The Doors. Зажжем эту ночь. Мои воспоминания

Робби Кригер, 2021

Немногие группы настолько окутаны туманной дымкой рок-мифологии, как The Doors, и отделить факты от вымысла казалось практически невыполнимой задачей. Но теперь, по прошествии пятидесяти лет, самый тихий участник The Doors наконец-то нарушает свое молчание, чтобы расставить все точки над i. В серии коротких зарисовок Робби Кригер возвращает читателей туда, где вершилась история группы. Ломбард, где Робби Кригер купил свою первую гитару; тюремная камера, куда его подростком посадили за употребление наркотиков; гостиная родителей, где он вместе с Джимом Морисоном написал первые песни; пустые бары и вечеринки на заднем дворе, где The Doors отыграли свои первые неловкие концерты; и множество других площадок, выступления на которых переросли в печально известные беспорядки. Робби Кригер также раскрывает подробности о самых сложных жизненных трудностях – начиная от наркозависимости и заканчивая психическим срывом его брата-близнеца и собственной битвой с раком. Уравновешивают тяжелые воспоминания юмористические байки о стычках с безумными фанатами, известными музыкантами и одним по-настоящему разгневанным монахом. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Берегитесь взгляда, угрожающего всему человечеству

Интересно, ассоциировался ли я когда-либо со всеми этими знаменитыми слепыми блюзовыми исполнителями, ведь Вселенная никогда не была добра к моим глазам. Если вы посмотрите старые промо-фотографии The Doors, я часто щурюсь из-за чувствительности к всяким вспышкам, лампам и световым эффектам. И по сей день мне приходится заставлять себя не щуриться на фотографиях. В 90-х я дважды перенес лазерную коррекцию зрения, но оно снова упало. Затем у меня развилась катаракта, и мне пришлось перенести операцию на глазах. После пришлось сделать радиальную кератотомию на левом глазу — врачи разрезали мою роговицу, чтобы исправить дальнозоркость после операции по удалению катаракты. При этом радужная оболочка в моем правом глазу не закрывается как следует — в свое время мне в глаз попал теннисный мяч (по иронии судьбы в глаз мячом мне случайно зарядил окулист).

Проводя свои детские и юношеские годы в солнечной Южной Калифорнии, я всегда был спортивным и уверенным в себе парнем. Мы с моим братом-близнецом Ронни здорово преуспели в гольфе в раннем возрасте, оба участвовали в школьной команде по гимнастике, всегда были первыми кандидатами на участие в командах по кикболу. У меня была страсть к бейсболу, и я уверен, что добился бы внушительных результатов, если бы не испортил зрение в самом разгаре карьеры в Младшей лиге. С каждым разом я все хуже и хуже видел этот гребаный мяч. В конце концов меня отправили играть на правой стороне поля в надежде, что мяч не долетит туда и я не опозорюсь. Успеваемость в школе тоже упала, поскольку я даже доску толком не мог увидеть. И однажды, когда я указал на самолет в небе, которого на самом деле не было, мои родители наконец поняли всю серьезность ситуации и отправились со мной за очками.

Но очки носили только ботаники. Я был крутым, популярным парнем! И ношение очков разрушило бы все это. Итак, когда я выходил утром из дома, очки ложились в карман до тех пор, пока я не возвращался. Родители заметили, что моя успеваемость в школе не повысилась, и снова поняли, что к чему. Контактные линзы в то время были относительно новым изобретением. Это были твердые пластиковые оболочки, не пропускавшие достаточное количество кислорода, поэтому носить их получалось лишь недолгое время, но все же это лучше, чем быть некрутым.

Я настолько уверенно справлялся с дискомфортом от ношения контактных линз, что Голливуд этим непременно воспользовался, сделав меня своим подопытным кроликом. Научно-фантастический фильм ужасов 1960 года «Деревня проклятых» рассказывает о жутких детях с гипнотическими силами и горящими глазами. Перед началом съемочного процесса на мне проверяли и демонстрировали эффекты с глазами будущих персонажей фильма. Думаю, мой офтальмолог доктор Робертс порекомендовал меня, сказав, что я его самый молодой пациент, носящий контактные линзы. Линзы, сделанные для съемок, были твердыми, роговицы, покрытые золотой краской, имели крошечное отверстие в центре, чтобы видеть сквозь него. Они были более беспощадными, чем мои ежедневные линзы, — одному из членов съемочной группы даже пришлось закапать мне в глаза обезболивающее. Поначалу дух захватывало от присутствия на съемочной площадке со всеми световыми эффектами и фотоаппаратами. Но через несколько часов, когда капли перестали действовать, мои глаза буквально молили о пощаде. Всем своим видом я стремился показать невозмутимость, но стало ясно, что целой группе детей-актеров работать в таких условиях очень некомфортно. Когда фильм появился на экранах, он мне понравился. По всей видимости, из-за моих страданий в ходе тестирования создатели отказались от использования линз и заменили их дорисованными на постпродакшне светящимися глазами героев.

Мои не киношные контактные линзы помогли мне видеть немного лучше, однако успеваемость в школе так и не повысилась, а спортивная уверенность, увы, тоже не вернулась. Вместо этого в средней школе на моем лице появились прыщи, сам же я набрал вес. Все ребята, за исключением нескольких друзей из начальной школы, отвернулись от меня. Один из самых популярных парней школы в момент превратился в главный отброс и объект насмешек. Надо мной безжалостно издевались старшеклассники, и из уверенного в себе молодого человека я превратился в застенчивого, тихого парня, каким остаюсь до сих пор.

К счастью, я не был единственным «гадким утенком». Со мной всегда был рядом Билл Вольф, да и мой брат-близнец Ронни оставался верным товарищем. Кит Уоллис жил недалеко от апельсиновой рощи, где мы устраивали «апельсиновые обстрелы», а Стив Дэвидсон позволял нам подсматривать за своим старшим братом, водящим к себе в спальню девушек. Учась в средней школе, каждые выходные мы постоянно искали, где проходит какая-нибудь вечеринка, но, даже если бы мы ее тогда нашли, вряд ли у нас хватило бы наглости к ней присоединиться.

Еще одним развлечением для нас был вандализм. Однажды ночью мы с друзьями пробрались в строящийся жилой комплекс в Брентвуде, где разбили несколько окон и включили краны, заткнув при этом раковины. Мы оправдывали свои действия протестом против чрезмерной застройки, но, по правде говоря, нам просто было скучно. И хотелось трахаться.

Каждый раз нам каким-то образом удавалось выйти сухими из воды, ровно до того случая, пока мы с Биллом Вольфом не решили поиграть в «куриные бега», обнаружив пару тракторов на строительной площадке новой школы Палисейдс. Кто-то оставил ключи в замках зажигания — как мы могли устоять перед таким соблазном? Как выяснилось, управлять тракторами довольно сложно, со всеми их рычагами и остальной ерундой. Мы заставили их двигаться, но не понимали, как справиться с этими машинами, и в конце концов врезались друг в друга и сбежали с места преступления. Уж не знаю, кто нас тогда увидел, но в тот же день полиция приехала к дому моих родителей. Никогда не забуду разочарование на лице моей мамы. Я буквально разбил ей сердце этим хулиганством.

После этой истории я решил завязать с вандализмом, но нашел способы похулиганить, поступив в среднюю школу. У моего друга Роя Томпсона был старший двоюродный брат по имени Стив Скотт, обладавший водительскими правами, что, в свою очередь, подвигло его угнать универсал «шеви» 1957 года у своей мамы. На нем мы постоянно катались в поисках неприятностей на свои задницы. Однажды ночью мы украли коробку с пятьюдесятью гаечными ключами из строительного магазина только из-за того, что он попался нам на пути. В другую ночь мы увидели машину, полную местного хулиганья, подразнили их, и погоня началась. Стив знал переулки Санта-Моники как свои пять пальцев. У него был недостаточно мощный двигатель, но он был ловким и мог перехитрить кого угодно. И если бы хулиганы подобрались к нам слишком близко, мы с Роем тотчас швырнули бы в них ворованный трофей в виде гаечных ключей.

Мы с Роем и Стивом устраивали свои вечеринки, небольшие и скромные. Алкоголь для них доставали, воруя стоявшие у пивных наполовину пустые бочки (для нас они были наполовину полными). Одна из местных уличных банд, то ли «Герцоги», то ли «Джентльмены», однажды заплатила нам, чтобы мы раздобыли пиво на вечеринку в честь выпускного, ведь мы всегда хвастались тем, как легко можем достать спиртное. Мы объездили все близлежащие торговые точки, но в тот вечер все обнаруженные нами бочки были практически пустыми. Мы выложили канистры с нашим уловом в местном парке, где вечеринка уже была в самом разгаре. Эти парни выглядели как герои мюзикла «Вестсайдская история» — с названиями банд, вышитыми на их университетских куртках. Но они все же были куда жестче нас. И когда они поняли, что мы привезли им практически пустые бочки, мы запрыгнули в автомобиль мамы Стива. Члены банды гнались за нами с бейсбольными битами.

Родители пытались держать нас с братом подальше от проблемных ребят, ведь во всех этих злоключениях явно не было нашей вины: мы были невинными, драгоценными маленькими ангелами, испорченными дурным влиянием! Но я сохранил привычку попадать в неприятности, моя успеваемость в школе по-прежнему снижалась, и, когда меня оставили на второй год, стало наконец понятно, что к чему. Родители записали меня в частную подготовительную школу Менло недалеко от Кремниевой долины. Все плохие парни, вроде Билла Вольфа, с которыми я общался, должны были остаться в 350 милях отсюда. Только вот незадача — родители Билла Вольфа решили так же поступить с сыном. И вместо того, чтобы разделить нас на 350 миль, они непреднамеренно поселили нас в одном общежитии.

* * *

Каждое утро в начальной школе все ученики собирались вокруг флагштока, положив руки на сердце, и парень по имени Лоринг Хьюз играл в горн, пока поднимали звездно-полосатый флаг США. Пока остальные с интересом смотрели на флаг, я наблюдал за горнистом. Я не знаю, повлияло ли на меня звучание инструмента или тот факт, что Лоринг был центром внимания всей школы, но именно тогда я понял, что хочу стать музыкантом. Я брал уроки игры на трубе, но в итоге сидел в дальнем ряду школьного оркестра, а затем и вовсе стал играть на большом барабане, что было понижением по рангу.

Следующим инструментом, привлекшим мое внимание, стала гитара. Впервые я бренчал на ней дома у друга Боба Вайра, когда мне было двенадцать, затем я постоянно искал поводы, чтобы вернуться к нему и побренчать снова. Меня интересовали наши локальные гитаристы, например Генри Уэстин, который позже будет играть в Canned Heat. Каждый раз, проходя мимо дома Генри, я слышал тягучий звук его электрогитары, тяжелый, с реверберацией и тремоло. Менее известным, но более влиятельным для меня стал парень по имени Хиал Кинг, который был мастером саксофона, барабанов и гитары. Его игра, безусловно, впечатлила меня, но куда больше меня поразил его внешний вид. Люди с первого взгляда замечали его набриолиненный кок^[3] и идеально начищенные лоферы. При этом он был невысоким и коренастым, не особо красивее меня, изгоя и ботаника. Но девушкам он нравился. И это натолкнуло меня на мысль: гитара может стать панацеей.

В Менло жил парень с Гавайев по имени Кеоки Кинг, обитавший напротив меня и обладавший старой акустической гитарой Martin 000-21. Он нашел инструмент в сарае на ранчо отца, так что гитара была в паршивом состоянии, но, надеюсь, он ее сохранил — в наши дни такая стоит тысячи долларов. Он нечасто играл, поэтому всегда был рад одолжить гитару мне. После уроков нас запирали в общежитии, так что выбора было два: либо учеба, либо гитара Кеоки. Для меня это вообще не было выбором.

Я играл на гитаре Кеоки практически каждый вечер в Менло, пока не получил, наконец, собственный инструмент: традиционную акустическую фламенко-гитару из легкого кедра с грифом из черного дерева, работы мексиканского мастера Хуана Пиментеля. Впервые взяв ее в руки, я практически никогда больше не выпускал этот инструмент. И моя теория о том, что гитара — отличный способ стать крутым, оказалась верной: в школе все внезапно стали моими лучшими друзьями, желая потрогать мою акустику.

Помимо дополнительного времени для репетиций Менло подарила мне новую музыку, которую я узнал благодаря приехавшим со всей страны студентам. Я впервые услышал Роберта Джонсона, Би Би Кинга, Альберта и Фредди Кингов. Блюз. Подлинный блюз. Тогда же было возрождение интереса к фолк-музыке, благодаря чему я открыл для себя Джоан Баэз, Рамблин Джека Эллиотта, Ледбелли и своего главного кумира всех времен — Боба Дилана.

Весь этот безумный микс дополняла музыка фламенко. У отца была пластинка Dos Flamencos — захватывающий балет классической музыки в гитарном исполнении Хайме Грифо и Ниньо Марвино. Меня поразила сложность и нежность этого произведения. Мы с Биллом Вольфом решили, что будем следующими Dos Flamencos, но по факту все еще были Dos Beginner Guitarristas («Начинающие гитаристы»).

Во время летних каникул мы с Вольфом поделили расходы на гитарные уроки с известными инструкторами фламенко Питером Эвансом и Арнольдом Лессингом. Раньше они регулярно играли в заведении Casa Madrid на бульваре Пико, аккомпанируя испанским танцовщицам, завораживавшим меня своей экспрессией, движениями и севильскими юбками. Благодаря регулярным урокам и кропотливой практике постепенно из ужасных гитаристов мы переквалифицировались в неплохих. Вернувшись в школу после каникул, мы продолжили оттачивать навыки каждый вечер.

Помимо тонкого, неземного звука фламенко меня также привлекал неуклюжий, манерный звук музыки джаг-бэндов. Причем нравился мне не столько звук, сколько сам образ. Ребята на обложке альбома Джима Квескина и Jug Band казались дуралеями, в то же время они выглядели упоротыми, а быть упоротым — это круто. Вольф тотчас же купил круглые солнцезащитные очки, подобные тем, что были у Фрица Ричмонда на обложке альбома, опередив на несколько лет Джона Леннона. При этом банальность и примитивность этой музыки казалась вызывающей. Мы с одноклассниками как-то отправились посмотреть выступление Джима Квескина и Дэйва Ван Ронка в клубе в районе залива. Также мы побывали на паре выступлений Mother McCree’s Uptown Jug Champions с участием Джерри Гарсиа, Рона «Пигпена» МакКернана и нашего знакомого ученика из Менло Боба Вейра — эти трое позже создадут Grateful Dead. Все в школе тогда обсуждали крутизну Боба Вейра и парней из Mother McCree’s, так что мы с друзьями решили создать свой джаг-бэнд, чтобы стать крутыми и обсуждаемыми.

Красота музыки джаг-бэнда заключалась в том, что для нее не требовалось слишком много настоящих инструментов. Я играл на гитаре, Вольф выполнял двойную работу, играя на гитаре и стиральной доске, Скотт играл на казу^[4], Джерри — на бас-гитаре, а Финизи пел и играл на джаге. Группу назвали Back Bay Chamber Pot Terriers, идея принадлежала Финизи. Он был из Бэк-Бея в районе Бостона. Остальные из нас родились и выросли в Калифорнии, так что название не имело особого смысла. Но мы знали, что парни из Бэк-Бея считались крутыми, а у Финизи уже была группа с таким же названием, и он вновь хотел его использовать. Из всех групп, в которых мне довелось играть в разные годы, у этой, конечно, далеко не самое худшее название. Выступили мы всего раз — на собрании ассоциации жен руководства школы. Я думал, что мы будем играть где-нибудь в углу фоновую музыку, пока дамы общаются, но, когда мы приехали, там была сцена с микрофонами, и хорошо одетые женщины средних лет, заполнив ряды, с ожиданием смотрели на нас.

Группа Back Bay Chamber Pot Terriers

Мы быстро исполнили несколько джаг-бэндовых каверов, в основном песни Джима Квескина, вроде «Washington at Valley Forge». С ритмичным треском стиральной доски и хоровыми припевами в духе «Уо-до-ди-до» все это звучало откровенно глупо. Конечно же, это не та музыка, которую предпочли бы услышать все эти многочисленные мамы. Я ощущал на плечах груз ответственности во время выступления. Но мы им понравились! Да, они не вскакивали с мест и не пускались в пляс, но их бурные аплодисменты и улыбки показались нам искренними. Возможно, они и посмеивались над нами, но это мой сценический дебют, и благожелательность зрителей, пусть даже чопорно хлопающих дам средних лет, означала для меня, что это точно не последнее выступление.

* * *

Кеоки был хорошим другом не только потому, что одолжил мне свою гитару, но и потому, что познакомил меня со своей сестрой Джини. Она посещала все женские католические школы в полумиле от Менло. Мы познакомились в школе, танцевали и занимались серфингом, она была одной из первых девушек, с которой у меня начались отношения. Как-то вечером мы с Джини представляли свое будущее и говорили о том, кем себя видим в дальнейшем. Я сказал тогда, что собираюсь стать профессиональным гитаристом. Интересно, поверила ли она мне.

Примечания

3

Бриоли́н (фр. brillant — «блестящий») — косметическое средство для ухода за волосами, придания им блеска и фиксации прически. Был популярен среди гризеров — субкультуры молодых бунтарей 60-х годов в США.

4

Казу́ (англ. kazoo) — американский народный музыкальный инструмент. Небольшой металлический, пластмассовый или деревянный цилиндр, сужающийся к концу. В середину цилиндра вставлена металлическая пробка с мембраной из папиросной бумаги.