Ярость огня

Розария Мунда, 2021

Энни Меня провозгласили Первой Наездницей Каллиполиса. Когда-то мы с Ли не смогли противостоять своим чувствам, но нам суждено было сойтись в смертельной схватке. Отныне я служу своему народу. В битве против Повелителей драконов мне необходимо заручиться поддержкой опытного наездника, способного говорить на драконьем языке. До захода солнца мне нужно найти его, ведь когда ночь накроет город, битвы уже будет не избежать. Но на чьей стороне тогда окажется Ли? Ли Раньше весь мир лежал у наших ног, а сегодня кровь драконорожденных на моих руках. После убийства родных и предательства Первого Защитника, моя жизнь разделилась на до и после. Теперь мне суждено свергнуть Атрея и присоединиться к группе отверженных – тем, кто стремится подарить жителям надежду на новую жизнь. Предстоит только решить: идти рука об руку с Энни или перейти к тем, кто остановит кровопролитие.

2

Первый Наездник и Альтерна

ЛИ

Минуло пять часов, как я убил свою кузину.

В лазарете находились посетители. Крисса. Кор. Энни, чье лицо окружал нимб света из дверного проема, пробыла совсем недолго. Слишком много обезболивающих и снотворных. И вот я снова оказался один, но неизвестно где.

Шесть. Мы с Джулией играем в дворцовых садах. Наши отцы — Повелители драконов; весь мир лежит у наших ног, и мы не сомневаемся в том, что однажды станем столь же великими, как они. Когда мы хохочем, то делаем это до болей в животе. Когда кричим, то делаем это так громко, чтобы слышал весь мир. А когда изображаем убийство и притворяемся мертвыми, это кажется нам захватывающим, восхитительным и веселым.

Семь. Мы стоим в нашей семейной гостиной, и я наблюдаю, как кровь впитывается в ковер. Салон сужается до пространства, куда я могу смотреть, а куда не могу повернуть даже голову. Вокруг раздается так много воплей, что я их не слышу. Кто-то говорит мне на языке, который я едва понимаю: «Не отворачивайся. Смотри. Смотри, как они получают то, что заслуживают». Моя последняя сестра перестает бороться. Нож, занесенный для удара, сверкает. Доводы отца иссякают.

Отец стоит на коленях перед Атреем, умоляя: «Прошу тебя, сын мой».

Восемь. В приюте всегда стоит жуткий холод. Рыжеволосая девчушка, что слишком мала, чтобы справиться с детьми постарше. Я защищаю ее. Я знаю имя девочки. Энни.

Девять. Я стою на площади, наблюдая, как казнят дракона моего отца. Оказываюсь во дворе, где слышу слова Энни: «Тот дракон убил мою семью».

Десять. Дракон смотрит мне в глаза и делает Выбор в мою пользу. Атрей смотрит мне в глаза и видит лишь сироту-простолюдина. Энни смотрит мне в глаза и хранит секреты, которые мы доверили друг другу.

Вперед, вперед, вперед. Счастье, накатывающее волнами, когда ты чувствуешь, что мчишься в будущее, когда забываешь. Пока не исполняется семнадцать лет. Крылья на горизонте, моя семья, восставшая из мертвых, возвращение позабытых надежд. Кузина Джулия, что улыбается мне через стол в кабинке полутемного паба, рассказывая, как сильно я похож на мать и как она скучала по мне.

Энни, стоящая перед разрушенным отчим домом и падающая на колени, наглядно демонстрирующая, как раб склоняется перед господином, моля о пощаде. Ее пальцы обводят следы, оставшиеся от пламени дракона моего отца.

Джулия сюр Эринис в воздухе. Мы с Пэллором сражаемся против них.

Огонь.

Шлем Джулии валяется у моих ног на крепостной стене. Атрей, который положил ладонь мне на лоб, словно желая избавить меня от ран, прошлого, от моих преступлений.

«Встань, сын Каллиполиса».

— Ли?

Солнце давно зашло, но даже во тьме я распознал силуэт склонившейся надо мной Энни. Я узнал прикосновение ее ладони к моему лицу, аромат дыхания, теплого и родного. И непонятные мне звуки, как будто кто-то плачет. А затем я сглотнул вставший в горле ком, и звуки утихли.

Энни откинула простыни и свернулась калачиком на постели рядом со мной.

Кажется, будто кто-то пытался говорить за меня:

— Я вернулся к тебе. — Мой голос показался мне незнакомым, хриплым и натужным, словно я пьян.

Я услышал ее, почувствовал, впитал.

— Знаю. Я знала, что ты вернешься. — Она обняла меня, как когда-то обнимал ее я.

— Энни, тело…

Ее пальцы скользнули по моему лицу:

— Я собираюсь вернуть ее.

— Они позволили тебе?

В течение нескольких мгновений Энни не произнесла ни слова. А затем в ее голосе проявились стальные нотки:

— Не беспокойся об этом.

— Не знал, что ты такая… нарушительница правил.

Она шмыгнула носом, но этот звук больше напоминал фырканье. Я почувствовал, как ее губы коснулись моего лба.

— Ты и половины не знаешь.

После этого кошмаров становится меньше. Ароматы, тепло ее тела удерживали меня подобно якорю, когда течение начинало относить меня все дальше. Когда у меня не получалось вспомнить, зачем я сделал то, что сделал, и когда не получалось отыскать причины, благодаря которым я превратился в того, кто убил своего кровного родственника.

Ее губы коснулись моих губ осторожно, словно она просит меня что-то вспомнить.

«Мы монстры. Даже если они называют нас иначе».

Я ощущал сладость губ, языка, впитывал ее в себя, словно хотел утонуть в ней. Я поступил так ради этого. Ради нее. Ради Энни в моих объятиях.

Хватит ли этого?

Стоит ли той пропасти, преисполненной страданием, когда Эринис пронзительно оплакивала потерю Джулии?..

Лучи предрассветного солнца пробились сквозь занавески больничного окна, и Энни беспокойно зашевелилась рядом со мной.

— Пора. Я должна сделать это сейчас. Ли… есть кое-что. Я должна рассказать тебе, прежде чем уйду.

Она высвободилась из моих объятий и помогла мне сесть. Любое движение, даже самое незначительное и осторожное, обжигало подобно пламени. Мы держались за руки, ее лицо находилось так близко к моему, а примятые рыжие волосы мягкими волнами обрамляли лицо, где на щеке отпечатался след от подушки.

— Атрей появился там со своей Стражей, потому что… он не хотел, чтобы ты вернулся из Крепости.

Я взглянул на нее, пытаясь понять, почему она так считает или что все это значит, и она снова продолжила говорить.

Рассказывать о Дворцовом дне.

Ей пришлось повторить дважды, чтобы я ее понял.

«Атрей не спасал твою жизнь в Дворцовый день».

— Нет, он сделал это, он говорил…

— На каком языке он отдал приказ солдату, Ли?

Она посмотрела на меня в ожидании ответа.

На каллийском. Языке, которого я практически не знал, пока она не взялась обучать меня.

Я пытался побороть захлестнувшую меня панику, вспоминая то, что было произнесено на драконьем языке.

— Но перед этим отец просил его, и он пообещал отцу…

Слезы застыли в глазах Энни. Я посмотрел на ее опухшее от слез лицо и прочитал на нем все, о чем она думает, о чем вспоминает. О чем не может сказать вслух.

Что пустые слова призваны утешить умирающего.

Я выдернул руки из ее ладоней.

— Если Атрей не хотел, чтобы я вернулся после дуэли, — начал я, убеждая себя в том, что это нелепо, зная, что это нелепо, пусть и слышал дрожь в своем голосе, — зачем нужны были свидетели?

Пальцы Энни сжались на коленях.

— Я привела свидетелей, — прошептала она. — Я не придала тогда значения этому приказу.

На мгновение в воцарившейся тишине слышался лишь звон колоколов на ратуше, отбивающий четверть часа.

«Встань, сын Каллиполиса».

Энни взглянула на меня полными слез глазами. Ожидая.

А затем до меня долетел звук моего собственного дыхания, когда я попытался сделать глоток воздуха.

Энни снова хотела взять меня за руки, но я отмахнулся от прикосновения.

— Ли…

— Я убил Джулию ради человека, который желал мне смерти?

— Ты сделал это не ради него…

От ее слов нервы, натянутые как струна, треснули, и я разразился смехом, который совсем не походил на мой привычный смех.

— Потому что я сделал это ради тебя? — Мой громкий голос, напоминающий раскаты грома, отскочил от выкрашенных белой краской стен. Энни поморщилась от громкости. Следующие слова я произнес медленно и отчетливо: — Ты знала?

У Энни сорвался голос:

— Нет! Я не знала, когда Атрей спрашивал меня, пойдешь ли ты на это… я поняла только после…

— Атрей спросил тебя, сделал бы я это?

Энни, побледнев, замерла. Словно зашла слишком далеко на лед. А затем сделала дрожащий вдох, словно осознала, что не может остановить себя.

— Он спросил, думаю ли я, что ты способен на это, — прошептала она, — и я ответила, что способен.

— Потому что знала, что я вернусь к тебе. — Она отшатнулась от собственных слов, вернувшихся обратно, которые прозвучали как пощечина.

И внезапно то, что я считал желанием при взгляде на нее, изменилось.

Кровь моей кузины, моей родственницы, была на моих руках. Меня послали на эту дуэль, словно хотели принести в жертву. Мой отец был потерян для меня во всех возможных смыслах, в каких только можно потерять любимого человека.

А теперь для меня потерян и Атрей.

И все это, все эти страдания воплотились в тощей девчонке с копной спутанных рыжих волос и россыпью веснушек, в этой рабыне…

Которая все требовала, требовала и требовала что-то от меня, пока от меня ничего не осталось, и по-прежнему ждала, что я вернусь к ней.

— Ли?..

Энни медленно отодвинулась, словно от дракона, втягивающего в себя воздух. И я почувствовал, как обжигающий ком в горле становится больше, с какой силой давит на мое нутро. Мои слова прозвучали скованно и нерешительно:

— Я думаю, тебе следует уйти.

Она поднялась на ноги, и на лице ее отразился страх, но мне показалось, что это не страх вовсе, а удовлетворение.

— Я собираюсь вернуть тело Джулии, — проговорила она.

Неужели она ждет от меня благодарности?

При мысли о чертовой абсурдности происходящего я вдруг ощутил, как на лице расплывается странная и чужая улыбка.

Энни, заметив эту улыбку, съежилась.

— Мне жаль, Ли… — Слова сорвались с ее губ и повисли между нами.

— Убирайся.

ЭННИ

Прошло меньше суток с того момента, как Ли сюр Пэллор провозгласил меня Первой Наездницей и Командующей Флотом Каллиполиса. Несколько часов назад он убил свою кузину и подругу детства на дуэли, чтобы доказать преданность режиму, уничтожившему его семью.

Восемь лет прошло с тех пор, как он узнал о том, что его отец убил моего.

Девять лет с тех пор, как мы стали друзьями.

Десять минут, как он выдернул свои ладони из моих и ощетинился на меня так, что у меня волосы на затылке встали дыбом.

«Его тело заперто в клетке, — уверяю себя, — он лишь пленник».

Я покинула больничную палату, чувствуя на себе навязчивый аромат огня дракона Джулии. Я отмахнулась от безразличной улыбки Ли, снова и снова возникающей перед моим мысленным взором. Отогнала мысли о чувстве вины, о своей ответственности за страдания юноши. Я не могла позволить себе эту роскошь, не могла отвлекаться на чувство вины, боли или печали.

Я должна сосредоточиться на том, что могу контролировать.

Я пока не получила разрешения. Когда поинтересовалась у генерала Холмса о возвращении тела Джулии, он сказал, что этот вопрос сначала надобно хорошенько обдумать.

Но у нас не было на это времени. Шел уже второй день. И я собиралась вернуть тело, пока это еще можно было сделать с достоинством.

Я поговорю с Холмсом.

Мне потребуется любая поддержка, чтобы возвратить ее тело. Проходя по спящему Дворцу, я обдумывала возможных кандидатов. Ли дисквалифицировал себя, назвав меня Первой Наездницей и Командующей Флотом, выдвинув нас с Аэлой на передовую военных действий против Повелителей драконов, когда-то испепеливших мой родной дом.

Возможно, Ли был не готов возглавить наступление, но я — готова.

Возвращение тела Джулии вовсе не услуга для Ли: это возможность заявить Новому Питосу о своем имени.

Подкрепление. Им должен стать опытный наездник, кто-то из Четвертого или по крайней мере Восьмого Ордена, способный прикрыть меня в случае опасности. Этот человек должен бегло говорить на драконьем языке, что станет преимуществом, а не недостатком. А поскольку я впервые делала выбор в качестве постоянной Первой Наездницы, этот выбор должен расширять, а не ограничивать мой авторитет в корпусе Стражников.

В былые времена Обитель кишела Стражниками, трапезничающими, учащимися и спорящими в солярии. Пока не появилась угроза со стороны Нового Питоса. Теперь же те, кто не дежурил в ночную смену, отправлялись патрулировать северное побережье, а те, кто не участвовал в патрулировании, следили за распределением продовольствия в городе. Я переоделась в опустевшем арсенале и направилась в логово драконов.

Аэла свернулась калачиком в гнезде Пэллора, теснее прижавшись к нему, словно страдания Ли просочились сюда сквозь каменные плиты и слились с его драконом, и она, чувствуя это, ищет способ утешить его. Я издаю приветственный рокот, и Аэла тут же вскакивает, резко распахнув крылья и изгибая хвост. Пэллор же, заметив меня, только раздувает ноздри. В свете факелов его чешуя отливала серебром, в то время как янтарная чешуя Аэлы источала теплое сияние. Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы набросить седло ей на спину и проделать еще одну прорезь в подпруге, чтобы затянуть ее под крыльями.

— Ты становишься слишком огромной для меня.

Я посмотрела на Аэлу и Пэллора, почти совсем взрослых и уже вспыхнувших, и задумалась — как задавалась вопросом всякий раз, находя их в одном гнезде в обнимку, — когда же она начнет откладывать яйца. Новые яйца, еще больше драконов, будущее Каллиполиса. Аэла удовлетворенно фыркнула, выпустив из ноздрей облачка дыма и услужливо припав к земле, чтобы я могла поставить ногу в стремя и запрыгнуть в седло.

— Она вернется, — сообщила я Пэллору.

Аэла развернула крылья, словно паруса, и подпрыгнула в воздух. Ощущение уносящейся прочь земли наполнило меня знакомым облегчением, и я давно перестала различать, кому из нас двоих, мне или Аэле, оно принадлежит. Мы скользили по темному коридору к расщелине Огненной Пасти, что виднелась в центре внутреннего Дворца, и наконец-то взмыли вверх, направляясь к солнечному свету. Дворец, арена, карстовые столпы Крепости, город, уменьшающийся до точки на карте, — все проносится под нами. Осенний ветер хлестал меня по щекам, и я вдохнула его полной грудью.

Через мгновение Аэла приземлилась на другом берегу реки, на центральной площади Саутсайда, где стражники раздавали продовольственные карточки горожанам.

Сегодня за распределением следили Пауэр сюр Итер и Рок сюр Баст. Это было не слишком популярное у стражников задание: граждане прознали, что среди металлических сословий распределение продовольствия происходило неравноценно, отчего на площади царило гнетущее напряжение, пока люди пристально разглядывали браслеты на руках друг у друга. Несмотря на мрачный, не суливший ничего хорошего вид граждан, которые ожидали своей очереди, на лице Пауэра застыло скучающее выражение. Он лениво развалился в будке, пока его дракон кружил на безопасном расстоянии вместе с драконом Рока. Рок выглядел куда менее непринужденно, и каждый мускул его массивного тела был скован напряжением. Я спешилась и, похлопав Аэлу по боку, отпустила ее в небо, где она присоединилась к Итеру и Басту. Ее красноватая аврелианская чешуя ярким пятном выделялась на фоне их черных массивных тел, отличающих породу грозового бича, а крылья казались крошечными по сравнению с их широченными крыльями.

Рок, прищурившись, окинул меня взглядом:

— Как… — Он тут же умолк и залился краской.

Из всех нас Рок тяжелее всего воспринял известие о том, что Ли родом из драконорожденных. И я не могла винить его за это: мы с Роком были горцами и бывшими крепостными Дома Грозового Бича, и даже мне потребовались годы, чтобы свыкнуться с мыслью, что я дружу с сыном человека, причинившего вред моей семье. У Рока же была всего одна неделя на размышления.

Я попыталась подобрать ответ, почувствовав, как на глаза наворачиваются слезы. Как Ли? Ему так больно, что он набросился на меня, словно лютый пес.

— Ему лучше.

— Как думаешь, он хочет, чтобы мы его навестили?

Внезапно мне захотелось обнять Рока. Но я сдержалась и лишь коротко кивнула.

— Скоро, думаю, он захочет этого. — Рок кивнул в ответ, избегая смотреть мне в глаза.

При других обстоятельствах, если бы мне пришлось выбирать между добрым великаном Роком и мускулистым и гибким, но непредсказуемым и жестоким Пауэром, то я, даже не задумываясь, для своей миссии выбрала бы в партнеры Рока. Однако возвращение тела кузины твоего лучшего друга твоим бывшим господам нельзя было назвать заурядной ситуацией.

Я обернулась к Пауэру.

Итак, мой партнер — это человек, в совершенстве владеющий драконьим языком, член Четвертого Ордена, чье мастерство воздушного боя не уступало моему, и к тому же недавно без посторонней помощи пытавшийся арестовать Ли и распространявший слухи, чтобы вызвать сомнения в моей способности управлять флотом.

Настало время это изменить.

На коленях у Пауэра примостился сапог, словно распределение продовольствия было чем-то вроде зрелищного вида спорта.

— Командующая?

Я положила на стол между нами карту Северного моря и экземпляр древнего эпоса на драконьем языке «Аврелианский цикл».

— Я планирую выбрать двадцать четвертую Песнь.

Песнь, в которой описывается, как Уриэль возвращает тело погибшего сына своего врага, пронося через вражеский фронт.

Рок замешкался, но Пауэр и бровью не повел. Стражники, выросшие на Яникуле, лучше всех знали поэзию драконорожденных.

— Грандиозно, — откликнулся Пауэр. — Даже для тебя.

— Мне нужен наездник, который отправится со мной.

У Рока едва не отвисла челюсть. Ведь, в конце концов, в течение последних семи лет он наравне со мной получал оскорбления от Пауэра из-за своего происхождения.

На губах Пауэра растянулась улыбка:

— Только один?

— Да, только один. Если он достаточно хорош.

Смахнув со стола невидимую пылинку, Пауэр резко поднялся на ноги. В дальнем конце палатки женщина из железного сословия, получающая продовольственную карточку у городского стражника, начала спорить, ее визгливый голос становился все громче, пока она указывала на семью из бронзовых, которые вышли перед ней. Из очереди чуть дальше от нее начали выглядывать лица других железных.

Со времен Голода в детстве я не видела таких обезумевших глаз.

Железное сословие получает меньше бронзового. Бронзовые меньше серебряных. А серебряные меньше золотых. Так диктовало государство, когда в условиях неизбежного голода необходимо решать, какие слои населения представляют большую ценность, а какими можно и пожертвовать. Каждое мгновение, что я провожу на земле в городе, становлюсь свидетелем этого неравенства.

Пауэр улыбнулся Року, а затем поднес к губам свой серебряно-золотой браслет и дунул в драконий свисток.

— Окажи честь Каллиполису, Ричард.

Парящие над нами Итер и Аэла сложили за спиной крылья, чтобы камнем ринуться на землю.

* * *

Завернутое тело Джулии лежало на столе в дворцовом лазарете. Здесь не имелось отопления, отчего комнату наполнял промозглый осенний холод. Внезапно я, почувствовав охватившую меня нерешительность, застыла в дверях. Пауэр в одиночку подошел к столу и с поразительным спокойствием откинул ткань, закрывающую ее лицо.

Она похожа на Ли. Такое же узкое бледное лицо, темные волосы…

— Где ее шлем? — спросила я. — Он должен быть на ней.

Пауэр осмотрел комнату и указал на снаряжение, сваленное в кучу, которое вернул Ли. Оно было перепачкано сажей и драконьей кровью.

— Надо его отмыть.

— Да, и доспехи.

В присутствии смерти привычная ненависть Пауэра к драконорожденным, казалось, немного поутихла. Следующие полчаса мы, почти не разговаривая, провели за работой. Я задавалась вопросом, вспоминает ли он, как и я, о других похоронах, учитывая, что мы оба знали, как подготавливать тело.

Когда все было готово, он аккуратно, словно боясь разбудить, поднял Джулию на руки и понес во двор, что находился недалеко от дворцового лазарета, где ждали наши драконы. Аэла поприветствовала меня, ласково тыкаясь носом в мою ладонь, пока Пауэр прилеплял груз к боку Итера. Даже драконы вели себя смирно, словно ощущали серьезность предстоящего нам задания.

Мы направили драконов по привычному маршруту на север. Добравшись до побережья, мы оставили территорию патрулирования далеко позади. Мои познания о Северном море были весьма разрозненны, но его обширные карстовые образования — особенно в восточном направлении, когда мы повернули к Новому Питосу, — сопровождали не хуже карт, которые мы изучали с тех пор, как возникла питианская угроза.

— Как много ты помнишь из «Аврелианского цикла»? — поинтересовалась я у Пауэра, когда берега Каллиполиса практически скрылись на горизонте. Аэла и Итер летели крыло в крыло на расстоянии тридцати футов друг от друга. На расстояние, на котором еще можно было докричаться до своего спутника.

Патрицианские верительные грамоты Пауэра включали в себя детство с репетиторами драконьего языка, на которых он обожал жаловаться.

— Слишком много.

— Отлично. Потренируй меня.

Пока мы мчались через Северное море, я выкрикивала строчки на драконьем языке, которые намеревалась произнести по прибытии, а Пауэр исправлял меня до тех пор, пока я не начала говорить идеально.

В конце концов, мы увидели то, чего ожидали: к нам направилась пара патрульных на драконах, похожих на наших, чьи белоснежные доспехи в цвет Нового Питоса переливались на солнце. Дракон породы небесная рыбка, настолько бледный, что выглядел практически серебристым, с длинными крыльями, казался неимоверно изящным по сравнению с огромным грозовым бичом, сопровождающим его.

Они стали первыми воинами питианского флота, которых я когда-либо видела на близком расстоянии.

Я взмахнула белым флагом, и мы начали снижаться, устремляясь к Арке путников.