День рождения семьи

Роза Шорникова, 2010

В центре повествования – несколько поколений одной семьи. Герои – реальные люди, каждый со своим уникальным характером, со своей судьбой. В сложном переплетении и взаимодействии событий, происходящих как в семье, так и в стране на протяжении почти целого века, воссоздается облик времени, эпохи. Каждая глава посвящена одному герою, проявляя ситуации на протяжении всей его жизни. Вместе с тем истории, рассказанные в отдельных главах, прочно связаны друг с другом и рисуют картину жизни всей семьи, подчеркивая необходимость и незыблемость семейных традиций.

Попутный ветер вновь махнет крылом,

И будет так легко шагать вперед,

Покуда помнить буду я о том,

Что мне ответ держать за весь мой род…

Дед

1

Тихон Матвеевич сидел на лавочке около Сельсовета, закрыв глаза и прижавшись к теплой бревенчатой стене. Огромные ступни в изрядно поношенных кирзовых сапогах безмятежно раскинулись в разные стороны. Тихон Матвеевич, не открывая глаз, достал из одного кармана небольшой обрывок газеты и коробок спичек, из другого — щепотку табака и ловко скрутил папироску. Он лениво подтянул к себе ноги, чиркнул спичкой и закурил. Потом медленно выпустил через нос огромную струю едкого дыма и снова занял первоначальное положение.

«Бабье лето…» — разморенно подумал он, подставляя под ласковые полуденные лучи то одну, то другую небритую щеку. Он уже и не помнил, когда вот так нежился на солнышке. Хоть и длинное в деревне лето, с самых «февральских окон» до октябрьских заморозков, хоть и жаркое, только проплывает оно незаметно для тех, кто на земле трудится. Не то, чтобы солнышком побаловаться, взглянуть на него некогда. Разве только, когда сено сохнет, попросить его посильней пожарить, а когда пройдет сенокос — отдохнуть и уступить дождичку летнему, чтобы дать земле напиться, силы набраться.

Тихон Матвеевич улыбнулся своим мыслям, вспомнив, как на общем собрании только что образовавшегося колхоза сельчане единогласно выбрали его председателем. Вот страху-то было! Даже подумал: «А не сбежать ли часом?» Ну, какой он председатель? Благо, читать-писать умеет. Землю, конечно, знает, но чтоб людьми управлять? А вот, поди же, ничего. Справляется. Да, вроде бы, и неплохо справляется-то! Почти за десять лет колхоз на первое место в районе вывел. Опять же грамоты разные, почет. Вот, путевку предложили…

— Тихон Матвеевич! — громкий голос раздался над распаренным ухом председателя.

Он лениво приоткрыл глаза и снова их закрыл.

— А, Пашка, опять чего-то придумал? Завтра приходи, — Тихон Матвеевич отвернул голову в другую сторону.

— Не могу завтра, сегодня надо! — Пашка переступил на шаг в сторону, снова загородив председателю солнце.

— Вот настырный, ядрена-матрена! Чего надо-то? — он снова приоткрыл глаза.

— Расписаться надо! Таська, подь сюда!

Из-за дерева несмело вышла молодая девушка, смущаясь и теребя в руках перекинутую через плечо толстую русую косу.

— Тебе что, тоже надо расписаться? — Тихон Матвеевич, прищурившись, пристально посмотрел на девушку. — С этим?

Он кивнул в сторону Пашки и привычным движением достал из кармана нехитрые табачные принадлежности.

— Что значит, «с этим»? — громко возразил Пашка. — Я жених-то завидный! За меня любая пойдет!

Тася отпустила косу и выжидающе посмотрела на парня.

— Ладно, Таська! Это я так. Не боись! На тебе женюсь. Сказал — точка!

— Да, благодетель! — Тихон Матвеевич выпустил очередную порцию дыма. — А жить-то как будете?

— Да что я, без рук что ли? Работать буду. Кузнец всегда нужен. Прокормлю. А там, может, еще на «механические» устроюсь. Не пропадем!

— Не пропадем, — ворчливо повторил председатель. — А сестру Таськину, Антонину, куда денете? Она одна не сможет.

— Так что теперь, Таське из-за нее и замуж не выходить? — горячился Пашка. — С нами пусть живет. Не проест. Опять же лишние руки в доме. Все, какая-никакая польза!

Он подошел к девушке. Та смотрела на него влюбленными глазами, водя по щеке пушистым кончиком косы.

— Эх, молодежь, ядрена-матрена! Человек отдыхает, а им приспичило: распиши да распиши…

Тихон Матвеевич тяжело поднялся со скамейки.

— Ладно уж, пойдем. Запишу вас.

2

«Двадцать третье сентября одна тысяча девятьсот сорокового года», — бормотал Тихон Матвеевич, выводя буквы и заполняя графы в большой амбарной книге.

— Давай, жених, подходи ближе.

Он провел погрубевшим ногтем по строчке, где были записаны Пашкины фамилия, имя и отчество, и в конце ее поставил жирную галку.

— Вот, здесь.

Пашка взял ручку, обмакнул в чернила и крупным, почти детским почерком вывел свою фамилию.

— Теперь — невеста, — почти торжественно произнес председатель.

Тася расписалась чуть ниже.

— Ну, что, молодые! Чего сказать-то вам? Жаль, родителей ваших нет Порадовались бы, посоветовали что на жизнь-то. Вот, Таську с детства знаю. Пашка, ты у нас парень новый, но тоже, вроде бы, своим стал. Не считая Антонины, нету у вас никого на этом свете. А вот, оказывается, и есть теперь! Сегодня, вроде, как день рождения вашей семьи. Понял, Пашка? Семья, она, вроде бы, как живая. И рождение у нее есть, и жизнь, и смерть бывает. Только не все это чувствуют. А надо бы! Иначе трудно будет. Держитесь друг друга. Как пчелки. Вот, кажись, много их. У каждой своя сотка, свой цветок. А все равно вместе собираются. Потому что — семья! Слово это для вас теперь самое главное. И никуда теперь вам друг от дружки не деться. Понимаешь? И никого роднее нет. Ну, вот и все, молодежь. Как говорится, совет да любовь! Ступайте с миром!

— Спасибо, Тихон Матвеевич! Приходите завтра. Жена пирогов напечет, — Пашка уверенно кивнул в сторону Таськи.

— Вона, быстро освоился. Молодец!

— Тихон Матвеевич, правда, приходите! Извините, что отдохнуть не дали, — Тася ткнулась носом в колючую щеку председателя и выбежала за дверь. Пашка поспешил за ней.

— Да ладно уж, какой тут отдых! На счастье бы, а отдохнуть успеем, — Тихон Матвеевич опустился на стул и полез в карман за табаком.

3

Они шли по деревне в обнимку. Теперь — можно! Теперь они — муж и жена. Чудно́! Час назад были просто Пашкой и Таськой, обычными деревенскими молодыми ребятами, чуть раньше времени повзрослевшими от того, что детство и юность их пришлась на самые трудные для страны годы. Но, не смотря ни на что, такими безмятежными и счастливыми в своем молодом задоре. Что же изменилось? А, может, ничего и не менялось? Просто — игра?

Нет! Это — не игра! Это — они! Их семья. И их новая жизнь. А какой она будет? Этого не знал никто. Ни Павел, ни Тася, ни Тихон Матвеевич. Никто!

И никому этого знать не дано. А иначе зачем тогда жить, если знать наперед, что будет? Тогда можно было бы просто отмечать те вешки, которые прошли сегодня и смотреть «расписание на завтра». И никакой «работы над ошибками». Но как же тогда научиться их не делать, эти ошибки? И к чему стремиться? И как любить? И что ненавидеть?