Три цветка и две ели. Первый том

Рина Оре, 2019

Вторая книга из цикла «Меридея. Хроники Конца Света» непосредственно продолжает первую книгу – «Гибель Лодэтского Дьявола». Теперь действие романа переносится в «Самое северное королевство», в маленький город, где нравы строже, предрассудки дремучи, а жизнь на первый взгляд скучна… Содержит нецензурную брань.

Глава IV

Званый обед

Завтракали аристократы в Лодэнии лишь единожды, в своих покоях, зато перекусывали несколько раз за день, в гостиных или садах. Вечерняя трапеза в замке Рюдгксгафц начиналась с посещения Большой гостиной, в какой хозяева дома и их гости встречались, собираясь там все вместе в течение двух триад часа. Там общались, играли в настольные игры или музицировали, там закусывали и пили легкие вина. Перед обедом в гостиной, как священный ритуал, происходила церемония омовение рук, в завершение читалась молитва. На обед шли торжественно, парами, и первым шествовал хозяин дома вместе со своей супругой или спутницей. Если мужчина вел женщину, держа ее за правое плечо повыше локтя, то все понимали — это его жена, если за левое плечо — невеста. В иных случаях мужчина и женщина просто ступали рядом.

Муж и жена в Лодэнии вкушали из одной большой тарелки и испивали из одной чаши. Век назад, до прихода в Лодэнию меридианской веры, паре достаточно было прилюдно поесть как супружеской чете — и их считали семьей. Кушаньями за столом заведовала женщина — та, кто их приготовила: повариха разделывала тушки, раздавала мясные куски, начиная с хозяина дома, а себя обслуживала последней. Угощения на тарелку (общую или своего спутника) тоже клала женщина — заботилась о мужчине. Но чашу всегда наполнял мужчина, а пили чаще всего лодэтчане именно из чаш, в каких вмещалось вод на две чашки. В начале многолюдного, праздничного застолья мужчины пили из кубкового кратера, передавая его по кругу.

По традиции, и знать, и слуги кушали за одним столом или в одной зале, но скатертью покрывали либо часть стола, либо стол для значимых персон. Получить место за столом со скатертью считалось превеликой привилегией. Столовые прислужники кушали вместе со всеми — только часто вставали из-за стола. В кухне Рюдгксгафца трудились как мужчины, так и женщины, но появление мужчин-поваров, а также домашних прислужников стало веянием новых времен — то есть в Лодэнии мужчины «лезли» в кухаря, портные, няньки, прачки… Впрочем, дальше столиц это не распространилось, и «в глуши» мужчины по-прежнему охотились, охраняли, занимались лошадьми или тяжелым ремеслом, женщины же выполняли домашние работы.

На хозяине дома и хозяйке лежала забота о гостях — за столом они должны были поглядывать: все ли веселятся, все ли довольны. Они же отводили гостей группами в уборные — мужчины и женщины всегда шли в разных направлениях.

Вечерний прием пищи в богатых домах затягивался аж до часа Любви, ведь покушать и выпить лодэтчане очень любили. В час Воздержания в Рюдгксгафце танцевали, снова собирались в гостиных, гуляли по парку, затем те, кто желали, возвращались в обеденную залу и продолжали застолье уже без каких либо церемоний. Объяснялось такая привычка холодными зимами — в теплой обеденной зале было куда как приятнее проводить время, чем в холодных спальнях. Омовениям простой люд в Лодэнии предпочитал бани без купален и парилен — просто небольшое помещение с печкой; в таких банях тоже коротали зимние вечера. Кстати, если в доме были мужские покои, то жена туда не наведывалась, ведь там наверняка спали приятели ее супруга: и в гости лодэтчане ходить любили, темнело зимой рано да распрощаться пьяным друзьям было непросто (иногда прощались до зари, то спускаясь до ворот, то возвращаясь за стол).

________________

Перед обедом Рагнер покинул Маргариту, а она позвала Ингё и попросила помочь ей вплести жемчужные нити. Всего минут за двенадцать золотистые волосы оказались уложенными лучами ниже макушки, будто плоская ракушка, да словно посыпаны каплями росы. После чего воодушевленная Маргарита добавила на лоб кулон с черным морионом, а затем и платье переодела — выбрала более нарядное — из атласа ярко-изумрудного цвета, со шлейфом и, конечно, с черной каймой на подоле.

— Ингё, большое спасибо, — в конце поблагодарила Маргарита прислужницу. — Ты не перестаешь меня удивлять. А откуда ты знаешь меридианский?

— Мне повезло, Ваша Милость, — бесцветным голосом проговорила рыжеволосая прислужница, — герцог Хамтвир по прошению моей, ныне покойной, матушки, вдовы, оплатил для меня монастырскую школу.

Маргарита почувствовала странную неловкость, словно она лезла в чужое белье, но спросила:

— Ингё, а какой он, герцог Хамтвир? Что о нем можешь сказать?

— То, что с ним лучше не иметь дел, — таким же голосом без эмоций ответила рыжая красавица. — Даже руку с его рукой соединять крестом никогда не стоит. Лишь кажется, что он свою разжимает.

Далее Ингё уклонялась от разговоров о Хамтвирах, да и времени для бесед не осталось: опоздав на триаду часа, Маргарита, великолепно причесанная, яркая и сияющая в своем атласном платье, появилась в Большой гостиной перед королевой Маргрэтой. Старуха, глядя на изумрудный шлейф с черной каймой, сделала вывод, что девчонка отнюдь не проста, и отсекла мысль о том, что перед ней наивная дурочка, — значит: стрекоза-хищница, третьего не дано. Оставалось понять, какая это стрекоза. Может, просто зеленая муха-мясоедка?

Ничего не подозревающая «стрекоза» ей улыбнулась, почтительно поклонилась и прошла к подруге, Марлене, присела к ней и Магнусу на скамью. По соседству, за столиком, принц и ее падчерица играли в «лису и гусей»: Енриити быстро истребляла лисой-фишечкой «гусиную» гущу Эккварта. Диана Монаро читала книгу. И Мирана, сидя на табурете, читала роман, но вслух, для королевы — та, особняком расположилась на другой скамье, спиной к окнам.

Эти узкие витражные окна выходили на тихую набережную Айрюснс. Стены и потолок Большой гостиной художник одел в уютные, терракотовые и кремовые фрески, то есть в роспись, дробившую стены лоскутами-панелями, кантами, простоватым орнаментом. Травянисто-зеленые портьеры добавляли летней свежести, тканые шпалеры живописали сцены охоты, на полу лоснилась поливная золотисто-зеленоватая плитка. Еще не стемнело. Маргарита уж давно отменила странную особенность севера — здесь летом вечер был чрезвычайно долог, рассвет же мог настать в третьем часу ночи. Рагнер обещал, что на следующий год она вообще увидит в Ларгосе чудо — ночью будет светло, как днем, однако Конец Света не случится.

В Большой гостиной закуски брали с двух буфетных столов у стен, там же прислужники разливали напитки. Три скамьи, на значительном удалении друг от друга, встали буквой «П». Кроме того, можно было занять табуреты с разноцветными подушками на сиденьях.

— Мы нашли дом, что нам понравился, — рассказывала Маргарите Марлена. — Там есть два дворика и — не поверишь: храм Благодарения рядом! Правда, весьма маленький и простой. Это в Солнечном городе, в Мягком крае Малого Лабиринта, близ Нового Вала.

— Так себе округ, — отозвался Эккварт. — Там есть добротные дома, но порт крайне близко.

— Ну и что, что порт… — пожала плечами Марлена. — Я в портовом городке выросла. Меня возчиками и моряками не испугать.

Появился незнакомый для орензчан гость — белокурый красавец Эгонн Гельдор. Рагнер отсутствовал в гостиной, и представлять себя граф не стал, даже не кивнул головой Эккварту — поставил свой табурет у скамьи королевы и сел так, чтобы видеть Мирану.

Спустя минут девять в гостиную шумно ввалились Рагнер, Аргус и Лорко. А у Маргариты заболели глаза — камзол Лорко был зеленее зеленой зелени! Эгонн Гельдор презрительно хмыкнул и брезгливо скривил лицо, хотя Аргус, напротив, оделся со вкусом — приятный лицом, широкоплечий и с властным взором темных глаз, он выглядел как небогатый аристократ. Лорко, низкорослый, рыжеватый и со ртом как у шута, рядом с ним и с черной фигурой Рагнера смотрелся особенно несуразно в своем крикливом облачении. При всем том Лорко нимало не смущался. В мутных, каре-зеленых глазах плясали искры. Маргарита поняла, что он сильно нетрезв, впрочем, как и двое других из их веселой троицы.

— Бабуля, это мои братья, Аргус Нандиг и Иринг Мавборог, — громко представил их Рагнер. — Аргус — мой единокровный побратим. И дня не хватит, чтоб перечислить всех его заслуг. А Иринг умудрился самого принца Баро пленить. Да вот такусеньким ножичком. Словом, удачливее сего мужа мир еще не знал.

Лорко подмигнул Миране.

— Красы падобнай мир яща не знал — ее я увидал, с тях пор ни есть, ни пить не стал! Я погибал…

— Врет он, — жестко оборвал его Рагнер. — Через миг уж налопается! К моей Миране, моей дочке по сердцу, ни на шаг, Лорко!

— Эээ, — пьяно протянул тот. — Да я ж не ей… А вааам, Ваш Величество, — выдал Лорко и галантно поклонился, припадая на колено перед белой королевой Маргрэтой. Старуха весело хохотнула.

— Он мне нравится, — изрекла она. — Быть вам сегодня моим застольным мужем!

— Ээ, — ошалел Лорко, но тут же нашелся. — Да я, да с вами, да под венец хоть щас! — заявил он. — Каковскай дурак откажется?!

— Лорко! — возмутился Рагнер. — К моей бабуле — ни на шаг!

— А вот и на шаг! — заметно повеселела та. — Право, я желаю продолжить общение и за обедом с этим смельчаком. Самого Баройского Льва, говорите, одолел? Да такусеньким ножичком? Мне нужно всё узнать!

Рагнер что-то недовольно промычал, пока Лорко еще раз кланялся, а потом показал на Эгонна Гельдора.

— Да, тут еще пустое место в золотом камзоле сидит. Его заслуги в том, что он брат королевы Хлодии.

Эгонн возмущенно поднялся на ноги.

— Тем не менее, герцог Раннор, я ваша семья, нравится вам это или нет, и вы себя оскорбили тоже.

Рагнер огляделся…

— Пискнуло вроде что-то… — нахмурился он. — А не, почудилось. Вроде как пустой золотой камзол моей семьей назвался… Друзья, — обнял он Аргуса и Лорко за плечи, — пошлите-ка пока к тем дамам и Эккварту!

Веселая троица ушла, а Эгонн Гельдор молча сел на табурет. На его щеках проступили красные нервные пятна.

— Простите его, пожалуйста, — с жалостью в голосе тихо сказала Мирана. — Он просто выпил много…

— Мирана! — прикрикнула на нее королева. — Графа Гельдора я пригласила, а не ты. Роман читай лучше! А ты, Эгонн, вроде с Зимрондом дружишь… а Рагнеру до сих пор ответить ничем не можешь, как сопля!

Меж тем, у другой скамьи, Лорко, присев на табурет, посмотрел на игровой столик, точнее, на Енриити, и махнул ей рукой.

— Э, дча цкучашь, быкоглазая, — заговорил он на орензском. — Придчаливай сюды!

У Дианы Монаро и у Енриити широко распахнулись глаза. В следующее мгновение девушка встала, и направилась к Лорко. Тот довольно улыбался, но услышал:

— Я тебе не быкоглазая! Я баронесса Нолаонт! Ее Милость! А ты на себя лучше посмотри. Вырядился — шут шутом! Глаза мои аж слезятся — вот, небось, и покраснели, как у быка! Рот твой — как у дурака! А ты и есть дурак! Еще и рыжий! Мелкий, рыжий, дурак!

— Да дча я сказал-то, а? — обиделся Лорко. — Дажа похвалял ее глазья, а она…

— Дева Енриити, — вздохнул Рагнер, с укором глядя на Лорко. — Иринг Мавборог хотел сказать «волоокие»! Что у вас красивые, волоокие глаза!

— И всё равно… Шут шутом!

— Тъи! А тъы!.. Баранассыня!

— Аааах!

— Довольно! — встал Рагнер. — Дева Енриити, он вас обозвал — вы его трижды дураком обозвали, — ничья, и славно! А глаза у вас — волоокие! Не надо ругаться, крайне прошу. С утра уже ругаюсь… хоть час хочу передохнуть!

Тут прибыли Хамтвиры. Старик Хильдебрант вел, опираясь на трость, свою тучную жену, Валору. Когда-то Рагнер описал ее Маргарите как лесную кабаниху — и впрямь из-за маленьких глазок, потерявшихся в пухлых щеках, и надменной верхней губы, она на нее походила. Позади деда и бабушки, будто не шел, а махал длинными ногами граф Брант Хамтвир, старший брат Хильде. Он был темноволос и кареглаз, худощав и очень высокого роста, просто очень — пожалуй, только Ольвор не проиграл бы ему: даже Рагнер был ниже Бранта Хамтвира на целую голову. У самого же Бранта голова вышла маленькой, личико (именно личико) смотрелось детским и глуповатым, руки казались длинными жердями, ступни — гигантскими. Этот молодой мужчина, едва достигший восемнадцати лет, служил королевским оруженосцем у посадника Ксгафё (коменданта крепости), всё время проводил не на балах, а в боевых тренировках. Звезды щедро одарили его воинскими талантами, напрочь обделив изяществом и обаянием, тем не менее он с угрюмым упорством (ведь рыцари должны!) слагал каждый день по стихотворению и без слуха-голоса фальшиво исполнял на лютне по одной оде.

Брант Хамтвир, граф королевских кровей, оказался столь же заносчив, как и Эгонн Гельдор. С высоты своего роста он надменно глянул на дальнюю скамью — и более ничего, зато герцог Хильдебрант Хамтвир вежливо кивнул головой и даже улыбнулся гостям герцога Раннора и Эккварту, но старой королеве он не сказал ни слова, не кланялся, не кивал и тем более не улыбался. Заняв свободную скамью, напротив королевы Орзении, Хильдебрант Хамтвир и его жена вели себя так, словно ее не существовало — королева отвечала тем же. Вскоре к родне спустилась Хильде, и с ней пришла мона Фрабвик. Перед церемонией омовением рук появилась Соолма с Айадой (собака всегда обедала, возлежа на полу возле Рагнера).

За спиной Маргариты, параллельно скамье, стоял длинный стол с пятью чашами, великими и не очень: с мыльной водой, с обычной, с «белой», от какой исчезали чернильные пятна, опять с обычной. Последний кратер наполняли ароматной водой. Господа парами следовали к столу, по очереди опускали в воды руки, (мужчины и женщины делали это с разных сторон стола), после, вытерев руки салфетками, в ожидании других читали про себя молитву (сложив пальцы домиком, перекрестив мизинцы и «уронив лицо в руки» — поднеся большие пальцы к подбородку, а указательные ко лбу). Таким образом, хозяин и хозяйка дома молились дольше других. Более Маргарита не замечала, чтобы лодэтчане молились где-то еще, за исключением часовни, посещаемой в полуденный час Веры. Далее, после церемонии омовения рук, проходили в обеденную; там прислужники помогали рассаживаться гостям.

В замке Рюдгксгафц обеденная была просторна, будто парадная зала. Вдали ее, на подиуме, как и в замке Альдриана Лиисемского, находился стол для знати — в открытом шатре о пяти куполах (шатре вождя). Только стол здесь был не прямым, а в виде раскоряченной буквы «П». Скамью во главе стола, похожую на трон для двоих, занимали хозяин и хозяйка дома, туда же могли усадить малолетних наследников.

До подиума, ближе к окнам, протянулся огроменный дубовый стол — в обычные дни за ним обедали прислужники, а на многолюдных пиршествах и гости тоже за ним кушали, даже аристократы. Свободное пространство залы отводилось под танцы, до того центр занимал буфетный стол, ломящийся от яств, откуда прислужники приносили угощение гостям и у какого наполняли кувшины. На стене, противоположной окнам, выдавались вперед два балкона для музыкантов. Ради сегодняшнего званого обеда Рагнер нанял арфистов.

Обеденная являлась самой роскошной залой в замках лодэтчан, гигантский дубовый стол и буфетный стол — ее неизменными атрибутами. В Рюдгксгафце обеденная, будто парадная зала короля, хвасталась полуколоннами из малахита, резным потолком с позолотой, подвесными свечными светильниками причудливых форм; зала казалась бело-красно-зеленой; пол ее был, как шахматная клетка, повернутая диагонально. В глаза сразу бросался неимоверных размеров камин, черный и зловещий: на нем, как и на фасаде дворца, пригрелись крылатые демоны, химеры и горгульи; черное знамя Рагнера, с белым морским змеем и веселой рожицей Смерти, достойно «красовалось» над очагом в достойной себя компании. Были в этой зале и два буфета, демонстрировавшие расписную и золоченую посуду; после часа Трезвения туда переносили с буфетного стола оставшиеся яства и кувшины. В тот же вечерний час дорогая посуда пропадала где-то в замке под надзором Линдспа Вохнесога, амфоры с вином прятались в погребе, но пивной бочонок не убирали до тех пор, пока его не опустошали или пока все не расходились из обеденной залы в начале часа Любви. Напольные мелодичные часы с красочным циферблатом помогали не нарушать распорядка времени. Их колокольчики звенели единожды, зато каждый час.

Местные мясные угощения мало чем удивляли орензчан, в отличие от рыбных. Иногда появлялись блюда не очень привлекательные на вид и странные на вкус, но лодэтчане облизывались и с удовольствием их вкушали. Ягодное вино пили столь же охотно, как вино из винограда, а также пиво — здесь веселый хлеб отнюдь не считался хлебом бедных, зато крепкое куренное вино аристократы Лодэнии в обществе пристойных дам не употребляли.

Сегодня, соблюдая приличия, Рагнер прошествовал за стол с супругой, а Аргуса попросил сопровождать Маргариту. С Енриити рядом шел принц Эккварт, довольный Лорко — с королевой Маргрэтой, не менее довольный и повеселевший Эгонн Гельдор пригласил засмущавшуюся Мирану. Брант Хамтвир ступал своими ножищами в обеденную залу без пары.

Аргус и Маргарита заняли стулья под сенью шатра, за тем столом, что был по правую руку Рагнера. Самое почетное место, конечно, досталось королеве, далее расположился ее «застольный муж», после него — принц Эккварта и Енриити, причем «быкоглазая прелестница» сперва оказалась рядом с Лорко, и тот ей по-дьявольски злорадно улыбнулся. Эккварт спас положение, пересев к нему, а Енриити переместив к мачехе, то есть к Маргарите. За Аргусом сидели Соолма, Диана Монаро и Линдсп. За левым от Хильде столом, за Хамтвирами, расположились Эгонн, Мирана, Магнус, Марлена и Пенера Фрабвик.

Лодэтчане пили из чаш, для орензчан поставили привычные для них бокалы, чему прислужники за большим дубовым столом непритворно дивились. Но сильнее прочих чужеземцев, уже второй вечер подряд, прислугу изумляла и пугала ангелоподобная Марлена, ведь кушала она при помощи двузубой вилки. Даже Мирана порой с ужасом поглядывала, как скромная, культурная, очаровательная Марлена подносит ко рту орудие Дьявола.

— Это причуды бронтаянцев, мона Вохнесог, — пояснил ей на лодэтском языке Эгонн, не ожидая, что «варвары-южане» его поймут. — В их медвежьем королевстве все блюда водянистые и разваренные настолько, что соскальзывают с ножа. Капуста — их любимейшая закуска… Не медведь должен быть их знаком, а заяц — трусливый и быстро убегающий.

Валора Хамтвир наградила его разъяренным взглядом, но ее опередил Магнус.

— Прошу меня извинить, Ваше Сиятельство, что вторгаюсь в беседу, — заговорил он по-лодэтски, — но не могу не заметить, что в Меридее храбрость бронтаянцев вошла в легенды. Разве Бронтая не побеждала в недавней войне, несмотря на то, что лодэтчанам помогала даже сверхдержава Санделия? А принижать отвагу достойного противника после победы над ним — стыд да глупость, — всё равно что принижать собственную доблесть.

— Ты кто таков? — разозлился Эгонн.

— Господин Магнус Махнгафасс, — улыбнулся ему тот. — Я родился на острове Утта, а моя супруга из Бронтаи.

Конец ознакомительного фрагмента.