Золотой шут

Робин Хобб, 2002

Трон Шести Герцогств опять нуждается в услугах королевского бастарда, способного ученика убийцы и одного из немногих, кто еще владеет древней магией Видящих. Помолвка наследного принца висит на волоске; мятежники-Полукровки по-прежнему угрожают выдать тайну королевского дома; в стране назревают бунты; послы из далекого Удачного просят военной помощи в войне с Калсидой. Кто-то должен научить принца владению магией Видящих, создать для него отряд магов, который в решающий момент поддержит наследника трона. Кто-то должен… Шут, старый друг Фитца и Белый Пророк, верит, что эту ношу может вынести только один человек – Фитц Чивэл Видящий.

V

Общие печали

Они были точно дождь из драгоценных камней;

Их крылья, покрытые чешуей, сияли, словно самоцветы.

Глаза метали молнии, крылья рассекали воздух.

Драконы пришли.

Они были такими ослепительно-яркими, что не остались в памяти.

Словно тысячи песен зазвучали одновременно.

Когти и челюсти рвут врага.

Король вернулся.

Старлинг Бердсонг, «Призыв Верити»

Моей щеки коснулся воздух, и я устало открыл глаза. Я задремал, несмотря на открытое окно и промозглое утро. Внизу, прямо передо мной, билось о берег море. Волны с белыми шапками перекатывались под серым небом. Я со стоном встал с кресла Верити и подошел к окну. Отсюда открывался поразительный вид — крутые скалы и лес, подступивший к самым стенам замка. В воздухе пахло грозой, ветер был пронзительно-холодным. Солнце уже поднималось над горизонтом, оставив далеко позади рассвет. Принц не пришел.

Я нисколько не удивился. Дьютифул, скорее всего, еще крепко спит после вчерашнего праздника. Совершенно естественно, что он забыл о нашей встрече или, проснувшись, подумал, что ее можно отложить, и снова уснул. Однако я все равно испытал разочарование, и не только потому, что принц посчитал сон важнее наших уроков. Он сказал, что встретится со мной здесь, и не пришел. И не просто не пришел, а даже не сообщил, что не придет, и я зря потратил время и силы, отказавшись от столь необходимого мне отдыха.

Такое легкомыслие — не самый страшный грех для юноши его возраста, но то, что не страшно для обычного молодого человека, недопустимо для принца. Мне очень хотелось хорошенько его отчитать. Чейд или Баррич непременно именно так и сделали бы. Я грустно улыбнулся. По правде говоря, разве я в его возрасте был лучше? Баррич, утверждая, что я могу проспать все на свете, постоянно приходил к моей двери рано утром, чтобы я не пропустил своих боевых тренировок с топором. А теперь я и сам был бы не прочь разбудить принца громким стуком в дверь, да личина слуги не позволяла.

Так что мне пришлось удовлетвориться запиской, оставленной мною на пыльном маленьком столе, стоящем рядом с креслом. «Я пришел, а вас не было». Коротко и точно. Принц наверняка поймет, что это выговор. И никакого имени. Такое послание вполне мог оставить сердитый паж для какой-нибудь нерадивой горничной.

Я закрыл окно и вышел так же, как пришел сюда, — воспользовавшись декоративной панелью, украшавшей камин. Лаз был довольно узким, и мне пришлось потратить немало сил, чтобы закрыть его за собой. Моя свеча погасла, и я стал спускаться по длинной темной лестнице. Сквозь крохотные щели во внешней кладке стен, пропускавшие внутрь холодный ветер и серые тени дня, пробивался лишь тусклый свет.

Спустя какое-то время я вышел на ровную площадку, окутанную непроглядным мраком. Она показалась мне длиннее, чем я помнил, и я обрадовался, когда мне удалось нащупать ногой следующую ступеньку. В конце лестницы я двинулся не в ту сторону и, когда в третий раз уткнулся носом в густую паутину, понял, что заблудился. Тогда я повернул назад и через некоторое время оказался в комнате Чейда, только на сей раз дверью мне послужил стеллаж с вином. Я вспотел, весь перепачкался и страшно разозлился.

Чейд, который сидел в своем любимом кресле у камина, вздрогнул от неожиданности и поставил на стол чашку с чаем.

— А вот и ты, Фитц Чивэл, — воскликнул он, и в этот самый миг на меня обрушилась волна Силы.

Ты меня не видишь, песья вонючка.

Я покачнулся, и мне пришлось ухватиться за край стола, чтобы удержаться на ногах. Не обращая внимания на Чейда, который хмуро меня разглядывал, я сосредоточился на Олухе. Дурачок-слуга с перепачканным сажей лицом стоял у рабочего очага. Из-за приступа головокружения мне показалось, будто его силуэт пляшет и извивается. Если бы ночью я не восстановил защитные стены, чтобы оградить себя от неловких попыток Неттл связаться со мной, думаю, ему бы удалось сделаться для меня невидимым. Я сжал зубы и сказал:

— Я тебя прекрасно вижу. И всегда буду видеть. Но это вовсе не значит, что я сделаю тебе больно, если, конечно, ты не станешь на меня нападать или вести себя невежливо.

Мне ужасно хотелось применить против него Дар, ударить в него могучей животной силой, но я сдержался. Силой я тоже пользоваться не стал, иначе мне пришлось бы убрать защитные стены и открыть ему, на что я способен. «Сохраняй спокойствие, — приказал я себе. — Ты должен победить себя, и тогда тебе удастся справиться с ним».

— Не нужно, Олух! Прекрати. Он хороший. И может здесь находиться. Это я сказал.

Чейд разговаривал с ним, словно с трехлетним ребенком. И я, хоть и понимал, что маленькие глазки, сверкавшие злобой на круглом лице, не светятся интеллектом, равным моему или любого другого нормального человека, вдруг почувствовал возмущение, которое Олух испытал, оттого что Чейд так себя с ним ведет.

Не отводя взгляда от Олуха, я сказал Чейду:

— С ним не нужно так разговаривать. Он не глуп. Он… — Я попытался отыскать подходящее слово, чтобы объяснить Чейду то, что вдруг почувствовал. — Он просто другой, — закончил я не слишком охотно.

Ну, например, как лошадь отличается от кошки, а животные не похожи на человека. Но он не хуже нас. Я почти чувствовал, как его разум устремляется в сторону, противоположную той, в которой работал мой, придавая значение вещам, казавшимся мне неважными. Точно так же, наверное, я не видел ничего особенного в чем-то, что он считал значительным.

Олух некоторое время хмуро разглядывал меня и Чейда, а затем взял метлу, ведро с пеплом и углями из очага и вышел из комнаты.

Когда он скрылся в одном из потайных ходов, я успел уловить его последнюю мысль:

Песья вонючка!..

— Я ему не нравлюсь. И он знает, что я Одаренный, — пожаловался я Чейду, усаживаясь на другой стул, а потом раздраженно добавил: — Принц Дьютифул не пришел на встречу со мной в башню Верити сегодня утром. А сказал, что придет.

Мне показалось, что старик не обратил ни малейшего внимания на мои слова.

— Королева хочет тебя видеть. Прямо сейчас.

Сегодня Чейд надел простой, но очень элегантный голубой костюм, однако на ногах у него были мягкие меховые тапочки. Наверное, после танцев болят ноги, подумал я.

— Зачем? — спросил я, вставая, чтобы последовать за ним.

Мы подошли к стеллажу для вина и открыли потайную дверь.

— Олух, кажется, нисколько не удивился, увидев, как я сюда вошел, — заметил я.

Чейд пожал плечами.

— Вряд ли ему хватает ума удивляться подобным вещам. Думаю, он вообще не обратил на это внимания.

Я задумался над его словами и решил, что он, скорее всего, прав.

— А почему королева хочет меня видеть?

— Потому что она мне так сказала, — язвительно заметил Чейд.

Я больше не задавал вопросов, просто шел за ним и молчал. Я не сомневался, что у Чейда голова болит не меньше моего. Мне было известно, что он принял какое-то средство, чтобы справиться с похмельем, но еще я знал, насколько сложно такие средства составить. Иногда легче пережить страшную головную боль, чем пытаться создать лекарство.

Мы проникли в личные покои королевы, как делали это множество раз прежде. Чейд задержался на мгновение, чтобы убедиться, что там нет ненужных свидетелей, затем мы вошли в туалетную комнату и дальше в гостиную королевы, где нас ждала Кетриккен. Она встретила нас усталой улыбкой, а мы церемонно поклонились.

— Доброе утро, моя королева, — поприветствовал ее Чейд за нас обоих.

Кетриккен жестом пригласила нас войти.

В последний раз, когда я здесь был, взволнованная Кетриккен ждала нас в скромной, я бы даже сказал — суровой, комнате и все ее мысли занимал пропавший сын. Сейчас же гостиную украшали ее работы. Посреди маленького стола на подносе со сверкающими речными камешками лежали шесть золотых листьев. Три горящие свечи источали аромат фиалок. Шерстяные ковры прогоняли зимний холод, а на стульях я заметил мягкие накидки из овчины. В камине ярко горел огонь и кипел чайник.

Оглядевшись по сторонам, я сразу вспомнил родной дом Кетриккен в горах. Она также приказала накрыть маленький столик. В чайничке был горячий чай, но я заметил только две чашки.

— Спасибо, что привел Фитца Чивэла, Чейд.

Иными словами, она вежливо попросила Чейда оставить нас наедине. Он снова поклонился — пожалуй, немного более скованно, чем в первый раз, — и вышел тем же путем, что привел нас сюда. Я остался стоять перед королевой, пытаясь понять, что все это означает. Когда за Чейдом закрылась дверь, Кетриккен неожиданно тяжело вздохнула, села за стол и жестом показала мне на стул.

— Пожалуйста, Фитц. — Она произнесла это так, словно приглашала меня отбросить в сторону формальности.

Я уселся напротив нее и принялся внимательно разглядывать мою королеву. Мы с ней были примерно ровесниками, но время обошлось с ней гораздо милосерднее, чем со мной. Прошедшие годы исполосовали мое лицо шрамами, а ее коснулись лишь мимолетно, оставив легкие морщинки около глаз и губ. Сегодня она надела простое зеленое платье, которое великолепно оттеняло ее бирюзовые глаза и золото волос, уложенных в незамысловатую прическу. Я не заметил ни украшений, ни косметики.

Забыв о церемониях, Кетриккен сама налила мне чай и поставила передо мной чашку.

— Если хочешь, бери печенье, — сказала она, и я с радостью воспользовался ее предложением, поскольку не успел поесть.

Впрочем, необычная интонация и чуть хриплый голос встревожили меня, и я поставил на стол чашку, которую поднес к губам. Кетриккен отвернулась от меня, стараясь не смотреть мне в глаза. Я заметил, как взволнованно трепещут ее ресницы, и вдруг по щеке скатилась одинокая слеза.

— Кетриккен? — встревоженно спросил я.

Неужели случилось что-то такое, о чем я не знаю? Может быть, ей стало известно, что нарческа не хочет выходить замуж за ее сына? Или она получила очередную угрозу, связанную с Даром?

Кетриккен вздохнула и неожиданно посмотрела мне в глаза.

— О Фитц, я позвала тебя сюда вовсе не затем, чтобы… Я надеялась, что смогу сама справиться… но мне так жаль. Всех нас. Когда мне сообщили, я уже знала. Я проснулась на рассвете, потому что почувствовала… произошло что-то очень важное. Я поняла: что-то исчезло, разрушилось… — Кетриккен попыталась откашляться и не смогла. По ее лицу текли слезы, и она хрипло проговорила: — Я не могла понять, что случилось, но, когда Чейд рассказал мне о твоей потере, все сразу стало ясно. Я ощутила его уход, Фитц. Я поняла, что Ночной Волк нас покинул.

И тут Кетриккен всхлипнула, уронила голову на руки и разрыдалась, как ребенок, который больше не может сдерживаться.

А мне отчаянно захотелось бежать из ее комнаты. Я почти сумел справиться со своим горем, а она снова разбередила рану. Несколько мгновений я сидел, не в силах пошевелиться, окаменев от боли. Ну почему она не могла просто промолчать?

Но Кетриккен, похоже, не заметила, каково мне.

— Годы проходят, но такого друга забыть невозможно.

Она слегка раскачивалась на своем стуле, но так и не подняла головы и говорила, казалось, обращаясь к самой себе. Я едва различал ее слова, невнятные из-за слез.

— Никогда в жизни я не испытывала такой привязанности к животному — только когда мы вместе покинули замок. Мы шли и шли вперед, а он всегда был рядом, убегал на разведку, потом возвращался и проверял, нет ли погони. Он стал для меня чем-то вроде живого доспеха; когда он появлялся, я знала: он проверил дорогу впереди и уверен, что нас не поджидает никакая опасность. Без него я не выдержала бы и не смогла бы быть такой храброй.

Когда мы отправились в путь, он казался частью тебя. Но потом я узнала его по-настоящему. Узнала, какой он отважный, и верный, и сильный. У него даже было чувство юмора. Порой, в особенности в каменоломне, у меня возникало ощущение, будто только он один меня понимает. И не в том дело, что я могла прижаться к нему, спрятать в его шерсти лицо и выплакаться и он бы никому не сказал. Он радовался моим победам. Например, когда мы охотились вместе и я сделала удачный выстрел, я почувствовала его одобрение, словно он хотел сказать, что я… заслужила право на жизнь и могу остаться в этом мире. — Кетриккен вздохнула. — Я никогда его не забуду, и мне всегда будет его недоставать. А ведь мне так и не удалось его повидать перед тем…

У меня кружилась голова. По правде говоря, я не знал, какие отношения их связывали. Ночной Волк умел хранить свои тайны, а еще мне было известно, что королева Кетриккен предрасположена к Дару. Я это чувствовал, когда она медитировала. И всегда подозревал, что ее врожденная «связь с природой» имела бы другое, менее красивое название в Шести Герцогствах. Но она и мой волк?..

— Он с вами разговаривал? Мысленно?

Кетриккен покачала головой, но так и не подняла ко мне лица. И я едва разобрал ее слова.

— Нет. Но я чувствовала его в своем сердце, когда остальной мир перестал для меня существовать.

Я медленно встал и обошел маленький столик. Я собирался только погладить Кетриккен по плечу, но, когда я к ней прикоснулся, она резко поднялась и бросилась мне на грудь. Я прижал ее к себе, и она заплакала, уткнувшись мне в плечо. И тут, как я ни сопротивлялся, на глаза мне навернулись слезы. Ее горе — не жалость и сочувствие ко мне, а истинное горе, вызванное смертью Ночного Волка, — выпустило на свободу мою печаль, позволило и мне предаться скорби. Боль, которую я пытался скрывать от тех, кто не смог бы понять всей глубины моей потери, неожиданно прорвалась наружу.

Мне кажется, я только тогда понял, что мы поменялись ролями, когда Кетриккен ласково подтолкнула меня к своему стулу и протянула свой крошечный и совершенно бесполезный платочек, а потом ласково поцеловала в лоб и щеки. А я продолжал рыдать и никак не мог успокоиться. Кетриккен стояла около меня, прижав к груди мою голову, гладила волосы и не мешала плакать. А еще она грустно вспоминала моего волка и говорила о том, как много он для нее значил, но я почти не слышал слов.

Кетриккен не пыталась успокоить меня и не сказала, что все будет хорошо. Она знала, что уже не будет. Но когда наконец мои слезы иссякли, она наклонилась и поцеловала меня в губы, словно пыталась излечить от тяжелой болезни. Ее собственные были солеными от слез. В следующее мгновение она снова выпрямилась и тяжело вздохнула, как будто сбросила с плеч тяжелый груз.

— Твои волосы! — пробормотала она и попыталась пригладить торчащие в разные стороны пряди. — Мой бедный Фитц! Как же ужасно мы тебя использовали! Использовали вас обоих. Я никогда не смогу… — Казалось, она почувствовала, как пусты слова. — Но… пей чай, пока он еще не остыл.

Кетриккен отошла от меня, и через некоторое время мне удалось взять себя в руки. Она уселась на мой стул, а я взял ее чашку и принялся пить чай. Чай не успел остыть. Прошло совсем мало времени, но у меня возникло ощущение, будто в моей жизни произошло что-то очень важное. Когда я сделал вдох, мне показалось, что воздух полностью наполнил легкие, — я не испытывал ничего подобного вот уже много дней. Я взглянул на Кетриккен, она взяла мою чашку и улыбнулась мне. От слез ее глаза и нос покраснели, но для меня она в тот миг была прекрасна как никогда.

Так мы и сидели некоторое время. В чай были добавлены какие-то специи, которые придавали сил и успокаивали. На тарелках лежали пышные булочки с колбасой, маленькие кексы с фруктовой начинкой и овсяное печенье — очень простая и вкусная еда. Мы оба боялись, что стоит нам заговорить — и наша боль снова прорвется наружу… Впрочем, молчание не тяготило нас. Мы сидели и ели. Я встал, чтобы согреть чайник, а когда чай заварился, наполнил наши чашки. После довольно долгого молчания Кетриккен откинулась на спинку стула и тихо проговорила — так, словно наша беседа не прерывалась:

— Теперь ты понимаешь, что «болезнь» принца — мое наследство.

Мне было интересно, сумеет ли она прийти к такому выводу. Она сумела, и теперь боль и печаль в ее голосе заставили меня ей сочувствовать.

— Среди Видящих и раньше попадались Одаренные, — напомнил я ей. — Например, я.

— А твоя мать жила в горах. По-моему, тебя передали Верити в Мунсее. Тебя родила женщина из Горного Королевства. Я вижу ее наследство в твоих светлых волосах, а еще ты очень быстро вспомнил язык своего детства, когда приехал в Джампи. Если горы оставили на тебе такой след, почему не другой? Возможно, ты получил Дар в наследство от матери. Может быть, эта магия присуща жителям Горного Королевства.

Я подошел к самому краю пропасти под названием «правда», когда сказал:

— Я считаю, что Дьютифул мог получить Дар как от отца, так и от матери.

— Но…

— Не имеет никакого значения, кто оставил ему в наследство Дар, — перебил я свою королеву. Мне очень хотелось перевести разговор на другую тему. — У мальчика он есть, и нам нужно решить, что с этим делать. Когда Дьютифул попросил меня научить его пользоваться Даром, я пришел в ужас. Теперь я понимаю, что он прав. Ему необходимо знать все, что известно мне про оба вида магии.

Кетриккен просияла.

— Значит, ты согласился заниматься с ним?

Да уж, я и в самом деле отвык от жизни при дворе. Или, печально подумал я, за прошедшие годы королева сумела понять, что мягкость и хитрость откроют ей тайны, которые не удалось узнать даже коварному Чейду. Скорее — второе, поскольку Кетриккен легко прочитала выражение моего лица.

— Я ничего не скажу принцу. Если он хочет, чтобы это осталось вашим секретом, так и будет. Когда вы начинаете?

— Как только принц сумеет выкроить время.

Я не хотел выдавать Дьютифула и сообщать Кетриккен, что он пропустил первое занятие.

Она кивнула, предоставив мне самому решать эти вопросы, затем откашлялась и сказала:

— Фитц Чивэл, я позвала тебя потому, что намерена… улучшить твою жизнь. Насколько это в наших силах. К сожалению, я не могу обращаться с тобой так, как ты того заслуживаешь. Но если мы в состоянии что-нибудь для тебя сделать, мы обязательно сделаем. Ты играешь роль слуги лорда Голдена, и я прекрасно понимаю почему. Однако мне больно видеть, что принц, человек, в чьих жилах течет кровь Видящих, прячется от своего собственного народа. Итак, чего ты хочешь? Может быть, приготовить для тебя комнаты, куда ты будешь приходить, никем не замеченный, и где все будет так, как тебе нравится?

— Нет, — ответил я быстро и, спохватившись, что такой короткий ответ прозвучал слишком резко, добавил: — Будет лучше, если все останется так, как есть. Мне удобно.

Я знал, что замок никогда не станет мне домом и пытаться что-то изменить бесполезно. Неожиданно я подумал, что дом — это место, которое ты с кем-то делишь. Каморка в конюшне, где мы жили вместе с Барричем, или моя хижина, где рядом со мной были Ночной Волк и Нед. А как насчет апартаментов Шута? Пожалуй, нет. Мы оба постоянно помнили о том, что должны соблюдать осторожность, сдерживаться и вести себя в соответствии со своими ролями.

–…отдала приказ об определенной сумме денег, которые ты будешь получать ежемесячно. Чейд за всем проследит, а сейчас я бы хотела передать тебе вот это.

И моя королева положила передо мной кошелек, маленький мешочек из ткани, украшенный вышивкой в виде стилизованных цветов. Монеты громко звякнули, когда он лег на стол. Сам того не желая, я покраснел, поднял голову и увидел, что щеки Кетриккен тоже порозовели.

— Неприятная ситуация, верно? Но пойми меня правильно, Фитц Чивэл. Я плачу тебе не за то, что ты сделал для меня и моего сына. Никаких денег не хватит, чтобы за это заплатить. Но мужчине нужны деньги, и я считаю, что тебе не подобает просить их, когда возникает нужда.

Я ее прекрасно понял, но не сдержался и сказал:

— Вы и ваш сын имеете ко мне самое непосредственное отношение, моя королева. И вы совершенно правы. Никакие деньги не компенсируют того, что я для вас делаю.

Другая женщина восприняла бы мои слова как укор, но в глазах Кетриккен я увидел гордость, когда она мне улыбнулась.

— Я горжусь нашим родством, Фитц Чивэл. Руриск был моим единственным братом. И никто и никогда не сможет мне его заменить, но ты стал мне близок, как никто другой.

Мы с ней прекрасно поняли друг друга. У меня потеплело на сердце, оттого что Кетриккен признала меня своим родственником благодаря кровной связи, существовавшей между мной, ее мужем и сыном. Давным-давно король Шрюд первым приблизил меня к себе, заключив со мной сделку и подарив серебряную булавку, чтобы закрепить ее. Но булавка и король уже в прошлом. Неужели сделка по-прежнему остается в силе? Король Шрюд предъявил на меня свои права скорее как король, нежели как дед. А теперь Кетриккен, моя королева, назвала меня родственником и братом. Она не пыталась заключать со мной никаких сделок. Ее возмутило бы предложение установить условия, определяющие мою верность ей и трону Видящих.

— Я хочу рассказать сыну правду о тебе.

Моя тихая радость мгновенно улетучилась.

— Прошу вас, моя королева, это знание несет в себе опасность и является тяжким грузом. Зачем взваливать его на плечи принца?

— А почему наследник Видящих не имеет права на это знание?

Между нами повисло напряженное молчание, затем я сказал:

— Возможно, чуть позже.

Я почувствовал облегчение, когда Кетриккен кивнула, но уже в следующее мгновение она проговорила:

— Я сама пойму, когда наступит подходящий момент.

Потом она потянулась через стол, взяла меня за руку и перевернула ее ладонью вверх. Положив что-то мне на ладонь, она сказала:

— Когда-то давно у тебя была маленькая серебряная булавка с рубином, которую тебе подарил король Шрюд. Она указывала всем, что ты имеешь к нему самое непосредственное отношение и его двери всегда для тебя открыты. Я хочу, чтобы ты носил эту вещь и знал, что все осталось по-прежнему.

Я увидел на длинной булавке крошечную серебряную лисичку, которая подмигивала мне зеленым глазом. Лиса сидела, обвернувшись роскошным хвостом, готовая в любой момент сорваться с места. Она была великолепна.

— Вы сделали ее сами.

— Я польщена, что ты помнишь, как я люблю работать с серебром. Да, я сделала ее сама. А лиса — напоминание о том, кем благодаря тебе я стала здесь, в Оленьем замке.

Я расстегнул свою голубую рубашку слуги и прикрепил брошку с внутренней стороны. Снаружи ничего не было видно, но, когда я снова запахнул рубашку, я почувствовал прикосновение к груди крошечной лисички.

— Это для меня честь, — проговорил я. — А поскольку вы сказали, что считаете меня близким человеком, почти братом, я задам вопрос, который наверняка задал бы Руриск. Осмелюсь спросить, почему среди ваших придворных дам по-прежнему остается та, что однажды покушалась на вашу жизнь? И на жизнь вашего будущего ребенка.

В глазах Кетриккен появилось искреннее непонимание. Затем, словно кто-то толкнул ее в бок, она вздрогнула.

— Ты имеешь в виду Розмари.

— Да, Розмари.

— Это было так давно… Очень давно, Фитц. Знаешь, я смотрю на нее и даже не вспоминаю о том, что тогда произошло. Когда Регал вернулся в замок в конце войны красных кораблей, Розмари была в его свите. Ее мать умерла, и она… на нее никто не обращал внимания, словно все о ней забыли. Сначала я не хотела иметь рядом с собой ни ее, ни Регала. Но существовали определенные условности, которым мне следовало подчиняться, а его подобострастные извинения и клятвы в верности еще не рожденному наследнику и мне были… полезны. Они служили объединению Шести Герцогств, поскольку Регал привез с собой правителей Тилта и Фарроу. А мы отчаянно нуждались в их поддержке.

После войны красных кораблей Шесть Герцогств могли легко погрузиться в пучину гражданской войны, — продолжала королева. — Между герцогствами существует множество противоречий, а Регал обладал влиянием, которое заставило остальных правителей встать на мою сторону. Потом Регал умер, так странно и так страшно. Естественно, пошли слухи, будто я приказала его убить за то зло, что он причинил мне в прошлом. Чейд настойчиво убеждал меня, что я должна предпринять ряд шагов, которые привязали бы ко мне его сторонников. Я послушалась его совета. Первым делом я отправила леди Пейшенс в Тредфорд, поскольку считала, что мне необходима поддержка тамошней знати. А остальные владения Регала распределила среди тех, кого мне особенно требовалось умаслить.

— А что сказал на это лорд Брайт? — спросил я.

Я не встречался с лордом Брайтом, но знал, что он был наследником Регала и сейчас являлся герцогом Фарроу. Большая часть из того, что они «распределили», вне всякого сомнения, составляла его наследство.

— Мне удалось компенсировать его потери. После того как он бездарно организовал оборону Бакка и Баккипа, его положение стало весьма шатким. Он не мог слишком рьяно протестовать, поскольку, разумеется, не унаследовал от Регала влияния, которое тот имел на аристократов. Однако я сделала так, что он остался доволен своей судьбой, но и обеспечила его владения хорошим правителем, гораздо лучшим, чем был бы он сам. Прежде всего я позаботилась о том, чтобы он научился некоторым полезным вещам — кроме вина и нарядов.

Будучи герцогом Фарроу, лорд Брайт практически постоянно живет здесь, в Оленьем замке. За его землями в Тредфорде следит Пейшенс, она обладает здравым смыслом и первым делом наняла толковых управляющих. Пейшенс присылает ему подробные отчеты каждый месяц. По моему приказу Брайт просматривает их с одним из моих казначеев. Важно, чтобы он не только понял, что в них написано, но и был удовлетворен тем, как идут дела. И мне представляется, что он доволен.

— Подозреваю, его жена имеет к этому самое непосредственное отношение, — предположил я.

Кетриккен очень мило покраснела.

— Чейд счел, что он совсем успокоится, если женится. Кроме того, ему давно было пора обзавестись наследником. Будучи холостяком, он мог стать причиной определенных волнений при дворе.

— И кто ее выбрал? — Я постарался, чтобы мой голос прозвучал не слишком холодно.

— Лорд Чейд предложил нескольких девушек из хороших семей, которые обладали… необходимыми качествами. После этого я позаботилась о том, чтобы их представили лорду Брайту. И чтобы семьи узнали, что я буду очень довольна, если герцогу понравится какая-нибудь из возможных кандидаток. Они очень старались, однако лорд Брайт сам принял решение. Я лишь проследила, чтобы он получил возможность выбрать…

— Девушку, которая не слишком амбициозна и управляема. Дочь человека, верного королеве, — договорил я за нее.

Кетриккен посмотрела мне в глаза и едва заметно вздохнула.

— Да. Ты считаешь, что я поступила неправильно, Фитц Чивэл? Ведь именно ты стал моим первым наставником в науке придворных интриг.

— Нет, не считаю. По правде говоря, я вами горжусь. Я видел лорда Брайта вчера на празднике. Он производит впечатление человека, довольного жизнью, — улыбнувшись, ответил я.

Кетриккен снова вздохнула, на сей раз с облегчением.

— Спасибо. Потому что я по-прежнему очень ценю твое мнение, Фитц Чивэл. Мне бы не хотелось опозориться перед тобой.

— Сомневаюсь, что такое возможно, — ответил я совершенно искренне. И тут же решил вернуться к тому, с чего мы начали. — А Розмари?

— После смерти Регала большинство его сторонников вернулись в свои владения, а некоторые отправились посмотреть на новые, которые я им подарила. Розмари стала никому не нужна. Ее отец умер до ее рождения. Мать унаследовала его титул и стала леди Селеффой из Пихтового Леса, но это всего лишь красивые слова. Пихтовый Лес — крошечное бедное поместье с небольшим особняком, где, по моим сведениям, давно никто не живет. Если бы леди Селеффа не оказалась в свите Регала, она бы никогда не попала ко двору. — Кетриккен вздохнула. — Итак, Розмари осталась сиротой в восемь лет, да еще и королева ее не жаловала. Думаю, не нужно иметь слишком богатое воображение, чтобы представить себе, как с ней обращались в Оленьем замке.

Я поморщился, потому что еще не забыл, как обращались со мной при дворе.

— Я пыталась о ней забыть. Но Чейд не мог этого допустить. Как, впрочем, и я сама.

— Она представляла для вас опасность. Не слишком хорошо обученный наемный убийца, которого Регал воспитал в ненависти к вам. Ее нельзя было оставлять в замке.

Кетриккен помолчала немного, а потом сказала:

— А теперь в твоих словах я слышу Чейда. Нет. Все было гораздо хуже. Рядом со мной жила маленькая девочка, до которой никому не было дела. И я винила себя в том, что она стала тем, кем стала. Постоянное напоминание о моем равнодушии и жестокости. Если бы я обращалась с ней иначе, Регалу не удалось бы завоевать ее сердце.

— Если только он не завоевал его еще до того, как здесь появился.

— Но даже и в этом случае мне следовало вести себя иначе. А меня слишком сильно занимали мои собственные дела.

— Совершенно верно, но Розмари не ваша дочь.

— Ты забываешь, Фитц, что я выросла в горах, где меня учили быть Жертвенной для своего народа. Не королевой в твоем понимании, а гораздо большим.

— Значит, вы решили оставить ее здесь, — заключил я.

— Чейд сказал, что я должна либо оставить ее при себе, либо избавиться от нее. Его слова привели меня в ужас. Отнять у ребенка жизнь за то, что ему приказали сделать взрослые? А потом я все поняла. Убить ее было бы милосерднее, чем истязать равнодушием и невниманием.

Тем же вечером я отправилась в ее комнату. Одна. Розмари смертельно меня боялась, а ее каморка произвела на меня ужасное впечатление — холодная, почти без мебели, постель не менялась уж не знаю сколько времени. Девочка давно выросла из ночной рубашки, которая порвалась на плечах и была ей коротка. Она забралась на кровать и постаралась держаться от меня как можно дальше, молчала и только смотрела на меня во все глаза. Тогда я спросила ее, чего бы она хотела — снова служить мне или стать приемной дочерью леди Пейшенс.

— И она выбрала службу у вас.

— Она расплакалась и, бросившись на пол, вцепилась в мою юбку, принялась лепетать, что она решила, будто я разлюбила ее. Розмари так рыдала, что, прежде чем я смогла ее успокоить, ее начало трясти, а мокрые волосы облепили голову. Фитц, мне стало так стыдно — не от того, что я сделала, а оттого что не обращала на нее внимания. Только мы с Чейдом знали, что она пыталась причинить мне вред. Но мое пренебрежительное отношение к ней позволило всем остальным при дворе относиться к ней жестоко и равнодушно. Даже ее крошечные туфельки превратились в лохмотья…

Кетриккен замолчала, и я, против собственной воли, почувствовал жалость к Розмари. Кетриккен сделала глубокий вдох и продолжила рассказ:

— Розмари умоляла меня снова взять ее к себе, Фитц. Когда она выполняла приказы Регала, ей еще не было семи лет. Она никогда не испытывала ко мне ненависти, да и не понимала, что делает. Я уверена, что для нее это стало чем-то вроде игры — подслушать, о чем мы говорим, а потом передать Регалу.

— А как насчет ступенек, которые она намазала жиром, чтобы вы упали? — жестко спросил я.

— Ты думаешь, ей объяснили зачем? Может быть, просто велели намазать ступеньки, после того как я поднимусь в сад на крыше… Ребенку вполне могли сказать, что это шутка.

— А вы ее спрашивали?

Кетриккен снова немного помолчала.

— Некоторые вещи лучше не ворошить. Даже если Розмари и знала, что я должна была упасть, вряд ли она понимала зачем. Думаю, я была для нее двумя женщинами сразу — королевой, которую Регал мечтал лишить власти, и Кетриккен, которой она служила каждый день. Тот, кто виновен в ее преступлениях, умер. А с тех пор как я взяла Розмари к себе, мне не в чем ее упрекнуть.

Кетриккен вздохнула и посмотрела мимо меня на стену, когда произнесла свои следующие слова:

— Прошлое следует оставлять в прошлом, Фитц. Это особенно касается тех, кто правит другими людьми. Я должна женить своего сына на принцессе с Внешних островов. Я должна развивать торговлю и укреплять союз с людьми, приговорившими моего короля к смерти. Стоит ли переживать из-за маленькой шпионки, которую я взяла под свою защиту и сделала придворной дамой?

Теперь пришла моя очередь вздохнуть. За прошедшие пятнадцать лет Кетриккен ни разу не пожалела о своем решении, и никакие мои слова ничего не изменят. Впрочем, должно быть, в этом и нет необходимости.

— Наверное, мне не следовало удивляться. Вы без малейших колебаний приблизили к себе обученного убийцу, когда прибыли в Олений замок.

— И он стал моим первым другом здесь, — серьезно добавила Кетриккен. Потом нахмурилась, и я подумал, что, когда мы с ней встретились впервые, у нее не было этих морщин на лбу и возле глаз. — Мне совсем не нравится игра, в которую мы вынуждены играть. Я бы с радостью сделала тебя своим советником и наставником моего сына. Я бы хотела, чтобы все знали, что ты мой друг и Видящий.

— Это невозможно, — твердо проговорил я. — Пусть все остается как есть. В роли слуги лорда Голдена я могу оказаться вам гораздо полезнее и буду представлять меньшую угрозу вашей безопасности и благополучию принца Дьютифула.

— Но сам ты рискуешь значительно больше. Чейд рассказал мне, что Полукровки угрожали тебе прямо здесь, в городе.

Я вдруг понял, что не хотел, чтобы она об этом знала.

— С Полукровками я разберусь сам. Возможно, мне удастся выманить их и заставить действовать открыто.

— Возможно. Но мне стыдно, что тебе приходится сражаться с подобными вещами в одиночку. По правде говоря, я возмущена тем, что в Шести Герцогствах столь фанатично ненавидят Одаренных, а наших аристократов это нисколько не беспокоит. Я делаю все, что могу, для тех, кого преследуют, но результат меня не особенно радует.

Когда впервые появились послания Полукровок, — продолжала королева, — они меня разозлили. Теперь же я начинаю думать, что мне следовало продемонстрировать негодование открыто. Потом я решила дать знать своим Одаренным подданным, что я намерена их защищать. Я хотела отправить приглашение вождям кланов, чтобы они прибыли в Олений замок и мы вместе составили план того, как они могли бы противостоять Полукровкам. — Кетриккен покачала головой. — И снова вмешался Чейд, он сказал, что у Одаренных нет признанных вождей и что они не настолько доверяют Видящим, чтобы согласиться на встречу. Кроме того, у нас вообще нет такого человека, которому они доверяют, и мы не можем предоставить им гарантии, что в наши планы не входит заманить их сюда и уничтожить. Он заставил меня отказаться от моей идеи, — проговорила Кетриккен, а потом неохотно добавила: — Чейд хороший советник, мудрый в том, что касается политики и законов власти. Однако порой мне кажется, что его интересует лишь благополучие Шести Герцогств, а вопросы справедливости для него стоят на втором месте.

Она нахмурилась и добавила:

— Чейд говорит: чем стабильнее государство, тем больше шансов, что в нем будет царить справедливость. Возможно, он прав. Но я все чаще и чаще жалею о временах, когда я советовалась в делах с тобой. И в этом тоже мне ужасно не хватает тебя, Фитц Чивэл. Мне не нравится, что я не имею возможности обращаться к тебе тогда, когда мне хочется, и вынуждена тайно посылать за тобой, если мне нужно посоветоваться. Жаль, что я не могу пригласить тебя на нашу встречу с Пиоттром. Мы договорились поиграть с ним сегодня, и мне очень пригодилось бы твое мнение о нем. Он поразительный и загадочный человек.

— Вы собираетесь с ним играть сегодня?

— Вчера вечером мы довольно много беседовали. Когда мы обсуждали возможность счастливого брака между Эллианой и Дьютифулом, разговор перешел на другие «возможности». А потом мы вспомнили про азартные игры. Помнишь популярную в горах игру с картами и рунами?

Я принялся копаться в памяти и вспомнил.

— Кажется, вы как-то мне о ней рассказывали. И еще я читал об этой игре в одном из манускриптов, когда приходил в себя после первого покушения Регала на мою жизнь.

— Для игры нужны карты — либо из плотной бумаги, либо вырезанные на тонких деревянных пластинах. На них изображены фигурки из наших старых сказок, например Старик-Ткач или Охотник-в-Засаде. На камешках написаны руны Камня, Воды и Травы.

— Да, я что-то такое слышал.

— Так вот, Пиоттр хочет, чтобы я научила его этой игре. Когда я о ней заговорила, он страшно заинтересовался. Оказывается, на Внешних островах играют в кости, на которых изображены руны. Кости встряхивают и высыпают на стол. Затем участники ставят свои фишки на кусок ткани или доску, где нарисованы мелкие божества, такие как бог ветра, дыма и деревьев. Похоже, та же самая игра, верно?

— Вполне возможно, — согласился я.

Однако лицо Кетриккен сияло таким удовольствием, она явно с нетерпением ждала возможности научить Пиоттра своей любимой игре, и ее радость показалась мне излишней и неожиданной. Неужели моя королева находит грубого солдата с Внешних островов привлекательным?

— Вы расскажете мне об этой игре потом? — попросил я. — Интересно, руны на костях совпадают с теми, что нарисованы на ваших камешках?

— Ужасно любопытно, правда? А вдруг руны похожи? В особенности если учесть, что некоторые руны из моей игры совпадают с теми, что изображены на монолитах Силы.

— Хм, — только и смог выдавить из себя я.

Моя королева снова застала меня врасплох. Она всегда обладала способностью мыслить сразу в нескольких направлениях и соединять, казалось бы, совершенно разрозненные факты в рисунок, который другие не видят. Именно так ей удалось найти утерянную карту королевства Элдерлингов. Неожиданно я понял, что мне необходимо обдумать наш разговор, — слишком много всего было сказано.

Я встал и поклонился королеве, жалея, что не могу подыскать подходящих слов, чтобы ее поблагодарить. Но уже в следующее мгновение мое желание показалось мне странным — разве можно благодарить человека, когда он скорбит вместе с тобой, оплакивая того, кого ты любил. Я попытался что-нибудь сказать, но Кетриккен подошла ко мне и взяла мои руки в свои.

— Наверное, только ты понял, что я почувствовала, когда потеряла Верити. Видеть, как мой муж превращается в дракона, знать, что он одержит победу, и все равно испытывать эгоистичную боль, понимая, что я больше никогда его не увижу… Это не первая трагедия, которую нам с тобой пришлось разделить, Фитц Чивэл. Мы оба идем по жизни в одиночестве.

Я знал, что это неприлично, но все равно обнял Кетриккен и несколько секунд прижимал к себе.

— Он так вас любил, — сказал я за своего ушедшего короля.

Она прижалась лбом к моему плечу и ответила едва слышно:

— Я знаю. Его любовь помогает мне в том, что я делаю. Иногда, в особенно трудные для меня моменты, мне даже кажется, будто он рядом и советует, как мне следует поступить. Пусть Ночной Волк останется с тобой так же, как Верити со мной.

Я еще несколько мгновений держал в объятиях жену Верити. Все могло сложиться иначе. Однако ее пожелание было произнесено от всего сердца и облегчило мою боль. Вздохнув, я выпустил ее, и королева со слугой расстались, чтобы заняться каждый своими делами.