Не дура

Ринат Валиуллин, 2021

В жизни каждой женщины наступает момент, когда хочется побыть красивой, влюбленной и независимой, одним словом – не дурой. Только как же этого состояния достичь, если начиная с детства всех учат хорошим ответам. И незаметно за полосой бесконечных компромиссов теряется личность. Многие так и остаются отличниками и хорошистами. Они всю жизнь бьются за оценки, пытаются кому-то понравиться. «Не дура» – это двадцать позитивных историй о том, как необходимо всем слово «нет», чтобы заново полюбить себя.

Муза

— Почему люди так не любят понедельники?

— Потому что всю неделю они планируют в этот день начать новую жизнь, но в выходные им кажется, что и старая вроде ничего.

Ничего — центральное слово, ничего не беспокоило, ничего не происходило не только в будни, но еще категоричнее — в выходные. В жизни был полный штиль. Я вышел на улицу, передо мной возник проспект, заросший особняками. Рядом его жена — улица и дети, брошенные по сторонам на произвол судьбы переулки, дворы, скверы и подворотни. Скверно на душе, на дворовых площадках тоже пусто. Все развиваются на таких, пока не дорастут до больших площадей — дворцовых, на которые можно выйти, чтобы испытать судьбу всем миром или всей войной. В песочнице скучали оставленные, словно орудия на поле боя, пластмассовые игрушки: машинки, совки, лопатки и прочая техника. В моем детстве игрушки так не оставляли, ими дорожили, хотя, как твердили вокруг тогда, мы находились в шаге от коммунизма. Когда-то и я сооружал дворцы и замки из песка. Ну, замки — это громко, так как они были поставлены на поток: штамповали ведрами, переворачивая их, заполняли песочницу типовыми застройками. Что посеешь, то и пожнешь, а вот строил бы замки, глядишь, жил бы сейчас пусть не во дворце, но в частном загородном доме, как Марс. Когда-то я жил на этих детских площадках, ползал по железобетонным зверям, качался на качелях. Качели, правда, в моей жизни остались: катаясь на них, я все больше убеждался в том, что на любых качелях хорошо кататься вдвоем. Качели тоже были пусты. Дети вышли. Без них спокойно и скучно. Они променяли песочное на жидкокристаллическое, они лезли из своего в другие красочные измерения. Они там были сильнее, быстрее, ловчее. Их привлекало могущество, которого там можно было достичь за мгновения. Здесь на это можно угробить жизнь, и не факт, что достигнешь. Да, измерение наше, увы, устарело, барахлит и покрылось плесенью. Оно антикварно, музейно, ретроградно. В бюро — бюрократы, в чувствах — чудовища, в море любви — пена, в богатстве забыли про Бога люди; люди забыли, что вдохновение — это вдох, обогащение — это Бог. Одна радость — женщины. Всякая женщина по весне, скинувшая с себя кольчугу быта и натянувшая на голые ноги легкость бытия, расценивалась мною как весна. Я выходил в них, я дышал ими, иногда их солнце улыбалось мне тоже. В ответ. Счастье мне приносила одна, но много. Каждый день — полные пакеты, полные карманы, полные глаза радости. Ее звали Елена. Она полностью отвечала своему сказочному имени. Как и положено своему имени, она действительно была прекрасна. Мы договорились встретиться после ее работы, чтобы поужинать вместе.

* * *

— Понедельник наступил, а новая жизнь так и не началась. Где море, где кофе, где любящие меня люди?

— Ау, я здесь. Ты о чем, дорогая?

— Случилось то, чего я боялась больше всего: ты перестал меня удивлять, — произнесла Елена неожиданно, едва официант успел принести меню.

— Тогда стоит начать с десерта?

— Я серьезно. Наш союз исчерпал свое вдохновение. Можно, конечно, еще потянуть несколько лет или даже целую жизнь, чтобы потом получить растяжение и лечить себя тем, что любовь перешла в стадию уважения.

— Понимаю, откуда дует ветер, — закрыл я окно, напротив которого мы сидели. Из него действительно тянуло прохладой. — Я просто попытался содрать со всех маски хотя бы на бумаге. Показать, какие они есть настоящие — взаимоотношения полов.

— Ты спал со всеми этими бабами?

— Да.

— То есть все это было на самом деле?

— Если быть до конца честным, все эти женщины — это ты.

— Я?

— Да, только в разных ипостасях, в разных масках.

— Отлично!.. Ты хочешь сказать, что написал краткую эротическую биографию моей жизни?

— Я написал так, как это бывает.

— Да? Тогда странно, что у нас такого никогда не было. Значит, ты это проделывал с другими. С кем, интересно? Давай, рассказывай!..

— Дура ты моя, дурочка! — подошел я к ней и попытался обнять.

— Дура?

— Да, безумная.

— Тебя это заводит? — увернулась она.

— Да.

— Я всегда знала, что безумие — это моя сильная сторона, — она схватила вазу с цветами со стола и шмякнула ею о пол. Ваза с грохотом расплескалась фарфоровыми каплями по ковру, а подаренные цветы тут же превратились в некрасивые водоросли и растеклись по паркету. На шум оглянулись жители соседних столиков. Из паркета вырос официант, которому Елена успела мило улыбнуться и процедить через губы: «Извините, случайность». Тот молча начал сметать фарфоровые осколки любви.

— Хватит истерить! — стряхнул я с себя капли внезапного дождя.

— Это не истерия, это — артистизм, — она взяла в руки блюдо, на котором только что еще жила ваза.

— Ну, перестань, я прошу тебя, давай спокойно во всем разберемся.

— Да, я — неудовлетворенная дура, которая хочет, чтобы ее любили всеми средствами и способами, даже самыми неприличными.

— Ты хочешь сказать, я тебя не люблю? — пытался я объясняться как можно тише, чтобы не привлекать свидетелей. Но они уже были наготове и ловили каждую фразу ловушками своих ушей, будто всю жизнь играли в бейсбол.

— Я не хотела бы говорить. Но ты сам об этом написал.

— Как ты не понимаешь. Ты внимательно читала? Я же написал в своей книге про общество без масок с нормальными порывами.

— Мне они не показались нормальными. На грани извращений. Именно то, чем мы можем питаться только в наших фантазиях.

На слове «извращений» официант поднял голову: видно было, что оно его заинтересовало. Мне кажется, он даже готов был сам предложить нам тарелку на бой, лишь бы досмотреть драму до конца.

— Так вот о чем твоя постоянная задумчивость?

— А твоя разве нет? Только не надевай на себя маску праведника. Так ты все-таки спал с ними?

— Хорошо, считай, что я переспал со всеми женщинами, которых только встретил.

— Я знаю, что у тебя их было достаточно.

— Ну и что это меняет? — подозвал я официанта, чтобы рассчитаться за этот порыв чувств.

— Теперь, может, я тоже хочу и именно так, как ты описал.

— Прямо здесь?

— С ума сошел?

— Нет.

— А жаль, похоже, по мне так никто и не сойдет с ума. Разве что эта бедная ваза.

— Почему бедная?

— Ваза без цветов, что женщина без любви — бедна.