Большое сердце Петербурга

Ринат Валиуллин, 2020

Эта книга станет путеводителем всех влюбленных и одиноких сердец, оказавшихся в Петербурге. «Большое сердце Петербурга» – это маршрут главных героев по самым романтическим местам города, которым пройдет и читатель. Пройдет не только по шумным проспектам, вдоль гранитных набережных, сквозь дворы-колодцы, но и через влюбленность и отчаяние, расставание, радость и боль двух мечтателей. Читатель окунется в атмосферу Петербурга, узнавая не только об исторических и архитектурных ценностях города, но и о пылких романах и тайных свиданиях, случайных встречах самых известных горожан. Где гулял Блок со своей Любовью и где они пили чай с баранками? Где же охотилась на цесаревича балерина Кшесинская? Кому посвятил Шостакович свою первую симфонию и почему канал Грибоедова называли в народе Набережной влюбленных?.. «Большое сердце Петербурга» даст возможность читателю почувствовать ритм города, его пульс, вкус. Ваше сердце навсегда останется с Питером.

Нева

Просто посмотри в небо, где плывут облака. Попробуй плыть вместе с ними. Неважно — куда, просто плыть. Не бойся, ты не утонешь, доверься небу. Невозможно утонуть, когда умеешь плавать.

Мы сели на кораблик, и под рокот мотора Анна рассказала мне всю биографию Невы:

— Река Нева берет начало из озера Ладога, самого большого озера в Европе, и впадает в Финский залив — часть Балтийского моря. Длина реки — семьдесят четыре километра, средняя глубина — восемь-десять метров. Нева переносит огромный объем воды — в среднем две тысячи пятьсот кубических метров в секунду, а скорость течения в черте города — примерно три-четыре километра в час. Нева — очень молодая река. Археологи находят на берегах Невы следы стоянок первобытных людей.

— Люди первобытные, а река молодая. Факт бессмертия налицо.

— Ты уже был на «Алых парусах»?

— Не был еще, но очень хочу.

— Тогда ты бы понял, что люди мало в чем изменились. Я про поведение.

— Не будь такой строгой к современникам. Отличие в том, что у первобытных на первом месте быт, — улыбнулся я.

— Примерно с седьмого-восьмого века нашей эры здесь стали жить финно-угорские и славянские племена. Они занимались охотой и рыболовством, но главное — торговлей. По Балтике, через Неву и вверх, по озеру Ладога, шел один из главных торговых путей Средневековья. Именно здесь, на северо-западе нынешней огромной территории страны, в восьмых-девятых веках зародилась российская государственность.

— Значит, здесь жили наши предки?

— Да, но «окно в Европу» прорубили значительно позже, и Петр основал город отнюдь не на пустой земле, а поставил столицу на весьма доходном, бойком и населенном месте шведского города Ниен.

— После слова «прорубили» почему-то окном в Европу представилась прорубь.

— Есть доля правды. Вода в Неве студеная.

— А летом в Неве купаться можно?

— Можно, вода чистая, но холодная — в среднем семнадцать-двадцать градусов.

— Ты уверена, что чистая? — вглядывался я в темно-изумрудную толщу воды.

— Конечно. За чистотой следят раки.

— Раки? Тоже на службе? Как и кошки? Я смотрю, в Питере и животным приходится работать, чтобы прокормить семью.

Анна залилась своим теплым смехом.

— Раки — это лучшие биодетекторы. Эти животные реагируют на малейшие изменения в составе воды: специальный датчик, закрепленный на панцире, фиксирует стресс у рака в случае загрязнения воды. Раки работают посменно: три дня на дежурстве, шесть — отдыхают.

— Я прямо представил эту службу, как рак говорит своей рачихе и рачатам: «Ладно, я на дежурство. Вести себя прилично, а то будете, как я, вкалывать всю жизнь».

— Не всю жизнь, только год, потом раку дают отпуск, чтобы отоспаться. Проезжаем Благовещенский мост, — неожиданно накрыла нас тень. — Это первый постоянный мост через Неву, он открылся в тысяча восемьсот пятидесятом году году. Прежде с одного берега Невы на другой зимой переправлялись по льду, а на лето наводили временные, наплавные мосты. В ряд поперек течения выстраивали барки, на них клали проезжую часть. Несколько недель в году: весной, во время ледохода, и осенью, когда река начинает замерзать, сообщения между разными частями города почти не было. Уже в восемнадцатом веке было ясно, что постоянный мост необходим, но сильное течение реки, полноводность и подвижные грунты на дне сильно осложняли строительство. В тысяча восемьсот сорок втором году инженер Станислав Кербедз предложил проект с использованием самых новых на тот момент технологий. Правительство выделило средства, и начались работы. В дно вбили деревянные сваи, на них возвели каменные устои, семь неразводных пролетов перекрыли арки из чугуна. Восьмой пролет, ближайший к правому берегу, был разводным. Два его крыла поворачивались в горизонтальной плоскости, чтобы пропускать большие суда. Огромная металлическая конструкция производила на современников неизгладимое впечатление. Мост называли драгоценным ожерельем красавицы Невы. Поражала и стоимость проекта: с тех пор в Петербурге принято выражение «дорого, как чугунный мост». Благовещенский мост служит символической границей между Невой и Финским заливом, здесь встречаются «причина и следствие» Санкт-Петербурга.

— Красиво!

— Ты про панораму?

— Я про слова.

— Спасибо. Это несравнимо.

— Ну почему? Если вид — причина, то экскурсия — следствие.

— Значит, туристы под следствием? — улыбнулась Анна.

— Под впечатлением, в крайнем случае подшофе.

— Слева от моста раскинулся парадный, имперский центр: ровным строем стоят бывшие особняки знати и богатых купцов на Английской набережной, золотой громадой высится купол Исаакиевского собора, пронзает небо шпиль Адмиралтейства, в глубине, у Дворцового моста, изумрудом сияет Зимний дворец. А по другую сторону, за мостом — территория грузового порта и огромные заводы, где строят и ремонтируют корабли.

Ощущение торжественной гармонии городского пейзажа создает совершенно равнинный рельф, обширные водные пространства и особый высотный регламент.

— Так вот, значит, в чем волшебство! — воскликнул я. — Вот отчего так красиво.

— Именно. В центре города с восемнадцатого века запрещено строить здания выше Зимнего дворца, исключением могут быть купола, колокольни и башенки. Справа здание Академии Художеств, гнездо русского искусства, — одно из главных украшений набережной Васильевского острова. Песочно-розовые стены, мощные светлые колонны и монументальный купол, увенчанный бронзовой скульптурой богини Минервы — покровительницы искусств и ремесел, производят впечатление спокойного величия и гармонии. Его начали строить в тысяча семьсот шестьдесят четвертом году по указанию императрицы Екатерины Второй, чтобы разместить здесь училище, как тогда говорили — «трех знатнейших художеств» — живописи, скульптуры и архитектуры. Мысль о том, что России необходимы собственные мастера во всех областях искусства, появилась еще при Петре Первом, но только в правление его дочери Елизаветы Петровны была создана полноценная система профессионального художественного образования. Ее главным создателем стал Иван Шувалов — фаворит императрицы. В первые годы ученики, которых набрали из талантливых мальчиков восьми-десяти лет, жили и занимались в доме Шувалова, а жалованье преподавателям и материалы меценат оплачивал из собственного кармана.

— Хотел бы я быть тем талантливым мальчиком.

— Можно подумать, ты не талантлив.

— И не мальчик.

— Все лентяи говорят, что у них нет таланта. Без таланта в мире нельзя. Пропадешь. Город съест, станешь серым, как мрамор.

— Твои стихи?

— Да, мои стихи.

— Вот это талант, я понимаю.

— Строительство огромного здания для училища началось при следующей императрице — Екатерине Второй. Скульптура богини мудрости и покровительницы искусств напоминает об одном из льстивых титулов государыни — Северная Минерва. Здание занимает огромный, почти квадратный участок, а посредине его устроен круглый внутренний двор. Высокие окна первого и второго этажей освещали классы и мастерские, а на третьем этаже жили ученики. Воспитанниками и профессорами Академии Художеств были самые знаменитые мастера русского искусства: Брюллов, Репин, Крамской, Серов, Айвазовский, Куинджи, Шишкин и многие другие. У Академии есть даже свой призрак. Дух первого ректора Академии Художеств Александра Филипповича Кокоринова, который повесился на чердаке Академии.

— Карточный долг или несчастная любовь?

— Да, любовь к искусству. Дело в том, что Екатерина приостановила финансирование строительства Академии. С тех пор по Петербургу гуляет легенда о призраке первого ректора, который время от времени корит нерадивых студентов Академии.

— В каждом уважающем себя замке должно быть привидение.

— Это точно, в Михайловском замке тоже живет свой призрак, я, правда, не видела, но слухи ходят.

— Ты про Инженерный?

— Ага.

— Надо будет проверить. Кстати, почему его называют Инженерным?

— В свое время там располагалось Инженерное училище. А привидение также воспитывало двоечников.

— Можно подумать, призраков брали на работу по воспитанию трудных детей.

— Ну в Инженерном-то привидение давно на пенсии, студентов нет, сейчас там одни туристы.

— Видимо, на пенсии подрабатывает, у призраков, наверное, и пенсия призрачная, — рассмеялся я.

— Если бы только у призраков, — вздохнула Анна, не отрывая взгляда от Академии.

— А здание действительно похоже на замок. За ним находится знаменитая Мозаичная мастерская, — вдруг просияло словно янтарное стекло лицо Анны. — Это легендарное место: здесь с середины девятнадцатого века и по сей день создается волшебное стекло. По сути — это кухня, где варят матовое стекло, варят по различным рецептам. Потом застывшую массу рубят на кусочки, из которых собирают узор. Необходимость в мозаике возникла в девятнадцатом столетии, когда началось строительство Исаакиевского собора. Для того чтобы украсить главный храм империи картинами из цветного стекла, несколько студентов Академии Художеств были отправлены в Италию постигать тонкости ремесла. А в Петербурге было основано производство смальты, которая вскоре становится лучшей в Европе. Одним из первых мозаичистов был Никита Фролов. Его сын Александр пошел по стопам отца, а внук Владимир Фролов стал, наверное, самым известным мастером мозаики не только в России, но и в мире. Самая большая работа Фроловых — легендарный храм-памятник Спас-на-Крови в Петербурге, где мозаики покрывают семь тысяч квадратных метров стен, сводов и куполов. В тысяча девятьсот сорок первом году Владимир Фролов собирает мозаику для Московского метрополитена — огромные панно с изображениями счастливой советской жизни создаются в ледяной стуже Блокады. Погибая от истощения, художник, завершил заказ. Драгоценные панно ушли по Дороге жизни, через Ладогу. А Владимир Фролов скончался через несколько дней от голода.

— Грустная история.

— Да.

Анна замолчала. Обняв ее, я продолжал смотреть на воду. Нева сверкала мозаикой в лучах уходящего солнца, постоянно меняя стекляшки, будто сомневаясь, какую смальту подобрать, чтобы было еще красивее.

— Смотри на воду, так быстрее уходит грусть.

— Я смотрю, — Анна улыбнулась. Скоро катер причалил к Университетской набережной.

— Как тебе наш Университет? — Мы прошли мимо здания Двенадцати коллегий.

— Пока не принимает, — усмехнулся я и вспомнил, как недавно сидел на этой набережной после объявления оценок за сочинение.

— Просто боится передозировки.

— Ладно, я тоже буду растягивать удовольствие. Попробую в следующем году. Теперь это мой гештальт.

— Кстати, здание Двенадцати коллегий должно было тянуться вдоль набережной, но Меншиков, который уже задумал поставить здесь свою резиденцию, посчитал, что в таком случае его дворец не влезет на набережную, и велел строить коллегию перпендикулярно.

— Находчивый был мин херц.