Офицеры. Книга первая. Излом

Роман Булгар

Трилогия «Офицеры» повествуют о самых простых людях, которые живут и ходят рядом с нами. Книга об армии, взгляд на нее, на ее проблемы изнутри глазами тех, кто на своих плечах выносил все тяготы и лишения воинской службы, тех, кто не шагал легко по ступенькам служебной лестницы, движимый вверх всемогущими членами особой военной касты.

Глава первая

Алые погоны

Удача — это миг судьбы,

А судьба — это вечная борьба

И, прежде всего, с самим собой.

1

Отзвучали серебряные фанфары и, резко обрываясь, стихли, растворяясь в бесконечном пространстве, где-то там, в дрожащем знойном мареве. Все замерло в волнительном ожидании.

— Училище, сми-и-р-но! — команда, вызывающая внутреннюю дрожь, вылетела из расположенных по углам плаца динамиков, в один, неуловимый глазу, миг подровняв курсантские «коробки». Строй замер, как единый монолит. Стало так тихо, что с соседней улицы, нарастая, донесся приближающийся шум дребезжащего старенького троллейбуса…

— Получить дипломы приглашаются выпускники, окончившие училище с отличием и золотой медалью:

— Лейтенант Баталов!

— Лейтенант Валишев!

— — — —

— Лейтенант Серебряников!

— Лейтенант Смирнов!

— На середину плаца ша-гом марш!

Началось…

Четкий, заранее многократно отработанный выход под бой барабанов. Как они все проклинали изматывающие душу бесконечные тренировки!

Волнующие всех присутствующих мгновения. Получить диплом лично из рук выпускника училища маршала, Героя Советского Союза Москаленко приятно и очень почетно. Не каждому выпадает такое счастье…

Доброжелательное рукопожатие и проникающие в душу, напутственные слова ветерана. Скоротечный и одновременно столь долгий миг прощания с Боевым Знаменем училища.

Непрошеные слезы появляются на глазах. Нет-нет, эти мужчины не плачут. Они радуются!

— Училище, смирно! К торжественному маршу! По-батарейно…

Последнее прохождение торжественным маршем. Все…

Обучение закончилось. Завтра у них начинается самостоятельная жизнь. И никто не знает, что их ждет впереди.

Застыв на полушаге в задумчивой нерешительности, лейтенант Валишев смущенно улыбался, восторженно глядя на стремительно приближающуюся, летящую к нему стройную женскую фигурку той, которую он любил больше всего на свете, без которой не мыслил своей жизни.

Если бы кто-то спросил его сейчас: счастлив ли он? Что он на это ответил бы? Только честно, не кривя душой и не красуясь…

Да, конечно же, он счастлив. Безмерно счастлив. Иного, более точного и полного, определения для владеющего им состояния и не подобрать.

Сегодняшний день — это итог шести лет напряженной учебы сначала в суворовском, а потом и в высшем военном училищах. Казалось, что до сих пор не мог поверить в реальность происходящего. Как будто все это происходило не с ним, а с кем-то другим. Кто мог бы предсказать, каким именно будет этот день шесть лет назад, когда он, закончив восемь классов провинциальной школы, объявил о своем решении ехать поступать в суворовское училище…

2

Наверное, еще лет с десяти Рэм мечтал стать суворовцем. Книжку «Алые погоны» восторженно и с упоением перечитывал раз за разом. Он влюбился в ее героев. Пацан мечтал и грезил такой жизнью. И заранее стал готовиться к осуществлению своей заветной мечты. Регулярные занятия спортом должны были помочь ему в этом. Особенно любил мальчик бегать на лыжах, хотя до восьми лет, пока вместе с родителями жил в Казахстане, и снега-то настоящего не видел. Учеба в школе давалась легко, и Рэм самостоятельно, забегая далеко вперед, осваивал программу по математике и физике, порой опережая своих сверстников на полгода, а то и того больше. Когда подошло время, он, не говоря ни слова никому из своих домашних, написал заявление и отнес его в военкомат. Все, конечно, об этом потом узнали. Но только тогда, когда пришел вызов из училища. Мать, оглушенная свалившейся новостью, просто не знала, как к этому отнестись, а отец сказал, усмехнувшись: «Пускай парень едет, все равно вернется. Что, мать, заранее-то переживать? Было бы из-за чего…».

Пожалуй, в тот момент никто толком и не верил в саму возможность поступления. Из четверых друзей, вместе с Рэмом начавших похождения по военкомату и медицинским комиссиям, осталось только двое. Одного подвело здоровье, другой благоразумно решил не испытывать судьбу.

— Знаете, ребята, — потуплено опустив растерянный взгляд, объяснил он, — не мое это, не по мне. Дисциплина… вся жизнь по команде…

Зачем, спрашивается, сознательно обрекать самого себя на эти излишние тяготы и лишения, когда можно запросто прожить и без всего этого…

— Вы уж… это… того… Без меня.

Озадаченно моргая, неразлучные на протяжении последних лет друзья, почувствовав повеявший холодок отчуждения, переглянулись между собой, неопределенно пожали плечами.

А в мальчишеских глазах не осуждение, а только одно сожаление, так и не высказанное вслух:

— Каждый волен сам выбирать себе дорогу, по которой ему идти…

Сдавать вступительные экзамены Рэм поехал вместе с другом Валеркой. Открыв дверь в нерабочем тамбуре, сидели на опущенной подножке вагона. Мимо пролетали телеграфные столбы, деревья, перед переездами оставались вереницы застывших в ожидании машин. Стучали мерно колеса, словно уже начинали отсчитывать мгновения новой, неизведанной жизни.

Что там ждет их в полной неожиданностей неизвестности? Не совершили ли они опрометчиво самую главную в их пока еще короткой жизни, непростительную ошибку, без оглядки кинувшись в темный омут…

Но не ошибается только тот, кто ничего не делает. Дорогу же осилит лишь идущий. Знать бы в начале своего пути, куда он приведет и каким будет его конец! Ответа не знает никто…

Огромный и шумный город — столица одной республики на Волге — с самого первого взгляда поразил поселковых пацанов своими размерами, немыслимым количеством машин и интенсивностью движения. Валерка был в восторге. К слову, Рэм, вообще-то, бывал здесь три года назад, когда по путевке отдыхал в республиканском пионерском лагере. Успел он к этому времени повидать Астрахань, Куйбышев и даже Москву. Но это было давно. И, приехав из маленького поселка в огромный город, многие первое время чувствуют себя, как не в своей тарелке…

Настороженные взгляды абитуриентов, которые в томительном ожидании и некоторой растерянности, кучками собирались возле училища. Их группами вывозили в летние лагеря. Лишь там, увидев все своими глазами, друзья смогли оценить масштабы происходящего. Сполна они осознали то, на что в своей наивной самонадеянности решились.

На триста с чем-то мест приехало две с половиной тысячи желающих. Конкурс — один к восьми. Даже питание в столовой пришлось организовать в шесть смен — так много было рискнувших испытать свою судьбу. Попробуй-ка, окажись в числе избранных свыше счастливчиков…

— Вот это мы встряли, — дрожа от волнения, кривились мальчишеские губы в жалкой улыбке.

— Назад пути нет… — вполголоса произнес Рэм.

Нет, он не отступит, назад не вернется, не пройдя через все испытание. На память тут же пришли строки из Пастернака, из его «Гамлета» Юрия Живаго:

Гул затих. Я вышел на подмостки.

Прислонясь к дверному косяку,

Я ловлю в далеком отголоске

Что случится на моем веку…

Может, кому-то и покажется, что громко сказано. Но это его Рубикон. Эта грань есть у каждого. Только не каждый ее переступит…

Но продуман распорядок действий,

И неотвратим конец пути.

Я один, все тонет в фарисействе.

Жизнь прожить — не поле перейти.

Всех приехавших разделили по группам. Рэм попал в так называемую группу отличников, то есть тех абитуриентов, кто закончил восемь классов с одними пятерками. Эти ребята имели право в случае успешной сдачи первого экзамена — контрольной по математике — остальные испытания больше не проходить. Валерка туда не попал. Они были вынуждены на время разлучиться — группы жили далеко друг от друга.

— Жалко… — грустное разочарование заплескалось в расстроенных глазах друга Валерки.

А он так надеялся на помощь Рэма. Видно, не судьба…

Кто-то усиленно зубрил, ни на секунду не расставаясь с неподъемной кипой книжек и учебников.

— Братцы, братцы, — совершенно метались потерянные в глубине наук глаза, — подскажите, как это можно решить…

Кто-то маялся, бесцельно слоняясь из угла в угол, что-то глухо бубня себе под нос с отсутствующим взглядом, видно, призывая себе на помощь потусторонние силы.

— Уйди, уйди, не трогай меня! — отмахивались они от нудящих зубрил.

А кое-кто просто проводил все время на спортивной площадке, всецело доверившись своей планиде: повезет, так повезет. А нет, так чего почем зря мучиться и истязать себя.

— Ребята, моя очередь подавать…

Перед смертью, как говорится, не надышишься. Раньше надо было зубрить…

И вот наступил день первого экзамена. Все его с нетерпением ждали. Одни — с надеждой, другие — с обреченностью. И «судный» день настал.

Чего греха таить, конечно, Рэм сильно волновался. Что, в общем-то, нисколько неудивительно для пацана, вырванного из привычного круга обитания. Но он был уверен в своих силах.

Не зря же парень столько занимался, побеждал на школьных и занимал призовые места на районных олимпиадах. Так-то оно так…

Но кто же не переживает в свои пятнадцать лет. Один и без всякой поддержки в ожидании столь серьезного испытания. Давила сама атмосфера. Внезапно испортилась погода. Набежали тучки. Заморосил, нагоняя тоску, дождик. Противный, затяжной. Испортил всем окончательно настроение.

Построение провели в казарме, проверили по спискам, вывели на улицу, бегом погнали до соседнего здания. В специально подготовленном помещении оказалось более ста человек — вся их группа. Рассадили всех строго по двое.

Металлический голос, напрочь лишенный доброжелательности, напротив, настолько угрожающе предупредительный, что мурашки побежали по коже, громогласно объявил:

— Руки положить на стол, смотреть прямо перед собой, к соседу в листок не заглядывать. Шпаргалка — задание сдать и на выход…

В замкнутом пространстве стояла зловещая тишина. Ее, звенящую в ушах, не сразу нарушил голос, более настроенный на рабочий лад, чем на запугивание:

— Внимательно вчитайтесь в задание…

— Твой… мама! — громким свистящим шепотом вырвалось разочарованное изумление изо рта крепко сбитого паренька с неестественно скрученными и прижатыми к тыквообразной голове ушами. — Такой! Кто может решить, а?

В последний раз за партой в аульской школе он сидел полгода назад. А всю программу обучения проходил на сборах. И, правда, кому были нужны их уроки. Для тренера команды главное, чтобы они зачетные очки приносили. А в свидетельство об окончании восьми классов его стараниями и так вписали то, что надо, одни «пятерки»…

— Встать! — зловеще сдвинул брови офицер с капитанскими звездочками на погонах. — Группа! Имя, фамилия!

Перепуганный верзила вскочил. С грохотом отлетел назад стул, чуть не опрокинув сзади находящийся стол.

— Сто третий группа! Магомедов Алан! Чемпион республики по борьбе…

Что касается Рэма, то он не особо понял, причем тут чемпионство, если они сидят на экзамене по математике. Но у кое-кого на этот счет, кажется, было иное мнение.

Понимающая улыбка быстро скользнула и спряталась в щегольских усиках капитана. Пробежав взглядом по списку, он укоряюще качнул головой:

— Первое и последнее китайское предупреждение! Следующего не будет! Намотай себе на ус, чемпион!

Напротив фамилии Магомедова Алана стоял крестик, означающий, что данного абитуриента валить не следует. Наоборот, ему необходимо оказывать всяческое содействие. Их училищу такие чемпионы нужны, а поэтому с примерным незамедлительным удалением провинившегося абитуриента на этот раз придется повременить. Правила для всех одинаковы. Только подход к каждому свой, индивидуальный…

Просмотрев все задания, Рэм с облегчением вздохнул. Напрасно некоторые запаниковали. Решить примеры и задачи такого уровня сложности большого труда для него не составит. Главное, чтобы где-нибудь не допустить досадную ошибку.

— Будьте внимательны при оформлении своей работы. Помарки будут квалифицироваться в пользу проверяющего…

Да, тут они, конечно, с принимающими экзамен, вне всяких сомнений, по разные стороны баррикад. Тем только дай повод, чтобы срезали, не поставили «отлично». В этом они, видно, задачу свою основную и зрят…

Аккуратно перепроверив, парень все переписал на чистовик. Сосед слева пыхтел — что-то явно не ладилось. Рэм краем глаза посмотрел на его листок и начал быстро писать у себя в черновике. Закончив, подтолкнул соседа локтем — переговариваться им было строжайше запрещено вплоть до немедленного удаления — ручкой показал, что надо делать, и, как ни в чем не бывало, стал сосредоточенно смотреть вперед, словно еще что-то обдумывая. С такой-то, насколько можно облегченной задачей сосед справился успешно, перекатав, не привлекая излишнего внимания, нужное решение.

— Спасибо! — беззвучно прошептали благодарные губы.

— Нема за что… — пожали в ответ польщенные плечи.

Никто со стороны их немого разговора не заметил.

Отсев был беспощаден — из всей группы пятерочников через сито прошло чуть больше двадцати. Остальные были вынуждены продолжать сдачу экзаменов со всеми остальными.

Глядя на их понурые спины, Рэм задумался о том, что, если такую, в принципе, среднюю по сложности контрольную не смогло решить столько человек, то чего, спрашивается, стоят их пятибалльные аттестаты. Это или показатель слабого уровня подготовки в сельских школах, или многие из них — просто «дутые» отличники.

Получив «двойки» на самом первом же экзамене, уехала третья, оказавшаяся самой неудачливой часть кандидатов. Среди убывающих оказался и друг Валерка. Камнем преткновения для него стало сочинение.

— Рэм, ты понимаешь, я же все написал, написал. Как же так… как?

Тяжело, очень тяжело было Рэму смотреть в его тоскливые глаза, как будто в этом была его вина, в том, что друг уезжает, а он остается. Внутри все защемило тоскливо-тревожащим чувством. Вот он и остается тут совсем один. А вокруг все чужое, недружелюбное.

— Что я могу сказать тебе, Валера…

Если уж честно сказать, парень и сам не был до конца уверен в том, что будь у него на первом экзамене сочинение, он тоже справился бы успешно. В математике, там все четко и ясно — пример решен: правильно или же нет. А здесь все субъективно и зависит от проверяющего. Понравятся ему чужие мысли — хорошо. А если нет? Согласен ли он с тем, что в этом месте должна быть запятая, или нет? Существуют ситуации, которые можно трактовать и так, и эдак. Правила же гласят, что правописание в таких случаях может зависеть исключительно от замысла самого автора.

Да, все это, конечно, так. Только оценивает-то эти мысли совсем другой человек. Откуда ему знать то, о чем думал при написании своего опуса автор? Возьмет и посчитает кое-какие знаки препинания за лишние. Хуже того, не понравился проверяющему автор или его фамилия своим неблагородным звучанием — может «помочь» поставить пару лишних запятых. Тогда вообще никому и ничего не доказать. Сочинение — это лотерея.

— Тебе хорошо говорить, ты уже поступил…

В мальчишеском голосе дрожь. А в глазах за влажной пленкой собирается горькое разочарование, скрывая досадливую зависть вперемешку с накапливающейся жгучей обидой. На кого и на что? Трудно сразу понять…

Счастливчиков в спешном порядке провели через свою медкомиссию при училище — для соблюдения приличия, так уже, на всякий случай, без всяких особых придирок. Наверное, медики уже посчитали их, как за своих, ну почти поступивших. Кроме того, их с нетерпением ожидали отцы-командиры в лице бравых старшин рот. Группу выстроили, разделили на три части и объявили о том, кто из них попал в четвертую, кто в пятую, а кто и в шестую роты.

Суматоха, беготня. Кто-то похожий на знакомого, вроде, где-то уже виделись, подошел к Рэму.

— Меня зовут Юра Кусков, — сказал невысокого роста паренек. — Спасибо тебе за помощь на экзамене, — и в знак дружбы протянул руку.

— Рэм Валишев. Не стоит, — от смущения ему стало немного не по себе. — Для меня это было вовсе не трудно.

Оказалось, что они попали в одну роту — четвертую. Старшина поджидал их с заметным нетерпением во взгляде показавшихся очень проницательными глаз, много повидавших и немного усталых.

— Старший прапорщик Яппаров, — представился он ребятам. — Прошу любить и жаловать, — старшина говорил негромко, с хорошо отличимыми доброжелательными интонациями в голосе.

Если бы не погоны с тремя звездочками без просветов, то запросто сошел бы он за школьного завхоза.

— Первым делом вам следует оборудовать палатку, в которой с этого момента вы будете жить. Значится, вас семеро…

Словно что-то прикидывая в уме, помолчал, затягивая паузу, возможно, и делал это не без некоего умысла, чтобы дать время своим новым подопечным проникнуться всей важностью момента, только потом старшина продолжил:

— Надо будет вам получить в каптерке семь матрацев, семь подушек, постельное белье на каждого, и можете взять себе по два-три одеяла, чтобы не мерзнуть по ночам. Пока, кроме вашего отделения, в наших палатках никто жить не будет, одеял хватит на всех, а там поглядим.

Затаив дыхание, будущие воспитанники слушали, боясь пропустить хотя бы одно слово.

— С этого момента, — старшинские глаза сузились, подчеркивая, что все сказанное необходимо всем усвоить, как «Отче наш», — ваша группа будет называться рабочей командой четвертой роты. Все остальное потом. Сбор в восемнадцать ноль-ноль. Дерзайте, ребятки…

Обвел старший прапорщик всю команду изучающим взглядом с затаенной усмешкой, хмыкнул и развернулся, пошел в сторону каптерок по одной из боковых линиек, мимо стройных рядов палаток.

С радостно горящими глазами мальчишки живо взялись за порученное им дело. Они с большим желанием и интересом обустраивали свое новое жилье. Всем казалось, что именно с этого начнется их новая жизнь, жизнь нелегкая, воинская…

Стандартная солдатская палатка, рассчитана на десять человек. Это, конечно же, если ее правильно установить на специально подготовленное гнездо размерами четыре на четыре метра по всем правилам военного искусства. Тогда при необходимости туда можно и печку-буржуйку поставить.

На заранее подготовленные деревянные нары мальчишки положили изрядно отощавшие ватные матрацы, застелили застиранными серыми простынями. Как смогли, прикрыли все светло-голубыми с тремя полосками одеялами. Видно, получилось у них не очень…

— Ладно, еще научимся, — хмыкнул старшина, заглянув внутрь. — Строиться! — затвердел его голос.

Строгая команда быстро заставила всех выскочить наружу и изобразить что-то наподобие строя, но не больше.

— Задача перед вами стоит следующая, — старший прапорщик пока не стал обращать внимание на это выпирающее издевательство над строевым уставом. — Так как вы считаетесь, в принципе, уже поступившими, то на вас возлагаются некоторые обязанности по обеспечению жизнедеятельности лагеря. Поочередно от каждой роты на сутки будет выделяться наряд для работы в столовой. Начинает наша — четвертая.

Народ весело загалдел. Перспектива попасть поближе к кухне, видимо, всем сразу понравилась. Заканчивалась первая неделя пребывания в полевых условиях. Съестные запасы, привезенные из дома, давно уже закончились. А кормили в столовой не слишком сытно, порции были скудными.

Те, кого не подкармливали расположившиеся отдельным табором-лагерем родители, начинали потихоньку ощущать уже ни на минуту не покидающее их чувство легкого голода.

Бывалый старшина, видимо, почувствовал обстановку и поучительно изрек:

— Вот вам, ребятки, и самая первая солдатская заповедь: «Подальше от начальства — поближе к кухне»…

Особо увлекающиеся армейской мудростью могут записать.

Работы в столовой оказалось много. Чего только стоило одной картошки начистить вручную на такую ораву. А потом накормить всех в обеденном зале. Армейские столы рассчитаны каждый на десять человек, поэтому в столовую запускали десятками, заранее отсчитанными прямо у входных дверей. Когда усаживались за последний стол, зашедшие первыми уже выходили на улицу.

За ними надо было быстро убрать, помыть столы и поставить чистую посуду. И так четыре смены. Настоящий конвейер. Потом, когда после каждого экзамена народу становилось все меньше и меньше, работы поубавилось.

Но главное, что возле кухни можно было наесться досыта. Сердобольные женщины-повара лучшие кусочки специально отдавали работающим рядом с ними пацанам.

— Ешьте, сынки, ешьте. Отощали-то как на свежем воздухе, да вдали от мамкиного глаза…

Ребят потчуют, на лицах жалость и сострадание, но руки про свои сумки необъятные и неподъемные при этом не забывают, трамбуют тушенкой, маслом, сахаром, консервированным соком — дома тоже детишки, и их чем-то кормить надо. И невдомек сердобольным, что урывают с общего котла, кому-то меньше достанется, чем положено по норме. Жалко только тех, кого видно, а что касается остальных… чего про прочих думать, переживать.

Однажды Рэм съел столько таких лакомых кусочков, что потом ему дня два не то, что есть совсем не хотелось, смотреть на пищу сил не было. Пацан, одним словом, что еще с него взять…

После поездки в город за продуктами мальчишки оживленно делились друг с другом своими новыми впечатлениями. Еще бы! Они же одними из первых попали на территорию училища и имели возможность совершить по нему экскурсию, посмотреть вблизи на свою мечту. Отойдя чуть в сторону от продовольственного склада текущего довольствия, Рэм подошел к стройной березке, прижался к ее шершавому прохладному стволу. Широко раскрытые глаза уперлись в высокое небо, чистое-чистое, голубое-голубое.

— У меня получится, — беззвучно зашептал парень. — Должно получиться…

Кто-то подошел и положил ему руку на плечо.

— Рэм, пока время есть, пойдем, пройдемся…

— Да, Юрок, конечно… — он с видимой неохотой оторвался от пахнущего родным домом березового ствола, запрятал свои думы подальше.

Ребята набрались всяких слухов о якобы существующей и процветающей в этих стенах «дедовщине», о издевательствах десятиклассников — «кадетов» над «шмотами» — девятиклассниками.

Ну, само-то название «кадеты» было понятно — это от дореволюционных кадетских корпусов. А вот «шмоты» откуда взялись — этого уже, наверное, никто толком и не помнит. Может, что-то связанное со шмотками, в которые были наряжены абитуриенты…

Случайно оказавшаяся в это время года на территории училища парочка новоиспеченных «кадетов», скорее всего, двоечников, задержавшихся из-за своей неуспеваемости с убытием в каникулярный отпуск, рассказывала раскрывшим рты пацанам о том, как им, молодым, предстоит зубными щетками драить кафель в умывальниках и туалетах, одежными щетками скоблить асфальт на плацу, длину и ширину которого необходимо будет предварительно измерить спичечными коробками.

— Ша, «шмоты»! — картинно рисовались десятиклассники, залихватски заламывая фуражки. — Вот, вернемся мы все из отпуска, настанут для вас «черные» деньки! Мы вам покажем, где раки зимуют!

Выставив вперед одну ногу, хвастунишки — вчерашние девятиклассники, по сути, еще так и не перешедшие на старший курс по причине банальной неуспеваемости, бравировали своей «опытностью». Расклешенные по моде брюки. Большие пальцы обеих рук оттягивают к низу расслабленный сверх всякой разумной меры черный кожаный ремень. Начищенная до блеска бляха согнута. Форменная куртка отбелена и приталена. На гордо выпяченной груди два ряда значков. «Воин-спортсмен», «Отличник Советской армии», золотой значок «ГТО», первые разряды то ли по боксу, то ли борьбе, еще что-то, сразу и не разобрать — так и рябит в глазах.

— Мы вас научим, как Родину любить! Еще наплачетесь! Вспомните о своей мамке, да поздно будет! Лучше прямо сейчас валите до родной хаты…

Становилось ясно, что в училище существует определенная субординация во взаимоотношениях между старшими и младшими воспитанниками.

Было, о чем задуматься на досуге…

После третьего экзамена основательно поредевшую массу абитуриентов переселили в палатки. Многие приняли это, как верный признак того, что они уже поступили. Кто-то вслух подсчитывал свои баллы и не без основания полагал, что, даже получив дохлую троечку на последнем экзамене, все равно должен пройти. Были те, которые рассчитывали на чудо, а кто-то надеялся на что-то другое и, наверное, не зря.

Если все из поступивших прошли через жесткое сито вступительных экзаменов, то откуда появились потом воспитанники, явно не справляющиеся с программой обучения в училище, несмотря на самую высокую методическую подготовку преподавателей и специально созданную систему дополнительных занятий. Значит, кроме пресловутого проходного балла для простых смертных, существовали еще какие-то критерии отбора. Со временем все это, конечно, стало известным. Однако, всему свое время…

Последний экзамен!

Сложнейшее и тяжелейшее испытание пройдено. Нашлись и дерзкие смельчаки, тут же, не откладывая это дело в долгий ящик, отметившие столь знаменательное событие. Бурным было веселье, а вот пробуждение и похмелье — тяжелым. Наутро их с вещами уже ожидала машина.

Малость этим напуганный народ притих в ожидании мандатной комиссии. Число желающих поступить все еще превышало количество набираемых. И как итог — полное разочарование, недоумение тех, кто не попал в итоговые списки. Сходить с дистанции на самом последнем круге — труднее и обиднее всего. И, наоборот, неописуемая радость мальчишек, чьи фамилии оказались на вывешенных листках.

Одни угрюмо упаковывают вещи, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы ненароком не выдать свою тоску или показать предательскую влагу на подрагивающих ресницах. Другие — с победным выражением на горделивых лицах обсуждают свою дальнейшую судьбу. Многие уже видят себя в роли больших военачальников.

Еще Суворов говорил, что «плох тот солдат, что не мечтает стать генералом». А тут открывается прямая дорога к осуществлению всех своих сокровенных мечтаний.

Наконец-то формирование новых учебных подразделений закончилось. Появились в палаточном городке штатные командиры. С каждым будущим воспитанником побеседовал его командир взвода.

Вот и Рэм стоял перед сидящим за столом майором и отвечал на вопросы: откуда родом и откуда приехал, кто родители, как учился в школе и чем увлекался? Офицеру, должно быть, понравился серьезный вид не очень высокого, но крепкого паренька. Прекрасная характеристика из школы. Выполнял обязанности секретаря комитета ВЛКСМ.

— Попробуем назначить тебя командиром отделения, — майор поднял на парня изучающие глаза. — Справишься?

Такого поворота событий Рэм не ожидал. Застыли напряженно его черные глаза, выразив всю глубину растерянности.

— Ты же хочешь стать офицером? — взводный усмехнулся. — Ведь так? А это реальная возможность подготовить себя к осуществлению твоей мечты. Получишь определенные командирские навыки.

Рэм, конечно, знал, как надо правильно ответить: «Ваше высокое доверие оправдаю», но получилось несколько иное:

— Я буду стараться, товарищ майор.

Видно, сказал что-то не то, что хотели бы от него услышать. Офицер прищурился, чуть дернулась его правая щека. Но уже через пару секунд его губы раздвинулись в ободряющей улыбке.

— Правильно. Главное тут — это твое желание. А умение командовать со временем придет. Для этого вы и приехали сюда учиться. А мы со своей стороны будем оказывать вам всяческую помощь. Разумеется, это будет возлагать на вас определенные обязанности. С вас и спрос будет побольше, чем с других. Но есть и некоторые, так сказать, привилегии…

Какие? Пройдет всего немного, и это прояснится…

С самого утра следующего же дня началась деятельная подготовка палаточного лагеря к сворачиванию. Рота построилась и притихла в тревожно-томительном ожидании дальнейших указаний. Один из двух помощников офицеров-воспитателей прапорщик Валеев с хорошо слышимыми в густом и протяжном голосе вкрадчивыми интонациями объявил:

— Требуется создать специальную команду. Десять человек. Нужны люди со специальными знаниями. Кто из вас хорошо умеет извлекать квадратные корни? Выйти из строя на два шага вперед!

Тихий гул прокатился по строю, раскачивая и ломая его.

— Ну, кто смелый? — кривясь в непонятной улыбке, подначил их Валеев.

Думая, что предстоит работа интеллектуальная и творческая, которая, как известно, всегда легче, чем труд физический, самые хитрые и пронырливые тут же поспешили сделать два шага вперед. Но оказалось, что на этот раз они перехитрили сами себя.

— Хорошо, достаточно-достаточно, — прапорщик, усмехаясь, остановил поток желающих. — Разобрать лопаты, кирки и ломы. Ваша задача на сегодня — выкорчевать вот эти самые три пня, оставшиеся от спиленных вчера деревьев. Настоящая работа для сильных математиков, — с едким сарказмом, пышущим из пышных усов, подытожил он.

Да, вот ведь, как бывает-то, поспешить — людей насмешить. Будущие великие полководцы и большие начальники на практике начинали овладевать азами простейшей солдатской науки, ее элементарной философией. Немало еще хитрых премудростей предстоит им усвоить. Но всему свое время.

Оставшихся, тех, у кого с квадратными корнями было несколько похуже, разбили еще на две-три команды. Рэм со своим отделением носил имущество к каптеркам. Андрюшка Дятлов таскал в паре с Игорем Петровым. Витя Панков вызвался работать вместе со Славой Сидоровым. Ринат Галиахметов, Сашка Гордеев и Эдик Панченко сортировали и раскладывали все по кучам. Рядом с ними копошились ребята из других взводов: Вася Чаплаев, Мишка Козырь, Саша Ситулин…

— Послушай Рэм, — со смехом обратился к нему Витька Безруков — еще один из семерых отличников, попавший по распределению в первый взвод. — А этот наш Валеев, похоже, мужик с юмором… И за словом особо в карман не лезет.

— Мне кажется, — Рэм иронически улыбнулся и, соблюдая осторожность, оглянулся по сторонам, — тут каждый второй юморист. Один наш старшина, чего только стоит. Кое-кто слишком мягко стеллит — не жестко ли потом нам всем спать придется…

Почесывая в затылке, Витек насмешливо добавил:

— Ну да, я сначала засомневался: выходить или не выходить? Что-то смутило меня: зачем это нужно столько человек для решения, в принципе, несложной математической задачи?

Сгоняя с лица улыбку, полную иронии, Рэм хмыкнул:

— Тебе повезло. Вон наши математики с кирками в руках в поте лица вкалывают, извлекая корни…

Знакомство с военными хитростями на этом не закончилось. Оказывается, иногда круглое легче носить, а квадратное катать. Открытые бочки с красками и мастиками пришлось носить на руках, а огромный железный бак, емкость для воды, перетащили, перекатывая с боку на бок.

Подошла автоколонна, и ближе к вечеру весь личный состав и имущество благополучно переместились в пункт постоянной дислокации. Выгрузились из машин, и закрутилась карусель неразберихи — вечная спутница, когда многое приходится делать впервые.

— Четвертая рота! В линию взводных колонн становись!

Пересчитали, удостоверились, что никого по пути не потеряли.

— Первый взвод направляющий, левое плечо вперед, в направлении казармы шагом — марш!

Если два переезда равносильные, хоть и не самому стихийному бедствию, а всего лишь пожару, то быстрое вселение в незнакомое место близко к тому, что случается при разорении птичьего поселения на отдаленном острове.

Солнце близилось к закату, когда повели в первую в их жизни настоящую солдатскую баню в полуподвальном помещении в правом крыле. И там же в спешке произошло получение нового комплекта военного обмундирования.

Кому-то повезло сразу — все пришлось впору. А кто-то еще долго бегал, пытаясь поменять короткое на более длинное, узкое на широкое или наоборот.

С немым трепетом в восхищенных глазах Рэм смотрел на выданную ему форму: пару брюк с алыми лампасами, сероватую летнюю куртку, погончики с едва заметной надписью на них в два ряда: «Кз СВУ», что означало: Казанское суворовское военное училище. Вот и сбылась его мечта, он стал суворовцем. В это все еще не верилось. Но это было именно так…

В ротной бытовой комнате выстроилась очередь — все спешили поскорее выгладить выданное им обмундирование, утюжили его через носовые платки.

Не у всех получалось — по брюкам ползли по две-три, а то и больше стрелок. А один из «маменькиных» сынков и вовсе умудрился нагладить стрелки по бокам. И смех, и грех…

Более удачливые пацаны успели пройтись, ознакомиться с расположением училища. Из содержания надписи на мемориальной доске, установленной на фасаде, выяснилось, что в здании, в котором им всем придется жить и учиться целых два года, когда-то бывал и танцевал граф Л. Н. Толстой.

Оказывается, до революции тут размещался институт благородных девиц. И будущий великий русский писатель весьма охотно посещал устраиваемые барышнями балы, халатно относясь к лекциям в университете, за что и был изгнан из его стен. Если бы его преподаватели знали, кем станет впоследствии этот нерадивый студент!

3

15 августа — незабываемый день, который навсегда останется в памяти у всех присутствовавших. Начальник училища со звездой Героя на парадном кителе торжественно зачитал Приказ о зачислении суворовцами стоящих на плацу мальчишек. Вот теперь уже точно все. Свершилось то, о чем так долго мечталось. Вчера еще было сладкой грезою, а сегодня уже стало реальностью. Отныне для них всех 15 августа — священный праздник — День Кадета. Таким он останется для них на всю жизнь.

Как и все в жизни, праздник отошел в прошлое. Начались суровые будни. Две недели напряженных занятий по физической подготовке, огневой, строевой и уставам. Шесть часов до обеда и четыре после. Доводящие до отупения тренировки в выполнении команд «Подъем» и «Отбой».

Не успели — повторить. Неправильно выполнили — повторить. Кто из них мог раньше подумать, что правильно и быстро заправить кровать — это целая наука? И со всех сторон постоянно назидательно звучит: «Не можешь — научим, не хочешь — заставим». Улыбающийся прапорщик Клинцов, получивший кличку «Цапель», с написанным на его лице ехидством, стоял с зажженной спичкой в руке.

Наверное, в эти мгновения он вспоминал о том, как издевались над ним, трусоватым по натуре, тщедушным и маломощным, «деды» в учебке, куда он случайно, больше по недоразумению попал из-за ошибки штабного писаря. Ох, и натерпелся он в те дни горя и унижения.

Ну, а теперь пришло его время за все воздать по заслугам. Что с того, что эти пацаны никакого отношения к тем мучителям и истязателям не имели…

Появились люди, сомневающиеся в том, что они правильно сделали выбор профессии, и написали рапорта. Их место тут же заняли те мальчишки, что, еще надеясь на какое-то чудо, до сих пор стояли за забором, с горящими глазами наблюдая за своими сверстниками в форме и погонах. Тем, у кого балл был повыше, повезло — произошел донабор.

— Привет всем, мужики! — счастливец кидал свои гражданские вещи на отведенную ему, безвременно осиротевшую койку. — Вот и мы…

Трудно было всем. Рэм держался.

Но было и очень интересно — каждый день узнаешь что-то новое и нужное. Хорошо помогала дружба с Витькой и Юркой, который попал в соседний второй взвод.

— Слушай, брат, помоги! — обращались они друг к другу в случае нужды.

Взаимопомощь и выручка всегда помогали в трудную минуту. Втроем было легче справиться с трудной задачей или бедой, чем в одиночку. Разделенное на троих уже не казалось столь страшным.

За короткое время воинские коллективы еще не успели сформироваться в полной мере. Воспитанники разбивались на отдельные кучки. Еще сильны были связи по принципу землячеств.

Местные — это мальчишки с расположенных поблизости республик. Много ребят было с юга России и Северного Кавказа. Южане наполовину оказались спортсменами, как правило, борцами или боксерами.

Тут уж точно поработал еще один критерий отбора — наличие спортивного разряда котировалось не меньше, чем высокий проходной балл. Достаточно было доказать свою принадлежность к тому или иному виду спорта, и место в училище было обеспечено.

Известным образом поступил и Алан Магомедов, собрал возле себя кучку гортанно говорящих ребят, которая попыталась подмять под себя других.

— Ты… вы… слушаться нас должны, — заявили как-то они.

Но этого у них не вышло — подмять всех под себя.

— Иди-ка ты, Алан, к себе в горы! — насмешливо прозвучало со стороны русскоговорящих южан. — Там тебя ждут твои козы…

Дело шло к драке, и горцы отступили.

К чести многочисленных представителей силовых видов единоборств именно к силовому разрешению различных споров и конфликтов они, как правило, избегали прибегать.

Возможно, это было одним из условий их поступления. И это их останавливало. За воротами все еще бродили желающие надеть черную форму с алыми лампасами…

Постепенно ребята привыкали к общению с новыми товарищами, которые по слепой воле распределения оказались их сослуживцами. Приходилось находить общие точки соприкосновения с теми, кто постоянно находился рядом, независимо от того, кто и откуда приехал.

Постепенно стали формироваться новые коллективы — воинские: в отделениях, во взводах, в ротах. В пацанах медленно просыпался и креп дух коллективизма, возникало чувство локтя товарища — то, чем всегда отличались выпускники суворовских училищ, первые из которых были основаны еще в далеком сорок четвертом году для того, чтобы пристроить сирот и сынов полков.

Страшная война подходила к победному концу, и надо было думать об их дальнейшей судьбе. Первоначально срок обучения составлял семь лет.

Естественно, что за такой длительный промежуток времени ребята крепко сплачивались, становились друг другу, как родные. Впоследствии училища сначала перевели на трехлетнее, а потом на — двухлетнее обучение.

Но заложенные самые первыми воспитанниками традиции остались и поддерживались офицерами-воспитателями, многие из которых сами когда-то вышли из таких же суворовских стен.

К ним относился и командир 4 роты подполковник Чигирь — мастер спорта по спортивной гимнастике, опытный командир и воспитатель. Ребятам было, с кого брать пример. Было, на кого равняться.

Наступило утро 1 сентября. Вернулись из отпуска десятиклассники, заносчиво гордые, с «высоко задранными вверх носами». Младшие воспитанники с затаенной в неокрепших юных душах тревогой ожидали приезда старших. Но ничего особенного не произошло.

Оказалось, что ползающие по углам, от одной кучки растерянных ребят к другой слухи о страшной «дедовщине», на самом деле, являлись плодом воображения пытавшихся набить себе цену парочки двоечников и их горячим желанием выдать желаемое за действительное.

Да, существовали некие неписаные правила, устанавливающие порядок взаимоотношений между курсами. Главное — всегда и во всем уступать дорогу старшим. В узком коридоре малыши, прижимаясь к стенке, пропускали строй «кадетов».

— В сторону! В сторону! — угрожающе шипели десятиклассники.

Не успеет кто-то вовремя уйти с дороги, его так толкнут сплоченными в монолит мощными плечами, что в следующий раз будешь крутить головой на все триста шестьдесят градусов, чтобы снова ненароком не попасть под этот стальной каток. В магазине и чайной выпускники, также пропускались вне очереди.

— Я тут еще вчера стоял, — нагло заявляли они и протягивали продавщице деньги. — Дайте мне то…

Позволить себе нарушить форму одежды — это тоже была привилегия старших. Согнуть кокарду или бляху, ослабить поясной ремень младшим категорически запрещалось. Рэм довольно быстро усвоил это правило на самом себе. Когда, слегка расслабившись, позволил себе совсем чуть-чуть согнуть кокарду на шапке, чтобы та, проказница, находилась ровно по центру и не крутилась, как кокетливая девица на своем первом званом балу, незамедлительно получил кулаком в лоб, приобретя столь ценные познания и заодно выровненную кокарду.

— Вопросы есть? — верзила ехидно улыбнулся.

— Нет, — мотнул Рэм головой, сосредоточенно следя за расплывающимися перед глазами кругами.

Но скоро у большинства десятиклассников нашлись земляки на первом курсе, а земляк — он, к слову сказать, и в Африке земляк. Как же его можно обижать? Наоборот, его надо защищать. Почти каждый младшекурсник, почему-то оказался чьим-то земляком.

Получилось, что доказывать свое превосходство оказалось практически не над кем. «Ты это… мой брат не трогай, да!» — возмущенно тыкал пальцем в грудь своего сокурсника недавний житель высоких гор, вставая грудью на защиту своего земляка, такого же чернявого и горбоносого. «Ладно, Алан, но и ты, в свою очередь, наших не тронь…».

За пределами родных стен все становились на защиту друг друга — это была уже одна большая и сплоченная воедино семья. Местные ребята опасались задирать парней в черной форме с алыми лампасами на брюках. Город еще хорошо помнил, какое побоище произошло на остановке трамвая у сквера Л. Н. Толстого.

А дело было так:

Как-то два суворовца возвращались из увольнения и были уже рядом с училищем, когда к ним пристала и стала избивать местная подвыпившая шантрапа.

Воинственный клич: «Наших бьют!» поднял на ноги всех свободных. Хулиганы попытались укрыться в салоне вагона пятого трамвая. Недолго думая, вагон окружили, раскачали и повалили набок. Пассажиров доставали из вагона по одному и проводили профилактическую работу. Может быть, кому-то досталось и зря.

Но в ожесточенном пылу боевых действий не всегда находится время, чтобы обстоятельно разобраться в том, кто прав, а кто виноват. После этого все организованно вернулись на свои обычные места.

Традиционно «ничейной» полосой считался ЦПКиО имени Горького, находившийся по соседству с училищем и отделенный от него оврагом.

Когда-то и там произошла похожая история, повторения которой, кажется, никому не хотелось. Кроме того, в городе на помощь всегда могли прийти курсанты танкового и инженерного училищ. Это тоже были свои. Своего рода войсковое товарищество…

4

Начались плановые занятия…

Обычная школьная программа плюс усиленная физическая подготовка и военные предметы. Знания давали основательные и за подготовку спрашивали строго. После первых контрольных сразу стало видно, кто чего стоит. Кто поступил, благодаря своим хорошим знаниям, а кто — оказавшись хорошим спортсменом.

Ну, а кто-то попал в эти стены при помощи родственных связей. Вместе со всеми учились родные и близкие членов Политбюро, министров, начальников с большими звездами на погонах, а также отпрыски влиятельных особ. Но легкой жизни никому не обещали…

— Если кто-то из вас наивно полагает, — с затаенной усмешкой в красивых миндалевидных глазах заверила их на самом первом уроке по русскому языку преподаватель Анна Владимировна, — что в совершенстве знает мой предмет, то я сейчас постараюсь доказать вам обратное.

И слов своих она на ветер не бросала. Выдала на первом же диктанте текст такой сложности, будто имела дело со студентами филологического факультета МГУ, и все работы запестрели красными галочками подчеркнутых ошибок. От двадцати и до тридцати — это еще считалось, что даже неплохо. Рекордсмен взвода насчитал в тот раз у себя в тетради семьдесят две ошибки. И им был…

Много душевных сил, личного времени потратил Рэм, помогая подтянуть успеваемость своему товарищу и подчиненному Эдику Панченко. Но все его попытки закончились безрезультатно. После второй четверти у Эдика образовалась много «непогашенных» задолжностей.

А по одному, всем им известному, Положению — три «двойки» и документы на отчисление на стол. Когда воспитанники вернулись, отгуляв зимние каникулы, Эдик, как ни в чем не бывало, улыбаясь, встречал их в казарме. Лишь после целой кучи дотошных вопросов выяснилось, что скромный юноша, приходится племянником жене Начальника Генерального штаба Министерства Обороны.

Да, долго же конспирировался и маскировался под простого смертного их тихий товарищ.

— Эдик, что ж ты раньше-то молчал? — укоряли его друзья. — Мы же за тебя переживали, волновались…

В отпуске ночами не спали. Сытный и лакомый кусок в горло не лез. Им-то хорошо, а их товарищу…

— Так я это… того… — «герой дня» смущенно потупился, — не люблю я это… про это… словом… говорить…

Ну да, чего понапрасну «понтариться» чужими заслугами, пока своих еще нет никаких, только позорить имя видного человека.

Чтобы воспитать из ребят не только образованных, но и культурных людей ввели дополнительные дисциплины: этику и эстетику. Учили манерам поведения в обществе, нормам морали и права, прививали любовь к искусству, тягу к прекрасному. С большим интересом посещались уроки бальных и современных танцев.

Особое внимание уделяли изучению иностранных языков. Но куда же пойдет будущий выпускник без настоящего знания родного русского языка? Видно совсем не зря опасался Рэм, что все его познания в этой области недостаточно глубоки.

Первые же диктанты показали, что у подавляющего большинства ребят существуют немалые пробелы в знаниях, возникшие в результате низкого и некачественного уровня преподавания этого предмета в школе.

Чему может, спрашивается, научить детей учитель словесности, если сам не знает, где надо писать два «н» в прилагательных и причастиях, а где только одно. Если преподаватель высшей категории на доске пишет: «пинул», а не «пнул», и с пеной у рта доказывает свою правоту.

Если большую часть своего урока занимается демагогией, как следствие, не успевает изложить весь материал урока и все задает «на дом»…

— Товарищи суворовцы! — объявляла преподаватель. — Сегодня мы пишем диктант. Убрать все лишнее со столов.

Если с простыми, адаптированными текстами все, в основном, как-то справлялись, то стоило отойти от школьной программы чуть в сторону, как начинались большие проблемы, о которых их с самого первого дня предупредила Анна Владимировна, суровая красавица, в которую все поголовно были, кажется, влюблены. Сидели на уроках, украдкой кидали томные взгляды и вздыхали.

Правда, тайным воздыхателям приходилось еще хуже, витая в облаках, они многое пропускали, следующие диктанты писали еще хуже.

— Сдать тетради! — как удар хлыстом, следовала команда.

Но трудно было тем, кто со всем вниманием слушал женщину с невыразимо красивыми миндалевидными глазами, удивительно узкой талией восемнадцатилетней девушки, очаровательным голосом. Старающийся изо всех сил Рэм о пятерке в те дни даже и не мечтал, получить твердую четверку, и то было бы хорошо.

— Эх! — тяжко вздыхал он, разбираясь с очередным упражнением. — Грехи наши тяжкие…

Это потом уже у преподавателей начались игры в любимчиков. Не попал в их число — оценки «отлично» уже не видать. Обидно было Рэму. Чувствовал, что знает, по крайней мере, не хуже своих же друзей: Юрки Кускова и Витьки Безрукова. Но, видать, фамилия его своим происхождением слегка подкачала. Даже русские этот язык в совершенстве не знают. Куда уж там им, нерусским. Как-то Анна Владимировна выразилась:

— Мы сами свой язык до конца не знаем, куда уж вам, татарам да…

Потом женщина, осознав, что сказала явно не то, спохватилась, но было уже поздно. Слово — не воробей, вылетит — уже не поймать…

Но… «не суди, и сам судим не будешь…».

Просто ему не надо обращать на это внимание. Делать вид, что так все и положено. Надо научиться прощать.

С началом зимы училище начало превращаться в «цирк на льду». Виной всему стали занятия по лыжной подготовке. Если местные ребята еще были как-то знакомы с таким способом передвижения по местности, то южане, видевшие это разве что только в кино или по телевизору, понимали слова «бег на лыжах» буквально дословно.

— Побежали! — вскидывались вверх лыжные палки.

Многие не скользили, отталкиваясь, на лыжах, а, действительно, пытались бежать, смешно подпрыгивая вместе с плохо прикрепленными к их ногам «деревяшками». А те упрямцы почему-то не хотели сами двигаться вперед, все время крутились, то расходясь, то перекрещиваясь. Выходили парни на лыжах, а возвращались «на дровах» или с ними в руках. А так как училище стояло у реки, то и трассы проходили по ее застывшей поверхности.

— Рота, подъем! Выходи строиться! Форма одежды №3…

Старшина Георгиевский поторапливал сонных еще ребят.

Утро вместо зарядки начиналось с лыжной пробежки. Два раза в неделю после обеда проходили тренировки. И завершалось все в воскресенье кроссом на время. Подполковник Чигирь лично выводил всех своих питомцев на старт трассы длиной в десять километров. Дистанция бега проходила вдоль речного берега, повторяя все его изгибы, затейливо рисуя полупетли, потом делала полукруг, поворачивая в обратную сторону, и, описав неровную кривую, заканчивалась там, где начиналась.

Южане, трезво оценивавшие свои силы, хорошо понимали, что в отведенное на это время все десять километров им не пройти, и пытались всеми возможными способами сократить этот маршрут.

Кто-то срезал одну полупетлю за другой. А кто-то, стартовав и пройдя с километр по лыжне, сходил с нее, перебирался на противоположную сторону и, снова встав на лыжи, с мужественным видом финишировал, высунув от усердия язык, желая показать всем, как трудно ему далось преодолеть эту нескончаемую дистанцию.

— Я смог! — победно вскидывались вверх обе руки. — Я победил!

Существовавший риск попасться стоил того. Тот, кто не укладывался, автоматически исключал себя из списков желающих сходить в увольнение. А там все радости огромного города.

Выходцы с Юга России взрослели в силу некоторых причин несколько раньше своих сверстников с Севера страны. Их уже тянуло к девочкам. Никто, конечно, не хотел лишать себя такого удовольствия. А потому-то многие и прибегали к всевозможным уловкам и хитростям.

Но вот, к радости многих, снег растаял, и пришел конец мучениям участников ледового представления.

Пришла весна, и весь личный состав училища стал готовиться к преодолению новых испытаний. Неотвратимо надвигалась всесторонняя инспекция Министерства Обороны, какой не было уже больше десяти лет. Суворовцы ходили с не проходящим со временем недоуменным вопросом в глазах: «За что именно нам выпало такое наказание?».

Проверка такого уровня, как правило, начинается со строевого смотра, и к нему начали усиленно готовиться. Но оказалось, что у большинства второкурсников шинели по тогдашней моде были «подрезаны» выше колен, в то время, как расстояние от пола до подола не должно было превышать тридцать два сантиметра. А там наблюдались все сорок — сорок пять.

— Да ты линейку не так держишь! — неподдельно возмущался хозяин оказавшегося куцым имущества.

— Тут ее как ни держи… — хмыкали ему в ответ. — Приплыл ты, брат…

Военное училище стало напоминать потревоженное осиное гнездо. В конце концов, выход нашли. Чьи-то шинели, намочив, растянули до нужной длины. А кому и это не помогло, пришлось дошивать полоски определенной ширины, искусно маскируя шов. Как говорится, голь на выдумки хитра.

— Фу, зараза! — вытирал лоб суворовец, освоивший профессию портного.

Строевой смотр училища прошел ни хорошо, ни плохо. Трюк со штопаными шинелями прошел. Где было совсем уж явно заметно, ссылались на то, что некоторые акселераты за два года сильно уж выросли.

— Пришел к нам два года назад цыпленком, — «удивлялись» командиры. — А сейчас-то просто орел!

По выбору комиссии отдельные взводы сдавали зачеты по предметам обучения. Старшекурсники защищались и по разделам военной подготовки.

Во время проверки Рэм в первый раз за все время обучения в училище написал контрольный диктант на пятерку. Наверное, думалось ему, проверяющие были не в курсе того, кто из проверяемых ходит в любимчиках у преподавателей, а кто нет.

Наконец-то, дотошная комиссия уехала, все облегченно вздохнули, и жизнь потекла по обычному распорядку, плавно подойдя к переводным экзаменам, после которых по учебному плану начинался выход на полтора месяца в полевые лагеря.

5

Пролетели переводные экзамены. Их сверстники в школах давно уже разбежались на каникулы, но у них своя, особая программа.

На пороге встал первый в их жизни полевой выход.

— Первое отделение на вещевой склад! — бодро командовал заместитель командира первого взвода Жора Васильев. — Второе на…

Два дня усиленно готовились, получали на складе боевое штатное оружие, осознавая всю серьезность наступившего момента, подгоняли и переодевались в полевое обмундирование.

— Рота, получить оружие, разобрать вещмешки, выходи строиться!

Построение на плацу. Заместитель начальника училища зачитал приказ о совершении марша по маршруту такому-то… в пешем порядке. Вещмешок, набитый до отказа, висит за плечами, на плече — тяжеленный автомат АК, даже не АКМ, не говоря уже про миниатюрный АКСУ, на голове — каска, сзади болтается саперная лопатка, справа спереди на ремне висит подсумок с магазинами для патронов, слева — штык-нож. Короче, полная экипировка солдата-пехотинца — настоящая «советская военная угроза».

— Мужики, а я не дойду! — шутливо присел Рим Абдуллин.

Наверное, чтобы поднять настроение своим товарищам.

— Дойдешь! — Бахтин Сережа втолкнул своего подчиненного в общий строй. — Не дойдешь, мы тебя по запчастям донесем…

Дошли…

Началась максимально приближенная к боевой походная жизнь. Утром подъем по «Тревоге», марш-бросок с полной выкладкой с выходом на войсковое стрельбище.

Практические занятия по разборке и сборке автомата, отработка выхода на огневой рубеж, выполнение команды «К бою!», изучение порядка выбора точки прицеливания, и самое главное — практическое выполнение упражнений контрольных учебных стрельб из автомата. Потом, после обеда, что не всем нравилось, долго и нудно — чистка оружия.

— Ну, и что, хохлы, на меня прищурились?

И снова торжествующая и зловещая улыбочка прапорщика Клинцова с куском трепещущей белоснежной матери в руке. Проведет он пальчиками по деталям разобранного автомата, победно прищурится, обнаружив небольшое потемневшее пятно. Не принимается, незачет…

Особый интерес вызывали полевые занятия по тактике. Сколько десятков километров они прошагали и пробегали, перестраиваясь из походного строя в развернутый и обратно, разворачиваясь в неровную цепь и заново смыкаясь, наверное, никогда уже не подсчитать. Идти ровной цепью, соблюдая равнение и выдерживая установленные интервалы между отдельными бойцами и отделениями, не так легко, как это может показаться с первого взгляда.

— Подтянись! Не отставать! — командой подбадривает их командир взвода.

Опытный наставник по пути объясняет отличия в действиях наших солдат и американских. Наше мотострелковое отделение, наступая в пешем порядке, действует сообща. А американские рейнджеры, как правило, атакуют врага одной группой при огневой поддержке второй, чем во многом и объясняются несоизмеримо высокие по сравнению со старослужащими потери новобранцев во второй мировой войне. Молодняк вынужден идти в первых рядах, прикрывая своей грудью стариков, которые явно отсиживались за спинами первых, не желая рисковать своими жизнями. Что ж, страна с давно устоявшейся демократией. Прав тот, у кого больше прав…

…Первый мотострелковый взвод, в составе которого действовал Рэм вместе со своим отделением, вел наступление на отступающего противника, когда по нему был открыт шквальный огонь со стороны находящейся впереди небольшой высотки.

— Первый взвод, ложись! Окопаться! — звучит команда командира взвода майора Шибецкого.

— Первое отделение, ложись! — громким перекатом дублирует команду командир первого отделения Сережа Бахтин.

Справа от него камнем падают на землю Марат Акчурин и Ринат Аюпов. Леша Абашев и Эльмир Асадуллин пристроили ручной пулемет в небольшой канавке. Рим Абдуллин со снайперской винтовкой занял позицию чуть сбоку от своего командира. Слева прикрывали снайпера Витя Артимошин и Женя Белоусов.

Через минуту-другую Петр Александрович обходит залегшую цепочку стрелков, указывая при необходимости, где целесообразнее всего занять позицию для стрельбы:

— Левее возьми. Сектор обстрела будет больше…

Выполняя команду командира, пехотинцы приступают к отрывке окопов для стрельбы лежа по всем правилам военного искусства, устроившись на левом боку, не поднимая головы и орудуя одной малой саперной лопаткой.

— Вот черт! — ругнулся Серега Гончаров, тыкая лопаткой по камням.

Кому-то повезло — почва песчаная. Другому не очень — земля вся каменистая. А кто-то упал прямо на дороге, укатанной танками, и, озираясь по сторонам, пытается ужом уйти туда, где грунт помягче.

— И чего я, блин, таким длинным уродился! — тихо посетовал Андрюша Введенский, пытаясь окинуть взглядом свою долговязую фигуру.

Тому, у кого рост всего метр с кепкой, и рыть надо намного меньше. А ему — копай и копай окаянную ямищу под себя…

— Не все коту масленица… — философски заметил паренек невысокого роста, Леша Гарбарь.

В кои-то веки и рост помехой оказался. Хотя, кому и как. Витька-то Безруков больше молчит, сопит, но ковыряется. Рядом с ним примостился и изображает из себя землеройного крота Ринат Гайнутдинов.

— Давай-давай, не ленись! — весело подсмеивался над товарищем Сережа Бутко, ловко орудуя лопаткой, словно родился на свет вместе с нею.

— Разговорчики! — строго одернул своих подчиненных командир второго отделения Александр Кателевский.

Прошло полчаса, и окопы в основном готовы, можно передохнуть перед дальнейшим броском вперед. Однако желанная команда все никак не звучит. Приходится усовершенствовать занимаемые позиции, углубляя их и приспосабливая для стрельбы поначалу с колена, а затем и стоя.

— Не лежать! Не сидеть! Не стоять! Рыть окопы в полный профиль!

Ожидаемые с минуты на минуту подкрепления вовремя не подходят, застряв где-то далеко в нашем тылу, и, получив приказ, мотострелковый взвод переходит к долговременной обороне, соединяя отдельные окопы-ячейки непрерывными траншеями, ходами сообщения, оборудуя ровики для укрытия личного состава.

— Да, встряли мы тут ребята… — тяжело вздохнул Рим Абдуллин.

— Тяжело в ученье — легко в бою… — поучительно кидает Бондаренко Игорь, их комсомольский вожак.

За работой проходит день за днем. Только с погодой им не очень-то повезло. Лето выдалось дождливое и холодное. Как назло, палатки в их городке старые и все в мелких дырках. Как дождь, так и текут. Внутри сыро, портянки не просыхают.

Но народ не жалуется.

«У природы нет плохой погоды. Каждая погода — благодать…»

Упорно терпит и отсчитывает дни, оставшиеся до конца, отмечая каждый прошедший день забитой по давней традиции в ствол дерева стреляной гильзой от автомата. Таков обычай. А традиции здесь чтят…

6

Невыносимо долго поначалу длился каждый час. Проходил день. Пробегали недели. Пролетали месяцы. И вот первый год учебы завершился. Вновь испеченные «кадеты» разъехались в отпуск. Вернулись все из дома отдохнувшие, набравшиеся свежих впечатлений, готовые с новыми силами и дальше грызть гранит науки.

За эти недели словно повзрослели, появилось сознание того, что они уже на выпускном курсе. Теперь уже они сами гордо поглядывали на тех, суетливо снующих по городку, явно чем-то напуганных девятиклассников. История повторялась, только на новом витке…

Довольно скоро Рэм и его товарищи ощутили на своих плечах возросшую ответственность. Сводной «коробке» барабанщиков, составленной из выпускных рот, доверили своим прохождением открывать парад, посвященный очередной годовщине Октябрьской революции в городе Куйбышеве. Так же, как и в Москве, военный парад на Красной площади открывает ротная коробка барабанщиков военного музыкального училища.

Огромная страна готовилась к великому празднику, а партия — к открытию очередного 26-го съезда КПСС, на котором стареющий Генсек собирался докладывать о новых успехах в деле строительства коммунизма, по дороге к которому они где-то, по всей видимости, сильно подзадержались.

Все еще помнили обещания Никиты Сергеевича о том, что примерно к восьмидесятому году страна уже будет жить при коммунизме. Да, видать, он сильно ошибался, за что и был снят со всех постов своими соратниками и благодарными учениками.

Никто не мог точно сказать, сколько еще надо будет идти им всем по пути к светлому будущему. Но пока, наверное, в ожидании этого чуда одна из самых богатых республик России ввела у себя продуктовые карточки. Почти как в войну. Полки магазинов опустели. В некоторых из них еще можно было воочию увидеть на прилавках мясо, колбасу и масло, но отовариться можно было только при наличии талонов на руках. Нет местной прописки — значит, нет и карточек.

Постоишь, посмотришь и пойдешь дальше…

В миллионном городе работало всего несколько пельменных, у которых всегда выстраивались «километровые» очереди. Зато почти на каждом углу открылись небольшие блинные. Хлеба и муки в стране пока еще хватало. Впрочем, пшеницу завозили с Канады…

Никак не мог Рэм понять, отчего так получается.

Если, к примеру, у них в районе успешно выполняли и перевыполняли принятые на себя повышенные обязательства до двух десятков колхозов и совхозов, то куда же девалась вся производимая ими продукция?

Где же все-таки находятся они, бескрайние закрома, в которых хранились все их богатства? И почему у них кофе в продаже нет, а на столе для дорогих гостей у каждой хорошей хозяйки всегда найдется?

Что-то, видно, неладное творилось в государстве, где на словах все для народа, а на деле у этого самого народа ничего нет, кроме очередей: на квартиру, на машину, на телефон, на мебель, то есть практически на все необходимое в повседневной жизни.

В сознание вдруг начинало закрадываться крамольное сомнение, что у некоторых руководителей их страны слова начали подменять дело, а очковтирательство стало входить в норму жизни. Неважен сам метод — главное результат. Или действуй по принципу: после меня — хоть потоп.

Нужны примеры? Да их, хоть отбавляй. Куда только ни посмотри…

Спорт в суворовских училищах находился на одном из самых почетных мест. Полтора года Рэм в составе сборной команды по лыжам готовился к Спартакиаде суворовских и нахимовских училищ, проходящей один раз в два года. На этот раз зимний праздник спорта проводился в Свердловске, где, кроме самих хозяев, собрались спортсмены из обеих столиц, Киева и Минска, Калинина и Уссурийска. Приехала на Урал и команда Рэма.

Седой Батюшка-Урал с первого же дня поразил своими небывалыми морозами. Деревянные лыжи не выдерживали низких температур и с оглушительным треском ломались, потеряв всю свою гибкость и упругость. Приходилось их срочно подклеивать, самим производить посильный ремонт. Пластиковые лыжи они берегли как зеницу ока…

— Только на гонки! — безапелляционно заявил майор, начальник команды.

Организация самих соревнований была отменная. Трассы всесоюзного уровня. К таким условиям ребята были непривычны. Откуда в городе на берегу Волги могли взяться крутые горки.

— Есть на Волге утес! — хмыкнул Витька Безруков, почесывая в затылке.

А здесь… бегут-бегут в подъем, сбивая вчистую дыхание и загоняя пульс под небеса, и вот она заветная вершина. Складываются, пригибаясь к коленям, в надежде отдохнуть и хоть немножко отдышаться. Да не тут-то было. Спуск оказывался таким крутым, что это было не самым лучшим временем для расслабления.

— Ой, мамочки! — картинно развел руками Игорь Петров. — Ой, держите меня! Улечу!

Чуть кто зазевается, так его подкинет, что потом мало не покажется. Лицо в снегу, перед глазами круги бегают, и никакого желания бежать куда-то дальше.

— Говорила мне мама, чтобы ехал я на юг…

Но надо вставать, положение обязывает. И встают, проклиная все на свете, особенно тот день, когда в первый раз встал покататься на лыжах, и, стиснув зубы, карабкаются на новую гору…

— Надо больше каши есть! Надо больше каши есть…

Но только сами гонки показали всем нечто непонятное. Хозяева с такой скоростью гоняли по сложным горным трассам, что Рэм невольно думал о возможности явных подстав.

— Лихо девки наши пляшут… — скептически качал он головой.

Ну, не может, пусть даже очень одаренный парнишка их лет показывать такие результаты. Ладно, один вундеркинд нашелся. Но чтобы вся команда? Пусть его извинят, но так не бывает.

«Может быть, у нас инвентарь и не самый лучший, и слегка устаревший, — крутилось в голове у Рэма, — но столичные команды экипированы не хуже свердловчан, однако мы с ними соревнуемся на равных». Эти вопросы волновали и мучили не только его.

— Да не переживайте вы так, ребята, — успокаивал их опытный и много повидавший на своем веку тренер. — Это обычная практика, — продолжал он с иронической усмешкой на губах. — У себя хозяева с блеском выигрывают, а следующие соревнования обязательно провалят. Потому что там их, если что-то не так, быстро выведут на чистую воду…

Поэтому туда они поедут уже с собственными воспитанниками и покажут свой собственный потенциал. Хозяева у них просто не могут не выиграть. Но это все хитрые игры вышестоящих начальников. И их это пока не касается. Пропустить вперед хозяев и три столичные команды они еще могут. А вот проигрывать остальным было бы нежелательно…

Поставленную тренером задачу ребята с честью выполнили, даже заняв в одной из гонок призовое второе место, чем немало удивили всех остальных и заставили относиться к себе с уважением. Ходили именинниками, а соседи-соперники поглядывали на них уже с некоторой опаской.

Спорт спортом, а учеба учебой. Будущие курсанты высших военных училищ настойчиво и усиленно занимались методической подготовкой, готовя себя к будущей командирской деятельности.

Как научиться четко и грамотно командовать?

Вопрос был не из самых легких. Рэм, постоянно исполняя обязанности командира отделения, пытался нащупать свой, только ему одному присущий стиль руководства подчиненными.

У каждого человека, конечно, своя дорога в жизни. В последнее время Рэм почувствовал, что его пути стали вдруг расходиться с дорожками своего закадычного друга Юрки. Все между ними было хорошо, пока новый командир второго взвода не назначил Кускова своим заместителем.

С этого дня дела пошли не так, словно между ними пробежала черная кошка. Юрка начал трактовать некоторые положения устава чересчур однобоко. Выходило, что командир, то есть в данном конкретном случае он, всегда прав. Рэм как-то попытался поговорить с другом:

— Юра, послушай, нельзя же так жестко относиться ко всем сразу. Если ты что-то сказал, то на этом проблема закрылась сама собой. Мне кажется, что к некоторым вопросам службы не мешало бы подходить как-то человечнее, что ли. Вот, если парень не может сегодня заступить в наряд? Болен он чем-то, не в настроении — письмо из дому получил не совсем хорошее. Надо же в этом сначала разобраться. А ты ему сразу: «По графику — ваша очередь!» и точка. Или же взять твое коронное выражение: «Я так решил и все!». А что все-то? Проблема же осталась нерешенной. Может быть, ты, и на самом деле-то, не прав. Выслушай человека, подумай. И, если надо, измени свое решение. Ты же не крокодил, что только вперед ползет, а ходу назад не приемлет. Будь, пожалуйста, чуточку погибче. Надо в каждом, прежде всего, видеть живого человека, а не штатную единицу из списочного состава…

— Нет, — Кускову явно не нравилась тема разговора, — если решение принято, то менять его уже нельзя. Это подрывает авторитет командира. У подчиненных подспудно возникает провокационная мысль о том, что любой приказ можно оспорить, начинаются просьбы, уговоры, пререкания…

— А если человек, действительно, не может?

Друг нахмурился, набычился, выкатил ставшие жестоко-безразличные ко всему серо-зеленоватые, помутневшие от злости глаза.

— В армии нет слова «не могу». Существует четкий и ясный ответ «есть».

Чуть наклонив голову вбок, Рэм многозначительно прищурился:

— Но если приказ отдан заведомо неправильно?

— Командир не может ошибаться, — уперся на Юрка своем. — В армии командир всегда прав…

И баста! Разговор окончен.

— Да ты, Юра, мне тут еще про статью первую дисциплинарного устава расскажи, — Рэм кисло улыбнулся и внимательно посмотрел на закусившего удила друга. — Ту, где написано: «Командир всегда прав» и статью вторую — «…. если командир не прав, смотри статью первую», где ясно сказано, что командир всегда прав.

Стало видно, как их разговор все больше и больше начинал раздражать Юрку, в последнее время отвыкшего от того, что кто-то ему возражал.

— Не надо меня учить, — Кусков решил перехватить инициативу. — Ты у нас еще до сих пор командир отделения, а я…

— Ну да… — ответил Рэм с усмешкой на губах.

Сильный ход. Как же, за последние полгода его дружок умудрился сделать головокружительную карьеру, землю роет, лишь бы выслужиться…

— Да где уж нам до вас. Извините меня, товарищ старший вице-сержант, — с немалой долей иронии в голосе поддел его Рэм.

— Товарищ вице-сержант! — Кусков аж взвился. — Как вы разговариваете со старшим по званию и по должности?

— Да иди ты… куда… сам… знаешь… — Рэм болезненно поморщился, отошел в сторону, от греха подальше.

С этого дня дружба и пошла на убыль. Спесь и зазнайство не лучшие качества в отношениях с друзьями. Рэм вспоминал прежнего Юрку, и на ум приходила пословица: «…хочешь узнать человека — дай ему власть». Она способна придать новые силы, раскрыть все самые лучшие качества. Но и она же, коварная, способна исподволь развратить человека, поднять в нем и вытолкнуть наружу всю его подлую сущность, все, что есть в нем не самое лучшее. К сожалению, почему-то чаще всего так и происходит.

По мнению Рэма, наличие у командира определенных прав должно в свою очередь накладывать на него и определенные обязанности по их применению.

Принимая решение, необходимо учитывать, какие последствия оно может повлечь за собой. Обладая дисциплинарной властью, следует использовать ее так, чтобы не нанести своими действиями вреда другим, руководствуясь принципами разумности и справедливости.

Трио друзей распалось. Остался один Безруков, член их давнейшей компании «отличников».

— Не стоит обращать внимания на Юрку, — как-то видя переживания Рэма, высказал Витька свою точку зрения.

— Может быть, ты и прав, — неуверенно пожал плечами Рэм. — Только не могу я так. Сколько всего вместе пережили! По сути, с первого дня дружим. Раньше все свободное время возле нас крутился. Шагу без совета нашего ступить не мог. А теперь к нему просто так и не подойдешь…

— А это у него все признаки «звездной» болезни нарисовались. Сначала он не попал вместе с нами в лыжную секцию. Это его, наверное, обидело. Потом его новый командир назначил своим замом, наделил самыми широкими полномочиями, отдав ему часть своих прав. Когда простому пацану постоянно внушают, что он лучше других, что он избранный, как тут, действительно, в это не поверить. Вот Юрка и загордился, задрал нос. Но, мне кажется, со временем это у него пройдет.

В ответ Рэм задумчиво покачал головой:

— Не знаю… как бы это все ему не вышло потом боком. Вся его власть держится, пока рядом находится штатный командир. А что Юрка будет делать в его отсутствии? Одними криками поставленную задачу не выполнишь, и сама по себе она тоже делаться не будет.

— Что так, то так, — согласился Витек. — Но пока-то все его действия полностью удовлетворяют взводного. Вон, как он поддерживает своего зама и тянет на экзаменах. Точно получит Юрка золотую медаль по окончанию, хотя уровень его намного ниже нашего с тобой. До сих пор перед контрольными по математике к нам бегает за решениями… На это у него совести-то хватает. Подходит, как ни в чем не бывало: «Витек, помоги, что-то нам тут не так объяснили».

— Я ему и говорю: «А ты у Рэма спроси, он в этом больше меня шарит». Так он, вроде, как и не слышит этого.

— Зато его наша русичка просто обожает, — Рэм невольно нахмурился. — А мне выше четверки даже и не светит.

Черт, а так хотелось быть не хуже остальных!

— Все равно все знают, кто из вас чего стоит. Да и стоит ли из-за этого так сильно расстраиваться? Думаю, что в первую пятерку лучших выпускников роты мы с тобой как-нибудь, да попадем…

А все остальное к этому постепенно приложится.

— Экзамены покажут, — осторожничая, произнес Рэм.

— Думаю, что там, — рот у Безрукова разъехался в веселой улыбке, — особо больших проблем не возникнет. Папашки некоторых уж постараются. Все заранее достанут: и варианты контрольной, и темы сочинений.

Время показало, что Витя, конечно, оказался прав. Накануне письменного экзамена по математике оба варианта заданий лежали перед Рэмом на его столе.

— Мы свое дело сделали, — весело отрапортовал один из «сыночков». — Дело за вами, спецами…

Конечно же, по тому принципу: «кто и на что способен». Рэм и Витька переглянулись, сели подальше друг от друга, все самостоятельно перерешали и только потом сверились. Все ответы сошлись один к одному.

— Как в аптеке, — довольно воскликнул Безруков.

— А кто-то бы еще сомневался, — хмыкнул «сыночек». — Живем, хлопцы…

Результаты совместной работы были оперативно размножены и отданы всем желающим. Особенно тем, кто не был уверен в собственных силах. Но учителя тоже были начеку.

— Товарищи суворовцы, — строго предупредила их преподаватель по математике за полчаса до начала экзамена. — До меня дошли сведения, что у вас на руках имеются варианты контрольной, — тут она посмотрела в сторону двоих спецов. — И некоторые из вас уже постарались. Так вот, чтобы у кое-кого не возникли определенные иллюзии, я вас всех сразу предупреждаю: поставить пятерки всем без исключения никто не позволит. Если не хотите переэкзаменовки, то будьте добры написать каждый по своим силам, делая столько ошибок, чтобы получить свою соответствующую оценку. И не надо сдавать работы через пятнадцать-двадцать минут после начала. Сидите не меньше сорока минут. Понятно вам?

— Да-а, — хором ответили весело переглядывающиеся выпускники.

Получив четверку по сочинению, Рэм нисколько не удивился. Ну, не совпадали его и русички взгляды на русскую литературу. Ничего тут не поделать…

— Жалко, что мы с Пушкиным вместе не живем, — пожал он плечами.

Может, в таком случае Александр Сергеевич и смог бы их рассудить, с Анной-то Владимировной. Что и когда их поэт хотел сказать…

Самым неожиданным образом аукнулись пропуски занятий из-за тренировок и соревнований. Неожиданный «прокол» случился на экзамене по физике. По закону подлости попался билет с вопросом по теме, которую он пропустил во время Спартакиады, а в процессе подготовки к экзамену просто выпал из его поля зрения. Материал пришлось усваивать в ходе ответа на пару с экзаменатором. Хорошая общая подготовка позволила с честью выйти из этой нелегкой ситуации, но, разумеется, уже не без некоторых потерь. Пятерка из рук ускользнула.

Обидно, конечно, когда остальное все знает, как свои пять пальцев. Снова Рэм убедился в том, что любой экзамен — это обыкновенная лотерея.

— Что такое тотально «не везет» и как с ним бороться, — вздохнул Рэм, пожимая обескураженным плечом.

А с астрономией так и вообще анекдот получился. По расписанию на изучение этой дисциплины был всего один час в неделю.

Надо же было так получиться, что поставили им астрономию именно в субботу, когда в этот самый день, как правило, проходили все городские соревнования, на которые приглашалась и сборная училища по лыжам. На предвыходные дни пришлась череда весенних праздников.

Когда учительница подсчитала количество посещенных им занятий, то оказалось, что за год Рэм побывал всего на четырех уроках.

— Четыре урока — четверка. Было бы пять уроков — была бы тогда пятерка, — грустно пошутил Рэм.

Однако сильно расстраиваться из-за этого не стоило. Как найти Полярную звезду он знал и до этого. Этого для ориентирования на местности вполне достаточно. А лететь к звездам или же вести прицельный огонь по ним он и не собирался. Какая, следовательно, разница, сколько до какого-то созвездия парсеков или же сотен тысяч световых лет…

Приближался день заседания Мандатной комиссии, по результатам которой и должно было определиться, где выпускники будут продолжать свое обучение уже в высших военных училищах.

Вся система обучения и воспитания в училище была направлена на то, чтобы подготовить из своих воспитанников будущих курсантов командных военных ВУЗов, способных выполнять обязанности младших командиров. Поступать в инженерные училища считалось не совсем престижно или, правильнее сказать, неперспективно.

У флота были свои питомцы — нахимовцы. Несколько мест давали пограничники. Идти в летчики не советовали — легко могли возникнуть проблемы с повышенными требованиями к здоровью. Заново переделывать направление к тому времени будет уже поздно, и как результат отчисление.

Считай, что год пропал. Значит, на следующий год — поступление уже на общих основаниях со сдачей вступительных экзаменов.

А так суворовцы-выпускники зачислялись в высшие училища без всяких предварительных испытаний за исключением инженерных пятигодичных. Из-за этого-то и не хотела идти туда основная масса, не желая подвергать себя новым проверкам на знания.

Да и высшее руководство их настоятельно советовало поступать только в командные училища. Вообще-то, существовали и другие — элитные заведения.

Только были они не для простых смертных. В разнарядке, присланной для распределения выпускников, таких в общем списке не наблюдалось. Вот тому небольшой пример.

Взвод готовился к последнему экзамену.

— Суворовца Панченко срочно к начальнику училища, — неожиданно поступила команда, и привела всех присутствующих в недоумение.

Но ответ пришел быстро, и принес его сам довольно улыбающийся Эдик.

— Это дядя звонил, спрашивал, куда я намерен идти учиться дальше, — спокойно, как ни в чем не бывало, поведал племянник.

— А ты что, ты…? — понеслись со всех сторон заинтересованные вопросы.

— Да он это… предлагал мне Краснодарское шифровальное, а я отказался, — а у самого рот до ушей от простоватой улыбки.

— Зачем? — недоумение так и завибрировало в воздухе.

— Там это, чтобы учиться, мозги хорошие нужны, а я себя знаю. Лучше я пойду в Орджо.

Самокритичный был парень в отличие от некоторых других «сынков». А ехать он собирался в общевойсковое училище в городе Орджоникидзе.

Было еще одно элитное заведение — Московское общевойсковое. Кузница начальников с большими звездами. Именно оттуда вышли почти все бывшие и действующие военачальники. Тому, кто желал себе блестящей карьеры — туда была прямая дорога. Но ходила по училищу одна поговорка: «Щеголь — в кавалерии, умный — в артиллерии, пьяница — на флоте, а дурак — в пехоте»…

Вывесили после томительного и изнурительного ожидания и список очередности прохождения мандатной комиссии, составленный в соответствии с получившимся средним баллом в аттестате.

— Ну, что я говорил, — Витька толкнул Рэма в бок. — Ты пятый, я, правда, чуть выше — четвертый. Я астрономию почему-то меньше тебя пропустил…

— Но ты и от всех нарядов был освобожден в отличие от меня, — не остался Рэм без ответа. — Да ладно, что тут говорить, если у тебя и с русским дела обстояли получше. Любит тебя все-таки за что-то русичка. Наверное, за твои красивые глазки, — подколол он друга. — А вот первый, как и следовало ожидать, — наш брат Кусков. Выслужил себе все-таки медаль карьерист. Добился своего. Ходит важный и надутый, как тульский самовар. Сияет, как начищенный медный пятак.

— Взводный там его вовсю постарался, вытянул братца за уши, — Витька презрительно скривился. — Рассказывали мне ребята с их взвода, какие пузыри пускал он на физике и химии. Глаза выпучил. Рот раскрыл. Челюсть вот-вот отвалится.

— А решение с ответами по математике ты ему сам дал. Что, скажешь, не так было?

Может, он что-то и на этот раз путает.

— Не мог же я ему отказать, — Рэм недовольно поморщился. — Чувствовал, знал же, что не надо бы давать, но не смог. Становится просто интересно, как ему совесть-то позволяет так поступать?

Лично он сам не смог бы на такое пойти.

— Это уметь надо… — покачал головой Витек. — Для этого нужен особый талант, который дан не каждому.

Сначала умудриться испортить отношения, а потом подходить, как ни в чем не бывало, и просить помочь ему по-товарищески.

— Мужики, я же свой…

Переглянувшись, друзья недоуменно пожали плечами и перешли к обсуждению собственных планов. Виктор решил, что дальше будет учиться в Ульяновском танковом.

Почему именно туда? Главное — танковое, как он все время мечтал. И к дому поближе, что тоже немаловажное.

А вот Рэм думал по-другому:

— А я, знаешь, поеду в один город на Черном море. Там, говорят, хорошее артиллерийское училище. В танковое, честно сказать, мне особенно-то не хочется, а пехота — всю жизнь бегать по полям, грязь месить, наверное, это не мое призвание. Не по душе мне все это. Мне советуют, что с моими знаниями математики — прямая дорога в артиллерию, а лучше всего, в зенитно-ракетное. Но как только представишь себе, сколько там всяких чертежей придется выполнить.…Нет, не хочу. Может быть, потом, конечно, и придется когда-нибудь об этом пожалеть. Может быть, я делаю ошибку, выбирая себе путь полегче, но разве можно рассчитать все заранее? — в глазах у Рэма застрял мучительный вопрос.

— Далековато, — покачал головой лучший друг. — Есть же другие училища — поближе. В Ленинграде, например, или в Коломне. Все не так далеко потом будет домой в отпуск ехать.

— Не знаю, не тянет меня туда. В первом готовят чистых специалистов инструментальной разведки, а во втором — с десантным уклоном. А представь себе, зимой на месяц на полигон, и мороз под тридцать. Красота. А если учесть, как наши командиры относятся к вопросам обустройства быта своих подчиненных, нет, уволь, не хочу. А на Украине климат все-таки помягче. С продуктами там, говорят, намного получше нашего. Фрукты, овощи. В конце концов, там море, а я родился и полжизни прожил возле моря…

Тянет его к морю. Необъяснимо всеми пока доступными ему словами, но все время тянет.

Места в первой пятерке итогового списка позволили друзьям без всяких проблем выбрать по своему желанию место для продолжения учебы.

— Товарищ генерал-майор, — четко подошел Рэм, доложил, — вице-сержант Валишев на заседание Мандатной комиссии прибыл…

Его пожелание продолжить учебу в Приморском высшем артиллерийском командном училище было удовлетворено. Без лишних вопросов.

Выпускников споро переодели в зеленую курсантскую форму. Последнее построение. Выпускной вечер. Прощальный банкет.

Детство закончилось. Пришла пора вступить во взрослую жизнь. Но впереди еще ждал долгожданный и заслуженный отпуск.