Три тысячелетия секретных служб мира. Заказчики и исполнители тайных миссий и операций

Ричард Роуэн

Американский исследователь Ричард Уилмер Роуэн посвятил свой труд истории деятельности спецслужб, охватывая три тысячелетия работы секретных агентов разных стран. Автор исследует практику и эволюцию слежки от королевских опочивален до двурушнического объединения, от автократичных заговоров и интриг до государственных форм «черной лестницы». Будучи не только оружием тирании и защиты правительств и армий, но и подпольным методом международной борьбы, секретные службы использовали полицейскую слежку и тайных эмиссаров и в Византийской империи, и в средневековой Азии… и при Наполеоне, и вплоть до Антанты и современности, возведя политическое соглядатайство из ремесла в искусство. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Глава 9

Церковь и государство

Средневековые церковники, которые должны были держать свой ум настроенным на претенциозные мелочи доктрины и ритуала, нашли естественный выход для своей чрезмерной проницательности в стратегии и управлении секретной службой. На протяжении всех этих столетий мы обнаруживаем священников, искусно управляющих шпионами и светскими интриганами, до тех пор, пока разоблаченные священники и другие рецидивисты от религии не проявятся в качестве опытных практиков среди бригад дипломатических агентов, полицейских шпионов и политических заговорщиков эпохи французской революции. Тем не менее почти любой человек, обладающий крепкой психикой, дабы освободить свою совесть от смирительной рубашки религиозных обетов, или достаточной независимостью духа, чтобы избежать конформизма, может подыскать себе какую-либо ветвь секретной службы в такие неспокойные времена.

Мир Средневековья был диким и сверх всякой меры безжалостным, а также погрязшим в притворстве и недобросовестности. Короли и знатные вельможи были вспыльчивы, невыразимо жестоки и деспотичны; ряд низших духовных лиц были глупы, вероломны и развращенны или же слабы и аскетичны, тогда как епископы и князья церкви были хитрыми и алчными. Солдаты, торговые сословия и крестьянство были одинаково глупы и жестоки. Пытки и публичные казни могли быть подсунуты им в качестве хлеба и зрелищ. Средневековой церкви оставалось только поставить жестокость, сожжение и ужасные публичные казни на прочную, популярную основу экзальтированного религиозного действа. Обнаружение благочестивых оправданий садизму явилось одним из наиболее характерных достижений Средневековья по сравнению с примитивными языческими временами.

Тем не менее именно церковники, а не солдаты поддерживали ту систему расследования, которую мы называем сбором разведданных. И для средневекового ума использование шпионов и осведомителей должно было казаться сомнительно гуманной заменой надежности дыбы, раскаленных клещей или мучительной пытки водой. Там, где раньше на дыбе подвешивали какого-нибудь беззащитного мелкую сошку, шпионам приходилось платить — дорогостоящая причуда в расследовании тайн соседей, соперников и врагов. Римская церковь, разделившаяся в то время по столь многим вопросам, имела два мнения относительно сравнительных достоинств шпионажа и пыток. Но этот прокатный стан веры, испанская инквизиция, будучи приспособленной к уничтожению всякого рода сомнений, разрешила этот вопрос для себя полностью, полагаясь и на то и на другое.

Было бы нетрудно представить себе Римско-католическую церковь как прародительницу и бенефициарию системы разведки, шпионажа и пропаганды, несравненно превосходящую любую другую, обнаруженную в этих анналах. Но именно здесь мы сталкиваемся с той проверкой «конфликта» и «силы оппозиции», которая, по установленным нами стандартам, отличает выдающуюся организацию секретной службы от беспорядочного шпионажа и слежки. Не принято говорить о «смелости» охотника, который ловит в капканы мелкую дичь, или о «умелости» рыболова, который глушит рыбу в озере зарядом динамита. По этой причине не стоит особо хвалить за хитрость, тонкость или инквизиторскую проницательность людей, которые приобрели власть и могущество по той причине, что сумели получить подписанные «добровольные» признания беспомощных жертв, замученных на дыбе. Здесь можно усмотреть некоторое новшество в методе, но не величие там, где каждый закон, табу, обычай и условие были организованы таким образом, чтобы получить односторонний результат, и где карты часто оказывались краплеными и подтасованными против несговорчивых противников, которых требовалось связать, заткнуть им рот и завязать глаза, прежде чем сесть за игру.

Секретная служба церкви — за некоторыми исключениями, которые еще предстоит упомянуть, — была именно такой, вездесущей, хотя и спорадической, всегда паразитирующей на какой-нибудь тирании. Ей удавалось достигать самых разных личных целей; но сдерживало ли это или поощряло протестантизм, затормозило ли наступление реформации Лютера и Кальвина на год или хотя бы на день? Даже когда церковь раскалывалась, а осколки исчезали в туманной дымке противоречий, она продолжала прикрываться своим защитным экраном из стрелков и секретных агентов. Однако трещины становились все глубже, края разлома все более невосстановимыми, и, несмотря на весь шпионаж, костры и пытки инквизиции, последнюю защиту догмы пошатнула пытливость беспокойных умов.

Торквемада и пыточные камеры

До избрания папы Иннокентия III в обязанности курии лишь изредка входило проведение расследований по делам о ереси. Но Иннокентий III, который «поднял папскую власть до наивысшего уровня», углядел в новом ордене доминиканцев грозный инструмент для искоренения еретиков и неверующих и таким образом установил инквизицию как постоянную систему расследования и подавления во всем римско-католическом мире. Предполагалось зажечь очищающие груды хвороста во всех частях христианского мира, но мы должны обратиться именно к Святой палате, или инквизиции в Испании, чтобы получить самый ужасный в истории портрет людей выдающихся талантов и непоколебимой веры, творящих зло при пылком стремлении творить добро.

Фактически испанская инквизиция была создана в Англии лишь на некоторое время в период правления Марии Кровавой, чей супруг, Филипп II Испанский, должен был убедить королеву в ее эффективности. И это было действительно так, потому что «казни начались в январе 1555 года» и продолжались до тех пор, пока последний католический монарх Англии не был дискредитирован навсегда. Большинство жертв английской инквизиции являлись невежественными, безвредными людьми, которые, как сказал Бёрли, «никогда не слышали ни о какой другой религии, кроме той, от которой их призывали отречься». Притягательной целью для самых настойчивых и коварных инквизиторов была наследница престола, сводная сестра Марии, Елизавета. Но эта донимаемая и подозреваемая принцесса «ежедневно ходила к мессе» и не была «поймана» ни одним из своих дознавателей. Возможно, ее страхом от встреч с католической инквизицией объясняется жестокость контрразведки, которая, вскоре после вступления Елизаветы на престол, принялась преследовать сторонников Рима по всей Англии.

Святую палату в Испании упразднили только в 1809 году, и, хотя ее методы были средневековыми, годы ее худших злоупотреблений бесконтрольной властью выглядели во всех смыслах современными. Брат Томас де Торквемада, доминиканский монах, ставший великим инквизитором, стал главным архитектором отвратительного испанского здания инквизиции. И этот творец Святой палаты, — чья власть пришла к нему по королевскому указу от 27 сентября 1480 года, — наложил не только свой демонический отпечаток на жизнь и религиозную мысль Испании будущих поколений, но и завещал современному правительству образец, который ни одному руководителю политического порядка в стране никогда не возникало необходимости превзойти. Торквемада происходил из знатной семьи и был племянником образованного кардинала Сан-Систо. Суровость характера монаха Томаса была такова, что он никогда не ел мяса и не допускал использование нижнего белья ни в одежде, ни в постели. Он соблюдал обет бедности, установленный его орденом, — не считаясь с семейными обязанностями и будучи не в состоянии обеспечить свою единственную сестру более чем жалкими грошами, которых хватало лишь на то, чтобы не умереть от голода.

Испанские инквизиторы, которых Торквемада, назначенный помощником кардинала Испании Мендосы, избрал для служения Святой палате, были не все «торквемадами», но большинство из них являлись людьми исключительного коварства и обезоруживающей простоты. Они не просили для себя ничего, кроме признания их священными божьими дознавателями, обладающими абсолютной властью над жизнью и сознанием всех людей, живущих в пределах Испании, — живых или мертвых, ибо умершие регулярно обвинялись, подвергались суду, осуждались и соответствующим образом обесчещивались посредством канонических ритуалов инквизиции. Неумолимое стремление к цели и человеческие желания, непоколебимые, как каменные контрфорсы собора, скрывались в этих инквизиторах под обличьем искренности, развращенной до фанатизма главным образом потому, что сама эпоха являлась фанатичной и развращенной, и потому, что в пьянящей власти, которую церковники обычно стремились узурпировать, они были такими же неумеренными, как пьяницы. Преданность инквизиторов являлась таковой, что если она и не могла сдвинуть горы, то никогда не позволяла им отступать от пыток и сожжения целых сообществ предполагаемых еретиков. Подобно завоевателю у Тацита, который «создал пустыню и назвал ее миром», они создали жестокое царство террора и назвали его возрождением веры. Испания сегодня страдает от долго сдерживаемого контртеррора — спровоцированного Торквемадой, его ставленниками и подражателями, — проявляющегося в каждом массовом нападении на власти и средства информации, на богатства и собственность церкви.

Летописи инквизиции запутаны из-за вульгарных оправданий ее слуг или почитателей и дикой враждебности тех, кто считал ее целиком и полностью подлой и злобной. Ничто из того, что совершается людьми личной порядочности, не может быть абсолютно мерзким. На самом деле, инквизиция была, как и ее агенты, обманчиво искренней и добродетельной. Но есть что-то раздражающее и парадоксальное в проявлении «секретной службой» этой искренности и добродетельности. Лежащая в основе теория процедуры, делавшая Святую палату скорее адской, чем святой, была столь же прямолинейной и жестокой, как военное положение. Если мы заставим нацию стать доносчиком, решили пытливые монахи, и если мы окажем доверие каждому тривиальному доносу, и если, подвергнув обвиняемых изнурительным и регулярно повторяющимся пыткам, мы примем их «добровольные» признания, то от нас не ускользнут многие из тех, кто повинен в ереси.

Такова была на самом деле святая истина. Но конечным результатом стали тысячи замученных подозреваемых, признавшихся в преступлениях против ортодоксальности, которым не хватало ума, чтобы ее понять, за что им надлежало получить суровый урок. И вряд ли менее ужасным результатом было то, что многие тысячи порочных или запуганных мужчин, женщин и даже детей превратились в шпионов и информаторов, доносивших на своих собственных родственников и знакомых — или даже из зависти или злобы на соседа или высшего по положению — ради самозащиты перед Святой палатой, передавая тайную информацию, свидетельствующую против церкви. Такая система разведки и шпионажа не делает чести ни Святой палате, ни церкви, предоставившей ей как власть, так и руководителей. Эта система была столь же проста в управлении, как и древние санитарные меры предосторожности, которые стремились задержать эпидемию у ворот дворцов, сжигая зараженные лачуги бедняков.

В своей пыточной практике и коварных допросах испанская инквизиция прибегала к любым оправданиям, какие только могут найти добросовестные фанатики для преступлений и ухищрений. Цель — вера в Бога — всегда оправдывала средства, доводящие до совершенства все известные формы языческого садизма и пыточного мастерства. Пытка сама по себе никогда не считалась формой наказания. Не считалось судебной ошибкой, если какой-нибудь упрямец умирал от чрезмерного растяжения, вывиха или удушья прежде, чем ему был вынесен законный смертный приговор. Пытки бесстыдным образом применялись к жертвам, которым больше не в чем было признаться и которые поспешно отключали свой разум и добровольно признавались в самых тяжких грехах. Тем не менее их подвергали пыткам, поскольку они не смогли обвинить в преступлении других. Страдание, как выяснилось, стимулировало память — или воображение. Еще одной клерикальной уловкой старой школы было обещание какой-нибудь пронзительно кричащей жертве Божьей милости в обмен на признание вины. Стоило несчастному заговорить, и обещанная «милость» осуществлялась в виде его быстрой казни, без дальнейших пыток.

История Торквемады, по словам Прескотта, «может считаться доказательством того, что из всех человеческих моральных недостатков нет ничего более вредного для общества, чем фанатизм». Доминиканцы, по образу Торквемады, возможно, были из тех бродячих фанатиков, которые в 1342 году всерьез проповедовали, будто черная смерть обрушилась на землю по той причине, что она дала приют евреям. Но как только этих беспощадных черных братьев привлекли к священной работе инквизиции, они сделались еще большими католиками и принялись притеснять всех подряд. Возбуждались дела, угрожавшие жизни и имуществу наиболее важных среди испанцев людей. Одним из них оказался вице-канцлер Арагона Алонсо де Кабальериа, высокопоставленный член совета, созванного Торквемадой, дабы обсудить детали введения Святой палаты в Арагоне. Еще одним вельможей, с кем жестоко расправились, стал дон Хайме Наваррский, которого называли инфантом Наваррским или инфантом Тудельским. Он был сыном королевы Наварры и племянником короля Испании.

Полицейский шпионаж Святой палаты

Некий беглец от инквизиции прибыл в Туделу в Наварре и нашел там убежище «на несколько дней», пока ему не удалось бежать во Францию. Шпионы инквизиторов донесли об этом акте гостеприимства и милосердия, после чего Святая палата осмелилась арестовать инфанта Хайме в самой столице независимого королевства его матери. Доставив в Сарагосу, инфанта бросили в тюрьму, затем подвергли епитимье, когда два священника бичевали его во время процессии вокруг церкви в присутствии его незаконнорожденного кузена Альфонсо Арагонского, ставшего архиепископом в возрасте семнадцати лет. Чтобы еще больше унизить инфанта Наваррского, его заставили, словно кающегося грешника, стоять со свечой в руке на виду у всего народа во время торжественной мессы. Только так он мог избавиться от порицания священнослужителей.

Однако Алонсо де Кабальериа выделяется не как наследный принц, а как один из немногих людей своего времени, которые бросили вызов инквизиции, но все же выжили и добились процветания. Алонсо пользовался большим уважением короля и был человеком выдающихся достоинств и мужества. Когда Святая палата, действуя, как обычно, на основании доносов анонимных осведомителей, арестовала его по обвинению в укрывательстве беглецов, а также по подозрению в том, что он сам был иудаистом, Кабальериа решительно отказался признать юрисдикцию церковного суда или власть Торквемады. Перешагнув через их изумленные тонзуры, он обратился напрямую к папе и даже подал святому отцу безбоязненную жалобу на инквизиторов.

И небеса не рухнули на землю, хотя многие добрые люди тревожно поглядывали на них. Отважный и дерзкий вице-канцлер был сыном богатого еврейского аристократа, который, приняв крещение, сменил свое имя с Бонафоса на Кабальериа. Личность обвиняемого и сила его убеждений побудили папу Иннокентия VIII в памятный день, 28 августа 1488 года, издать указ, запрещающий инквизиции продолжать преследование Кабальериа. Солнце по-прежнему всходило на востоке и садилось на западе, но перед раздраженными глазами брата Томаса Торквемады плясали черные пятна. Он решился отвергнуть решение папы, заявляя, что голословные утверждения показали несостоятельность обращения Кабальериа к Риму. Папа, однако, был настроен показать, кто тут главный, и 20 октября протокол дела против вице-канцлера передали в Ватикан, где преследование Кабальериа было предано архивариусами тихому забвению. Алонсо де Кабальериа продолжал жить, чтобы добиться многих почестей и подняться в ранге вплоть до главного судьи Арагона.

Мы можем сделать вывод, насколько редко намеченная жертва избегала ядовитых укусов инквизиторского гения благодаря тому вниманию, которое Льоренте, великий католический историк и критик испанской инквизиции, уделяет делу Кабальериа в своей Memoria Historica и в Historia Critica. Инквизицию создали для искоренения ереси, и она не намеревалась терпеть неудачи в Испании из-за недостатка энергии, скрупулезности или бдительности. Новые христиане представляли собой самую серьезную проблему, и за ними приходилось постоянно следить — тысячи процветающих и послушных подданных испанского государя, евреев и мавров, которые, повинуясь королевскому указу, приняли христианство и были крещены, но которым завидовали, которых подозревали и вообще считали неискренне обратившимися. Нельзя, чтобы кто-то пел арабскую песню или чтобы у кого-то заметили крашенные хной ногти. Для спасения души Испании каждый, кто подозревался в «слишком частом купании или даже слишком строгом соблюдении субботы», должен был страдать на дыбе или в пыточном кресле.

Для того чтобы следить за бесчисленными преступлениями этого с национальной точки зрения подозреваемого и потенциально объявленного вне закона меньшинства, инквизиция сочла за честь создание «самой замечательной полицейской системы, которую когда-либо видел мир». Это величайшее достижение вряд ли можно оспорить, ибо наиболее страшные организации политической полиции и внутреннего шпионажа современных диктатур кажутся лишь облегченными копиями перепачканной кровью ЧК испанской церкви. Нам известно, что «на службе Святой палаты в качестве низовых членов ордена Святого Доминика находилась огромная гражданская армия». Эти мирские братья пользовались многими желанными преимуществами, такими как иммунитет от налогов и возможность «ссылаться на право неподсудности», что означало невозможность какого-либо гражданского суда возбудить против них дело, тогда как каждый церковный суд был неофициально расположен в их пользу. Поэтому неудивительно, что так много испанцев стремились стать мирскими братьями — охранниками или шпионами, — что их число пришлось очень строго ограничить.

Первоначально покаянный орден, он вскоре стал известен как Милиция Кристи, а его члены — как фамильяры (члены инквизиции, производящие аресты подозреваемых) Святой палаты. Они одевались в черное и носили белый крест святого Доминика на своих плащах и камзолах и должны были присоединиться к братству святого Петра-мученика. Не многие инквизиторы осмеливались появляться на публике без вооруженного эскорта из облаченных в черное фамильяров. Привилегированные батальоны Милиции Кристи состояли из «людей всех профессий, общественного положения и родов деятельности», которым нравилась идея не платить налоги и иметь иммунитет от гражданских исков или судебного преследования. Они предоставляли рекрутов для секретной службы инквизиции; они являлись «глазами и ушами Святой палаты, присутствующими во всех слоях общества».

Инквизиция не только полагалась на шпионаж, но также старательно обучала свой корпус шпионов, издавая для их руководства наставление по технике предательства, столь же откровенное и бесстыдное, как руководства, выдаваемые ее инквизиторам — лицемерные, дьявольские и вкрадчиво варварские. Существует «сокращенная версия» с аннотацией Франческо Пегны, впервые опубликованная в Риме в 1585 году, которая доносит до нас — среди множества других стратагем — такое классическое наставление по церковному шпионажу:

«Следует помнить, что шпион, имитируя дружбу и стремясь вытянуть из обвиняемого признание в его преступлении, конечно же может очень убедительно притвориться членом секты обвиняемого, но он не должен этого говорить, ибо, говоря так, он, по меньшей мере, совершает незначительный грех, а мы знаем, что такого не должно быть ни при каких обстоятельствах».

Оправдание для шпионов-предателей и пыток было найдено Эймериком, автором знаменитого руководства, в следующих словах: «Ибо, хотя в гражданских судах признание в совершении преступления не является достаточным без доказательства виновности, здесь, в этой штаб-квартире ханжеского двуличия [в Святой палате], признания достаточно», поскольку ересь «является духовным грехом, и единственным возможным доказательством вины может быть только признание».

Если инквизиция разрешала адвокату выступать в защиту обвиняемого, то Торквемада в статье XVI своих пресловутых инструкций возлагал на адвоката обязанность отказаться от своей защиты в тот самый момент, когда он понимал, что его клиент виновен. По каноническому праву ни один адвокат не имел права защищать еретика ни в одном суде, ни в гражданском, ни в церковном, даже в делах, не имеющих ничего общего с ересью. Свидетели — как правило, шпионы, которые «выступали в суде» против одного обвиняемого, на самом деле вообще не должны были выступать и никогда не подвергались суровому допросу со стороны защиты. Свидетельствовать в пользу обвиняемых инквизицией было редким и безрассудным делом. На большинстве процессов свидетелей защиты просто не было. Свидетельство в пользу любого обвиняемого в ереси могло привести к тому, что свидетель сам становился подозреваемым еретиком; и тогда чумная тень Святой палаты падала на его дом, на его семью, на его средства к существованию, на все и вся, что хоть как-то касалось его жизни, а вокруг вились шпионы, в то время как он существовал в жутком страхе до тех пор, пока не приходила Милиция Кристи и не уводила его в темницу на изощренные церемонии допроса и пыток.

Конец ознакомительного фрагмента.