Лжепророк

Ричард А. Кнаак, 2007

От начала времен небесное ангельское воинство и орды демонов из глубин Преисподней ведут нескончаемое сражение за будущее всего сущего. Ныне это сражение развернулось и в Санктуарии – мире людей. Преисполненные решимости склонить человечество на свою сторону, силы добра и зла ведут тайную войну за души смертных. Это история Войны Греха – конфликта, который навсегда изменит судьбу рода людского. Детище владык Преисподней, Церковь Трех пала. Теперь путь к освобождению рода людского Ульдиссиану преграждает лишь Собор Света, возглавляемый покорившим сердца многих Пророком. Однако на самом деле Пророк – не кто иной, как ангел-отступник Инарий, полагающий сотворенный им мир бесспорным своим достоянием. Перед лицом коварного врага, готового скорее уничтожить Санктуарий, чем выпустить его из рук, Ульдиссиан не замечает других претендентов, стремящихся к власти над его миром. Теперь о существовании Санктуария известно и Преисподней, и Небесам… и непримиримые воинства демонов и ангелов не остановятся ни перед чем, дабы завладеть им.

Глава четвертая

На следующий день Ульдиссиан гнал эдиремов вперед, мрачный, как туча. Причин этакой перемены в расположении духа он объяснить не удосужился, а спросить о том не отваживался никто, даже Мендельн. По всей вероятности, младшего брата снедали самые жуткие подозрения, однако Ульдиссиана сие ничуть не заботило. Сейчас ему казалось особенно важным поскорее достичь стольного града Кеджана и встретиться с кланами магов.

Вот только хватит ли их помощи в схватке со всей вражеской мощью? На взгляд Ульдиссиана, Инарий вполне себе убедительно показал, сколь мал, сколь ничтожен он, человек, в сравнении с ангелом. Рядом с Инарием сущей мелочью казалась даже Лилит. Однако в итоге Ульдиссиану неизбежно придется схватиться с врагом-небожителем… схватиться и, вероятно, принять скорую, постыдную смерть.

Однако в тот день эдиремы в пути не встретили никаких помех, кроме небольшого дождя. Поначалу дождику даже обрадовались, так как с его началом в джунглях стало немного прохладнее, но едва дождь кончился, влажность воздуха сделалась невыносимой. После этого партанцы идти с должной скоростью уже не могли, и даже местные, уроженцы джунглей, начали сдавать куда раньше, чем хотелось бы.

И все же на ночлег они расположились в уверенности, что назавтра — по крайней мере, с верхушек деревьев — сумеют разглядеть впереди далекие шпили башен великой столицы, Кеджана. От этого даже Ульдиссиан, пусть самую малость, но повеселел.

Спать он улегся, не сомневаясь в повторении ужасов прошлой ночи, но дело ограничилось всего-навсего какими-то туманными сновидениями. Проснулся Ульдиссиан в заметно лучшем настроении. Такова уж человеческая натура: с течением времени ночная встреча казалась ему все более пустяковой, однако обратиться с предложением к магам и прочим правителям города он был намерен, как только достигнет столицы.

На исходе утра путь эдиремам преградило нечто, немало обрадовавшее многих из них. Сквозь джунгли, деля их надвое, тянулась наезженная дорога, в которой Сарон и еще несколько человек немедля узнали тракт, ведущий прямиком к главным воротам Кеджана.

Причин не воспользоваться трактом Ульдиссиан не нашел. Эдиремы перестроились в колонну, а сам он с Серентией и Мендельном встал во главе.

— Теперь мы — совсем как наступающее войско, — с некоторым неодобрением заметил младший из братьев.

— Нам не оставили выбора.

— Верно, но все равно жаль.

Ульдиссиан пожал плечами, но тут же, сощурившись, устремил взгляд вперед. По дороге в их сторону двигался небольшой караван — три повозки под полукруглыми дощатыми крышами. Красовавшуюся на боку каждой эмблему Сарон узнал сразу.

— Это купец по имени Фахин, мастер Ульдиссиан. По крайней мере, повозки — его. Один из богатейших купцов всех нижних земель.

— Я о нем слыхала, — вмешалась в разговор Серентия. — Люди Фахина приезжали по торговым делам к отцу. Однажды, в детстве еще, я с ним даже встречалась.

Товары купца охраняли целых две дюжины конных стражников. При виде огромной толпы, движущейся каравану навстречу, один из них, очевидно, их капитан, немедля подал бойцам сигнал выдвинуться вперед. Повозки тем временем начали разворачиваться.

— Должно быть, он в самом деле богат, — заметил Мендельн, — если сумел отыскать столько народу, готового жертвовать собой ради его добра.

Всадники, не устремляясь в атаку, развернулись цепью и встали поперек дороги стеной. Цель их была очевидна: чтобы добраться до повозок, многим из тех, кого они, по всей вероятности, приняли за разбойников, придется расстаться с жизнью.

— Назад! — крикнул капитан, остроносый юноша со шрамом поперек подбородка. — Поверните назад, не то отведаете наших клинков!

— Мы вовсе не грабители, — откликнулся Ульдиссиан, разведя руками в знак дружелюбия.

— Это мы знаем, асцениец! Злодейства, учиненные тобою в Торадже и в прочих местах, хорошо известны повсюду! Но наш господин вам не достанется, пусть даже нам всем придется погибнуть!

Серентия тронула Ульдиссиана за плечо.

— Стало быть, Фахин там, в повозках? — сказала она. — Если мне удастся поговорить с ним, мы можем обзавестись союзником еще до того, как достигнем ворот. В Парте ведь получилось…

Идея казалась вполне стоящей, однако для разговора с купцом вначале следовало поладить с ретивым капитаном и его людьми.

— Мы не хотим кровопролития, — негромко сказал Ульдиссиан, взглянув в глаза капитана, взиравшего на него с осуждением.

С этими словами он еще шире развел в стороны руки. Кони стражников — особенно тех, кто находился в середине — неуверенно перебирая копытами, попятились к обочинам тракта. Движения их очень напоминали некий ужасный, причудливый танец. Кое-кто из стражей с руганью и криками принялся разворачивать скакунов назад, но все старания всадников оказались тщетны.

Первым понял, в чем дело, их капитан.

— Взять! Взять этого! — во все горло завопил он, указывая на Ульдиссиана.

Но как он и те, кто рядом, ни шпорили коней, кони упорно пятились к обочинам. Несмотря на все потуги раздосадованного капитана, посреди дороги в строю образовалась изрядной ширины брешь.

— Мендельн, ты с остальными жди здесь. Серентия, идем к этому мастеру Фахину.

Оба прошли мимо стражников, которые никак не могли до них дотянуться. Невидимые преграды, сотворенные Ульдиссианом, надежно удерживали конных на противоположных сторонах тракта.

Передняя повозка почти развернулась назад, но две прочие по-прежнему оставались от этого далеки. Поравнявшись с первой, Ульдиссиан взмахом руки заставил возницу взглянуть на него.

— В которой повозке мастер Фахин?

— В… э-э… в средней!

Кивнув в знак благодарности, Ульдиссиан повел Серентию к средней повозке.

Стражник, сидевший на козлах второй повозки рядом с возницей, поднял копье, собираясь метнуть его в незваных гостей, но с запозданием обнаружил, что древко намертво прилипло к ладони, и упал на возницу. Оба неминуемо рухнули бы наземь, но Ульдиссиан уберег их от беды. Если кто-либо из людей купца будет ранен либо погибнет, заручиться его помощью не удастся наверняка.

Обойдя повозку сзади, они остановились у дверцы, ведущей внутрь. Стоило Ульдиссиану того пожелать, дверь распахнулась настежь.

Изнутри навстречу обоим с воплем выпрыгнул еще один стражник.

Однако не успел он миновать в прыжке и фут, как отлетел назад, отправленный Ульдиссианом к противоположной стенке. Приземлился страж мягко, благополучно, но обнаружил, что больше не может сдвинуться с места.

Слева в дверной проем выглянул грузного сложения человек с украшенным самоцветами кольцом в носу. В волосах его, некогда угольно-черных, обильно серебрилась седина. Лицом он был не так смугл, как Сарон, но все же гораздо темнее Ульдиссиана с Серентией.

— Что ж, я перед вами, — с достоинством объявил он.

Несмотря на изрядную полноту и роскошь наряда (одних украшений из чистого золота хватило бы, чтобы кормить родную деревню Ульдиссиана целый год), себялюбивым скупцом, знать не желающим о нуждах остальных, Фахин вовсе не выглядел… однако это еще не значило, что он непременно увидит истину.

Впрочем, сказанное им далее внушало кое-какую надежду.

— Не делайте больше зла тем, кто мне служит. Забирайте меня, а их отпустите.

— Все они целы и невредимы, — заверил его Ульдиссиан, — и я, Ульдиссиан уль-Диомед, ручаюсь в том честью. Пришли мы для разговора, не более.

Купец с очевидным недоверием приподнял брови, но тут вперед выступила Серентия.

— Мастер Фахин, — заговорила она, заглянув в повозку, — не помнишь ли ты моего отца, Кира из Серама? Он часто вел с тобою дела в прошлом.

— Серам… Серам… да, деревню эту я помню, и Кира тоже припоминаю, — подтвердил кеджани, в раздумьях прикрыв глаза. — Достойный, помнится, был человек. Детишек куча… что ему, надеюсь, в радость…

Открыв глаза, Фахин кивнул.

— Да, Кир из Серама мне знаком… а ты, стало быть, дочкой ему доводишься?

— Мы с тобой, мастер Фахин, встречались, когда я была маленькой. Помню… — Тут Серентия слегка запнулась. — Помню, ты привозил с собой прекраснейшую, белой масти лошадку-пони с густой шелковистой гривой. Вся белая-белая, только над глазом узенькая темная полоска, из-за которой казалось, будто она что-то этакое замышляет…

— Шера! О, я уже сколько лет об этой малышке не вспоминал, — пробормотал Фахин, по-мальчишечьи заулыбавшись и радостно хлопнув в ладоши. Похоже, воспоминания о маленькой пони купец сохранил самые теплые. — Правда, ты, на мой взгляд, могла узнать о ней где-то на стороне, однако теперь я, пожалуй, верю: да, ты и вправду та, за кого себя выдаешь, — добавил он, и радость его разом сошла на нет. — Вот только не знаю, что все это может значить теперь. Про асценийца, ведущего за собой войско, сеющее ужас повсюду, куда ни придет, я наслышан, и…

— Бояться нас незачем: мы никому дурного не делаем, — вмешался Ульдиссиан, мягко отодвинув в сторонку Серентию. — Никому, кроме прислужников зла — то есть, Церкви Трех или Собора.

— Вот оно как? Ну, насчет Церкви Трех, пожалуй, поверю: слухи о тайных их ритуалах недавно достигли высочайших столичных властей, но о Пророке, несмотря на Тораджу и прочее, призывающем к миру с вами, я слова худого сказать не могу.

— Призывать-то он призывает, а между тем вдалбливает в людские умы лживые помыслы, толкает народ к попыткам нас истребить. Правоты своей, мастер Фахин, я доказать сейчас не смогу, но надеюсь, что ты дашь мне шанс изложить свое дело… ради всеобщего блага.

Грузный купец обвел широким жестом окрестности.

— Сам видишь, все мы в твоей воле. Что мне еще остается, кроме как слушать?

Ульдиссиан наморщил лоб. Осенившую его идею он ни с кем не обсуждал, однако сейчас она казалась самой многообещающей.

— Мне вовсе не это от тебя нужно. Вот что, мастер Фахин. Выслушаешь ли ты меня, если я приду к тебе и правителям Кеджана один? Согласятся ли они на такой уговор? Я сам, в одиночку, — тут он взмахом руки оборвал протесты Серентии, — приду в Кеджан, а там во всем обещаю следовать твоим указаниям. Я и только я. Дадут они… дашь ты мне тогда шанс рассказать им правду?

Купец слегка подался назад, откинулся на спинку сиденья. Никакого лукавства в его взгляде Ульдиссиан не замечал, однако не забывал, что перед ним — человек, живущий и кормящийся торговлей.

— Твои… люди… им придется остаться в двух днях пути от ворот, — объявил Фахин. — Подойдут в таком множестве хоть самую малость поближе, и в городе будут ждать неминуемого нападения. А она, — указал он на Кирову дочь, — если угодно, с тобой может пойти. Это вполне приемлемо.

— В столицу пойду только я.

— Не отпущу я тебя туда одного! — выпалила Серентия. — Я тоже…

Но Ульдиссиан отрицательно покачал головой.

— Серри, ты нужна здесь, для пригляду за остальными. Никто другой тут не годится. С Мендельном им уж точно будет не по себе.

— Так возьми с собою его! Он с радостью согласится, сам знаешь!

Над этим Ульдиссиан тоже уже поразмыслил.

— Маги могут его сверх меры перепугаться. Нет, ни Мендельном, ни еще кем-либо я не рискну. Со мной и без вас все будет в порядке… если мастер Фахин так говорит, — добавил он, бросив пристальный взгляд на купца.

— Да, Ульдиссиан, если ты въедешь в Кеджан со мной, так и будет.

С этими словами Фахин поднялся. Двигался он, при столь изрядном весе, на удивление проворно.

— Позволь-ка мне известить своих, что мы возвращаемся домой. Да и капитана Азтула малость успокоить не помешает.

Ульдиссиан низко поклонился купцу в знак благодарности.

— Спасибо тебе. И прости за то, что мы прервали твое путешествие.

— Ничего, ехал я больше по личным делам, чем по торговым. Или, по-твоему, я так беден, что у меня всего три повозки? Вот если бы двадцать или больше пришлось разворачивать — дело другое, а это пустяк…

Отмахнувшись от поданной руки, Фахин сошел на дорогу, но сразу же оглянулся назад.

— Ох… а что с моим бедным телохранителем?

Ульдиссиан развеял удерживавшие стражника узы. Ахнув, страж вмиг обмяк, опустился на пол и уставился на Ульдиссиана так, будто у того на плечах не одна, а разом две головы. «Скорее всего, — подумалось Диомедову сыну, — с тем же изумлением… а еще, спасибо Инарию, с ненавистью… будет взирать на меня большинство кеджани».

Капитан Азтул оказался человеком весьма неуступчивым, но в конце концов склонился перед волею нанимателя. На Ульдиссиана тоже обрушился шквал протестов со стороны соратников: его решение отправиться в столицу одному никому не пришлось по душе, однако сын Диомеда, подобно купцу, пресек все несогласие на корню.

Сговорились на том, что Фахин поедет в Кеджан во главе колонны, а Ульдиссиан будет следовать рядом с его повозкой верхом. На время поездки обратно купец предпочел сесть на козлы рядом с возницей. Ему явно не хотелось, чтоб его люди заподозрили, будто он напуган, и Ульдиссиан оценил это по достоинству. Однако капитан Азтул неизменно держался поблизости, начеку, ежеминутно ожидая от асценийца чего-либо, по его разумению, граничащего с угрозой.

Наконец мастер Фахин сообщил, что они примерно в двух днях пути от цели. Сарон и кое-кто из остальных нехотя подтвердили его правоту, хотя Ульдиссиан их о том совсем не просил. Познакомившись с торговцем совсем недавно, он успел проникнуться к этому человеку нешуточным уважением. Похоже, Диомедову сыну, наконец-то, улыбнулась удача: если Фахин представит его столичным властям, те вместо того, чтобы попросту отмахнуться, вправду могут к нему прислушаться.

— Совет кланов по природе своей капризен и непредсказуем, а значит, тебе стоит встретиться с принцем Эхмадом, — пояснял Ульдиссиану Фахин. — Юный принц стремится всячески укрепить свое положение, заручился поддержкой большинства торговых гильдий, и к сказанному им прислушиваются даже маги.

— А что там насчет вражды между кланами магов? Насколько она непримирима?

— Одно время, сынок, дня не проходило, чтобы на улицах не нашли мертвого тела в каком-нибудь жутком виде. Сейчас в городе тоже немало смертей, причины которых не постичь никому, кроме клановых магов: останки уж очень страшны. Да, поубавилось такого в последнее время, конечно, но только в смысле… представь себе уцелевших гиен из стаи, бьющейся за лакомый кусок. Приглядываются друг к дружке, ждут удобного случая вцепиться в горло врагу, а как дождутся — тут-то кровь снова и потечет.

Ульдиссиан призадумался. Может, на столь поглощенных распрями между собой заклинателей вовсе рассчитывать ни к чему?

— А если так, стоит ли надеяться на переговоры с советом?

— Если это необходимо для твоих устремлений, то да. Верно, каждый из членов совета с радостью вонзит нож в спину другого, однако обезопасить то, что ими создано, совет старается всеми силами. С принцем маги вынуждены считаться, так как его династия уходит корнями в прошлое куда дальше, чем их власть, но опасность для магии, на которую они едва ли не молятся — о, это даже самых непримиримых соперников заставит на время забыть о вражде.

— Но ведь Собору с Церковью они разрастись и ослабить свое влияние не помешали?

Фахин признал, что в этом Ульдиссиан прав, однако добавил:

— Обе секты вошли в силу с такой быстротой, что даже мне непонятно, как им это удалось. Вот потому маги опомниться и не успели, а когда поняли, что происходит, уже ничего предпринять не смогли. Однако на твой счет, — предостерег купец, высунувшись из повозки и едва не ткнув Ульдиссиана в грудь пальцем, — они подобной ошибки не допустят.

— Я их пока что в глаза не видал.

— Потому что так им угодно. Остерегайся их, Ульдиссиан, остерегайся, даже предлагая мир или союз. Твоя спина для них всегда будет открыта.

Советы мастера Фахина Ульдиссиан ценил весьма высоко, но тут подумал, что торговец его недооценивает. После схваток с демонами да верховными жрецами об угрозе со стороны магов он не забывал ни на минуту, и, таким образом, был к ней готов. Всерьез тревожил его только Инарий.

Перед расставанием Ульдиссиан, полагая необходимым унять тревоги соратников, обратился к эдиремам с прощальным напутствием. Сделал он это и ради спокойствия местных: ведь его приверженцы встали лагерем невдалеке от двух небольших деревень, а земли, лежавшие впереди, были населены еще гуще. В течение последнего дня пути им не раз попадались навстречу другие повозки и пешие путники — одни в испуге стремились поскорей разминуться с ними, другие и вовсе, развернувшись к столице, пускались бежать. Фахин ободряюще беседовал с кем только мог, что было сил стараясь убедить тех, кому был знаком, будто все это вовсе не армия… пусть даже дела обстояли в точности наоборот.

Мендельн прощался с братом куда дольше всех прочих, а на прощанье шепнул:

— Сам понимаешь: если они почувствуют неладное, их даже Серентии будет не удержать. Каждый готов за тебя жизнь отдать… а многие уже отдали, и сам я в этом от других не отстану.

— А с Ратмой ты говорил? Что он сказал насчет всего этого?

Мендельн помрачнел.

— После последнего разговора об этом я с ним еще не встречался… и потому мне за тебя особенно беспокойно. Не стал бы Ратма без веских причин молчать да пропадать неведомо где.

— Но не могу же я сидеть сложа руки только потому, что он к нам носу не кажет, — ответил Ульдиссиан, доверявший Древнему куда меньше, чем брат. — Нам с тобой, Мендельн, останавливаться нельзя. Теперь это наша война, а его дни давно миновали.

В ответ Мендельн, молча кивнув, лишь крепко стиснул плечо старшего брата.

Вскоре караван Фахина с Ульдиссианом оставил эдиремов далеко позади. Сам по себе Ульдиссиан интересовал встречных гораздо меньше прежнего. Причина тому сделалась очевидна после того, как навстречу им попались две направлявшиеся прочь от столицы повозки, хозяином коих оказался купец, ни много ни мало, из Тулисама, довольно крупного городка близ его любимого и родного Серама. Представляться ему Ульдиссиан не стал: судя по кое-каким вскользь брошенным замечаниям владельца повозок, тучного, лысого человека по имени Ларий, на родине его по-прежнему считали душегубом, зверски лишившим жизни пару жрецов. Впрочем, несмотря на сие обстоятельство, встрече и разговору с, можно сказать, земляком сын Диомеда был искренне рад.

— Там, в городе, подобных тебе хватает, — заверил его Фахин. — Кеджан не таков, как большинство других мест в нижних землях, где тебе довелось побывать. В столицу рано ли, поздно, являются все, где б они ни родились — хоть приплывшие из-за моря. Возможно, ты там даже кого-нибудь знакомого встретишь…

Тут Ульдиссиан ненадолго задумался, представив себе столкновение с одним из братьев Серентии. Может статься, они, в отличие от сестры, не простили ему гибель отца. О Кире Ульдиссиан сам скорбел до сих пор, всем сердцем жалея, что обстоятельства — и воля Лилит — повлекли за собою все ужасы того дня.

По пути им встретился не один — целых два вооруженных патруля. Оба мастер Фахин немедля подозвал к себе, объяснил стражникам, что эдиремы — всего-навсего возглавляемые Ульдиссианом странники, пилигримы, и, благодаря собственному влиянию, сумел, по крайней мере, до поры удержать капитанов от поездки навстречу эдиремам для выяснения, кто они таковы да откуда.

— Как только мы поговорим с принцем Эхмадом, — сказал купец после первой такой встречи, — он, я уверен, отправит к лагерю кого-нибудь из своих для поддержания порядка и предотвращения каких-либо недоразумений.

Местным постоялым дворам Фахин предпочел собственную повозку: мало ли, дескать, кто спал до него в этих комнатах и что оставил в постели? Ульдиссиана, не доверявшего постоялым дворам в силу иных резонов, такое решение устраивало вполне.

Ввязавшись в сие предприятие, купец отдался ему целиком. О ходе борьбы Ульдиссиана с Церковью Трех он был осведомлен превосходно, так как вел торговлю во всех крупных поселениях, не считая тех, что поменьше.

— Не стану врать, будто эта история с храмом меня никак не затронула, — поведал он Ульдиссиану. — Потому-то, кроме всего прочего, я и стараюсь устроить тебе разговор с городскими властями. Мне хочется одного — мира да преуспеяния, как и всякому доброму человеку.

— И всякому доброму купцу?

В глазах Фахина блеснули искорки.

— Именно.

Ночь выдалась теплой, безветренной. Торговец пригласил Ульдиссиана расположиться в повозке, но сын Диомеда, не слишком уютно чувствовавший себя взаперти, вежливо отказался. Место для ночлега он выбрал поблизости от лошадей, рассудив, что собственный дар и их чутье наверняка вовремя предупредят его о чьем-либо приближении. Фахин отнесся к его выбору без одобрения, но Ульдиссиану, выросшему среди домашней скотины, возле лошадей казалось привычнее, как-то спокойнее.

Несмотря на это, сын Диомеда довольно долго не мог уснуть: очень уж он отвык засыпать, когда Мендельн, Серентия и прочие эдиремы так далеко. В последнее время он разлучался с ними только в тех случаях, когда кто-нибудь вроде Лилит уволакивал его прочь. Вдобавок, и связь с остальными на таком расстоянии держать оказалось сложнее, но этому горю помочь было нечем.

Проходя мимо, капитан Азтул в который уж раз смерил его пристальным, недоверчивым взглядом.

— Лучше бы ты, асцениец, устроился ближе к повозкам.

— Мне и здесь вполне хорошо.

— Ну что ж, как угодно.

Снова сердито взглянув на него, капитан отошел.

Его нелюбезность Ульдиссиана ничуть не покоробила. В столице он ожидал столкнуться с подобным не раз и не два, но это ничего — переживет как-нибудь.

Однако время шло, а заснуть все не удавалось. Раздосадованный, Ульдиссиан принялся вглядываться в кроны деревьев над головой, в надежде, что хоть это его, наконец, убаюкает. Со многих свисали плети лиан, другие щеголяли длинными змееподобными ветвями. Сын Диомеда уже убедился, что никакой хищник там, в листве, не затаился, а если б и затаился — велика ли беда?

Деревья здесь накрывали дорогу едва ли не сплошным пологом. Некоторые из ветвей склонялись к земле так низко, что касались верха повозок.

Мало-помалу на душе становилось спокойнее. Остальные спутники мастера Фахина улеглись, бодрствовали только стражники в карауле. Невдалеке, освещая бивак, неярко горели два костерка. Под шелест ветвей над повозками Ульдиссиан наконец-то закрыл глаза…

Но тут же в изумлении задумался, отчего это ветви шуршат, если в воздухе ни ветерка, и разом вскочил на ноги.

— Капитан!..

И тут ветви всех росших рядом деревьев стремительно потянулись книзу, хватая повозки, лошадей и людей. Один из стражей отчаянно завопил, отброшенный в темные заросли джунглей. Еще несколько веток швырнули лошадь на крышу повозки, оставшейся стоять на земле, да с такой силой, что доски не выдержали, просели внутрь.

Обрубив опутавшие его ветви, капитан Азтул выхватил из ближайшего костерка пылающий сук. Первую пару атак он отразил без труда, однако новые ветви тянулись к нему отовсюду.

Полоснув взглядом по деревьям, являвшим собою причину всех затруднений Азтула, Ульдиссиан пустил в дело свой дар и оборвал с них ветки. Обезоруженные, деревья дрогнули, замерли без движения. Обломки ветвей осыпали капитана градом, но это была уж досадная мелочь.

Подняв взгляд на ближайшую из повозок, служившую спальней Фахину, сын Диомеда стиснул кулак, словно бы ухватил оплетавшие ее ветви, и с силой потянул их книзу.

Деревья задрожали, с очевидным трудом сопротивляясь ему. Посеявший в лагере хаос обладал колоссальной магической силой, но Ульдиссиан полагал, что Инарий тут ни при чем — не в его манерах что-то подобное. В этих чарах, помимо немалого мастерства, чувствовалась определенная неуклюжесть.

Однако, неуклюжий, или нет, удар угодил в цель без промаха. Враг явно следил за отрядом и выжидал, и при этом сумел остаться для него незамеченным.

Наконец повозка Фахина опустилась на землю. Ульдиссиан сдвинул брови, и ветви тут же, одна за другой, начали отпускать добычу, почернели, словно бы от огня, а после съежились так, что от них остались только коротенькие обрубки.

И все-таки, сколь много ветвей он ни уничтожил, осталось их гораздо, гораздо больше. Из темноты донесся отчаянный вопль еще одного из стражников. Последняя из трех повозок куда-то исчезла. Лошади, которых никто не успел поймать, в панике разбегались прочь.

— Берегись!

Выпрыгнувший невесть откуда, капитан Азтул сбил отвлекшегося Ульдиссиана с ног…

И невдалеке от обоих рухнула наземь исчезнувшая из виду повозка.

Спихнув с себя капитана, Ульдиссиан обнаружил, что под удар не попал бы, даже если б Азтул не бросился ему на выручку, однако за заботу ему был благодарен: повозка ведь вправду упала совсем рядом с целью.

— Ты должен помочь мне извлечь из повозки отца! — выдохнул Азтул. — Прошу, помоги!

— Отца? — Из всех повозок уцелела лишь та, где спал мастер Фахин. — То есть, ты…

— Я не его женою рожден, — поспешно объяснил капитан. — Но после ее смерти он взял меня к себе в дом и признал своим.

Иных уговоров ему не потребовалось. Ульдиссиан вместе с Азтулом бросился к повозке Фахина. Поврежденная дверь ее уже содрогалась под ударами изнутри. Едва она распахнулась настежь, в проеме показалось округлое брюхо купца.

— Отец! — вскричал капитан. — Будь осто…

Оборвавшийся на полуслове, предостерегающий крик Азтула сменился сдавленным хрипом. Ульдиссиан поспешил обернуться, но капитан, вцепившись в лиану, захлестнувшую его горло, исчез в гуще листвы.

— Азтул! — горестно вскрикнул Фахин.

Однако тут уж ничем не мог помочь даже Ульдиссиан. Потянулся он мыслью туда, где видел капитана в последний раз, но, хотя многие дюжины ветвей склонились книзу, покорные его воле, Азтула в их объятиях не оказалось.

Ульдиссиан ухватил купца за плечо.

— Его уже не спасешь! Прости!

— Это же… это…

Из глаз купца хлынули слезы, и больше он не сумел вымолвить ничего.

Уводя Фахина из-под ударов разбушевавшихся деревьев, Ульдиссиан наконец-то понял, что взялся за дело совсем не с того конца. Все это время он боролся с чарами, а должен был прежде всего искать заклинателя. Столько событий разом отвлекло, лишило возможности собраться с мыслями… ну ничего. Сейчас он это исправит.

Волоча за собою Фахина, Ульдиссиан ощупал мыслью окрестности. На первый взгляд, вокруг было безлюдно, однако к уловкам врагов, стремящимся спрятаться от него, сын Диомеда привык и принялся за поиски тех мест, где отсутствие незримого врага ощущалось явственнее всего.

Вот! Так спокойно да тихо — не иначе, именно там заклинатель и прячется. Ульдиссиан сосредоточил на найденном месте всю волю. Сейчас он развеет защиту противника, а после сотрет его в порошок…

— Ульдиссиан! Бере…

Что-то тяжелое ударило Диомедова сына в затылок. В голове вмиг помутилось. Не в силах поверить, что его одолели так просто, подкравшись сзади, Ульдиссиан, едва не споткнувшись, шагнул назад, мимо Фахина.

— Ах ты, мерзавец!

Перед глазами, будто в тумане, мелькнул купец, выхватывающий из-за пояса украшенный самоцветами, но вполне годный для дела кинжал. Опасаясь за друга, Ульдиссиан бросился к Фахину, но промахнулся, и Фахин скрылся из виду, исчез позади.

Попытавшись обернуться, Ульдиссиан обнаружил, что все движения его странно замедлены. Выходит, дело не только в ударе по затылку: вдобавок, на нем какие-то чары…

В отчаянии он попробовал сжечь чужую волшбу. Мысли слегка прояснились. Сзади послышался шум борьбы.

Вдруг мастер Фахин страдальчески взвыл, а после за спиной хмыкнули, и рядом с Ульдиссианом рухнуло наземь грузное тело.

Могучие руки ухватили Диомедова сына за ворот. Ульдиссиан сощурился, готовясь нанести удар, но что-то прижатое к груди лишило его способности сосредоточиться. Все тело вмиг онемело.

Перед самым носом замаячило жуткого вида лицо. Голова врага казалась чрезмерно крохотной в сравнении с телом, однако взгляд его свидетельствовал о разуме, по крайней мере, не уступающем Ульдиссианову.

— Еще на шаг ближе, — злобно осклабившись, прорычал исполин так, точно его мясистые губы увечат, уродуют каждое слово. — Еще на шаг…

С этим он легонько хлопнул Ульдиссиана по лбу.