Обрученные судьбой. Книга первая. Великий развал

Роман Булгар

Продолжение истории главных героев трилогии «Офицеры». Они своими глазами увидели, как развалили их огромную страну. По воле правителей они оказались по разные стороны границ. Книга о том, как жили люди в то время, когда всем правил Великий Развал, когда они все по воле судьбы оказались на жизненном Переломе. Армии, в которой служили советские офицеры, более не существовало. Не стало страны, которой они все присягали. И отыщет ли наш герой свое место в новых реалиях их быстро меняющейся жизни…

© Роман Булгар, 2016

ISBN 978-5-4483-1372-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Народная мудрость гласит: чтоб стать женой генерала, надо выходить замуж за лейтенанта и помотаться вместе с ним по всем дальним гарнизонам. Они стали мужем и женой, когда он учился на втором курсе военного училища.

Когда ей присвоили очередное звание «капитан милиции», ее супруг все еще носил лейтенантские погоны. Блестящей карьерой похвастать он не мог…

Книга о том, как жили люди в то время, когда всем правил Великий Развал, когда они все по воле судьбы оказались на жизненном Переломе. Трудно пришлось тем, кому довелось жить в эпоху революционных перемен.

Нелегко было им отыскать смысл их существования, утерянный в хаосе всеобщего умопомрачения. Жернова времени перемололи тысячи судеб.

Продолжение истории главных героев трилогии «Офицеры». Им «повезло». Они своими глазами увидели, как развалили их огромную страну. По воле правителей они оказались по разные стороны границ.

Их семью по живому раскроили безжалостные ножницы судьбы. Муж уехал служить в Россию, а жена с дочкой осталась жить на Украине…

Армии, в которой служили советские офицеры, более не существовало. Не стало страны, которой они все присягали. И отыщет ли наш герой свое место в новых реалиях их быстро меняющейся жизни…

И война на Кавказе, кровавая, жестокая, непонятная и бессмысленная…

Глава первая

Бой у высоты 1147

1

Робко крадущиеся солнечные посланники неслышно опускались на многострадальную землю, растворяли туманную пелену, оттесняя хмарь к нависающим с трех сторон горам, разгоняя ее по оврагам и ущельям.

Промозглая ватно-водянистая субстанция, подталкиваемая ветром, не удержалась. Она свалилась в обрыв со скалистого выступа, обнажила высокую каменную стенку из красного облицовочного кирпича.

Пробуждающие лучи осветили двор, мощенный отесанным камнем. Тоненькая полоска света сквозь маленькое отверстие проникла в яму, глубокую и узкую, тесноватую для двух пленников.

Девушка-подросток зябко жалась к худенькому пацану-оборвышу, старалась согреться тепловатой близостью его изможденного тела.

— Господи! — не открывая глаз, глухо простонала она. — Когда же это мученье кончится! Нет моих сил терпеть далее эту муку! Господи, услышь ты меня! Забери меня к себе, несчастную сиротку!

Выглянувшее светило пробудило, растормошило петушка. Кочеток, расправив крылья, зябкой дрожью поспешно захлопал ими. Вымученно вытянул он шею, спросонья хрипловато прокукарекал.

— Иуда! — пацан озлобленно погрозил петуху. — Не спеши! Не буди!

В крытом загончике зашевелились тощие овцы, протяжно заблеяли. Утыкаясь мордой в опустевшую кормушку, обиженно замычал теленок. Сгоняемые с насеста куры, беспричинно ссорясь, закудахтали.

Здоровенные псы-волкодавы приподняли морды, потянули цепи. Натягивая привязь, они угрожающе скалились. С желтоватых клыков капала изголодавшаяся пена. Бешеные зрачки наливались кровью.

— Сейчас начнется… — вздохнула девчушка.

Скрипнула металлическая дверь. На крыльце показался угрюмый бородач с неизменной больно жалящей плеткой в руке, выпрямился во весь свой немалый рост, потянулся, закурил. Сделав несколько затяжек, приволакивая левую ногу, горец проковылял к зиндану. Поковырявшись ключом и отомкнув запор, он откинул в сторону тяжеленную крышку.

— Щенок, вылазь! — крикнул хозяин и опустил вниз лестницу.

Не дожидаясь повторной команды, мальчонка вскочил, проворно полез наверх, выбрался, согнулся в спине, послушно опустил голову. Привычными движениями бородач нацепил металлические браслеты на худые детские лодыжки, короткой цепью сковал мальчишечьи ноги.

— Овечка пошла, гони! — приказал Аслан.

Схватив хворостинку, пацан засеменил к загону, отворил дощатую дверку. Непрерывно блеющее стадо, толкаясь и суетесь, вытекало из узкой щели. Бесформенной массой оно побрело по каменистой тропке.

— Охранять! — Аслан пустил черного пса вслед за пастушком.

Огромный волкодав мягко переступал лапами по камням, играя, касался босых ступней шагающего перед ним мальчугана. Тот ускорял свой шаркающий ход, пугливо озирался назад. Наука даром не прошла.

Когда Юрко однажды попытался дать деру, зверюга подкралась к нему со спины и, поднявшись на задних лапах во весь рост, передними придавила его плечики к земле. Большая псина подмяла беглеца под себя, потянулась раскрытой пастью к его горлу, царапнула до крови.

С того самого раза мальчонка больше не пытался бежать. И не будь рядом с ним неотлучного мохнатого сторожа, его затея все едино ни к чему бы хорошему не привела. Мешала цепь, якорем виснущая на его ногах. От постоянного хождения босиком мальчишеские ступни шибко изранились об острые камушки. Они тупо саднили и кровенились.

Как только отара покинула двор, бородач снова наклонился к яме и отрывисто прокричал-пролаял:

— Эй, ты, дивана, вылазь!

Из темнеющего лаза показалась всколоченная девчоночья головка с давно немытыми, нечесаными волосами неопрятно грязно-серого цвета. В широко раскрытых глазенках плескался неприкрытый страх.

— Шевелись! — подстегнул пленницу резкий окрик.

Солнечные лучи насквозь просветили рубаху, длинную, до самых пят, сильно истонченную временем. От похотливого мужского глаза не укрылись юные грудки и остро выпирающий живот, который девчушка поддерживала своей правой ручонкой, когда она выбиралась наверх.

— У, полоумная дивана! — выругался бородач, со злостью хлестнул по девичьей спине. — Шайтан-девка!

На протяжный жалобный крик на крыльцо выскочила изможденная женщина со следами анемии на вытянутом болезненно бледном лице.

— Аслан! Не бей девку по животу! Не навреди ребенку!

Опуская руку, мужчина поморщился, отступил от жертвы:

— Забери ее, Марьям! Отмой!

Ему в голову пришла шальная мысль. Обнаженные проказливыми лучами девчоночьи груди взбудоражили его кровь, пробудили тянущее вожделение. Взмокла и до зуда зачесалась напрягшаяся спина.

Торопливыми шажками Марьям потянула перепуганную бедняжку за собой к душу — двухсотлитровой бочке, установленной на высоком помосте, с трех сторон огороженном прохудившимся во многих местах рубероидом. Затолкнув девчушку на деревянную решетку, женщина сама потянула рубашонку вверх, помогая Анюте разоблачиться.

— Ты потерпи, потерпи! — жалостливо приговаривала Марьям.

Видать, за все ее многочисленные грехи всемилостивый Аллах не дал ей собственных детей. И женщина надеялась, что дитя, рожденное пленницей, заменит ей то, чего ее лишили Небеса, не дав потомства.

— Будь с ним ласкова… — наставляла она Анюту.

Под прохладными струями девчушка вся поеживалась, послушно подставлялась под ласковые женские руки. От невыносимой дикости происходящего с нею и вокруг нее Анюте хотелось во весь свой голос завопить. Но она давила в себе крик отчаяния и безысходности.

Не дождавшись, мужчина рывком выдернул пленницу из-под душа и поволок за собой. Затащив девчушку в овечий загон, он принудил ее встать на четвереньки. От резко ворвавшейся, вспыхнувшей жгучим огнем боли Анюта не выдержала, исторгла из себя жалующийся вопль.

Леденящий душу крик перескочил через высокий кирпичный забор, постучался в жалкую лачужку из плохо подогнанного камня и щелястых досок. Звук просочился сквозь неплотно примыкающую дверь, прополз в щели, отражаясь от голых стен, набатом забился по всей комнатушке.

Молодая женщина вздрогнула, болезненно передернула плечиками. Накинув на голову платок, она закутала шею и выбежала на улицу. От ее резкого толчка жалобно взвизгнула низкая калитка.

— Марьям, откройте! — настойчивым кулачком Замира застучала по высокой металлической двери. — Аслан!

Свирепые псы заливались оглушительным лаем, натягивали цепи. Кобели рвались, вставали на задние лапы, опускаясь, скребли острыми когтями землю, роняя с клыков злобную пену, грызли железо.

— Аслан!

— Чего тебе? — послышался враждебно настроенный мужской голос.

Чуть приоткрылась железная дверь. В проеме показались угрюмые глаза хозяина. Мужчина стоял, широко расставив ноги. Он всем своим видом давал знать, что никого не пустит в собственный дом-крепость и никому не позволит вмешиваться в то, что творится у него во дворе.

— Ты убьешь ее! Ты же обещал ее мне!

Одной рукой горец приоткрыл дверцу ровно настолько, чтоб второй ручищей втащить бабу, верещащую на всю улицу, к себе во двор.

— Я тебе слово дал. Я его сдержу. Десять тысяч долларов — она твоя. За ублюдка ее мы с тобой не договаривались. Аллах тому свидетель.

По каменному крыльцу, торопясь, застучали женские каблучки. На их разговор спешила Марьям. Она взволнованно и прерывисто дышала:

— Девка понесла от тебя! Я воспитаю ее ребенка, как своего!

Отстраняя жену в сторону, мужчина рассмеялся ей прямо в лицо:

— Опростается дивана, скормлю ее детеныша псам.

Протяжно заголосив, Марьям присела, бочком завалилась на землю, уткнулась лицом в раскрытые ладошки. Она знала, что слова ее мужа — не пустые угрозы. Именно так Аслан поступил с предшественницей их несчастной пленницы. Бедная девушка не перенесла обрушившегося на нее горя, повредилась в рассудке, начала заговариваться. Через неделю бедняжка наложила на себя руки, порезала себе вены осколком стекла.

— Я заплачу тебе больше! — соседка нервно сжала свои кулачки.

— Пять тысяч сверху, Замира, и я пальцем ее не трону…

Вытолкнув молодую женщину со двора, Аслан вышел на улицу, запер калитку снаружи. Постояв минутку в раздумье, он пошел вверх по кривой улочке, упорно взбиравшейся по осыпающейся круче.

С той стороны горы, в соседнем селении, раскинувшемся на ровном пятачке, у него имелся еще один и, причем, не самый последний дом.

В нем жила его третья по счету жена, ладная бабенка двадцати двух лет. За четыре года женщина успела подарить ему трех сыновей. Аслан не боялся остаться без наследников и не нуждался в бастардах.

Ночевал мужчина в каждом из четырех своих домов по очереди, неожиданно появляясь то у одной жены, то у другой.

Заранее Аслан никого не извещал. Он внезапно возникал в любое время, днем или посреди ночи, долго не задерживался и снова исчезал. Жены его друг друга в лицо не видели, не знали, кто и где живет.

— Изверг! Чтоб ты сдох! Где же денег набрать? — Замира проводила приволакивающего ногу соседа задумчивым взглядом.

Все, что могла, женщина уже продала, выручила за свою скудную утварь лишь малую толику того, что требовалось ей насобирать. Много больше она получала за патроны, которые доставала у солдат…

У пересечения двух полевых дорог федеральные войска выстроили блокпост. Неказистое сооружение из бетонных блоков, ящиков из-под снарядов совершенно не вписывалось в окружающий горный ландшафт. И не самым лучшим образом, а столь же скверно защищало оно личный состав блокпоста от шальных пуль, разрывов осколочных гранат и мин.

Очередная смена бойцов с бездумной безалаберностью достраивала временное убежище, посильно укрепляла стены, возводила брустверы…

Приезжало большое начальство. Ему вся нелепость фортификации у дороги шибко не нравилась. Оно, брюзжа раздражением, приказывало немедленно все переделать. Строительный материал никто не подвозил. Бойцам приходилось использовать все имеющиеся подручные средства. История от смены к смене по кругу неизбежно повторялась.

В перекрестии оптической винтовки вслед за уходящим туманом начала просматриваться узкая тропка, ведущая в близлежащий горный аул. Над селением потянулись дымки. Ветер приносил с собой блеянье овец и отрывистый лай собак.

— Серко, — сержант широко зевнул, — пулей сгоняй в деревню, пока нет смены. «Травку» попроси у бабая, что у самой дороги живет. Сам, блин, знаешь. Я тебя прикрою. Один твой нога там, одна копыто тут…

Молодой боец послушно снял с себя снаряжение, аккуратно сложил его на дне окопа. Поручения подобного рода приходилось выполнять ему не впервые. Он привык по утренней зорьке бегать в аул.

— Патроны цыганить начнут, — рядовой Кирьяков вопросительно прищурился. — Либо гранату им подавай…

— А ты, блин, торгуйся, — сержант вытащил из подсумка магазин и разрядил его в подставленную каску. — На что тебе, блин, язык дали…

Низко пригибаясь к земле, привычно используя складки местности, Кирьяков учащенным шагом ходко заспешил к поднимающимся, будто вырастающим из молочного тумана отрогам гор, круто уходящих ввысь и теряющихся в низко стелющихся кучевых облаках.

— Ушел? — за спиной сержанта с бруствера посыпалась земля.

— Ушел, блин…

Снимая с головы каску, Ильин шагнул к молодой женщине.

— Продрогла я вся, пока ждала…

— Иди ко мне, Замира, согрею…

Опустившись на сырую землю, горянка нерешительно потянула за края подола, обнажила призывно забелевшие бедра. Сглотнув горячую слюну, парень потянулся к тугому женскому телу…

Черный внедорожник с заляпанными грязью номерами спускался с гор. Занятый своими мыслями, Кирьяков не сразу заметил идущую ему навстречу машину. Испуганно юркнув в первую же попавшуюся ему на глаза канаву, боец замер, выжидающе затаился.

— Вот, черт! — огорченно выругался он про себя. — Димке из-за меня влетит, если наш прапор заявится на пост, а меня не найдет.

Сидевший рядом с водителем немолодой мужчина в каракулевой шапке на голове проводил ящеркой залегшего на земле бойца долгим и озлобленно ненавидящим взглядом. Нервные сухие губы раздраженно дрогнули. Горец гневно потряс крепко сжатым кулаком:

— Шайтан! Урус совсем страх потерял…

Издав протяжный вздох, женщина прикрыла наполненные вязким блаженством и осознанием украденного счастья глаза.

Обнаженная грудь ее бурно вздымалась. По всему ее долгому телу, затихая в босых ступнях, пробежала волна упоительной дрожи.

Приподнявшись, сержант внимательно наблюдал за неподвижно лежавшей горянкой. Сколько ни пытался, никак он не мог взять в толк, на кой ляд красивая и молодая бабенка раз за разом бежит к нему, будто не может найти себе стоящего мужика среди своих сельчан.

— Аллах накажет меня… — покаянно прошептали женские губы.

В подрагивающих темно-карих выразительных глазах затаились скрытая боль и страдание, недоступное юношескому пониманию.

— Кажись, — сержант, вскакивая, потянулся за автоматом, — шумит что-то. Машина, блин, к нам идет…

— Тебе показалось…

Высунув голову, Ильин обнаружил приближающийся к блокпосту внедорожник. Он судорожно схватился за трубку телефонного аппарата ТА-57, посылая электрический вызов, резко крутанул черную ручку.

— К нам, блин, гости едут… — зачастил сержант, стараясь выиграть порядком упущенное им же по халатности и полному пренебрежению выполнением обязанностей времечко. — Не спите, блин, встречайте…

Молодая женщина накинула на себя длинное, почти до самых пят, цветастое ситцевое платье, низко повязала платок.

— Я пошла… — она скромно потупилась.

— Иди… — на прощание сержант похлопал смущенно улыбающуюся бабу по тугим ягодицам. — Приходи вечерком, не забывай…

— Приду…

Старший прапорщик Фесько, с трудом поднятый с топчана замом командира взвода, усиленно тер ничего не соображающие, красные с перепоя глаза. Накануне он, по обыкновению, хватил лишку, заснул поздно, спал до омерзительного отвращения плохо. Несмотря на весь принятый внутрь алкоголь, мужика мучили кошмары. Скулы до боли сводило тягучей зевотой, усугубляемой тошнотворными позывами.

— У… ё! — завидев у шлагбаума остановившийся внедорожник, он раскрыл щербатый рот, откуда отравляющей волной во все стороны дохнуло перегарным зловонием. — Кого еще к нам принесло?

В энту рань, как понималось ему, добрые люди по их дорогам не шастают. В столь ранний час в поисках добычи рыщут дикие звери, волки поганые и трусливое шакалье…

— Старшего спрашивают…

Мельком лишь глянув на себя в присобаченный к стенке неровный осколок зеркальца, прапор страдальчески поморщился, вяло взмахнул рукой. Накинув на плечи куртку, он нахлобучил на голову помятую, словно жеваную коровой, замусоленную полевую кепку.

— Э, чего тянешь, командир, — тонированное стекло приспустилось, и донесся ровный и уверенный в себе голос с сильным акцентом. — Дорога мой дальний…

С отупелым безразличием, справляя нудящую обязанность, Фесько скользнул ничего не видящим взглядом по протянутой к нему бумажке.

Неровно пропечатанные буквы, словно издеваясь над ним, плясали вприсядку. После проверки документов внедорожник пропустили.

— Вот ты скажи мне, братец Семенов, — прапор задумчиво почесал колющуюся скулу, — откуда у энтого горца дорогущая машина? Живут все в нищете, а энтот…

— Бандиты… они… все. Людей убивают, воруют, торгуют ими…

— Вестимо, братец. Пася коз, столько не заработаешь…

Эмиссар непризнанного Чеченского правительства Омар Тахоев презрительно сплюнул в боковое окошко:

— Э, такой дурак на важный пост стоит. Любая бумажка верит…

По ссохшимся губам бегала улыбка. В их стране привыкли верить бумагам. Не могут понять недоумки, что любую бумажку у них можно легко подделать и изготовить любой документ. Бланки на каждом углу в переходах метро продаются за сущие копейки. И нужную печать на заказ изворотливые дельцы исполняют в два счета…

2

В дверь тихонечко постучались и, не дожидаясь ответа, вошли. Симпатичная русоволосая девушка в коротеньком беленьком халатике изящно держала в руке поднос с завтраком. Мужчина открыл глаза.

— Доброе утро, Борис Семенович! Пора вставать… — медсестра лучезарно улыбнулась.

— Инга, ты… — Пестиков с облегчением вздохнул.

Всю ночь полковника ФСБ мучили кошмары. Ему снилось, как он в одиночку бредет по глубокому ущелью. Тропинка, пробитая горными потоками, местами расширялась, порой сужалась так, что ему едва-едва удавалось протиснуться. Скалистая порода сходилась с обеих сторон, острые выступы рвали одежду, оставляли на его теле кровавые следы.

— Я принесла вам поесть…

— Иди ко мне…

Послушно приближаясь, дева неслышно ступала по толстому ковру босыми ступнями, на ходу расстегивала белоснежный халат. Под ним на медицинской сестричке из одежки ожидаемо ничего не оказалось.

Мужские руки жадно дотрагивались до тугого девичьего тела. В прикосновениях к нежной плоти Борис искал успокоения. Хотелось ему хотя бы на малое время отвлечься, избыть надоедливый, давящий на психику страх, избавиться от всех своих изводящих душу тревог.

— Ох! — Инга призывно выгнулась в спине.

Поощряемый девушкой, вожделеющий мужчина вслепую нащупал пальцами затвердевший сосок, слегка сдавил его, чувствуя, как внутри ширится неуемное желание, оттесняет в стороны все его думы.

— Ах… ах… ах… — сестричка откинула голову, сладостно прикрыла глаза, томно приоткрыла ротик. — Ох… ох… ох…

Разожженное опытными мужскими ласками острое желание разом накрыло девушку своими циклическими волнами, потянуло в яркий мир чувственного наслаждения. Она отдавалась мужчине вся и без остатка.

Ей невообразимо повезло. Борис обещал ей помощь в обустройстве ее дальнейшей судьбы. Приходя к полковнику, ложась в его постель, красавица с успехом совмещала полезное с приятным. И дело свое она справно исполняла, и удовольствие при этом получала немалое.

— Хорошо-то как! — счастливо выдохнула Инга и замерла.

Глядя на нее, Борис в очередной раз подумал о том, что не только мог бы представить ее в роли жены, но и хотел бы предложить ей выйти за него замуж. Разница в возрасте его особо не волновала. В их время подобные браки считались в порядке вещей.

Кое-какие шаги он предпринял, похлопотал за Ингу через одного своего давнишнего дружка. Лет десять назад Сашка Коржаков работал в соседнем девятом управлении КГБ. Охраняли там высших партийных и государственных деятелей. Крутился его кореш возле элиты.

В 85-м майора Коржакова назначили одним из трех телохранителей первого секретаря Московского горкома КПСС Бориса Ельцина.

По пьянке Сашка со смехом рассказывал, что помимо высочайшего профессионализма к нему предъявили три неотъемлемых требования.

— Охранник Ельцина, — дружок выставил свой указующий перст, — должен уметь выпить и при этом не пьянеть. Должен уметь играть в волейбол. И должен быть ростом не меньше Бориса Николаевича…

После октябрьского 1987 года пленума ЦК КПСС Ельцин попал в опалу, а поддерживающего с ним дружеские отношения Коржакова в 88-ом году выгнали на пенсию «по возрасту и по состоянию здоровья».

Но разбитной корешок не прогадал, не предал Ельцина, поставил на опального шефа и вытянул свой счастливый лотерейный билет…

Правда, задаром в их жизни и пальцем не шевельнут, чтоб помочь. А потому протекция Коржакова стоила прилично. Но ради того, чтобы устроить будущее женщины, с которой он собирался связать всю свою дальнейшую жизнь, Борис мог пойти и пошел на определенные траты.

— И почто наши мужики воюют… — отдохнувшую девицу потянуло на философские размышления. — То перемирие объявят, то война…

Поглощая нежный творожок, Борис Семенович скосил левый глаз на раскинувшуюся в его постели сестричку, усмехнулся, но промолчал, хотя и мог предоставить девице вполне исчерпывающий ответ. По роду своей нелегкой службы он находился в курсе всех перипетий, знал почти все тонкости и хитросплетения придворной борьбы…

…Весной 95-го министр иностранный дел Козырев выбрал, на его взгляд, самый лучший момент. Из дипломатического далёка, искусно плетя кружева из недомолвок и намеков, он завел разговор с Борисом Николаевичем о грядущих выборах. Козырев небезосновательно считал, что пришло время к ним всесторонне и тщательно готовиться.

Для начала, по его задумке, им следовало подыскать себе людей, имеющих представление о современных выборных технологиях.

— Ну… что вы мне все про это говорите?! — шеф неожиданно для Козырева отреагировал с досадливой раздраженностью.

Предстоящая предвыборная гонка обещала стать серьезным для его окружения испытанием. Рейтинг первого Президента России катился к отметке «статистическая погрешность». Другими словами, стремился он к «абсолютному нулю», с трудом удерживался на уровне пяти-шести процентов, совершал прецессионные колебания вокруг этих цифр.

— Вот и возьмите дело на себя. Занимайтесь им…

— Значит, вы мне поручаете? — вкрадчиво уточнил Козырев.

На лице министра появилась довольная улыбка. Ему доверялось дело не то чтоб ответственное, а дело государственной важности. И сам по себе факт оказанного ему высокого доверия говорил о многом.

— Поручаю вам… — Ельцин важно надулся. — Запрягайте лошадей…

Пока Козырев «запрягал лошадей», Андрея Владимировича сняли с поста министра иностранных дел. Президент отставил его поспешно, безо всяких объяснений. Первого российского министра иностранных дел просто-напросто вышвырнули на улицу, никуда не трудоустроив.

Впрочем, подобное отношение к своим ближайшим соратникам у Бориса Николаевича культивировалось и считалось в порядке вещей.

Первый Президент России мог на словах громко и с пафосом на весь мир вещать о своем безграничном доверии к тому или же иному высокопоставленному лицу и через день отправить бедолагу в отставку.

С людьми Борис Николаевич не считался. Держал он подчиненных за сор, который без всякого сожаления их Президент время от времени беспощадно сметал со всех властных подмостков.

— Я издал Указ… — напыщенно тянуло с экранов телевизоров.

Козырева вышвырнули. Срок выборов неумолимо приближался.

А рейтинг Ельцина уверенно держался на столь низком уровне, что никто из стоящих профессионалов не брался за абсолютно, на их далеко не самый непредвзятый взгляд, бесперспективного кандидата.

Накануне Нового года у Президента случился очередной инфаркт, и его упрятали в санатории в Барвихе. Окружение Ельцина одолевали сомнения: что делать с выборами, как в таком состоянии им выдвигать Ельцина на пост главы государства, если тот почти как неживой.

— И куда его… — огорченно моргнул Павел Бородин.

А врачи рекомендовали Ельцину полный покой. Их пациент далеко не молод. А выборы — это все, что угодно, но только не покой.

— Без него нас всех погонят… — вздохнул Олег Сосковец.

Ближайшее окружение Ельцина понимало, что с новым человеком придет новая команда. Она выметет их всех из Кремля, вырвет из их рук рычаги управления, отгонит от государственной кормушки, мстительно втопчет в грязь и закидает злорадно-презрительными плевками.

— Все по миру пойдем! — тяжко вздохнул Анатолий Борисович.

— Припомнят тебе приватизацию… — ухмыльнулся Тарпищев.

— И теннис твой прихлопнут! — не остался в долгу Чубайс.

В их полемику на грани ссоры вмешался Александр Коржаков:

— Все будет хорошо. Доктора его поставят на ноги…

С Ельциным работали лучшие врачи, не обращавшие внимания на все его капризы, на злобный тон его замечаний, на его вечное нытье.

В те дни Бориса Николаевича практически ничто не волновало, кроме вопроса о власти. Мимо его сознания проходило все, что к самим выборам не относилось. Ему хотелось наплевать на то, что на окраинах вверенного его заботам государства не затихала война.

По большому счету, на Кавказе шла война, им же самим косвенно и подожженная, когда на весь мир им было заявлено, что всяк и каждый волен брать себе столько суверенитета, сколько и кому захочется…

Из хроники боевых действий:

9 января 1996 года отряд боевиков численностью 256 человек под командованием полевых командиров Салмана Радуева, Турпал-Али Атгериева и Хункар-Паши Исрапилова совершил рейд на город Кизляр.

С наступлением общего улучшения высокопоставленный пациент, с трудом приподнимая голову, тихо произнес:

— Я решил идти на выборы…

Стоявший у изголовья больного начальник Службы безопасности Президента Российской Федерации воодушевленно произнес:

— Борис Николаевич! Мы в этом никогда не сомневались! Другого равного кандидата все равно нет. Конечно, если бы у вас был преемник, вы бы могли спокойно уйти на пенсию и знать, что он продолжит ваше дело. И мы бы агитировали за преемника. А раз его нет, не ваша вина в том. Может, президентство — ваш крест? Придется нести его дальше…

По всему одутловато-болезненному лицу Бориса Ельцина густо разливалось выражение благоговейного блаженства. Слова его верного сторожевого пса благостным елеем проливались на душевные раны. В эти минуты, как никогда, ему требовалась моральная поддержка.

— Руководителем избирательной компании, — зашевелился Борис Николаевич, — я поставлю Сосковца…

— А как же правительство? — растерянно моргнул Коржаков. — Он у нас один из немногих, кто там по-настоящему работает!

Незадолго до этого дня в Службу безопасности Президента пришла одна любопытная справка о том, кто из вице-премьеров и сколько всего обрабатывает текущих документов. Олег Николаевич Сосковец имел поистине стахановские показатели. Он перекрывал нормы в несколько раз. Три тысячи бумаг за год! За качество обработки речь не шла…

В ответ на изумление охранника Ельцин цинично ухмыльнулся.

— А мне наср… на это ваше правительство! — Борис Николаевич выражался крайне редко, но тут он не сдержался, словечко сорвалось, корежа слух. — Мне главное — выборы выиграть…

Вслух, естественно, не произнеслось. Да все прекрасно поняли, что все остальное для Ельцина — трын-трава и не суть как важно…

— Сосковец предан вам лично и будет вкалывать в полную силу…

— Истину глаголешь…

Судьбоносное решение они приняли, почали размышлять: стоит ли Олегу уходить с занимаемой им высокой должности… или он сможет совмещать предвыборную деятельность с работой в правительстве.

Решили, что уход с властной должности веса Сосковцу не добавит, а напротив, укоротит ему руки. А дела иные потерпят… Не до них… Не до страны, когда решается столь судьбоносный вопрос…

Неожиданное назначение Сосковца окончательно поляризовало все недружное окружение Ельцина. Ильюшины и Сатаровы, они мгновенно сообразили, что Сосковец-то грядущие выборы непременно выиграет, а значит, заслуженно станет преемником. А им всем — амба…

Из хроники боевых действий:

6 марта 1996 года несколько отрядов боевиков атаковали с различных направлений контролировавшийся российскими войсками Грозный. Боевики захватили Старопромысловский район города, они блокировали и обстреливали российские КПП и блокпосты…

Несмотря на то, что Грозный остался под контролем российских вооруженных сил, сепаратисты при отходе захватили с собой запасы продовольствия, медикаментов и боеприпасов…

На северокавказском театре военных действий власть терпела одно чувствительное поражение за другим, что являлось прямым следствием общей неорганизованности и паралича государственной системы.

Высшей власти совершенно было не до ведущейся на периферии государства войны. В предвыборном штабе Ельцина разворачивались свои и не менее ожесточенные баталии.

Каждый второй считал себя умнее и достойнее каждого первого, при удобном случае с превеликим на то удовольствием изрядно поливал соратников грязью. Спичрайтер президента Людмила Пихоя при многих свидетелях высказалась о Сосковце с ненавидящим откровением:

— Что с него взять, он политический импотент…

Думалось и мнилось выскочке в юбке, что по силам ей столкнуть набравшего силенку Сосковца, создав вокруг него жуткую обстановку общего неприятия. Шла Пихоя на противостояние, несмотря на то, что Ельцин самостоятельно выбрал Олега Николаевича.

Рисковала Людмила, ибо прекрасно понимала, что их Президент в последнее время внушаем, легко меняет свое мнение в зависимости от того, что ему сладко напоет его ближайшее окружение…

Из хроники боевых действий:

16 апреля 1996 года колонна 245-го мотострелкового полка Вооруженных Сил России, двигавшаяся в Шатой, попала в засаду в Аргунском ущелье близ села Ярышмарды.

Операцией руководил полевой командир Хаттаб. Боевики подбили головную и замыкающую колонну машины, таким образом, колонна оказалась заблокирована и понесла значительные потери — оказалась потеряна почти вся бронетехника и половина личного состава…

К самому ближайшему окружению их Президента относилась его «семья». Ее, по сути, возглавляла Таня Дьяченко. Ей совершенно не нравились авторитарный стиль руководства Олега Николаевича и сам тон Сосковца. Она деланно возмущалась:

— Так нельзя себя с людьми вести!

Лезла неопытная девочка Танечка во взрослые игры, хотя прежде она не руководила ни большим коллективом, ни самым малым отделом.

Если бы хоть разок Таня побывала на заседании горкома партии и посмотрела, как хлестко шпынял коллег ее отец, то о повелительном тоне Сосковца не заикалась бы. Стиль его работы удивительно походил на раннюю ельцинскую манеру руководства людьми.

Прочувствовав Танино недовольство, Ильюшин мгновенно повел атаку на Сосковца. Он нашептывал женщине едкие замечания, пытался устранить Олега Николаевича с политической арены…

Из хроники боевых действий:

С самого начала чеченской кампании российские спецслужбы неоднократно пытались ликвидировать президента ЧРИ Джохара Дудаева. Попытки подослать убийц заканчивались неудачно.

Спецслужбам удалось выяснить, что Дудаев часто разговаривает по спутниковому телефону системы «Inmarsat»…

В молодости Таня Дьяченко редко хвасталась высоким положением отца. И она открыто не использовала его возможности для собственной карьеры. Зато ее муж Алексей, если требовалось ему решить возникшие проблемы, твердо отсекая всякие ненужные вопросы, недвусмысленно предупреждал своих оппонентов:

— Между прочим, я зять Ельцина…

Изначально не брезговал зятек попользоваться положением тестя.

В начале 96-го Ельцин посетил Францию с официальным визитом. В те же дни вся французская пресса довольно много писала о младшей дочери президента Жака Ширака — Клод.

В заграничном тандеме: отец-президент и дочь-помощник, многие доморощенные умники, такие, как Березовский, Юмашев и все прочие, увидели пример, достойный подражания. Они давненько подыскивали близкого к Ельцину нужного человека, непомерно честолюбивого, мало профессионального, хорошо внушаемого и такого, которого бы их шеф ни при каких обстоятельствах и ни за что не отдалил бы от себя.

Таня оказалась идеальной кандидатурой, подошла по всем статьям.

Она с наслаждением вошла во власть и особо никак не терзала себя морально-нравственными размышлениями на тему: кто и зачем устроил ей стремительное восхождение на властный Олимп…

Из хроники боевых действий:

21 апреля 1996 года российский самолет ДРЛО А-50, на котором было установлено оборудование для пеленга сигнала спутникового телефона, получил приказ на взлет. Одновременно с этим в район села Гехи-Чу выехал кортеж Дудаева. Развернув свой телефон, Дудаев связался с Константином Боровым. В этот момент сигнал с телефона был перехвачен, и два штурмовика Су-25 поднялись в воздух. Когда самолеты достигли цели, по кортежу было выпущено две ракеты, одна из которых попала прямо в цель…

Развернутая на идеологическом фронте пропаганда била прямиком в цель, четко обозначенную предвыборным штабом. Тиражом в десять миллионов экземпляров выходила бесплатная еженедельная газета «Не дай Бог!», печатавшая все негативные материалы в адрес Зюганова — главного соперника действующего президента Бориса Ельцина.

Главными тезисами газеты являлись начало гражданской войны в случае победы Зюганова, будто бы на Северном Кавказе эта война уже давно не шла, начало массовых арестов и расстрелов, голод. Зюганов на страницах газеты неоднократно сравнивался с Гитлером. Журналисты ничем не брезговали. Цель оправдывала средства.

Независимые наблюдатели хором отмечали использование газетой грязных технологий манипулирования общественным сознанием.

В состав Совета по выборам поспешно ввели Игоря Малашенко, директора компании НТВ. Назначение выглядело верхом цинизма.

Именно НТВ, возглавляемое Малашенко, все эти годы эффективно разрушало имидж Ельцина, а нынче оно за выборные миллионы должно было активно реанимировать приятный облик Президента.

С комсомольским энтузиазмом все журналисты НТВ, отрабатывая денежки налогоплательщиков, принялись за обратный процесс, в чем и проявился признак их истинной независимости и профессионализма.

27 апреля 1996 года в газете опубликовали обращение ведущих российских бизнесменов. В их число вошли Березовский, Гусинский, Потанин, Смоленский, Фридман, Ходорковский…

Письмо группы олигархов завершалось веским предостережением: «Отечественные предприниматели обладают необходимыми ресурсами и волей для воздействия на слишком беспринципных и на слишком бескомпромиссных политиков». Выразились они куда еще понятнее.

Через две недели после появления письма Зюганов решил ответить на обращение, предложил провести теледебаты с Ельциным. Ельцин от дискуссии отказался. Не царское это дело полемику вести…

В народе росло недовольство затянувшейся войной на Кавказе, и генерала армии Грачева пригласили на одно из заседаний.

— Павел Сергеевич, вы можете нам гарантировать скорое и главное — успешное окончание войны с сепаратистами?

Ни секунды не задумываясь, министр обороны жарко выпалил:

— Если я лично возглавлю группировку, то через две недели мы загоним боевиков далеко в горы…

— Ты, Паша, как-то уже обещал взять Грозный двумя парашютно-десантными батальонами… — поданная с места язвительная реплика угодила прямо в точку.

Скоропалительные и хвастливые высказывания министра обороны у всех были еще на слуху. Раздались ядовитые смешки.

— По Указу нашего Президента ты входил в Группу руководства действиями по разоружению бандформирований в Чечне…

— Порулили и поруководили вы знатно…

В декабре 1994 — январе 1995 Грачев из штаба в Моздоке сам лично руководил боевыми действиями частями российской армии в Чеченской республике. После же провала нескольких наступательных операций в Грозном он поспешно вернулся в Москву. Блицкриг не удался.

Из хроники боевых действий:

Несмотря на определенные успехи российских Вооруженных Сил (успешная операция по ликвидации Дудаева, окончательное взятие населенных пунктов Гойское, Старый Ачхой, Бамут, Шали), война стала принимать затяжной характер.

В условиях намечающихся президентских выборов российское руководство в очередной раз решило пойти на мирные переговоры с сепаратистами.

27—28 мая в Москве прошла встреча российской и ичкерийской (возглавляемой Зелимханом Яндарбиевым) делегаций, на которой договорились о перемирии с 1 июня 1996 года и обмене пленными.

Сразу же после окончания переговоров в Москве, Борис Ельцин вылетел в Грозный, где высокопарно поздравил российских военных с победой над «мятежным дудаевским режимом» и объявил об отмене воинской обязанности…

Видно, народ искренне поверил, что войне пришел конец, и…

По результатам первого тура действующий президент России Ельцин показал наилучший результат, получил 35,28 процента. За ним шел Зюганов, набравший 32,03 процента, чуток уступивший Ельцину.

Главной неожиданностью стало третье место А. И. Лебедя, который получил аж 14,52 процента. Позорное поражение потерпел бывший Президент СССР М. С. Горбачев, получивший всего 0,51 процента.

Народ в целом правильно оценил роль последнего Генсека КПСС в бесславном конце некогда казавшегося созданным на века государства.

Во второй тур вышли Ельцин и Зюганов. И битва за избирателей продолжилась, разгорелась с новой силой.

На Ельцина работал весь административный ресурс. На агитацию пустили львиную долю последнего транша МВФ. Вместо того чтоб реанимировать экономику, заграничные средства кидали на подкуп, на «замыливание глаз», их попросту выбрасывали на ветер, разворовывали.

— Один раз живем! — потирали руки помощники Ельцина.

Накануне второго тура президентских выборов произошло ЧП.

В 17 часов 20 минут 19 июня на проходной Дома правительства дежурные милиционеры случайно остановили для проверки участников предвыборного штаба Ельцина. Активисты несли картонную коробку, плотно набитую долларами, американскими дензнаками. Новенькие купюры аккуратно были перетянуты банковскими ленточками.

Огромнейшие суммы, предназначенные для предвыборной борьбы, самым пошлым образом разворовывались в их штабе. Шальные деньги переводились за границу, на счета специально созданных подставных фирм-однодневок. Расхищали средства десятками миллионов долларов.

Некоторые соратники по борьбе, громко называвшие себя верными друзьями, единомышленниками, на деле бессовестно обогащались. Они спешили набить свои собственные карманы, возможно, не веря в саму победу, предусмотрительно создавая для себя «подушки безопасности», «парашюты» для мягкой посадки, когда их всех отпихнут от кормушки, столкнут с властной верхушки. Судьба самого Ельцина, как и «горячо ими любимого» народа, их особо не интересовала. Называли они себя демократами, а, в сущности, оказались истинными врагами…

3 июля 1996 года действующего президента Российской Федерации Ельцина снова переизбрали на пост главы государства. Новый секретарь Совета Безопасности Александр Лебедь незамедлительно объявил о возобновлении боевых действий против бандитских формирований.

Мирный период длился недолго. Народ в очередной раз обманули. Впрочем, вскоре и генерала Лебедя, призвавшего своих избирателей отдать их голоса Ельцину, попросят уйти с политической арены. При первом же удобном случае избавятся от неудобной, плохо управляемой фигуры. Человека использовали, разжевали и смачно выплюнули…

— Я издал Указ! — на экранах появилось лицо Президента.

Из хроники боевых действий:

Операция «Джихад».

6 августа 1996 года боевые отряды чеченских сепаратистов численностью от 850 до 2000 человек вновь атаковали Грозный.

Сепаратисты не ставили своей целью захват города; ими были блокированы административные здания в центре города, а также обстреливались блокпосты и КПП. Российский военный гарнизон под командованием генерала Пуликовского, несмотря на значительное превосходство в живой силе и технике, не смог удержать город…

И вновь власть в лице генеральской верхушки продемонстрировала свою полную несостоятельность и преступную неспособность.

Одновременно со штурмом Грозного сепаратисты захватили также города Гудермес (взят ими без боя) и Аргун (российские войска удержали только здание комендатуры). По мнению Олега Лукина, именно поражение российских войск в Грозном привело к подписанию Хасавюртовских соглашений о прекращении огня…

Конечно же, Пестиков точно не знал и не мог предположить, что 31 августа представителями России (председатель Совета Безопасности Александр Лебедь) и Ичкерии (Аслан Масхадов) в городе Хасавюрт (Дагестан) будут подписаны соглашения о перемирии.

Российские войска полностью выведут из Чечни, а само решение о статусе республики будет отложено до 31 декабря 2001 года. Армию, по сути, прижавшую боевиков к горам, предадут, уничтожат все плоды ее героических усилий, надсмеются над тысячами погибших воинов…

— Борис, — тихо выдохнула Инга, — у меня будет ребенок…

Застигнутый врасплох, мужчина замер, застыла его рука.

— От меня? — недоверчиво прищурился он.

Девичьи реснички негодующе задрожали:

— Борис, как ты мог так сказать… Я тебе… что…

Всем своим видом Инга кричала, что Борис сильно обидел ее этим вопросом, что он не имеет права даже усомниться в ее верности.

— Прости, я спросил, не подумав. Это так неожиданно…

— Ты что же, не рад? — легко ступив босыми ногами по полу, Инга обвила его своими тонкими и красивыми руками. — Ты же столько раз говорил мне, что хочешь своего ребенка, плоть от плоти твоего…

— Ты права. То, что ты мне сказала, многое меняет… Многое…

Мужчина измерил всю комнату вдоль и поперек своими тяжелыми и задумчивыми шагами. Приняв решение, он остановился и заявил:

— У меня сегодня наклевывается трудный день…

По лицу Бориса пробежалась тень. Из-за денег он впутался в одно нехорошее дельце, от которого весьма дурно попахивало. И не в первый раз он связывался с делами подобного рода.

— Ты… — мужчина через силу улыбнулся, — выходи за меня замуж…

— Борис! — девушка крепко прижалась к мужскому телу. — Я тебя безумно люблю! Я безумно счастлива…

Затянув кожаный ремень, Пестиков словно бы решился на шаг, что дался ему вовсе не так легко, как Инге могло показаться со стороны:

— Идет война. У моего ребенка должен быть законный отец…

Девичьи ушки ярко вспыхнули, щечки заалели, а ее саму бросило в жар. Она все-таки добилась своего, вынудила мужика ускорить процесс.

— Мы сегодня же оформим наши отношения…

— Борис…

Посматривая на часы, Пестиков прикидывал, сколько времени на все и про все у него осталось до встречи с одним важным лицом.

— Десять минут тебе на сборы… — он решил подстегнуть события.

— А как же…

Отметая все ее лишние вопросы, полковник приставил палец к ее красиво очерченным губкам:

— Только роспись. Свадьбу сыграем в Москве. В сентябре. После того, как ты устроишься в Военно-медицинской Академии…

— Ты хочешь сказать, что я поступила?

— Да, приказ о твоем зачислении пришел…

Через десять минут они ехали в машине. Инга сидела прямая. Она смотрела перед собой, губы ее были решительно поджаты. Еще немного выдержки и терпения, и перед нею откроется широкая дорога в…

3

В штаб части поступило срочное распоряжение, и управление стало похоже на осиное гнездо, разворошенное непрошеным гостем. Двери раздраженно распахивались, рассерженно хлопали. Обиженно скрипели ссохшиеся деревянные половицы. Затрещали полевые телефоны. Взад-вперед забегали взмокшие и запыхавшиеся посыльные…

— Офицеры! — сонную тишину всколыхнула протяжная команда.

Кряжистый и широкоплечий, твердо стоявший на утоптанной и укатанной земле своими коротковатыми ногами, командир батальона приступил к отданию приказа на совершение марша.

— А говорили, что сегодня выходной! Обещали баньку нам всем, — огорченно вздыхал боец, доливая воду в систему охлаждения.

— Пролетели, как фанера над Парижем…

Жилистая длань седого подполковника железным ухватом нервно растопыренной пятерни тянулась к самой горной гряде. Широкоскулое, в мелких оспинках лицо комбата было сурово и сосредоточено.

— Уроды! — в сердцах сплюнул лейтенант Стольников. — Трудно им «вертушкой» документы отправить… Нет, надо целую колонну гонять взад-вперед. Соляру попусту жечь и людей почем зря мытарить…

— И не говори! Снова у нас все через задницу…

Простуженный и натруженный, с хорошо заметной хрипотцой, металлического отлива голос комбата щетинистым ершиком въедался в заматеревшие души стоявших перед ним служивых людей:

— Особое внимание при прохождении участка дороги вдоль ущелья Шайтана рядом с высотой 1147…

На доли секунды майор, стоявший в общем строю, прикрыл глаза, оживляя в своей памяти фрагментами поблекшую со временем картину.

Высота 1147. Плоская вершина горы. Удобное место для засады…

— Черт! — вполголоса выругался офицер. — Дернул же меня шайтан согласиться ехать с колонной. А место там, и вправду, красивое…

Каменистая тропка бежала и причудливо извивалась. Утомившись, стежка пряталась в тенистых низинах. Набравшись сил, резво взбегала она на открытые пригорки. Проторенный веками путь брал свое начало в долине, у самого подножья гор, и терялся он на одной из заснеженных вершин. Мелко сыпался щебень, выбитый многими тысячами копыт, обтесанный подошвами множества людей.

— Связь держать постоянно в режиме «Прием»…

Плотно сжатые губы майора изогнулись в ироничной усмешке. На пороге двадцать первое столетие, а у них радиостанции, будто еще с каменного века. Допотопные Р-108 в двух шагах друг друга не слышат. Чуть новее Р-148. Да и у них дальность связи не Бог весть какая.

— Управление на марше — флажками…

Офицер-артиллерист саркастически хмыкнул. Вот-вот, по старинке-то оно выходит намного проще и надежнее. А боевики пользуются портативными станциями иностранного производства.

— Пальцы береги, салага! — донесся резкий выкрик.

На третьей в колонне боевой машине меняли треснувший трак.

— Раздавит, бабе тыкать нечем будет!

— Ха-ха-ха…

Гвалт, шум, суета. Пудовой кувалдой бойцы выбили металлический стержень, растянули по земле порядком изношенную гусеницу.

— Во время движения соблюдать дистанцию на марше…

Подъехал бортовой ЗИЛ-131. С него сгружали деревянные ящики с патронами и растаскивали их вдоль всей колонны. Сержант торопил:

— Шевелись, не спи на ходу! Замерзнешь, нос расшибешь…

Все бегом. Все на нервах. Зампотех батальона занес перед носом замызганного солдатика свой волосатый кулачище:

— Машину, боец, к маршу готовь, ворон не считай…

Чумазые механики-водители снова и снова опускали металлические щупы, проверяли уровень масла, доливали…

— Гробы… рухлядь… давно все списать пора и в утиль…

— Ждут, пока «чехи» их не подожгут. Спишут на боевые потери!

— Ага, а в отчетах пройдут, как новая техника…

— А денежки разворуют себе по карманам…

Сурово сдвинув брови, подполковник ткнул толстым пальцем в сторону готовой к выезду боевой техники:

— Назначить в каждой машине наблюдателя…

Командиры машин выстраивали свои расчеты, дотошно проверяли экипировку подчиненных им солдат.

— Мой заместитель — майор…

Выдержав паузу, подполковник махнул рукой:

— По местам! Заводи!..

Натужно взревели двигатели, окутав боевые машины сизым дымом. Командир батальона, выждав минуту, флажком и голосом подал сигнал о начале движения:

— Вперед!

Одна за другой БМП трогались, вытягивались вдоль дороги.

— Ну, с Богом! — зампотех тыльной стороной кисти смахнул со лба мелкие капельки обильно проступившего пота.

С высоты своего не самого высокого положения и он прекрасно осознавал, что снова у них воюют числом, а не уменьем. Частенько боевики оказывались вооруженными получше регулярной армии.

А где-то в далеких НИИ ржавели комплексы защиты от ВТО — высокоточного оружия, что позволяли еще на подлете к боевой технике уничтожать противотанковые управляемые ракеты, снаряды и мины.

Только дела нет высокому начальству до так любимого им личного состава. Одна смерть — трагедия. Гибель десятков и сотен — статистика боевых потерь… Сухая и обыденная…

Крадущиеся шаги по-кошачьи мягко и почти бесшумно ступали по каменистой почве, редко ощетинившейся сочно-зелеными молодыми побегами травы-муравы. Высоко в небе парил хищный беркут, зорким взглядом выискивал себе добычу. Словно предчувствовал гордый орел, что вскоре ему предстоит славная охота…

— Слева чисто! — коротко пискнула портативная рация.

— Справа чисто…

Напряженно всматривающийся прямо перед собой воин-разведчик в камуфлированном комбинезоне пальцем нажал на плоскую кнопочку:

— Сходимся…

Командир группы окинул своих бойцов внимательным взглядом. Задачу, поставленную перед ними, разведчики выполнили. Проверили они и на высоте 1147 следов присутствия боевиков не обнаружили.

Дело сделано, можно и отходить. Таков был приказ его группе: проверить и уходить. Вместе с ними притопали два солдата из пехоты. Их приказали оставить вплоть до прохода механизированной колонны.

— Пескову и Федотову приступить к наблюдению. Смотреть в оба, — распорядился старшой. — Группа, за мной…

Оставшись одни, бойцы расслабились, скинули каски. Для удобства ведения наблюдения за местностью солдатики залегли за небольшими валунами. Жарко припекало солнце. Глаза начали слипаться. Сладкая дремота вытеснила на второй план собственную безопасность…

Удобно устроившись на броне, майор своим задумчивым взглядом скользил по живописным склонам нависающих гор.

Небольшие участки дубового леса с высотой сменялись буковыми рощами с примесью клена остролистного. А во влажных поймах рек в окружении ивы и серой ольхи пряталась облепиха.

Пересекавшие поперечные хребты долины рек представляли собой узкие и глубокие ущелья со стремительными потоками, порогами и водопадами. В балках и оврагах били многочисленные ключи…

Вдоль узкой балки с западной стороны к высоте 1147 продвигались люди в защитной форме. Их было много. Среди них шли наемники. Говорили они на разных языках. Слышна была и арабская речь…

Тревожно защелкал клест, громко предупреждая о надвигающейся опасности. Рядовой Песков очнулся. Машинально он потянулся рукой к автомату. Оружия его на месте не оказалось. Воин дернулся, попытался вскочить, но Пескова со страшной силой вдавило в землю.

Скосив в сторону глаз, боец увидел товарища. Голова Федотова неестественно задралась. Ужас сковал Пескова, когда он понял, что шея его друга перерезана и из нее толчками вылетает густая алая жидкость. Кровь стекала на землю, заливала прошлогоднюю жухлую листву…

— Кончать его! — по-арабски скомандовал темнокожий наемник.

Армейский штык-нож иностранного производства легко скользнул по шее рядового Пескова, оставил глубокий надрез. Стальное лезвие жалости не знало. Оно старательно выполнило свою работу, буднично и весьма профессионально, не оставило жертве ни единого шанса.

Разноязычные наемники по команде командира живо рассыпались по всей высоте. Они занимали удобные позиции для ведения боя…

Узкая дорога петляла, серпантином поднимаясь все выше и выше.

— Смотри, волк! — комбат толкнул майора в бок.

Серый хищник стоял меж двух камней, почти сливался с ними. Смотрел он на двигающуюся колонну немигающими зелеными глазами. Еще недавно волки бродили в этих горах стаями и в одиночку.

— Эх, двустволку бы… да картечью… — протянул подполковник.

— Да, кабы не эта клятая война…

Война. Откуда-то в эти чудесные места пришла безжалостная, жестокая и бессмысленная война. Зверь ушел в те края, где не стреляли. Его охотничьи угодья заняло зверье в человеческом обличье…

— Не боится, — комбат покачал головой, — не уходит…

Моргнув, майор медленно отвел глаза от склона горы, опустил взгляд на сидящего рядом с ним подполковника, нахмурился.

Внутри у него было тревожно и неспокойно. Такое с ним случалось. Он заранее начинал чувствовать, что что-то должно случиться. На днях они смотрели кинофильм «Щит и меч». И раньше нравившаяся ему мелодия, перекликаясь с настроением, с новой силой зазвучала в ушах:

С чего начинается Родина?

С картинки в твоем букваре,

С хороших и верных товарищей…

Неопытный механик-водитель, видно, не успел вовремя перейти на пониженную передачу. Движок обиженно захлебнулся. Их БМП встала. Майор качнул головой. Бывает. Он прикрыл глаза и вслушался в себя:

…С хороших и верных товарищей…

Ему везло. В том смысле, что с хорошими и верными товарищами повезло. За долгие годы учебы и службы он познакомился со многими людьми. Они вместе прошли через многое. И дружба их начиналась:

…С того, что в любых испытаниях

У нас никому не отнять…

Защипало в левом глазу. Майор ладонью ожесточенно потер щеку. Как давно все это происходило. Как будто в другой жизни…

…Извивающейся змеей механизированная колонна своей головой медленно вползала в неприветливое ущелье. Надрывно стучали старые дизеля. Царапая душу, противно лязгали изношенные траки.

— Майор, как? — толкнул Рэма в бок командир сводного батальона подполковник Ерохин. — Как тебе ущелье?

— Ущелье, как ущелье, — майор неопределенно пожал плечами. — По докладам все спокойно, — офицер опустил полевой бинокль. — Да ты прекрасно сам знаешь, комбат, что тишина таит в себе обманчивость.

Отвык майор доверять внешним признакам. На душе было хмуро, неспокойно. Тягостное нехорошее предчувствие, подспудное ожидание надвигающейся беды мучили его и не давали ему покоя.

Случается порой. Еще и сам человек ничего не ведает толком, но уже остро чует, что что-то неминуемо должно произойти.

То довлело над ним, скорее всего, некое предвидение, возникающее как следствие, как результат большого жизненного опыта и уникальной способности связывать разрозненные отдельные факты в единое целое.

Не нравилось ему, и все тут. Пешая разведка прошла по докладам минут двадцать как назад. А за истекшее время боевики запросто могли выдвинуться и занять удобные позиции для обстрела их колонны. У них все, как один к одному, шло и катилось далеко не по правилам.

В его понимании, пока их колонна не минула опасное место, ее должны были, элементарно обязаны были охранять сверху, заняв все господствующие высоты. А в противном случае, все это филькина грамота, и не больше. Одна иллюзорная видимость и мероприятие, проведенное для отчетной галочки в докладе большого начальства…

Чутье не подвело его и на этот раз. Все сложилось бы для всех иначе, если б его обостренное чувство в тот самый день слегка лишь промахнулось. Если бы дало оно досадную для себя осечку…

И все могло пойти совсем по-иному. Минуты через три-четыре они выскочили бы на простор из опасного дефиле. А там и рукой до места подать. Но случилось так, как и следовало, видно, тому случиться…

Характерная вспышка слепящим пятном сверкнула перед ними метрах в трехстах у дальнего подножия горы.

— Выстрел справа! — заученно выкрикнул наблюдатель.

Зловеще прошелестела в полете противотанковая кумулятивная граната, оставила за собой едва заметный инверсный след.

— Твою же мать… — грязно выругался подполковник, мгновенно осознав, что все они вляпались в историю по самое дальше некуда.

Головную машину, несмотря на открытые настежь боковые люки, порядком раздуло, как тонкую алюминиевую пивную банку.

— Попали…

— А-а-а! — ярко пылающий живой факел зигзагами побежал к обочине, навзничь упал на землю, завертелся волчком, разрываясь от нестерпимой боли, жадно лижущей человеческое тело.

Идущий следом БТР едва не уткнулся носом в жарко чадящий столб пламени. Обиженно заскрежетали застопоренные гусеницы.

— К машине! — заорал лейтенант Стольников. — К бою!

Бойцы, сидевшие сверху на броне, как сухой горох, посыпались на землю. Снова справа послышался зловещий шелест летящей гранаты, и замыкающая БМП вспыхнула, едко задымила.

— Занять оборону! Короткими очередями… огонь!

Вжимаясь в землю, прикрываясь серым валуном, майор оглянулся по сторонам. Сомнений у него не оставалось. Они угодили в западню. Живыми из ущелья им не выбраться. И ничего другого им не остается, как принять неравный бой, как можно дороже продать свои жизни.

— Патроны же ты, зараза, экономь! — зло кричал сержант солдату-первогодку, для пущей острастки хлестко отпустил салаге по-отечески звонкую затрещину. — Длинными очередями не бей, идиота кусок!

В голову офицера-артиллериста запоздало пришла умная мысль о том, что ему следовало дождаться «вертушки» и добираться на ней.

Но его сумел все-таки уговорить комбат. Майор оставил позиции своего дивизиона и выехал с наспех собранной колонной. Надеялся он прибыть в штаб группировки загодя и без суеты разрешить насущные вопросы. Вот он и порешил все свои проблемы, называется…

Вздымая пылевые фонтанчики, шлепнулись две винтовочные пули. Били не наобум, а прицельно. Пристрелялись.

— Кучно шмалят…

— Снайпера посадили…

Неслучайные выстрелы недвусмысленно предупреждали о том, что майору следовало менять позицию. Не дожидаясь третьего выстрела, он отполз назад, надежно прикрылся остовом полуобгоревшего БТР, резво перекатами ушел в сторону, наткнулся на рядового Мальцева.

— Отвоевался, браток… — майор качнул скорбящей головой.

Серо-голубые глаза молодого бойца неподвижно уставились в прозрачное горное небо, высокое, далекое и чужое.

Рыжеватые завитушки его любовно выращиваемого чуба шевелило слабым ветерком. Чуть выше переносицы темнело входное отверстие, неровно обрамленное запекшейся кровью. Под левой рукой бойца сиротливо замерла снайперская винтовка Драгунова. В состоявшейся скоротечной дуэли верх одержал, увы, не рядовой Мальцев.

— Ты прости нас всех, пока еще живых… — прошептал офицер.

Прихватив с собой винтовку, майор по-пластунски перебрался на правый фланг. Через кормовой люк офицер забрался в полуобгоревшую БМП. Приникнув к окулярам наблюдательного прибора в башне, майор цепким взглядом по рубежам ощупал всю высоту, с которой методично лупил по ним вражеский снайпер…

— Врешь! Не уйдешь! — азартно выкрикнула девушка в камуфляже.

Давно отработанным движением Леся дослала патрон в патронник, выбирая очередную жертву, слилась с оптическим прицелом.

— Где ты, где ты чек с нулями… — ухмылялась наемница.

На простых бойцов она никогда не разменивалась. Ее интересовали, прежде всего, русские офицеры, снайперы и пулеметчики. Именно за них ей недурно платили. За каждого убитого ею федерала ей полагалась определенная премия. Больше всего давали за старших офицеров.

— Чё я зря тут вам на пузе пластаюсь, титьки об камни давлю…

Еще лет пять назад Леся и во сне не могла представить себе, что окажется на самой настоящей войне. Училась одна девочка по фамилии Ищенко в обычной львовской городской школе. В свободное время она занималась в секции по пулевой стрельбе. Ее любимым оружием стала мелкокалиберная винтовка ТОЗ-8. Девушка часами могла находиться на стрельбище и выполнять упражнения учебных стрельб. А тут…

— Хреновы самостийны козлы. Всю житуху нам перевернули…

Размеренное и спокойно-уверенное течение всей ее жизни вмиг нарушилось ровно через полгода после окончания школы. Мать тяжело заболела, и в семье исчезли деньги. Они прочно оседали в аптечных кассовых приемниках. Отец их подался на заработки. Предпоследнее послание родителя пришло из Польши. А самая последняя весточка прилетела из Чехии. После чего связь с ним навсегда оборвалась.

— Залег папашка на дно. Зацепился якорем. Зашхерился…

В поисках подходящей работы Леся стоптала сапожки, но все ее потуги оказались тщетными. Ничего подходящего. Или платили жалкие крохи. Или от нее требовалось «пахать» за троих-четверых.

— А мне что, папашка, прикажешь на панель топать…

Предлагали ей место в одном ночном клубе, где подразумевались интимные услуги. Девушка с отвращением наотрез отказалась.

Когда Леся окончательно отчаялась что-либо найти, на ее горизонте неожиданно появился иорданец Али, вынырнул, как двое из ларца.

Смугловатый араб с выразительно говорящими, красивыми жгуче-черными глазами поразительно легко покорил ее неискушенное девичье сердечко. Двух встреч хватило, чтобы уложить девчонку в постель…

Тонкобровый красавец помог на первых порах с деньгами. А потом он предложил Леси выход, который поначалу ее сильно смутил.

Хитрый и расчетливый иорданец, выжидая, ее не торопил. Каждый раз он короткими и сочными мазками ярко расписывал перед Ищенко все выгоды и преимущества озвученного им предложения…

— Денежек накоплю, заживу себе припеваючи… — решила она.

Отгоняя от себя наслаивавшиеся видения, Леся тряхнула головой.

Двенадцатикратное увеличение прибора приблизило все щебневые кочки и кусты, что позволило майору внимательно их разглядеть.

Мысленно поставив себя на место своего противника, он попытался представить себе возможную позицию снайпера-боевика и логическим путем вычислить ее. Подходящих точек оказалось немного.

И в одной из них офицер ухватил короткий солнечный блик. Через секунду-другую он увидел в перекрестии женские глаза, направленные чуть вбок. Майора будто ударило током. Чужие глаза напомнили ему о женщине, с которой офицера столько связывало в его прошлой жизни…

Выискивая себе новую цель, водя перекрестие оптического прицела слева направо и обратно, Леся никак не могла избавиться от тревожно беспокоящего чувства, что за нею наблюдают. Досадливо укоряя себя за нелепые промахи, Ищенко нервно покусывала нижнюю губу.

— Врешь, не уйдешь… — сквозь зубы процедила Леся.

Пытаясь бить наверняка, она чуть затягивала выстрелы, и в самое последнее мгновение майор из федералов успевал поменять положение. Пуля летела вдогонку и потенциальной жертвы на месте не заставала…

Определив точное местонахождение вражеского снайпера, майор неотрывно наблюдал за девицей. Овал лица и характерные черты веско свидетельствовали о принадлежности девушки к их европеоидной расе. Получалось, что подружка-то родом происходила не из местных краев.

— Залетная птаха… — усмехнулся майор.

На совещаниях до них часто доводили сведения о том, что среди боевиков встречаются и те, кто приехал к ним воевать из Украины, Прибалтики, стран Скандинавии. Он тому не особо верил, да тут явно перед ним оказалась одна из иностранных наемниц…

Потеряв спокойствие, Леся заспешила, вернулась к тому месту, где она засекла майора. Сколько ни всматривалась, никакого движения ни за, ни возле той кочки она не обнаружила. Федерал поменял позицию.

Ей подумалось, что русский офицер решил, видно, поиграть с нею в прятки-жмурки. И она кружила недалеко от истины. В учебном лагере ей преподали первые уроки контригры с вражескими снайперами.

— В прятки играемся… — девушка хищно прищурилась. — Ну-ну…

Однако теория — одно, а практика — совсем другое. Сказался явный недостаток опыта. Пытаясь отыскать майора, Ищенко лишь вскользь прошлась по БМП, подбитой в самом начале боя и покинутой экипажем. Леся посчитала, что объект никак не стоит ее пристального внимания и бессмысленно тратить на его изучение столь драгоценное время…

В перекрестии мощного прибора наблюдения просматривались двигающиеся зрачки сероватых девичьих глаз. Майор прошептал:

— Ах, эти чудные глаза… они меня сведут с ума…

Может, и имели они другой цвет, но майору очи показались серого колера. Может, ему самому того захотелось. Потому что с сероватыми глазами у него столько связывалось в одно целое. Он усмехнулся:

— Не сиделось тебе дома. Ищешь себе на то место приключений…

Вполголоса выругавшись, офицер выбрался наружу. Юрко пополз он по каменистой почве, в кровь обдирая локти, колени об острые края рассыпанного повсюду щебня. Правда, майор ничего не замечал.

Имел он намерение добраться до позиции, откуда наемница могла хорошо просматриваться. Хотелось ему доползти до укрытия раньше, чем его обнаружат. Еще один бросок, и он находился на месте.

Лежа на спине, майор пару-тройку раз глубоко вдохнул-выдохнул, восстанавливая дыхание. С этой секунды ему спешка была ни к чему…

Охотничий азарт заставил Лесю позабыть об осторожности. Краем глаза она чутко заметила мельком скользнувшую тень за той БМП, на которую поначалу не обратила особого внимания, чертыхнулась.

— Черт меня задери! — прорвалось у нее досадой. — Кулема…

Чуточку приподнимаясь, девушка лихорадочно пыталась отыскать признаки шевелящегося движения. Безрезультатно. И обидно.

— Ищи теперь ветра в поле, — вздохнула она, — свищи…

Заняв удобное положение для стрельбы, майор неторопливо навел перекрестие на позицию снайпера, поймал ее расстроенное лицо. Палец лег на спусковой крючок. Перед ним находился враг, а врагов следовало уничтожать без малейшего сожаления. Так Рэм вне всяких сомнений и поступил бы, имей он дело с наемником-мужчиной.

— Хлопнуть заразу, — хмыкнул он, — чтоб другим неповадно было…

Но майору противостояла женщина, молодая девушка. Рэму стало жалко убивать ее. Она б еще могла полюбить, создать семью, нарожать детишек. А своим безжалостным выстрелом он разбил бы на мелкие осколки по глупости свернувшую не в ту степь судьбу.

Плавно выбирая свободный ход спускового крючка, майор медлил, не спешил, хотя имел несколько хороших моментов, чтоб выстрелить и покончить с наемницей. Он ждал, выбирал миг, когда девчонка чуток потеряет осторожность и опрометчиво покажет ему свое плечико, никак не защищенное бронежилетом. Рассчитывать на что-то иное и большее ему в данной непростой ситуации не приходилось…

Наблюдая в оптический прицел, Леся легко догадалась, вычислила позицию, где залег федерал. На его месте она, ведя охоту на вражеского снайпера, поступила бы также. А в данный момент охотились именно на нее. И понимание некой двусмысленности создавшегося положения к здоровому азарту добавило немалую долю раздражительной злости.

— Я те, гад, покажу! Урою, кацап долбанный! Играться вздумал…

Внутри у нее росло чувство не из самых приятных. Комфорта оно не прибавило. Одно дело, когда выступают в роли свободного охотника. Совсем другое дело, когда она сама оказалась под прицелом.

— Эй, Украинка! — угрюмый бородач с зеленой повязкой на лбу бесцеремонно дернул ее за армейский ботинок. — Тебя Али зовет.

Недовольно выругавшись, Леся резко повернула голову вбок, чтоб высказать парочку ласковых слов посыльному, невольно приподняла, вывела на линию огня свое правое плечико.

— Уйди, не мешай! — сердито сверкнула она глазами.

В перекрестии его оптического прицела, выдвигаясь из-за укрытия, неуклонно вырастало женское плечо. Майор, понимая то, что второго такого шанса может больше не выпасть, плавно надавил своим пальцем на спусковой крючок СВД. Раздался звонко хлесткий звук выстрела. Одновременно в предплечье офицера мягко толкнуло пудовой отдачей.

— У-у-у! — Леся схватилась за больно ужаленную руку. — Мазила! — презрительно поджала она тонкие нервические губы. — Промазал…

Не сомневаясь в том, что он попал, майор, точно прицелившись, выстрелил еще разок, спонтанно намереваясь вывести из строя само оружие наемницы, окончательно выбить ее, отправить на отдых.

Когда вторым выстрелом разбило оптический прицел винтовки, до Леси обвалом дошло, что федерал по ней не промахнулся, а метил ей специально в плечо, умышленно сохраняя тем самым ей жизнь.

— Ы-ы-ы! — жгучие слезы бессилья брызнули из ее глаз.

Взбешенный иорданец приказал подтянуть минометы, что доставил с собой подошедший к ним на помощь отряд полевого командира Саида абу Ахмеда. Через десять-пятнадцать минут суетливой возни две 82-мм трубы открыли огонь полупрямой наводкой.

— Эй, шайтана, лови подарка, да! — скалил зубы минометчик.

Первые мины далеко перелетели, разорвались внизу, в ущелье. Ибо, не имея таблиц стрельбы, боевики устанавливали прицел наугад.

— Прицела больше десять…

Наверху, там, на высоте, протяжно ухало частыми выстрелами. Внизу же, в узком ущелье, через несколько секунд гулко отдавалось скачками приближающимися к дороге спаренными разрывами.

— Прицела больше двадцать…

Майор-артиллерист прекрасно понимал, что еще через пару-тройку скачков мины начнут взрываться на их позиции.

Выбрав подходящее укрытие, он прикрыл глаза, возвращаясь в то время, когда все в его жизни, казалось, пошло не так, наперекосяк, когда он оказался у края пропасти, как сейчас. И причиной тому стали серые глаза одной милой красавицы по имени Марина. Рина-Рина…

Осколочно-фугасные 82-мм боеприпасы рвались на каменистой почве. Они почти не оставляли воронок, выбрасывали вокруг себя сотни рваных смертоносно жалящих осколков. Перед самим штурмом боевики решили окончательно стереть с лица земли оставшихся в живых бойцов из федеральных сил. Мин они не жалели, лупили и лупили…

Пережидая огневой налет, майор, с удобством устроившись возле подбитой БМП, сидел в каменной нише, созданной самой природой, сумрачным взглядом окидывал ставшую для них западней дорогу.

Разрывы то приближались к нему, то они удалялись, основательно перепахивали дорогу, безжалостно крушили и ломали технику, приводя в полную негодность то, что еще недавно представляло собой колонну.

Тыльной стороной кисти майор устало вытер со лба сочащийся пот, перемешанный с пороховой гарью и пылью. Колонны их больше не существовало, обстоятельства ее окончательно списали…

4

Грязно-желтая ящерица замерла. Двумя изумрудами поблескивали ее яркие глаза. Длинный хрящеватый хвост, найдя подрагивающую в зное тень, растворился посреди осыпающихся песчинок. Узкий язык, ловя слабый ветерок, медленно сновал из стороны в сторону. Кожные чешуйки рептилии раскрылись, насыщая тело микроскопичной влагой.

Тощий тушканчик застыл ушастым пограничным столбиком. Он с пригорка наблюдал за тем, как на открытой площадке копошились странные существа, рыли ямы, обкладывали окопы дерном.

— Шевелись, салага! — подтрунивал над молодым солдатом сержант с бронзовым загаром на лице. — Чем глубже твой окоп, тем в большей безопасности находится твой драгоценный зад…

Укрытые маскировочными сетями замерли самоходные 152-мм гаубицы 2С19 «Мста-С». Хищно выглядывали их выкрашенные изнутри в красный цвет щелевые дульные тормоза.

— Подай ключ на двадцать семь! — донеслось из люка. — Кончай, очкарик, носить компрессию ведрами…

Чумазые механики-водители обслуживали ходовую часть САУ на базе танка Т-80, осматривали двигатель марки В-84А, работающий на шести видах топлива. Они проверяли натяжение гусениц, оснащенных резинометаллическими шарнирами и обрезиненной беговой дорожкой.

— Зараза такая! Оптическая ось прицела потрескалась! — картинно сокрушался наводчик второго орудия, тоннами вешал лапшу на уши неопытному и неискушенному в их тонкостях заряжающему.

Расчеты ковырялись в башнях орудий 2А64, проверяли боезапас, механизмы заряжания, конвейеры для подачи боеприпасов с грунта.

— Эй, не спать! — старший лейтенант заглянул в открытый люк. — Солнце еще высоко! Неграм на плантации отдых не светит…

На небольшом удалении выделенные из составов огневых расчетов бойцы разгружали машину с боеприпасами.

— Осторожно, мать твою…

— Как долбанет, вмиг до Америки «рыбкой» долетишь…

Отдельно они выкладывали осколочно-фугасные снаряды ЗОФ45 с дальностью стрельбы на 24700 метров и активно-реактивные снаряды 3ОФ61 с радиусом поражения до двадцати девяти километров.

— Выложить возле орудий…

В походной палатке-шатре с красными крестами в белых кругах сестричка Настенька накладывала повязку на рану бойца.

Солдата из боевого охранения задело, когда ребята возвращались с передовых позиций. Санек подорвался на противопехотной мине в поле, где еще накануне все представлялось «стерильно» чистым…

— «Чехи» совсем нюх потеряли! — начальник штаба дивизиона возмущенно стукнул кулаком по откидному столику. — Скоро у нас по огневой позиции начнут шастать, как у себя дома! Хан вернется, головы всем открутит, скажет, что так и было оно от рождения…

Корчась от боли, боец расширившимися глазами взирал на свою туго перетянутую резиновым жгутом ногу, на раздробленный обрубок ступни, которая по воле злого рока осталась без пальцев.

— Потерпи, миленький! — чуть не плача, уговаривала его сестричка, доставая одноразовый шприц-тюбик. — Потерпи же, Санек! Все будет хорошо! Ты еще на свадьбе станцуешь! — натянуто улыбалась девушка.

Кровотечение из раны заметно замедлилось. Но темно-бурое пятно на повязке расплывалось, густо пропитывая ее тошнотворно пахнущей массой. Нечеловеческая боль отразилась в мелко подрагивающих глазах солдата. Санек все порывался сказать, но никак не решался. Он боялся умереть и никогда не познать, не увидеть великое таинство…

— Ты мне… покажи! — через силу разлепились его побелевшие и потрескавшиеся губы. — Никому не скажу! Помру, останется мне, что на том свете вспоминать…

— Типун те на язык! — всполошенно вскрикнула Настенька, а сама быстренько оглянулась на зашторенный вход.

Торопливые девичьи пальчики со следами былого маникюра на коротко остриженных ногтях со стыдливой неловкостью расстегнули непослушные пуговки, широко распахнули ворот.

— Смотри! — отчаянно выдохнула девушка. — Ты еще поживешь! Не смей думать о смерти! Я еще приеду к тебе на свадьбу!

Шершавыми подушечками огрубевших на войне пальцев солдат опасливо дотронулся до нежной плоти, коснулся сморщенного соска. По его обветренной щеке одиночно покатилась благодарная слеза.

— Терпи, Санек! Терпи!

— Я терплю…

Подавшись вперед, девушка вслепую нашла сильно искусанные губы бойца, целомудренно прижалась к ним…

Подкатила «санитарка». Глядя на страдальческое выражение лица раненого солдатика, Настенька привела себя в порядок и приоткрыла полог палатки. Бойца уложили на носилки.

— Все будет хорошо… — сестричка махнула рукой на прощание.

В ней жила уверенность, что в госпитале врачи проведут операцию, спасут то, что осталось от безобразно изуродованной ступни.

Саньку еще невероятно повезло. Лишь краешком носка армейского сапога наступил он, а не навалился пяткой, всей ее тяжестью, на мину. Успел солдатик ногу свою чуток приподнять, пока не сработал под ним взрыватель. Оттого и вся мощность заряда пропала почти вхолостую, растворившись в мягкой пустоте воздушного пространства.

Возле ПУОД — пункта управления огнем дивизиона толпились бойцы с миноискателями и щупами. Начальник штаба приказал выслать группу на разминирование местности и всех проинструктировал:

— Обнюхать мне каждую подозрительную кочку. Ощупать каждый сантиметр. Вперед, дети подземелья!

Отправив бойцов, капитан зашел в медпункт. Настенька сидела на кровати и плакала, уткнувшись лицом в подушку.

— Это война, Настенька! Ничего тут не поделаешь, — офицер мягко дотронулся до девичьего плечика.

— Он звал меня замуж! — сквозь слезы произнесла сестричка.

В серо-голубых глазах капитана промелькнуло нечто, жутко схожее с муками скрываемой ревности. Он, помолчав, отрывисто спросил:

— А ты?

— А я ему ответила, что я люблю нашего майора! — девичьи очи широко распахнулись. — Я люблю его, люблю!

Резко поднявшись, начальник штаба шагнул к выходу. У порога он остановился, повернул к сестричке голову:

— Хан наш женат. У тебя нет ни единого шанса. Он до дрожи в пальцах любит свою красавицу жену. И даже не мечтай…

Почувствовавшая себя так, будто ее окатили ушатом холодной воды, Настенька вскочила, вытянула к нему протестующие руки:

— Юра! Ты все врешь! Ты нарочно мне про якобы его жену сказал! Потому что ты сам любишь меня! Это же нечестно! Нечестно…

Поймав ее надломленные ладошки, капитан дотронулся до них теплыми губами, пожал кажущимися безразличными плечами:

— Ты можешь мне не верить. В его личном деле есть запись. Они женаты почти пятнадцать лет…

Скучным голосом он добавил, что сам не верил в то, что подобное возможно. Но командир их дивизиона, по сути своей, уникальный человек. Таких, как их майор, на свете мало. Они, как реликты.

— Это неправда! Признайся…

— Правда…

Притянув к себе безвольное девичье тело, капитан прижал Настю к своей груди. Не зная, что сказать, офицер молчал. Он не любил кидаться пустыми словами. По воле судьбы они все оказались на войне…

Многочисленные отряды боевиков зажали и теснили федералов с трех сторон. Надежда на то, что придет помощь, таяла и угасала.

Шел второй час ожесточенного боя. Одна волна атакующих боевиков сменялась другой. Комбата тяжело ранило осколком мины. Все боевые машины давно были подбиты, выведены из строя.

В одной из них чудом оказалась исправной, еще работала рация. В эфир методично улетали доклады о том, что кольцо сжимается все туже и туже. Помощь обещали, но она не шла.

И, скорее всего, подмога вовремя к ним не подоспеет. Их осталось всего четверо, и следующую атаку боевиков им ни за что не отбить.

— Комбат, — майор подполз и наклонился к подполковнику, — скоро всему конец. Я принял решение выйти на связь с моим дивизионом и подать команду на открытие огня по нашей позиции.

Отодвинувшись, Рэм вынул рабочую карту, принялся определять точные координаты точки их местонахождения.

— Майор, твою мать… — подполковник говорил с большим трудом, — ты что, хочешь вызвать огонь на себя? С катушек, майор, съехал? Ты хорошо подумал, прежде чем принять решение?

— Другого выхода, комбат, — жестко сжимались пересохшие губы, — у нас нет. Я не думаю, что плен окажется намного лучше.

Держа голову прямо, Рэм выдержал взгляд подполковника, не отвел в сторону свои черные глаза, наполненные тоскующей болью. Лучше им всем принять смерть, чем выносить измывательства изуверов.

— На моей же станции, майор, — подполковник попытался оттянуть неизбежное, — нет волны твоих артиллеристов.

— Не проблема, комбат. Дело всего двух минут…

Усмехнувшись, Рэм пополз к командирской БМДешке и залез в полуобгоревшую машину. Настроив радиостанцию в подбитой БМД на частоту своего дивизиона, майор нажал на тангенту:

— «Дон», «Дон», я, «Урал»…

Из установленного на ПУОД динамика громкоговорящей связи вырвалась команда. Капитан скачками помчался к машине управления, ловко запрыгнул на свое кресло, торопливо протянул руку к телефонной трубке. Пока он устраивался и суетился, эфир снова затрещал:

— «Дон», я, «Урал». Прием…

— Голос Хана, — начштаба удивленно моргнул. — Откуда? Он же у нас выехал с колонной…

Расчет машины замер, напряжение достигло предела.

— «Урал», я, «Дон»! — скороговоркой произнес капитан, как будто очнувшись от летаргического сна.

В ответ они услышали ровный голос командира дивизиона, словно тот стоял вблизи от них, всего в двух-трех шагах:

— Понял… слышу вас хорошо… «Дон», стой! Цель одиннадцатая, пехота, триста на двести, икс…, игрек…, высота…, внакладку, огневой налет десять минут, расход 144. Готовность доложить. Я, «Урал».

Вычислитель наклонился над прибором, нанес точку на карту.

— Ущелье Шайтана рядом с высотой 1147, — испуганно моргнул он, докладывая. — Дорога между ними…

Начштаба схватился за карту, напряженно всмотрелся в нее, будто хотел в ней, как в зеркале, увидеть то, что происходило там, на дороге.

— Их зажали в тиски… Хан вызывает огонь на себя…

Направленные локатором девичьи ушки все мигом просекли.

— Юрка! — сестричка ворвалась в салон машины управления огнем дивизиона. — Ты не посмеешь туда стрелять! Там наш майор! Ты убьешь его! Юра!!! Я тебе этого никогда не прощу! Так и знай! Никогда!!!

— Кто? Кто пустил ее? — капитан растерянно оглянулся. — Это война, Настенька! На войне приказы не обсуждают, а их выполняют! Уберите ее! К черту! К дьяволу! Куда угодно! Уберите ее!!!

Старший радиотелефонист, пряча глаза, под руки вывел девушку. Дверца тут же захлопнулась, отделив расчет от всего мира. Шла боевая работа, и ничто не в силах было помешать выполнению поставленной им боевой задачи.

— Дальность до цели свыше двадцати четырех километров, — сухо доложил вычислитель, — близка к предельно максимальной.

— «Дон», стой! — капитан вошел в связь с батареями дивизиона. — Цель одиннадцатая! Пехота! Триста на двести! Активно-реактивными снарядами, заряжание с грунта…

Секунду-другую Рэм смотрел перед собой ничего не видящими и отрешенными, безжизненно потухшими глазами.

— Майор, а они успеют? — подполковник зашевелился, услышав, как пошла команда. — Смотри, поднялись. Начинается…

— Успеют, — комдив сосредоточенно кивнул головой.

Достав из нагрудного кармана кожаный бумажник, он вытянул из него фотографию. Увидев на снимке женщину, комбат захрипел:

— Майор, твоя жена? Красотка. Как ты от эдакой шикарной бабы на энту бойню утек? Она знает, что ты здесь?

— Нет, — Рэм до боли прикусил нижнюю губу.

Своим решением поехать на войну он сильно все запутал. Не все так легко и просто объяснить. Да и большого смысла в том не имелось.

— Нет? И что твоя баба вякнет, когда прознает? — подполковник перевернул фото и прочитал надпись:

«Помни всегда обо мне. Твоя Звездочка».

— Вы что, сохли друг по другу?

— Мы и сейчас любим… — с затаенным чувством произнес майор.

Мгновенная боль перекосила все его лицо, и Рэм, поморщившись, забрал снимок, принялся торопливо набрасывать прощальные слова:

«Прости меня, Звездочка, за то, что я тебя оставляю. Но иначе я поступить не мог. Твой…».

— Майор, ты боишься смерти?

Не раздумывая, Рэм коротко ответил:

— Нет.

— Почему? — глухо прохрипел подполковник.

Серый глаз комбата, испытывая, прищурился. Почему одни боятся прихода старухи с косой, а другие — нет? Отчего все так происходит?

— За нею одна пустота, — Рэм отрешенно качнул головой. — Там ничего нет. Поэтому и бояться нечего. Больно осознавать то, что здесь остаются те, кому нас будет очень не хватать. Именно им, а не нам станет плохо. Но нам того никогда не узнать. Блажен тот, кто не ведает.

Последние минуты затишья. Память майора толчками выталкивала наверх все самые важные, запомнившиеся моменты из его, по сути, еще недолгой жизни. И почти везде рядом с ним шагала Она. Все самое лучшее в его жизни связалось с Нею. Что же станется с Нею, когда Она обо всем узнает? К сожалению, ему этого знать, увы, не дано…

Рэм закинул голову назад. Высокое, чистое, голубое небо. Горный воздух всегда особо прозрачен. Красивое небо, но оно чужое. Все в этих горах чужое. И война идет совершенно непонятная, не его, чужая.

«Что-то ты заблудился, майор», — укорил он сам себя.

Что движет им? Во имя чего все это? Честь, совесть, долг?

Но где же, хотелось бы ему знать, сторожко прятались эти понятия у деятеля, за семь лет своего правления успевшего столкнуть великую страну в глубочайшую пропасть? Шаг за шагом целенаправленно и, по сути, преступно Генсек шел на любые уступки американцам, разоружал страну, разваливал и уничтожал самую боеспособную часть армии.

А чем, пусть честно ответят, руководствовались в своей жизни три удельных князька, всецело захотевших повластвовать самостоятельно, безо всякой вороватой и пугливой оглядки на верховного правителя?

Жаждали путчисты иметь под своей рукой собственные самолеты со своими гербами и штандартами. Вожделели они, чтоб встречали их повсюду как глав суверенных государств, немного и немало…

Незаконно, грубо поправ суверенную волю собственного народа, однозначно пожелавшего жить в Союзе, пусть и сильно обновленном, но жить всем вместе, одной и единой семьей, эти деятели безжалостно, разрезая по живому, развалили великую страну.

Выходит, что не в почете у них понятия: Честь, Совесть, Долг…

Остается любовь к Родине. Любовь к Родине. А где его Родина? В Казахстане? Там он родился и пошел в первый класс. Но его сейчас ничто не связывает с той далекой и совсем чужой страной.

Или, может быть, на Украине. Там, где он стал тем, кто он есть. Там осталась и Она. Но он и на Украине чужой. Там он клятый москаль. В том мире с его взглядами на жизнь — там ему места нет.

Может, его настоящая Родина все же в России. В России он учился и вырос. Тут все его исторические корни. В России жили и живут его и Ее родители, брат Марат… «С чего начинается Родина…»

А еще частичка его души рвется в Белоруссию. Стремится она туда, где живут близкие и даже родные ему люди. В самом Минске живет женщина, которая ему сильно дорога. У Рины растет девочка с такими же глазами, как и у него. Там забавно ходит мальчик, очень на него похожий, и смотрит на всех своими удивленными глазенками. Но и в тот мир он не вписывается. У Рины совсем другая семья.

Смешно. И одновременно ему почему-то хочется плакать.

Он — сын одной большой и великой страны, страны, которой более нет. Выходит, и Родины у него также нет? Что же осталось у него?

Видно, у него остается лишь одно. Долг перед пацанами, что лежат вокруг него без признаков жизни. Кто-то их всех предал, кто-то их сдал. У высоты их ждали. Вне всякого сомнения, ждали именно их.

Врагам позарез понадобились документы, те самые, что вез с собой комбат. В руки боевиков могут попасть такие сведения, которым просто нет цены. Поэтому их колонна и угодила в коварную западню.

И хитрый капкан устроил человек из своих. Продажные правители. Продажные люди. Продажная война. Но ничего, и он дорого продаст им свою жизнь. Не один десяток наемников отправится вместе с ним на тот свет. Там они, должно быть, еще и поговорят.

Другой вопрос, имел ли он право на этот шаг. С десяток раненых, которые еще дышат, ожидает неминуемая участь. Своим решением он уравнял их с мертвецами. Но они, по большому счету, давно не жильцы на этом свете. Их всех поджидает мученическая смерть от рук изуверов и нелюдей. Из двух зол он выбрал, на его взгляд, не самое худшее.

Еще несколько томительных минут, и потом разом все закончится. Всепоглощающая любовь к Женщине, и невозможность жить рядом с Нею. Душевные страдания и тщетные метания в поисках утраченного смысла жизни. Там, куда они все попадут, ничего нет. Его истерзанная душа, наконец-то, вырвется на свободу, растворится в Вечности.

Неторопливо повернувшись налево, майор пристально посмотрел на лейтенанта, лежавшего в неглубокой нише. Юноша. Года не прошло, как нацепил тот на погоны офицерские звездочки.

— Ах, Егорушка-Егорушка! — широкая ладонь Рэма коснулась посеревшего лица лейтенанта. — Не смогли мы тебя уберечь…

Лейтенант Стольников умирал. Дрожащая тень приближающейся смерти накрыла Егора своим прозрачным покровом. Парень трудно дышал, хрипел. Возле уголков его губ пузырилась розоватая пена.

С потоком свистящего воздуха тяжелые бурые сгустки вырывались из его горла. Они вылетали все реже и реже…

— Эх, Егорушка! Прости ты нас… — майор рукавом смахнул слезу.

Рэм приказал комбата и всех раненых обложить бронежилетами. Бойцы поняли, накрыли своего командира, еще дышащих товарищей и ушли искать какое-нибудь подходящее укрытие и для себя. Цепь из разноязычных боевиков все сжималась, подходила все ближе и ближе. Стали доноситься отдельные отчетливые выкрики.

Майор прищурился. Не надо торопиться. Стоит ему еще выждать. Когда оставалось метров сто, Рэм поднес к себе трубку:

— «Дон», я, «Урал», цель одиннадцатая… огонь!

Вот и все. В запасе у него имелось чуть меньше минуты, чтобы успеть спрятаться под ближайшим выступом скалы.

Его дивизион, как хорошо отлаженный механизм, сработал четко и не подвел своего командира. Через сорок секунд началось…

Будто по единой команде разом взревели и застучали мощные V-образные 12-цилиндровые высокоскоростные четырехтактные дизеля жидкостного охлаждения мощностью 840 лошадиных сил. Сизые дымки поднялись над пятнами маскировочных сетей…

Залп одной батареи, второй, третьей. Кровавое месиво. И никуда от возмездия не убежать и нигде не спрятаться. Где разорвется очередной снаряд, одному лишь Богу известно, да разве что нормальному закону распределения случайной величины, тому, что командир дивизиона в свое время когда-то учил и знал о таковом вовсе не понаслышке….

Накрывшись бронежилетом, майор вжимался в каменную стенку, хорошо понимая, что все его потуги — одно лишь слабое утешение. Но это был единственный шанс уцелеть от своих же разрывов. Если вокруг него свистит, то, значит, снаряд пока мимо, мимо него летит…

Его мозг, скорее, машинально успел запечатлеть, что очередной свист оборвался на половине ноты. Вот оно и летит по его душу.

Ослепительно яркая вспышка, и за ней мгновенно последовала кромешная тьма. Звук разрыва даже не успел достичь и достучаться до его сознания. Оно отключилось чуть раньше, едва он произнес:

Прости меня, родная,

Прости, любовь моя…

Огневой налет длился десять минут. Потом все стихло. Капитан достал из-под сиденья помятую солдатскую фляжку, не глядя, плеснул себе в алюминиевую кружку.

— Я выполнял приказ… — потерянным голосом произнес он.

Трясущейся рукой начштаба поднес походную посудину ко рту, залпом опрокинул в себя обжигающую жидкость, закашлялся.

— Вы! — девушка прорвалась к ПУОД. — Вы убили его! Вы…

В воздухе послышался рокот. Одна за другой три винтокрылые машины сели на относительно ровной площадке.

— Как раненого с поля забрать, их не докричишься, — проворчал старший офицер второй батареи. — А тут они как тут! Налетели, и полдня не прошло. Без зова сами по себе явились…

— Как черти с того света заявились…

— Сейчас начнется Вальпургиева ночь…

Еще не осела пыль, как на пункте управления огнем дивизиона заштормило, будто их всех накрыло шквалистым ураганом-торнадо.

— Кто, кто тебе дал команду стрелять? — генерал Буров тряс за грудки начальника штаба дивизиона. — Всех под трибунал отдам! Все ответите! Приказ по Группе: огня сегодня не открывать!

Недобрые и враждебно колючие глаза высокого начальства цепко ощупывали стоящих перед ним младших офицеров, искали виноватого и крайнего. Бывало, что и тот и другой находились в одном лице. Но чаще всего виноват был один, а крайним упорно делали совсем другого.

— Команду мне подал командир дивизиона, — упрямо набычившись, доложил капитан, готовый до самого победного конца отстаивать свою правоту. — Запись стрельбы велась…

— Кто командир дивизиона? — шагнув вперед, въедливо затребовал генерал. — Фамилия!

— Майор Валишев, — с кислой миной на лице подсказал Бурову сопровождавший его полковник из штаба Группировки войск.

Высокое начальство, припоминая, прищурило глаз:

— Знакомая фамилия.

— Тот самый майор, — недобро усмехнулся полковник из ФСБ, — которого дважды представляли к ордену Красной Звезды и потом оба раза с треском отставляли назад…

По одному ему ведомой причине Пестиков не уточнил, что именно он оба раза оказал тому самое непосредственное содействие. По ряду веских причин, о которых, кроме него самого, никто не знал.

Недолго думая, Буров приказал:

— Ко мне его! Доставить живым или мертвым!

— Комдив, — начштаба едко усмехнулся, — с колонной у Шайтанова ущелья. — Слетайте, заберите. Живого или мертвого. Если там что-то еще осталось. Дивизион вел огонь по дороге…

— Вы за все ответите…

Круто развернувшись, Пестиков направился к вертолету. Лицо его выражало крайнюю степень озабоченного недовольства.

— Борис, что там? — гортанно спросил его сидевший в салоне Ми-8 мужчина в темных очках с аккуратно подстриженной черной бородой, прикрывающей длинный шрам от ножевого пореза.

Не отвечая, полковник потянулся к лежащей на сиденье фляжке и отвинтил пробку. Глубоко вдохнув, Пестиков отпил большой глоток. Его поставили в неудобное положение. Он заверил, что все находится под контролем. Люди ему поверили…

— Слушай, а, — в голосе кавказца зазвучало нетерпение, — зачем они стрелял? Куда они стрелял, а?

По тому, как Пестиков упорно молчал, эмиссар непризнанного Чеченского правительства Омар Тахоев понял, что ситуация вышла из-под их контроля. Возникли непредвиденные обстоятельства. И это ему крайне не понравилось.

— Ты ж говорил, да, — яростно зашипел чеченец, брызжа кипящей слюной, — колонна идет маленький, голой рукой можно брать…

— Омар, я все сделал, как и обещал… — полковник поморщился.

По указанию Пестикова прошла команда. Спешно собрали колонну. Он предусмотрел, он принял все меры для того, чтобы сопровождение, разведка маршрута и все обеспечение безопасности при прохождении опасного участка скомкались, выполнились не в должной мере.

— Мы платить большие деньги, а ты… — черные глаза, с которых эмиссар снял темные очки, вмиг превратились в два бурильных станка, дырявящих полковника ФСБ насквозь.

Омар презирал хамелеона в погонах, готового за деньги предавать свою Родину. Люди, подобные Пестикову, служили не родной стране, а своему Хозяину. За хорошую мзду они, пользуясь своим положением, торговали государственными тайнами, человеческими жизнями…

— Молись своему русскому Богу, полковник, чтобы наши люди успели забрать документы…

Вернулись назад посланные на разведку бойцы с миноискателями и щупами. Со всей осторожностью они выкладывали находки. Возле САУ копошились орудийные расчеты. Они накручивали банники на штанги и приступали к чистке, к «пробивке» стволов соляркой, пока круто не «прикипела», не въелась пороховая гарь в структуру легированного металла. Жизнь продолжалась, она ни на секунду не останавливалась.

В походной палатке-шатре навзрыд рыдала Настенька. Она любила майора. Горе ее казалось безутешным. Существование без командира дивизиона представлялось ей совершенно бессмысленным…

Отстранив начштаба дивизиона от командования, генерал Буров забрал капитана с собой. Железные «стрекозы» оторвались от земли. Через пять минут они зависли над Ущельем Шайтана.

Откинув голову назад, Пестиков прикрыл глаза. Снова на его пути встал Валишев. Кажется, в первый раз они схлестнулись уже в далеком от них восемьдесят шестом году…

И именно после той самой памятной встречи все в его жизни пошло наперекосяк. Будто черная кошка дорогу ему перебежала…

Не прошло и двух месяцев, как торосами нагромоздились крупные неприятности на работе. Жена бросила его. Ушла Клара Карловна к его непосредственному начальнику. Дрянь такая, мразь неблагодарная…

Любимая им до беспамятства женщина покинула его и забрала с собой сына Володьку, оказавшегося вовсе и не его родным чадом…

Его не понизили в звании и в должности, а отправили работать на периферию. И лишь случившийся вскоре Великий Развал позволил ему вынырнуть, как поплавку, вновь оказаться в обойме. Он затесался среди тех, кто с видимой охотой и живым увлечением удил рыбку в мутной водице творящегося всюду беззакония и царящего кругом беспредела.

Постепенно затянулись рваные душевные раны. Все свои чувства, накопленные годами и ни на кого не растраченные, Борис направил на повстречавшуюся ему несколько месяцев назад чудную сестричку из армейского госпиталя. Инга до боли напоминала ему жену Клару…

Задумчивая складка пролегла через весь девичий лоб. Красиво очерченные губки то сжимались, то чуть приоткрывались.

На кукольном личике русоволосой красавицы отпечаталась легкая тень неопределенности и жгучего желания постичь тайну того самого, что ожидало ее в будущем, весьма близком и достаточно отдаленном.

— Ну, вышла я замуж… — протянула Инга. — И что дальше?

Вовсе непраздный вопрос прочно завис в воздухе. Лишь одно для нее виделось однозначным и не подлежащим сомнению: Пестикова она, увы, не любила и ждала ребенка вовсе не от него…

Противно зажужжал зуммер полевого телефона. Нехотя протянув руку, Инга со страдальческим выражением на своем ангельски красивом личике, подняла трубку, поднесла к уху.

— Полковник у себя?

— Нет, он встречается с каким-то важным чеченцем. Тахоев Омар, если мне не изменяет память…

На том конце провода замолчали. Инга пожала плечами. Отныне ей придется всю жизнь прожить с человеком, которого она не знала и не могла понять, хотя и не считала себя по жизни полной дурочкой. Порой ей явственно казалось, что Борис ведет двойную игру…

5

Начальник отдела департамента Министерства Внутренних Дел одного из новых суверенных государств, в предостаточном количестве появившихся на территории бывшего СССР, пани Дворжецкая, зашла домой и скинула с себя парадный мундир с новыми полковничьими погонами. На днях получила она очередное звание. Конец мая, а на улице невыносимая жара. Не раздеваясь, женщина опустилась в кресло.

— Меня ни для кого нет… — глухо произнесла она.

Десятилетняя дочка оторвалась от книжки, посмотрела на мать.

— Мама, что с тобой? — девочка удивленно моргнула. — Тебе плохо? На тебе же лица нет.

Откинув голову, большой милицейский начальник с накопившейся усталостью и с прорывающейся глухой раздраженностью, казалось бы, в безразлично потухшем голосе вяло проговорила:

— Что-то, Настенька, мне как-то нехорошо. Духота. И на душе что-то совсем неспокойно. От папки нашего что-то давно ничего нет.

— Мама, а ты его еще любишь? — не по-детски серьезно спросила дочь, присев возле матери.

Женская рука опустилась на девичью головку. Дина со щемящей жалостью и к дочке, и к самой себе ласково погладила девочку:

— Люблю, Настенька, очень я его люблю. И он нас очень любит. Лучше нашего папки на свете никого нет.

— А почему же он, мама, не живет тут с нами? — с обидой в голосе допытывалась девочка. — Зачем он уехал? Ему что, с нами было плохо?

— Нет, доченька, ему с нами хорошо, — глаза у Дины затуманились и подернулись радужной пленкой. — Но здесь он никак не мог найти себе места. Его неспокойная душа мечется в поисках утраченного смысла жизни, не дает ему покоя. Он пытается найти себя в этом новом мире…

Закрыв глаза, женщина тяжело вздохнула. Никак не могла понять она, почему ей так тревожно и неспокойно. Может, сердце чувствует, что с ним что-то не так? Не дай-то Бог! Где он, что с ним?

… — Ма, ма! Дивись-ка, ма! Москали тату показуют! — Настя от охватившего ее волнения невольно перешла на державну мову.

Монотонный голос диктора без всяческого выражения буднично зачитывал телетекст, появляющийся перед ним на экране монитора:

–…По показаниям взятых в плен боевиков акция спланирована заранее и преследовала единственную цель захвата важных документов, содержащих сведения, являющиеся предметом государственной тайны, о дислокации группировки войск, расположенных в данном районе…

По всей видимости, бандитов заранее оповестили о маршруте и о времени прохождения колонны. Специалисты отмечают целый ряд вопиющих упущений, приведших к ужасной трагедии…

По их мнению, не было выделено авиационное обеспечение. В ходе проводки военной колонны недостаточно велась разведка прилегающей местности с использованием пеших боевых дозоров в наиболее опасных местах. Не осуществлялось также выставление на наиболее опасных участках боковых сторожевых застав, а также занятие выгодных высот на всем маршруте движения…

Неравный бой длился около двух часов. Наши бойцы отбили не одну и не две атаки превосходящих их по численности боевиков…

В самый последний момент командир гаубичного дивизиона, в зоне ответственности которого находится прилегающий участок местности — активно выясняется причина, по которой он оказался в составе колонны — принял, на его взгляд, единственно верное решение…

Майор Валишев подал команду своим батареям и вызвал их огонь прямо на себя. Сотни боевиков — количество их постоянно уточняется — нашли в ущелье свой бесславный конец. Около сотни бандитов взяты в плен ранеными. Количество наших потерь подсчитывается. Все раненые бойцы отправлены по госпиталям. Несколько человек до сих пор еще не опознаны. Вот перед вами фото, найденное у одного из них…

— Мама! — воскликнула девочка. — Мама, это же твоя фотография!

— Господи! — надрывно охнула пани Дворжецкая.

Дина хорошо помнила снимок, который нравился ее мужу больше всех остальных. Сама же она и подписала его.

«Прости меня, Звездочка…», — читал голос за кадром.

— Рэмка! — глухо простонала женщина. — Дорогой мой! Что же ты наделал? Что же ты наделал, любимый мой!

Женские глаза непонимающе раскрылись. Как, как же он мог так поступить с нею? Уехать на войну и ничего ей об этом не сообщить.

— Господи! Зачем, зачем ты, Рэмка, сделал это?

Голова раскалывалась от резко пульсирующей боли. Дина зажала виски ладонями. Это был конец. В глазах потемнело, и течение времени для нее остановилось. Он снова ушел. Он снова ушел от нее! Ушел, как и одиннадцать лет тому назад. И нынче ушел он навсегда.

Все у них повторилось. Только нынешний результат несоизмерим и ужасен. Чертов третий закон диалектики! В их мире все развивается по спирали. Все повторяется, но на более высоком уровне развития. Снова к ним в дом пришла беда. Но на этот раз она ужасна и неисправима.

— Рэмка-Рэмка, и зачем только я отпустила тебя? — стены поплыли по кругу, ноги стали ватными, и Дина провалилась в темноту.

Мимо ее сознания прошло то, как Настя звонила, вызывала по телефону «Скорую»…