Любовница бури

Рита Лурье, 2020

Отправляясь в свадебное путешествие в Италию, Полин и представить себе не могла, чем для нее обернется эта поездка. Ведь в патио отеля в весеннем Риме ее ждет встреча, которой она избегала четырнадцать лет.Встреча со своим прошлым. С самым страшным призраком времени, когда девушка отбывала срок в концлагере за участие во французском сопротивлении. С юнкером Рихардом Шварцем, по прозвищу «Монстр в маске».Рано или поздно, но они должны были снова найти друг друга.. Это было предопределено.Девушка, выросшая на краю света среди пустынь, и увлеченный ницшеанскими идеями отпрыск европейской аристократии. Люди из разных миров, выбравшие на войне противоположные стороны, но связанные стальными канатами особого предназначения.Чем окончится их новое противостояние?Выйдет ли кто-то живым из лабиринта сложных, запутанных чувств?И кто из них на самом деле жертва, а кто охотник?Содержит нецензурную брань.

Глава пятая.

Рим, апрель 1959 г.

Вернувшись в номер, Поль свила себе кокон из одеяла и спряталась в нем, свернувшись калачиком. Так она провела несколько дней, раздраженно шикая на Рудольфа, пытавшегося потревожить ее покой то принесенной едой, то робкими предложениями выпить наконец волшебные таблетки. Словно под одеялом можно было спрятаться ото всех проблем, а точнее, всего одной, но довольно масштабной.

Судя по всему, Паскаль тоже надеялся добраться до девушки, потому что в какой-то момент Рудольф просунул ей под одеяло скомканную записку, полученную от портье. Поль даже читать ее не стала.

На третий день Рудольф был решительно настроен принудительно завершить самоизоляцию девушки. Он стащил с супруги одеяло и спрятал его в шкаф, а сам уселся в кресло с видом, обещавшим долгий серьезный разговор. Поль тяжело вздохнула и сползла с кровати, чтобы вернуть себе одеяло, но мужчина заговорил.

— Милая, — вероятно, он очень тщательно подбирал слова и долго продумывал свою речь, — ты не можешь провести все наше путешествие в номере. Я не смог дозвониться до доктора Хофа, но у меня появилась замечательная идея… Вернее, — он сделал многозначительную паузу, — решение нашлось само собой. Я познакомился с одним специалистом, здесь, в Риме. Он очень кстати прибыл сюда из Милана. И доктор Кавьяр любезно согласился с тобой побеседовать…

— Нет, только не это, — простонала Поль и в этот момент подумала о том, что неплохо было бы подать на развод и сбежать от утомительной заботы Рудольфа на другой конец света. Она титаническим усилием взяла себя в руки и сказала уже более мягко, — я почти в норме. Я справлюсь, обещаю…

— В любом случае я уже договорился вместе поужинать, — возразил Рудольф, — мне будет неловко перед человеком.

Поль раздраженно зарычала. Она накинула поверх рубашки легкий атласный халат и выскользнула на балкон, чтобы покурить в одиночестве. На улице чудесно пахло цветением и теплым, влажным асфальтом после недавнего дождя. На ближайшем к балкону каштане шумно вилась птичья стайка, оглашая округу звонким гомоном.

Было так хорошо, что Поль даже забыла обо всех своих огорчениях. Это чувство было сродни долгожданной ремиссии после долгой болезни. Все произошедшее несколько дней назад казалось тяжелым, душным сном. Тени и мрачные картины прошлого отступили куда-то далеко, позволив девушке наконец-то вдохнуть полной грудью.

В приподнятом расположении духа, Поль вернулась в комнату и заглянула шкаф, впервые за долгое время, проявив интерес к своему внешнему виду.

Она решила, что продемонстрирует Рудольфу, а заодно и его новому знакомому, что вовсе не нуждается в помощи мозгоправа. Да и вообще пора позволить себе полноценно расслабиться.

А потом она скажет Паскалю, что не будет участвовать в операции, соберет чемодан и уедет из Рима.

Куда они дальше планировали отправиться, вроде бы в Неаполь? Поль мечтала там побывать еще со студенческих времен, когда увидела эти узкие, старинные улочки, спускающиеся к набережной на картине в квартире родителей Паскаля.

К вечеру Поль уже основательно привела себя в порядок — выбрала довольно открытое золотистое платье из тонкого шелка; нанесла макияж, расчесала и собрала волосы в высокую прическу. Надевая серьги, она с грустью подумала, что все это — и одежда, и украшения, и косметика с духами — подарки Рудольфа, щедрые, красивые и дорогие, которыми он безустали осыпал свою беспокойную жену. Самой ей никогда и не снились такие роскошные вещи, да и привыкшая к аскетизму девушка просто не стала бы тратить деньги на нефункциональные излишества. В действительности, они даже толком не приносили радости, скорее были возможностью продемонстрировать Рудольфу свою благодарность. Доставить удовольствие хотя бы его глазам, пока она не способна на другие способы.

Думать о близости с ним не хотелось совсем. Это казалось настолько же странным и противоестественным, как разделить постель со своим кровным родственником.

Закончив свои приготовления, Поль глянула на отражение в огромном зеркале и даже не узнала саму себя. И когда она только из смелой девочки-бойца превратилась в красивую куклу с грустным лицом?

Рудольф остался более чем доволен. Поль с ужасом прочитала в его глазах тусклый огонек желания и порадовалась только, что мужчина слишком любит ее, чтобы решиться склонить к близости против ее воли.

Она даже пересилила себя и решилась положить руку мужчине на локоть, пока они шествовали к ресторану, где была назначена встреча, оглашая округу стуком каблуков по брусчатке. И этот маленький подвиг того стоил — оцененный благоговейной нежностью и благодарностью Рудольфа во взгляде.

Но прекрасный вечер неминуемо обернулся кошмаром, когда появился тот самый человек, с которым Рудольф познакомился за время изоляции девушки.

И почему только, черт возьми, из всего миллиона жителей Рима, Рудольфу понадобилось пригласить на ужин именно ее бывшего палача? Проклятого Монстра в маске, впрочем, теперь прекрасно обходившегося без своего жуткого аксессуара!

Поль поперхнулась вином и долго пыталась прокашляться, пока Рихард Шварц собственной персоной, по-дружески за руку здоровался с Рудольфом и усаживался за их столик. Поль старалась даже не смотреть в его сторону, но успела украдкой отметить, что он по-прежнему носил только черное, сменив свои странные закрытые одежды на строгий костюм и застегнутую наглухо рубашку.

— Доктор Кавьяр, моя жена Полин, — представил Рудольф девушку своему новому знакомому и заботливо осведомился, — милая, ты хорошо себя чувствуешь?

— Да… — хрипло прошептала девушка, кое-как успокоив кашель и прочистив горло, — принеси воды, пожалуйста…

Стоило Рудольфу отойти, Поль наклонилась над столом и тихо и яростно зашептала.

— Психиатр?! Серьезно!? Теперь ты еще и деньги получаешь за то, что копаешься в чужих мозгах?

— Я хотел увидеть тебя, — честно сказал Шварц голосом, практически лишенным каких-либо эмоций, — едва ли ты захотела бы со мной разговаривать.

— Я и сейчас не хочу! — чуть ли не взвизгнула Поль, но вовремя успокоилась, увидев приближающегося со стаканом воды Рудольфа.

— Есть много занятий, в которых можно обойтись и без разговоров, — с нахальной улыбкой заявил мужчина и, понизив голос почти до шепота, признался, — я скучал по тебе.

— А я нет, — только и успела, что бросить Поль, прежде чем Рудольф уселся обратно на свое место и вперился в лицо девушки своим невыносимым заботливым взглядом. Словно она не вином поперхнулась, а умирала от неизвестной болезни. Впрочем, в этом была доля правды. И причина ее болезни сидела с девушкой за одним словом. Ей почему-то вспомнилось латинское изречение, почерпнутое из единственного семестра в медицинском колледже, посещения которого она бросила из-за войны: sublata causa tollitur morbus. Вроде бы слова эти принадлежали Гиппократу и означали мысль, которую теперь невозможно было выбросить из головы.

С устранением причины устраняется болезнь.

И как жаль, что в этот раз она оставила дома пистолет, слишком громоздкий для маленькой дамской сумочки. Поль в красках представила себе, как всадила бы пулю в лоб своему бывшему мучителю посреди ресторана, шокировав Рудольфа, персонал и всех посетителей. И наконец-то смогла бы дышать легко, не мучиться кошмарами по ночам и не возить на дне чемодана коробочку белых пилюль.

— Доктор Кавьяр, — обратился к Шварцу Рудольф, — вы, наверное, часто в своей практике встречаетесь с травмами военных лет?

— Да. Честно говоря, это моя специализация, — невозмутимо подтвердил тот. По его отсутствующему выражению лица, Поль догадалась, что сейчас он беззастенчиво роется в сознании Рудольфа.

Ее муж почувствовал вторжение, но, не понимая, что с ним, помассировал пальцами виски и промочил горло вином. Девушке ужасно хотелось остановить это, потому что она прекрасно помнила дискомфорт, который приносит эта пытка, но она ничего не могла поделать.

Если этот мерзавец совершенно спокойно разгуливает по Риму, вероятнее всего, у него есть новые документы. Никто не поверит ей, если она на весь ресторан начнет кричать, что рядом военный преступник и жестокий палач.

Конечно, — догадалась девушка, — потрудилась его матушка, скорее всего, воспользовалась всем своим влиянием, чтобы подарить блудному сыну возможность другой жизни в новом послевоенном мире.

— Простите, — пробормотал Рудольф, — что-то голова разболелась. Пойду, спрошу у официанта обезболивающее… Полли, расскажешь пока о том, что тебя беспокоит?

Поль мрачно усмехнулась и проводила мужа глазами.

— Не смей больше этого делать, — злобно сказала она Шварцу, — если ты причинишь ему вред…

Она замолчала, потому что почувствовала под столом прикосновение холодных пальцев к своему колену. Это обожгло девушку и пустило по спине россыпь мурашек. Она заерзала на стуле и отодвинулась подальше, чтобы оказаться вне зоны досягаемости.

— Ты замужем, но хранишь мне верность? — насмешливо поинтересовался Рихард, поселив в душе девушки нестерпимое желание сейчас же выплеснуть ему в лицо содержимое своего бокала с вином. Она заскрежетала зубами от злости.

Ревнивый псих. Ничего не изменилось за эти годы.

— Серьезно? — выпалила она, — только за этим ты влез к нему в голову?

Шварц буравил ее невыносимо пристальным взглядом, словно и с ней пытался проделать тот же фокус. Однако, они оба прекрасно знали, что это бессмысленно, а мысли Поль для него закрыты. Но едва ли они не были ярко написаны на лице.

Она просто полыхала от гнева, готовая выкинуть что-то безумное в любой момент. К счастью, вернулся Рудольф, и Поль пришлось остыть и надеть на себя непроницаемую маску дружелюбия.

— Ну… как успехи? — неловко заговорил он, явно ощутив напряжение, повисшее в воздухе.

— Довольно печальная история, — заявил Шварц с таким видом, будто они действительно за время отсутствия ее мужа обсуждали с Поль ее мрачное прошлое, их прошлое, — но вам повезло, что удалось выжить в концлагере. За что вас туда упекли? Вы еврейка?

Поль с трудом сдержалась, чтобы не ответить что-нибудь грубое. В ее памяти всплыла их первая встреча, когда она задала Шварцу тот же самый вопрос. И он, скорее всего, тоже прекрасно помнил все подробности и до сих пор злился на это. Потому и не упустил возможности напомнить. А заодно поставить Поль в неловкое положение, ведь Рудольф ничего не знал о ее боевом прошлом и участии в сопротивлении. Как и о том, как они с Паскалем и Боженой пять лет фанатично выслеживали скрывшихся нацистов. О таких вещах в принципе, не очень то хотелось кому-то рассказывать, хотя в тот момент все их поступки казались совершенно оправданными. Жаль, что в то время им не удалось отыскать и бывшего монстра в маске. Впрочем, монстр всегда останется монстром, с маской или без. А Поль самонадеянно считала его мертвым. Хотела в это верить все прошедшие годы.

— Нет, но разве нужно было сильно постараться, чтобы оказаться в лагере? — едко откликнулась она, стараясь обойти опасную тему. Увы, она прекрасно понимала, что Шварц не позволит ей так легко отделаться.

— Вы, должно быть, участвовали в сопротивлении? — откликнулся он и сверкнул глазами, давая Поль понять, что полностью владеет положением и намерен вывалить на Рудольфа новые подробности ее биографии. Швейцарец, конечно, обернулся к супруге с явным интересом и недоумением. Поль стало неловко под прицелом сразу двух пар глаз.

— Я была совсем ребенком, — отмахнулась она, — только разносила листовки.

— Ты не рассказывала, — вдохновлено воскликнул Рудольф, — и тебя за это отправили в лагерь? Какие же они звери…

Шварц хищно улыбнулся от этого комментария.

Поль поняла, что больше не может сдерживаться, не может терпеть эту фальшивую беседу и сюрреалистические посиделки с бывшим палачом и любимым мужем. Она поднялась из-за стола.

— Простите, — выдавила она с трудом, — я неважно себя чувствую. Я хотела бы вернуться в отель.

— Что ж, — сказал Шварц, — полагаю, что мы еще с вами увидемся, ведь мы соседи. Рудольф, кстати, я хотел бы сделать вам замечательное предложение, — и девушка снова напряглась, видя, как мужчины встали друг перед другом для рукопожатия, — у моего приятеля прекрасная вилла во Фреджене и он всегда рад гостям. Вы с женой могли бы приехать. Я думаю, Полин пошел бы на пользу свежий воздух. И там мы могли бы заняться психотерапией.

— Как здорово! — с искренним почти детским восторгом воскликнул Рудольф, — благодарю! С радостью. Что скажешь, милая?

Рудольф обернулся к девушке, и улыбка медленно сползла с его лица, когда он заметил смертельную бледность супруги. Поль заторможено кивнула, хотя сейчас во всю размышляла о том, что нужно срочно связаться с французом и найти хоть какой-то способ избежать этой поездки.

— Да… — пролепетала она, — спасибо.

И выскользнув на воздух, прижалась спиной к дереву и закрыла глаза. Даже если это приглашение не подразумевает ловушку, и на вилле не расположилась шайка сбежавших нацистов, оказываться в замкнутом пространстве с Рихардом Шварцем и уж тем более участвовать в фарсе, названном им психотерапией, она хотела меньше всего на свете. Именно сейчас Поль вспомнила о полученной записке, которую, по старой привычке не оставлять нигде следов конспираторских сообщений, прихватила с собой и вытащила ее из сумочки.

«Кузина! Бабушка стала совсем плоха. Советую тебе не откладывать визит, если хочешь застать ее в трезвом рассудке. Сара».

В этот раз Паскаль был удивительно краток, а его обычно аккуратный почерк скакал и растерял всю свою педантичность. Поль без труда догадалась, что он нервничает и беспокоится за нее из-за появления Шварца. И, вероятно, уже придумал план действий по перехвату сразу двух бывших врагов.

Нужно скорее выйти с ним на связь, чтобы узнать новости о поисках Вольфа. А потом отправиться на чертову виллу, чтобы и со Шварцем свести счеты заодно. Нельзя упускать этот шанс, если судьба сама так великодушно подарила девушке возможность освободиться от самого страшного призрака прошлого.

Она и сама не заметила, как стала размышлять в стиле прежней версии себя.

Версии, которую тоже нужно убить. Вместе с монстром.

Париж, 10 июня 1940 г.

Есть такие дни, которые особенно прочно врезаются в память и сохраняются лучше остальных. Воспоминания о них не теряют яркость, а детали отпечатываются на долгие годы. Учитывая, что последние лет десять Поль только и делала, что блуждала по лабиринтам своего прошлого, она возвращалась к этому моменту с особенной частотой и почти ритуальным постоянством.

Десятое июня тысяча девятьсот сорокового года.

В то время Поль и Фалих уже перебрались под крылышко Паскаля. Стоило французу узнать, что его друзья ютятся в тесной каморке без окон на задворках рыбной лавки, он, не принимая возражений, взял у знакомых автомобиль и перетащил все немногочисленные пожитки в свою огромную квартиру. Конечно, квартира в действительности принадлежала его родителям. Но месье Амальрик-старший, получивший травму на войне ненавидел ползать по лестнице, и предпочел перебрался в небольшой домик на юге Франции, а супруга, конечно же, последовала за ним и разбила роскошный розовый сад. Они не раз приглашали сына и его друзей погостить, но из-за войны этим планам не было суждено сбыться.

Поль побывала в том доме спустя много лет, уже после Гюрса, когда родителей француза не было в живых, как, впрочем, и многих из их друзей. Она плохо запомнила этот момент, потому что все время там только и делала, что безостановочно ревела на плече у друга или пыталась утопиться в шипящих волнах Балеарского моря.

Квартира была просторной и шикарной. Она с первого взгляда поразила воображение алжирских сирот, привыкших к довольно тесным и аскетичным жилищам. Благодаря расположению и хитрому решению архитектора, окна выходили сразу на три стороны света, из кухни можно было любоваться центром города и далекой Эйфелевой башней, а из спален виднелись белоснежные купола Сакре Кер и крыши Монмартра. Сам Паскаль не особенно придавал этому значение, все-таки он в их компании был единственным парижанином, который провел здесь всю свою жизнь с самого рождения и воспринимал это окружение как должное. Но щенячий восторг друзей крайне тешил его самолюбие.

Помимо великолепного вида из окон, удивительным было и само внутреннее убранство жилища — много картин, старинной мебели, работающий камин, который в войну не раз спасал друзей от холодов; шикарная ванна с ножками в виде львиных лап, стоящая у панорамного окна. Ванна была излюбленным местом обитания Кэтрин, и первое время Поль вообще казалось, что девушка русалка или амфибия, учитывая, сколько времени она проводила в воде. Американка удивительным образом умудрялась делать в ванне практически все свои дела — болтала по телефону, читала, курила, слушала радио и музыку, красилась, иногда просто дремала, откинувшись на изящный белоснежный керамический борт и разметав повсюду свои роскошные светлые волосы. Гостей она тоже любила принимать там, ничуть не смущаясь своей наготы, но заставляя краснеть до кончиков ушей ужасно стеснительную Поль. Некоторые прихожие в дом друзья даже разделяли с девушкой ее водные процедуры. А однажды Поль застала там Кэт в обществе Паскаля, после чего долго пряталась в своей комнате и старалась не смотреть молодым людям в глаза. В тот день она узнала об отношениях своих друзей, а заодно немного о том, чем вместе могут заниматься взрослые люди. О чем скромная девушка предпочитала больше не думать.

В тот роковой день, десятого июня, все в квартире были заняты своими обычными делами. Француз стучал клавишами печатной машинки, дымя при этом чрезвычайно вонючей кубинской сигарой и похлебывая золотистый ром. Сюин ковырялась в деталях сломанного радиоприемника, который ей заказали починить. Фалих в очередной раз рисовал пейзаж за окном, а Поль обложилась книгами по медицине так, что из-за толстых фолиантов ее было практически не видно. Кэт ворвалась в квартиру подобно маленькому торнадо.

— Работает? — она выдернула из рук Сюин приемник, но девушка отобрала свою работу и обиженно замотала головой. Кэтрин чертыхнулась, махнула рукой и бросилась в комнату Паскаля

— Паскаль! Включи радио! — крикнула она. Наконец-то все обитатели квартиры оставили дела и потихоньку собрались в гостиной. Кэт вернулась вместе с французом, который торжественно вкатил в комнату большой старый радиоприемник. Трясущимися пальцами американка настроила волну.

— Слушайте! — крикнула она. Из приемника доносились сводки новостей, к несчастью, совсем неутешительных. Никто толком не мог разобраться в том, что означала вся эта разрозненная информация, и молодые люди взволнованно переглядывались. До Поль смутно, как из-под воды донеслась только последняя фраза, потом эхом отдававшаяся в голове весь оставшийся день.

«Париж объявляется открытым городом».

— Что такое открытый город? — переспросила она, когда Кэт выключила приемник, плюхнулась прямо на пол рядом с ним и нервно закурила.

— Ничего хорошего! — воскликнула она, — немцы уже близко, а правительство фактически сдало нас им!

— Боже, — обронила Сюин и взяла Фалиха за руку, — начнется война?

— Война уже идет, дурочка! — продолжала Кэтрин, — но эти уроды будут хозяйничать здесь. Черт, черт… — она дерганным движением откинула волосы с лица и отряхнулась от упавшего с сигареты прямо на платье пепла. Девушка была настолько вне себя, что просто не могла спокойно сидеть на месте. Когда она докурила, она стянула с головы красный вязаный берет и яростно скомкала его в пальцах, словно он был в чем-то виноват.

— И что нам делать? — задал Фалих резонный вопрос, он был очень собранным и мрачным, — уехать?

— Да, Кэтти, может тебе вернуться к родителям? — предположила Поль и чуть не получила в глаз за такое предложение. Американка замахнулась, но ничего не сделала, а потом вскочила, убежала в прихожую и вернулась, на ходу вытряхивая все содержимое из своей сумки. На самом дне отыскалась мятая листовка, которую она протянула сидевшему ближе всех Паскалю.

— Я не собираюсь прятаться и отсиживаться где-то, как это сделало правительство! — полная героического пафоса заговорила девушка, — я буду бороться. С вами или одна.

Пока она говорила, листовка оказалась у Поль в руках и она с интересом повертела ее в пальцах. Текста было мало, в основном лозунги. Самый крупный из них «За свободную Францию».

— И что ты будешь делать? — наконец-то вмешался француз с грустной иронией в голосе, — пойдешь одна против немецких танков?

— Я не одна, — прошептала Кэтрин. Ее темные глаза бешено горели, а щеки раскраснелись от волнения. Она была особенно прекрасной в этот момент — белокурая смелая валькирия. Поль, не удержавшись от нахлынувшего на нее порыва, встала и обняла подругу за плечи. Американка посмотрела на нее с благодарностью и положила голову девушке на плечо.

— Я с тобой, — тихо сказала Поль. Паскаль усмехнулся.

— И я, — бросил он, — вы без меня пропадете.

— И мы, — улыбнулась обычно тихая и скромная Сюин, и сейчас ее круглое славное личико было исполнено по-настоящему стальной решительности. Фалих кивнул и только крепче сжал руку своей возлюбленной.

Спустя много лет Поль жалела об этом разговоре и думала, что если бы они были менее разгоряченными и безрассудными, а имели хоть толику благоразумия, то жизнь их сложилась бы иначе. Кэтрин вернулась бы к родителям в Америку, а остальные просто не ввязывались бы в войну, которая стоила им океана боли и бесконечной череды потерь. А кое-кому и жизни. Но, к несчастью, понимание этого приходит только с жизненным опытом, которого у всей великолепной пятерки тогда было мало. Они были детьми. Отчаянными, смелыми детьми с крепкими идеалами.