Сибирская Голгофа

Римма Сергеевна Блахова, 2019

Рассказ о суровой жизни заключенного Белянина в Сибирском спецлагере тоталитарного советского режима. После расстрела заключенных, в том числе и священников, из земли, наполненной горем и страданиями миллионов людей, обезображенной и поруганной человеком, пропитанной кровью принявших мученический венец, начинает бить святой Родник. Кровь невинно убиенных вопиет к небесам!

Сибирская Голгофа

"Горе живущим на земле и на море!

потому что к вам сошел дьявол в сильной ярости,

зная, что немного ему остается времени"

(Откр.12:12)

Я — человек. Я порабощен Белым Камнем. Он королевски величествен, грозен и беспощаден. Он жестокий подземный правитель и равнодушно поглощает все живое, что прикасается к нему. Ежедневно на рассвете, я опускаюсь в его мерзлое чрево, освещенное карбидными лампами и до ночи ненавистно наношу 8000 ударов киркой по грязно-белому монолиту. В ответ на мое вторжение он некоторое время угрюмо молчит, потом сонно зевнув, рассыпается большими валунами и мелкими фракциями на щебень, гравий, крошку, мстительно вдыхает в меня известковую пыль, она рвет на куски мои легкие и вместе с тяжелым кашлем вырывается изо рта красными лохмотьями.

Камни, камни, везде только камни с многообразием расцветок и рисунков….застывшее в вечности время земли… И здесь, на грани разума и безумия, обессилевший и угнетенный, в полном сознании своей безнадежности и предстоящей гиблости, я ошалело ищу Бога…

Я ищу его всюду: в полумраке, выедающем и сосущем мои глаза, в величественных, надменных стенах природного минерала, стоящего плотной цепью, шарю Бога слепыми, окоченелыми кистями в плотном цементной дымке, но безуспешно…

А может быть еще мгновенье и, именно сейчас, произойдет чудо и ОН — Сын Человеческий войдет сюда в своем блеске и великолепии, с любовью обнимет меня, ободрит, обогреет…Или быть может, он уже стоит позади меня и с кроткой улыбкой ждет, когда же я его замечу и тянет ко мне теплые, большие ладони.

Я быстро оборачиваюсь назад — там никого, мечусь из одной стороны в другую, но нет — никого… утешаю себя мыслями, что еще немного нужно перетерпеть, перенесть и ОН обязательно придет. И я, собирая в руках последние силы, с неистовством долблю кайлом, удар за ударом, взмах за взмахом, вздох за вздохом….Объемные примеси кварца и доломита делают известняк крепким и плотным, но где-то жилками проскакивают пористые частицы органики, вобравшие влагу, и там-то, местами, он поддается моей непрочной руке. Сыплется, отбивает мне больные промерзшие ноги, расходится вокруг облаком пыли. Мои омертвелые ладони щупают его неровные бока и уже не ощущают их шершавости, я гружу его на тачку, помогая себе ломом и огромной лопатой.

Больше всего на свете я не люблю ненавистный, смертоносный запах, идущий от Камня. Он иссушает ноздри, по — хозяйски пробирается по истерзанной носоглотке, оставляет за собой серный, солоноватый привкус Вечности. Он пахнет едким холодом и льдом, безжизненностью и печалью, которые поселились не только в моем теле, но и Душе.

Едва ли во мне найдутся искры тепла, жгучий мороз этого подземелья заковал мои чресла, обтянутые тонкими, безобразными тряпками — это все, что осталось от моего прежнего костюма, они давно расползлись на мне и свисают уродливыми лохмотьями. Мое тело ожжено холодом и полностью проморожено. Когда моя рука поднимается для нового удара киркой я, взглядом уставшим искать свет, вижу только обмотки забитого белой пылью тряпья, откуда проглядывают распухшие багрово-синюшные пальцы. Я не знаю, что ими еще движет при ударах киркой, наверное они уже не принадлежат мне и кто-то другой ими управляет…, но нет, нет…они все еще живы: я чувствую боль, онемение и мелкую дробь ледяных игл. Когда становится невмоготу терпеть, я пытаюсь согреть их собственным телом, засунув в подмышки или пах… Суровая сибирская стынь, вечный голод и этот безумный, бесконечный штурм Белого Камня сводят меня с ума, парализуют сознание, Душу, отключают сердце…

Быть может я навсегда утратив что-то присущее людям и в некоторой степени уже безумец, потому что туман безразличия полностью накрыл меня. Я не знаю, который сейчас час, где именно нахожусь, меня не тревожат и не смущают стоны, крики, таких же обреченных рабов, как и я… Эти белые призраки, покрытые цементной пудрой, скользят легкими, печальными тенями в безликом танце, отбрасываемой карбидной лампой, а внутри каждого — обреченность. Вечная полутьма, тихое горе, ни солнца, ни мечты, ни надежды… Даже смерть, ходящая тут же под боком, не вызывает ни в ком ужаса и интереса. К ней все привыкли. Она живет вместе с нами здесь в подземелье и там в бараках наверху… Молчаливо бродит с утра до ночи, высматривает своих….забирает причитающуюся пайку и так же молча уходит, чтобы вновь вернуться за кем-то из нас.

Вечностью тянется время, и кажется ему здесь нет ни начала, ни конца…Но, нет, Бог никогда не оставит никого из Своих детей страдать в одиночестве. Он никогда не закроет уши, чтобы не слышать их зов только потому, что их вера в Него слаба. «С нами Бог, разумейте, языцы, и покаряйтеся, яко с нами Бог!» Господь неслышно и незримо спускается в эту замороженную, обезображенную тяжким трудом и болезнями подземную цитадель… Белые призраки оживают, тоннельным эхом гудит благая весть: «На сегодня — закончили…Пошли строем наверх!…»

Впотьмах, под толстым каменным сводом сложных сплетений подземных ходов, тихая светлая радость скользит меж нами, торопливо стучат сотни ног по исхоженной тропе. Каменоломня уходит на глубину 38 метров, на некоторых участках больше, и представляет собой лабиринт с длинными тоннелями и тупиками. Первый идет с фонарем, остальные зеки, по двое(бригада), везут камень ручными вагонетками и тачками, гуськом начиная подъем по рукотворным ступеням. Конвой бранью и матами подгоняет отстающих, в самом конце цепи, как установлено, зеки на брезенте несут мертвых, погибших в карьере. Души их вдоволь настрадавшись, нашли наконец-таки упокоение под сводами жестокого Камня, а вот тела на рассвете будут изуверски распилены и пойдут на розжиг печей кирпичного завода…

В эти минуты восхождения, мне кажется, я знал, о чем мечтает каждый из нас измученный, уставший и голодный зек — увидеть солнце и небо. Подъем у нас — ранним рассветом, строем по триста человек ведут нас к карьеру под охраной с собаками, а возвращаемся — на закате, в Сибири в это время уже темнеет. И эта вечная чернота неимоверно изъедала и изнуряла не только наши тела, но и Души.

Мы так давно не видели ни солнца, ни неба… Это все, что оставалось у нас общего, это все, что нас связывало с когда-то солнечной и радостной жизнью. Мысленно рисуя ее себе, в окружении ласкового солнца и голубого неба, мы мнили себя свободными, стремились подняться ввысь, соединяясь в мечтах с оставленными семьями, родными очагами, кровными родственниками. Только в мечтах мы еще могли быть свободными и счастливыми, а сейчас, все что нам оставалось, крепко сжать раскрошившиеся зубы и шагать по ступеням вверх, терпеливо снося лишения и унижения. А рядом с нами все также неотступно, тихо шагает смерть, зорко всматриваясь в осунувшиеся человеческие лики — ищет «своих»…

Конец ознакомительного фрагмента.