Из тени вышла тьма

Рина Гиппиус, 2023

Темными-претемными ночами страшный-престрашный маньяк творит гнусные-прегнусные дела.При чём здесь я? Это и предстоит мне выяснить в компании столичного следователя по важным-преважным делам.

Глава 2

Учебник лежал на столе. И открывать я его не решалась.

Думала ли я, что отправляясь в самую глубь страны, как можно дальше от столицы, что мне понадобится учебник по судебной медицине?

Не думала, но учебник положила в свой чемодан, в котором привезла все самое необходимое.

Наконец, открыла книгу и придвинула ее ближе к светильнику. Словно не своими пальцами подцепила сначала одну страницу, заглянула краем глаза, потом другую.

Дальше вдруг нашелся листок и карандаш, который приходилось слюнявить. Листок за пару минут оказался мелко исписан кривыми буквами — я отвыкла писать. Всего лишь два письма в месяц матери и брату, да изредка рецепты для пациентов. Рецепты, понятное дело, незаверенные — скорее просто рекомендации. И почерк, соответственно, сделался у меня самым что ни на есть медицинским. Разобрать что к чему — та еще задачка.

Глядя на расплывчатые тени на стене, я продолжала размышлять. Что там с этим трупом? Как, отчего? Зачем этот сыскарь сюда явился? Дунул в почти потухшее пламя моей мечты. Разворошил угольки тлеющей надежды. И полетели искры воспоминаний…

Пустое.

Лучше пойду Мырьку подою. И без того сегодня припозднилась.

Зачем только завела ее? Молоко я не пила — отдавала соседке, у которой было двое маленьких детей. Шерсть с этой козы ни на что не годилась. Да и не стала бы я прясть, будь иначе. Козлят я также раздавала всем желающим бесплатно.

Лучше бы кошку завела, а не это исчадие со скверным характером. В хозяйку, наверно…

Исчадие встретило меня недовольным «ме-э», дрыганьем ногами — паршивка сбила ведерко, и попыткой боднуть.

— Еще одна выходка и отдам тебя на живодерню.

Наверное, произнесла я угрозу достаточно серьезно — Мырька присмирела, только косилась на меня злым блестящим глазом. Зато молока сегодня дала больше, чем обычно. Может, попросить соседку научить сыр делать?

Чем еще заниматься недоучке?

На утро разбудил бодрый стук в окно.

Я закуталась в шаль и открыла створку.

Не по-утреннему веселый мальчишка, чьего имени я не знала, но частенько видела, задрал голову, ослепляюще улыбнулся и выпалил:

— Вас в управу зовут!

— Столичный хмы… Столичный, в общем?

— Он самый, — закивал так, что чуть шапка не слетела. — Это ж вы вчера трупака нашли в Лысом яру?

— Что, уже болтают?

— Ага, — улыбнулось это чудо, сверкнув дыркой между зубов.

Как быстро тут расходятся новости. И это при том, что здесь цедами обычно не пользовались. Оно и понятно — дорого же. Посему, как здесь так стремительно разлетались вести, было мне неведомо. А уж как причудливо одни сведения вдруг превращались в другие…

— Ладно, иди. Скоро буду, — произнесла я и бросила мальчишке яблоко.

Он его поймал, но покосился с подозрением.

— Еще никого не отравила, — заверила я.

— Да я думал ни у кого уже не осталось, — шмыгнул носом мальчишка.

Не говорить же, что маменька меня снарядила не одним бытовым амулетом.

Меня ждали. Действительно ждали. Целое собрание: примар с заместителем, главный полицейский со своим заместителем и сыскарь. С помощником.

Падуану сидел во главе стола. Вид недовольный и слегка помятый. Неужто работал, не смыкая глаз? Впрочем, эта легкая небрежность наконец-то добавила чуточку человечности в его образ.

А я торопилась. И впрямь торопилась. Только вот пока собиралась, поняла — единственная парадная юбка грязная, а в не парадной — несолидно идти. Пошла в штанах. И пусть кто увидит, ха. Пока этот столичный тут, до меня никому не будет дела. Мою персону, даже если и будут обсуждать, то так, вскользь.

В общем, по взгляду сыскаря поняла — заждались.

— Стало быть, явились, — улыбнулся Падуану.

От его улыбки будто холодные тиски сжали желудок.

— Мне можно присесть? — я кивнула на свободный стул.

— Присаживайтесь, — елейно протянул Ефрен. — Вы же не наказаны.

И то верно.

Но сначала нужно было снять верхнюю одежду. Все мужчины дружно округлили глаза, когда я скинула пальто. И нечего так пялиться — вязаная кофта длинная, все что нужно, прикрывает.

Равнодушным остался лишь Падуану. Впрочем, уголок его рта как-то подозрительно дернулся. Небось решил, что на сегодня хватит с него улыбок.

— Продолжим, — процедил он.

— Только один момент, — обратился к нему второй человек в Брышеве. — Присутствие здесь госпожи Илейнс действительно целесообразно?

— Действительно, — кивнул Падуану.

Мне даже показалось, будто ответ прозвучал как издевка.

Видимо, мой приход прервал доклад Шербана. Тот, сверяясь со своими блокнотом, принялся рассказывать, что на данный момент удалось выяснить.

Степенные мужи важно кивали.

Труп принадлежал жителю хутора Кавник. Позавчера вечером он отправился в местное питейное заведение. А потом пропал. И нашелся вон как.

Я особо не вслушивалась в слова помощника. Скорее наблюдала за собравшимися, пока не перехватила взгляд Падуану. Пришлось сделать вид, что жутко заинтересована столь увлекательным рассказом, от которого нестерпимо хотелось зевать. Но я держалась.

К слову, собравшиеся, как мне показалось, доклад слушали все же внимательно. И услышанное явно им не нравилось. Во взгляде Стена, так вообще, сквозила паника.

— Вы все еще уверены, что расследование должно происходить под вашим руководством? — поинтересовался примар у сыскаря. А в голосе столько надежды…

— Не был бы уверен…

Заканчивать фразу Падуану не стал.

Впрочем, примара ответ, вероятно, устроил. Оно и понятно — лучше, когда ответственность на ком-то другом лежит.

Дальше нашлись вопросы у Мечника. Он пытался разузнать, как же именно будет проходить расследование и все в таком духе. Хотя и его, видимо, радовала перспектива быть здесь ведомым.

Опять же — я не особо вслушивалась, так как все еще не понимала — зачем я здесь? Неужто Падуану вздумал привлечь меня к расследованию?

Чушь же!

Поэтому я спокойно погрузилась в свои мысли: к кому обещала зайти сегодня, что приготовить на ужин. Явится ли сегодня Рэду, и как его наконец свести с моей вдовой соседкой. Избавиться от Мырьки или все же оставить?

Как обычно, слишком увлеченная размышлениями, я не заметила, что в кабинете, выделенном сыскарю, никого не осталось. Кроме самого сыскаря и его помощника.

Шербан ерзал на стуле, нетерпеливо крутил в руках карандаш и переводил любопытный взгляд с меня на своего начальника.

Тот задумчиво смотрел в окно. После ночной метели пушистый снег ярко сверкал на солнце. Дорожки еще не чистили и не протоптали. Еще одна причина, почему я задержалась.

Молчание затягивалось.

В тишине было слышно лишь сопение Шербана, да как скрипит пол под его стулом.

Наконец, Падуану повернулся ко мне.

— Вон бумага, ручка, чернила. — Он кивнул на стопку бумаги рядом с собой на столе. — Пишите все, что вчера видели. Только факты, домыслов не надо.

Как пожелаете.

— Будет первичным заключением? — поинтересовалась я.

— Будет.

— А как же… — я хотела спросить правомочность таких моих записей, но он меня перебил:

— Остальное — не ваша забота.

Не моя, так не моя.

Написала все, как есть. И даже не выпачкалась в чернилах, не наставила клякс.

— Все? — спросила я и положила перед сыскарем записи.

— Все, — бросил он.

— Всего доброго, — кивнула я обоим. — Удачи в расследовании.

Шербан забавно раскрыл рот, округлил глаза и воскликнул:

— Но ведь…

Договорить ему не дал начальник.

— Всё-о-о, — протянул он.

Я с подозрением посмотрела на них, хмыкнула, пожав плечами, и развернулась к двери. Чудные.

Меня ждали люди и обыденные уже хлопоты, поэтому задерживаться не стала. Как бы любопытно мне ни было.

Вечером, привычно грея руки чашкой с чаем, вдыхая пряный аромат трав, я поняла — сыскарь от меня чего-то ждал. То ли определенной реакции, то ли заявления какого. Может быть просьбы. Он легко мог отправить цеду в столицу, выяснить, кто же я. И прийти к определенным выводам.

Вот только в той информации, что он мог получить обо мне, вряд ли было про мои припадки. Об этом знал только мой наставник, который поклялся, что никому не расскажет. И ему я поверила. Хотя был ещё один человек…

Жуткая насмешка судьбы настигла в тот момент, когда жизнь и без того сильно меня потрепала. Меня обвинили в том, чего я не делала, наказали, почти приглушив во мне Искру. Но самое страшное выяснилось, когда я вернулась в прозекторскую. Мне запретили применять медицинские инструменты к живым, на мертвых же запрета не было. Однако же при первом после суда вскрытии, хоть и в качестве помощницы, у меня случился припадок. Я упала на пол, начала биться в конвульсиях. Со стороны казалось, будто у меня эпилепсия. А вот внутри я ощущала жуткий страх, ужас, беспомощность. У меня случилась галлюцинация — привиделось, будто покойник вдруг ожил и напал на меня, пытаясь выцарапать глаза и сломать мне пальцы. «Ты не должна нас потрошить!» — рычал он. Галлюцинация оказалась слишком правдоподобной, чтобы я так легко могла избавиться от неё, отмахнуться, когда она все же прекратилась.

Мэтр, который погасил мне Искру и поставил запрет на работу, позже сказал, что это побочный эффект. Ментальный блок, из-за моей сильной природной защиты, исказился. И на выходе я получала запрет не только на работу с живыми людьми, но и с мертвыми. Исправлять уже никто ничего не стал. Было лишь сказано: «Года через три обратитесь к нам. Если ваше поведение сочтём достойным, то, посмотрим, что можно будет сделать. Возможно, к тому времени блок прогнется настолько, что исправить все можно будет безболезненно. А сейчас эта процедура для вас слишком опасна, для нас — слишком трудоёмка».

Я могла пожаловаться отцу, могла сама настоять и потребовать, чтобы все сделали как положено. Но увы… Отец вряд ли бы пошёл мне навстречу. А без его влияния ко мне никто бы не прислушался. Я же преступница, халатный человек, недостойный стать полноценным медиком и все такое прочее.

Мне хватило выдержки промолчать у Падуану, поэтому я и не пыталась вслушиваться в слова Шербана. Я сумела удержаться и ни о чем не попросить, лишь только в мыслях, от которых также надо было избавляться. Нечего отравлять мое спокойное существование!

Самокопание прекратил стук в окно. Не условный. Ну вот, а я хотела сегодня лечь пораньше. Бросила взгляд на сумку — вроде бы ничего не выкладывала и пошла открывать форточку. Днем-то ладно, а вот вечером все же было не по себе.

— Не пригласите на чай? — раздалось под окном.

Неприличный вопрос, обращенный к молодой, одинокой девушке, поздним вечером.

Собственно, поэтому Рэду и приходил ко мне, когда уже темнело — чтобы не заметил никто. Притом, что ничего неприличного в наших встречах на самом-то деле и не было. Вот и зачем давать лишний повод?

Однако Рэду я сама звала, а этот… Послать бы его… да хоть в Лысый яр! Но так ведь сама потом от сожаления изведу себя.

Падуану ступил на порог и принялся шумно отфыркиваться, будто пытался быстрее прогнать студеный воздух, все еще окружающий его. И попутно стряхивал с сапог снег. Пришлось протянуть ему веник. Дело пошло быстрее.

— Не поздновато ли для чая? — поинтересовалась я.

Напустила на себя жутко важный, чуть отстраненный вид. Как и положено приличным девушкам, которые все же пошли по порочному пути.

— Для чая никогда не поздно, — заверил сыскарь.

Он, наконец, привел себя в порядок, стянул куртку и шапку и пошел за мной в комнату, которая была у меня и гостиной, и кухней со столовой.

— Только чай или изволите поужинать?

Хотелось добавить лебезящих ноток, чтобы осознал — на самом-то деле любезничать не собираюсь, но поняла — точно будет лишним.

— Чем угостите, — ответил нежданный гость.

По традициям любого небольшого поселения гостя обязательно нужно накормить от души, чтобы из-за стола выбирался с трудом и отходил утиной походкой. Только вот гость у меня необычный. Не будет же он поздним вечером наваристый, с крупными кусками мяса, суп вкушать? С лепешками, натертыми чесноком. Хрустящую квашеную капусту, сдобренную ароматным маслом, кольцами лука и ломтиками соленых огурцов. А на десерт — не пирожные с воздушным кремом, а пухлые пирожки с яблочным повидлом.

Я подперла голову рукой и наблюдала, как Падуану ест. С аппетитом, выдающим отсутствие сегодня у него обеда. Сыскарь даже жмурился от удовольствия, разламывая очередной пирожок, отправляя его в рот и запивая большим глотком чая.

С супом, лепешками и капустой он расправился значительно быстрее. А теперь, вот, растягивал удовольствие.

Он поднял на меня глаза и показалось, будто смутился. Промокнул рот салфеткой и произнес:

— Спасибо, все очень вкусно. Вы замечательно готовите.

— Я готовила только суп, — не стала держать гостя в неведении. И поймала в его глазах толику разочарования. — Знаете, в деревнях лекарей принято награждать не деньгами за работу. Продуктами, например. Еще кофт-свитеров мне вот, навязали. Рукавиц.

— Но ведь Брышев не деревня.

— Поселок, — подтвердила я. — Но нравы… Сами понимаете.

— Это вы сейчас мне намекаете, что ждете оплату за услугу?

Я растерялась. Как он, однако, выкрутил.

— А у вас есть лишние продукты? Или готовить умеете? А может быть… — я прошептала: — вязать?

— Может быть, — ответил он в типичной для себя манере.

Пожала плечами и принялась убирать со стола. Падуану не сводил с меня взгляда, в котором сквозило любопытство. Но такое, ленивое. Как у сытого кота, который наблюдает за мышью.

Хорошо, что я все же накормила кота.

— Итак.

Я сложила руки под грудью и повернулась к сыскарю.

Он сидел, я стояла, упираясь спиной в стену. Вот только не я смотрела сверху вниз. В переносном смысле, конечно.

— Экая вы нетерпеливая, — покачал головой сыскарь. — А как же рассказать интересную историю? Ведь так дальше принято развлекать гостя?

— Вы же устали, вам отдохнуть нужно. Вон какие глаза красные, а под ними синяки…

— Синие?

— Синие, — хмыкнула я. — С фиолетовым отливом. Лицо…

— Бледное? — вновь подсказал Падуану. И ведь совсем не скрывал улыбку!

— Тоже почти синее, — буркнула я. — Одну минуту.

Пришлось отлучиться в «кабинет» или «приемную». Именно там я хранила свои запасы: настои, зелья слабого заговора, сборы. Ингредиенты для все этого. При чем глаз лягушек и крови девственниц я там все же не прятала, хоть брышевцы и были уверены в обратном.

— Держите. — Я протянула гостю мешочек с общеукрепляющим и тонизирующим сбором. — Заваривать отдельно, хотя можно и добавлять в чай по утрам. Должно помочь.

— От синевы и красноты? — насмешливо поинтересовался Падуану.

— От усталости и для укрепления сил. Но если вам не надо…

Я попыталась забрать мешочек. Не тут-то было!

— Надо. Спасибо. — Он раскрыл мешочек, сунул туда нос. Втянул запах и довольно улыбнулся. — Действительно, должно помочь.

— Разбираетесь? — удивилась я.

— Нет, доверяю вам. Даже отсутствие диплома и звания мэтра не отняло у вас истинного призвания. И не умалило ваших способностей.

— Неужели? — невесело хмыкнула я. — Наверно поэтому мне, как недоучке, практически погасили Искру.

— Но ведь не лишили ваших знаний, вашего ума, способностей. Интуиции, в том числе.

Что-то разговор свернул не туда. Мне бы смутиться — почти комплементы развешивает Падуану. Но сказанное им скорее вызывало смутную тревогу, да в очередной раз бередило то, что так старательно пыталась забыть.

— Давайте начистоту, господин следователь, — устало вздохнула я. — Вы же не за чаем ко мне пришли?

— Ну почему же? За чаем в том числе — он у вас превосходный. Но не только за ним.

И замолчал. А я принялась кусать губы от тревожного предвкушения.

— Мне нужен еще один помощник для расследования. Конечно, их у меня сейчас с лихвой будет — Мечник ваш, двое его подчиненных. С Дымбовицы полицейские. Но это все не то.

— А я, стало быть, то?

— Стало быть, — кивнул Падуану.

И зачем я ему сдалась-то?

— Я же недоучка. Чем могу вам помочь? Да и кто вам позволит включить в группу человека, с погашенной Искрой?

— А кто запретит? Вы знаете какие у меня полномочия? — он выделил слово «меня». В голосе сыскаря прорезалось такая твердость, такая давящая властность, что я предпочла наконец-то сесть. — Да, нет? Я жду.

Все благодушие вмиг слетело с него — брови свел к переносице, глаза прищурил. И принялся буравить меня взглядом.

Я поправила скатерть, передвинула салфетку. Покосилась на окно, где стояла ваза с засушенными цветами. Ухватилась пальцем за нитку, торчащую из кофты — заделать надо, а то распустится.

Хотелось, конечно, поинтересоваться — что мне за это будет? Но глупый же вопрос. Падуану, наверняка, уже все обо мне разузнал. И понимает, чем меня можно зацепить. Хотя истолковал скорее всего неправильно.

А ведь если Падуану действительно такая важная шишка, то я смогу попросить его замолвить обо мне словечко, чтобы председатель Комиссии навёл все-таки порядки в моей голове с этими ментальными блоками.

— Да, — тихо произнесла я.

Торжествующая, довольная улыбка Падуану чуть пошатнула мою уверенность. Во что я собираюсь ввязаться?

А сыскарь явно подготовился. Стремительно встал из-за стола и направился в прихожую, где остались его вещи. И оттуда принес мне заполненные листы.

— Ознакомьтесь.

«Договор найма».

Падуану собирался нанять меня в качестве консультанта по врачебным вопросам.

Выкрутился.

Я действительно могла консультировать. Но не более. Брать за что бы то ни было ответственность я не могла, ну кроме как за свои снадобья да зелья. Как не могла подписывать рецепты, не могла заверять те же заключения.

Много чего не могла. Но это не значит, что не знала или не умела.

Да, по факту я недоучка. Но ведь отчислили меня всего лишь за месяц до защиты диплома. Звучит, как оправдание, но…

Опыта в Брышеве за пару лет я набралась только так. Хоть и оперировать мне, разумеется, не дозволялось. Так что даже когда меня просили слезно, все равно приходилось отправлять к Промбу. Тем более у меня элементарно не было инструментов! Лишь самые примитивные.

Я вновь слишком сильно погрузилась в раздумья.

— Прочитали? Все понятно? Тогда подписывайте, — сказал Падуану.

— Еще минуту.

Проморгалась и теперь уже внимательнее вчитывалась в договор.

Форма стандартная, ничего особенного. Услуги консультативного характера. Правда, в любое время суток. С соответствующей оплатой. С командировками.

По-моему, это чересчур. Пока Падуану здесь, это ладно. Ему нужен тот, кто более тщательно осмотрит труп и сделает окончательное заключение, если только образцы не нужно будет отправлять в столицу. Подпишет его небось Промб. Он-то мне как раз доверял. Меня прислали сюда как помощницу для него, ведь сама я открыть врачебную практику не могла. Однако, учитывая состояние мэтра, большую часть легкой работы я выполняла сама. Я даже ему ассистировала при срочных операциях — на это, кстати, запрета не было. А операции, из-за обычного состояния мэтра, в основном срочными и были. Правда, стоит отдать должное медику — в сложных ситуациях он легко производил чистку своего организма, спешно выводил алкоголь и уже в трезвом состоянии осуществлял лечение. Но это только в действительно сложных случаях. В остальных он предпочитал и так справляться. А с моим приездом так вообще большую часть своих пациентов сбросил на меня. Из тех, конечно, кого мог сбросить. Тяжёлых, разумеется, вел сам. Вообще, как ни странно, Промб — хороший человек, один из лучших, что я здесь встречала. Вот если бы еще не пил…

И все же если сыскарь отправится куда-то еще, судя по договору, я обязана буду его сопровождать. А как же Комиссия?..

— Что-то не так? — поинтересовался Падуану.

— То есть мне придется с вами разъезжать? Пока мы здесь, а потом…

— Потом узнаете, если подпишите, — вкрадчиво заверил сыскарь. — Я же не могу делиться какими бы то ни было сведениями с человеком, к которому это не имеет совершенно никакого отношения.

Перед носом мыши поводили сыром.

— Все так, но я ведь не могу покидать пределы Брышева просто так и надолго…

— Это будет уже не ваша беда, я обо всем позабочусь. Моих полномочий, — он скривился, будто и сам не радовался этому, хотя буквально пару минут назад ими бравировал, — более чем достаточно.

Звучит-то, конечно, замечательно.

— Вы же понимаете, что на таких основаниях соглашаться — весьма опрометчивый шаг.

Сомнения во мне не унимались.

— Увы, но больше рассказать я не могу пока. Все слишком взаимозависимо. Тем более вы уже сказали да.

— Как все сложно… — пробормотала я.

Но сыр слишком сильно пах. Просто одуряюще.

— Ничего подобного. Что сложного в том, чтобы делиться со мной своими соображениями? — простодушно произнес Падуану.

— Когда я последний раз поделилась своими соображениями с высокопоставленным человеком, — добавив горечи в голос, говорила я, — меня отчислили из университета без права восстановления.

— Ну а я же не слишком высоко… поставлен. Так, следователь по особо важным делам.

И вот этими словами он хотел меня успокоить, что ли?

— Почему я?

Даже будь я мэтром, я была бы не самой подходящей кандидатурой.

— Считайте, моя интуиция мне так подсказывает.

— Особо важные следователи прислушиваются к интуиции? — хмыкнула я, намеренно исказив его слова.

— Разумеется, — совершенно серьезно ответил Падуану. А искорки в его глазах мне показались. Всего лишь отблески лампы. — Иначе бы эти следователи не становились особо важными.

Я прикусила губу и вновь уставилась на договор. Буквы перед глазами скакали, текст расплывался.

— Соглашайтесь. Обещаю, сотрудничество будет взаимовыгодным.

И он со значением посмотрел на меня.

Собственно, а чего я раздумываю, раз действительно уже согласилась.

Под внимательным, даже будто напряженным взглядом Падуану, я поднялась, открыла дверцу шкафа и достала чернильницу с железным пером.

Подпись вышла аккуратной, красивой, витиеватой. Я даже загордилась — ни разу так не удавалось.

Падуану прищурил глаза и кивнул на договор.

Я подвинулась, так как следователь переставил стул ближе ко мне. И мы принялись слово в слово читать вслух то, что записано на бумаге.

Ошибиться нельзя было ни в одном слове, звуке. Только если все, произнесенное нами совпадает, договор будет считаться заключенным.

Да, тяжело наверно приходится сторонам, если договор не на три странички, как у нас, а значительно больше. Но увы, это был самый надежный способ.

В какой-то момент мне показалось, будто Падуану не смотрит на листы, а его взгляд направлен на меня. При этом он не сбивался и зачитывал все также, как и я. Только увереннее, четче. Еще и плечо его вдруг оказалось слишком близко ко мне, то и дело задевая мое. Специально? Нет. В тот миг, пока переводила дыхание, чуть повернулась к нему. Он внимательно вглядывался в строчки. И до меня ему никакого дела не было.

Наконец, произнесли последнее слово.

Я вздохнула и с усилием вызвала почти потухшую Искру. От локтя, скрытого рукавом, до кончиков пальца прошёл разряд, вспыхнули огоньки.

Повернулась к сыскарю. Тот уже протягивал мне руку.

Моя холодная, чуть дрожащая, и его — сильная, теплая ладонь. Он уверенно сжал мою руку. Искры вспыхнули — его чуть ярче, мои тусклее, и все. Договор заключен. Отныне не смогу разгласить полученные сведения.

— Теперь расскажете? — обратилась я к сыскарю.

Ладонь пришлось с силой вытянуть из его хватки. Как ни в чем ни бывало Падуану еще раз сжал мою руку, потом фамильярно похлопал по ней другой и заявил:

— Знаете, поздно уже. — Он начал подниматься, наконец, оставив мою руку в покое. — Вы сами сказали, что мне отдохнуть нужно.

Я ошарашенно на него уставилась. То ли все-таки разбить о его голову чернильницу, то ли в восхищении поаплодировать.

С трудом сдерживая истерическое хихиканье, я кивнула.

— Отдохнуть вам ну очень нужно. Как ваш консультант по врачебным вопросам вам говорю.

Падуану поднялся.

— Жду вас завтра у себя в десять утра.

Я тоже поднялась и протянула ему руку.

— Надеюсь, сработаемся, — произнес сыскарь, крепко сжимая мою ладонь ещё раз.

Я тоже на это надеялась. Только вот в то, что он действительно будет отдыхать, совсем не поверила. Ему же хуже, а, значит, теперь уже и мне.

И в этот момент раздался стук. Два подряд, третий через секунду, четвертый через две. Не сказать, что в этот раз я была рада Рэду.

— Ждете гостей? — поинтересовался Падуану.

Я пожала плечами. Этот гость, не дождавшись, пока откроют, может и сам зайти. Правда, прежде чем зайти в комнату, постучится еще громче, покашляет. Ве-ежливый.

— Пойду открою.

Рэду действительно уже стоял в коридоре.

— Я не одна, — тут же произнесла тихо.

— И тебе здравствуй, — хмыкнул он. — Что, наконец мужика себе завела?

Я приложила ладони к тут же разгоревшимся щекам.

— Ты чего такое говоришь?

Я понимала, что он не всерьез, а все равно что-то царапнуло в груди.

— Ладно-ладно, шучу я, — вздохнул он. — И чего им на ночь глядя хворать вздумалось? Пойду я тогда. Не буду тебе мешать.

— Это не пациент. Ко мне пришел столичный следователь.

Светло-серые глаза Рэду тут же потемнели до цвета предгрозового неба.

— И по какой же причине он приходит столь поздно?

— Ты знал, — ахнула я. — Ну да, конечно. Все время забываю, что в Брышеве новости разлетаются как ветер.

— Только вот почему ты мне не рассказала, что вчера произошло? — Рэду злился. И злился очень даже — ноздри так и раздувались. Голос так и звенел от ярости, хоть он его и не повышал. — И почему он пришел сегодня в это время?

— Ну ты же ко мне ходишь по вечерам за дармовой едой? — буркнула я.

— Ну так я же друг. Мне можно. — И тут Рэду замолчал, внимательно вглядываясь мне в глаза. Потом резко обернулся к закрытой двери, ведущей в коридор. — Так он что, тоже пожр… поесть пришел?

— По делу он пришел, из-за которого сюда приехал. Ну и пожр… поел. Не могла же я его голодным оставить.

— Ты не могла, да, — уже по-доброму усмехнулся друг. — Ладно, я сегодня останусь без твоей стряпни. Но чтоб завтра обязательно все рассказала.

— Конечно-конечно, — закивала я.

И выпроводила Рэду.

Расскажу ему. Ну-ну. Дружба-дружбой, а есть дела, куда близких посвящать не стоит.

— Выпроводили своего ревнивца? — спросил Падуану, как я вернулась.

Я приподняла брови, удивленно на него уставилась и чуть не рассмеялась.

— Я спросил что-то смешное?

Покачала головой, уже еле сдерживая смех. Вспомнилось, как Рэду спрашивал не завела ли я себе мужика. Потом не выдержала и прыснула.

— Ничего смешного, — заверила сыскаря, не позволяя губам растянутся в улыбке. — Вы, кажется, собирались уходить, — напомнила я.

— А меня там за углом никто дожидаться не будет?

— Боитесь?

Падуану хмыкнул. И даже отвечать не стал — мол, это ниже нашего сыскарского достоинства.

Надеюсь, Рэду хватит ума действительно его не подкарауливать.