Офицеры. Книга вторая. У края

Роман Булгар

Трилогия «Офицеры» повествуют о самых простых людях, которые живут и ходят рядом с нами. Книга об армии, взгляд на нее, на ее проблемы изнутри глазами тех, кто на своих плечах выносил все тяготы и лишения воинской службы, тех, кто не шагал легко по ступенькам служебной лестницы, движимый вверх всемогущими членами особой военной касты.

Глава вторая

Поток

1

Каждый год десятки высших военных училищ и больше сотен военных кафедр при гражданских учебных заведениях выпускают тысячи и тысячи молодых лейтенантов.

Быстро и незаметно пролетает первый лейтенантский отпуск, и вся эта бурлящая энергией и кипящая молодостью масса начинает движение к новому месту службы.

Как ранней весной, когда небольшие ручейки талой водицы собираются, исподволь набирают силу и постепенно превращаются в один мощный и стремительный поток, так и молодые лейтенанты, направляющиеся со всех концов необъятной страны, собираются в определенных местах. И, скопившись, непрерывным потоком едут они с конца июля и весь август. Все едут и едут…

Одни ребята направляются к конкретному месту назначения, а другие — в распоряжение командующих округов и Групп войск.

Единицы заранее прекрасно знают о том, что их ждет в войсках. У них жизнь четко расписана далеко вперед. Их начальствующие родичи заранее все продумали и спланировали…

А основная масса молодых офицеров-выпускников, большая часть их, едет в неизвестность, совершенно не представляя себе то, куда они, в конце концов, попадут, в какую именно часть и, что самое главное, на какую именно должность…

Составной частью потока, его малой, ничтожной крупицей был лейтенант Рэм Валишев, следовавший в поезде, направляющемся в сторону столицы Украины. Двигался он в числе немалой воинской команды, разместившейся в нескольких вагонах.

Ехал он не один, а со своим неразлучным другом Мишкой, с бывшим подчиненным и хорошим товарищем Жекой Малаховым и, конечно же, с давним своим приятелем Сашкой.

Григорьев-то и числился заводилой и инициатором всей затеи отправиться после выпуска служить в Германию.

Чуточку «уставший» после так и несостоявшихся накануне проводов, Рэм мертво лежал на своей верхней полке, куда он упал, добравшись лишь под самое утро, и не подавал признаков жизни. И не понять: или ему невыносимо плохо, или ему просто уже ничего не хотелось…

Переглядываясь между собой, Сашка и Мишка с тревогой в глазах смотрели на своего товарища, крайне тяжело переживавшего неожиданный разрыв отношений с обожаемой им женой.

— Рэм, вставай, скоро подъезжаем, — Григорьев приподнялся и принялся трясти друга, пытаясь привести его в чувство.

— Уже? — тяжелая голова оторвалась от подушки и уставилась на них тусклыми, безразличными ко всему глазами.

Если бы, расплывчато читалось в мутном взгляде Валишева, его оставили в покое, вышло бы куда как намного лучше. Ехать, безостановочно двигаться и ни о чем не думать…

— Рэм, приятель, сколько ты вчера выпил? — спросил его Сашка, помогая товарищу спуститься вниз.

Пошатываясь, молодой лейтенант попытался вспомнить. Но не смог. Начали пить в спальном вагоне, продолжили в плацкартном. Следом затянувшиеся посиделки в купе у проводницы Анюты…

— М-м-м… Не знаю, я не считал. Какое это, черт, сейчас имеет значение? — на его бледном лице отразилась мука.

Нагнувшись к целлофановым пакетам, он извлек неполную бутылку «Столичной».

— Смотри-ка, — парень встряхнул ее, — как нам повезло. У кого-то вчера хватило ума оставить и на опохмел…

Побулькивающая жидкость, минуя стакан, заливалась прямо с бутылочного горла. Тут уж не до этикета и не до приличий…

— Рэм, тебе крупно повезло, что твоя Дина ничего не видела, — укоризненно покачивая головой, Сашка попытался, было, забрать у него бутылку. — Ты набрался вчера выше ватерлинии…

— Не трогай, Саша, — Валишев отвел его руку, — не надо. Я прекрасно осознаю, что делаю…

Угрюмо нахмурившись, он, наконец, воспользовался посудой, налил себе четверть стакана и залпом выпил.

— Рэм, — Григорьев не оставил попыток его урезонить, — Дине такое кино точно не понравилось бы.

— Запомните! У меня нет, у меня больше нет жены, — лейтенант весь передернулся. — Не напоминайте мне больше о ней.

Взяв с полочки казенное полотенце, он, покачиваясь, пошел в конец вагона умываться.

— Миша, скажи, что у них произошло? — озабоченно спросил Григорьев. — Они безумно любили друг друга…

И ничто, по его мнению, не предвещало столь неожиданной и трагичной развязки.

— Я и сам ничего не могу понять, — Спивак недоуменно пожал плечами. — Ты, гм, его знаешь. Если он, гм, не захочет говорить, то и пустого словечка из него клещами не вытянешь…

В двух словах он пояснил, что на все вопросы друг всякий раз отвечает, что они с женой поссорились и все. А что у них и как произошло, попробуйте сами пеше до Киева дойти.

— Кажется, догадываюсь, — задумчиво произнес Сашка. — Дина с самого начала противилась тому, чтобы он ехал вместе со мной… А другой разумной причины я просто не вижу.

— Дела… — Мишка озадаченно моргнул. — Но в таком случае, гм, все очень серьезно. Идет. Посмотрим, гм, что он нам скажет…

Пробравшись по узкому проходу сквозь кругом бесцеремонно торчащие ноги, Валишев окинул подозрительным взглядом парочку заговорщиков, внезапно притихших при его появлении.

— Что, орлы, сразу примолкли, а? Все косточки, небось, мне перемывали? Нашелся подходящий повод? — Рэм достал бутылку и прилично плеснул в стакан. — А, будем жить, — кисло поморщился он и одним глотком все осушил.

Молча, парень отвернулся к окну и больше ни одного слова не проронил. Так и смотрел Рэм перед собой своим отсутствующим и неживым взглядом.

И лишь отражались в стекле его застывшие, наполненные болезненной пустотой большие черные глаза…

Киев. Пересадка… До поезда в сторону Бреста оставалось чуть больше шести часов. Прихватив с собой Малахова, Григорьев и Спивак ушли в город. Рэм остался. Не желал парень бродить в том подавленном и разобранном состоянии, в котором он пребывал, по незнакомому городу. Хотелось одного — тишины и покоя.

Крещатик и Майдан он уже видел. И поездкой в метро его тоже сильно не удивить. Следовало ему хотя бы пару строчек черкнуть двоюродному брату. Поделиться свалившимся на него огромным горем с оставшимся последним близким и родным человеком.

До сих пор он считал, что у него самых близких людей двое. Выходит, что в устном счете он сильно ошибался. К несчастью…

Сидя посреди незнакомой ему обстановки, рассеянно глядя на царящую вокруг него суету, он вдруг понял, что прошедшая ночь и пройденное поездом расстояние отдалили его от той самой черты, за которой осталось его счастье, позволили взглянуть на самого себя со стороны, совсем другими глазами.

Четыре года, невыносимо трудных, но наполненных безмерным счастьем четыре года пролетели, остались далеко позади, куда ему возврата, увы, нет. Сказка жизни оборвалась.

Его добрая фея, будто заколдованная злобным карликом, в одно мгновение отвернулась от него и забыла о его существовании.

— Ах, Дина-Дина… — беззвучно прошептали его пересохшие губы. — Что же мы с тобой натворили…

Сожгли они безоглядно все мостки. Как ни трудно, но придется привыкать жить одному, как жил до встречи с нею. Боль стихла, постепенно отступала, становилась все глуше и меньше. А на ее месте воцарилась холодная пустота.

Сотни людей живут на земле, не зная любви, и ничего. Как-нибудь протянет и он. Не он первый, не он и последний…

За все хорошее в жизни когда-то, как-то, а все ж приходится расплачиваться. Слишком уж хорошо они с ней жили, без оглядки любили друг друга. Многие им сильно завидовали.

Вот и дозавидовались. Скрипнув зубами, он горько усмехнулся. Другие-то остались при своем. А их любовь, такая нежная, такая трепетная и беззаветная любовь сгорела в собственном пламени.

Помнится ему, подполковник Алексеев говорил, что одними страданиями делу не помочь. Надо преодолеть себя, забыть все, что осталось позади, строить свою жизнь заново. И приступать след немедля. Через день, через два предстоят серьезные дела. Пора ему взять себя в руки.

— Забыть, — усмехнулся он, усиленно потирая скулу ладонью, — перечеркнуть. Начать все с нового листа…

Когда товарищи его вернулись, они снова немало удивились разительной перемене, произошедшей с их другом. Уже и не чаяли парни увидеть перед собой такого, как и прежде, Рэма, стройного и подтянутого, с твердым и волевым, чуть насмешливым взглядом.

Может, глаза у него выглядели еще пронзительнее, добавилось немного горьковатой иронии в голосе:

— Ну, что нового нашли, други мои, в граде Великом? Водку у них, надеюсь, уже продают? У нас, в России, открывают с двух часов… И люди давят друг друга за то, чтобы, отстояв час-другой, взять в одни руки две бутылки и с горя и отчаянья от всей собачьей жизни пойти и распить их без всякого вкуса и без смысла, — Рэм на секунду задумался и добавил:

Уменье пить не всем дано.

Тот не умеет пить вино,

Кто пьет его

Без вкуса и без смысла…

Снова грусть и печаль скользнули в его глазах. Скользнули и, растворяясь, быстро пропали. Рэм безжалостно подавил их в себе.

— Что, мушкетеры, скажете? Какие у нас планы на будущее? Мне, кажется, я вчера кое-что упустил, — он, извиняясь, развел руками. — По, так сказать, техническим причинам… — иронично скакало озорными бесенятами в его извиняющейся улыбке.

Уладив все вопросы с билетами, Баталов направил свои стопы к переговорному пункту. На душе у него отчаянно скребли дикие кошки. Он с трудом заставил себя подойти к окошку.

Не столько его мучила совесть, сколько он боялся услышать язвительный голосок дражайшей супруги. Домашний телефон не отвечал. Костик попросил набрать другой номер. Пошли гудки…

Подняв тяжелую голову, Славка мучительно поморщилась и вслепую нащупала заливающуюся трелью трубку.

— Алло, — бесцветным голосом произнесла она. — Я слушаю…

Ошеломленный Баталов покрылся холодным потом. Он узнал голос жены, его характерные интонации.

— Мира! — выдохнул он, будто бросился в ледяную прорубь. — Как хорошо, что я тебя застал. Обзвонил всех друзей…

Боясь остановиться, Баталов говорил и говорил, не давая жене времени на то, чтобы «врубиться». Помогла проснувшаяся Ната.

— Ты с кем там говоришь? — зашевелилась хозяйка, и до Славки дошло, что ночевала она не у себя дома.

По ее лицу медленно расплывалась недоуменная улыбка.

— Ты куда стучишь? — спросила она в трубку.

Ей стало смешно. Муж звонил своей любовнице, а трубку сняла она. На миг представила себе лицо мужа и громко расхохоталась.

— Говори с ним сама!

По сонному лицу Наташи пошли красные пятна. Она бросила трубку на подушку, оглянулась на Славку, приставила палец к виску, крутанула им, покачала головой и испарилась из комнаты.

— Баталов! — девушка смешливыми губками дотянулась до микрофона. — Конец связи! Ваш абонент не отвечает!

До Костика дошло то, что он сморозил очередную глупость. Вместо того чтобы просто промолчать и не отвечать, дать «отбой», он выдал себя с головой и со всеми потрохами. Он еще больше все запутал. И главное — он так и не узнал, в каком свете подала Мира их размолвку своему приемному отцу Мартову…

Если бы Баталов ведал, что генералу в настоящий момент вовсе не до его скромной особы, то успокоился бы, пришел бы в себя и перестал бы переживать по тому, чего еще нет. Но именно в том-то и состояло коварство Славки, которая своим иезуитским поступком загнала мужа в угол жестокого отчаяния и полной безызвестности.

— Ты расскажешь Владлену? — Наташа, обтираясь полотенцем, прищурила испытывающий левый глазок.

Хоть она и показывала всем своим видом, что ей безразлично то, что произойдет в таком разе, в душе она сильно переживала.

— А зачем? — Славка томно потянулась. — У папа своих проблем выше крыши. Зачем ему еще и моя головная боль…

Поболтав в воздухе беспечными ногами, она перевернулась на спину, провела пальчиком по губкам. Если папа Владлен заимеет зуб на Баталова, то запросто может погнать его из Группы войск. А подобное развитие ситуации в ее планы не входило.

При обсуждении вопроса, куда направиться служить Баталову по распределению, о внутренних округах не говорили. Выбирали между Германией, Чехословакией и Венгрией. Про Польшу речь даже не шла. Мартов настоял на ГСВГ.

— Славка, пусть он едет в Германию… — авторитетно заявил генерал. — За пять лет дослужится до должности подполковника. С нее поступит в Академию. И уже после учебы, получив солидную должность, вы поедете в Венгрию или в Чехословакию…

Мнения самого Баталова никто не спрашивал. Ему оставалось, как солдату, отдать честь и ответить: «Есть!» Он приготовился ехать туда, куда пошлет его Родина в лице Мартова…

Стоило Славке вспомнить о приемном отце, как снова звякнул телефон и опять по ее душу.

— Тебя Владлен разыскивает, — крикнула Наташа. — Что ему передать? Ты будешь с ним говорить?

— Нет, — Славка поморщилась. — Скажи ему, что все прекрасно. Пусть не переживает за меня.

Ей требовалось время, чтобы определиться, разобраться, по крайней мере, с самой собой, со своими чувствами и отношением к происходящему с нею, Баталовым и Натой.

— А где сейчас Владлен? — поинтересовалась хозяйка. — Связь до ужасти мерзкая, будто звонили с того света…

— Он собирался выехать в Гвардейское. Наверное, сейчас он на даче… «окучивает» новый объект.

Пряча смеющиеся глаза, Славка отвернулась. Генерал был тот еще ходок. При случае ни одной юбки мимо себя не пропускал. И тут она попала в точку. И в общем, и в частности…

…Дашенька проснулась и с интересом оглянулась. По роду своей деятельности ей частенько приходилось ночевать не в своей постели и на чужих простынях.

— Не дурно устроились! — хмыкнула она. — Слуги народа…

Случалось, она спала и не одна, а с очередным мужчиной. Однако назвать ее неразборчивой язык не поворачивался. Она знала себе цену и по мелочам никогда не разменивалась. Всегда ставила она по-крупному. И почти всегда Даша добивалась своего. Потому что девушка умела играть по тем правилам, что ей предлагали.

Иногда она чуть жульничала, ходила по самому краю, играла на грани фола, но ей многое прощали за ее прекрасные глазки…

Накануне они посетили городок, где строились дома для семей военнослужащих. Она охотно слушала Мартова, потому как и для нее обеспечение жильем являло собой животрепещущую тему.

Ради того она и затеяла интервью с генералом, чтобы ближе подобраться к нелегкому и архи сложному вопросу.

— А могла бы я каким-то образом получить квартиру от вашего ведомства, — улучив удобный момент, ловко ввернула журналистка.

— Надо подумать… — Мартов изогнул правую бровь. — Сейчас вам, Дарья Михайловна, сказать я точно не могу…

В ответ Дашенька понимающе кивнула головой. Ее проблему долженствует сначала проработать. Лишь тогда ей смогут что-либо обещать или отказать. Она знала, что у генерала есть одно неплохое качество — никогда не давать пустых обещаний.

Больше они к этой теме не возвращались. Ближе к шести часам вечера Мартов уехал в штаб, а она до сумерек провалялась на песчаном пляже, куда смертным вход строжайше запрещался.

За завтраком Даша продолжила задавать вопросы, чтоб полнее представить себе человека, о котором она собиралась тиснуть большую статью на развороте второй и третьей полос.

— Все свои лучшие качества вы, Владлен Сергеевич, я полагаю, унаследовали от своего отца? — журналистка прищурилась. — Если мне не изменяет моя память, он у вас был крупным политическим деятелем, воевал, дослужился до генерала армии…

Отставив в сторону утреннюю газету, Мартов посмотрел ей прямо в глаза, скупо усмехнулся. Его отец и крупный политический деятель. Слишком громко сказано. Хотя…

…К своим сорока годам Сергей Владимирович Мартов честно дослужился до капитанских погон. Точнее сказать, до одной шпалы старшего политрука в петлице. Погоны в 36-м году еще не носили.

Когда в 35-м году восстановили систему воинских званий, ввели свои различия для политработников: «младший политрук», «политрук» и «старший политрук», соответствовавшие общим воинским званиям «лейтенант», «старший лейтенант» и «капитан».

До больших залысин во лбу Сергей Владимирович дожился, а семьей не обзавелся. Затерялся человек по жизни, хотя начинал он круто и лихо. Еще в 19-ом году Мартова назначили комиссаром кавалерийского полка.

Комиссары в Красной Армии обладали огромными правами и привилегиями: комиссар не только мог, он обязан был участвовать в разработке, обсуждении и принятии планов боевых действий. Его права в отношении личного состава не уступали власти командира.

При подозрении в нелояльности беспартийного командира комиссар имел право принять на себя командование, отстранив командира от должности, а в случае необходимости арестовав его.

Необходимость обширных полномочий, конечно, имела место. Значительную часть командных должностей в Красной Армии на ту пору занимали бывшие офицеры царской армии, добровольно поступившие на службу, либо принужденные к ней военспецы.

Руководству государства требовались гарантии того, что эти командиры не смогут повернуть оружие против Советской власти.

С другой стороны, во многих случаях фактическое двоевластие приводило к негативным последствиям, поскольку комиссары, обычно не имевшие специального военного образования, попросту мешали командирам нормально управлять подразделениями.

С 1925 года должность комиссара отменили в тех частях и соединениях, которыми командовали командиры-коммунисты.

Партийные командиры одновременно считались комиссарами своих частей. Такому командиру полагался помполит — помощник командира по политической части.

Поскольку количество беспартийных командиров постоянно сокращалось, комиссаров также становилось все меньше. И Мартов попал под сокращение, не прошел переаттестацию. Постарался его комбриг Шматок, с которым Сергей Владимирович не ладил.

Мартова перевели в пехоту, назначили помполитом роты. Он случившееся с ним несчастье перетерпел, не пошел жаловаться. Жило в нем неистребимое чувство, что время его еще придет.

И вскоре Мартов дождался своего вожделенного часа. Помогло Сергею Владимировичу давнишнее знакомство с самим Мехлисом, бывшим комиссаром их бригады, а затем и 46-й дивизии.

В 21-м Мехлис перешел на работу в должности управляющего административной инспекцией в Народном комиссариате рабоче-крестьянской инспекции, где наркомом пребывал Сталин.

С 1930 года Лев Захарович занимал пост заведующего отделом печати ЦК, одновременно члена редколлегии, а затем и главного редактора газеты «Правда» и поддержать Мартова реально не мог или же элементарно не пожелал.

В 1937 году Мехлиса назначили заместителем наркома обороны и начальником Главного политуправления Красной армии. И тут Лев Захарович вспомнил о сослуживце, вызвал его к себе. Долго и пространно рассуждал о важных задачах, которые поставила перед ними партия. Потом он показал Мартову на длинный список:

— Эти люди мешают нам работать…

Многие фамилии Мартову ни о чем не говорили, но комдива Шматка он постарался охарактеризовать в самом «наилучшем» для того свете. Нашлось, что сказать о других командирах, с которыми Сергея Владимировича, так или иначе, сводила судьба.

— Поезжай, Сережа, в часть, присмотрись…

Через месяц Мартова восстановили в должности полкового комиссара. Судьба снова вознесла его наверх. Комдив Шматок при аресте застрелился. У него осталась дочь Надя шестнадцати лет. На правах старого друга семьи Мартов принял на себя заботу о сироте.

— Надо жить дальше, Наденька, — утешал он бедную девушку, крепко прижимая к себе, осыпая ее покрытое безутешными слезами личико вовсе не отцовскими поцелуями. — Доверься мне…

Через год они поженились. Вскоре родился мальчик, которого назвали Владленом. К тому времени Мартов служил дивизионным комиссаром. В войну Сергей Владимирович вступил корпусным комиссаром. К концу 42-го года носил знаки различия армейского комиссара второго ранга, что соответствовало общевоинскому званию «генерал-лейтенант»…

— Мой отец ушел в отставку в 55-м в звании «генерал армии» и еще двадцать лет занимал высокие партийные посты…

Угодил Мартов в высшую партийную элиту по рекомендации Лазаря Моисеевича Кагановича, одного из двух-трех евреев, продолжавших оставаться у власти во все времена сталинщины.

Склонившись к блокноту, Дашенька припрятала от собеседника ироничную улыбку. Если в судьбе Сергея Владимировича Мартова принимали столь деятельное участие евреи, не имел ли и он сам по своей генеалогической линии в роду евреев. Кто его знает…

2

Оставив свои вещи на перроне, Шустрик рванул в город. Ему позарез необходимо было провернуть все свои дела в течение двух-трех часов и успеть вернуться на вокзал. Евдокия Тарасовна после проведенной вместе ночи утречком пообещала посодействовать ему. Женщина сама собиралась поговорить с проводницами поезда, что отправлялся до Бреста, чтоб они помогли Ванечке в торговле из-под полы водочкой во время дальнейшей поездки.

— О, баба! — Шустрик, вспомнив ее взгляд, поежился. — Змеюка!

Когда за окном потемнело, женщина прикрыла дверь.

— Наливай… — на ее полноватых губах появилась непонятная ему усмешка. — Чего застыл…

Не чокаясь, они выпили. Задернув шторку, Евдокия Тарасовна расстегнула пуговки на форменной рубашке, распахнула ее, одним неуловимым движением вывалила пудовую грудь.

— Женат? — спросила она, стягивая юбку с мощных бедер.

— Женат… — ответил Ванька.

Сладко потянувшись, женщина огладила руками себя по бокам, перегоняя с места на место толстенные жировые складки.

— И детки имеются? — женская ладошка приподняла левую грудь, любовно удерживая на весу бесформенную массу.

Уводя ошарашенные, смущенные глаза в сторону от бесстыдно раздевающейся перед ним далеко не молодой, потерявшей красоту и привлекательность женщины, Шустрик кивнул головой:

— Мальчик и девочка…

До него дошло, что не договорила хитрая бабенка, когда тонко намекала ему на то, что они сладятся. Именно возможную между ними связь проводница и имела в виду, когда согласилась на его предложение провернуть небольшое, но прибыльное дельце.

— Детки — это хорошо…

Выпятив огромный голый зад, Евдокия Тарасовна расстелила постель, кинула в изголовье подушку.

— От тебя, Ванюша, не убудет, — усмехнулась она. — А мне радость капнет…

Конечно, от него не убыло. Пока еще бабенка сладко дрыхла, пуская слюнявые пузыри, Шустрик поутру пересчитал выручку. За вычетом доли хозяйки вагона у него набралось больше трех сотен навару, что составляло полторы его лейтенантские получки. Вовсе недурно у него вышло. Да и женщина в постели оказалась вполне. Он поначалу даже сомневался в том, что у него что-то получится, но Евдокия Тарасовна умело настроила его…

— А ты, Ваня, ничё, — женщина удовлетворенно зажмурилась. — Можешь бабе потрафить. А мы любим энто дело, хоть годы наши и ушли. И чем дальше они бегут, тем больше энтого хочется…

Разговорившаяся Евдокия, сама не ведая того, подтвердила давно крутящуюся в его голове мыслишку о том, что женщины в возрасте не меньше молодых бабенок жаждут плотской любви…

Подали состав. Носильщик подкатил тачку и раскидал ящики с водкой по трем вагонам, по два в каждый. После первой удачи Шустрик решил не мелочиться и прикупил сразу шесть коробок со «Столичной», разлитой по бутылкам с фирменной закруткой.

В том вагоне, где ехали ребята с его батареи, Ване в очередной раз места не нашлось, да он и сам благоразумно не стремился к тому и не лез к ним. Приткнулся Шустрик с хлопцами из 11-й роты, где на него никто особо косо и враждебно не смотрел.

Правда, полку ему выделили боковую, верхнюю, в самом конце прохода, возле общего туалета.

— Що тута мне спать? — моргнул он озадаченными глазами.

Скрипучая дверь ни на одно мгновение не закрывалась, то и дело хлопала, с толчка ощутимо тянуло зловонными ароматами…

— Извини, Ванька… — старший по их вагону развел ухарски ухмыляющимися руками, — иного не нашлось. Все, как по чину…

— А не нравится, иди к своим… — добавили со смешком.

— Они тебя в сортире определят…

— Усадят на «царский» трон…

— Уважение и почет тебе окажут…

— За любовь твою и ласку к ним…

Пришлось Шустрику беззвучно проглотить жгучую обиду и кинуть свои вещи на указанное ему место. Толпа обладала силой, отныне ему неподвластной. Получив новенькие лейтенантские погоны, бывшие курсанты и их младшие командиры, все оказались по кругу равны…

— Еще посмотрим! — Ваня плеснул себе в стаканчик.

Через часик парень незаметно переместился в служебное купе, навел мостки с бабой Шурой, как величали их проводницу.

— Я вас всех еще буду иметь…

По крайней мере, пока он всех их имеет на деньги, втридорога толкая спиртное на глотку страждущим и по пояс бестолковым…

Утром подъехали к Бресту. Молодые лейтенанты выгрузились и сложили все свои чемоданы в одну огромную кучу. Определились с дежурством. Всего их доехало до границы сто двадцать с лишком человек. Рэму предложили, но он наотрез отказался командовать и управлять сборняком. Пожал плечами он и вполне резонно заявил о том, что теперь у них у всех на плечах одинаковые погоны, и каждый должен отвечать, прежде всего, сам за себя. Если у кого-то возникает горячее желание «порулить», то тому и все карты в руки.

Тем более, среди них крутился и Ваня Шустрик. Их бывший доблестный старшина батареи. Шустрику все время хотелось ими покомандовать, до зуда в ладонях. И он командовал ими. Правда, Ваню сейчас никто и слушать не желал. Как и общаться с ним.

Вот и аукнулись Шустрику те самые годы, когда он жесткой, безжалостной и зачастую неправедной рукой наводил свой порядок в батарее, когда он простого курсанта за человека не считал.

И в общем строю на выпуске их Ваня не стоял, побоялся, что в отместку с ним могут учудить неладное, жестоко опозорить на глазах у всех присутствующих на торжестве…

В Бресте, у самой границы Советского Союза, в один могучий поток слились воинские команды, отдельные небольшие группы и офицеры, следующие в одиночку.

Железнодорожный вокзал кишел бравыми парнями в новенькой офицерской форме. От них рябило в глазах. С большим трудом удалось взять билеты на вечерний поезд.

— Ребята, я знаю, куда нам можно пойти, — с таинственно загадочной улыбкой на лице заявил им Сашка.

На исторических развалинах знаменитой Брестской крепости четыре «мушкетера» устроили «Совет в Филях». Понемногу они выпивали и помногу закусывали. И между делом, как полагается, речь вели. Рэм задумчиво слушал не в меру разгоряченного Сашку.

— Идея заманчивая, — наконец-то, высказался и он. — Попасть всем четверым в одну часть, — Рэм внимательно оглядел каждого из сидящих перед ним ребят. — Давайте, прикинем наши шансы. Ты, Саша, конечно, обязательно попадешь туда, куда стремишься…

Говоря об этом, Валишев невольно ухмыльнулся.

— Я думаю, что везде, где только можно, твоя личность давно взята на строгий контроль и учет.

— Ну, ты… как скажешь… — Сашка смущенно улыбнулся. — Хоть ложись, хоть падай…

— Как оно есть, так и есть. И нечего строить из себя невинную овечку, — Рэм озорно подмигнул. — Перейдем непосредственно ко мне. Если мне как медалисту предоставят право выбора, то я тоже смогу, возможно, без проблем пройти через все сита. А вот…

Разводя руками в сторону, Валишев скептически покачал головой. У некоторых товарищей, по его мнению, определенные трудности на тернистом пути к славе непременно возникнут.

— Я с вами в одну часть не пойду, — негромко заявил молчавший все время Малахов. — Имейте в виду…

Недоуменные взоры «мушкетеров» обратились в его сторону.

— Ты, Жека, имеешь что-то против нас? — нахмурился Сашка.

— Против вас лично, ничего. Но понимаете… — Жека задумался, не зная, как проще высказать друзьям свою мысль.

За прошедшие четыре года он порядком подустал жить в тени своего командира. Ни для кого не составляло секрета, что не будь Рэма, именно Жека занял бы его место, получил бы злату медаль…

Скорее всего, подобное ожидает его и в части, если он станет служить там вместе с Рэмом. В таком случае он всегда будет только вторым и в очереди на получение вышестоящей должности. Сашу Григорьева он в расчет не брал. У Григорьева имелись такие связи, что Сашка в любом случае своего не упустит…

— Думаю, что для меня будет лучше. Я хочу испробовать свои силы, ни на кого не оглядываясь…

Остальное, что Жека прямо не высказал, хорошо читалось в его глазах, и Рэм прекрасно все понял.

— Каждый имеет право на выбор. У нас остается Миша. С ним как раз все выйдет тяжелее, — он кинул на друга вопросительный взгляд. — Да, Миша?

— А, гм, что я? — Спивак неопределенно пожал плечами.

— А, гм, что ты? — Рэм не удержался и передразнил его. — Что ты, Миша, сможешь предъявить в качестве своего козырного туза? Молчишь, не знаешь, что сказать…

Единственным критерием оценки выступит диплом, обычный, «синенький». Встречают у них, как оно водится, по одежке. Потом уже по уму провожают, если таковой еще окажется в наличии…

— Ты, Саша, пойми без обид… — Рэм посмотрел на Григорьева. — Если станет вопрос о том, с кем мне пойти дальше — с тобой или со Спиваком — я выберу Мишу. Ты считай, что едешь к себе на вторую родину. Ты и один не пропадешь. А мы с Михаилом с первого дня все четыре года вместе небо коптим. Ты извини меня, Саша, я его одного не брошу, — Валишев ободряюще подмигнул совсем, было, приунывшему Спиваку. — Вдвоем всегда легче, чем одному…

Взмахнув рукой, он улыбнулся. Ну, а если получится втроем, значит, так тому и быть…

Отставив в сторону все свои остальные дела, Баталов обложил переговорный пункт и приступил к долговременной осаде. По его просьбе девушка набирала один номер телефона за другим. Нигде его жены не наблюдалось. Домашний телефон не отвечал. Как ни хотелось ему, снова пришлось звонить на квартиру Наташи.

— Это, Славка, опять тебя, — ухмыльнулась хозяйка, услышав характерные трели вызова с междугородней станции, и не подошла и не подняла трубку.

Состряпав недовольную рожицу, гостья ответила:

— Алло, я слушаю…

У Костика, словно гора упала с плеч.

— Мира, выслушай меня…

За прошедшие сутки он многое успел передумать. Если бы не незримая поддержка Мартова, то еще на втором курсе его, скорее всего, с треском «прокатили» бы на очередных выборах.

Лишь благодаря сверхактивной позиции замполита дивизиона его снова избрали в комитет ВЛКСМ дивизиона. Со скрипом…

Полученной золотой медалью он целиком и полностью обязан не своим личным знаниям, а тому положению, что он занимал. Одно неизменно тянуло за собой другое. Оборвись одно звено, вся его цепочка удач мгновенно рассыпалась бы. Непременно…

— Я слушаю тебя, Баталов, — вкрадчиво промурлыкала Славка. — Давай, кайся!

На лице Костика проступили капельки пота. Не ведая того, что знает его жена, не видя ее глаз, он совершенно терялся.

— Ты понимаешь, мои друзья…

Терпеливо выслушав нелепое нагромождение оправдательных несуразиц, девушка покачала головой:

— Баталов, не ври! Не унижайся! Наберись, хоть раз в жизни, мужеской смелости и выложи мне все начистоту! Облегчи душу!

— Мира, я…

Теперь он совершенно не знал, что сказать. Если жена в курсе всего, что вполне возможно, судя по тому, что она находится у Наташи, то его дела плохи. С другой стороны, если бы Мира все про их связь прознала бы, то, вряд ли, осталась бы у Наты ночевать. Нет, он окончательно запутался. А кругом одни волчьи капканы…

— Ты чего замолчал, Баталов?

Боясь, что жена бросит трубку, Костик бухнул:

— Я каюсь!

— В чем?

Тяжело вздыхая, парень моргнул:

— Во всем!

— Баталов, это не ответ. Ты излагай мне конкретно!

Холодные капли пота стекали по спине, но Костик этого пока не замечал, продолжал юлить и выкручиваться:

— Я виноват перед тобой!

По лицу Славки ползла улыбка, полная едкого сарказма:

— Я в этом не сомневаюсь…

Наблюдавшая за нею хозяйка сохраняла ироничное молчание.

— Ладно, Баталов. Делай мне вызов. Приеду к тебе, обо всем поговорим. О тебе, обо мне и о Наташе…

Опустив трубку, Славка мстительно усмехнулась. Пусть муж помучится. Висящее Дамокловым мечом не проходящее чувство вины всемерно способствует укреплению семейных уз.

Она ему не простила, нет. Она оставила себе шанс на то, чтобы без всяких осложнений поехать в заграницу. Только и всего. А там они будут на все еще внимательно и тщательно посмотреть…

Молодые лейтенанты оглянулись, посмотрели друг на друга. Интересный, все-таки, вокзал в Бресте.

Два зала ожидания. Один зал — для простых людей, а другой — терминал для интуристов. Для «белых» людей и для «черных».

С подобной постановкой вопроса друзья столкнулись впервые. Чудно казалось им и то, что и перронов существовало-то два.

На одном уложили рельсы с широкой колеей, а на другом — с узкой, европейской. Почему-то у них в стране все оказывается совсем не так, как у всех людей, ну, у ближайших соседей. Такой, на первый взгляд, простой вопрос, как ширина железнодорожной колеи, и то не смогли согласовать со всем оставшимся миром.

Хотя, бытовало мнение, что в данном вопросе они обогнали планету всю, приняв за стандарт 1520 мм, вместо 1435 мм, как в старушке Европе. Там, не мудрствуя лукаво, взяли ширину колеи повозок, изготовлявшихся еще в Древнем Риме. А их родная колея, по мнению специалистов, намного устойчивее и перспективнее.

Если поезд шел проходящий, то прибывал он на один перрон, например, с широкой колеей, а убывал с другого. Пока пассажиры пару часов гуляли на свежем воздухе, подкреплялись в ресторане, состав целиком отгоняли в депо, меняли колесные пары у всех спальных вагонов. Кое-кто перемен не замечал, если ни сном и ни духом не знал про то и не ведал.

Таможня… У простого советского человека одно это слово мгновенно вызывало почтительный и трепетный страх, временами и местами доходящий буквально до обморочного ужаса. Жуткое чувство. Если у них что найдут запретное, и их не пропустят!!!

Упаси Боже, ежели везут они с собой нечто лишнее или, хуже того, неразрешенное. Новички лихорадочно проверяются, раз за разом пересчитывают свои денежки. А что, собственно, их считать?

К провозу разрешены тридцать рублей и ни копейкой больше. Три красные купюры по десять рубликов, три советских червонца. Предпочтительно, чтоб новенькие, хрустящие в руках.

Советская валюта. Рубли вскорости предполагается обменять на денежные знаки страны пребывания.

Что еще? Ах да! По три бутылки водки на брата. Больше никак нельзя. И никаких скоропортящихся продуктов. От тихого кошмара голова идет кругом. Но волнуются в основном лица гражданские.

Молодые офицеры спокойны. У них, кроме военной формы, в чемоданах практически ничего нет. Если только, может, водки чуть больше, чем положено. Но это не страшно. Если что, они излишек сразу на месте проверки уничтожат. Не пропадать же зря добру.

Объявили посадку на поезд Брест-Франкфурт. Именно тот самый Франкфурт, что стоит на Одере. Вообще-то, их два. Есть еще один — на Майне. Но им пока туда не надо. Там, к сожалению, живут другие немцы, западные. Народ один, а страны — две…

Едва голос по радио умолк, и тут же перед столами, возле которых застыли неприступного вида таможенники, выстроились длинные извивающиеся очереди.

Несговорчивые стражи все чемоданы и сумки без исключения подряд открывают, вещи перебирают, досконально просматривают, тщательно перетряхивают. Одних уже просят на личный досмотр.

Вот мужчину под руки повели люди в штатском. По их бравому виду и по молодцеватой выправке явно и издалека заметно, что принадлежат они, скорее всего, к одной небезызвестной службе.

Молодежь пыталась просунуться к столам, но их команду все время просят немного обождать и не лезть в общую очередь. До отправления остается всего тридцать минут, двадцать пять…

Лейтенанты начинают недоуменно переглядываться: когда же до них очередь дойдет? Уж, наверняка, поезд ждать их не станет.

Там не матушка-Россия, как-никак поедут по Европе. А в ней, в Старушке, в отличие от родной сторонки не очень любят бардака.

Вспомнили и про них! Один проход освободили, и старший таможенник дал команду их чересчур многочисленной группе.

Строгая девушка в форме у стола жестами показывала им, что огромные и битком набитые чемоданы открывать не стоит, возни с ними — за день не обернуться! Одни декларации их ей и нужны.

Беглый просмотр листка бумаги, одним давно отработанным движением руки — оттиск печати. Следующий! Быстрее, быстрее! Вперед, не задерживать остальных. Цепкий взгляд пограничника на паспорт, а потом и на оригинал. Шлеп! Штамп в паспорте: «Выехал из СССР такого-то…». Все! Следующий! Следующий!

И все? Пять минут прошло, и лейтенанты дружно стоят все на заграничном перроне. И Таможня, и Граница пройдены.

Тут выясняется, что на них на всех дали места в одном вагоне. Их-то — сто двадцать с копейками, а мест — всего восемьдесят и одно. И то, если посчитать плацкартный вагон за общий. Вот дают прикурить огонька! По их, по-военному.

Дежурный помощник военного коменданта по воинским перевозкам не смог придумать ничего лучшего, как всунуть всю их многочисленную команду всего в один вагон. Жаловаться ребята, подумалось помощнику, когда он отдавал билеты в руки Баталову, не будут. Завтра они разлетятся по самым разным концам Польши и Германии. Подобный трюк проделывался им не в первый раз.

Обстановка резко накалялась, народ весь недовольно загудел. Предвидя, что вот-вот может начаться хаос, когда шумная толпа примется с боем отвоевывать для себя пока еще вакантные места, которых на всех явно не хватит, Рэм болезненно поморщился.

Понял лейтенант, что вмешаться в их организацию ему все-таки придется. Подхватив с собой Сашку, он подошел к перепуганной не на шутку проводнице и попросил ее закрыть дверь вагона.

— Так надо, девушка, поверьте мне…

Недовольный гул усилился. Но бывшего старшего сержанта они знали, знали неплохо, а потому все ж прислушались к тому, что он им говорил. Своими четкими, резкими, короткими командами, подкрепленными язвительными словечками из нетрадиционного лексикона, Рэм быстро привел всех в чувство.

— Отставить балаган, босота с Пересыпи! Слушай меня сюда…

Помутневшие от изрядного количества употребленного внутрь, глаза у абсолютного большинства чуток просветлели, на угрюмо сжатых губах заиграли ухмыляющиеся улыбки. Проняло…

Еще пару минут назад абсолютно неуправляемая толпа на глазах деформировалась, со скрипом перестроилась, как когда-то учили, побатарейно и спокойно, без всякого шума пересчиталась.

Распределили имеющиеся места. Каждой батарее отдали по два купе с прилегающими к ним боковушками, а последнее девятое купе выделили под весь оставшийся сборняк. Назначенные старшие быстренько раскидали подотчетный народ на указанные места.

Совсем другое дело. Тут и двери пора открывать. Осталось времени на все и про все минут семь. Маловато. Да им, в общем-то, и не привыкать к скоростным загрузкам подобного рода. Если вспомнить, как грузились в вагоны на стрельбах…

— Ловко ты их, однако, — вскользь заметил Сашка. — Как будто всю жизнь рассадкой по вагонам занимался.

— Понимаешь, главное в этом деле… все треба делать вовремя, — ответил ему Рэм, облегченно вздыхая и переводя дух. — Если бы наши архаровцы успели зайти в вагон, то мы и до самой Варшавы не смогли бы рассесться…

Скорее всего, они вообще бы не успели осуществить посадку. Узкий проход застопорился бы, и все. «Пиши: пропало…».

— Ты же сам видел, сколько человек в приличном подпитии. В тесноте с ними труднее воевать…

И еще он добавил, что на свободном пространстве они еще кое-как управляются, что-то и где-то помнят смутное о дисциплине, о других товарищах. А в тесноте вагона их внутреннее «Я» вмиг пересиливает все остальные чувства. Пока они еще чувствуют себя одной единой командой, с ними легче справляться.

— Ты, Рэм, сильно строго их судишь, — Григорьев с сомнением качнул головой. — Я думаю, все они крепко осознали, что выросли из курсантских погон.

— Ты так считаешь? — иронично улыбнулся Рэм. — А ты видел на вокзале двух танкистов? Они в Бресте пятый день. Из кабаков не могут вылезть. Опоздали, видно, к назначенному сроку прибытия. Теперь боятся ехать и заливают свой страх вином. Наверное, из тех, кто добирается до места службы поодиночке. Личную свободу-то герои сразу почувствовали, а самостоятельности, к сожалению, и ответственности пока еще никакой. Одним словом, пацаны…

За один миг свое привыкшее к постоянному контролю сознание не переделать, на все нужно определенное время, ну и… мозги…

3

Дали команду на отправление. Толчок, пассажирский поезд, набирая ход, покатился вперед. Мелькнул перед глазами русский пограничный столбик, а следом вырос польский. Чуть проехали, остановка. В проходе появились поляки в форменной одежде. Увиденное ими столпотворение, наверняка, их потрясло. А может, они давно привыкли к подобной давке. Поляки-пограничники махнули на них рукой и не захотели проверять их вагон.

А хотя, зачем им, полякам, тут «париться»? С одной стороны их страну надежно охраняют советские пограничники, а с другой стороны — не менее добросовестные немцы. Когда обе границы на замке, польский пограничник может спокойно отдыхать.

После Варшавы чуть полегчало. Сорок человек от их группы отделились и остались служить в самой Польше. На следующее утро подъехали они к Франкфурту. Там их поджидали автобусы.

Одна нарисовалась проблема: как умудриться и дотащить свои неподъемные вещи. Пришлось им на время зафрахтовать почтовую тележку, сиротливо приткнувшуюся в начале перрона.

— Загружай, братцы! Поехали!..

Прохлопавший само отправление тачки не совсем по своему назначению, немец долго бежал за ней, истошно кричал. Но потом он, видать, скумекал, что с веселыми русскими парнями, в ответ упорно сующими ему в руки бутылку «Столичной», по этому поводу разговаривать бесполезно. Махнув рукой, немец отстал.

Возможно, он вошел в их тяжкое положение. Может быть, его удовлетворила удвоенная плата за фрахт. Тележку, конечно, назад вернули в сопровождении, кто бы мог из них подумать, самого настоящего военного патруля, причем, в советской форме.

Просвещенный заранее по всем мелким бытовым вопросам, Сашка успел доверительно шепнуть Рэму на ухо:

— Слушай, нам бы не мешало тут махнуть наши червонцы на немецкие марки. В части поменять их будет несколько труднее.

— Ты так думаешь? — Валишев слегка прищурился.

Мысль здравая сия, надо сказать, вовремя озвученная, и Рэма сильно заинтриговала. И с небольшой суммой денег в кармане все едино чувствует себя человек совсем другим, уверенным в себе.

— И где, Саша, можно сие провернуть? — живо спросил он.

И в один миг, мелькнуло веселой искоркой в его глазах, стать счастливым обладателем энной суммы иностранных денег.

— Мне говорили, что сразу за углом есть банк, в котором обмен производят без всяких проблем.

Небольшая очередь у круглого окошечка, созданная, кстати, исключительно столь же сметливыми их товарищами. Паспорт. Декларация. Три красных десятки. Штамп в декларацию, и у них на руках девяносто шесть марок. Исходя из суммы, соответственно и весь курс обмена двух иностранных валют.

Маленькие автобусы, ничем не похожие ни на что виденное офицерами ранее, ибо простенькие на вид транспортные средства изготовлялись по спецзаказу для военных на шасси ЗИЛ-130, доставили всех на место, прозванное кем-то Пересылкой.

По аналогии с «зоной», что ли, назвал так перевалочный пункт оставшийся в истории безымянным остряк-самоучка. На тюремной пересылке сходились арестантские этапы, где зеки какое-то время отсиживались, перемешивались с другими, сортировались, а потом шли по новым этапам. И здесь, на сборном пункте, собирались все военнослужащие, кто мощным потоком прибывал в ГСВГ — Группу советских войск в Германии.

Пристроив вещи, Сашка смело пошел на разведку и вернулся из глубокого оперативного поиска довольно скоро.

— На меня распоряжение у них есть, — пряча улыбку, доложил он. — В нем указано, чтобы лейтенанта Григорьева А. В. направить прямым ходом в двадцатую танковую армию. Без дополнительных вопросов и каверзных проволочек.

— С вами все ясно. Кто бы еще в том сомневался, — лукаво прищурился Рэм, глядя на него. — Значит, твой отец все пробил. Кстати, Саша, куда он поехал после Академии Генштаба?

— Начальником штаба артиллерийского корпуса в Кияхте, — скромно потупив глаза, ответил Сашка.

Старался, однако, молодой человек особо не афишировать свое генеральское происхождение.

— В тот, что стоит в Забайкалье? — спросил его Рэм. — А твоя мама? Осталась жить в Москве или она вернулась в Запорожье?

Что ей, доктору наук, думалось ему, делать в провинциальном городке одной, без мужа… Конечно же, интеллигентная женщина задержалась в Москве, живет у Ершова, отставного генерала…

— Нет, мама сразу поехала с отцом. Она не оставляет папу одного. Никогда и нигде. Мои родители, — Сашка тепло улыбнулся, — всегда идут по жизни вместе.

— Да ну? — Рэм удивленно хлопнул ресницами. — Доктор наук, профессор и в степную глушь?

Хотя, пришло к нему понимание, что тут удивительного. Куда иголка, туда и нитка. Все, как у нормальных людей.

— А у нас все сложилось не так, — снова боль на мгновение брызнула из его глаз и, затихая, пропала. — Хорошо, а что делать нам, чтобы попасть в двадцатую армию?

Понизив голос, Григорьев прижал палец к губам:

— Надо вам кое-кому здесь отвалить по бутылке с брата. И ваши фамилии попадут в нужный список.

— И сработает? — Рэм, усмехаясь, непонимающе пожал плечами. — Чудеса… Ну, ежели так, какие у нас с вами проблемы…

Плюгавый прапорщик, по сути, маленький винтик, оказавшийся за взятку либо по иронии судьбы на теплом и прибыльном месте, запросто вершил по своему усмотрению сотнями чужих судеб.

В томительном ожидании прошло несколько часов. Их даже слегка покормили в местной столовой обедом, проставив штампы в расчетные книжки. Чтобы потом, упаси Боже, не забыть про факт, имевший место, и вычесть энную сумму из будущей получки.

— За все надо платить. Бесплатный сыр бывает в мышеловке…

Время от времени один из порученцев выходил, громко на весь огромный зал зачитывал фамилии.

— С вещами на выход…

Счастливчики или, может, будущие великомученики, получив документы, убывали группами на вокзалы и ехали, кто куда.

Дошла очередь и до них. Выдали им проездные документы на всех и предписания прибыть в в/ч номер…, расположенную в городе Эберсвальде. Погрузились в снова поджидавшие их зеленые автобусы, и те живо доставили очередную порцию молодых ребят в новенькой лейтенантской форме на железнодорожный вокзал.

— Счастливого пути, удачи всем…

До отправления электрички у них оставалось минут сорок. И, чувствуя острый зуд в ладонях от желания поскорее начать тратить непривычно хрустящие цветные бумажки, они решили заглянуть в привокзальный буфет.

— Ребята! — глаза у Сашки моментально загорелись нездоровым огнем. — Вы, как хотите, а я позволю себе кружечку пивка…

Быть в Германии, четко читалось на его лице, и не попробовать знаменитого немецкого пива — грех, великий грех на душу.

— Саша, — язвительно фыркнул Рэм, — возникает ощущение, что тебя уже сегодня отправляют назад, на Родину…

И потому, как хотелось ему добавить, бравый молодец спешит урвать все от жизни по самой полной программе и сверху того.

— Сашка, гм, предчувствует, как его скоро возьмет в оборот фройляйн, по которой он сохнет втайне от всех, — не преминул усмехнуться и Мишка. — Вот он и желает оторваться наперед.

И тут Рэм искоса кинул быстрый взгляд на Спивака. Мишке-то откуда известно про немецкую девушку? Или Сашка сам сказал…

— Смейтесь же, смейтесь, паяцы, — ядовито зашипел на них Григорьев. — Я на вас посмотрю, как вы будете облизываться, глядя на меня, стоящего с бокалом пенящейся янтарной жидкости в руке.

— Лады, Миша, — хмыкнул Валишев, — нет, не дадим получить оное удовольствие Сашке и возьмем себе по кружечке…

Друзья живехонько пристроились в кильватер к Григорьеву. Чем они хуже, собственно, некоторых…

Ничем. Только некоторые-то разные бывают. Одни пьют пиво на вокзале, другие наслаждаются бархатистым напитком в уютных барах, третьи — в прохладной тиши своих рабочих кабинетов.

— Ты, парень, не тушуйся… — вальяжно развалившись в кресле, дымил гаванской сигарой майор.

К этому часу настроение у кадровика поднялось до отметки «отменное». Незадолго до появления у него высокопоставленного родственничка в его кабинет незаметной серой мышкой, неслышно шурша, просочился один из вновь прибывших из Союза офицеров в новенькой, еще не пообмявшейся форме.

— Лейтенант Шустрик! — доложил невысокий парень с усами.

— Ну и что? — вяло пожались абсолютно безразличные к чужим проблемам вальяжные плечи майора.

Обескураженный сим холодно-неприступным тоном кадровика, Ваня растерянно переминался с ноги на ногу. С момента прибытия их на Пересылку прошло немного времени, а он за парочку пачек американских сигарет умудрился выведать у пробегавшего мимо него сержанта в парадной форме, в каком именно кабинете сидит человечек, в цепких руках которого трепыхается его судьба…

— Я хотел бы вручить вам небольшой презент… — с трудом и заикаясь, выдавил из себя проситель, вогнув шею в плечи.

Прищурив левый глаз, Титаренко всячески тянул с ответом. К изъявлениям подобного рода он изрядно привык, знал, что пауза способствует размеру безвозмездного взноса в его пользу.

— Я… мне…

Через пень-колоду Ване все же удалось пояснить, что имеет он самое горячее желание оказаться в той же самой воинской части, что и некий лейтенант Баталов с их училища.

— Не тот ли Баталов, что Константин Григорьевич?

— Он самый, он самый…

С этого момента разговор пошел поживее и поконкретнее. В руках у Шустрика появилась коробка с гаванскими сигарами.

— Пивка с десяток подкинь! — махнул пальцем майор, убирая преподнесенный ему презент в полку стола.

И для несведущих кадровик весьма обстоятельно пояснил, что за углом имеется банчок, где их рубли живо конвертируют в марки.

— Я мигом! — Ванька рванул к двери.

Не оглядываясь, он поспешил по улице вдоль высокого забора. Половину дела, как думалось ему, он успешно провернул. Шустрик не без основания надеялся на то, что Костик в части окажет ему кое-какое содействие по старой дружбе. Водились у них в свое время общие делишки…

С лейтенантом Баталовым майор Титаренко вел себя иначе.

— На тебя, Константин Григорьевич, выписка пришла. Кстати, тобой интересовались оттуда… — направленец почтительно вытянул указательный палец вверх.

Нервно поеживаясь, Баталов молчал, слушал. Не отступающее беспокойство вконец замучило, извело его. Он еле держал себя в руках. Бегающие глаза с головой выдавали его сильное волнение.

— Приказали тебя встретить, разместить по высшему разряду. Завтра за тобой придет машина из части.

Напряжение постепенно отпускало. Баталов потихоньку травил из себя лишний воздух. По всей видимости, Мартов против него пока еще ничего не предпринимал, и все катится по плану.

— В Потсдаме хорошо. И Берлин рядом…

После доброго глотка пива по всему организму расплывалось удовлетворенное умиротворение. Скопившаяся усталость разом утяжелила движения и некоторым образом придала солидности.

— От вас, гм… можно в Союз позвонить? — Баталов освоился должным образом и, превозмогая неуверенность, спросил.

Пожимая плечом, майор покосился на телефон:

— Через нашу связь. Я тебе подскажу позывные операторов…

Отвечали Косте быстро, соединяли оперативно. В их квартире стоял, кроме городского, окружной телефон, поэтому телефонистка тут же набрала четырехзначный номер.

— Алло, я слушаю…

К его удивлению, жена сидела дома и, должно быть, терпеливо ожидала его звонка. Время для изощренных игр в догонялки и коварные недомолвки закончилось. Ей непременно хотелось знать, как на новом месте устроился ее муж.

— Баталов, докладывай… — снисходительно разрешила Славка и внимательно прослушала его ответ.

Пока все шло по разработанному Мартовым плану. По ее лицу загуляла умиротворенно довольная улыбка.

— Я рада за тебя, Баталов, — проворковала она. — Служи. Желаю тебе удачи. Отбой…

Из ванной комнаты донесся шум открываемой двери. Босые ноги прошлепали по покрытому лаком паркету.

— Кто звонил? — спросил крайне заинтересованный голос.

— Кто-кто… Дед Пихто! — весело ухмыльнулась Славка.

К ней вернулось хорошее настроение. Жизнь за кордоном стала осязаемо близка. Прошедшая ночь избавила ее от чувства обиды на измену мужа. Она просто взяла и отомстила ему. Изменила мужу с другим мужчиной, как посоветовала ей проделать Ната. И теперь у них счет приблизительно равный. До ничейного результата, правда, еще далековато. Да за этим только дело у нее не станет…

С огромным интересом разглядывали лейтенанты чистенькую немецкую электричку, совсем непохожую на родную и привычную, грязную, с выбитыми местами стеклами, с поломанными креслами и порезанными спинками. Думали ребята, что доберутся быстро, но ехать до места назначения пришлось им довольно долго.

Прибыли они под самый вечер. Сдали документы дежурному, и потянулось нервное ожидание. Считали, что их мигом соберут и…

Но время за окном припозднилось. Начальство, естественно, разъехалось по домам, возвращаться на службу ради их персон не собиралось. И ожидаемо поступило неожиданное распоряжение ночевать в специально отведенной казарме и всем подготовить парадную форму. На десять часов утра запланировали встречу с начальником штаба армии и другими высокими должностными лицами. Обещал свое присутствие и командующий РВиА. По их, артиллеристов, душу пройдется. Что им день грядущий принесет? Томительная и волнительная неизвестность…

Высокая аудиенция, просто на удивление, началась ровно в назначенный час. Представительного вида генерал с двумя шитыми золотыми нитками звездами на погонах со змейкой минут тридцать напыщенно произносил перед ними высокопарные слова об их священном долге. Велеречиво твердил он о том, что им, молодым, следует с самого начала взяться за службу самым добросовестным образом. И так далее, и тому подобное…

На этот раз водка не пригодилась. 25-я танковая дивизия, куда друзья стремились, во что бы то ни стало, попасть, имела, кроме шутливого прозвища Чапаевская, еще одно название — Лесная.

Соединение почти полностью расквартировали в местах, самых удаленных от крупных центров. Зная про то заранее, никто из молодых выпускников ехать в глушь добровольно не стремился.

Но это, в конце концов, являлось делом личного выбора каждого в отдельности. А они втроем сами напросились и изъявили желание попасть именно в Лесную дивизию.

Ушлые кадровики, тишком ухмыляясь, хитро переглянулись, но останавливать их не стали. Выдали предписания, махнули ручкой…

Следующий пункт назначения — Темплин. Снова электричка. И опять ночевка в общей казарме, правда, заметно попроще.

Здесь разговор с ними пошел поконкретнее. Лейтенантов сразу раздели на группы по военно-учетным специальностям.

Всех артиллеристов собрали в отдельной комнате. И там ими вплотную занялись офицеры из штаба РВиА дивизии.

С Григорьевым разобрались быстро, его давно поджидали.

— Лейтенант Григорьев среди вас есть? Что, есть такой, да? Александр Владимирович? Ну, наконец-то, прибыли, — старший лейтенант-кадровик с телефонограммой в одной руке и с тисненой золотом красной папкой «На подпись» в другой с облегчением вздохнул. — А то все звонят и спрашивают про вас…

Начался обстоятельный опрос всех оставшихся. Какие училища и как окончили? Куда пожелали бы попасть служить?

Ясное дело, как дважды два — четыре, что все хотели служить именно в артиллерийском полку. Там они сами себе хозяева.

А в танковом или мотострелковом полках артиллеристы всегда находятся в роли самых бедных родственников. Все наряды и все хозяйственные работы вешают, что стало правилом, именно на них.

А чуть что и проверка, то бегут к ним с призывом о помощи. Дела у пехоты или танкистов так плохи, что без хорошей стрельбы артиллеристов полку «вырисовывается» общая двойка. И самое интересное заключалось в том, что заниматься им толком не дают, а положительный результат вынь да положи. Прописная истина.

Что делать? Извечный русский вопрос. Но тут выход находится легко и просто. Все напишут летучку. Ее результаты покажут, кто из них на данный момент является более достойным кандидатом.

— Това`ищи лейтенанты, п`ойдите в учебный класс. Сейчас мы с вами сыг`аем-с в лоте`ею, — пошутил майор.

Однако кое-кому оказалось вовсе не до ехидных шуточек.

— Вы все быст`енько письменно ответите на несколько совсем несложных воп`осиков…

Тщедушного вида майор мило выставил вперед успокаивающие ладони, мол, ничего не значащий пустячок. Конечно, для кого как.

— И в зависимости от полученных `езультатов п`одолжим нашу занимательную беседу.

«Мушкетеры» сгруппировались, переглянулись и сели рядом, за одним столом. Просмотрели вопросы и снова переглянулись.

Порядок отдачи распоряжения на занятие огневой позиции? Так они запросто. Решить прямую геодезическую задачу? Тоже не очень-то сложно. Могут они с ходу и обратную задачку щелкнуть. Посчитать корректуру, провести пристрелку? Нет проблем! Десять-пятнадцать минут, и все у них готово. А у других дела обстояли явно похуже. Для некоторых вопросы стали камнем преткновения.

Таким образом, искомая тройка, вернее, еще два счастливчика определились довольно быстро. Своей цели ребята добились. Через час им выдали на руки предписания. Поставили своевременно в известность о том, что после обеда, ближе к вечеру, в полк пойдет машина. А пока им предложили чуток обождать. Порекомендовали прогуляться, бегло ознакомиться с военным городком.

— Будто, гм, в тайге живут… — буркнул Мишка.

И только глядя на месте своими глазами, офицеры начинали понимать, почему их танковую дивизию прозвали Лесной.

Небольшое немецкое поселение Темплин, затерянное среди лесов на севере Германии. Глухое местечко. С внешним миром его связывала электричка, ходящая с интервалом в пять-шесть часов.

А от самой станции до военного городка набиралось больше десяти километров. Захочется кому-то куда лишний раз выбраться, так сначала еще сто раз задумается, а стоит ли, вообще-то, ехать.

На территории военного городка кучно расположились штаб дивизии, два танковых полка и еще кое-какие части и отдельные подразделения. А сразу за забором простирался полигон. Кому-то повезло, так повезло. Счастья оптом привалило — девать некуда.

Одно название, что служат в загранице. У них и в самом Союзе схожих безвылазных дыр понатыкано валом.

Стоило в этакую даль ехать за подобным счастьем. Впрочем, для многих офицеров двойной оклад ставился превыше всего…

Оторвавшись от своих друзей, Рэм медленно брел по сосновому бору. Почти такие же красавицы росли и у него дома. А на Украине он подобного нигде и ничего не наблюдал.

Пока, подняв голову вверх, лейтенант вглядывался в верхушки высоких стройных деревьев, снова догнала его, накатила, надавила на плечи жестокая тоска.

В душу парня незаметно вкралась гложущая неуверенность, стало крайне неуютно. Напряжение, крепко державшее его в своих железных руках в течение последних дней, спало. И на передний план опять начали выползать не дающие покоя гнетущие мысли.

— Что, — Рэм беззвучно задвигал ироничными губами, — сбылась мечта одного идиота? И что дальше?..

Зачем он приехал? Зачем? Разве стоит все это того, что имелось у него и что он в один миг потерял? Карьера? Зачем ему карьера?

Давно знает и прекрасно понимает, что большим начальником он никогда не станет. К этому он и не стремится. Власть ради самой власти ему непотребна. Ему больше всего нравится само парящее состояние ощущения радости, гордости за конечный итог своей работы. Быстро и четко выполнить любую поставленную перед ним огневую задачу или, к примеру, решить особо сложную проблему.

Одним словом, ему нравится живая работа, когда все крутится, вертится, каждый занят своим делом на своем конкретном месте. И от умения и профессионализма каждого в отдельности зависит весь успех в целом.

— Но ты же этого сам сильно хотел…

Чтобы отогнать от себя тяготящие мысли, он тряхнул головой. Отчего ноет в груди? Наверное, от сознания того, что он что-то творит не так. Или от предчувствия чего-то нехорошего? Или же это просто понятный страх перед неизвестным и еще непонятным?

Рэм оглянулся на своих друзей, отставших и что-то довольно оживленно обсуждавших. Им-то что. Они рады, добились своего. А вот он радости в себе не испытывает. Зачем он поехал в Германию, где Ее никогда не увидит, зачем? А без Нее все, вся дальнейшая жизнь, все банально теряло всяческий смысл…

Друг Сашка мельком ухватил его растерянный взгляд, когда Рэм остановился, медленно повернулся к ним лицом и, не замечая приближающихся к нему товарищей, смотрел сквозь них вдаль.

— Миша, наш Старшой опять загрустил. Еще десять минут назад казался весел, бодр, шуточками сорил налево и направо. Я грешным делом понадеялся, что он навсегда излечился от своей тоски. Но, видно, глубоко ошибался. Кидает его, бедолагу, как на волнах. То вверх, то вниз. Настроение у него меняется на глазах.

— Саша, гм, — Мишка, прищурившись, пристально смотрел на своего бывшего командира — кто еще, как ни Спивак, лучше всего знал душу Рэма, — он не замечает нас сейчас, и стал на время самим собой, сбросив с себя защитную маску.

Поняли они, что их страдающий друг создает перед ними вид, что все хорошо. А у самого на душе кошки скребут.

— Видно, так скребут окаянные котяры, что…

Два друга подошли к нему почти вплотную, и лишь только тогда Рэм очнулся, виновато и неуверенно улыбнулся:

— Вспомнился дом, и я на время забыл о том, где я и зачем тут нахожусь, у черта на куличках, посреди ржавого болотца…

Если у них управление, подумалось ему, находится в дикой глухомани, то, интересно, в какой непролазной дыре размещены другие полки и, в частности, их артполк.

— Я слышал, что до полка надо еще восемьдесят километров «пилить». Закинут нас в совсем непролазную глушь. Думаю, Миша, твоя Маринка окажется не в особом восторге и убежит от тебя, от Лешего лесного, на следующий же день, первым же трамваем…

Как только женщина, проскользнуло в уме юркой змейкой, про все обстоятельно прознает, так она шустро и завернет свои лыжи в обратную сторону, махнув им всем на прощание изящной ручкой.

— Разочарование в твоем выборе у нее наступит быстро. Саша, я, знаешь, не понимаю, ты извини меня, совсем не понимаю. Что есть хорошего в безнадежно безвылазном прозябании?

— Ты неправ, — Сашка в отличие от Рэма имел иное мнение. — Ребята, наш артполк стоит в очень хорошем месте. Когда приедем туда, то сами все своими глазами увидите.

— Лады, не будим спорить. Тебе лучше знать, — вполне резонно ответил Рэм. — Твой отец там служил…

Офицеры вернулись к стоянке. Чуть погодя подошел бортовой ЗИЛ. Из кабины вылез старший машины и громко окликнул их.

Выяснилось, что прибыл начпрод с их полка, что с минуты на минуту они отправляются назад в часть. Его специально направили к штабу, чтобы он забрал с собой по пути молодое пополнение офицерских кадров. Вакантные места, естественно, находились в кузове. Но им к эконом-классу и не требовалось привыкать.

— К машине! По местам! — шутки ради скомандовал Григорьев товарищам и сам себе. — Заводи!

Ехали довольно быстро, но все равно дорога заняла около двух часов. Доставили прямо к штабу полка. И тут их ждали, несмотря на то, что наступил вечер и не просто, а субботний.

Как от изрядно надоевшей назойливой мухи, командир полка отмахнулся от установленного уставом порядка представления и пригласил их к себе в кабинет. Он, замполит и начальник штаба.

И их трое. Как в карточной игре, три на три. Правда, силы за столом явно неравные. Да и игра пойдет у них не на очки…

Притихшие лейтенанты напряглись и приготовились. Сейчас начнется. Побегут одна за другой и без особого перехода беседа ознакомительная, следом беседа воспитательная…

Заодно и предупредительная, с многозначительными намеками и назидательным постукиванием ладонью по столу.

Но тут они ошиблись. К их немалому удивлению, командир полка нисколько не собирался их стращать и запугивать.

— Поступим следующим образом. Лейтенант Григорьев пойдет у нас в батарею управления, во взвод оптической разведки полка, — подполковник Климов остановился и на минуту призадумался. — И у нас остались в полку всего лишь два ваканта. Место командира огневого взвода в реактивном дивизионе и место командира взвода управления в самоходном дивизионе. Мы просили сумчанина. Но раз не вышло, то один из вас пойдет в самоходный дивизион. Вы у себя в училище самоходки видели?

— Никак нет, товарищ подполковник, — честно ответил за всех Рэм. — Было всего две пары ознакомительных занятий по плакату. И все… — он смущенно вздохнул.

— Дела еще те… — подняв голову, озабочено произнес, услышав доклад из уст прибывших, начальник штаба полка подполковник Двуреченский. — Я же просил у них, настоятельно просил прислать нам в этом году сумчан…

Понятное дело. В Сумах как раз имелся нужный самоходный профиль. Готовят целенаправленно у них специалистов…

— Что будем делать? Как вас распределить? Может, вы сами жребий кинете и дело с концом? — начштаба скупо усмехнулся и окинул молодых офицеров внимательным взглядом.

— А мы спросим их, как они окончили училище, — вступил в дело майор Наумов, долговязый, едва ноги вмещаются под столом.

А кому же еще, спрашивается, в столь трудную минуту подать дельный совет. Замполиты у них всегда знают, что делать в данной конкретной обстановке. У замполитов на каждый конкретный случай завсегда имеется свой подходящий критерий оценки.

Малость смущенный, Спивак, краснея, глухо ответил. И Рэм тоже сказал. И что дальше? По идее, право выбора принадлежит Рэму. Ему и банк срывать…

— Разрешите, товарищ подполковник, — негромко произнес он, — мне пойти в самоходный дивизион.

Замполит удивленно посмотрел на него. Может быть, парень их неправильно понял? Никак не улавливает существенной разницы между самоходками и буксируемыми орудиями? А то, зачем бы он добровольно совал свою голову в петлю? Ищет себе на одно место приключений или у него с головенкой не все в порядке?

— Ну-с, товарищ лейтенант, поясните нам свое решение…

И пусть, легко читалось в его пытливых глазах, доложит им с детальным обоснованием по каждому пункту.

— Я считаю, что лейтенанту Спиваку целесообразнее служить там, где он будет чувствовать себя намного увереннее. А я там, где останется мне место, — Рэм, несколько смущаясь, улыбнулся. — Мы хорошо знали, куда едем. Самоходный полк…

И в Африке, и в Германии, скупой улыбкой скользнуло по его губам, все тот же самоходный полк. На гусеницах. По пояс — танки, а выше ходовой части — орудия.

— А что? Правильно, — кажется, начальнику штаба понравилось то, что друзья не устроили спор между собой, сами разрешили непростой вопрос. — Мы и посмотрим на деле, дутая у тебя медаль или нет. Кто у тебя, Валишев, родители?

— Рабочие… — лейтенант пожал плечами. — Простые люди…

Чуть растянулись его губы в тонкой усмешке. Вообще-то, Рэм хорошо понимал, откуда растут ноги у вопроса. Опасаются слегка, нет ли у него где-то в верхах «мохнатой лапы»…

— Понятно, ребята, — командир решил закончить разговор. — Сегодня уже поздно для того, чтобы что-то решать. А завтра — воскресенье, выходной. Сам Бог велел всем отдыхать. Представим вас вашим командирам в понедельник утром на разводе на занятия. Сдавайте свои документы. Сейчас подойдет зам по тылу и подыщет вам на первое время жилье. Для холостых и неженатых офицеров и прапорщиков есть отдельное общежитие. Григорьев — в общагу. А вам, ребята… — он кивнул на Рэма и Мишку. — Вам что-нибудь подберут во втором ДОСе — в доме для офицерского состава…

В отделе кадров, выяснив их семейное положение, взялись за оформление вызова Маринке. А Рэм неопределенно пожал плечами и отрицательно покачал в ответ головой. Его жене в ближайшее время вызов не понадобится. Она учится, работает. Смысла нет. Об остальном он умолчал. Зачем распространяться о своем личном.

Вышли на улицу. Спивак хотел сказать, но Рэм его опередил, положил руку на плечо друга:

— Ты, Миша, из-за меня сильно не переживай…

И пояснил он, чем труднее, тем для него даже лучше. Меньше останется времени на разные глупости. А все новое и неизвестное его лишь привлекает. Тем более что во взводе управления работы, как таковой, должно быть меньше. Так что, еще совсем неизвестно, кому из них больше повезло. А везет тем, кто везет…

— Зато за тебя я буду спокоен. Там, по крайней мере, ты будешь в своей тарелке. В том дивизионе много наших выпускников. Они на первых порах тебе помогут во всем…

Не прошло и получаса, как Мишку вызвал к себе командир реактивного дивизиона подполковник Рыбак. Рэм остался один. Итак, уже с полной уверенностью он мог констатировать тот факт, что встретили их довольно тепло и гостеприимно. Отрадно…

4

Добро пожаловать в 843-й Варшавский, орденов Суворова и А. Невского, гвардейский самоходно-артиллерийский полк.

Полк сам по себе хороший. В почете у начальства. Находится в зените славы. Несколько итоговых проверок сданы на «хорошо».

Гордость полка — реактивный и второй самоходный дивизионы постоянно, год за годом, активно принимают участие в состязаниях, проводимых в Группе войск, и занимают первые и призовые места.

Боевая подготовка в артполку поставлена во главу угла всей жизнедеятельности части. Занятия превыше всего…

Вот оно перед ним все, что он хотел. Живи, служи и радуйся. Но чего-то ему все равно не хватает для полного счастья.

Ну да, он-то хорошо знает, чего именно ему сейчас не хватает. Но этого у него, увы, никогда не будет. Жаль. Очень жаль.

И все сразу теряет смысл. Зачем ему все это, если нет одного, но самого главного в его жизни? Если рядом с ним нет Ее…

Поморщившись, Рэм тряхнул головой. Если постоянно думать об одном, то можно запросто сойти с ума. Надо постараться забыть, забыть про все, что осталось там. Забыть, забыть…

Подошел сильно озабоченный Михаил.

— КД, гм, зовет нас с тобой к себе в гости, — его неуверенный и слегка растерянный взгляд говорил о том, что друг не в состоянии определиться с тем, как к последовавшему приглашению отнестись. — Не знаю даже…

— КД… это кто? — Рэм не сразу понял, о ком идет речь. — Ах да, ясно. Твой командир дивизиона. Раз зовет, Миша, то, конечно, надо идти. Поближе познакомишься со своим начальством. Все равно тебе рано или поздно придется проставляться за новое назначение. Засчитают тебе, что ты начал проставление, — он похлопал друга по плечу, желая того слегка подбодрить.

Подполковник Рыбак временно холостяковал — жена отдыхала в Союзе. И от него самого, наверное, женщина вовсю передыхала. Такого мужика-фанфарона долго рядом с собой не вытерпеть.

Хотя, кто его знает, кто в их доме настоящий хозяин…

Бывает, на работе мужик — лютый зверь, а дома у себя — тихий дамский подкаблучник. Случается подобная метаморфоза нередко. И чем меньше считается с ним его жена, тем больше уязвленный муж старается самоутвердиться на работе, гнет подчиненных…

Радушный хозяин с большим удовольствием пил выставленную на стол дармовую русскую водку, привезенную с собой молодыми офицерами. Много, охотно философствовал, превозносил до небес свои личные заслуги, поучал лейтенантов, как надо жить…

— Учитесь, я го`ю… — указательный палец его порос вверх.

Вместо «я говорю» у подполковника выходило скомканное и оттого с непривычки смешное «я го`ю».

— Я го`ю, сегодня добрый, вы у меня в гостях. Но завтра, я го`ю, за все с вас строго спрошу. И за это, я го`ю, тоже, — Рыбак недвусмысленно показал на быстро опустевшие бутылки. — У меня, я го`ю, на службе ни-ни…

У Рэма весь разговор оставил двоякое впечатление. Амбиции у человека, пригласившего их в гости, перехлестывали через край. Но как, на самом деле, все обстояло с его личными способностями?

Если руководимый им дивизион побеждает на состязаниях, то чья в том заслуга? Его или начальника штаба? Или есть еще кто-то третий, о ком они еще не ведают? Трудно сказать, ничего не зная.

Время скоро покажет, оно расставит все по своим местам…

А пока все по местам расставляли телефонные звонки и устные директивы свыше. Правда, их жизнь без накладок — разве жизнь…

Произошла неувязка. Случайная и досадная. Место, на которое приехал Баталов, оказывается, еще не успели освободить.

Так сказать, по техническим причинам. Не нашли, куда убрать человека, что сидел на должности комсомольца полка. Документы в штабах забуксовали, и должностная цепочка безнадежно застряла.

— Не беда! — панибратски хлопнул по плечу прибывшего лейтенанта комполка подполковник Ильин. — Через месяц-другой нарыв сей гноя рассосется. — А пока принимай взвод…

— Противотанковый взвод в третьем батальоне, — замполит полка явно оказался не в восторге от самой идеи и кисло морщился.

Не без основания он считал приключившийся казус упущением по своей линии работы. Не доглядел он, не досмотрел.

А из Группы ему позвонят, долго разбираться с ним не станут, кинут камешек в его же огород. Скажут, мол, вовремя не прополол он свою грядку, а теперь некуда молодой саженец ткнуть.

— Числиться будешь там, — уточнил подполковник Шубников, — а работать под моим началом в штабе…

Непосредственная работа под руководством замполита полка началась с посещения банно-прачечного комбината части, недавно отстроенного двухэтажного комплекса.

В особенности их интересовало внутреннее устройство сауны и качество вырабатываемого в ней пара, температура и влажность.

Через часик к ним присоединился комполка. Вместе с ним из густых клубов пара вынырнули две банщицы в белых передниках, повязанных на голые тела.

— А?! — у лейтенанта от удивления вывалилась челюсть.

— Все под контролем, — довольно хохотнул замполит.

Именно по его личному указанию зав офицерской столовой прислала к ним двух своих смазливых официанток.

— Бабенки свои, проверенные. Слова никому и нигде про то не брякнут. Иначе вылетят балаболки из Группы к чертям собачьим за двадцать четыре часа без выходного пособия…

Потягивая холодное пивко, Костик долго, напряженно просекал обстановку, пытался свести дебет с кредитом. Выходило, на первый взгляд, все очень даже недурно. Если дело и дальше так пойдет…

В гостиничный номер к нему пошла девушка по имени Глаша.

— У Машки муж ревнивый, — заговорщицки шепнула она. — Ты ее не выбирай, Машка все равно не пойдет…

— А как же все понимать? — поинтересовался у нее парень.

Конец ознакомительного фрагмента.