День рождения семьи

Роза Шорникова, 2010

В центре повествования – несколько поколений одной семьи. Герои – реальные люди, каждый со своим уникальным характером, со своей судьбой. В сложном переплетении и взаимодействии событий, происходящих как в семье, так и в стране на протяжении почти целого века, воссоздается облик времени, эпохи. Каждая глава посвящена одному герою, проявляя ситуации на протяжении всей его жизни. Вместе с тем истории, рассказанные в отдельных главах, прочно связаны друг с другом и рисуют картину жизни всей семьи, подчеркивая необходимость и незыблемость семейных традиций.

Наденька

1

Тася возвращалась с фермы после вечерней дойки очень уставшая. Первый послевоенный год. Тяжелое, голодное время. И для людей, и для скотины. Сена вдоволь не накосили. Коровы истощали совсем. Пока надоишь, все руки вывернешь…

С такими невеселыми мыслями она и не заметила, как вошла в дом.

Тоня и Андрейка сидели на кровати, плотно прижавшись друг к другу, явно что-то пряча за собой.

— Что-то случилось? Что там у вас? — насторожилась Тася, пытаясь заглянуть за их спины.

— Мамка, ты не ругайся! Нам дядька Петя Наденьку маленькую принес. Пусть она у нас поживет, а?

Тася перевела взгляд на Тоню, явно ничего не понимая.

— Тонь, в чем дело-то? У меня сил нет ваши загадки разгадывать!

Тоня молча отодвинулась, и в образовавшемся проеме Тася увидела розовое личико ребенка, аккуратно завернутого в Андрейкино одеяльце и сладко посапывающего во сне.

— Это кто?

— Я ж тебе говорю, Наденька это! — повторил Андрейка, сползая с кровати.

— Тасенька, ты погоди, садись. Я тебе сейчас все расскажу, — Тоня прихлопнула рукой по тому месту на кровати, на котором только что сидел Андрейка, приглашая сестру присесть рядом с собой.

— Тасенька, я вот что надумала, — она глубоко вздохнула, словно набираясь сил для разговора. — Приходил Петр с хутора. Брат Макар Савича. Знаешь ведь?

— Да, знаю, знаю, не тяни ты, — начала терять терпение Тася.

— Ну, вот, пришел с ребенком, отдал мне, а сам пропал.

— Как это — пропал? Испарился что ли? — Тася переводила непонимающий взгляд с Тони на ребенка.

— Ну да, испарился. Девчонку мне отдал, а сам уснул у нас под забором пьяный. А когда темнеть стало, я вышла, а его и след простыл! Убёг, ирод!

А может, и вправду, оставим девочку-то? Дочка у нас будет…

— Мамка, давай оставим… — почти шепотом произнес Андрейка, решив, что ему наконец можно включиться в разговор взрослых.

— Вы что, спятили совсем! А ты — марш спать! Полночь уже, а он тут рассуждает!

Андрейка беспрекословно ушел за занавеску. Он понял, что сейчас лучше мамку не злить…

2

— Откуда у Петра ребенок? Может, с Любкой что приключилось? — тихо спросила Тася, разглядывая малышку.

— Да нет! Любка уже такой шум подняла бы! Нашел где-нибудь… — так же тихо ответила Тоня. — Спьяну-то чего только не наговорил, ничего толком понять не успела. Свалился замертво, думала, до утра не очухается! А он, видишь как? Умотал втихаря!

Тоня просительно посмотрела на сестру.

— Тасенька, а может, и впрямь оставим девчонку-то? Будет Андрейке сестричка. У меня детей уже никогда не будет. Да и у тебя неизвестно, как еще повернется… Павлуша-то наш…

На глазах у нее выступили слезы. Тася молча взглянула на нее. Потом повернулась к ребенку.

— Да, конечно вдвоем им веселее будет! И по жизни, мало ли как сложится…

— Вот и я о том толкую. Все еще родной человечек у нашего Андрейки будет. Выкормим, небось! А завтра сходим на хутор и все толком разузнаем. Мы ведь, как Макар Савича похоронили, так с ними и не виделись. Нелюдимые они какие-то.

— Ну, все! Устала я, — Тася вздохнула и тяжело поднялась с кровати. — Ты тут с ней оставайся, а я с Андрейкой устроюсь. Завтра с утра все и решим.

3

Тоня всю ночь пролежала на одном боку, боясь пошевелиться и потревожить ребенка.

Уже пора было вставать, но она все лежала и разглядывала личико девочки. И, чем больше она в него вглядывалась, тем больше, как ей казалось, находила сходство с собой. И губки тонкие, ровные, и слегка закругленный носик с широкими ноздрями, и беленькие реснички, достаточно длинные для такого юного возраста.

Тася зашла к ним, когда уже начало светать.

— Спокойная, ночью даже не слышно было, — сказала она, наклоняясь над спящим ребенком.

— Вот и я говорю, давай оставим. Смотри, и на меня похожа. Будет у нас дочка!

Тася присела на край кровати.

— Сначала надо все выяснить. Ребенок все-таки, не кукла какая-то. Ведь не может же она быть ничейной. Ну, да ладно, — поднялась и направилась к двери. — После утренней дойки вернусь, сходим к Петру, все выясним.

4

К хутору они подходили молча, словно внутренне готовились к трудному разговору. Что-то происходило сейчас. Что именно, пока было не понятно. Но явно что-то важное!

Дверь в дом была приоткрыта.

— Петр! Люба! — позвала Тася.

Никто не откликнулся.

Женщины осторожно вошли вовнутрь.

Петр сидел посреди комнаты за большим столом. Он неподвижно глядел в одну точку перед собой и тихонько раскачивался из стороны в сторону, руки безвольно лежали на столешнице.

— Петр, — окликнула его Тася. — Что стряслось-то?

Петр повернул к ней голову, посмотрел невидящим взглядом куда-то сквозь нее и опять принял прежнее положение.

Тася подошла к столу, отодвинула в сторону грязную посуду и остатки еды и жестом показала Тоне, чтобы та положила ребенка.

— Чей? — строго спросила она.

— Был Любкин, теперича мой, видать, — также безучастно произнес Петр.

— А Любка-то где? Говори ты, черт эдакий! — Тася начинала терять терпение.

— А кто ж ее знает, Любку-то? Ушла! Девку бросила и ушла!

На какое-то мгновение в его глазах промелькнула жизнь.

Тася подсела рядом с ним на табурет.

— Петь, ты толком-то расскажи. Что случилось?

— Вот, Тасенька, — он повернул голову в ее сторону, — вот как бывает-то. Я мальцом еще был, когда семью нашу разделили. Нас — в Сибирь, Макарка здесь остался. Разбили семью, значит. А собрать так и не удалось. Мать умерла, отец другую завел. Да не прижился я с ними. Пить начал крепко. Думал, легче станет. Нет, Тасенька, не стало! Потом война. Думал, ну, вот, отмучаюсь, наконец. На войне долго не задерживаются. И тут не повезло! Живым с фронта пришел. Ну, думаю, раз такое дело, домой вернусь. На хутор отцовский, к Макарке. Брат все-таки тут, вместе будем хозяйство вести. И с братом не заладилось. Схоронили его скоренько…

— Эх! — Петр широко замахнулся, но в это время раздался плач ребенка. Его рука так и повисла в воздухе, с крепко зажатыми пальцами в огромном кулаке.

— Вот, Таська, чего я с ней теперь делать буду? — он протянул руку по направлению к девочке. — Любка, как Макарушка помер, совсем с ума спятила. Не нужен, говорит, ей ребенок! Без Макарушки и свет не мил! «Не хочу!» — говорит. А что, ребенок понимает хочу-не хочу? Он чем виноват?

— Конечно, не виноват, Петя, — поддержала его Тася, видя, что другим способом его не разговорить. У нее в голове не укладывалось, как это Люба могла отказаться от дочки. Всегда такая доброжелательная, уважительная. Про их отношения с Макар Савичем слухи ходили разные. И что слишком стар он для нее, и что инвалид. Поговаривали, что и она с ним живет из-за хозяйства, даже по тем послевоенным временам, богатого. Да слухи слухами, а только Тасе всегда казалось, что по любви у них все. Вот и дочку народили. Что-то здесь не так…

— Петь, а ты часом ничего не путаешь? Я же видела, как она с моим Андрейкой нянчится, когда молоко приносила. Не могла она дочку свою оставить. Сколько ребятишек после войны сиротами остались! А тут, при живой матери-то? Не понимаю!

— Вот и я не понимаю, Таська, — Петр, казалось, окончательно протрезвел. — Мне самому ее не поднять. Что делать-то будем? — как-то по-семейному спросил он.

— Давайте, пока Люба не вернется, она и впрямь у нас поживет. Нам сподручнее, чем тебе, с ней управиться-то будет, — тихо произнесла Тоня, до сих пор молча стоявшая около ребенка.

— А я потому к вам и пришел, — откликнулся Петр и вопросительно посмотрел на Тасю. — Тась, ты как, не против?

Конец ознакомительного фрагмента.