Не бойся быть собой

Ринат Валиуллин, 2022

Соображать хорошо на троих, любить на двоих, полагаться на одного, а рассчитывать надо на себя. Уверенность в себе в это неспокойное время – самая необходимая вещь в гардеробе. Хочешь быть уверенным – перестань бояться самого себя. Тонкий юмор каждой из историй, легкость, самоирония добавят яркости, разгрузят психику, поднимут настроение и, наконец, отвесят волшебный пинок для достижения самых смелых идей. Это истории, которые случались с каждым из нас: о крушении надежд, о несправедливости мира, о предательстве. Они о том, как на пути к себе послать подальше чужое мнение и показать неудачам средний палец. Пришло время перестать бегать от себя и научиться принимать все как есть – это лучшее лекарство от иллюзий. Хватит надеяться на будущее. Время надеяться на себя!

Няня

— Тебе чай или кофе?

— Лучше солнца налей.

В комнате пахло супом, Камила сидела в самом эпицентре одиночестве в душегубке быта с телефоном в руке, жадно-рыжее солнце лаяло на нее в окно, будто его кто-то натравил. «Развернуть бы этот газ в профиль, — усмехнулась она, — жаль, что у шарообразных нет профиля, как нет и лица». Она встала и задернула занавески, впустив тень в комнату. Если бы ее спросили в этот момент, о чем она размышляет, вряд ли бы Камила смогла это сформулировать, она думала о своем, для нее это и было медитацией. Мысли — жевательная резинка извилин, а выплюнуть — значило сконцентрироваться. Сейчас ее точкой зрения была муха, которая карабкается по вертикали стекла. «Даже у мух есть крылья», — подумала Камила, когда неожиданно это откровение вспугнул звонок телефона. Это была очередная эсэмэска от мужа, своими тривиальными сообщениями он пытался поддержать настроение Камилы. Так они и общались, что-то мешало их общению, может быть, запах супа, который перебивал аромат романтики.

— Выгляни в окно, вот тебе солнце.

— Да, вижу, спасибо. Вот еще что: я завела черепашек. Я тебе отправляла фото. Правда, милые?

— Так это твои? Когда ты все успеваешь?

— Пока гуляла с Машей.

— Тебе что, тараканов в голове не хватает?

— Не трогай моих тараканов, а то натравлю.

— Хорошо, поговорим тогда о чем-нибудь высоком. Ты серьезно завела черепах?

— Шутка.

— Уф, отлегло. С легким сердцем продолжаю о высоком. Ваши глаза — чудесная книга.

— Вам понравился сюжет или оформление?

— То, что она не из библиотеки.

— Я никогда не знакомлюсь в метро.

— А в интернете?

— Не вижу разницы.

— В смысле?

— Если не понравится, придется выходить раньше времени.

— Так ты можешь его потерять.

— Ты не сахар.

— Я даже не подарок.

— Кто же ты?

— Я твой муж.

— Ты уверен?

— Да, у меня даже есть кольцо.

— Еще есть аргументы?

— Если встретил свою женщину, непременно женись, даже не думай.

— Как же обрести уверенность, что она твоя?

— Для этого и надо жениться.

— И тебе не страшно? Второй раз на те же грабли?

Может, не стоит повторяться?

— Не стоит повторяться, только в одном случае: если речь идет об ошибках.

— Значит, ты уже должен понимать, что такое счастье семейной жизни?

— Входишь в подъезд, в квартиру, в тапочки, на кухню, в тепло, в жену. Если при этом ты не ищешь выхода, значит, ты счастлив.

— А ты, значит, искал.

— Я его нашел.

— Я не хочу быть выходом.

— Ты будешь моим вдохом.

— Скажи еще выдохом. Хорошо, ответь мне на один коварный вопрос. Что такое настоящий мужчина?

— Это когда женщине можно больше ничего не делать. Просто любить.

— Ты думаешь, это просто?

— Я устал думать. Кофе выпьем?

— Кофе? Это все, что ты можешь сделать для своей жены?

* * *

Не все, конечно, это было не все. Я сделал ей предложение, мы поженились, а через год у нас появилась дочь.

Этим утром она разбудила нас, как всегда, в 6.30, как по будильнику. Она что-то весело кричала на своем, держась за бортик детской кроватки.

— Я хочу тебя прямо сейчас, — обняла меня в постели жена.

— Маша, отвернись, — рассмеялся я вслух. — Мама меня хочет.

Жена вяло усмехнулась шутке:

— С этими детьми никакой личной жизни. Знаешь, мне приснилась сегодня, как я качу коляску, а там двойня, две дочери.

— Ты не беременна?

— Испугался?

— Нет.

— А я испугалась. Тут бы с одной справиться. Тебе-то хорошо, сейчас уйдешь на работу, а мне здесь жить. Я уже сто лет никуда не выходила.

— Давай сегодня сходим куда-нибудь.

— Куда?

— Хотя бы в ресторан. Немного отвлечешься.

— С Машей? Нет, это будет не отдых, а мучение. Лучше я дома умру.

— Ну тогда придумай, кому мы оставим нашу дочь.

— Маме? Легче няню нанять, чем с ней договориться.

— Я тебе давно об этом говорил. Ты же меня не слышишь. Сама, все сама.

— Иначе никакой личной жизни. Я уж готова на все. Знал бы ты, как я задолбалась. Я чувствую себя гувернанткой в этом доме, да что там в доме, в этой жизни. Как только родилась Маша, приготовь, накорми, убери, задницу поймой, одежду постирай, погладь.

— Вот-вот, все чувства уходят в белье. Это вместо того, чтобы гладить меня, — усмехнулся я.

— Сейчас кого-нибудь найдем. У нас же много компаний, которые этим занимаются.

— Компаний много, порядочных людей мало. Ребенок же должен как-то привыкнуть к няне.

— Будет привыкать по ходу.

— Вот, нашел.

«Мы подберем вам няню с учетом ваших пожеланий. В нашей команде работают девушки, женщины, педагоги со стажем», — прочел я вслух.

— Дорого?

— Не знаю, цены разнятся, я бы за такие деньги точно не стал сидеть. На, выбери сама, кто тебе понравится, я пока пойду побреюсь.

— Как тебе имя Анастасия? — через пару минут кричала она мне из спальни.

— Отличное, — отвечал я ей из ванной.

— У тебя были Насти?

— Не знаю, нет, точно не было, — снимая станком пену с подбородка соврал я, чтобы не развивать дальше тему прошлых «любовий и любят». Лезвие зацепило кожу и маленькое красное пятно растворилось в пене дней.

— Отзывчивая, добрая, позитивная. С высшим образованием и опытом работы. Как тебе?

— То, что надо.

— Симпатичная, в такую можно и влюбиться.

— Если ты обо мне, то я пас.

— Тогда на вечер вызываю, часа на три. Ты в 15.00 будешь уже дома?

— Да.

— Вот и познакомишься. Скажу маме, чтобы посидела немного с ними, показала, где что лежит, чтобы малышка успела хотя бы немного привыкнуть.

— У малышки крыша не поедет, такая смена поколений.

— Лишь бы у воспитателей не поехала.

Скоро приехала мама. Это стоило большого труда. Тещи и свекрови не спешили становиться бабушками. Камила с трудом договорилась со своей матерью, что она посидит сегодня с Машей до приезда няни.

Я давно заметил, что утром время летит быстрее: его запросто можно проспать, а если ты даже вовремя встанешь, то его катастрофически не хватает. Вечером, другое дело: время растягивается до таких размеров, что никогда не удается пораньше лечь спать.

Мы не выспались и уже сидели пристегнутые к креслам, словно пассажиры утреннего рейса, были готовы к полету. Когда Камила вела машину, я чувствовал себя английским водителем при левостороннем движении, только без руля и педалей. В критические моменты я нажимал на последние, а их не было. За рулем сидела жена и успокаивала меня. Я старался не нервничать по пустякам. Плохой из меня инструктор. Она давно не садилась за руль, я давно не был пассажиром, и это было заметно. Казалось, все замечали это. Вот и светофор подмигнул зеленым глазом.

— Тормози, — шепнул я.

— Может, успеем? — давила на газ Камила.

— Того не стоит.

— Как скажешь, — нажала она на тормоз. Машина встала как вкопанная, но мы еще двигались по инерции внутри нее, пока нас не остановило ремнями безопасности. — Могли бы успеть, — извинилась Камила. На углу застыл постовой, он взял власть в свои руки на этом участке, по которому должна была проехать настоящая власть, с мигалками, с эскортом, именно так она подкармливала всех остальных, кроша им с барского стола пусть маленькую, но власть, по сути, подсаживая всех на нее, на ту, на которой и сами они сидели.

— Теперь ждать, неизвестно сколько.

— Шесть лет.

— Уже меньше.

— А может, и больше.

— Я так на работу опоздаю.

— Работа для того и существует, чтобы опаздывать.

— Послушаем погоду пока, — прибавил я звук радио.

— Она непослушна, — играла словами жена. Это означало, что настроение ее поднялось до нормы. Наконец, власть проскочила, полицай нажал нужную кнопку и смыл всех в одну канализацию. Народ двинулся вслед за имущими.

— Здесь можно правее, высадишь меня на светофоре, — попросил я Камилу.

— Мне страшно… дальше одной.

— Ты должна научиться ездить одна, пусть до первого перекрестка, но одна. Шучу. В любом случае парковаться там будет легче, возле универа.

— Я поняла, главное в жизни — найти свою парковку.

— В смысле?

— Мне уже страшно. Я же совсем не умею сдавать задом.

— Я бы так не сказал.

— Да пошел ты!

— Уже ухожу, — захлопнул я дверь и оставил с трафиком наедине, а сам еще пару остановок стеснялся в метро.

— Несколько теплых слов, пара его поцелуев, одни крепкие объятия, я вооружена до самого вечера, — произнесла Камила как скороговорку, не спуская глаз с красного, поцеловала меня в щеку, не думая, всей ею сущностью уже завладели желтый свет и коробка передач.

В вестибюле метро было по-утреннему людно. Будто небольшая революция, восстание спавших. Они торопились взять в свою власть почту, телеграф и банки. Я тоже потолкался, нехотя, будто для галочки. Эскалатор подбросил меня до платформы. Внизу восставших было еще больше, я оставил за собой в толпе тоннель, который, словно рана на молодой коже, быстро затянулся, зарос людьми, заполнился болтовней. Та, в свою очередь, затянула меня в вагон подлетевшей с гулом электрички. Внутри душновато, пахло людьми. Люди — как горы, они свой климат устанавливают: одни задерживают любые циклоны, и за ними солнечно всегда, другие продуваемы со всех сторон, от таких сквозит одиночеством. Сквозь открытые форточки махал на всех неутомимым веером ветер. Будто за стеклом роза ветров, одна на всю вазу.

— Добивайся поставленных целей, йелец хыннелватсоп ясйавибод, а потом уже покоряй, делай детей, а не поделки, — читал я туда и обратно, покачиваясь в вагоне, на плакате, что висел рядом со схемой метро.

* * *

— Настя? Ты? — увидел я до боли знакомую девушку. Правильные черты лица, нос с горбинкой. Яркие, карие, искрящиеся глаза, волосы шелковые, теплые, густые, будто сумерки летом, растеклись по плечам блестящей на закате рекой. Худые ключицы, которые навечно врезались мне в память. Бесконечные изящные сильные руки, которые держали на руках мою дочь.

— Тимур? — блеснула острой гранью гречка в ее глазах. Она сильнее прижала ребенка к себе, будто ему грозила какая-то опасность.

— Как ты?

— Как видишь.

— А почему няней?

— Мне нравится. Своих же Бог не дал.

— В смысле?

— А вот и Тимур, — получил я вместо ответа поцелуй в щеку от тещи, которая неожиданно вышла из ванной. — Я уже объяснила Насте, где что лежит. Так что ты можешь ехать, вы же с Камилой куда-то там собирались идти погулять. За малышку не беспокойтесь. Я еще здесь побуду немного.

Она оборвала наш диалог и стала ждать, пока я оденусь и выйду.

— Хорошо, тогда до вечера, — посмотрел я на Настю. Няня перевела взгляд на Машу и выдала на автомате: — До вечера. Думаю, до вашего прихода я уложу ее спать.

* * *

Настя лежала в кровати и ждала звонка от Тимура, не зная, как ей уснуть. Врач советовала спать на левом боку, «так плоду будет спокойнее», засунув между коленок подушку. Что-то ее беспокоило. Она старалась не волноваться, только по существу, возможно, Тимур задерживался.

Существо сопело в углу спальни, прикрыв лапами морду. Настя встала, накинула халат, глянула на Джека. Ей хотелось его окликнуть, посмотреть, как вначале вскочат уши, а потом уже выглянут глаза. Но ее волновало совсем другое. Каждый вечер. Она никак не могла себе признаться, что Тимур больше не придет.

Настя промолчала, выскользнула из спальни на кухню, где, не включая света, подошла к окну и глянула в ночь… Многие окна еще не спали. В воскресенье вечером все задумываются о счастье, видимо, сказывается конец недели. Кто-то переваривает субботу, другие не переваривают понедельник. Вопрос счастья по-прежнему открыт, как форточка, в которую можно увидеть звезды, а можно просто курить. Тело хотело спать, а душу все куда-то несло. Она, беспокойная, металась от бокала красного к телефону и обратно, потом начинала искать сигарету, но тут же вспоминала, что бросила… что нет больше с ним никаких отношений. «Но ведь это тело бросило, я-то душа, я же так резко не могу. Как бы я ни была открыта, я не могу всем отвечать взаимностью, у меня ее ровно на одного человека».

Она постоянно просыпалась, услышав во сне звук домофона, затем лифта в ночи и, наконец, громкий, как в микрофон, железный голос ключа, будто шустрая рыбка, помогая себе металлическими плавниками, пробралась из замочной скважины в самое сердце.

Утро застало меня врасплох. Сквозь прохладу неба вышло солнце, словно кто-то достал апельсин из холодильника. Тот был яркий, холодный, осенний. Я зарядила свое утро чаем, мне показалось слишком крепко, разбавила молоком, включив телевизор. Все равно чувствовалось, что чего-то в нем не хватает, какого-то сахарного звонка.

Сделала глоток и посмотрела на экран:

— Меньше всего я хотела, чтобы ты в меня влюбился, — камера взяла крупным планом девушку.

— А я? — таращился на Настю мужчина.

— А ты уже поливаешь мои кактусы и кормишь мою кошку. Мне требуется мужчина, а не тряпка.

«В понедельник он требуется как никогда. Это выходные можно провести и с тряпкой, в понедельник совсем другое дело. А его, мужчины, нет. Может, надо было варить кофе?» — задумчиво черпала ложечкой чай Настя.

* * *

Камила подобрала меня у метро, мы доехали до центра, бросили машину, сами пошли гулять, не имея какой-то определенной цели.

— Ну и как? Ты чувствуешь эту легкость?

— Какую?

— Бесчувственный. Ну как же. Свобода! Не надо толкать коляску, не надо откликаться на чьи-то капризы! Наконец-то можно побыть собой.

— А, ты про это! — все еще крутилась у меня в голове Анастасия. — Ну конечно, — обнял я Камилу.

— Ты как будто не здесь, не со мной. Ау! Проснись! Посмотри на меня, посмотри вокруг. Видишь?

— Да. Что именно?

— Какое красивое здание, что-то я его раньше не замечала, — задрала голову вверх Камила.

— Театр кукол, — проходили мы сквозь толпу людей, что мирно болтали и курили у дверей.

— Тогда понятно, почему не замечала.

— Видимо, первое отделение закончилось, антракт. Может, зайдем?

— Я с детства не люблю кукольные мультфильмы. К тому же у нас нет билетов.

— Надо бороться с детскими комплексами. Пошли, мы всегда так ходили раньше.

— А я не ходила, училась, как проклятая. Хотя не могу сказать, что это было неинтересно.

— Филологическая дева. Ты такая умная! Наверное, хорошо училась?

— Да, на собственных ошибках.

— Ну, так мы идем, — взял я за плечи Камилу и потянул ко входу, который уже потихоньку засасывал зрителей.

— Я не люблю авантюры, — все еще препиралась Камила, хотя ей очень хотелось совершить какое-нибудь крошечное преступление, за которое не посадят, даже не поставят в угол.

— Просто ты не пробовала.

— Верно, вдруг понравится.

— Даже не сомневаюсь. С преступлениями — как с чувствами, они сильнее нас, от этого страшно интересно.

Места были далеко от сцены, когда свет начал садиться, мы перебежали в первый ряд, где я давно уже заприметил пару свободных кресел. Зрители в театре — словно яйца в одной безразмерной бархатной подложке. Яйца в театре вылуплялись дважды, в антракт и по окончании. В этот момент рождалась публика, она начинала щебетать и хлопать крыльями, словно пыталась взлететь.

Главная героиня, как и подобает главной, влюблена безответно. Кукла прекрасно вжилась в роль. Полные эмоций глаза и пронзительно добрый голос. По ее искренней улыбке было видно, что она отчаянно ищет позитива при полном крушении надежд. Она общалась с близким другом, настолько близким, что о сексе не возникало даже и мысли, ему она была готова выложить всю свою жизнь. Потому что тот был женат, а значит, не опасен.

В антракте мы ели мороженое:

— Что нас может объединять? Мы такие разные.

— Главное у нас общее.

— Что именно?

— Закрой глаза, скажу.

— Ну, закрыла.

— Теперь открой рот.

Я положил Камиле за губы полную ложку мороженого.

— Догадалась?

— Мы оба любим шоколадное мороженое, — заулыбалась Камила, растворяя во рту прохладное блаженство.

— Как тебе спектакль?

— Модель идеальной женщины.

— Да. Сильная женщина, глядя на таких, не хочется ставить на себе крест, — смотрела, как тает мороженое, Камила. Потом ложкой подбирала разводы.

— Любить — как это сложно, когда уже обломали.

— После такого быть любимой уже расцениваешь как большую удачу. А влюбиться, как эта девушка, и подавно.

— Знаешь, есть такой психотерапевтический трюк, когда одну привязанность заменяют другой, ну, к примеру, наркоманов подсаживают на чай или йогу. Он так же остается в плену зависимости, но уже другой. Или другого, как в этом спектакле героиня.

— Ну, да. То есть наркотики, алкоголь, табак — это просто способ избавиться от своей независимости? — вытерла салфеткой шоколадные следы с губ Камила.

— Или замужество, тоже своего рода привязанность или начальная стадия зависимости. В общем, привязанность — это такой поводок, который, в лучшем случае, привязан к конуре, в худшем — к столбу.

— Я не говорю о бытовой. Ты не понимаешь, что такое настоящая привязанность. Если раньше я пила из его рук при каждом прикосновении, то теперь бухаю из них и не могу остановиться.

— Значит, у вас уже отношения?

— Несомненно, у нас с тобой отношения. Я пытаюсь строить, а получается только городить.

— Да погоди ты строить отношения, для начала надо разрушить устои.

— Мне не хочется ничего разрушать. Любить хочу, как в последний раз.

— А мне бы хотелось, как в первый.

— Ты понимаешь что-нибудь своим женским сердцем?

— Не-а.

— Я тоже, — посмотрел я на соседку справа, бабушку лет семидесяти, которая впитывала внимательно каждую реплику губкой своих милых морщин. На коленях у нее лежала программка. Я стал изучать скрупулезно бумажку, пытаясь разобрать буквы. Бабуля посмотрела на меня, потом поправила юбку. Я попросил у нее буклет, одним кивком головы:

— Что? — зашипела сконфуженно старушка.

— Вы не так меня поняли, мне бы программку.

— Все я поняла, — улыбнулась мне сама ее мудрость.

Я уткнулся носом в историю спектакля: «История этого кофе началась в интернете. Стоило ему только налить мне на экран свое приятное мужское лицо, как оно тут же меня пленило. Не могу сказать, что он был красавцем, но встретиться сразу захотелось. Кофе варился месяц, а может быть, даже больше. И вот пришло время разлить его по чашкам, то ли для того, чтобы обжечься, то ли для того, чтобы заказать что-нибудь покрепче».

Я промотал глазами в потемках скучный текст пьесы до последнего абзаца: «Она никогда раньше не сталкивалась с такого рода жестокостью: долго всматривалась в его глаза. Там больше не было ничего такого, что могло бы ее любить».

Потом я передал историю Камиле. Она тоже не нашла там ничего нового.

После театра мы прошли еще несколько улиц.

— Ну что, няня там уже, наверное, заждалась. Поедем? — повернул я жену в сторону машины, в сторону дома.

— Да, конечно! — все еще не могла надышаться свободой жена.

Дома — как в кафе. Камила была разговорчива. Чувствовалось, что запах свободы вскружил ей голову не на шутку. Няня уже уложила малышку спать. Камила настояла на том, чтобы Настя выпила с нами кофе. Я заказал столик на троих. Стол был круглый. Если Настя сидела на без пятнадцати девять, то Камила была пунктуальна. Я опаздывал. Все опоздания от неуверенности: глядя на Настю, было понятно, что она уже давно хотела детей, а я безнадежно отстал, между нами был космос. Я был женат на другой планете.