящейся грудой. Потом я оглянулся. Грузовую платформы мы оттащили не очень далеко, но места «Беркуту» хватало.

— Пора взлетать.

— Ага, — согласился Войцех, тяжело дыша.

Он подобрал остатки одежды, мы переглянулись.

Оба мокрые, грязные, в саже, он вообще в трусах и ботинках…

Я смеялся пока бежал к «Беркуту» и слышал, как гогочет напарник, направляясь к своему «Шмелю».

Моя пассажирка встретила меня испуганным взглядом, но ничего не сказала.

Я бросил оружие и дымящуюся куртку в проходе, впрыгнул в кресло и сразу взялся за штурвал.

Обстрел возобновился, когда оба самолёта уже покатились по взлётке. Ядро взорвало грунт рядом с разгоняющимся самолётом Войцеха, едва не оторвав «Шмелю» крыло. Но поляк успешно взлетел, и настала моя очередь. За секунду до отрыва, мне показалось, что земля опять вздрогнула. Видеть этого я, конечно, не мог, поэтому и утверждать не стал бы. Да и не имело это значения — я уже был в воздухе.

Набрав высоту, мы взяли курс на Карачи. Какое-то время летели молча. Я приходил в себя, Войцех, видимо, тоже.

— Можно?

— Что? — я посмотрел на девушку в соседнем кресле.

— Развязать меня уже можно?

Я отчего-то растерялся.

— Да, сейчас.

Автопилот давно работал, поэтому я поднялся, взял нож и разрезал жгуты.

— Что произошло на аэродроме?

— Понятия не имею.

— Это были наши люди?

— Не знаю, но если у них не стояло задачи уничтожить аэродром, то вряд ли.

Подняв с пола автомат, я разрядил его и убрал на место, потом взял куртку.

— Ах ты ж, грёбаная вагонетка!

Куртке здорово досталось. Кожа вся была в подпалинах и копоти, а подкладка прогорела настолько, что от потайного кармана осталось только название. Как и от письма Джеремайи. Из остатков конверта выглядывал обугленный по краям лист бумаги.

Я даже не расстроился. Настолько всё было безразлично, что не вызвало ни малейших эмоций.

— Войцех?

— Слушаю.

— Наш груз… Он сгорел. Был в той куртке, которой я тебя тушил.

После секундной паузы напарник спросил:

— Полностью?

Я вынул уцелевшую часть письма из остатков конверта.

— Конверт, фактически полностью, само письмо по краям обожжено. Только знаешь что?

— Что?

— Оно пустое.

— В каком смысле?

— В таком. На нём ни слова, ни буквы, ни знака. Мы должны были доставить пустой лист бумаги.

Я посмотрел на девушку. Она ответила мне взглядом, в котором читалось непонимание и удивление. Похоже, тоже такого не ожидала.

Заказ продолжал становиться всё интереснее и интереснее, хотя, казалось бы, куда ещё-то?!

Карачи встретил нас ночным туманом и тишиной.

Удивительно, но Пакистан, хотя и крайне маленькая страна по сравнению с Шурдией, за четыреста лет изоляции так и не утратил своей независимости. В большинстве известных мне Пределов, крупные страны поглотили меньшие. Либо принудительно, как например Нижний Китай сделал с Афганистаном, либо дипломатическими методами исходя из экономических и гуманитарных соображений. Вроде бы именно так к Руссийской империи присоединились Восточноевропейская и Средиземноморская губернии. Историки могут привирать, но насколько мне известно никаких захватнических войн Империя не вела. Наоборот, как только стало ясно, что Барьеры это серьёзно и возможно навсегда, тогдашняя Россия ушла в глубокую изоляцию, отбила несколько нападений соседей, при этом не нападая в ответ, и, постепенно стала настолько процветающей и самодостаточной державой, что к ней захотели присоединиться другие страны. Если мне не изменяет память, то последнее слияние произошло лет двести назад.

Пакистан же каким-то образом выстоял под напором Шурдии, а за последние семь лет сумел стать центром торговли и переговоров. Тамошние нотариальные службы признавались многими торговавшими между собой Пределами.

Не менее известным, чем законники слыл и рынок Карачи. Круглосуточный и круглогодичный. Ходили слухи, что на нём можно было купить всё, что захочешь. Говорят, что там даже имелись товары из закрытых Пределов. Стоили баснословных денег и продавались из-под полы, к тому же просто так на продавцов подобной экзотикой не выйти, только через посредников…. И всё в подобном духе. Как по мне — это всё выдумки. Маркетинг. Тут главное умело навести тень на плетень, а потом втюхивать непойми что, доверчивым простачкам. Знавал я пару подобных хитрецов и дома. На рынке же Карачи таких были сотни.

Но сейчас мы летели не за товарами или нотариальными услугами, а чтобы дозаправиться и отдохнуть перед следующим Барьером.

Посадка и общение с персоналом аэродрома прошли без эксцессов. Даже непривычно, после трёх последних остановок.

— Принесите мне поесть. Только чего-то нормального и не острого, — попросила Клара.

Она отчего-то решила, что останется в самолёте.

Только вот я ей не доверял ни на грамм. Совершенно неважно, что мы доставляли в Кейптаун чистый лист, заказ — есть заказ. И кто сказал, что не этому девчонка пыталась воспрепятствовать? Вполне возможно, что она по-прежнему хочет помешать нам добраться до цели перелёта. Это мы с Войцехом не знаем значения пустого листа, а для кого-то другого это может означать очень многое.

Поэтому, оставлять дамочку без присмотра я не собирался. Мало ли, что она могла сделать с «Беркутом», пока меня нет. Повредить и сбежать. Держать её на привязи пару часов… хороший вариант. К сожалению, металлических наручников у меня не имелось, а коноповые жгуты, пусть и не быстро, но вполне возможно перетереть.

Конец ознакомительного фрагмента.